Глава 26
Район, где Незым Хатун основал свое дело, был назван в честь султана Ахмета Первого, который в первом десятилетии семнадцатого века построил в центре Стамбула Голубую мечеть. В далеком прошлом город был столицей необъятной Византийской империи, которая в период своего наивысшего расцвета простиралась от южных районов Испании до Болгарии и Египта.
И в наши дни Султанахмет не растерял своеобразие своей архитектуры, не перестающей поражать сердца людей. В центре района находится холм, на котором в древности был расположен ипподром, а сейчас высятся Голубая мечеть с одной стороны и Святая София, возведенная несколькими столетиями раньше, – с другой. Оба храма соединены небольшим парком. В настоящее время главной артерией района является проходящий неподалеку Акбиюк-Каддеси, проспект Белых Усов, упирающийся северным концом во дворец Топкапи. Вдоль широкой магистрали тянутся ряды магазинов, баров, кафе, ресторанов, а по средам утром здесь действует уличный базар.
Борна, затесавшегося в галдящую толпу, которая запрудила Акбиюк-Каддеси, нельзя было узнать. С ног до головы он был одет в традиционный турецкий наряд, подбородок скрывала густая борода.
Остановившись возле уличного торговца, Борн купил кунжутную лепешку и стаканчик кислого козьего молока и, принявшись за еду, огляделся по сторонам. Вокруг сновали сутенеры, занимаясь своим грязным ремеслом. Торговцы выкрикивали цены, расхваливая свой товар, покупатели с жаром торговались. Продавцы тут и там обманывали доверчивых туристов. И повсюду сотовые телефоны: бизнесмены решали с их помощью деловые вопросы, влюбленные щелкали друг друга на фоне местных достопримечательностей, подростки слушали оглушительную музыку, только что скаченную у операторов. Смех и слезы, счастливые улыбки и сердитые оклики. Бурлящее варево человеческих чувств озаряло проспект яркой неоновой вывеской, проникающей сквозь облака ароматного дыма, поднимающегося над многочисленными жаровнями, на которых шипели бараньи ноги и палочки румяного люля-кебаба.
Покончив с импровизированным обедом, Борн направился в магазин ковров и купил молитвенный коврик, добродушно поспорив с хозяином насчет цены. Он ушел, и оба остались довольны совершенной сделкой.
Голубая мечеть, к которой затем направился Борн с молитвенным ковриком под мышкой, окружена шестью стройными минаретами. Такое число является следствием ошибки. Султан Ахмет Первый приказал архитектору построить золотой минарет. По-турецки «золото» – «алтын», но архитектор истолковал слова султана неправильно и построил «алты» – шесть минаретов. Тем не менее султан Ахмет Первый остался доволен, потому что в те времена ни у какого другого правителя не было мечети с таким большим количеством минаретов.
Как и подобает столь значительному сооружению, мечеть имеет несколько дверей. Туристы заходят в нее в основном через северную дверь, но правоверные мусульмане предпочитают пользоваться западной. Именно через эту дверь и вошел Борн. Оказавшись внутри, он тотчас же разулся и положил туфли в полиэтиленовый пакет, который ему протянул мальчишка-прислужник. Накрыв голову, он в каменном умывальнике сполоснул ноги, лицо, шею и руки. Пройдя босиком в мечеть, Борн расстелил на потертых мраморных плитах коврик и опустился на колени.
Изнутри мечеть, в соответствии с византийскими традициями, была покрыта тонкой росписью и затейливой резьбой. Над сводами сияли нимбы металлических светильников, огромные колонны были раскрашены голубыми и золотыми красками, четыре яруса потрясающих витражей поднимались к самому верху центрального купола. Перед подобной красотой не могло устоять ни одно сердце.
Борн прочитал молитву, прикоснувшись лбом к только что купленному коврику. В своей молитве он был совершенно искренен, чувствуя многовековую историю, высеченную в камне и мраморе, отлитую в золотых листьях, скрытую в ляпис-лазури, которой была отделана мечеть. Духовность приходит во многих обличьях, называется различными именами, но все они взывают напрямую к сердцу на языке древнем как мир.
Закончив, Борн встал и скатал коврик. Он задержался в мечети, наслаждаясь царящей в ней тишиной. Слабый шелест шелка и хлопка, тихий гул молитв, фон голосов, разговаривающих почтительным шепотом, – все человеческие звуки и шорохи собирались под величественным куполом мечети, кружась там, словно гранулы сахара в крепком кофе, чуть заметно изменяя вкус.
