26

Исполнитель Высокого Правосудия доложил о себе в гостинице, занятой заместителем бальи Беллема, воспользовавшись своим настоящим именем и объяснив привратнику, что Бенуа Ламбер посылал за ним курьера.

Несколькими мгновениями спустя месье Ламбер – первый секретарь бальи, низенький лысый и безбородый толстяк, которого Ардуин хорошо знал, внезапно выбежал из кабинета и помчался к нему, на бегу выпалив скороговоркой:

– А, мессир! Однако же не слишком рано, не слишком рано…

Внимательно посмотрев на его городской костюм, где на рукаве не было изображения плахи, он продолжил, и в голосе его звучало негодование:

– Но… вы что, не готовы? И, наконец… где ваши отличительные знаки?

– Сегодня мне было бы неуместно выставлять их напоказ, – саркастически произнес Ардуин.

– Как… неуместно? Но… вы же обязаны! – возразил совершенно шокированный собеседник.

– Именно так, мой дорогой Ламбер, именно так. Зато я вовсе не обязан и замещать как вашего Марселя Вуазена, известного под именем Собакоубийцы, замечательного исполнителя, который скончался прошлой весной от желудочной лихорадки, так и его десятилетнего старшего сына, у которого, по словам его матери, никогда не будет такой же верной руки. А что делать?

Услышав это, Бенуа Ламбер почувствовал, что вступил на скользкую почву и это может обернуться для него неприятными последствиями. Хорошие палачи не торопятся на службу. Он продолжил, несколько сбавив тон:

– Э… Ладно-ладно… В конце концов, что такое одежда, всего лишь кусок ткани… и к тому же такой некрасивой! Да-да, все правильно! Какая все это ерунда, правда ведь? Мы вас очень ценим. И доказательством этого служит ваше двойное жалованье…

– Да, верно, – согласился Ардуин, который никогда не выставлял напоказ свое огромное состояние и высокое положение, за исключением разве что тех немногих случаев, когда требовалось прижигать каленым железом, ломать ноги, обезглавливать или вешать. – Во всяком случае, я охотно признаю, что работать в ваших стенах мне в тягость. По сути дела, я не обвиняю и не собираю доказательства вины. Мне приказывают мучить и убивать. Это утомительно и мало располагает к тому, чтобы вкладывать в работу душу! Я даже колебался перед тем…

Венель-младший искал подходящие слова. Перед вышестоящими требовалось быть почтительным. Но вдруг его охватило неодолимое желание говорить дерзости. Легким небрежным тоном он закончил свою речь:

– Я колебался, прежде чем откликнуться на ваше настоятельное приглашение. Впрочем, не уверен, что буду продолжать в том же духе. Позвольте почтительно напомнить вам, что моя работа в Беллеме должна рассматриваться как временные услуги, которые я оказываю вам из… сердечности. Вот так! У вас нет недостатка в горячих приверженцах правосудия, которые могли бы заменить меня, а также во времени, чтобы найти умелого палача. Вот вы, к примеру, не хотите заняться? Или мессир помощник бальи Беллема – он же храбрый солдат, а не какой-нибудь растяпа.

От такого предложения на лице Ламберта разлилась смертельная бледность. Он был большим охотником до кроличьего мяса и щедро платил, чтобы кроликов резали и разделывали другие. Окончательно растерявшись, он забормотал, чтобы выгадать время:

– Ну конечно же… мессир Исполнитель Правосудия… такой горячий нрав свидетельствует о прекрасном здоровье, а также о смелости и чистосердечности, уж можете мне поверить. Я вам быстренько расскажу об обвиняемом, которого мы… доверяем вашим заботам. Речь идет о некоем Гаспаре Билу. Ему почти пятнадцать, что дает возможность судить его как взрослого. Сеньор помощник бальи в своей мудрости счел необходимым смягчить ему наказание.

– Какое наказание?

– Для всеобщего назидания Билу будет выпорот кнутом, пока кожа не отвалится от костей, затем раны будут посыпаны солью, а затем вашими заботами – или заботами вашего помощника – его презренное существование будет закончено путем повешения на веревке. А также в качестве особой благодарности за… громадную любезность, которую вы нам оказываете, выручая во время отсутствия у нас своего мэтра Высокое Правосудие, ваше вознаграждение будет удвоено. Более того, к Рождеству вы получите сетье пшеницы, на Пасху – сукно и прочее вдвое против обыкновенного.

– Черт возьми, но какое же преступление он мог совершить в таком юном возрасте? – воскликнул Венель-младший, немного удивленный суровостью наказания.

– Худшее… одно из худших… впрочем, все преступления худшие… отцеубийство.

