Глава 28
– Или ты добровольно расскажешь мне все, что мы захотим услышать, или при помощи наркотиков тебя зашлют на такую орбиту, о какой ваши шарлатаны, работая с доктором Пановым, не могли даже помыслить, – тихим монотонным голосом сказал Питер Холланд, директор ЦРУ, интонация которого походила на твердую и гладкую поверхность отполированного гранита. – Кроме того, хочу прояснить те пределы, до которых я готов дойти, ублюдок. Я предпочитаю старые добрые приемы, и мне чихать на всякие там гражданские права и прочую чепуху. Попытаешься поиграть со мной в загадки, и я тебя еще живого засуну в торпедный аппарат и выстрелю в море за сотню миль от мыса Гаттерас. Я ясно выражаюсь?
Саро subordinate, левая рука и правая нога которого были в гипсе, лежал на кровати в палате лазарета в Лэнгли. Директор ЦРУ приказал медицинскому персоналу – для их собственного блага – удалиться на такое расстояние, чтобы они ничего не могли услышать. И без того толстая физиономия мафиози казалась еще больше из-за синяков под глазами и распухших губ. Он взглянул на Холланда, а потом на сжимавшего неизменную трость Александра Конклина.
– Вы не имеете права, мистер Большая Шишка, – прохрипел саро. – Потому что у меня есть права, понимаете, о чем я?
– Они были и у доктора, но вы их попрали. Да какое там! Попрали – это слишком мягко.
– Без адвоката ничего говорить не буду.
– К дьяволу! А у Панова был адвокат?! – взревел Алекс, стукнув тростью о пол.
– Так система не работает, – запротестовал пациент, пытаясь мимикой изобразить негодование. – Кроме того, я хорошо относился к доку. А он воспользовался моей добротой, помоги мне Господь!
– Ты прямо как герой мультиков, – сказал Холланд. – Твоей физиономии место на экране, но привлекательности в тебе нет. Никакого адвоката ты не получишь, мы будем только втроем. А вот торпедный аппарат ждет тебя не дождется.
– Что вы от меня хотите?! – заорал мафиози. – Да и что я знаю? Что мне говорят, то я и делаю... Так мой старший брат поступал – упокой Господь его душу – и мой отец – пусть и он покоится с миром, – а может, и его отец, о котором я ничего не знаю.
– Прямо целые поколения, живущие на пособие, – заметил Кон-клин. – Паразитам без них не обойтись.
– Эй, ты о моей семье говоришь, не забывай, мать твою, о чем бы ты там ни говорил!
– Просим прощения у твоих родственников, – добавил Конклин.
– А интересуемся мы твоей «семьей», Огги, – взял инициативу в свои руки директор ЦРУ. – Огги, ведь так? Это одно из имен, указанных в твоих пяти водительских удостоверениях, и нам показалось, что оно и есть настоящее.
– Ну а ты по-настоящему не слишком умен, мистер Большая Шишка! – с трудом шевеля разбитыми губами, процедил пациент. – Никаких таких имен я не знаю.
– Должны же мы тебя как-то называть, – пояснил Холланд. – Хотя бы для того, чтобы выгравировать твое имя на капсуле, которую выбросим вдали от мыса Гаттерас: через несколько тысяч лет какой-нибудь чешуйчатоголовый археолог сможет определить твою личность, производя замеры твоих зубов.
– Как насчет Чонси?
– Попахивает язычеством, – ответил Питер. – Я предпочитаю «Балбес», потому что это имя как раз для него. Его собираются засунуть в капсулу и сбросить на континентальном шельфе на глубине в шесть миль ниже уровня моря за преступления, совершенные другими людьми, – и он соглашается. По-моему, это настоящий идиотизм.
– Прекратите! – проревел «Балбес». – Ладно, меня зовут Никколо... Николас Деллакроче – вот мое имя, и уже за то, что я сообщаю его, вы должны гарантировать мне защиту! Так же, как и Валаччи, – это часть уговора.
– Да? – Холланд нахмурился. – Что-то не припоминаю, чтобы я говорил о чем-то подобном.
– Тогда я ничего не скажу!!
– Ты ошибаешься, Ники, – вмешался Алекс, сидевший в другом конце палаты. – Мы узнаем все, что нам нужно: единственный недостаток – мы будем работать с тобой всего один раз. Мы не сможем произвести повторный допрос, доставить тебя в федеральный суд и даже не сможем заставить тебя подписать свидетельские показания.