Однако на самом деле внешне сосредоточенный на священных размышлениях Борн украдкой оглядывал тех, кто заканчивал молиться. Он заметил, как один старик с тронутой сединой бородой скатал свой коврик и медленно направился к рядам обуви. Борн нагнал его как раз тогда, когда старик начал обуваться.
Старик, поправляя туфли сморщенной рукой, посмотрел на Борна.
– А вы новенький, уважаемый, – произнес он по-турецки. – Я вас здесь раньше не видел.
– Я только что приехал в Стамбул, отец, – почтительно улыбнулся Борн.
– И что же привело тебя в наш прекрасный город, сын мой?
Они направились к западной двери.
– Я ищу родственника, – сказал Борн. – Человека по имени Незым Хатун.
– Имя распространенное, – заметил старик. – Тебе известно еще что-нибудь о нем?
– Только то, что у него здесь дело, какое – не знаю, – ответил Борн. – Здесь, в Султанахмете.
– А, в таком случае, возможно, я смогу тебе помочь. – Выйдя на солнце, старик прищурился. – Есть здесь один Незым Хатун, который вместе со своими двенадцатью детьми содержит баню «Мираж-хаммам» на Байрамфирини-Сокак, это улица неподалеку отсюда. Найти ее будет совсем несложно.
Байрамфирини-Сокак – улица Праздничной Печи, проходящая параллельно Акбиюк-Каддеси, оказалась чуть спокойнее столпотворения главных магистралей Стамбула. И все же резкие, пронзительные крики продавцов, распевный речитатив уличных торговцев съестным, особая жалобно-настойчивая мелодия споров относительно цены окутывали узкую улочку плотным туманом. Байрамфирини-Сокак, крутая, словно горный склон, спускалась вниз до самого Мраморного моря. Среди лавок и постоялых дворов находилась и баня, принадлежащая Незыму Хатуну, человеку, который по заданию Фади нанял Евгения Федоровича, чтобы тот заманил Борна в смертельную ловушку на одесском пляже.
Массивная деревянная дверь бани была покрыта резьбой с византийскими мотивами. По обе стороны от нее стояли две огромные каменные вазы, в которых когда-то хранилось масло для светильников. В целом вход выглядел очень впечатляющим.
Борн засунул свой кожаный рюкзачок за левую вазу. Затем открыл дверь и вошел в тускло освещенный передний дворик. Тотчас же гул города исчез и Борна окружила обволакивающая тишина заснеженного леса. Ему потребовалось время, чтобы его слух приспособился к обстановке. Оглядевшись по сторонам, Борн обнаружил, что находится на восьмиугольной площадке, посреди которой журчит изящный фонтан. Стройные колонны поддерживали резные каменные арки, за которыми открывались тенистые внутренние дворики и тихие коридоры, освещенные неяркими лампами.
Это было похоже на вход в мечеть или средневековый монастырь. Как и повсюду в мусульманских странах, архитектура поражала своей красотой. Поскольку ислам запрещает изображать лик Аллаха и вообще все живое, мусульманским художникам приходится вкладывать свой талант в само здание и его отделку.
И не случайно баня своим внешним обликом напоминала мечеть. И то и другое является местом преклонения, открытым для всех. Поскольку в исламе важное значение имеет очищение тела, баня занимает в жизни правоверного мусульманина особое место.
Навстречу Борну вышел массажист – молодой парень с волчьим лицом.
– Мне бы хотелось встретиться с Незымом Хатуном. У нас с ним есть общий деловой партнер, Евгений Федорович.
Парень никак не отреагировал на это имя.
– Я посмотрю, свободен ли мой отец.
Пройдя таможенный контроль Вашингтонского международного аэропорта, Сорайя собралась было включить сотовый телефон, но тут увидела Анну Хельд, махавшую рукой. Сорайя ощутила прилив облегчения, обнявшись с подругой.
– Как хорошо, что ты вернулась, – сказала Анна.
Сорайя огляделась по сторонам.
– За тобой никто не следил?
– Разумеется, нет. Я в этом убедилась.
Женщины направились к выходу из аэропорта. У Сорайи неприятно покалывали нервы. Одно дело работать в окружении врагов, и совсем другое – возвратиться домой, зная, что в твое гнездо забралась ядовитая змея. Как и подобает хорошему актеру, Сорайя начала работать над своими чувствами, вызывая в памяти тот день, когда прямо у нее на глазах ее любимый пес Рейнджер попал под машину. «Ага, отлично, – подумала она, – вот и слезы появились».
