Глава 11. Штурм
Тайная тропа оборвалась как всегда внезапно. Так всегда: ты ползешь по изнанке мира, сквозь туман и расплывчатые силуэты, и вдруг — резкий переход, как внезапный удар по голове. Невольно зажмуриваешь глаза от нестерпимо яркого света солнца. Всего становится слишком много: звуки, запахи, мысли ощущения. Несколько секунд после перехода ты крайне уязвим для атаки врага.
Именно на случай этого наг и подготовил боевое снаряжение. Чувство дезориентации постепенно проходило, и он осторожно приоткрыл глаза. Голова еще немного кружилась, но постепенно разум приходил в норму. Еще пару минут, и он придет в себя.
В точке перехода, как и было оговорено, его уже ждали несколько адептов Владыки боли. Трое мужчин и две женщины с опаской и восхищением смотрели на того, кто прибыл по приказу их господина. Старший из них осторожно подошел ближе, и поклонившись, прошептал:
— Повозка ждет вас, господин. В ней мы отвезем вас на место. Так будет быстрее, проще и безопаснее.
— Хорошо! — раздраженно прошипел наг. — Показывай, где она.
— Следуйте за мной, — прошептал человек и быстро засеменил к кустам, где была укрыта повозка.
Наг пополз за ним. По плану Владыки боли, игрок должен был незаметно проникнуть в город и атаковать непосредственно собор с укрытой в нем реликвией, а потом, после ее уничтожения, нагу разрешалось разграбить город. Хотя Шепчущий планировал несколько иначе, опасаясь того, что после снятия барьеров несдерживаемое более темное божество ворвется в этот мир, сметая все на своем пути, и грабить уже будет просто нечего. Что ж, свою плату он в любом случае получит. На всякий случай он прощупал мысли сопровождающих его людей, но не нашел в них ничего, что несло бы угрозу.
Большой длинный фургон с впряженной в него четверкой лошадей был заставлен мебелью почти до самого входа.
— Господин, вам сюда. Мы постараемся незаметно доставить вас почти до самого собора. Эта мебель предназначена для казначейства Святого престола, и у нас есть разрешение на въезд в город.
— Сколько мы будем ехать?
— Чуть больше двух часов, господин.
Долго. Но тут ничего не поделать: приходится следовать чужому плану. На всякий случай Шепчущий накинул на себя заклятие Чужого образа, скопировав облик одного из сопровождающих. Теперь в глазах непосвященных он будет выглядеть обычным человеком, а не нагом в боевом облачении. Только достаточно сильный маг или жрец сможет разглядеть его истинный облик сквозь иллюзию, а таких, как он помнил, в этом мире осталось слишком мало.
Дальнейшая дорога не запомнилась чем-то интересным. Лошади неторопливо брели, таща тяжелый фургон, возница как мог их подгонял, стремясь поскорее доставить свой груз, а наг скучал, глядя сквозь едва прикрытые веки на едущие по дороге повозки и кареты, группы паломников, неспешно бредущих в город; потом кавалькада всадников обогнала их фургон. Как же он не любил эту паузу перед боем, тягостное ожидание момента, когда, наконец, можно будет действовать. Время, кажется, прекращало свой бег, чтобы потом во время боя нестись, подобно колеснице.
Но даже самое долгое ожидание подходит к концу. Наконец, вдали показались стены города, и наг услышал звон колоколов, разносившийся из многочисленных городских соборов. Привстав, он смог увидеть городские врата. Скоро, теперь уже скоро. Наг с трудом сдержал кровожадную ухмылку. Скоро он вместе со своими воинами разбудит этот спящий город!
Отец Малхальм Дуллиган по прозвищу Пивная кружка скучал на страже возле городских врат, куда его приставили в наказание за предыдущую попойку. Солнце нестерпимо пекло, голова нещадно болела, а тело требовало лекарства в виде кувшина, а лучше двух холодного темного пива. Монах с трудом отвел глаза от видневшейся буквально в десятке шагов таверны, где он нашел бы спасение для своей ноющей головы. Приставленные к нему аббатом служки буквально выросли из земли, как демоны из старых сказок.
— Брат Малхальм, помните о смирении и вашем обещании противостоять искусу. Наш добрый аббат и так с трудом смог найти в себе силы не выгнать вас из монастыря.
Малхальм снова вздохнул, но все же отвернулся. Знал он этот грех в себе, но мало что мог с собой поделать. Знал он и то, что аббат, как и другие монахи их обители, с трудом мог его терпеть, и давно уже выгнал бы его на улицу, если бы не чудеса, что время от времени удавалось творить отцу Малхальму. Чудесами это, конечно, назвать можно было лишь по нынешним скудным на них временам, но все- таки это было хоть что-то: другие и этого не могли, сколь бы ни бубнили молитвы, ни размахивали руками и ни били поклоны, а не получалось у них ничего. А у Малхальма получалось, пусть немного, но хоть что-то. У женщины прошла слепота на левом глазу, и правый стал лучше видеть. У сына купца после сильного удара отсохла правая рука; после молитвы отца Малхальма начали оживать и даже зашевелились два пальца. Это было немного, но это было, и никто не мог отнять у него этих заслуг, сколь бы малы они ни были, а людская молва разнесла слухи о них, преувеличив и превознеся, и теперь в их скромный монастырь толпой повалили паломники, неся с собой богатые пожертвования. Вот и приходилось аббату и другим монахам терпеть отца Малхальма и его неуживчивый характер, вкупе с любовью к выпивке и еде.
Малхальм давно устал им объяснять, что он заполняет пустоту внутри себя. Он говорил, но его не слышали. Он кричал, а они лишь затыкали уши. Малхальм давно перестал надеяться на то, что он найдет когда-нибудь слова, которыми сможет им объяснить ту пустоту, что он чувствует внутри, когда он не слышит ответа того, к кому обращает слова молитвы. Лишь иногда ему казалось, что он слышит далекий отклик на его слова, и тогда он действительно мог делать хоть что-то, чтобы облегчить человеческую боль, врачуя тела, но не души. Он уже давно отчаялся донести истину о том, что Первоотец покинул их, устав от человеческой грязи. Раньше бы его за такие слова давно забрали в подвалы инквизиторов, но монаху чудотворцу прощали многое. Поэтому все, что ему оставалось — это глушить совесть галлонами спиртного, чтобы вместе с ней заглушить боль, одиночество и отчаяние.
Вот и стоял он возле входа в священном карауле, охраняя город от нечисти, колдунов да демонов, хотя, если честно, за все эти годы никто их ни разу не видел: то ли прятались они хорошо, то ли обходили стороной центральные врата в город. Но горожанам так было спокойнее: они знали, что церковь хранит улицы города от тьмы. Вот и несли караул послушники да монахи монастырей.
Отец Малхальм с трудом сдерживал зевоту, поглядывая на поток людей и повозок, проходящих через врата, и считал часы до прихода смены, когда можно будет сдать опостылевший караул. Он сам не знал, почему, но его взгляд зацепился за одну из повозок, медленно въезжающих в город. Он буквально почувствовал, что внутри что-то есть, что-то страшное и темное. Холод, пробежавший по коже, заставил его сбросить оцепенение. Все еще слабо понимая, что происходит, он подошел к повозке, и заглянул внутрь.
