Книга: Самая темная чаща
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

В тот вечер, когда принц пропал из своего гроба, мама приготовила на ужин спагетти с магазинным соусом, тертым сыром из зеленой пачки и замороженным горошком. Типичный ужин на скорую руку, но Хэйзел всегда просила это блюдо, когда болела, как другие дети просят куриный бульон. Папа уже уехал в Нью-Йорк – деловые встречи должны были занять целую неделю. Мама взялась расспрашивать их, как прошел день, но Бен с Хэйзел, уставившись в тарелки, отвечали очень неохотно – слишком занятые размышлениями над случившимся, чтобы поддерживать беседу. Мама сказала, что мэр уже обратился к местному скульптору – одному маминому знакомому, – узнать, нельзя ли сделать копию принца, чтобы пропажа не сказалась на туризме. По официальной версии, его выкрали вандалы.
– Когда я была девчонкой, мы все с ума по нему сходили, – призналась мама. – Помню, была одна… А, да вы ее знаете – мама Леони. Каждую субботу она приходила к гробу с рулоном бумажных полотенец и бутылкой моющего средства – оттереть стекло до блеска. Она была просто одержима.
Бен закатил глаза.
Но мама уже оседлала любимого конька:
– А Диана Коллинз – теперь Диана Рохас, – надевала крохотное бикини, мазалась детским маслом и пыталась разбудить его, скользя по гробу, будто по капоту гоночной машины, как в одном из клипов «Вайтснейк». Ох уж эти восьмидесятые! – она рассеянно встала, пересекла комнату и вытащила с нижней полки книжного шарфа старый потрепанный альбом. – Хотите кое-что посмотреть?
– Конечно, – кивнула немного сбитая с толку Хэйзел. Образ матери Меган, намазанной детским маслом, не шел из головы.
Мама перелистала слегка пожелтевшие от времени страницы. Там обнаружился нарисованный карандашом и чернилами и раскрашенный фломастерами спящий принц. Рисунок был неплохой, но и не шедевр: Хэйзел потребовалась пара секунд, чтобы осознать, чей это портрет.
– Это ты нарисовала, – «разоблачила» маму Хэйзел.
Та рассмеялась:
– Конечно, я. После школы я отправлялась в лес, делая вид, что собираюсь рисовать деревья и всякое такое, но вместо этого, как завороженная, рисовала его. Даже написала большую картину маслом. А потом подала ее как вступительную в колледж.
– А куда она делась? – поинтересовалась Хэйзел.
Мама пожала плечами:
– Продала за пару баксов в Филадельфии. Одно время она висела в кафешке, уж не знаю, что с ней стало потом. Может, теперь, когда он пропал, нарисую другую. Не хотелось бы его забыть.
Хэйзел подумала о кинжале, исчезнувшем со стола в лесу, – куда же он на самом деле делся?
После ужина мама уселась перед телевизором с ноутбуком – смотреть какое-то кулинарное шоу, а Хэйзел с Беном остались на кухне: на десерт были тосты с грейпфрутовым мармеладом.
– И что теперь? – спросила Хэйзел брата.
– Лучше бы нам найти принца до того, как начнут сбываться предостережения Джека, – и Бен, нахмурившись, кивнул на ее руки. – Ты где-то упала?
Хэйзел опустила глаза на уже переставшие кровоточить, затянувшиеся корочкой ранки. «Прошлой ночью кое-что произошло». – Слова вертелись у девушки на языке, но она не могла заставить себя произнести их вслух.
После того, как несколько лет назад ее чуть не убили красные колпаки – она все рассказала и показала ссадины, – Бен умолял ее никогда не охотиться одной. «Мы что-нибудь придумаем», – пообещал тогда брат, но к этой теме они больше не возвращались.
Он бы очень расстроился, узнав, что она заключила сделку с феями. Почувствовал бы себя виноватым. И все равно не смог бы ничего с этим поделать.
