Глава четырнадцатая
«Вервольф» действует
…10 или 11 апреля 1945 года в отдел контрразведки Смерш 5 армии был доставлен задержанный контрразведчиками одной из дивизий зам. полицай-президента Кёнигсберга, который сообщил, что по дошедшим до него косвенным данным в подземных бункерах затаились специальные отряды эсэсовцев… что по указанию Э. Коха в Кёнигсберге и его окрестностях созданы надежно замаскированные тайники, где спрятаны громадные ценности, вывезенные с советской территории, в том числе Янтарная комната…
Из записки Владимира Ананьевича Боярского, бывшего начальника разведки 5-й армии. 20 декабря 1984 года
Июль 1945 года. Лето было в самом разгаре. Казалось, опаленная войной земля стремилась как можно быстрее воспрянуть из пепла, гари, черной копоти, покрывшей все вокруг. На территории бывшего имения нацистского гаулейтера развернулось подсобное хозяйство гвардейского стрелкового полка. С близлежащих хуторов, покинутых местными жителями, собрали уцелевший после апрельских боев домашний скот, несколько десятков лошадей, которые были размещены в полуразрушенных постройках Гросс Фридрихсберга. Во фруктовом саду, чудом уцелевшем среди обугленных деревьев парка, созрел хороший урожай яблок, слив и черешни. Прикомандированные солдаты и несколько местных жителей восстанавливали теплицы и огород, заготавливали корм для коров и свиней, пытались починить разрушенный водопровод и дренажную систему. Так что у майора Борисова, боевого офицера, прошедшего войну от Старой Руссы до Пиллау, а теперь вопреки его воле назначенного начальником подсобного хозяйства, дел было невпроворот.
Прошла кровавая круговерть боев — и наступило долгожданное расслабление. Борисов вдруг неожиданно для себя вспомнил, что он — бывший студент четвертого курса исторического факультета Московского университета. Память все чаще возвращала его в предвоенное время: семинары, лекции, студенческий кружок по изучению истории большевизма, туристский поход в июне сорок первого по маршруту Москва — Кубинка — Москва под лозунгом «Сегодня в походе — завтра в бою», вечеринки, драматический кружок… Все это было так давно, что казалось Борисову неправдоподобным. Но здесь, в Германии, он снова почувствовал себя историком-исследователем… Дело в том, что вот уже несколько дней он был захвачен идеей найти ценности, спрятанные фашистами перед штурмом Кёнигсберга.
А началось так: старый немец, безуспешно ремонтирующий насос, который качал воду из артезианской скважины, рассказал ему, что год назад здесь велись большие строительные работы, результатов которых практически не видно. Борисов знал, что на месте хозяйства раньше находилось имение «палача украинского народа Эриха Коха», по указанию которого многие сооружения были взорваны перед приходом наших войск, а все сельскохозяйственные животные умерщвлены каким-то сильнодействующим ядом. Борисов не обратил бы особого внимания на болтовню старика, если бы через пару дней немка Элизабет, которую наши солдаты звали Лизой, не рассказала майору о том, как «наци» что-то прятали в районе имения. Об этом ей по секрету поведал ее школьный товарищ перед уходом в фольксштурм. Его дядя, правительственный директор отдела культуры Оберпрезидиума, якобы знал, что какие-то ценности из музеев Кёнигсберга, упакованные в ящики, были вывезены из города в район Гросс Фридрихсберга, после чего их следы затерялись в суматохе последних месяцев.
Борисов стал выяснять у оставшихся немцев, что они знают о пропавших сокровищах. Большинство жителей, подавленные катастрофическими событиями весны, потерявшие близких и настороженно относящиеся к победителям, как правило, отмалчивались. Некоторые старательно заверяли майора в своей лояльности по отношению к Красной Армии, наперебой ругали Гитлера и Геббельса, проклинали войну и настойчиво повторяли, что кроме своего хозяйства и дома ничего не видели и ничего не знают. Были и такие, которые бросали злые, ненавидящие взгляды на советского офицера, шипя сквозь зубы проклятия. От немца-инвалида, потерявшего ногу под Тобруком в 1942 году, Борисов узнал, что неподалеку отсюда на хуторе рядом с окружным шоссе живет бывшая кухарка Коха — Магда, которая уж наверняка может сообщить «герру майору» интересующие его сведения.