Столы и стулья, вповалку сложенные друг на друга. Разрешение на въезд уже проверили; все вроде в порядке. Но что-то не давало ему сказать «Проезжайте». Он вглядывался внутрь, и вот в глубине он разглядел спрятавшегося человека, за случайно приоткрывшейся створкой шкафа. Он буквально кожей чувствовал тьму, окружавшую его. Почему же этого не чувствуют другие братья по караулу?
Он хотел крикнуть, поднять тревогу, когда тот, кто прятался внутри, подняв голову, взглянул ему в глаза. Это не были глаза человека: ярко-желтые, с вертикальными зрачками, глаза заглянули ему в душу. Он почувствовал приказ, исходивший из них: «Молчи! Молчи! Не говори ни слова, и останешься жив!»
Он пытался кричать, но удалось издать лишь хрип. Он упал на колени.
«— Господи, да помоги же мне! Нельзя пускать это в город!!!»
Он изо всех сил ударил себя по голове, изгоняя из нее слова чужих приказов. Отчаяние и боль позволили ему с трудом прохрипеть стражам, подбежавшим к нему: «Тревога!» — и указать дрожащей рукой на фургон. Еще ничего не понимающие монахи с удивлением смотрели то на фургон, то на брата Малхальма, корчившегося в пыли, когда из фургона вынырнуло тело человека. Упав на землю, он стремительно перекатился и вскочил на ноги. Дымка окружила его, и вдруг на месте субтильного человечка оказался огромный человекозмей с двумя клинками в руках. Не давая опомниться разинувшим от удивления рты стражам, он буквально перетек к ним, после чего стремительно замелькали клинки. Удары наносились с нечеловеческой скоростью: быстрые, экономные движения располосовывали замерших людей. Еще только первый крик разбил тишину вокруг, еще только люди в панике попытались бежать, а стражники уже падали на пыльную мостовую, так и не успев понять, что происходит.
Брат Малхальм умер последним, и единственным из тех, кто попытался драться. Его вскинутая рука вместе с кругом спасения, зажатым в ней, упала рядом с телом. Обратным взмахом темно-багровые клинки полосонули по груди, обрывая его жизнь.
Закончив со стражами, наг воткнул один из клинков в мостовую, выхватил из воздуха жезл и отдал короткую команду:
— Легион мертвых, приди на мой зов!
Вслед за командой, один за другим стали возникать откликнувшиеся. Сначала Карос, командующий; вслед за ним все остальные: Саяр, Лаэта, Саравати, Танаша; они уже в свою очередь призвали подчиненных им воинов. На широкой дороге внезапно стало тесно: стройными рядами возникали костяные воины, сжимавшие короткие мечи; вслед за ними появились туманные всадники; радостно ухая, возникли мардукаи; и последними воплотились рыцари-стражи, удерживающие носилки, на которых покоился алтарь.
— Карос, у нас небольшие изменения. Кое-кто глазастый увидел больше, чем надо. Переходим к запасному плану. Я пойду вперед, затеряюсь в толпе и незаметно проникну в собор. Ты вместе с остальными двинешься за мной. Побольше жертв и разрушений, Карос: город в твоем распоряжении. Не подведи меня.
Старый генерал, услышав команду, склонил голову.
— Все будет сделано, господин.
— Тогда приступай!
Марево охватило фигуру нага, и он исчез, а возникший вместо него человек стремительно побежал вперед, стараясь слиться с толпой людей, бежавших в панике. Выждав немного, Карос дал команду, и костяные воины бросились в атаку. Саяр вскинул посох, навершие которого сверкало светом рождающегося заклинания; Лаэта вместе с другими баньши подняла руки и затянула пронзительным голосом песню смерти, от которой несло тленом и пылью древних могил.
Атака на город началась.
Бойня продолжала набирать обороты. Чуть впереди костяные воины вырезали все живое, призрачные всадники, рассеявшись по улицам города, атаковали смертных, сея ужас и панику, чтобы защитники не смогли организоваться и понять основную цель удара. Саравати это казалось лишним. Мечущиеся толпы горожан да жалкие кучки стражников не были опасными врагами, но для Кароса мелочей не существовало. Детально разработанный им план учитывал все, вплоть до таких мелочей, как отвлекающие удары.
Теперь он неспешно двигался вперед вместе с основным ядром армии. Черный куб алтаря несли закованные в металл четверо скелетов-рыцарей. Крепко сжимая рукояти алтаря, каждый из них нес в свободной руке огромный щит из черной бронзы, покрытый значками рун. Рядом парили, не касаясь земли, вместе со своими отрядами, Саяр и Лаэта. Жадно черпая из алтаря силу, они преобразовывали ее в энергию для своих заклятий.
Новая вспышка. Три лича вместе с Саяром вскинули посохи, и поток солнечного света погас, ударившись о щит праха, воздвигнутый мертвыми магами. Лаэтта вместе с жрицами закружилась вокруг алтаря, заунывными голосами вознося молитву темным богам. Багровое пламя окатило инквизиторов, сражавшихся в главной резиденции Хранителей веры. С ними вышла заминка: здание с налета взять не удалось. Внутри оказалось немало монахов-заклинателей, но им долго не устоять: костяные воины уже ворвались внутрь, и вместе с ними Танаша, которая сейчас неистовствует, вырезая Хранителей веры.
— Хозяин, главное хранилище открыто. Мардукаи внутри.
— Это хорошо, — Саравати взглянул на золотые часы, висевшие на цепочке. — Почти четыре минуты. Ты долго возился, взломщик. Это же примитивный мирок, здесь не может быть ничего сложного.
Маленький серый карлик устало вздохнул.
— Магический запор был, хозяин, пришлось стену взламывать, чтобы обойти печать.
В руках он теребил саквояж, а сам был одет в комбинезон со множеством карманов, из которых торчали инструменты и приспособления, малопонятные для непосвященных. Ими он взламывал сейфы, сундуки, хранилища — все то, что укрывало нужные хозяину вещи. Сейчас он со страхом смотрел на кнут, который вертел в руках Саравати, опасаясь быстрого, как прыжок змеи, поцелуя кнута, способного до кости рассечь плоть.
Но, к счастью для него, показались мардукаи. Четырехрукие уродцы бежали к Саравати, сжимая в лапах трофеи. Торопясь, они делали большие прыжки, стремясь как можно скорее показать свою добычу Дрессировщику — так между собой называли Саравати офицеры легиона мертвых.