– Гм?
– После нашей операции ты превратишься в «овощ» с высохшим мозгом. По-моему, это даже хорошо для тебя: ты ничего не будешь чувствовать, когда тебя запакуют в капсулу и выбросят в море подальше от мыса Гаттерас.
– Эй, о чем это вы?!
– Простая логика, – ответил бывший коммандос военно-морского флота, ныне глава ЦРУ. – Не думаешь ли ты, что мы оставим тебя болтаться где-нибудь здесь, после того как команда наших медиков обработает тебя? После аутопсии все станет ясно как Божий день, и нас всех сошлют лет на тридцать долбить камень в каком-нибудь карьере, – у меня, честно говоря, не так много свободного времени... Так как, Ники? Будешь говорить или позвать священника?
– Надо подумать...
– Пошли, Алекс, – отрезал Холланд, направляясь к дверям. – Надо послать за священником. Пусть он облегчит этому сукину сыну хотя бы последние мгновения жизни.
– Сегодня как раз один из тех моментов, – добавил, опираясь о палку и поднимаясь, Алекс, – когда я задаюсь вопросом, почему люди столь негуманно относятся друг к другу. А потом нахожу рациональный довод: это не жестокость, поскольку это слово – обычная абстракция. Просто так заведено в том деле, которым все мы занимаемся. Правда, остается отдельно взятая человеческая личность – ее разум, плоть и столь чувствительные нервные окончания. Чудовищная боль. Благодарение Небесам, я всегда держался на заднем плане – вне пределов досягаемости, как и сообщники Ники. Они будут обедать в шикарных ресторанах, а он опустится в капсуле на дно океана, где его сплющит в лепешку.
– Хорошо, хорошо! – завопил Никколо Деллакроче, извиваясь на кровати и сминая простыни своим тучным телом. – Задавайте свои траханые вопросы, но вы обеспечиваете мне защиту, capisce?!
– Это зависит от правдивости твоих ответов, – заметил Холланд, возвращаясь к кровати.
– На твоем месте я бы говорил только правду, Ники, – бросил Алекс, хромая обратно к своему стулу. – Одно неправильное заявление – и будешь спать вместе с рыбами: кажется, ваши тоже так выражаются.
– Инструкторы мне не нужны, я знаю что к чему.
– Тогда начнем, мистер Деллакроче, – сказал директор ЦРУ, вынимая из кармана портативный магнитофон. Он положил его на высокий белый столик рядом с кроватью, пододвинул себе стул и начал допрос. Его вступление тоже записывалось на магнитофон: – Я адмирал Питер Холланд, в настоящее время являюсь директором Центрального разведывательного управления, – если возникнет такая необходимость, можно проверить подлинность моего голоса. Далее последует допрос информатора, которого мы будем называть Джон Смит, голос его на пленке будет искажен, а подлинное имя будет указано только в личном архиве директора ЦРУ... Итак, мистер Джон Смит, всякое дерьмо оставляем в стороне и переходим к основным вопросам. Для вашей безопасности я буду задавать их в максимально обобщенной форме, но вы понимаете, что именно я имею в виду, поэтому я ожидаю четких ответов... Где вы работаете, мистер Смит?
– В фирме торговых автоматов «Атлас» на Лонг-Айленде, – невнятно ответил Деллакроче.
– Кто ее владелец?
– Я не знаю... Мы в основном работаем прямо из дома, «мы» это человек пятнадцать – двадцать... Понимаете, что я имею в виду? Мы обслуживаем торговые автоматы и присылаем отчеты на фирму.
Холланд взглянул на Конклина: оба тут же улыбнулись. Одним ответом мафиози поставил себя в ряд множества потенциальных информаторов: Никколо не был новичком в делах такого сорта.
– Кто платит вам деньги, мистер Смит?
– Некий мистер Луис Дефацио – вполне респектабельный бизнесмен, насколько мне известно. Он дает нам задания.
– Вам известно, где он живет?
– На Бруклин-Хайтс, это рядом с рекой... Мне так сказали.
– Куда вы направлялись, когда наши люди перехватили вас?
Деллакроче поморщился, на секунду прикрыв опухшие глаза, прежде чем ответить:
– В одну из клиник для алкоголиков и наркоманов где-то к югу от Филли – это вы уже знаете, мистер Большая Шишка, – ведь вы нашли карту в машине.