Из справки А. В. Максимова
«Местечко „Фридрихсберг“»
«…Первый начальник подсобного хозяйства нашей воинской части был по званию майор, хорошо говоривший по-немецки. По описанию он был человек всесторонне развитый, любопытен и внимателен к каждой необычной детали поведения хуторян. Некоторых принял на работу с тем, чтобы с их помощью раскрыть тайну… Через них он нашел бывшую кухарку Э. Коха. Но расположить ее к себе ему не удалось. Она была дерзка, надменна и до предела ненавидела победителей».
Магда оказалась худощавой немкой приятной наружности. Она настороженно встретила офицера, долго слушала его разъяснения и вопросы, но на каждый из них давала отрицательный ответ. Она не отпиралась, что работала у Коха, о чем, собственно, как она сказала, ее уже допрашивали в «эн-ка-вэ-дэ». Теперь она живет здесь у родственников и занята единственно тем, где бы достать продукты, так как не сомневается, что скоро наступит голод и все жители вымрут на радость победителям. Она именно так и сказала: «на радость победителям». Борисов пытался убедить Магду в том, что Красная Армия не воюет с населением, а теперь, когда война уже закончилась, все скоро войдет в норму и наступит новая жизнь.
Когда уже в который раз на вопрос Борисова о строительных работах в имении Коха Магда ответила «не знаю», майор повысил голос и пригрозил ей, что, если она ему не скажет все начистоту, ей придется снова побывать в «эн-ка-вэ-дэ», и тогда неизвестно, чем это закончится. Немка резко встала, бросила ненавидящий взгляд на Борисова и отрывисто сказала, что «даже если ее будут пытать, она ничего не скажет». Разговор был окончен.
На свой страх и риск Борисов решил начать поиск сокровищ сам. Он доложил об этом по команде. Там от Борисова только отмахнулись, сказав, что поиск материальных ценностей — дело трофейных команд, а он пусть занимается своим делом — разводит свиней, доит коров и собирает яблоки. Борисов пытался дозвониться командиру 31-го отдельного трофейного батальона капитану Беляеву, но тот был в отъезде. Знакомый офицер из восьмой районной комендатуры посоветовал Борисову связаться с неким майором Цырлиным, членом бригады Комитета по делам культпросветучреждений, которая проводила работу по розыску ценностей, похищенных фашистами в Советском Союзе. С большим трудом Борисову удалось дозвониться в политуправление фронта и переговорить с Цырлиным. Но тот, казалось, совсем не реагировал на доводы майора и, сославшись на то, что занят делами более важными, переадресовал Борисова снова к трофейщикам. При этом Цырлин упомянул о разносе, недавно учиненном генералом Галицким, который запретил вывозить что-либо из Кёнигсберга.
Из дневника А. Я. Брюсова. 8 июля 1945 года
«…8/VII. Третьего дня приехал в Кёнигсберг ген. Галицкий, армия которого принимает В. Пруссию. Он собрал совещание всех командированных и в резкой речи обозвал всех „барахольщиками“, заявил, что не даст вывезти из города ничего, что снимет посты (!) со всех складов и т. д… Речь была грубой… (далее следует несколько зачеркнутых строчек. — Авт.). Итак, наша работа, по-видимому, пройдет впустую. Вещи мы упакуем, но сохранятся ли они — маловероятно… При таких условиях нет смысла дальше оставаться в В. Пруссии…»
Тогда Борисов решился провести самостоятельное обследование бывшего имения гаулейтера. Для начала он внимательно осмотрел вместе с солдатом-сапером всю территорию имения, включая заросли в парке и болотистую низину рядом с прудами. Борисова поразили некоторые сооружения, на которые он совсем недавно даже не обращал внимания. Во-первых, непонятного назначения резервуар на территории парка. Поначалу казалось, что это плавательный бассейн, строительство которого не успели закончить по каким-либо причинам. Но конфигурация отдельных бетонных узлов сооружения вызывала сомнения в том, что это спортивно-оздоровительный объект — уж слишком замысловатым был профиль некоторых бетонных плит. Земляные брустверы, бетонные и кирпичные конструкции, глубокие колодцы с металлическими скобами и трубами-ответвлениями — все это тоже порождало ряд вопросов.
Еще большая неожиданность подстерегала Борисова, когда он попытался привести в действие повторный механизм, установленный в одном из колодцев неподалеку от озера. Повернув с трудом поддающееся ржавое колесо-штурвал, они с солдатом заметили, как с шипением убывает вода в водоеме. Прошло несколько минут, и полностью обнажилось усеянное ржавым железом и каким-то тряпьем дно озера. Вода ушла в сливное отверстие, аккуратно обложенное со всех сторон ровным булыжником, как будто это было не озеро, а громадный искусственный резервуар. На следующий же день вода опять наполнила озеро через систему шлюзов и достигла прежнего уровня. «Да, мастаки эти фрицы на всякого рода технические хитрости», — думал Борисов.