Он стоял возле трофееносца, на ходу сортируя все, что тащили мардукаи. Трофеи на себе нес еще один коротышка, сгибавшийся под огромной махиной вместилища, похожего на здоровенный сундук. Несмотря на его вес, малыш довольно бодро тащил его на своих плечах. Сундук был подобием сумки игрока, но мог вместить намного больше вещей. И хоть он и обладал сотнями карманов и фантастической вместительностью, если бы не Саравати, тупые мардукаи уже давно забили бы его всевозможным хламом. При их ловкости и огромной физической силе, они были невероятно тупы и тащили к ногам Дрессировщика все, что было в главной библиотеке: жития святых, каменные таблички, только вчера написанные буклеты и древние тома, помнившие дни основания этого города. И все это сортировал Саравати. Нацепив очки, он с невероятной скоростью отсеивал хлам и бесполезные вещи от ценных находок.
Очки позволяли ему видеть суть вещей. Вот огромная книга в переплете из кожи, усыпанная золотом и драгоценными камнями. Хлам, только обложка хоть чего-то стоит, но тексты не несут в себе силы. А вот эти три свитка сразу в сундук! Каждый из них неуловимо светился мягким синеватым светом магической энергии, заключенной в них; возможно, это готовые свитки заклятий, хозяин потом сам разберется.
Ого, а это еще что? К Саравати несся, подвывая от боли, мардукай, неся в дымящихся лапах небольшую книгу в скромной темной обложке. Сквозь очки Саравати взглянул на нее, и в страхе сам отшатнулся: в строках книги бушевало пламя, целое море огня, так и рвущееся наружу. Для таких вещей у него было спецхранилище: небольшая шкатулка из всевечного льда, укрощающего пламя любой природы. В нее он и спрятал находку, прежде чем положить в сундук.
— Молодец! — похвалил он мардукая. — Покажи лапы.
Сильно обожжены, но уже затягиваются новой кожей. Еще одна особенность мардукаев: быстрая регенерация. Вылив на ожоги пузырек целебного зелья, Саравати указал на несколько трупов, лежавших на дороге:
— Иди поешь, и возвращайся к работе.
Мардукай с визгом понесся к ним, подпрыгивая от радости. Это была лучшая награда для него: отведать еще теплой плоти. А Саравати довольно взглянул на хранилище. Уже заполнены девять карманов. Находки радовали. Если сундук удастся заполнить хоть на четверть, можно рассчитывать на награду: может, два, а то и три месяца бытия. Снова быть живым, дышать, есть, пить, разговаривать, а не это тягостное существование, сон без конца, который прерывает вызов хозяина. Да, было бы неплохо. В прошлый раз он отдыхал почти два месяца на зимних курортах Сойолы. Лыжи, великолепные спуски, податливые красотки и горячее вино; а вечера возле каминов! Ммм!..
Гора книг, выброшенных как мусор, росла, и Саравати взглянул вперед. Звуки боя утихли. Кажется, в резиденции Хранителей закончили. Пора выдвигаться, время не терпит. Что там, в хранилище? Он взглянул глазами одного из мардукаев, который был внутри. Вырванные из стен полки, перевернутые стеллажи… Все-таки стоит посмотреть самому, чтобы не упустить что-то ценное, и можно уходить.
Лаэта, безучастная ко всему, парила возле алтаря. Ее не интересовала происходящая вокруг схватка, крики смертных, умиравших под ударами заклинаний Саяра или от клинков костяных воинов. Она вместе с сестрами кружилась в неспешном танце вокруг алтаря, вбирая в себя силу, что он им дарил. Темный алтарь был наградой их господину от какого-то темного божества. Он был способен собирать в себя боль смертей и преобразовывать ее в энергию, пригодную для колдовства. Смерть и боль, два самых щедрых источника силы; ради нее темные маги и жрецы всех миров истязают на алтарях своих жертв. Но что значат их жалкие потуги по сравнению с той силой, что доступна ее господину? Целый город здесь и сейчас приносится в жертву темному пламени Хаоса. Сотни смертей, океаны боли впитывает в себя маленький куб черного алтаря, и ее используют Саяр и она для творения заклинаний, несущих новые смерти и новые потоки человеческой боли.
Но вот в уже знакомых ей криках, в потоках смертей, она услышала что-то знакомое: мольбу о возмездии, о наказании. Беззвучный вопль, неслышимый для живых. Так могли кричать лишь те, кто подобен ей самой и ее сестрам.
Сотни, а может быть, уже и тысячи лет на кладбище еретиков хоронили тех, кто по приговору Святого престола должен был ответить за свои злодеяния перед Первоотцом и его слугами. Там, в небольших урнах, вдали от людских глаз, покоился прах тысяч еретиков, колдунов и вольнодумцев, осмелившихся встать на пути церкви. Там, в неосвященной земле, лежал прах тех, кто осмелился считать себя выше бога. Именно туда устремилась Лаэта. Там, рядом с оплотом Хранителей веры, на небольшом клочке земли, обнесенном забором, она слышала сотни голосов, вопивших от незримой боли. То были несправедливо осужденные, ученые, волшебники, отказавшиеся бросить свое волшебство, жрецы старых богов, не отринувшие ересь, тысячи простых людей, схваченных по доносу и после пыток тайно похороненные здесь. Недаром в народе говорили, что из подвалов серого храма возврата нет: спустился туда — дорогу к живым забудь.
То была настоящая обитель боли и ненависти, и именно им Лаэта открыла дорогу. Зачерпнув из алтаря, она, как старшая жрица, затянула Песню дороги, Песню воскрешения и нового бытия. Она даст возможность мертвым поквитаться с живыми, она откроет путь для мертвецов, покоящихся в этой земле, чтобы они смогли отомстить тем, кто их погубил, а если не им, то их потомкам, и всем, живущим в этом городе. Пусть вновь они почувствуют вкус свежей крови, наполнят себя живой, трепещущей плотью, отнимут жизни у тех, кто в свое время не дал им прожить свои!
Когда она увидела первую, лишь отдаленно похожую на человеческую фигуру, показавшуюся из земли, она довольно улыбнулась. Ритуал удался. Радуясь хорошо проделанной работе, она вместе с другими баньши темным облачком потянулась догонять войска, уходящие вместе с алтарем.
Большое здание храма, откуда по легиону мертвых наносили удары монахи-заклинатели, вспыхнуло и лопнуло, как перезревший фрукт. Во все стороны полетели обломки, убивая и калеча людей, мечущихся по улицам города. Лич осторожно опустил посох. Столь мощное заклинание потребовало много сил. Нужно подождать, когда алтарь накопит энергию для нового. Оглянувшись вокруг, он довольно оглядел атакованный город: полыхающие здания, трупы повсюду. Сопротивление было на удивление слабым: защитники города отступали, не в силах противостоять легиону мертвых. Вспыхивающие схватки заканчивались быстро. Гвардейцы не были готовы к быстротечным рукопашным схваткам с врагом, который и так уже был мертв, а заклинания быстро добивали смертных, не давая боям затянуться. Единственным местом, где пришлось повозиться, была цитадель Хранителей веры, но и там закончили быстро: священники слишком долго не вступали в настоящие схватки, и не смогли отразить одновременную атаку костяных солдат и личей.