Холланд тут же выключил магнитофон.
– Можешь считать, что ты уже на пути к Гаттерасу, сукин сын, – пригрозил он.
– Эй, вы задаете вопросы по-своему, а я отвечаю по-своему, о'кей? Там действительно была карта – всегда есть карта, – потому что все мы должны возить этих наркоманов в ту лечебницу по проселочным дорогам, и возить так, словно это сам президент или даже don superiore отправляется на встречу куда-то в Аппалачи... Дайте мне блокнот и карандаш, и я нарисую вам, где находится это место, нарисую все вплоть до медной дощечки на въезде. – Мафиози поднял здоровую правую руку, его указательный палец был направлен в сторону директора ЦРУ. – Все будет как надо, мистер Большая Шишка! Я не хочу спать с рыбами, capisce?
– Но вы не хотите, чтобы это осталось на пленке, – сказал Холланд с ноткой озабоченности в голосе. – Почему?
– Пленка – это дерьмо! Как вы сказали? Голос на пленке? Чепуха! Вы что, думаете, наши люди не смогут пробраться в то место, где она будет лежать? Ха-ха! Этот ваш трахнутый доктор мог быть одним из нас!
– Только не он, но мы собираемся добраться до одного военного врача, который действительно ваш. – Питер Холланд взял со столика блокнот и карандаш и протянул их Деллакроче. Магнитофон он не включал: игра в поддавки кончилась, началась настоящая работа.
* * *
В самом центре нью-йоркского Гарлема, где-то между Бродвеем и Амстердам-авеню, шатаясь шел огромный взъерошенный негр лет тридцати пяти. Его мотнуло к исщербленной кирпичной стене обшарпанного многоквартирного дома: он оперся о нее и соскользнул на тротуар, где и остался сидеть, раздвинув ноги и склонив небритое лицо к воротнику изорванной рубашки из запасов армии США.
– Ну и видок у меня, – тихо произнес он в микрофон, спрятанный под одеждой. – Представляю, как я появился бы в таком виде в универсаме в каком-нибудь белом районе в Палм-Спрингс.
– У тебя все отлично, – последовал ответ из громкоговорителя, вшитого в воротник рубашки агента. – Мы наблюдаем за всем районом и будем держать тебя в курсе событий. Тот автоответчик так заклинило, что он свистит и прямо дымится.
– Как же вам, белым браткам, удалось пробраться в тот вертеп наверху?
– Надо рано вставать – так рано, чтобы некому было замечать, какого цвета твоя кожа.
– Мне просто не терпится посмотреть, как вы будете оттуда выбираться: пожалуй, это потруднее, чем верблюду пройти через игольное ушко. Кстати, раз уж заговорили на эту тему: полиция предупреждена о нашей операции? Не хватает только, чтобы меня сцапали с такой заросшей мордой... Рожа чертовски чешется и совсем не нравится моей новой жене, с которой я расписался всего три недели назад.
– Надо было оставить первую, приятель.
– Смешной ты белый мальчик. Ей не нравились часы моей работы и география. Ну, например, что я пропадаю по нескольку недель где-нибудь в Зимбабве. Прием?
– У «синих мундиров» есть твое описание, кроме того, они имеют представление о сценарии: ты участвуешь в федеральной операции, поэтому они оставят тебя в покое... Подожди!! Хватит болтать. Должно быть, это тот, кто нам нужен: у него к поясу пристегнута сумка телефониста... Точно. Он направляется к подъезду. Он – твой, император Джонс.
– Смешной белый мальчик... Вижу его и должен сказать, что он похож на растаявший шоколадный крем. Чертовски боится войти в этот дворец.
– Что означает: он-то нам и нужен, – произнес металлический голос. – Это хорошо.
– Плохо, мальчик, – возразил ему агент-негр. – Похоже, он ничего не знает, и между ним и источником устроены преграды, плотные, как патока.
– Э? А как же тогда ты догадался об этом?
– Это технический вопрос. Я должен увидеть, какие цифры он будет вводить в свою электронную систему устранения повреждений.
– Что, черт подери, это означает?
– Может, он и тот, кто нам нужен, но он, кроме того, напуган, и вовсе не этим местом.
– Что это значит?!
– У него все на морде написано, дружок. Он вполне может ввести неверные цифры, если заподозрит, что за ним наблюдают.