В те же дни рабочие подсобного хозяйства и прикомандированные солдаты вдруг обнаружили в одной из комнат железобетонного бункера под завалом из досок и сломанной мебели несколько ящиков с дорогой фарфоровой посудой, столовым серебром, свернутыми в тюки коврами, изрядно подпорченными сыростью. К всеобщей радости там оказалось и три ящика с коньяком и водкой. Особое впечатление на всех произвели затейливые высокие бутылки традиционной восточнопрусской водки «Беренфанг» — смеси спирта, меда и хвои. К сожалению, Борисов узнал о находке слишком поздно и смог конфисковать у солдат лишь несколько бутылок да пару тарелок с изображением кораблей древних викингов.
Как стало известно, солдаты автобата, дислоцировавшегося в развалинах форта «Фридрих-Вильгельм III», что в четырех километрах от хозяйства Борисова, нашли среди кип немецкого обмундирования и тряпья, лежавших навалом в одном из казематов форта, тонкую янтарную пластину размером с офицерский планшет. Недолго думая, они распилили ее на узкие полоски. Завидные мундштуки получились из этой пластины — гордость курильщиков и очень ценный предмет обмена. На один янтарный мундштук можно было выменять дюжину ручных часов или хромированную, отделанную перламутром губную гармонику.
Борисов все свободное время проводил в поисках, вызывая усмешки командиров и товарищей по службе. Только один раз офицера немного встревожили слова немца-инвалида, работавшего в хозяйстве. Он сказал, что очень уважает «герра майора», ценит его доброе отношение к «нации побежденных», но просит его отказаться от поисков ценностей, так как не всем это нравится. «На свете, герр майор, плохих людей гораздо больше, чем хороших, и я бы не хотел, чтобы у Вас были неприятности», — этой фразой немец закончил разговор и удалился, опираясь на самодельный костыль. Борисова смутило лишь упоминание немца о каких-то «плохих людях», которым не нравятся его поиски. Слова эти звучали как предупреждение и скрытое предостережение, и майор подумал о том, что действительно, наверное, есть среди немцев такие, которые знают о месте захоронения ценностей, а может быть, даже специально оставлены оберегать их от возможных попыток обнаружения. «Надо будет завтра обязательно сообщить об этом разговоре в Смерш», — решил Борисов.
Конечно, не искушенный в тайном противоборстве спецслужб, Борисов не мог знать, что Кёнигсберг, в котором уже молчали пушки, был буквально наводнен агентурой, оставленной Главным управлением имперской службы безопасности. Еще задолго до начала боевых действий на территории Восточной Пруссии в ничем неприметной кёнигсбергской школе имени Йорка, располагавшейся на одноименной улице в кёнигсбергском районе Закхайм, дислоцировалась военно-разведывательная диверсионная школа, руководство которой осуществлял некий Гюнтер Бааль — профессиональный военный разведчик, работающий в СД. Набор в школу производился через систему партийных ячеек НСДАП и находился под строгим контролем крайслейтера Вагнера. В течение трех месяцев молодые немцы, фанатично преданные фюреру, изучали с опытными преподавателями тактику тайной борьбы — агентурную работу, диверсионную и разведывательную деятельность.
По прямому указанию Коха спецподразделение СД сформировало из выпускников школы около сорока подпольных групп «Вервольфа» и так называемых «Эдельвейс-пиратов», в которых шестнадцати-семнадцатилетние мальчишки из «Гитлерюгенда», присягнув на верность Адольфу Гитлеру, готовы были пойти на самопожертвование во имя пресловутых идей национал-социализма. После кровопролитных апрельских боев и падения города-крепости в нем осталась агентурная сеть, руководимая тщательно законспирированными резидентурами СД. Для ведения боевых операций члены групп «Вервольфа» были снабжены личным оружием, боеприпасами, подрывными средствами, радиостанциями. В специально замаскированных бункерах и заранее обусловленных местах оставлялись склады продовольствия и вооружения. Именно деятельностью подпольных нацистских групп объясняется то обстоятельство, что в совершенно опустошенном городе с полностью деморализованным населением в первые мирные месяцы отмечались частые случаи убийства советских солдат, поджоги складов и порчи военной техники. Нередко кёнигсбергская оперативная группа «Смерш» Краснознаменного Балтийского флота или армейские подразделения НКВД выявляли целые осиные гнезда фашистского подполья. И только через пару лет, когда из Калининградской области уехали последние немецкие жители, закончилась тайная война террора и диверсий.