Лицо Анны затуманилось беспокойством.
– В чем дело?
– Джейсон Борн погиб.
– Что? – Оглушенная этим известием, Анна застыла на месте, не обращая внимания на сплошной поток людей. – Как это произошло?
– Как выяснилось, Старик отправил по следу Борна Лернера, своего личного убийцу. Они сошлись в смертельной схватке и в конце концов погибли оба. – Сорайя тряхнула головой. – Я вернулась сюда, чтобы наблюдать за человеком, который выдает себя за Мартина Линдроса. Рано или поздно он обязательно совершит ошибку.
Анна схватила ее за руку.
– Ты уверена, что это правда? Я имею в виду Линдроса? Он только что провел блестящую операцию против ядерного центра «Дуджи» на юге Йемена. Центр был полностью уничтожен.
С лица Сорайи схлынула кровь.
– О боже, я была права! Вот почему террористы потратили столько сил, чтобы проникнуть в ЦРУ. Если операцией занимался лже-Линдрос, можно не сомневаться, черт побери, что центр был муляжом. И наше руководство совершило страшную ошибку, поверив в то, что с угрозой покончено.
– В таком случае чем раньше мы приедем в штаб-квартиру, тем лучше, ты согласна?
Обхватив Сорайю за плечи, Анна быстро вывела ее через управляемые электроникой двери в промозглую сырость вашингтонской зимы. Отсветы от монументов, залитых ярким светом прожекторов, высекали величественный рисунок на низких черных тучах. Анна провела Сорайю к служебному «Понтиаку»-седану и села за руль.
Они присоединились к длинной веренице машин, движущихся по кругу, словно косяк рыбы вокруг рифа, направляясь к выходу. Когда «Понтиак» наконец выехал на шоссе, ведущее в Вашингтон, Сорайя, подавшись вперед, взглянула в боковое зеркало. Это уже давно вошло у нее в привычку. Молодая женщина поступала так машинально, независимо от того, находилась или нет на оперативной работе. Увидев позади черный «Форд», Сорайя не придала этому никакого значения до тех пор, пока снова не посмотрела назад. «Форд» ехал следом по правой полосе, пропустив вперед одну машину. Пока что делать какие-либо предположения было рано, но когда Сорайя, оглянувшись в третий раз, убедилась, что черный «Форд» никуда не делся, она поняла, что их преследуют.
Она повернулась к Анне, чтобы ее предупредить, и увидела, что та бросила взгляд в зеркало заднего вида. Несомненно, она тоже заметила черный «Форд». Однако Анна ни словом не обмолвилась об этом и не предприняла никаких маневров, чтобы оторваться от слежки. Сорайя почувствовала, что у нее внутри все сжалось в тугой комок. Она попыталась успокоиться, напомнив себе, что Анна, в конце концов, секретарша Старика. Привыкшая к кабинетной работе, она не обладает даже азами оперативного чутья.
Сорайя кашлянула, привлекая внимание подруги.
– Анна, кажется, за нами слежка.
Включив сигнал поворота, Анна перестроилась в крайний правый ряд.
– Тогда лучше сбросить скорость.
– Что? Да нет же! Что ты делаешь?
– Если «хвост» тоже сбросит скорость, мы убедимся в том…
– Нет, наоборот, нужно прибавить скорость, – возразила Сорайя. – Постараться как можно быстрее оторваться от погони.
– Я хочу посмотреть, кто находится в этой машине, – сказала Анна, сворачивая к обочине и замедляясь.
– Да ты с ума сошла!
Сорайя потянулась было к рулевому колесу и отпрянула назад, увидев в руке у Анны компактный «смит-вессон».
– Черт возьми, ты что?
Выехав на обочину, «Понтиак» медленно катился к стальному ограждению.
– После всего того, что ты мне рассказала, я решила не выходить из управления безоружной.
– Ты хоть умеешь им пользоваться?
Черный «Форд», свернув с шоссе, остановился сзади. Из него вышли двое смуглых черноволосых мужчин и направились к «Понтиаку».
– Я каждый месяц хожу в тир, – сказала Анна, приставив дуло «смит-вессона» Сорайе к виску. – А теперь вылезай из машины.
– Анна, что ты?..
– Делай, как я говорю.
Сорайя кивнула:
– Хорошо.