– Это уж чересчур, приятель.
– Он должен продублировать цифры, соответствующие номеру неизвестного нам телефона, чтобы туда можно было переключать звонки...
– Брось, – перебил голос из воротника. – Я не очень секу в высоких технологиях. Кроме того, наш человек сидит сейчас в этой компании «Реко...», или как там еще. Он ждет только тебя.
– Тогда надо работать. Конец связи... Следите за мной. – Агент встал и пошатываясь вошел в подъезд ветхого здания. Монтер успел подняться на третий этаж, где повернул в узкий грязный коридор: очевидно, он бывал там раньше, потому что уверенно шел, не глядя на затертые номера квартир. Дело немного упрощается, с радостью подумал агент ЦРУ... Он чувствовал, что полученное им задание выходит из сферы компетенции Управления. Какая там, к черту, сфера компетенции! Это явно незаконное дело...
Агент перепрыгивал сразу через три ступеньки, стараясь не шуметь. Благодаря кедам шум ограничивался неизбежным потрескиванием старой лестницы. Прижавшись спиной к стене, он заглянул за угол вдоль захламленного коридора и увидел, как монтер установил три разных ключа в вертикальные замки, по очереди повернул их и вошел в последнюю дверь с левой стороны. Агент подумал, что эта задачка не из легких. Едва объект наблюдения успел закрыть за собой дверь, он бесшумно пробежал по коридору и остановился у двери, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Не слишком хорошо, но и не слишком плохо, подумал он, услышав щелчок замка – только одного: монтер явно торопился. Приложив ухо к обшарпанной двери, агент задержал дыхание, чтобы даже вырывавшийся из легких воздух не мешал ему слушать. Через тридцать секунд он выпрямился, выдохнул, потом глубоко вдохнул и вновь приложил ухо к двери. Слова звучали приглушенно, но агент все равно сумел понять, о чем речь.
– Центральная, говорит Майк. Я на Сто тридцать восьмой улице, в двенадцатой секции, там, где шестнадцатый аппарат. Скажи-ка, может, здесь есть еще один аппарат, хотя в это и не очень верится. – Немного помолчав, монтер продолжил: – Ага, нет? Хорошо, у нас тут частотная помеха, и я не совсем понимаю отчего... Что? Кабельное телевидение? У местных ребят нет денег на такие штуки... А, понял тебя, брат. Все-таки кабель. Наркодельцы живут на широкую ногу, верно? С виду их дома – настоящее дерьмо, но внутри есть все, что нужно... Ладно, прочисти линию и вновь настрой ее. Я буду здесь до тех пор, пока не получу чистый сигнал, о'кей, брат?
Агент, вновь отвернувшись от двери, глубоко вздохнул, на этот раз с облегчением. Он мог уходить, не вступая в контакт: он узнал все, что нужно. Сто тридцать восьмая улица, двенадцатая секция, шестнадцатый аппарат; кроме того, была известна фирма, которая установила это оборудование: «Реко-метрополитэн компани», расположенная на Шеридан-сквер, в Нью-Йорке. Пусть теперь белые ребята пошуруют там... Агент вернулся к внушающей серьезные сомнения в надежности лестнице и приподнял воротник армейской рубашки.
– На тот случай, если меня переедет грузовик, сообщаю следующее. Как слышишь меня?
– Прекрасно, император Джонс.
– Это шестнадцатый аппарат в двенадцатой секции.
– Понятно! Считай, что зарплату ты отработал.
– Мог бы, по крайней мере, сказать: «Великолепно, старина».
– Эй, ведь это ты ходил в колледж, а не я.
– Некоторые из нас стараются, и даже слишком... Стой! Меня тут ждет кое-кто!
На лестничной клетке этажом ниже появился коренастый негр, не сводивший выпученных глаз с агента; в руке он сжимал пистолет. Сотрудник ЦРУ отпрянул за угол, и в то же мгновение в коридоре прогрохотали четыре, один за другим, выстрела. Выхватив из-за пояса револьвер, агент выскочил из-за угла и дважды выстрелил. Хватило бы и одной пули: нападавший свалился на грязный пол.
– Меня рикошетом задело по ноге! – крикнул агент. – Этот тип валяется внизу: мертв он или нет, я не знаю. Подгоните машину и заберите нас обоих. Pronto.
– Едем. Держись!