Ардуин покачал головой в знак одобрения, сожалея, что не может вынуть свой чудесный и безжалостный Энекатрикс из красных шелковых ножен. Но лишь дворяне обладали этой привилегией – быть обезглавленными длинным клинком. Быстрая смерть. Согласно надписи, выгравированной на лезвии Энекатрикса, он их всех любит и убивает с нежностью.

А вот эта смерть точно не будет ни нежной, ни быстрой. И что в этом важного? Ничего.

– Эшафот уже приготовлен?

– Ну конечно, мы с нетерпением ждем вас. Мне остается только предупредить глашатая, который объявит на улицах время казни и приговор.

– Сразу после девяти часов. Я еще не очень хорошо знаю своего юного ученика Селестина и сам выполню эту работу. Во всяком случае, я заранее наберусь сил и сразу им займусь.

– Конечно, – поспешил согласиться Бенуа Ламбер, который понял, что палача лучше не сердить, если хочешь, чтобы все было сделано быстро и как надо. – Ваше снаряжение ждет вас в моем кабинете.

Венель-младший обязан был проделать путь от Мортаня до Беллема в черно-красном одеянии смерти и с лицом, закрытым кожаной маской. Также он настоял, чтобы в Беллеме для него хранился второй комплект формы палача.

Ардуин ни мгновения не сомневался в реакции на него встреченных по дороге крестьян и путешественников. Они будут отворачиваться, иногда креститься; ко всему этому палач давно привык. Нет, речь скорее шла о странном и тяжелом впечатлении, что смерть сопровождает их повсюду, следуя по пятам. В эти прекрасные одежды из красной ткани и черной кожи впиталось столько страдания и ужаса множества человеческих созданий, что сама мысль о том, чтобы хоть иногда обойтись без них, опьяняла его. Все его существо ощущало себя живым. Ардуин вдыхал эту жизнь, упивался ею, как если бы жизнь только и ждала позволения, чтобы снова вступить в свои права.

– Я советую вам остановиться в таверне «Влюбленный гусак» на улице Егермейстера, которая вам, возможно, знакома, – улыбнулся секретарь помощника бальи. – Меню там довольно скромное, но горничные услужливы.

Ардуин был уверен, что тот советовал это заведение, потому что сам туда никогда не отправится. Секретарь старался избавиться от тягостной обязанности разделить с ним трапезу. Мэтр Высокое Правосудие поблагодарил его вежливым кивком.

Отобедав и любезно, но очень уклончиво ответив на вопросы трактирщика, заинтригованного появлением хорошо одетого чужака, Ардуин отправился доложить о себе в особняк помощника бальи.

Прикосновение мягкой кожи облегающих штанов вызывало странное ощущение. Как если бы к его коже прикасался другой человек. Он опустил черную маску, которая закрывала все лицо, и натянул ее до самой шеи. Теперь у Ардуина было полное ощущение, что он оказался в другом мире. Никогда прежде у него не было ощущения такого отсутствия ориентировки и такой дисгармонии со всем окружающим. В этом мире остались только глаза, в то время как все остальное его существо унесено в незнакомое недостижимое место. К чему приведет все это?

Он неторопливо дошел до замка Беллем с его подземными тюрьмами. Теперь и его глаза больше не принадлежали ему. Они видели людей, которые при его приближении спешно отодвигаются, забиваются по углам, чтобы только случайно не притронуться к нему. Только глаза. Ардуин не слышал перешептываний у себя за спиной, не ощущал затхлой уличной вони.

Охранники у решетки без единого слова пропустили его. Венель-младший бегом спустился по широким переходам каменной лестницы, ведущим в тюремные помещения, вырубленные прямо в скале. Здесь царил полумрак, немного тусклого света проникало только через крохотные подвальные окошки. Поэтому другой охранник не узнал его, даже подойдя достаточно близко. Он спросил громким нетрезвым голосом:

– Кто здесь?

– Мастер Высоких Деяний за Гаспаром Билу.

– Эт… за поворотом. Третья камера… справа, – сообщил тот, показывая на ряд ниш, вырубленных в скале, настолько тесных, что человек не мог там выпрямиться во весь рост.

– Ключ, – приказал Венель-младший.

Скот в человеческом образе отцепил от пояса связку ключей и после некоторого колебания протянул ему, добавив:

– Не знаю, который там. Отдайте, когда будете уходить. Лучше его тут так и оставить, посередке, чтобы он других не достал, – добавил он, махнув рукой туда, где в полумраке виднелись силуэты людей – согбенных, лежащих или прикованных к решеткам своих клеток.

