Пока, прея от обиды, Кокотов размышлял, в каких выражениях потребовать, чтобы Жарынин немедленно остановил машину и выпустил его прямо на шоссе, соавторы домчались до Окружной. Пока Андрей Львович придумывал, что сказать наглецу напоследок, прежде чем окончательно хлопнуть дверцей, они въехали в Москву. Пока писатель соображал, каким образом после разрыва вернуться в «Ипокренино» и забрать свои вещи с ноутбуком, они доползли до Третьего кольца. Когда же автомобиль остановился у спортивного комплекса «Евростарт», автор «Гипсового трубача» пришел к мучительному выводу: порвав с садистом режиссером и съехав из дома ветеранов, он навсегда потеряет Наталью Павловну.

— Прибыли! — сообщил Жарынин, выключив двигатель.

— Да? А где мы? — поинтересовался Кокотов голосом проснувшегося ребенка.

— Где надо.

— Симпатичное место!

— Историческое!

Стадион «Старт» был построен в тридцатые годы по самым передовым архитектурным идеям и технологиям того времени. Воздвиг его, между прочим, одноименный завод, выпускавший велосипеды, детские коляски и легкие танки. В ту пору Страну Советов, едва покончившую с неграмотностью, охватил буйный физкультурный энтузиазм. Горько, конечно, сознавать, что бронзовые мускулистые юноши, маршировавшие на спортивных парадах, истлели потом в братских могилах, разбросанных от Москвы до Вены, а налитые женской силой тела их атлетических соратниц состарились до срока от горя утрат, тяжкой работы и послевоенного безмужья… Но ничего не поделаешь — История!

В восьмидесятые на фоне новых стадионов, воздвигнутых к Олимпиаде-80, «Старт» уже выглядел реликтом, словно патефон в витрине магазина «Электроника». Когда же после перестройки, как и следовало ожидать, началась разруха, на футбольном поле затеяли торговлю подержанными автомобилями, а под трибунами открыли магазины запчастей и закусочные, где можно было недорого обмыть удачно приобретенного или счастливо сбагренного четырехколесного друга. В раздевалках поместились оздоровительный центр «Тонус» (сауна с эротическим массажем) и консультация врача-венеролога, а в бывшем кабинете директора оказалось бюро горящих путевок «Пенелопа». За пятнадцать лет рынка, без текущего ремонта и надзора, «Старт» стал напоминать античные руины, заселенные смуглокожими пришлыми племенами, говорящими на своих гортанных наречиях и только при общении с покупателями переходящими на ломаный русский.

Так бы, наверное, это сооружение советской физкультурной романтики и разрушилось безвозвратно, если бы не три обстоятельства. Первое. Президент, встречаясь с активом партии «Неделимая Россия» и обсуждая здоровье нации, с мягкой ностальгией вспомнил, сурово глядя в телекамеру, о том, как бегал после школы заниматься легкой атлетикой на близлежащий заводской стадион. «А теперь там барахолка!» — с директивной грустью вздохнул он. Второе. На «Старте» началась межплеменная распря, и в течение полугода три рыночных вождя были застрелены в своих пуленепробиваемых «мерседесах». Конец спору хозяйствующих субъектов положил взрыв пятидесяти килограммов тротила, разворотивший строение и снесший балконы с ближних домов. За право убрать мусор и возвести на этом месте элитный микрорайон в борьбу вступили три могучие строительные фирмы. В результате высокий чиновник, от которого зависел выбор подрядчика, попал на операционный стол с проникающим ранением груди. Возможно, пострадало бы еще немало достойных людей, но тут подоспело третье обстоятельство.

Один пресловутый российский «форбс», банкир по фамилии Евневич, попался на таком неприличном уходе от налогов, что возмутились даже его некристальные сообщники по бизнесу. Чтобы загладить вину, Евневич срочно вступил в «Неделимую Россию» и предложил за свой счет, утоляя грусть президента, отстроить что-нибудь спортивное. Тогда ему настоятельно порекомендовали заняться взорванным стадионом, вокруг которого все чернее сгущались тучи братоубийственной конкуренции. И вот в ударные сроки, по сравнению с которыми всякие Магнитки — просто черепашья скорость, вырос бело-красно-синий спорткомплекс «Евростарт». Вход, правда, странно напоминал стеклянный фасад банка, а вдоль строения были с кремлевской симметричностью расставлены трехметровые голубые ели, посаженные, судя по просевшему у корней грунту, совсем недавно.

Перед рамой металлоискателя соавторов остановил мощный «секьюр» в черной форме, похожей на обмундирование американских полицейских.