– В лесу, наверное, поцарапалась, – солгала она. – Колючий куст или вроде того. А, ерунда, оно того стоило.
– Угу, – наконец пробормотал Бен, поднимаясь из-за стола и ставя тарелку в раковину. – Думаешь, принц там? Спит в нашем занюханном спальнике и ест черствые крендели?
– И пьет кофе из кофеварки? Было бы хорошо. Надеюсь, что так и есть, – ответила Хэйзел. – Даже если он злобный принц из твоих историй.
Бен фыркнул.
– Ты это помнишь?
Она отвернулась, пытаясь улыбнуться:
– Конечно. Я все помню.
Брат рассмеялся.
– Боже, а я и думать забыл обо всей той чуши, которую мы друг другу плели. С ума сойти – принц проснулся в наше время! Мы можем встретить его!
– Должна быть какая-то причина, – заметила Хэйзел. – Наверное, в лесу что-то произошло. Джек прав.
– Может, просто пришло время. Вдруг проклятие истекло, и он сам разбил свой гроб, – Бен покачал головой, и уголки его губ поползли вверх. – Если бы наш принц был хитер и хотел бы спастись от Ольхового короля, то отправился бы в самый центр города. Ходил бы от одного дома к другому. Его бы звали на обеды охотнее, чем проповедника в воскресенье.
– Его бы звали в кровати охотнее, чем проповедника в воскресенье, – поправила Хэйзел, рассмешив Бена: пастор Кевин был предметом вожделения девочек из церковной школы, потому что выступал в какой-то недопопулярной христианской рок-группе. И все же рогатый мальчик был гораздо знаменитей. Если он появится на Главной улице, Женский комитет Фэйрфолда наверняка организует невероятно сексуальный фестиваль домашней выпечки в его честь. Бен был прав: если принц не побрезгует прятаться от Ольхового короля в фэйрфолдских спальнях, он будет спасен.
– Ты так и стремишься навстречу опасности. На тебя не похоже, – наконец заметила Хэйзел, потому что должна была хоть что-то сказать.
Бен кивнул, как-то странно на нее посмотрев.
– Поиски нашего принца – это совсем другое дело.
Хэйзел тоже встала из-за стола.
– Ладно, если у тебя появятся блестящие идеи – буди. Я – спать.
– Спокойной ночи, – бодро сказал Бен – возможно, слишком уж бодро – и уставился в сторону гостиной. – Хочу посмотреть новости. Интересно, станут ли они придерживаться версии о вандалах.
Поднимаясь по лестнице, Хэйзел решила бодрствовать так долго, как только сможет, надеясь поймать то, что вытащило ее вчера из постели – чем бы оно ни было. Она слышала рассказы зачарованных людей, которые выскальзывали из дома, чтобы при полной луне потанцевать с волшебным Народцем, а на рассвете просыпались с мокрыми ногами, лежа в ведьминых кругах и мучаясь смутной тоской по чему-то неуловимому, чего больше не могли вспомнить. Если ее использовал Народец, она хотела знать об этом наверняка.
Конечно, была надежда, что, использовав ее однажды для какой-то службы, они еще долго не призовут ее к себе снова; но лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.
Зайдя в комнату, она опустилась на колени и выволокла из-под кровати старый сундук. Дерево местами растрескалось и покоробилось. Когда Хэйзел была совсем маленькой, Бен прятался в нем, притворяясь Дракулой в гробу, а потом – принцем. А когда она была даже еще меньше, мама складывала туда игрушки и детские одеяла. Но теперь в сундуке вместе с кучей памятных вещичек отдыхал ее старый добрый меч. Камни с вкраплением блестящей слюды, которые она любила и собирала, отправляясь погулять по лесу. Серебряная обертка от жвачки, из которой Джек сложил лягушку. Ее старый зеленый бархатный плащ с капюшоном – часть самодельного костюма Робина Гуда. Венок из маргариток, который, засохнув, стал таким хрупким, что она не осмеливалась прикасаться к нему, боясь, что он просто рассыплется.