Из книги Фрайгера Рута
«Вервольф. Осколки коричневой империи».
Москва, 2007 год
«„Вервольф“ не был мифом. Это был последний идеологический оплот нацистского режима… „Вервольфы“ взрывали мосты, расправлялись с советскими и союзническими офицерами, расстреливали из засад транспортные колонны, разрушали здания, где располагались новые органы власти… В 1945 году, после крушения рейха, „вервольфы“ превратились в форменных линчевателей… Их жертвой мог стать фактически любой, кто хотел поспособствовать налаживанию мирной жизни в новых, послевоенных условиях».
Но ничего этого, конечно, майор Борисов не знал, а рядом с ним, кроме немцев, не нашлось людей, которые могли бы предостеречь его от опасных поисков. Поэтому и случилось то, что должно было случиться. Активность советского майора не осталась без внимания «сторожевой агентуры» СД или фанатиков из «Вервольфа», и те сделали свое черное дело, чтобы сохранить тайну, которая должна была уйти в небытие вместе с гибелью Третьего рейха.
Из беседы с писателем А. Васильченко на тему:
«Партизаны Третьего рейха». Радио «Эхо Москвы».
26 ноября 2006 года
«…Где-то после 1945-го, к 1946 году это были мелкие вылазки, в основном сводившиеся к подрыву мостов, обрезанию линий связи, убийству… отдельных милиционеров. В мае — июне 1945-го — огромное количество диверсионных вылазок из руин, большое количество погибших советских солдат и… немецких антифашистов, готовых к сотрудничеству».
Труп майора с обезображенным лицом и колотыми ранами на груди и руках был найден в дальнем конце парка, там, где в каменном заборе зияла большая пробоина, а на дороге стоял обгоревший остов немецкой самоходки. Военврач, осматривавший бездыханное тело, сделал заключение, что смерть Борисова наступила от удушения, а раны на лице и теле были нанесены незадолго до смерти. «Видимо, пытались у него что-то узнать», — предположил врач. Старший лейтенант отдела контрразведки «Смерш», выехавший на место происшествия сразу по поступлении сигнала об обнаружении трупа, подумал, слушая военврача: «А что, собственно, он такого мог знать, этот майор Борисов, начальник подсобного хозяйства стрелковой дивизии, — разве что количество коров и свиней в хозяйстве?» И, не вдаваясь в подробности, составил соответствующую докладную записку.
* * *
Спустя год в этих же местах произошло еще одно крайне странное событие, очевидцами которого были два человека — мать и дочь Дороховы. Об этом стало известно в 1962 году, когда в редакцию газеты «Калининградская правда» пришло письмо из Ленинграда.
Из письма Дороховой в редакцию газеты
«Калининградская правда». 1 мая 1962 года
«Уважаемые товарищи! Прочитав книгу В. Дмитриева и В. Ерашова „Тайна янтарной комнаты“ и узнав о розысках в районе г. Кёнигсберга немецких подземных сооружений, мы вспомнили об одном случае, который на всякий случай решили Вам описать…»
Далее следовала какая-то даже немного жуткая история с элементами мистики. Судите сами.
В августе 1946 года Раиса Ивановна с дочерью Леной приехали в Кёнигсберг, с 4 июля называвшийся уже именем «всесоюзного старосты», чтобы немного отдохнуть. Приехали из превращенного в руины Минска, куда возвратились после четырехлетней эвакуации. Их дом на улице Карла Маркса чудом оказался цел, и они с дочерью постепенно начали налаживать нелегкий послевоенный быт. На лето их пригласил к себе брат Раисы Ивановны, направленный в начале 1946 года на восстановление кёнигсбергского мельничного комбината. Брат писал, что хотя город весь разрушен и находится в страшном запустении, он поможет сестре с племянницей, и они не пожалеют о месяце, проведенном у него в гостях. При этом он намекал, что родственники даже смогут кое-что привести из продуктов домой в Минск.
Устроились мать и дочь в пустующей пока комнате двухэтажного дома на Текстильной улице. Квартиры здесь занимали сотрудники комиссии по приему, размещению и хозяйственному устройству переселенцев отдела областного управления по гражданским делам, а также специалисты различного профиля, прибывшие вместе с семьями восстанавливать объекты целлюлозно-бумажной, лесной и пищевой промышленности.