— Нельзя! Спецмероприятие! — коротко сказал он и посмотрел на них с таким видом, что стало ясно: не пустит.

— Мы к Мохначу, — тихо объяснил режиссер.

— К Владимиру Ивановичу? — расцвел страж. — Скорей! Уже второй тайм начался…

Кокотов законопослушно стал вытаскивать из карманов мобильник, ключи от квартиры, но охранник добродушно махнул рукой:

— Да ладно уж! — и пропустил их сбоку, мимо бдительной рамы.

За проходной открылась роскошь современного спортивного дизайна. Новенькие сиденья трибун совокупно тоже выглядели как государственный триколор. Над футбольным полем, будто хирурги в операционной, склонились мощные осветительные конструкции. По свежему зеленому покрытию гоняли мяч игроки, одетые в желтые и синие майки, а между ними мыкался судья в черном. Все это можно было принять за обычный тренировочный матч, если бы не ряд странностей. Так, на беговой дорожке, ближе к трибунам, растянулся длинный стол, покрытый белой скатертью и уставленный здоровой снедью: вазами с фруктами, блюдами с пирожками, термосами, шкаликами минеральных вод и упаковками йогуртов. Впрочем, среди этого диетического изобилия виднелось-таки мельхиоровое ведерко, из которого торчало серебристое шампанское горлышко. Стол охраняли два официанта в бабочках. Кроме того, все футболисты были далеко не молоды, а иные даже — пузаты. Зрителей на матч собралось совсем немного: десятка два плечистых телохранителей да примерно столько же прилизанных референтов с папками в руках. Имелись, правда, и референтки — три смешливые девицы, подбадривая футболистов, пили из длинных бокалов шампанское. Отдельно от всех на трибуне сидела немолодая дама, дорого одетая и слишком ярко для своих лет накрашенная. Она с недоброй улыбкой неотрывно следила за плотным мужчиной, неумело перемещавшимся по полю.

— Вон там, рядышком с ней и сядем! — распорядился Жарынин.

— А кто это?

— Жена Чукмасова. Везде за ним ходит и ездит, а он, бедняга, ничего сделать не может: все акции записаны на нее.

Кокотов еще раз обернулся на даму и уловил в ее взгляде то особое выражение, какое появляется у брачных узников (чаще — жен) лишь после долгих лет совместной жизни, когда с супругом уже ничего не связывает, кроме испепеляющего, сладострастного желания не дать ему порадоваться на стороне.

— Не надо на нее так смотреть! Следите лучше за игрой! — тихо посоветовал режиссер.

— А кто играет?

— Отцы общества. Вы, кстати, помните, как Даль называл футбол?

— Не-ет…

— А кто такой Даль знаете?

— Знаю.

— Неужели? Так вот, Даль называл футбол «мячегонным ристалищем». А самих футболистов — «мячегонами».

— А разве во времена Даля был футбол?

— Футбол, коллега, был всегда!

Матч, надо сказать, выглядел весьма необычно. Нет, конечно, на первый взгляд все как положено: обе команды старались отнять друг у друга кожаный мяч и забить гол, а два вратаря чутко метались между штангами. Но присмотревшись, можно было заметить среди суетливых игроков лысого крепыша в желтой майке под номером «1». Поглаживая затылок, он степенно прогуливался возле штрафной площадки «синих». Вскоре Кокотову стало ясно, что подлинный смысл игры заключался в том, чтобы любыми способами добыть и подкатить лысому удобный для удара мяч. Причем на эту сверхзадачу работали не только «желтые», что естественно, но, как ни странно, и «синие». Получив голевой пас, «первач» останавливался, неторопливо прицеливался и без помех бил. Если он попадал по воротам, то голкипер делал все возможное, чтобы увернуться и пропустить мяч в сетку. И пусть удавалось это не всегда, счет в пользу «желтых» неумолимо рос.

— Это кто? — спросил Андрей Львович, кивнув на крепыша.

— А что, разве писатели телевизор совсем не смотрят?

— Неужели сам? — приглядевшись, воскликнул автор «Полыньи счастья», да так громко, что болельщики подозрительно вскинулись, а руки телохранителей дружно дернулись к табельному оружию.

— Не надо кричать! На нас смотрят. Сидите спокойно! — не разжимая губ, приказал Жарынин и помахал публике так, как обычно машет глава правительственной делегации, спускаясь по трапу самолета в дружественную страну. — Откуда вы знаете, что подчиненные зовут его Сам?

— Я не знал… я просто так…

— М-да, русским писателям интуиция заменяет любопытство.