Открывая сундук, она ожидала увидеть все эти вещи. Она хотела вытащить покрашенный в черный цвет меч и засунуть его под матрас.
Но меча в сундуке не оказалось.
В тайнике было пусто: только какая-то книжка, свернутые туника со штанами – все из светло-серебристого материала, которого она никогда раньше не видела, – и записка, написанная тем же до жути знакомым почерком, что и послание из ореха: «241».
Она взяла книгу – «Английский фольклор» – и открыла на 241-й странице.
Там оказалась история о фермере, который купил участок пашни вместе с живущим на нем огромным волосатым боггартом, который заявил, что это его земля. После продолжительных споров они решили пользоваться наделом вместе. Чудовище потребовало все, что вырастет над землей, разрешив фермеру забрать оставшееся под ней. Но фермер обхитрил боггарта, посадив картофель и морковь. Когда настало время собирать урожай, чудовище получило только вершки. Как же оно разозлилось! Боггарт бушевал, кричал и топал ногами. Но он заключил сделку и, как все феи, обязан был сдержать свое слово. На следующий год боггарт потребовал, чтобы ему досталось то, что вырастет под землей, но фермер снова его надул. Он посадил кукурузу, и боггарту достались только жилистые корешки. Боггарт снова разошелся, еще страшнее и яростней, чем прежде, но ему опять пришлось сдержать слово. Наконец, на третий год боггарт потребовал, чтобы фермер посеял пшеницу, но чтобы каждый сам ухаживал за своей половиной поля и собирал урожай. Фермер знал, что боггарт силен, и засадил его сторону поля железными прутьями: пока плуг чудовища затуплялся снова и снова, он спокойно пахал свою половину. После нескольких часов безуспешной работы боггарт сдался и заявил, что фермер может единолично владеть полем – скатертью ему дорога!
Слова «морковь» и «железные прутья» были обведены грязным пальцем.
Хэйзел, нахмурившись, смотрела в книгу. Эта сказка для нее ничего не значила.
Озадаченная и расстроенная, она занялась постельным бельем: сняла грязное и отнесла его в корзину. Потом взяла из шкафа чистую, правда, мятую простыню и старенькое стеганое одеяло. Наконец переоделась в пижаму с космическими кораблями, залезла в кровать и наугад взяла книжку с прикроватного столика, пытаясь отвлечься и убедить себя, что старый меч был нужен ей не больше костюма Робина Гуда.
Эту книгу она уже читала раньше: в ней рассказывалось про зомби, которые гонялись за братом и сестрой. Но через пару страниц девушка отложила чтение – не получалось сосредоточиться. Ничто не могло затмить мыслей о доме с замшелыми стенами и кованом эльфийском кинжале на деревянном столе. Ничто не могло затмить мыслей об израненных руках, грязных ногах и потерянной ночи.
И ничто не могло затмить мыслей о двойной жизни Джека. Она знала, что с феями нужно быть осторожной – независимо от того, насколько они красивы, умны и обворожительны. Но Джек всегда был исключением. Теперь же мысли о его серебристых глазах и о том, как странно он говорил, не давали ей покоя. Эти мысли и воспоминания об их поцелуе переплелись, и она почувствовала себя очень глупой.
Девушка лежала, закрыв глаза и притворяясь, будто спит, пока не услышала скрип половиц. Кто-то поднялся по лестнице и теперь идет по коридору. Бен? Или брат уже спит, и к ней подбирается… нечто? Хэйзел села и потянулась к мобильнику – два часа ночи.
Как только она выскользнула из постели, кто-то протопал вниз по лестнице.