Дом был добротный, с большим садом, огороженный невысокой резной железной оградой, двумя подземными гаражами, детской площадкой с качелями и чудом уцелевшей гипсовой фигуркой смешного гномика. Но особенно интересны были рельефные орнаменты на межоконных проемах. На коричневой керамической плитке выделялись миниатюрные изображения всевозможных животных и рыб, маленьких амурчиков с луками и стрелами, каких-то причудливых фигурок. Часто повторялись изображения весов и раков с растопыренными клешнями. На металлической решетке у калитки со сломанным электрическим замком висела еще табличка с немецким названием улицы — «Брюннэкаллее».
Весь июль лили проливные дожди. В августе немного распогодилось, но дни были хмурыми. До отъезда оставалось совсем немного времени, когда погода вдруг резко переменилась, наступили теплые солнечные дни.
Раиса Ивановна узнала от женщины из квартиры напротив, жены начальника какой-то строительной конторы, что неподалеку отсюда есть несколько озер, куда все ходят купаться. Вода в этих озерах была чистая, не в пример запущенным городским каналам и прудам, которые еще весной сорок пятого года оказались забитыми трупами людей и животных, завалены всяким мусором и обломками рухнувших зданий.
Они несколько раз ходили на озеро мимо высокой полуразрушенной кирхи с остроконечным шпилем, мимо аккуратных одноэтажных домиков, каким-то чудом сохранившихся среди черных от копоти остовов зданий. За окружной дорогой, обсаженной липами, начиналась тропинка, вьющаяся между кустов, огибающая небольшие овраги и заросшие тростником болотца. Чуть дальше она выходила к каналу и шла уже вдоль него прямо до водоема, который все называли Филипповым озером. Народу здесь было мало, несмотря на жаркий день. Стайки ребят ныряли с возвышающегося над водой бетонного мола, несколько женщин, похоже немок, молча стирали белье, складывая его в высокие металлические баки.
Вдоволь накупавшись и полежав на горячем песке, Раиса Ивановна решила, что пора возвращаться домой. Лена еще немного поплавала недалеко от берега, затем тоже выбралась на песок. Хотя жара еще не спадала, чувствовалось, что день близится к вечеру. На тропинке между кустов акации показалась группа подростков, с громким смехом приближавшихся к месту, где сидели мать и дочь. Один из них, долговязый, что-то сказал, указывая на Лену. Шпана разразилась громким хохотом. Раиса Ивановна почувствовала, что нужно срочно уходить отсюда, дабы избежать столкновения с парнями. Подхватив узелки с полотенцами и мылом, они с Леной чуть не бегом бросились в спасительные заросли. Позади раздался озорной мальчишеский свист…
Этой дорогой они к озеру никогда не ходили. Тропинка обогнула песчаный карьер, спустилась с пригорка и влилась в узкую дорогу, мощенную большими бетонными плитами. С одной стороны было широкое поле, за ним виднелись уцелевшие после войны коровники и сараи расположенного здесь хутора, с другой — небольшая березовая рощица. Место оказалось довольно пустынное, немного даже жуткое, потому что рядом с дорогой Раиса Ивановна заметила вдруг ржавый остов сгоревшего тупорылого грузовика, а чуть поодаль — торчащий из земли бетонный колпак с узкими щелями, таких повсюду натыкано было множество. Сразу стало как-то не по себе. Вспоминались страшные рассказы о бандах, ночью бродящих в окрестностях города, а днем прячущихся в подвалах разрушенных домов и пустующих немецких бункерах. Всплыл в памяти леденящий душу рассказ брата о шайке бандитов, нападавших на людей среди бела дня и убивавших всех одинаковым приемом — перерезая горло опасной бритвой.
Раиса Ивановна, таща Лену за руку, почти уже бежала по дороге, однако очень скоро они выдохлись и, тяжело дыша, остановились у какой-то каменной стены, тянущейся вдоль дороги. В нескольких местах в стене были проломы и через них виднелась брусчатка мостовой. «Значит, мы добрались до города», — подумала Раиса Ивановна. И тут Лена до боли сжала ее руку. Мать посмотрела в испуганные глаза дочери и, обернувшись, увидела нечто странное… В стороне от дороги спиной к ним стоял высокий мужчина с мешком за спиной. На нем были грязно-серые брюки немецкого покроя и старый рваный пиджак, явно с чужого плеча. Мужчина что-то внимательно рассматривал в густой траве. В руке он держал какую-то бумажку, временами пристально поглядывая на нее, как бы сверяя нарисованное или написанное на ней с тем, что он видел в траве. Проследив за взглядом незнакомца, Раиса Ивановна заметила торчащую на полметра из земли металлическую трубу. Из ее чуть расширяющейся горловины… шел легкий дымок. Это было так неожиданно и необычно, что Лена даже вскрикнула: «Ой, мама!»