Тем временем странный матч продолжался. Особенно выделялся в игре нападающий под номером «7» из команды «желтых». Он носился по полю с необычайной скоростью, оказывался то там, то здесь, перехватывал, обводил, уходил от погони, финтил и несколько раз очень удачно подкатывал мяч точно под правую ногу «первачу», за что получал благосклонные кивки.

— Наш-то лучше всех! — тихо заметил режиссер.

— Это Мохнач? — уточнил Кокотов.

— Да, наш Вова.

— А кто он?

— Потом. Они же его сейчас убьют!

— Кого?

— Зиборова.

И действительно: мячегон из команды «синих», немолодой дебелый мужчина с движениями робкой купальщицы, постоянно подвергался разнообразным футбольным надругательствам, не имеющим никакого отношения к игровой ситуации: ему делали подкаты, подковывали, подставляли ногу, толкали, брали на корпус и даже «в коробочку». Но самое удивительное: все эти несправедливости он терпел не только от соперников, что объяснимо, но и от товарищей по команде. Судья же, который при других нарушениях свистел, словно буйно помешанный соловей, этот, можно сказать, вопиющий спортивный геноцид попросту не замечал. Но самое непонятное заключалось в другом: истязаемый переносил неправедные муки с угрюмым смирением, даже не пытаясь возмущаться или сопротивляться обидчикам.

— Что же они такое делают?! — шепотом возмутился Кокотов.

— Казнят.

— За что?!

— За невыполнение взятых обязательств.

Оказывается, Зиборов, руководитель крупной строительной компании «Пирамида», не успел к Дню России завершить реконструкцию грандиозного торгово-развлекательного центра «Тропарево-сити», хотя клялся уложиться в сроки, и Сам, поверив, пригласил на открытие премьер-министра. В результате вышел конфуз, недопустимый там, где люди занимаются властью! Ты можешь подарить племяннику казенный заводишко — и тебя поймут. Ты можешь взять в госбанке кредит под такие смешные проценты, что сказать-то неловко, — и тебе спустят. Ты можешь заключить с заокеанцами такой невыгодный торговый договор, что бюджет содрогнется от убытков, — и тебя, пожурив, простят… Но отменить приглашение на заранее объявленное торжественное открытие — такое не прощают! Вот теперь Зиборова и учат держать слово.

Кстати, пояснил Жарынин, редкий матч обходится без таких экзекуций. В прошлый раз, к примеру, гнобили начальника унитарного предприятия «Реквием». Там, оказалось, полный беспредел. На Красносельском кладбище за взятку подложили в могилу генерала армии Замостырко братка, находящегося в розыске и убитого в разборке. Никто бы, конечно, не заметил, но тут как раз усоп Джек, любимый ротвейлер покойного военачальника, и вдова, решив сделать приятное незабвенному супругу, захотела зарыть в могилу урночку с псиным прахом. Каково же было ее изумление, когда она, копнув совсем неглубоко, обнаружила новехонький дубовый гроб, инкрустированный перламутром и черным деревом! Скандал вышел грандиозный, и директору престижного погоста пришлось срочно объявить в прессе, что он немедленно за свой счет отреставрирует Духосошественский храм, поруганный большевиками в 1932 году.

Пока режиссер посвящал соавтора в секреты воспитания среднего руководящего звена, несчастный Зиборов получил такой удар в живот, что без чувств упал на газон. Два охранника на заранее приготовленных носилках утащили провинившееся тело в медпункт. Но тут как раз Вова из Коврова так удачно подкатил Самому мяч, что тот с ходу послал его в сетку, а голкипер успел увернуться ужом, изобразив при этом героическую попытку спасти ворота. Крепыш удовлетворенно хмыкнул, поощрительно потрепал Мохнача по шевелюре и махнул рукой, мол, хватит. Чуткий судья засвистал, извещая о конце игры, хотя время второго тайма еще не вышло.

«Желтые» и «синие» тут же окружили «первача» и принялись жарко, с подростковой радостью поздравлять его, а он в ответ скоромно отмахнулся и двинулся к раздевалке. Охранник заботливо прикрыл ему потную лысину расшитой золотом тюбетейкой, накинул на плечи теплый халат и тоже стал нахваливать меткий удар. Но едва Сам скрылся из виду, как мячегоны из жизнерадостных тинейджеров мгновенно превратились в насупленных отраслевых вождей. К ним подскочили телохранители и референты — с халатами и включенными мобильниками, по которым вожди тут же начали на кого-то орать. Некоторым игрокам на шею бросились болельщицы, веселые от шампанского. Жена Чукмасова встала, спустилась с трибуны, свинцовым шагом подошла к мужу, взяла его под руку, и они пошли, напоминая двух конвоиров, ведущих друг друга на расстрел. Мужчины проводили брачного невольника с сочувствием, а «референтки» прыснули в ладошки, сверкнув коллекционными «каратниками».

