35
«Мы решили пожениться…»
Они решили пожениться!
Да сколько угодно! Молодожены…
Скоты!
Михаил Дмитриевич сидел в джипе, сжимая в кулаке заячьего Гамлета. Подробности того, как он очутился в машине, были бесследно уничтожены в памяти ослепительно белой вспышкой ярости, ошеломившей все его существо и до сих пор сотрясавшей тело внутренним ознобом. Сердце не болело и даже не ныло, а изнывало от нестерпимой обиды, на которую он, по совести, не имел никакого права, но именно поэтому обида была непереносимой. Его буквально мутило от одного приближения к мысли о Веселкине и Тоне…
«А вот интересно, что этот мангуст говорит ей, когда она, отдышавшись, спрашивает: „Тебе было хорошо?“ Наверняка — „Без всяких-яких“…»
Директор «Сантехуюта» подумал и о том, что Вовико, смолоду отличавшийся кобелиной неутомимостью, может оказаться в постельном приближении гораздо полезней. Наглый Веселкин обязательно даже спросит у Тоньки, насколько ей с ним лучше! Она, конечно, не ответит (все-таки леди, хоть и советская!), но улыбнется с тем презрительным сожалением, с каким женщины вспоминают неуспешных посетителей своих недр. От этих мыслей Михаилу Дмитриевичу сделалось совсем гадостно.
— Тихо! Тихо! Тихо! — пробормотал он, поглаживая заячьего Гамлета, словно успокаивал его, а не себя.
А в памяти тем временем по-садистски услужливо всплыла давняя Тонина угроза «даться» какому-нибудь смердящему ничтожеству, и оставалось признать, что свое обещание она выполнила с лихвой. Но зачем этот гнусняк приперся вчера мириться, а потом потащил бывшего мужа своей невесты к девкам? Ведь не просто же так — для проветривания простаты, если Вовико на Плющихе ждал разложенный диван! Зачем ему понадобилась карусель?! Показать, что для него Тонька ничем не лучше тех двух ракообразных? Допустим. Показал. Дальше? Дальше-то что? Ты же на ней жениться собрался, собиратель лобковой фауны! Блин, какой-то Достоевский для олигофренов! Надо было все рассказать Тоньке и посмотреть, как ее перекорежит до рвоты! Нет, не надо! Пусть-ка теперь поживет с этим анало-синдикалистом! Узнает, что почем!.. Но зачем все-таки Вовико устроил эту карусель? Зачем?!
Постыдная необъяснимость случившегося тяжело приливала к голове и давила на виски.
— Тихо-тихо-тихо-тихо! — Он снова стал уговаривать заячьего Гамлета, поглаживая его пальцем между ушами.
— Куда едем? — спросил Леша, опасливо покосившись на странного, бормочущего шефа.
— Куда хочешь…
Джип медленно двинулся. Мысли Свирельникова по какой-то необъяснимой, истязающей логике вернулись в ту «медовую» неделю, когда они с Тоней несколько дней не выходили из квартиры на Плющихе, до изнеможения осваивая друг друга.
Их юные тела просто-напросто выпали из реального мира и очутились в том восхитительном измерении, где смысл жизни заключен в слагательных движениях любви, а смерть кажется отдаленной нелепостью по сравнению с тем, что после получасового сладкого сна можно снова и снова повторять неповторимое…
Им не мешали. Про то, что курсант вернулся в Москву, никто еще не знал, а Тоня каждый вечер звонила домой и старательно скучным голосом, закусывая губу, чтобы удержать стон, вынуждаемый сокровенным свирельниковским озорством, рассказывала матери, как тяжело, но успешно идет работа над дипломом, который назывался, кажется, «Старославянизмы в поэзии символистов». Когда на третий день они, взявшись за руки, вышли в магазин за хлебом и молоком, у будущего офицера Советской армии от беспрерывного счастья и снежной свежести кружилась голова, в глазах стояли сумерки, а к горлу подкатывала сладкая тошнота. Тоня же шла по улице неуверенно и рассеянно, словно все время прислушивалась к необратимым, но приятным переменам, произошедшим в ее теле по причине многочисленных и бурных вторжений ненасытного курсанта.