* * *
На следующий день, вскоре после восьми утра, в кабинет Питера Холланда прохромал Алекс Конклин. Охранники на входе в главное здание ЦРУ были удивлены столь быстрым доступом к директору.
– Есть что-нибудь новенькое? – спросил директор, отрываясь от бумаг, разложенных на столе.
– Ничего, – буркнул отставной оперативник, направляясь не к стулу, а к дивану возле стены. – Вообще ничего... Боже, какой, мать твою, день, и он еще даже не начался! Кэссет и Валентине сидят в подвале и посылают запросы, которые должны поступить во все углы Парижа, даже в канализацию, но пока ничего... Найди мне хоть одну ниточку, за которую можно было бы ухватиться! Сначала смерть Суэйна, Армбрустера, Десоула – этого немого сукина сына... Потом убийство, Господи помилуй, Тигартена с визитной карточкой Борна, хотя нам чертовски хорошо известно, что это была ловушка, устроенная для Джейсона Шакалом. Но я не могу найти логику во всем, что связывает Шакала с Тигартеном и соответственно с «Медузой». Бессмыслица какая-то, Питер. Все пошло прахом!
– Успокойся, – мягко попросил Холланд.
– Черт возьми, как я могу?! Борн исчез – я имею в виду: исчез по-настоящему, если вообще еще жив. От Мари нет никаких вестей – ни полслова, а потом мы узнаем, что несколько часов назад в перестрелке на улице Риволи погиб Бернардин... Боже, он был убит средь бела дня! А это означает, что Джейсон был там – обязан был находиться там!
– Но если никто из убитых и раненых не соответствует его описанию, мы можем предположить, что ему удалось уйти. Ты так не считаешь?
– Да, я надеюсь.
– Ты говорил о ниточке, – протянул директор. – Не уверен, что у меня есть именно то, что тебе нужно, но что-то наподобие...
– Нью-Йорк?! – воскликнул Конклин, выпрямляясь на диване. – Автоответчик? Или берлога Дефацио на Бруклин-Хайтс?
– Нью-Йорк и все остальное еще впереди. А пока давай повнимательнее изучим ниточку, которая тебе так нужна.
– Я был не самым тупым школьником, но я не понимаю, о чем ты. Холланд откинулся на спину стула, бросил взгляд сначала на разложенные перед ним бумаги, а потом на Алекса и наконец заговорил:
– Семьдесят два часа назад, когда ты решил раскрыть карты, ты сообщил мне, что главная идея стратегии Борна – это убедить Шакала и современную «Медузу» объединить совместные усилия, направить их в нужное русло. Я правильно понял основное положение? Обе стороны должны хотеть убить Борна. У Карлоса для этого две причины: месть и боязнь того, что Борн может опознать его; а «Медуза» заинтересована в смерти Борна потому, что он слишком много знает о ее деятельности.
– Да, это главная идея, – согласился Конклин. – Поэтому я старался раскопать все, что возможно, и звонил разным людям, даже не рассчитывая найти то, на что наткнулся. Боже правый! Это же всемирный картель, который корнями уходит в Сайгон двадцатилетней давности и членами которого являются большие шишки из правительства и военных. На такое открытие я не мог рассчитывать и не хотел обнаружить. Я-то подумал, что вытащу на свет Божий человек десять скороспелых миллионеров, которым не очень-то хочется афишировать источники своих доходов... Но находки такой «Медузы» я не ожидал...
– Давай кое-что упростим, – продолжил Холланд, хмурясь и вновь то и дело поглядывая то на бумаги, то на Алекса. – Как только между «Медузой» и Карлосом установилась бы связь, Шакалу сообщили бы, что «Медуза» хочет ликвидировать одного человека, причем цена не имеет значения. Пока все правильно, верно?
– Ключевым моментом является статус тех, кто должен был связаться с Карлосом, – объяснил Конклин. – Они должны были быть вроде как боги-олимпийцы: то есть такие клиенты, каких у Шакала никогда не было.
– После этого они называют имя жертвы – скажем: «Джон Смит, известный много лет назад как Джейсон Борн», – и Шакал глотает наживку. Ведь Борн – тот самый человек, которого он желает видеть мертвым больше, чем кого-либо.
– Да. Поэтому-то члены «Медузы», которые связались бы с Карлосом, должны были быть столь солидными и выше всяких подозрений, чтобы Карлос допустил их до себя и отбросил мысли о ловушке.