Отодвинувшись к двери, она взялась за ручку. Увидев, что Анна на мгновение перевела взгляд на дверь, Сорайя левой рукой отбила револьвер вверх. Прогремел выстрел, пуля пробила дыру в крыше «Понтиака».
Согнув руку в локте, Сорайя ударила Анну в лицо. Встревоженные звуком выстрела, мужчины бросились к «Понтиаку». Увидев их, Сорайя быстро перегнулась через обмякшее тело Анны, открыла дверь и вытолкнула ее из машины.
В тот самый момент, когда мужчины с пистолетами в руках подбежали к «Понтиаку» сзади, Сорайя скользнула за руль, включила передачу и надавила на педаль газа. Визжа покрышками и оставляя дым от горелой резины, она рванула вдоль по обочине и, заметив просвет в потоке машин, выехала на шоссе. Последнее, что она успела увидеть, были двое мужчин, бегущих к своему «Форду», однако руки ее, сжимающие рулевое колесо, задрожали не от этого: заботливо поддерживая Анну Хельд, мужчины усадили ее на заднее сиденье своей машины.
Незым Хатун возлежал под шелестящей листвой своей любимой финиковой пальмы на резной деревянной скамье, обложившись обилием мягких шелковых подушек. Отправляя один за другим свежие финики в рот, он задумчиво жевал сочную мякоть, затем выплевывал белые острые косточки в мелкий бассейн. По правую сторону от него стоял маленький восьмиугольный столик с чеканным серебряным подносом, на котором стояли чайник и два крохотных стеклянных стаканчика.
Когда его сын привел Борна – который перед тем как войти в баню оторвал накладную бороду – в тень пальмы, Хатун повернул к нему свое бесстрастное лицо. Однако его миндальные глаза наполнились любопытством.
– Мерхаба, друг мой.
– Мерхаба, Незым Хатун. Меня зовут Абу Бекр.
Хатун почесал свою крошечную остроконечную бородку.
– Вас назвали в честь спутника пророка Мухаммеда.
– Приношу тысячу извинений за то, что нарушил спокойствие вашего великолепного сада.
Незым Хатун кивнул, показывая, что оценил учтивость гостя.
– Мой сад – не более чем жалкий клочок земли. – Отпустив сына, он жестом указал на стол: – Друг мой, прошу вас присоединиться ко мне.
Борн раскатал молитвенный коврик так, чтобы шелковые нити блеснули в лучах солнца, пробивающихся сквозь листву пальмы.
Скинув похожую на шлепанец туфлю, Хатун поставил босую ногу на коврик.
– Прекрасный образчик мастерства ткача. Благодарю вас, друг мой, за вашу неожиданную щедрость.
– Мой подарок недостоин вас, Незым Хатун.
– О, знаете, Евгений Федорович никогда не дарил мне ничего подобного. – Его глаза пронзили Борна насквозь. – И как поживает наш общий друг?
– Когда мы с ним расставались, – ответил Борн, – он находился в весьма затруднительном положении.
Лицо Хатуна превратилось в камень.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите.
– В таком случае позвольте вас просветить, – тихо промолвил Борн. – Евгений Федорович сделал все в точности так, как вы поручили. Откуда мне это известно? Потому что именно я отвел Борна на пляж Отрада, я заманил его в западню, расставленную Фади. Я сделал то, для чего меня нанял Евгений Федорович.
– Вот что меня смущает, Абу Бекр. – Хатун подался вперед. – Евгений Федорович ни за что не нанял бы для подобной работы турка.
– Разумеется. Такой человек вызвал бы у Борна подозрение.
Хищные глазки Хатуна пытливо всмотрелись в лицо Борна.
– Итак, остается вопрос: кто вы такой?
– Меня зовут Богдан Ильич, – представился Борн, назвавшись именем человека, которого убил на пляже Отрада. Он надел на зубы накладки, купленные в театральном магазине на Бейоглы. Как следствие, форма подбородка и щек существенно изменилась. Передние зубы, выступающие вперед, стали кривыми.
– Для украинца вы великолепно владеете турецким языком, – с нескрываемым презрением произнес Хатун. – Полагаю, хозяин прислал вас за второй половиной оплаты.
– Евгению Федоровичу теперь деньги вряд ли понадобятся. Что же касается меня, я хочу получить честно заработанное.
По лицу Незыма Хатуна разлилось какое-то непонятное чувство. Налив в стаканчики горячий сладкий чай, он протянул один Борну.
Когда оба пригубили чай, Хатун заметил:
– Наверное, рана в левом боку вас сильно беспокоит.