Темный алтарь замерцал видимым лишь для мертвых светом, впитывая боль и жизни. Где-то впереди костяные солдаты и призрачные всадники убили одновременно много смертных. Мабрал, темный лич, третий из Круга, коснулся алтаря своим посохом, черпая энергию: была его очередь творить заклинания. Впитав достаточно энергии, он вскинул жезл, и направил его на большое здание впереди, в котором он ощущал присутствие множества смертных. Несколько пассов посохом, и заклинание из Книги разрушений было завершено.
Сначала с домом ничего не происходило. Огромный каменный особняк, простоявший на этой улице сотни лет, горделиво взирая на прохожих, казалось, и в этот раз устоит перед вызовом темного мастерства. Но затем по стенам здания пробежали трещины, лопнули стекла, разбрызгивая осколки, а само здание затрещало и начало сминаться вовнутрь, как комок бумаги, сжимаемый невидимой рукой. Лич держал вскинутый посох, направляя поток энергии, сминающий здание: Сжатие Басхи было очень уж прожорливым заклинанием, требующим больших затрат энергии как для создания, так для поддержания.
Наконец, атакованное здание утратило первоначальную форму, превратившись в мешанину обломков. Саяр прислушался к жизни внутри, и если бы мог, то улыбнулся бы: под обломками остались выжившие. Какая чудесная смерть у них будет без воды, без еды и без надежды на спасение! Чтобы разобрать обломки уничтоженного дома, потребуется много времени, гораздо больше, чем несчастные смогут продержаться.
Но он отвлекся. Мабрал замер, подсчитывая результат своей атаки. Триста семнадцать. Хороший результат! Лич довольно стукнул своим жезлом: уже почти две тысячи смертных умерли сегодня от его руки; пока что он второй по результатам соревнования.
Личи играли в свою любимую игру: кто больше убьет. Правила были просты: у каждого из них по одной атаке, каждый использует новое заклинание, не повторяя предыдущие и расходуя одинаковое количество энергии. Побеждает тот, кто по итогам в конце боя отнимет больше жизней. Такие развлечения мертвым колдунам выпадали нечасто, поэтому сегодняшний день вдвойне радовал их темные души. Город смертных ублюдков, тех, кто поклонялся светлому божеству, разрушался армией Хаоса, и у них была редкая возможность поразвлечься и сыграть в свою любимую игру.
Алтарь снова полыхнул, сообщив о том, что собрал достаточно энергии для нового заклинания. Теперь к нему приблизился другой лич, Мелвах. Коснувшись алтаря жезлом и впитав энергию, он начал вырисовывать структуру для какого-то сложного заклинания, а потом направил жезл сразу на группу зданий. Саяр замер, ожидая удара заклинания. Наконец, посох замерцал, и из него вырвались несколько лезвий, полыхающих багровым светом. С невероятной скоростью они понеслись в сторону зданий и ударили по ним, вспарывая стены. Яркие вспышки от столкновений, и лезвия полетели дальше, разлетаясь на несколько частей при каждом ударе. Пролетев сквозь дома вблизи, они ударили по бегущим людям, и нанесли новый удар по домам на противоположной улице. Их полет продолжался до тех пор, пока не кончилась энергия, вложенная в заклинание.
Впечатляюще! Разрывные лезвия Сахры, весьма красивое заклинание. Сейчас посмотрим, столь ли оно эффективно. Саяр прислушался к водовороту смертей, стараясь вычленить в нем тех, кто погиб, либо умирал сейчас из-за нанесенного удара; в их негласном соревновании он играл роль судьи и вел счет смертям. Как он и предполагал, весьма впечатляющее заклинание принесло не так уж и много жизней: сто четырнадцать. Мелвах, тебе все-таки следовало учесть то, что местные строят прочные здания; к тому же, в зачет идут лишь мертвые, раненые не считаются.
Мелвах опечаленно склонил голову: результаты атаки принесли меньше, чем он ожидал. К алтарю подлетел последний лич, и замер в ожидании, пока накопится энергия для удара. Игра продолжалась, как и в тысячах других миров, атакованных служителями Хаоса.
Легион мертвых продолжал свое движение вперед, истребляя смертных на пути. Карос шел рядом с алтарем, который несли рыцари-стражи. Личи вовсю развлекались своей любимой игрой: кто больше убьет, Лаэта вместе с темными жрицами куда-то отлетела, Танаша где-то впереди вместе с костяными воинами…
Командующему мертвого легиона было откровенно скучно. Враг оказался на редкость неподготовленным к схватке: редкие стычки не приносили радости, любые попытки сопротивления подавлялись быстро. Ни солдаты, ни служители Первоотца не были готовы к тому, что тьма, с которой они так привычно боролись веками, однажды придет в их дом и сама нанесет первый удар. Слишком расслабились местные вояки, больше привыкшие к стояниям в караулах, парадам да строевой подготовке; слишком долго их учили красиво ходить, стоять неподвижно возле дверей резиденции Первоотца, правильно носить нарядную форму; но никто их не готовил к настоящим схваткам не на жизнь, а на смерть, в которых твоя жизнь на кончике меча, а от твоего умения сражаться зависит, переживешь ли ты бой.
«Нет, это не враги», — разочарованно покачал головой Карос, глядя, как по улице бежали, побросав оружие, гвардейцы Святого престола. Синие плащи развевались за их спинами, нарядная форма прилипла к телу от пота. Они бежали, пытаясь в гонке со смертью выиграть главный приз: свои жизни. Но сегодня судьба была к ним неблагосклонна: по улице за ними гнались призрачные всадники. Их силуэты, казалось, были сотканы из тумана; подобно призракам, они не имели плоти, и лишь в момент нанесения удара становились материальны. Удар — и из тумана выныривает всадник, чтобы через миг вновь стать фигурой, созданной из пустоты. Еще удар — и еще одна фигурка падает на мостовую.
Нет, в этом городе он достойного врага не найдет. Не те это враги, победа над которыми даст истинную радость. Не тот враг, не те солдаты! Из боя эта атака превращается просто в бойню, где, словно овец, вырезают беззащитных граждан. Сюда бы его ребят, тех, с кем он в свое время штурмовал цитадели нечеловеческих рас, тех, с кем он по колено в грязи и крови вырывал право на жизнь для людей на кровавых полях Сантурхея; этих бы ветеранов сюда, вместо этих мальчишек! Тех, кто не боялся ни бога, ни черта. Этих ветеранов сотен сражений не напугали бы ни костяные солдаты, ни призрачные всадники. Матерые вояки точно бы не бросили строй и оружие при виде непонятной чертовщины: слишком хорошо они выучили уроки былых сражений и знали, что их спасение в их мечах да в мечах товарищей, что стоят позади.