На шестые сутки рано утром их застукал прямо в постели, голенькими и тепленькими, Валентин Петрович, внезапно отозванный из отпуска по причине скандала на пленуме Союза писателей. Один знаменитый прозаик выступил и заявил, что в СССР не хватает социализма. Что тут началось! Собеседования, совещания, открытые письма… Какой все-таки ерундой занималась Советская власть, вместо того чтобы обеспечивать граждан качественной сантехникой!
А «святой человек» зашел в комнату, увидел спящую молодежь и ахнул: «Ну вот, здрасте! На нашей кровати!»
…— В «Мебельон»! — очнувшись, приказал Свирельников водителю.
Через десять минут он уже метался по мебельному лабиринту, разыскивая ту самую кровать с сердцем и стрелою. Продавщица, одетая в фирменную темно-синюю тройку, похожую на форму стюардессы, некоторое время внимательно наблюдала за его нервными блужданиями, потом подошла и, улыбнувшись, спросила:
— Я могу вам помочь?
— Понимаете, — он замялся, — я ищу кровать…
— Выбирайте! Тут их много! — Она гостеприимно обвела руками футбольное поле, которое какой-то изощренный старик Хоттабыч завалил мебелью.
— Мне нужна конкретная…
— Какая?
— Знаете, испанская… Такая, с металлической спинкой в форме сердца, пронзенного стрелой. Раньше она вон там стояла. — Михаил Дмитриевич махнул рукой. — А теперь нет…
— Да, помню, была, но очень давно. Сейчас уже не модно. Сейчас модно резное дерево.
— Но мне нужна именно такая кровать!
— А другая вам не нужна?
— Нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Одну минутку, я постараюсь решить вашу проблему.
«Они теперь все говорят, как в американских сериалах: „у меня проблемы“ и „я сделал это!“. — Он проводил девушку взглядом. — И ходят так же, раскачивая задницей, как будто хула-хуп крутят…»
Продавщица ушла за стеклянную перегородку и там, неслышимая, что-то долго объясняла молодому, но лысому и усатому менеджеру, а тот, внимая, хмурился и поглядывал на Свирельникова с любопытством. Михаил Дмитриевич на мгновенье ощутил некое реликтовое смущение, охватывавшее прежде робкого советского потребителя, когда он несоразмерностью своих потребностей утруждал повелителей прилавка, но почти сразу же опомнился: новое поколение торгашей, по его наблюдениям, ловило профессиональный кайф, одолевая самые дурацкие запросы покупателей. Усатый сначала высматривал что-то в компьютере, потом долго рылся в толстых каталогах, звонил куда-то. Девушка наблюдала за этим, склонившись над ним и по-свойски определив грудь ему на плечо. А когда менеджер отпустил какую-то неведомую, но явно двусмысленную шутку (скорее всего, про странного клиента, у которого на других кроватях ничего не получается), она засмеялась и дала ему нежный подзатыльник.
«Да, тоже любовники!» — вздохнул Свирельников.
Наконец продавщица вернулась, неся каталог, раскрытый на странице с изображением искомой кровати.
— Эта?
— Эта.
— Можем для вас заказать со склада в Испании.
— А там есть?
— Да, мы позвонили.
— Заказывайте!
— Но это будет стоить дороже. Эксклюзив.
— Сколько?
Девушка назвала сумму, на которую можно было купить без малого две кровати из тех, что имелись в наличии.
— М-да, как за трехспальную… — усмехнулся Свирельников.
— Что вы сказали?
— Так, пошутил… А когда ее привезут?
— Недели через три.
— Хорошо. — Михаил Дмитриевич полез за кредиткой. — И сразу оплачу доставку. Это подарок.
— Молодоженам? — улыбнулась девушка.
— Именно!
— Давайте я запишу, куда доставить.
Он продиктовал Тонин адрес.
К джипу Михаил Дмитриевич возвращался с улыбкой, воображая, как одетые в синие спецовки доставщики вопрут в квартиру его свадебный подарок. Тоня, конечно, сразу сообразит, от кого и почему, а Вовико будет в растерянности хлопать глазами, повторяя: «Без всяких-яких»…
— Ну, теперь можно и по домам! — весело сказал он, захлопнув дверцу.
— Михаил Дмитриевич! — осторожно позвал Алексей, обрадованный таким благотворным изменением в настроении шефа.