Сунув ноги в сапоги и зажав в руке телефон, она вышла из комнаты так тихо, как только могла. Если Народец смог околдовать ее, заставив ходить по ночам, что им мешало проделать то же самое с Беном? Может, он ничего им не должен; может, и не заключал с ними никаких сделок. А это значит, что они не имеют на Бена никаких прав. Но феи же постоянно берут вещи, которые им не принадлежат…
Поспешно накинув куртку и выскочив за дверь, Хэйзел нашла Бена на улице. Он уверенно шел к машине. Девушка запаниковала, в нерешительности остановившись в тени стоящего рядом дуба. Пешком его не догнать. Может, добежать до машины и побарабанить в окно? Если он околдован, это могло бы развеять чары.
Но что, если Бен не околдован? Что, если он собрался в одиночку искать рогатого мальчика? Он ведь не обязан всюду таскать за собой младшую сестру-прилипалу. Бен медленно, не включая фар, вывел машину с подъездной дорожки.
Решение пришло внезапно. Хэйзел кинулась к сараю, где среди заросшего паутиной садового инвентаря стоял ее старенький велосипед. Трясущимися руками сорвала и отшвырнула в темноту прикрученные к спицам светоотражатели, вскочила на сиденье, оттолкнулась и что есть силы закрутила педали. К тому времени, как она выехала на улицу, Бен включил фары и уже делал первый поворот.
Девушка осторожно затормозила, стараясь оставаться вне поля зрения брата, но и не терять его «Фольксваген» из виду. Жесткие ограничения скорости на проселочных дорогах могли все упростить, но нарушь он их, вдарив по газам – и на велосипеде его уже не догонишь.
Ветер развевал ее волосы, а луна, стоя высоко в небе, заливала все серебристым светом. Хэйзел казалось, будто она едет по сонному царству, беззвучному миру, где бодрствуют только они с братом. Мышцы разогрелись, последнюю усталость как рукой сняло, и она взяла такой хороший ритм, что даже не сразу заметила, как машина остановилась. Пришлось тормозить подошвой сапога о дорогу. Затащив велосипед в заросли, Хэйзел залегла среди виноградника и срубленных веток.
На спине выступил холодный пот. Она догадалась, куда идет брат – к разбитому стеклянному гробу.
Хэйзел последовала за Беном, ползя так медленно, как только могла, и надеясь, что ветки не выдадут ее своим треском. То ли она не разучилась передвигаться по лесу бесшумно, то ли Бен был слишком рассеян, но он ни разу не оглянулся в сторону сестры.
Почти что охота, только в качестве цели – собственный брат…
Ночь выдалась сырой и довольно холодной: Хэйзел выдыхала облачка пара. В подлеске шуршали и перекликались какие-то существа, прячущиеся в переплетениях надземных корней. Сова уставилась на девушку своими глазами-плошками, и Хэйзел плотнее завернулась в куртку, пожалев, что выскочила из дома прямо в пижаме.
Бен остановился около упавшего дуба. Казалось, он пытался понять, правильно ли поступил, приехав сюда, шагая взад-вперед и пиная папоротники. Хэйзел снова задумалась, должна ли она его окликнуть, дать знать, что он здесь не один…
Она представила, как говорит: «Я следила за тобой, потому что думала, будто ты околдован. Но теперь поняла: скорее всего, ты не околдован – околдованные люди не размышляют над тем, что они делают посреди леса в ночи. Прости. Думаю, мне не следовало за тобой шпионить».
Звучало вроде неплохо.
Но тут Бен, на ходу пиная листья, зашагал вглубь леса, и Хэйзел последовала за ним. Они шли до тех пор, пока не оказались в роще, где бывали сотни раз: здесь спал принц. Осколки гроба и пивных бутылок мерцали в лунном свете. Но все остальное – деревья, кусты, даже дикий виноград – было почерневшим и мертвым. Сгнило, как будто уже пришла зима. Даже вечнозеленые растения увяли. Гроб был и правда разбит. Теперь, пустым, он выглядел совершенно по-другому – как будто стал не более магическим, чем окно машины, выбитое, чтобы украсть радио. Разбившись, он стал обычным.