Интересно, а как бы он действовал на месте врага, имея своих воинов, а не этих трусов? Основная угроза мертвого легиона — это личи и темные жрицы. Костяные солдаты с легким вооружением не так уж и страшны; с ними легко может справиться более-менее решительный воин. Достаточно обезглавить костяного солдата или разрушить его голову, и он тут же погибнет. Призрачные всадники тоже не столь опасны: солнечный свет легко разрушит туманную защиту, а без нее они весьма уязвимы. Главная угроза — это маги. Под ударами чудовищных по мощи заклинаний почти невозможно устоять, но и здесь есть своя особенность: без алтаря собственного запаса энергии у личей хватит ненадолго, да и Лаэта мало что сможет сделать без магической подпитки. Нужно прорваться сквозь заслон мертвых рыцарей и разрушить алтарь; но их всех придется уничтожить. В свое время Хозяин потратил немало дайнов на щиты, которые несли каждый из рыцарей-стражей. Руны, что на них нанесены, связывали их с алтарем незримыми нитями, и весь урон, который наносился алтарю, передавался стражам. Пока жив хоть один из них, алтарь невозможно разрушить.
Прислушавшись к себе, Карос понял, что почти желает, чтобы враг предпринял хоть что-то. Похоже, ему хотелось вновь ощутить азарт боя, испытать ярость схватки, когда от твоих решений зависит исход сражения, когда тысячи воинов воплощают в жизнь твой план, вновь услышать звук столкнувшихся мечей, услышать грохот щитов, песню горна, зовущего в атаку, и рев, что вырывается из глоток его солдат, прорывавших линию вражеского строя. Да, со своими парнями он смог бы если бы не победить, то хотя бы сдержать врага, выиграть время, чтобы спасти реликвию. Стрелков на крыши зданий и в оконные проемы; монахи-заклинатели навязывают магический бой личам и темным жрицам; а потом одновременная атака тяжелой пехотой и стрелками. Освященное оружие помогло бы прорвать строй костяных воинов, а там главное разрушить алтарь-накопитель. Погибли бы больше половины защитников, но главное, результат был бы достигнут.
«Да», — подумал Карос, — «Могло бы получиться». Но лишь при отсутствии нага. Если Шепчущий будет вместе с основными силами, защитникам мало что поможет. Игрок сам по себе стоит целой армии, не считая заклинаний и призванных существ.
Оставив на миг размышления, Карос взглянул вперед, и увидел главную площадь города и высившуюся за ней громаду Собора первых пророков. Господин уже должен быть внутри. Если все идет по плану, скоро миссия будет завершена, и армия перейдет в режим свободной охоты. Надо будет сказать Саравати, чтобы обратил внимание на военную академию Святого престола: в ее библиотеке могут быть интересные труды по истории этого мира и его войнам. Карос коллекционировал книги, посвященные искусству войны, стратегии и тактике; ему нравилось анализировать и изучать придуманное и воплощенное полководцами разных миров, чтобы впоследствии использовать удачные решения в собственных кампаниях. Ничего, скоро господин перейдет на новый уровень, и из полководца станет владыкой. Отряд, подвластный ему, увеличится четырехкратно; тогда можно будет реализовать многие задумки по усилению мертвого легиона…
Людская толпа, подобно реке, несла его вперед. Главное — не отличаться от остальных, слиться с людьми, стать одной из тысяч капель этого стремительного потока, неразличимой для всех. Пусть он несет его, этот поток бегущих в панике людей: среди них скрыться намного проще. Сейчас глаза заклинателей будут прикованы не к бегущим людям, а к грозным воинам легиона; на них будут смотреть все те, кто наделен даром управлять силой, те, кто сможет обратиться к своему богу и призвать его. Пускай. Главное, чтобы они не заметили его, позволили подобраться как можно ближе к цели.
Темные облака расползались по небу, закрывая солнце, вызывая крики непонимающих людей. Позади замелькали вспышки боевых заклинаний: Саяр, следуя плану, отвлекал внимание на себя. В ту сторону, расталкивая людей, пробежал отряд гвардейцев с десятком монахов-Хранителей веры; он почувствовал исходящий от них свет. Это были явно монахи заклинатели, не простые пустышки. Быстро реагируют. Видно, у них все-таки был какой-то план на случай нападения на город.
Поток людей становился все реже. Часть людей, бежавших в панике от врат, растворилась в соседних улочках и домах, надеясь найти там спасение. Люди, застигнутые врасплох, еще не понимали, что происходит, и пытались расспросить бежавших в панике горожан. Сбивая людей, по улице пронесся большой отряд кавалерии в тяжелых доспехах, устремляясь туда, где шел бой. Вряд ли они остановят его воинов: весь этот отряд Саяр может прихлопнуть одним заклинанием.
Оглянувшись, он рассмотрел соседние здания, чтобы понять, где находится. Резиденция Хранителей веры, огромное, мрачное, серое здание, довлеющее над главной улицей. Ну что ж, посмотрим, как вы себя покажете в бою! На секунду его охватило желание вспомнить молодость, и самому нанести удар по врагам. Выпустить туман-вампир внутрь, а потом войти вслед за ним, добивая всех, кого не успело пожрать это вечно голодное создание. На открытом пространстве он, как правило, малоэффективен, из-за низкой скорости, а вот для зачистки крупных зданий или катакомб — почти идеальное оружие: он растворяет все живое в себе, разрастаясь и заполняя пустоты… Но нет, это сейчас ни к чему: лишнее внимание может сказаться на исходе миссии.
Наг посмотрел вперед, на великолепный собор, видимый из любой точки города. Это был подлинный шедевр. Любой, кто обладал чувством прекрасного, вынужден был это признать. Иногда и коротко живущим удается создать нечто, что заставляет склонить голову. Согласно легенде, проект храма архитектор увидел во сне. До этого он долго и безуспешно пытался начертить его по заказу иерарха, но все, что он создавал, было не тем, и не отражало величия и красоты, достойных Первоотца и его главного храма. Лишь во сне он увидел видение: огромное, величественное, белоснежное здание, парящее над городом. Оно не давило на людей своим величием, не заставляло чувствовать себя ничтожными букашками, представшими перед богом, а наоборот, звало за собой вверх, туда, в объятия света, где торжествует возлюбленный Первоотец, Владыка небес. Собор строили более трехсот лет. Сменялись поколения людей; для огромного здания из мраморных карьеров неспешно везли огромные блоки; тысячи людей трудились на этой стройке, как кропотливые муравьи, снуя по лесам, чтобы в итоге создать то, чем будут восхищаться в веках. Наг, не удержавшись, достал стереокамеру и сделал несколько снимков собора: потом, в зале побед, он найдет для них достойное место.
До центральной площади он добрался быстро. Мог бы и еще быстрее, — доспех это позволял, — но рисковать и выдать себя он не хотел. На Площади пророков готовились к бою: из казарм рядом с собором выбегали и выстраивались в строй гвардейцы, поднятые по тревоге. Кое-кто поспешно натягивал форму, кто-то спросонья еще тер глаза, но строй они держали ровно: все-таки выучка у них была неплоха. Окинув взглядом солдат, наг прикинул, что их не больше пары тысяч. Ерунда. Так, небольшая преграда для его воинов. Гораздо больше его испугало то, что врата, ведущие в собор, поспешно закрывали. Они издавали скрип на всю площадь: видимо, их не двигали ни разу со времен установки. Но все же давно не смазанные огромные петли под напором десятков монахов сдавались, и створки врат неспешно ползли друг к другу.