Борн взглянул на пятна крови на одежде.
– Пустяки, царапина.
Незым Хатун собирался ответить, но тут появившийся сын, тот самый, который привел Борна, подал ему молчаливый знак.
Хатун встал.
– Прошу прощения, я оставлю вас на минутку. Нужно довести до конца одно неотложное дело. Уверяю вас, это ненадолго.
Пройдя следом за сыном в арку, он скрылся за резной деревянной ширмой.
Выждав немного, Борн встал и прошелся по садику, словно любуясь им. При этом он прошел в ту же самую арку и остановился перед ширмой. Ему стали слышны приглушенные голоса двух мужчин. Одним из них был Незым Хатун. Другим…
– …только через посланника, Мута ибн Азиз, – говорил Незым Хатун. – Как ты не раз говорил, на заключительной стадии меньше всего хотелось бы, чтобы наши переговоры по сотовому телефону были перехвачены. Однако вот сейчас ты говоришь, что только что пользовался телефоном.
– Эта новость имеет жизненно важное значение для нас обоих, – возразил Мута ибн Азиз. – Фади связывался со своим братом. Джейсон Борн мертв. – Мута ибн Азиз шагнул к своему собеседнику. – А в этом случае твоя роль в нашем деле закончена. – Обняв Хатуна, Мута ибн Азиз расцеловал его в обе щеки. – Я уезжаю сегодня вечером ровно в двадцать ноль-ноль. Я отправляюсь прямиком к Фади. Теперь, когда Борна больше нет в живых, никаких проволочек не будет. Начинается эндшпиль.
– Ла ила ил-алла, – выдохнул Хатун. – А сейчас пойдем, друг мой. Я провожу тебя.
Развернувшись, Борн бесшумно проскользнул через сад, свернул в боковой коридор и покинул баню.
Сорайя, утопив педаль газа в пол, понимала, что попала в беду. Присматривая в зеркало заднего вида за «Фордом», она достала сотовый телефон и включила его. Ожив, аппарат встретил ее мягкой трелью. В ящике речевой почты было одно сообщение. Заглянув туда, Сорайя услышала предостережение Борна относительно Анны Хельд.
Она ощутила во рту горький привкус. Значит, именно Анна и есть предательница. «Сучка! Как же она могла? – Сорайя в сердцах ударила кулаком по рулевому колесу. – Чтоб ей пусто было!»
Убирая сотовый телефон, она услышала скрежет металла, ощутила сильнейший толчок, и ей пришлось выкрутить руль, чтобы «Потомак» не врезался в едущий по соседней полосе грузовик.
– Какого черта!..
«Линкольн Авиатор», огромный и зловещий, словно танк «Абрамс», зацепил «Понтиак» сбоку. Теперь он был впереди. Без предупреждения мощный джип резко затормозил, и Сорайя врезалась ему в зад. Стоп-сигналы у «Авиатора» не работали – или же были умышленно отключены.
Крутанув руль, Сорайя перестроилась в другой ряд и поравнялась с «Авиатором». Она заглянула внутрь, стараясь рассмотреть, кто сидит за рулем, однако стекла оказались настолько сильно тонированными, что ей не удалось различить даже силуэт.
«Авиатор» снова рванул вперед, сминая «Понтиаку» правые двери. Нажав кнопки опускания стекол, Сорайя обнаружила, что они не работают. Сменив правую ногу на педали газа левой, Сорайя каблуком правой ноги что есть силы ударила в помятую дверь. Та тоже не поддалась, заклинив намертво. Объятая тревогой, Сорайя снова уселась прямо. Сердце ее стремительно колотилось, в висках стучала кровь.
«Авиатор» устремился вперед, петляя в потоке машин, и вскоре скрылся из вида. Сорайя поняла, что ей необходимо свернуть с шоссе. Она стала смотреть на дорожные знаки. До ближайшего съезда оставалось две мили. Обливаясь потом, Сорайя перестроилась в крайний правый ряд, чтобы быть готовой свернуть с шоссе.
В этот самый момент «Авиатор» внезапно с ревом налетел слева, сминая двери с другой стороны. Очевидно, он сознательно затерялся в потоке машин, чтобы настигнуть «Понтиак» сзади. Сорайя нажала на кнопку управления стеклом, попыталась повернуть ручку, но и здесь теперь все заклинило. Двери не открывались, стекла не опускались. Она оказалась надежно запертой в несущемся «Понтиаке».