– Ведь Карлосу известно, что Джейсон Борн был выходцем из сайгонской «Медузы» и что он не был допущен к богатствам послевоенной «Медузы», – добавил директор ЦРУ. – Такова логика этого сценария?
– Логика здесь железная. Три года Борна использовали, и он едва не погиб, участвуя в одной тайной операции. И вдруг он видит, что многие не самые достойные его сайгонские знакомцы катаются на «ягуарах» и собственных яхтах и без зазрения совести разбрасываются шестизначными суммами, а он сидит на государственной пенсии. Тут может лопнуть терпение и Иоанна Крестителя, не говоря уже о Варавве.
– Замечательное либретто, – позволил себе легкую усмешку Холланд. – Я слышу триумфальное пение теноров и вижу, как украдкой уходят со сцены побежденные макиавеллиевские басы... Не смотри на меня так грозно, Алекс, я вовсе не смеюсь! Действительно чертовски здорово придумано. Это настолько неизбежно, что стало самоосуществляющимся пророчеством.
– О чем это ты?
– Твой Борн оказался прав. Все получается именно так, как он задумал. Только вот одного сюжетного поворота он не предусмотрел. Поскольку это было неизбежным, где-то сработал эффект перекрестного опыления.
– Будь добр, спустись с Марса и объясни все по-человечески, Питер.
– "Медуза" уже воспользовалась услугами Шакала! Тому пример – убийство Тигартена, если ты только не станешь утверждать, что автомобиль в городке рядом с Брюсселем на самом деле взорвал Борн.
– Конечно нет.
– Значит, на Карлоса уже тогда вышел кто-то из «медузовцев», тот, кто знал о Джейсоне Борне. Иначе и быть не могло. Ты ведь не сообщал о них двоих ни Армбрустеру, ни Суэйну, ни Эткинсону в Лондоне?
– Конечно нет. Тогда еще не настал наш срок: мы были не готовы нажать на курок.
– Кто же остается? – спросил Холланд. Алекс уставился на директора ЦРУ.
– Боже правый, – тихо сказал он. – Десоул?
– Да, Десоул – чрезвычайно низкооплачиваемый служащий, который якобы шутя всегда жаловался, что на зарплату образование детям и внукам дать невозможно. Он был в курсе абсолютно всего, начиная с твоей атаки на нас в конференц-зале.
– Да, несомненно, но та информация касалась лишь Борна и Шакала. Не упоминались ни Армбрустер, ни Суэйн, ни Тигартен, ни Эткинсон – тогда мы просто-напросто ничего не знали о новой «Медузе». Черт возьми, Питер, да и ты не подозревал о ней еще семьдесят два часа назад.
– Я-то не подозревал, а вот Десоул знал, потому что он им продался и был частью этой банды. Он должен был забеспокоиться... «...Будь осторожен. О нас стало известно. Какой-то маньяк собирается выдать нас». ...Ты сам мне говорил, что вы нажали на все кнопки, от торговой комиссии до посольства в Лондоне.
– Да, нажали, – согласился Конклин. – Причем так сильно, что им пришлось убрать двух своих человек плюс Тигартена, да еще нашего недовольного «крота». Руководство «Женщины-Змеи» быстро сообразило, где у них уязвимое место. Но как со всем этим связан Карлос или Борн? Я не понимаю...
– Мне казалось, мы вместе решили, что такая связь существует.
– Десоул? – Конклин покачал головой. – Мысль привлекательная, но малоподходящая. Он не мог догадаться, что мне известно о существовании «Медузы», потому что мы тогда даже не начали ее щупать.
– А потом последовательность событий должна была насторожить его... Хотя бы то, что один кризис слишком быстро последовал за другим. Как там было? Прошло всего несколько часов, ведь так?
– Меньше суток... И все же они произошли на разных материках.
– Только не для аналитика аналитиков, – возразил Холланд. – Если кто-то выглядит как гадкий утенок, крякает как гадкий утенок, надо думать, что это и есть гадкий утенок. Я полагаю, что на какой-то стадии Десоул сообразил и выявил связь между Джейсоном Борном и сумасшедшим, который проник в «Медузу» – новую «Медузу».
– Но объясни, ради Бога, каким образом?
– Не знаю. Может, основываясь на твоих словах, что Борн был выходцем из старой «Медузы», – согласись, что связь здесь налицо.