«Шустрые какие!» — удивленно подумал наг. Все-таки он сильно недооценил людей этого мира. Прошло совсем немного времени с начала атаки, а тут уже и строй солдат развернут, и собор закрывают, и даже подкрепления к месту боя выслать успели. Надо ускориться. К Хаосу маскировку: время дороже! Еще немного, и они закроют врата, а что еще хуже — спрячут реликвию, за которой он прибыл. Наг хорошо помнил, что являлось гарантией выполнения договора с его стороны: здесь уже не до шуток.
Небольшой пузырек с изумрудной жидкостью, глоток из него — и тело охватывает зеленоватое сияние. А теперь — вперед! В сочетание с доспехом это зелье придаст его телу необходимые скорость и силу. Наг бросился напрямик через площадь, сжимая в руках жезл. По солдатам, стоявшим впереди, ударил поток тонких, как иглы, стрел прошивающих все перед собой. Стальные кирасы и шлемы не могли защитить людей от них. Следом еще удар: огромный, полыхающий первозданным пламенем, шар, размером с голову, ударил в середину строя. Огромной силы вспышка заставила даже нага зажмурить глаза. Когда она погасла, на полсотни шагов от воронки живых не осталось, а вокруг ползали обожженные, ослепшие люди. На месте взрыва не было видно даже тел: они испарились вместе с оружием и доспехами.
Дорога расчищена. Превосходно! Теперь остальные. Наг навел жезл на монахов, закрывающих врата. С жезла сорвалась стремительная сребристая капля, разрастающаяся в полете. Ударив в группу монахов, она лопнула, охватив их тела серебристым сиянием, которое тут же угасло. Фигурки монахов застыли неподвижно: их, как и створки, теперь охватывал слой льда.
Наг быстро пополз вперед. Справа и слева он увидел людей, бегущих к нему, а потом в золотую сферу, окружающую его тело, ударила вспышка света, чтобы бессильно рассыпаться, не сумев пробить защиту. Не отвлекаясь на ответный удар, наг еще более ускорился, скользя изо всех сил к огромным вратам собора и ступеням, что к ним вели. Еще один удар всколыхнул защиту и наг, обернувшись, увидел священника, нацеливающего на него какой-то посох и что-то громко кричащего: то ли слова заклинания, то ли молитву своему божеству. Наг досадливо направил на него жезл. Небольшая вспышка, и тело священника взорвалось изнутри.
Как же все неудачно! Этого всего вообще не должно быть. Он должен был незаметно проникнуть в святилище, выполнить работу, и лишь потом устраивать развлечения и войну с местными. И откуда тот монах на вратах взялся!
А собор уже рядом. Белоснежные ступени, ведущие внутрь, густо покрыты вырезанными на них священными символами. Считалось, что на них не сможет ступить ни одно существо, отмеченное тьмой. Быть может, пару веков назад так и было, но теперь, когда огонь веры угас, а творец этого мира, устав от людской неблагодарности и жадности, покинул их, сила, наполнявшая символы, почти исчезла. Может, какую-нибудь мелкую нечисть они еще и способны остановить, но игрока задержать они не смогут.
Ползти по ним было неприятно. Шепчущий чувствовал себя так, как будто он полз по раскаленным углям. Неприятно, конечно, но потерпеть можно. А вот и вход в собор. Рядом застыли так и не успевшие закрыть врата служители храма. Шепчущий окинул взглядом огромные створки размером с трехэтажный дом, а потом символы, что были вырезаны на них.
Ого! А дверки-то непростые! Соединившись вместе, врата образовывали защитную печать, наполненную силой и светом. Видимо, ее создали еще в те времена, когда бог этого мира чаще отвечал на молитвы людей. Если бы врата успели закрыть, он едва ли смог бы преодолеть силу, вложенную в них когда-то. А Владыка боли его ни о чем подобном не предупреждал. Наг досадливо поморщился. Верить не стоит никому, а богам — в первую очередь, особенно темным. Оставалось надеяться, что сюрпризов больше не будет. Оттолкнув рукой несколько покрытых льдом тел, загораживавших дорогу, наг вполз в собор.
Если ползти по ступеням было неприятно, то находиться внутри было почти невыносимо. Сила света буквально давила на него, прижимая к полу. Сотни лет поклонения, молитвы тысяч верующих — все это не уходит бесследно. И эта сила пронизывала собор огромным потоком первозданной силы. Казалось, достаточно искры, и вся эта сила вспыхнет и испепелит нага, осмелившегося войти в святыню.
Внутри было пусто. Уже давно людей в храм пускали лишь по праздникам, а все служители собора, видимо, остались у его дверей, пытаясь их закрыть. Ну и отлично: меньше проблем. Наг прислушался к потокам силы, пронизывающим храм. Скрижаль последнего завета должна быть где-то здесь. Столь могущественную вещь спрятать или заглушить абсолютно невозможно: слишком велика вложенная в нее сила. Ага, вот, кажется, и она! Наг почувствовал средоточие силы, которая растекалась вокруг. Осталось его уничтожить. Это где-то впереди. Что ж, теперь нужно поторопиться.
Наг пополз по собору. Вход загородила стена парящих лезвий: она надолго задержит всех, кто попытается ему помешать. Ползти было трудно, приходилось прилагать усилия, заставляя себя двигаться вперед. В этом месте даже дышать было трудно. Собор был огромен. Высокие стрельчатые потолки с длинными полотнами, покрытыми вышитыми молитвами к творцу этого мира, вдоль стен — статуи героев и святых, а рядом с ними — алтари и сотни горящих свечей. Нагу показалось, что эти статуи безмолвно следят за ним. Пускай! Наг хищно улыбнулся. Пусть смотрят, все эти бессильные святоши, как будет повергнут храм, а затем и мир, которому они служили. Пусть ярче вспыхнет черное пламя Хаоса, пусть падет в бездну мир, неспособный себя защитить! Пусть умрут трусы, недостойные жизни! Они слишком расслабились. Жители этого мира слишком долго доверяли спесивым жрецам, присвоившим себе право говорить, что хорошо, а что плохо. Теперь пришло время за это платить.
На Кейдане тоже были жрецы, но там были и маги. Волшебники того мира умудрялись каким-то чудом жить в гармонии со служителями богов, и когда кто-то предупредил их о грядущем вторжении Хаоса, они выступили единым фронтом. Волшебники, жрецы, армии земных владык — сотни тысяч людей выступили на защиту собственного мира, и хоть у них не было оружия техноцивилизаций, но даже обычный меч или копье в руках человека, твердо решившего умереть, но не пустить служителей Хаоса в свой дом, стоили немало. В Долине пепла, как ее потом назовут, открылись врата. В том штурме принимали участие лишь игроки высших рангов, лучшие из лучших: владыки, полководцы, главы домов и чемпионы арен. Шепчущий лишь чудом тогда не успел к ее началу.