Бен подошел к гробу и провел рукой по металлическому краю, а потом толкнул остатки крышки, обрушившиеся с громким звоном. Он уже опустил руку внутрь, как вдруг замер и обернулся в сторону Хэйзел, как будто она неаккуратно ступила и издала слишком громкий звук.
Что искал Бен? Что он рассчитывал здесь обнаружить?
Хэйзел пообещала сама себе, что если брат попытается залезть в гроб, она выйдет из укрытия, неважно, как сильно это его рассердит.
Но он туда не полез. Бен обошел гроб, будто был так же, как и она, поражен зрелищем руин. Затем, нахмурившись, наклонился. Когда Бен выпрямился, в его руке было что-то зажато: что-то, извлеченное из гроба, что-то, блеснувшее в лунном свете, что-то, на что он глядел в явном смятении. Сережка. Дешевенькое колечко, покрытое зеленой эмалью, пропажи которого Хэйзел даже не заметила.
На ум немедленно пришло множество отговорок.
Может, Хэйзел потеряла ее в ночь вечеринки – но это не объясняло, почему сережка оказалась внутри гроба, под стеклами. И она была почти уверена, что надевала их на следующий день. Окей, имеется объяснение даже получше: у какой-то другой девушки есть такие же сережки, и это она потеряла одну.
Хэйзел допускала, что могла иметь некоторое отношение к исчезновению рогатого мальчика, но какая-то ее часть отказывалась в это верить. Теперь же ей пришлось поверить. Все придуманные ею объяснения разбивались о факты.
Девушку начала бить дрожь. Разве она не ругала себя за то, что не упускала ни единого шанса попасть в беду? Что ни перед чем не останавливалась, воплощала все самые дурные идеи, целовала всех парней? Что расковыривала любую болячку? Что нарочно гнала от себя грусть? Что обламывала все ногти, которые можно было сломать, и несла любой вздор, когда стоило помолчать? Что непременно заключала глупые сделки? Очевидно, это тоже было ее рук дело – даже если она не могла ничего вспомнить.
Через пару минут Бен, шепча ругательства себе под нос, двинулся к машине. Хэйзел прижалась к дереву, дожидаясь, пока он пройдет. Пока уймется сбившееся дыхание. Девушка по-прежнему не знала, что рассказать Бену, но у нее еще было время подумать – по крайней мере, до утра.
Хэйзел пошла за велосипедом. Он лежал там, где она его оставила: скрытый в зарослях винограда, которые, казалось, его поглотили. Хэйзел вытащила его, выкатила на дорогу и принялась крутить педали – далеко впереди горели задние фары «Фольксвагена».
Он явно ехал домой, поэтому Хэйзел больше не старалась держать темп. Вместо этого девушка сосредоточилась на том, что собиралась делать дальше.
Она отдала семь лет своей жизни Ольховому королю. Может, если она отправится в полнолуние к боярышнику в каменном кругу, то сможет заключить новую сделку, чтобы получить ответы? Или найдет, где проходит пир Ольхового короля, и напрямую спросит, что он собирается с ней делать.
Хэйзел даже быстрее закрутила педали, воображая, что ему скажет, когда увидела в канаве тело. Это была девушка – бледные ноги раскинулись в грязи, каштановые волосы намокли в луже. Над телом кто-то склонился: кто-то с каштановыми волосами, закрывающими глаза, и длинными изогнутыми рогами.
Хэйзел вздрогнула и потеряла равновесие.
Велосипед завихлялся. Все произошло так быстро, что Хэйзел не успела спохватиться и выровнять его. Мгновение назад она еще петляла по дороге, а в следующее уже растянулась на ней.
Рогатый мальчик наблюдал, как она падала, но выражение его лица, освещенного лунным светом, было невозможно разгадать.
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9