Глава XV

Заключение

Память праведных с похвалами

(Притч. 10, 7).

В заключение всего сказанного о жизни, подвигах и кончине достоблаженного старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва) отметим здесь то отрадное знаменательное явление, что к последними дням жизни сего старца все неблагоприятствовавшие ему обстоятельства стали изменяться на лучшие, и предсказания его исполняться; а вскоре после его кончины и все уладилось.

Дело о белевских изгнанницах и прочих ученицах о. Леонида, по его проречению, закончилось полным торжеством истины. За них вступился Киевский митрополит Филарет, которого старец письменно просил о защите не для себя, а для бедных инокинь, терпевших такие невзгоды единственно за то, что желали пользоваться его духовными наставлениями и проводить монашескую жизнь по указанию свв. отцов. Киевский святитель, как уже упомянуто, хорошо и давно знавший старца о. Леонида, писал Тульскому преосвященному Дамаскину в оправдание старца и оклеветанных монахинь. О том же писал ему и Московский митрополит Филарет. И преосвященный Дамаскин скоро убедился, что введен был в заблуждение ревностию не по разуму священника о. Григория. В конце 1841 г., 4 октября, белевские изгнанницы м. Анфия и Мария Николаевна Сомова, по соизволению Тульского владыки, снова были приняты в монастырь, так что старец о. Леонид, скончавшийся 11-го октября того же года, за неделю до кончины своей был утешен и успокоен вестию о прекращении гонения на духовных его дочерей. Тогда и книги ― «Добротолюбие» и св. Ефрема Сирина, представленные игумениею Клавдиею в Тульскую консисторию как еретические возвращены были владелицам уже как православные.

Чрез несколько же лет после кончины старца исполнилось и другое его предсказание. Именно, в 1848 г. одна из ближайших учениц его и м. Анфии монахиня Павлина избрана и посвящена во игумении Белевского монастыря, а м. Анфия, постриженная в мантию с именем Магдалины, назначена казначеею той же обители и до самой кончины своей была ревностною помощницею игумении, особенно в духовном окормлении сестер монастыря, как опытная старица, посредствуя между сестрами и игумению в их нуждах, умиротворяя враждующих, смиряя строптивых, утешая малодушных, успокаивая немощных и больных. Мать игумения почитала ее, как только может почитать нежная дочь свою родную мать. А уважение духовного начальства, общая любовь сестер и почтительное внимание всех, имевших какое-либо отношение к обители и настоятельнице, вполне вознаградило старицу за скорби, претерпенные ею в начале пребывания в сем монастыре. При игумении Павлине и при казначее и старице Магдалине Белевская обитель, по предсказанию о. Леонида, начала процветать. Преосвященный Дамаскин, во все последующее время своего управления епархиею, своею доверенностию и отеческим вниманием, которыми постоянно отличал невинно заподозренных, не только загладил в их сердцах память бывших скорбей, но и заслужил их общую любовь и благодарную память и за личное его к ним внимание, и особенно, за покровительство и одобрение того самого духовного отношения, которое прежде представлено было ему в извращенном виде.

Другая ближайшая ученица старца Леонида, вместе с м. Анфиею более прочих пострадавшая во время гонения, Мария Николаевна Сомова, в монашестве Макария, в 1862 г. сделана настоятельницею Каширской женской общины (ныне монастыря), в которой благополучно настоятельствовала до глубокой старости.

Что касается до о. Григория, виновника белевских нестроений, то он, познав свою ошибку и вину, хотя не решился принести явное раскаяние пред всеми за явный соблазн и возмущение многих, но втайне много раз просил прощения у казначеи ­Магдалины (бывшей м. Анфии) и других бывших в гонении сестер. Впрочем, по недоведомым судьбам Божиим, он восхищен был из жизни сей в летах средних.

В самой Оптиной пустыни разные волнения и нестроения стали утихать, ибо вооружавшиеся против старца Леонида монахи-старожилы, еще при жизни его, какие повышли из Оптиной в другие монастыри, а какие отошли в жизнь вечную. Когда же вывелись в Оптиной пустыни недоброжелательные к старцу лица, тогда и скитский схимонах о. Вассиан, как никем не смущаемый, присмирел.

«Случалось мне (так рассказывал тихоновский монах Антоний, бывший прежде о. Александр, ученик старца Леонида) его видеть после кончины батюшки о. Леонида. Обыкновенно при свидании поприветствую его: „Благословите, батюшка“. ― Получу сочувственный ответ: „А, рабе Божий, Бог благословит. Ну что, ― скажет, ― скучно после старца?“ ― „Скучно, батюшка, помолитесь!“ ― „Да я о рабе Божием молюсь“. ― Таковые встречи всегда вызывали сердечную горечь и слезы. ― „Ну-ну, ― прибавит о. Вассиан, ― терпите, рабе Божий. А старец-то, ― того ― был мудрец. Макарий-то, раб Божий, его дюже слушал. А хорош вот и Макарий, ― и меня помнит. Спаси его, Господи!“ ― Сказал я ему еще как-то: „Вы, батюшка, не так понимаете об о. Леониде. Сами же говорите, что о. Макарий его слушал, а такой старец, как о. Макарий, кого-нибудь слушать не стал бы“. ― „Да-да, ― смиренно ответил о. Вассиан, ― видно есть за что. Царство ему Небесное!“ ― Этот простоватый старичок скончался в глубокой старости, лет 90, мирною христианскою кончиною, и на третий или на четвертый после сего день был погребен самим о. игуменом Моисеем соборне. Во все это время тело покойника было мягкое, как у живого, ― что, по замечанию духовно-опытных мужей, служит знаком милости Божией».