Мужчина, вздрогнув, резко обернулся, сунул бумагу во внутренний карман пиджака. Мгновение он с перекошенным от злобы лицом пристально смотрел на женщину с девочкой, потом, издав какой-то нечленораздельный звук, резко прыгнул в сторону и исчез в кустах. С минуту слышался его удаляющийся топот и хруст ломаемых веток. Затем наступила тишина.
Раиса Ивановна долго не могла опомниться. «Что же это было?» — думала она, крепко прижимая дочь к себе. Что так напугало их в поведении незнакомца? Когда они немного успокоились и подошли к пролому в каменной ограде, дочь неожиданно проговорила: «Мама, это был немец. Я слышала, как он выругался по-немецки. Я это точно знаю». У Лены по немецкому всегда было «отлично».
И не сговариваясь, мать и дочь посмотрели еще раз на то место, где несколько минут назад стоял незнакомец. Из трубы по-прежнему вился сизый дымок…
Через два дня Раиса Ивановна и Лена уехали домой, в Минск. Больше им никогда не довелось побывать в Калининграде. Сообщая о странной встрече в газету, Дорохова признавалась, что не имеет никакого представления о том, где точно находится место с торчащей из земли металлической трубой. Судя по описанию Раисы Ивановны, оно расположено как раз неподалеку от развалин дома Коха в Гросс Фридрихсберге.
Значит, какой-то неизвестный, возможно немец, спустя год и четыре месяца после окончания войны предпринимал попытку установить местонахождение подземного объекта, пользуясь для этого самым примитивным способом: бросая в попадающиеся среди кустов вентиляционные отверстия зажженные предметы и тем самым определяя наличие значительных полостей под землей. Кто это мог быть? Бывший житель Кёнигсберга, желающий поживиться каким-либо сохранившимся в подвалах скарбом, или специально оставшийся в городе агент, наблюдающий за сохранностью сокровищ, спрятанных в секретных бункерах гитлеровских спецслужб? Ответа на этот вопрос, естественно, нет.
Однако достаточно хорошо известно, что один из органов немецкой фронтовой разведки под названием «Татост-1», подготовивший в своей спецшколе в восточнопрусском местечке Гросс Раум сотни диверсантов для действия в тылу противника, оставил в районе Кёнигсберга несколько групп по пять-девять человек «на длительное оседание». Неподалеку от местечка Альте Клаутен в густом лесу в стороне от дорог уже после войны советскими контрразведчиками были обнаружены специальные тайники и замаскированные укрытия, оборудованные всем необходимым для тайной работы в тылу. Поиски и разоблачение фашистской агентуры в районе Кёнигсберга продолжались в течение нескольких месяцев. Нередко при арестах гитлеровские головорезы, выдававшие себя за жителей города или чаще всего за оказавшихся на территории Восточной Пруссии литовцев или поляков, оказывали ожесточенное сопротивление, отстреливаясь от наседавших контрразведчиков в блокированных домах и подвалах. Конец, как правило, был один — бандиты-фанатики пускали себе пулю в лоб, предпочитая погибнуть, нежели попасть в руки советских властей, что само по себе уже предрешало для них печальный и неизбежный исход.
Вместе с тем доподлинно известно, что часть уничтоженной гитлеровской агентуры выполняла специальные задания по отслеживанию обстановки вокруг тайных укрытий крупных материальных и культурных ценностей, по сбору и накоплению информации обо всех русских, проявлявших интерес к охраняемым спецобъектам, или о немцах, готовых сотрудничать с советской администрацией и помогать ей в розыске ценностей. К сожалению, за всю историю поисковой работы эти данные не стали достоянием исследователей, не послужили основой для качественной проработки версий о возможном местонахождении Янтарной комнаты и других художественных ценностей. Остается только надеяться, что когда-нибудь приоткроются двери специальных хранилищ и станут доступны для поисковиков точные факты, способные, наконец, внести ясность в некоторые обстоятельства скрытой борьбы за овладение тайной местонахождения похищенного достояния человечества.