— Что такое?
— А я видел машину-то!
— Какую машину?
— Ну, ту, что за нами с утра ездит…
— Где? — подскочил директор «Сантехуюта».
— На Плющихе. Около дома. Вы поднялись, а он минут через двадцать подъехал.
— И что?
— Ничего. Уехал.
— Почему уехал?
— Увидал ваш джип — и сразу задний ход. Аж коробка взвыла!
— Точно это был тот самый «жигуль»?
— Ну да! А «девятка» за ним рванула…
— Какая девятка?
— Темно-синяя.
— Почему же ты мне сразу не сказал?
— Очень вы оттуда огорченные вышли! Прямо без лица…
— Ладно! Без лица… Скажешь тоже!
Свирельников набрал номер Алипанова, но тот оказался, видите ли, недоступен. Михаил Дмитриевич поколебался и выдавил Тонин телефон, но отозвался автоответчик.
«Ага! Легли!»
Он соединился со Светкой. Она была в «САШе» и радостно сообщила, что примеряет ту самую куртку, про которую рассказывала.
— Ты обалдеешь!
— Обязательно.
— Ты вечером приедешь?
— Наверное…
— Приезжай! Ты должен увидеть меня в этой куртке!
— Увижу!
Он совсем некстати подумал о том, что жизнь с женщиной — это вообще какое-то бесконечное, на годы растянувшееся дефиле, во время которого подруга изо дня в день показывает тебе разные наряды, начиная с белопенной свадебной фаты или медового прозрачного пеньюара и заканчивая старушечьими платочками, а под конец — похоронным черным платьем. При условии, конечно, что ты переживешь свою жену…
Завибрировал телефон.
— Аллеу! Звонил, засекреченный? — спросил Алипанов.
— Звонил, — ответил Свирельников, вылезая из машины, чтобы водитель не слышал разговора. — Ну и как твое контрнаблюдение?
— Лучше всех. Скоро доложу. Как Антонина?
— Замуж собралась…
— Да ты что?! — аж присвистнул Алипанов. — Ну-ка рассказывай!
Свирельников, помявшись, поведал оперу (без соплей, конечно) про то, что она живет, оказывается, с Веселкиным. Более того, бывшая супруга теперь претендует на «Сантехуют». Рассказ вышел сдержанный, достойный, даже не без юмора.
— Вот ведь как: он мне — Фили, а я ему — Тоньку. Бартер… — то ли хихикнул, то ли всхлипнул в заключение Михаил Дмитриевич.
— М-да-а, ситуевина! — обычно шутливый, опер не только не поддержал его ерничанье, а, напротив, стал вдруг непривычно серьезен. — Ну, теперь кое-что понятно! Тебе лучше всего отъехать куда-нибудь из города хотя бы на несколько дней!
— Мне? Куда? Зачем?
— Тебе! Туда, где никто не будет тебя искать. Ты вроде в Испанию собирался?
— Да, я Светке обещал. Но доктор не советует, говорит, вредно: жара, вино и коитус континиус.
— Что-о?
— Ну, это когда без перерыва.
— Без перерыва нельзя. Молодые этого не понимают. А что ты ей еще обещал?
— За грибами свозить…
— Вот! И вези!! Куда-нибудь подальше.
— В Ельдугино! — вдруг осенило Михаила Дмитриевича.
— Это где?
— За Кимрами. Там новая база открылась, «Боевой привал».
— Придумают же! Годится.
— Неужели все так серьезно?
— Боюсь — да. Может, я, конечно, ошибаюсь. Но лучше перебдеть, чем недобдеть.
— Хорошо. Завтра поеду.
— Нет, сегодня. А я тебе туда буду звонить. Если понадобится, сможешь там задержаться?
— Смогу. В Углич в случае чего проскочим. Я там никогда не был. Но ты хоть объясни!
— Обязательно. Не по телефону.
— Где и когда?
— В 22.30 ты должен стоять на Дмитровском шоссе возле указателя «деревня Грибки». Это несколько километров от Окружной. Понял?
— Может, мне с собой ружьишко взять?
— Зачем? Для этого есть профессионалы. Лучше авансик прихвати!
— Сколько?
— По совести…