Тяжелым шагом, волоча ноги, охранник направился прочь и вскоре исчез в другом конце коридора, по обе стороны которого находились камеры. Остаток ночи он собирался провести в маленьком помещении для охраны, храпя в компании двух таких же пьяниц.

Поскольку заключенные в тюрьме замка не засиживались, они просто не успевали заболеть, несмотря на отсутствие отверстий для вентиляции в камерах. Язвам и ранам не хватало времени загнить до такой степени, чтобы развилась гангрена, несмотря на жуткую грязь. В лицо буквально ударял запах грязи и нечистот, запах страха и отчаяния множества человеческих существ.

Ардуин Венель-младший медленно шел, окруженный томительной тишиной, нарушаемой только храпом, рыданиями и приступами кашля. Узники очень быстро понимали, что здесь нельзя ни кричать, ни ругаться, если они не хотят быть избитыми охранником, обозленным, что ему помешали отдыхать. Другой мерой воздействия была порция похлебки из репы и дешевого испорченного хлеба, которую надзиратель мог вылить на пол прямо перед пленником, лишив его единственной еды за день. Ардуин не испытывал по отношению к ним ни печали, ни сострадания; ведь он был их палачом. В его обязанности не входило выяснять, ни по какой причине они оказались в этом подземелье, ни какие обстоятельства смягчают их преступление. Его работа – лишь исполнять приговоры.

Внимание Ардуина привлек смутный силуэт, прижавшийся к решетке той камеры, которую ему указали. Он осторожно приблизился, держа руку на эфесе своего кинжала, висящего на поясе. Силуэт, закутанный в жалкие тряпки, поднялся, держась за прутья решетки. Перед мэтром Высокое Правосудие была женщина, уже в возрасте. Хорошо, что полумрак мешал рассмотреть ее как следует, особенно глаза – один из тех взглядов, что преследовали его с тех пор, как он облачился в одежды смерти. Лицо женщины было настолько изуродовано, что сперва палач решил, что перед ним ненормальная. Сделав еще шаг, он понял, что желтоватые пятна и припухлости, сплошь покрывающие ее лицо, могли образоваться только вследствие ударов. Нос, без сомнения, был сломан совсем недавно. Когда женщина открыла рот, Ардуин заметил отсутствие верхних резцов.

Он едва не подпрыгнул, когда женщина схватила его за руки и, сжав их с силой, удивительной для такого хилого создания, забормотала:

– Сжалься. Сжалься, палач. Это мой мальчик. Я сюда прошмыгнула. Охранник меня-то и не увидал, весь день отсыпается после своего пикета. Там же мой мальчик, Гаспар!

Тот самый юноша, почти ребенок, у которого он должен содрать кожу со спины ударами кнута, посыпать солью свежие раны, а затем повесить…

– Оставь меня, женщина! – произнес он мягким, но требовательным тоном. – Его наказание могло быть и более жестоким. Это же все-таки отцеубийство!

Она подчинилась и закричала, выставив напоказ свое изуродованное лицо:

– Да вы посмотрите на меня, посмотрите, что эта сволочь со мною сотворила! Каждый вечер, даже хулого слова не сказав, то ногой, то поленом, и по спине, и по брюху… Вот мой мальчик и не смог дальше терпеть такое. Это же низость какая… он бы меня так убил в конце концов… вот мой Гаспар за меня и заступился. Но эта старая скотина как с цепи сорвалась, я от него такого никогда не слышала. Он хотел меня убить, душой своей вам клянусь!

– Отойди, женщина. Я должен делать свое дело.

– Но ведь вас тоже родила мать, палач! Вы бы ее защитили, правда? Старик его сперва тоже колотил, но Гаспар стал сильным, как бык. Так его отлупил… а этот проклятый взялся за меня, понял, что с сыном ему больше не совладать.

Ардуин попытался ее мягко отстранить, но женщина как будто приросла к решетке, своим телом загораживая ему вход. Порывшись в своих лохмотьях, она вытащила старый платок и протянула ему.

– Возьмите ради Бога, который всех нас любит. Там немного денег, я продала обеих коз. Меня при этом обобрали до нитки, но это неважно… Возьмите деньги… Мне сказали, что… что вы могли бы… из милосердия… ну, это… чтобы все прошло быстро… ради Христа Спасителя… Ускорьте конец… Я не хотела… я не смогу этого вынести… он же хотел меня защитить… мой Гаспар…

Она зарыдала, исходя соплями, стекающими по лицу до самого рта, и попыталась сунуть Ардуину в руку сверток с деньгами. Серые глаза мэтра Правосудие внимательно разглядывали женщину – ее желто-фиолетовое лицо, синяки, сломанный нос, нищенскую одежду.