И против этой мощи выступила объединенная армия Кейдана. Сотни тысяч солдат, магов и колдунов, от простых мальчишек-подмастерий, до архимагов, сотнями лет шлифовавших свое мастерство, а вместе с ними — тысячи монахов, священников и паладинов. Все те, кто обращал свои молитвы к богам, и кому дорог был тот мир, собрались в тот день.
Битва была грандиозной. Впервые армия Хаоса схлестнулась в схватке с силой, равной себе по мощи. По небу носились багровые облака, в строй армии людей врезались орды призванных на помощь тварей, монстры вырезали людей, а те, забыв, что они смертны, вопя имена своих богов, рубили армии владык. Сотни заклинаний выкашивали все живое, а чародеи Кейдана, объединив силы, выставили отражающие щиты, рассеивающие заклинания игроков, и сами наносили контрудары, чудовищные по мощи и гибельные для владык. Сражение все длилось и длилось, и тогда Владыки призвали Великих зверей: Воплощение воздуха — Громового великана, и Воплощение земли — Гидру. Против этой мощи люди уже ничего не смогли противопоставить.
Казалось, все уже решено. Но где-то вверху кто-то решил, что хватит: последняя из капель упала в чашу терпения богов того мира. Люди доказали свое право на жизнь. Каждая молитва, каждое имя бога сорвавшиеся с уст умирающих, подобно маленьким каплям, падали в чашу терпения, наполняя ее, и наконец, переполнили. Гнев богов излился на головы тех, кто посягнул на их мир.
Живых очевидцев того, что случилось в тот день, в мире Игры нет. Одни говорят, что в Долине пепла теперь море, и только волны плещутся на месте великой битвы, другие — что вместо моря там теперь пустыня в форме огромной ладони. Правды не знает никто.
Мысли не мешали нагу двигаться. Он все ближе был к тому месту, которое буквально пульсировало светом. Рядом с ним он почувствовал запах крови, причем свежей. Странно: откуда ему тут взяться? Войдя в зал, он увидел несколько распростертых тел, лежащих возле небольшого ящика с откинутой крышкой. Рядом с ними замер человек в одежде послушника с кинжалом в руках. Увидев нага, он бросил кинжал на пол и быстро выкрикнул:
— Сэлхай мортал сетх!
— Кисам сорт, — прошипел наг. Предатель. О нем предупреждал Владыка боли: это был его тайный агент, сумевший внедриться в ряды хранителей скрижали.
— Где она? — прошипел он. Ему хотелось поскорее покончить со всем этим.
— Здесь, — предатель торопливо указал на раскрытый ящик. — Она здесь. Я в последний момент успел. Еще немного, и они бы ее унесли. Я их опередил.
Он улыбался, явно довольный собой. Это ему Владыка боли пообещал место в доме своем. Да уж: если и есть награда, худшая, чем самое страшное наказание, то он ее скоро обретет.
— Почему ты сам ее не уничтожил?
— Не знал, где ее прячут, — убийца сплюнул на мертвые тела возле алтаря. — А без этого здесь сотни лет можно ковыряться. Да и Хранители веры не дремлют. Чуть что, и в подвал к ним легко угодить.
Ну что ж, вот, кажется, и все. Время этого мира подошло к концу. Наг невольно улыбнулся. Ему многое приходилось делать в жизни, но уничтожать целые миры доводилось нечасто. Пусть и не он сам убьет всех живущих в этом мире, но его действия наверняка приведут к этому. Да, ему определенно есть, чем гордиться.
Его клинки легко разрубили ящик, отбросив в стороны мусор. А вот и она, Скрижаль последнего завета. Совсем небольшая плитка, чуть больше детской ладошки, кажется, сделанная из глины; на ней начертан лишь единственный знак: имя того, кто ее сотворил. Как просто! И какая огромная сила скрывается в такой простой вещи! Интересно, почему ее творец доверил такую могущественную вещь простым людям? Почему не сотворил какого-нибудь могущественного стража, и не вверил ее ему? Почему люди? Почему эти корыстные, глупые букашки, которых так легко обмануть или соблазнить, как этого дурака, стоящего над телами мертвых храмовников с улыбкой на лице? Почему она до сих пор не погибла у столь плохих сторожей?
Среди тысяч свечей незримо парил тот, кто по воле творца, создавшего этот мир, остался в нем один, невидимый для всех, кроме владеющих божественной силой. Он незримо парил в этом храме, ожидая того часа, когда он сможет вновь вернуться к тому, кто создал этот мир и зажег над ним солнце. Прошли годы, сменились поколения, а он все ждал. Ждал, когда люди вновь вспомнят о боге; такова была воля того, кто его оставил: он должен ждать, не будучи вправе вмешиваться ни во что, бессильный сделать что-либо. Он ждал того часа, когда любовь вновь проснется в человеческих сердцах, а с ней милосердие, сострадание и вера, все то, что было так стремительно забыто в этом суетном мире.
Иногда ему казалось, что его ожидание будет вечным, что оно не окончится никогда. Он больше не увидит своих собратьев, не увидит творца, и не почувствует свет его любви. И от этого становилось почти невыносимо больно. Он почти ненавидел тех, кто заставляет его ждать несбыточного, и лишь сила приказа того, кто его создал, помогала ему перебороть отчаяние. А годы шли, но люди не менялись. Они приходили в этот храм, бубнили молитвы и зажигали свечи, опускали монеты для пожертвований, и довольные собой, возвращались назад в свои дома. Но для того, кто способен читать в душах и видеть в сердцах, их помыслы были как открытая книга, и видел он в них слишком многое, чтобы верить в искренность их молитв.
Он хорошо помнил тот день, когда творец этого мира окончательно отвернул свое сердце от созданного им творения. Бесконечные войны сотрясали мир, еретики, подняв знамя новой веры, и требуя перемен, разрушали храмы и вешали священников, колдуны, спрятавшиеся от рук всесильной инквизиции, требовали себе равных прав и свобод, армии властителей мира сходились в схватках, разрушая города и государства, повсюду промышляли разбойники, умирали оголодавшие крестьяне, проливалась кровь и творилось зло. И тогда, в утешение и в помощь людям, творец ниспослал видения простой крестьянской девочке. Ее устами он напомнил людям о законах, созданных для них. В безумии мира, среди голода и смерти, слова юной девы звучали как песня утешения и надежды. Она приносила исцеление душам и телам тех, кто хотел ее слышать, мир, любовь, сострадание — все то, чего так не хватало людям среди смерти и разрухи.
Даже в бездне отчаяния всегда есть луч надежды. Ее проповеди собирали сотни людей. Солдаты враждующих армий складывали оружие у ее ног, отказываясь слушать приказы командиров и убивать друг друга. Молва о ней разносилась все дальше. Ворота городов открывались перед ней; приветствуя нового пророка, короли склоняли перед ней головы, признавая власть и силу того, от чьего имени она говорила; и лишь церковь взирала на это со стороны. Власть, та незримая сила, которую священнослужители собирали веками, теперь ускользала от них. Власть над человеческими душами и помыслами — их главное сокровище — повергалась в прах неграмотной крестьянской девкой. Ее чудеса порочили имя церкви: ведь лишь от священников мог исходить свет истинной веры, но никак не от глупой девки.