– Боже мой, возможно, ты прав, – сказал Алекс, вновь откидываясь на спинку дивана. – По легенде, их анонимным сумасшедшим двигало то, что он отрезан от богатств новой «Медузы». Я сам произносил эти слова во время телефонных разговоров с ними. «Он годы потратил, пока собрал все воедино»... «У него есть и имена, и названия банков в Цюрихе»... Боже, как я был слеп! Все это я говорил совершенно незнакомым людям, когда решил ловить рыбку в мутной воде при помощи телефона. У меня и мысли не мелькнуло, что я назвал Борна выходцем из «Медузы» на той самой встрече, на которой был и Десоул.
– А почему ты должен был думать об этом? Ведь ты и твой друг решили сыграть в собственную игру.
– На то были чертовски веские причины, – промолвил Конклин. – Насколько мне известно, ты ведь тоже был «медузовцем»?
– Большое спасибо.
– Брось, какие могут быть обиды... «У нас есть человек на самом верху в Лэнгли» – такие слова я услышал по телефону из Лондона. Интересно, что бы ты подумал в такой ситуации и что предпринял?
– То же самое, что и ты, – ухмыльнувшись, ответил Холланд. – Но мне всегда казалось, что ты должен быть значительно умнее меня.
– Большое спасибо.
– Не казни себя: любой из нас на твоем месте поступил бы точно так же.
– Вот за эти слова я тебе действительно благодарен. И ты конечно же прав: это – Десоул. Как он это сделал, я не знаю, но должно быть, это – он. Вероятно, он вспомнил то, что было многие годы назад: знаешь, он никогда ни о чем не забывал. Его память впитывала как губка все и не давала улову стереться из «архива». Он помнил слова и фразы, спонтанную реакцию, одобрительную или неодобрительную, то или иное предложение даже тогда, когда об этом давным-давно забыли... А я рассказал при нем всю историю Борна и Шакала, и потом кто-то из «Медузы» воспользовался ею в Брюсселе.
– Они сделали больше, чем ты думаешь, Алекс, – сказал Холланд, подавшись вперед, чтобы взять в руки несколько бумаг. – Они украли твой сценарий, узурпировали твою стратегию. Они действительно столкнули Джейсона Борна с Карлосом-Шакалом, но рычаги управления не у нас – ими орудует «Медуза». Борн опять в Европе, как и тринадцать лет назад, может быть, с женой, а может, один... Единственное различие состоит в том, что теперь, кроме Карлоса, Интерпола и полиции разных стран, которые готовы прикончить его, как только обнаружат, Борну на загривок взгромоздилась еще одна опасная обезьяна.
– Об этом ты узнал из бумажек, разбросанных на столе. Что-то из Нью-Йорка?
– Не могу дать гарантии, но думаю, что да. Мы нашли ту самую пчелу, которая, перелетая с одного отравленного цветка на другой, перекрестно опыляет их ядом.
– Объясни, будь добр.
– Никколо Деллакроче и его начальники.
– Мафия?
– Похоже, хотя с социальной точки зрения неприемлемо. «Медуза» возникла из командного корпуса в Сайгоне, и она по-прежнему поручает грязную работу всякому голодному отродью и коррумпированному сержантскому составу. Возьми хоть Ники Д. и людей вроде сержанта Фланнагана. Когда надо убить, похитить или накачать кого-нибудь наркотиками, ребята в накрахмаленных рубашках держатся в тени: в случае чего добраться до них невозможно.
– Но тебе, по-моему, – нетерпеливо заметил Конклин, – это удалось.
– Опять-таки, нам так кажется: наши люди втихую проконсультировались с нью-йоркским управлением по борьбе с организованной преступностью, в частности с его подразделением, известным как «взвод Ю-Эс».
– Никогда не слыхал о таком.
– В него входят в основном американцы итальянского происхождения: они называют себя «неприкасаемые сицилийцы». Аббревиатура «Ю-Эс» в данном случае несет двойную нагрузку.
– Приятный штрих.
– Зато работа неприятная... По данным архивов «Реко-метрополитэн»...
– Кого?!
– Это компания, установившая автоответчик на Сто тридцать восьмой улице на Манхэттене.
– Извини. Продолжай.
– По данным архивов, аппарат был сдан в аренду небольшой экспортно-импортной компании, расположенной на Одиннадцатой авеню в нескольких кварталах от порта. Час назад мы получили данные о телефонных переговорах этой компании за последние два месяца, и знаешь, что мы обнаружили?