Наконец и Калужский преосвященный Николай переменил свое мнение о старце о. Леониде, хотя, впрочем, нескоро. Долго владыка увлекался невыгодными о старце отзывами его недоброжелателей, и никто не мог разубедить его в том. Не раз пытался высказать об о. Леониде правду о. игумен Моисей. Но лишь только, бывало, сделает на это намек, как тотчас преосвященный резко прерывал его. «Знаю, знаю, ― скажет, ― он для тебя дойная корова, значит, все ладно, все сойдет». Когда дети покойного вышеупомянутого г. Желябужского приготовили два одинаковой формы и величины памятника, один на могилу своего родителя, а другой на могилу его духовного отца старца о. Леонида, тогда один из сыновей Желябужского нарочно ездил в Калугу просить у преосвященного дозволение поставить эти памятники на своих местах. Владыка холодно ответил: «Делать нечего, ставьте и над о. Леонидом, хотя это и излишне, так уж и быть! Не назад же отправлять памятник». Потому и заключали в то время, что если бы предварительно стали испрашивать у владыки дозволение отлить памятник на могилу старца Леонида, то он не дозволил бы сего. Может быть, и так.

Но вот в 1842 г. вторично посетил Оптину пустынь высокопреосвященный Филарет, митрополит Киевский, как и в первый раз, проездом из Петербурга в Киев. Его по обычаю сопровождал калужский епископ Николай, который и был свидетелем того, как великий иерарх-митрополит почтил память своего давнего, близкого к нему человека старца о. Леонида, отслужив над его могилою литию, а, может быть, при этом и рассказал преосвященному Николаю что-либо из давно минувшего, что сладце воспоминается. С того времени и владыка Николай уже переменил свое мнение о старце на лучшее. После того уже не слышно было с его стороны шуток и насмешек, когда разговор касался старца о. Леонида, а, напротив, стал он относиться к почившему с уважением.

В следующем же 1843 г. преосвященный Николай, приехавши в Оптину пустынь, служил соборне панихиду, а потом и литию на могиле старца; в разговорах с настоятелем и братиями высказывал к почившему уважение, а вместе с тем откровенно выражал сожаление, что по недоразумению при жизни старца не ценил его и давал веру несправедливым толкам о нем. ― «И я человек, ― говорил преосвященный, ― и потому мог ошибаться, поверив тому, что некоторые говорили». ― Вместе с тем владыка выразил желание, чтобы собраны были сведения о жизни старца о. Леонида и напечатано его жизнеописание. ― Впоследствии же он даже приводил слова почившего старца в назидание другим. Именно, когда малоярославецкий игумен о. Антоний в 1843 г. по болезни просил себе увольнения на покой, преосвященный Николай писал ему: «Прежних времен старцы в подобных случаях говорили с пророком: пою Богу моему, дондеже есмь… Рекомендую и вам следовать сих богомудрых мужей примеру».

Так смиренному старцу воздал честь тот самый архипастырь, который прежде с сомнением и недоверием взирал на его служение в пользу страждущего человечества! Но более всего оправдало старца о. Леонида время. Достоинство каждого учителя и правильность его учения более всего познаются от плодов их. А известно, что учение старца Леонида и его личное влияние везде, куда оно ни простиралось и где с усердием ни принималось и ни принимается, всегда оказывало и оказывает самые благоприятные действия. Трудами старца много обязаны своим благоустройством и процветанием три мужские обители в Калужской епархии и пять женских обителей в других епархиях. В этих последних, отчасти при жизни старца, отчасти же после его кончины, поставлены были настоятельницами достойные его ученицы. А кто изочтет великое число частных лиц, иноков и мирян, которые чрез отеческое его попечение обрели верный путь к душевному спасению и всегда с благодарностию благословляли память старца-наставника! Голоса и отголоски противников о. Леонида давно замолкли, а имя его сделалось известным по всей православной России и с благоговением произносится всеми истинными монахами и чтителями монашества. В св. обители Оптинской всегда служителями Церкви возглашается ему: «Вечная память!» ― Сбылось на нем и сбывается слово Св. Писания: имя мужа благочестивого переживает роды, и слава его не потребится: премудрость его поведят людие, и похвалу исповесть Церковь (Сир. 44, 12, 14).

Достойно замечания, что накануне того дня (т. е. в субботу 11 октября 1841 г.), когда положено Св. Церковию праздновать память свв. отцов VII Вселенского Собора, Господь благоволил принять к Себе душу верного раба Своего, как бы в обличение тех, которые, по неразумию своему, при жизни называли его еретиком.

Итак, дивны и предивны дела всепремудрого и всеблагого Промысла Твоего, Господи, хотящего всем спастися и в разум истины прийти! Затворил бо еси, Боже, всех в противление, да всех помилует (Рим. 11, 32). Тебе слава и благодарение и поклонение подобает, Царю Святый, во веки бесконечные. Аминь.