По затылку у него пробежал холодок. Нет, здесь и в самом деле было прохладно. Внезапно его коснулось теплое дыхание, как тогда, во сне. Мария. Ему вдруг показалось, что все человеческое отчаяние, вся любовь мира собралась в старом платке, который мать протягивала ему, чтобы уменьшить страдания своего сына.

– Заберите свои деньги. Конец наступит быстро.

– Клянетесь?

– Клянусь. Попрощайтесь с ним и уходите, чтобы я вас больше никогда не видел.

После нескольких попыток ключ наконец провернулся в замочной скважине. Гаспар встал, опутанный цепями, которыми были скованы его лодыжки и запястья.

– Матушка… – пролепетал он. – Я уж думал, что никогда тебя не увижу.

Она бросилась к нему, сжала в объятиях и принялась покрывать его лицо поцелуями, шепча:

– Не беспокойся, не беспокойся… Палач, он справедливый. Очень скоро мы внова встретимся в раю, мой мальчик… Я каждый день буду думать о тебе, а на те су, которые он не взял по своей доброте, закажу мессу за тебя и за него.

– Заканчивайте, – вмешался Ардуин, – и оставьте нас.

Вся в слезах, женщина снова поцеловала своего сына, которому предстояло умереть, а затем повернулась к палачу и торжественно произнесла:

– Я сохраню в памяти серый цвет ваших глаз как самый лучший в моей пропащей жизни.

– А теперь уходите, – мягко ответил Ардуин.

– Но мой мальчик не будет страдать, правда?

– Не будет. Честное слово.

Бросив последний взгляд на своего сына и едва не задохнувшись в рыданиях, зажав себе рот рукой, она исчезла в полумраке подземного коридора. Венель-младший закрыл за ней решетку.

– Он бы ее убил, – подал голос молодой человек, очень молодой. – Я отходил его поленом, чтобы вырвать мать из его поганых лап.

– Я знаю. У нас мало времени, эшафот уже построен. Ты готов?

– Да… Она…

Ардуин приблизился к тому, кого ему предстояло убить из жалости. Красивый подросток, высокий, крепко сбитый, с густыми темными волосами.

– А это будет больно?

– Нет… меньше, чем могло бы быть… Ты готов? Одно слово, и я удалюсь.

– Нет, нет… Прошу вас… убейте меня побыстрее. Моя душа спокойна, я ведь не сделал ничего дурного.

– Брат мой во Христе, прощаешь ли ты меня за то, что я сейчас отниму твою жизнь?

– Да, только побыстрее… сделайте это побыстрее, умоляю… прощаю. Я прощаю вас и благодарю.

Ардуин провел рукой по его лбу, покрытому по́том от ужаса, и прошептал:

– Произнеси свою последнюю молитву, я дам тебе несколько минут. А затем покойся в мире, брат мой.

Гаспар закрыл глаза, в последний раз взывая к Создателю.

Он не заметил резкого стремительного движения, которым обкрутилась вокруг его шеи цепь, сковывающая его запястья. Затем Ардуин дернул изо всех сил. Хруст. Шейные позвонки сломаны. Молодой человек свалился на пол, даже не поняв, что смерть его уже унесла.

Ардуин Венель-младший перекрестился, а затем вышел. Он крикнул охранника, который появился лишь через несколько минут, спотыкаясь на неровном полу. Сухим тоном, в котором сквозило бешенство, палач заявил:

– Руки на себя наложил! Каково, а? Вы хоть иногда обходите камеры? Я пожалуюсь куда нужно и потребую, чтобы мне оплатили хотя бы дорожные расходы. И уверен, они будут удержаны из твоего жалованья.

Обезумев, грубый пьянчуга согнулся в поклоне и запричилал:

– Да ну… да что… Я же трезвый был…

– Это как? После третьего кувшина?

Бросив связку ключей на пол у его ног, Ардуин резко развернулся и вышел. Заплаканная женщина в кошмарных лохмотьях ждала его снаружи. Она бросилась к нему, не осмеливаясь задать вопрос, который буквально жег ей губы. Палач произнес мягко и деликатно:

– Гаспар покоится в мире, соединившись со Спасителем нашим. Он не увидел и не почувствовал приближения смерти. Молитесь за нас.

Она принялась бессвязно лепетать слова благодарности, снова пытаясь сунуть ему старый платок, в который было завернуто несколько денье – для нее целое состояние. Ардуин отрицательно потряс головой:

– Я уже вознагражден во сто крат больше. Теплым дыханием.

Оставив женщину опустошенной, но утешенной, он большими шагами направился прочь.