– Не томи, – попросил Алекс.
– Девять раз звонили с одного обычного номера на Бруклин-Хайтс, а вот три других звонка, причем в течение часа, были с совершенно невероятного телефона на Уолл-стрит...
– Кто-то разволновался...
– Мы тоже об этом подумали, я имею в виду ребят из нашего подразделения. Мы попросили сицилийцев дать нам всю информацию по Бруклин-Хайтс.
– Дефацио?
– Скажем так: он проживает по этому адресу, но телефон зарегистрирован на фирму торговых автоматов «Атлас» на Лонг-Айленде.
– Подходит. Глупо, конечно, но подходит. И что Дефацио?
– Он средней руки саро, хотя и с амбициями, в семье Джианкавалло. Держится обычно в тени, очень скуп и очень жесток... и ко всему прочему еще и гомосексуалист.
– Вот так дела!
– "Неприкасаемые" заставили нас поклясться, что мы будем хранить тайну. Они сами хотят взорвать эту бомбу.
– Дерьмо собачье, – бросил Конклин. – Первое, чему мы учимся в нашем деле, так это лгать каждому встречному и поперечному, а особенно тем, кто настолько глуп, что верит нам. Пользуемся этим в любой ситуации, лишь бы чуть-чуть приблизиться к цели... А другой номер?
– Он принадлежит едва ли не самой могущественной юридической фирме на Уолл-стрит.
– "Медуза", – сделал вывод Алекс.
– Я придерживаюсь того же мнения. Фирма занимает два этажа, на нее работает семьдесят шесть юристов. Как найти его или их среди этих людей?
– Плевать мне на это! Мы возьмемся за Дефацио и его подручных, которых он засылает в Париж. Или куда-то там в Европу, чтобы подпитывать Шакала. Его ребята – пистолеты, нацеленные на Джейсона, и в данный момент меня волнует только это. Давай работать с Дефацио. Это он отвечает за выполнение контракта!
Питер Холланд сурово взглянул на Конклина.
– Значит, дошло и до этого, Алекс? – тихо спросил он. – У каждого из нас свой приоритет... Я сделаю все возможное, как и обещал, для того чтобы спасти жизни Джейсона Борна и его жены, но прежде всего я должен защищать страну, и эту клятву я не нарушу. Для меня теперь важнее всего – уничтожить «Медузу», этот, как ты выразился, всемирный картель, планирующий стать здесь правительством внутри правительства. Вот за них я обязан взяться сразу же и без рассуждений о возможных потерях. Короче говоря, друг мой (я надеюсь, ты останешься моим другом), ради достижения такой высокой цели Борнами, или как их там, можно пожертвовать. Извини, Алекс.
– Так вот по какому поводу ты попросил меня прийти сегодня? – спросил Конклин. Он неловко встал с дивана, оперевшись на трость.
– Да, именно по этому поводу.
– У тебя свой план игры против «Медузы» – и мы в нем не участвуем.
– Не можете. У нас слишком разные интересы.
– Согласен. Хотя я бы в минуту пустил тебя в расход, если бы был уверен, что это поможет Мари и Джейсону. Но я, как личность и профессионал, считаю, что, если все траханое правительство Соединенных Штатов, черт его дери, не может справиться с «Медузой», не подставив под удар мужчину и женщину, которые столько для него сделали, значит, оно не стоит и ломаного гроша!
– Готов с тобой согласиться, – произнес Холланд, выходя из-за стола. – Но я дал клятву и буду выполнять ее.
– У меня остались какие-нибудь привилегии?
– Я сделаю для тебя все, что могу, если это не помешает нашей охоте за «Медузой».
– Как насчет двух мест на военном самолете, вылетающем в Париж?
– Два места?!
– Для меня и Панова. Мы вместе были в Гонконге, почему бы нам теперь не отправиться в Париж?
– Алекс, ты просто сошел с ума, черт возьми!
– Мне кажется, ты кое-чего не понимаешь, Питер. Через десять лет после свадьбы у Мо умерла жена, я так и не набрался храбрости, чтобы жениться. Так что Джейсон Борн и Мари – это наша семья, кроме них, у нас никого нет. Знаешь, она готовит такой гуляш – пальчики оближешь.
– Итак, два билета в Париж, – сказал Холланд, лицо которого в один миг стало пепельно-серым.