Последней каплей стало событие в городе Рейсланде, большом торговом центре, страдавшем от чумы. По просьбе отцов города девочка прибыла туда в сопровождении своих почитателей, чтобы принести спасение от болезни. Город был переполнен: беженцы, крестьяне, нищета и голод, десятки умирающих каждый день. Видя все это, дева не знала, как помочь несчастным: чем накормить, как обогреть, где взять все то, в чем нуждались эти люди.
Тогда ее взор упал на огромный собор, гордость и украшение города. Недрогнувшей рукой она распахнула врата, ведущие в храм, а потом стала раздавать богатства храма тем, кто по ее мнению, больше нуждался в них. В руки бедняков и нищих уходили украшения алтарей, серебряные подсвечники и золотые лампады плющились и разламывались на куски; все те богатства, что собирались веками, уходили в руки бродяг, недостойных их даже касаться.
После этого зазвучало слишком много голосов, призывающих раздать сокровища храмов; слишком многие вспомнили слова первых пророков о богатстве души, а не тела. Спустя десять дней, по приказу высших иерархов девочка была схвачена. Оборванцы и нищие, сопровождавшие ее повсюду, были плохой защитой против гвардейцев Святого престола; большинство из них при захвате были убиты как потенциальные смутьяне. Саму деву доставили в столицу, блистательную Аригасту, где и состоялся тайный суд.
До этого с ней долго разговаривал главный юстициар первосвященника. Ее убеждали отказаться от некоторых слов, принять учение церкви и уже через нее являть чудеса, не растрачивать священный дар на всяких нищих и бродяг, а даровать его лишь тем, кто его достоин: князьям, дворянам, богатым купцам и самим священникам. Переубедить ее так и не удалось: ни смириться, ни отказаться от своих слов она не пожелала, как не пожелала являть чудеса лишь тем, кто готов за них хорошо заплатить.
На тайном суде иерархи церкви вынесли решение: устранить ту, кто нес слова их бога. Слишком разрушительны были эти слова, уничтожающие все то, что составляло фундамент и основу их мира. По приговору суда святую деву удушили в тайной тюрьме, а тело похоронили в часовне возле кладбища еретиков.
В ночь после смерти последнего пророка перед первосвященником явился он: Вестник, что приносит людям слова творца. Он положил перед испуганным стриком небольшую глиняную табличку, созданную на заре этого мира и хранившую его ото зла. Он до сих пор помнил лицо первосвященника, лишь тогда до конца осознавшего последствия своих деяний, когда он увидел, что он, и подобные ему, натворили. Бог, которому он поклонялся все эти годы, тот, кто дал ему величие и власть над этим миром, покинул его. Люди, отказавшись от пророка, ниспосланного им, остались одни.
— Отныне вы сами будете творить историю мира, и сами решать, каким путем пойдете, раз не желаете идти тем путем, что указывал вам я. И хранить мир ото зла отныне будете сами.
Передав весть, он не ушел вслед за создателем. Незримый для всех, он продолжал оставаться среди людей, ожидая, когда люди изменятся и вернутся на путь, который когда-то отвергли, чтобы возвестить Первоотцу об этом.
И вот теперь его ожидание подходило к концу. Он слышал бой, бушующий на улицах города, чувствовал смерти сотен людей, гибнущих под ударами слуг Хаоса, и он понимал, что то, чего он боялся, произошло: тьма прислала своего посланника, чтобы сокрушить последний затвор, стоящий на ее пути. А он, бессильный что-либо изменить, по-прежнему парил рядом со скрижалью. Ну почему творец его не наделил силой, способной противостоять злу? Почему он запретил вмешиваться в происходящее, оставив его лишь бессильно созерцать, как гибнет мир, который он сам когда-то создал?
А за стенами храма бой нарастал. Он чувствовал приближение того, кто пришел за тем, что скрывали стены этого храма, а монахи и служители торопились спасти. Одни закрывали ворота, чтобы задержать атакующих, а избранные через тайный проход должны были вынести скрижаль в безопасное место. Измена, невидимая для других, но не для того, кто может читать в человеческих душах; жажда бессмертия и власти; сладкая ложь, опутавшая душу одного из них; кинжал вонзается в спины товарищей, готовящихся спасти реликвию.
Он видел все, бессильный что-либо изменить. А вот и тот, кто пришел, чтобы сокрушить наследие творца. Наг. Игрок-хаосит осторожно вползает под своды храма. Клинки в его руках источают смерть, а боль, которую они несут, способна задеть даже бога. Именно они способны сокрушить то, что простыми руками не сломать.
И когда он увидел вскинутое для удара оружие, крик вырвался из глубины его души, пересиливая запрет на вмешательство:
— Не смей!!!
Крик его был настолько пронзительно силен, что наг испуганно отпрянул, опустив клинки. Но оглянувшись, он увидел не грозного архангела или повелителя небесных легионов, а всего лишь вестника, гонца, способного лишь на то, чтобы сообщать жалким смертным волю их бога; ни властью, ни силой он не обладал, и все же осмелился противостоять злу. Улыбка исказила лицо нага.
— Передай своему божку: пусть начинает создание нового мира. А этому пришел конец!
И вестник ответил. Пусть он всего лишь гонец, пусть он не способен сражаться, но он — создание света. Пусть всего лишь искра, но зажег ее бог. Даже самый маленький огонек способен осветить и разогнать целое море тьмы; и этот дар у него никто не мог отнять.
И он засветил, засиял, как никогда в жизни, вкладывая всего себя в этот огонь, в это горение. Пусть на краткий миг, но он заполыхал, подобно сверхновой звезде, в момент гибели освещающей Вселенную до самого края. И в тот миг он почувствовал, что он не один. Далекие собратья, вестники света, тысячи огоньков, купающихся в сиянии звезд были с ним, посылая свой свет ему навстречу.
И он рос, становясь все шире и шире, устремляясь во все стороны, сливаясь с той энергией, что наполняла собор. И вся сила, накопленная в древнем храме, полыхнула. Вновь наполнились мощью слова молитв, выбитые на стенах храма, грозно засияли статуи небесных стражей, стоящие в нишах стен, и священный символ Первоотца, небесный круг, вспыхнул белоснежным светом в витражных окнах храма.
Посреди зала раздался вопль нестерпимой боли. Под напором света лопнула золотая сфера, защищавшая тело нага. Игрок закрыл глаза рукой, которая полыхала огнем, и вскинул жезл, чтобы через миг исчезнуть. Но маленький вестник этого уже не увидел. Он исчез, исчерпав себя до конца, и не увидел, как вслед за хозяином исчезли один за другим его слуги, как костяные солдаты сгорали под лучами дневного солнца, как разбуженные ото сна мертвецы рассыпались в прах, которым они и были.
Всего этого он не увидел, но в последний, самый ослепительный миг своей жизни, он знал, что дал пусть крохотный, но шанс этому миру.