Тем временем к соавторам, с трудом улыбаясь, прихрамывая и держась за бок, подбежал потный Мохнач.

— Антоныч! Кого я вижу! Вспомнил друга!

— Здравствуй, Вова!

Они обнялись и расцеловались с той изящной обстоятельностью, какую замечаешь только у творческих работников.

— Это мой соавтор — Андрей Львович Кокотов. Пишем сценарий!

— Наконец-то, слава богу! А то ведь такой талант простаивает! — Мохнач посмотрел на писателя с надеждой. — Заставьте его творить! Умоляю…

— Я постараюсь, — скромно пообещал писатель.

— А видели, как я?.. — с гордостью спросил Вова.

— Ты был лучше всех!

— А видели, как Сам меня погладил?

— Конечно! Ты просто молодец! А Зиборова-то не сильно покалечили?

— Нет. Он мужик здоровый. Но я ему шепнул: «Падай и лежи, а то изуродуют!» Очень уж он подвел. Премьер за Тропарево Самого как мальчишку отчитал. А он у нас самолюбивый! — с обожанием закончил потный форвард.

— Строго у вас тут!

— Что ж ты хотел — власть и деньги. Тут мягко нельзя. А что у тебя случилось?

— Все в порядке.

— Значит, ты просто так — на футбол пришел?

— Ну, не просто…

— Давай, давай — быстрее проси! Опаздываю.

— Вов, нам нужно срочно к Скурятину!

— А к президенту тебе срочно не надо?

— Вов, очень нужно!

— А что за проблема?

— Дом ветеранов культуры… «Ипокренино»…

— Это про который позавчера в телевизоре Имоверов гундел?

— Да. Мы сейчас прямо оттуда.

— Так ведь там теперь полный порядок. Этот, как его… Ибрагимбеков обещал инвестировать…

— Ибрагимбыков.

— Ну вот — Ибрагимбыков. Я и говорю.

— Вов, Имоверов наврал. Ему так велели. Эфир организовывал мой друг Эдик, ты его знаешь. Но его тоже скрутили. А Ибрагимбыков просто бандит. Рейдер! Он занес в «Останкино» деньги.

— Точно?

— Век премьеры не видать!

— Сколько занес?

— Не знаю…

— Дожили! Уже и богадельни захватывают… — Мохнач глянул на часы. — А про что твой фильм будет?

— Про жизнь.

— Про жизнь? Это здорово! Ладно, постараюсь помочь. Но ты тоже не забудь!

— Обижаешь!

— У меня сейчас одна девчонка возникла. Катя. Иногородняя. Я ее зову «Ураган Кэтрин». Найдешь ей рольку?

— Без вопросов! Андрей Львович специально напишет! Напишете?

— Конечно, — кивнул Кокотов.

— И чтоб слов побольше, лады? В массовку я ее уже засовывал.

— Хорошо.

— Она блондинка, — подумав, уточнил Вова.

— Я обязательно учту, — пообещал автор дилогии «Отдаться и умереть».

— Ладно, побежал! А то Сам, не дай бог, уедет! Мне бы ему сегодня одно письмишко подсунуть…

— Вов, но это надо быстро!

— Скурятина? Быстро? Ну ты сказал!

— Вов, я и тебя, если хочешь, в эпизоде сниму!

— Не откажусь! Слушай, Дим, как ты думаешь, если слева под ребрами болит, это что?

— Селезенка…

— А в лопатку может отдавать?

— Обязательно! — с уверенностью опытного диагноста кивнул Жарынин. — Вов, ты только не забудь!

— Постараюсь. Ну, я побежал…

Он умчался, а не завтракавшие ипокренинцы дружно подошли к обильному столу: сановные мячегоны, торопясь к браздам правления, почти не притронулись к еде, разве что попили водички да отщипнули на бегу виноградинку.

— Ого, котлетки из индейки! — воскликнул режиссер. — И настоящий кефир — термостатный! Очень советую!

Официанты, хотевшие было убрать стол, остановились и наблюдали насыщение соавторов с покорной ненавистью.

— Что это за Вова? — с набитым ртом спросил Кокотов.

— О, это знаменитый Вова из Коврова.

— Он кто?

— Хороший человек.

— А по профессии?

— Хороший человек — это и есть профессия…