Глава двенадцатая
В каменной западне
Приблизиться к цели — еще не значит достигнуть ее: не дойдя одного шага, можно встретить пропасть, которую не перейдешь…
Луи Огюст Бланки, французский политический деятель (1805–1881)
Вот уже более сорока лет, как на калининградской земле отсутствует хоть какое-нибудь напоминание о том, что в самом центре города стоял некогда поражавший воображение современников Королевский замок. На его месте сейчас известная каждому калининградцу большая площадь с фонтанами и цветниками перед массивным, недостроенным и теперь уже никому не нужным зданием-монстром — символом ушедшей советской эпохи. Так и не состоявшийся Дом Советов стоит бесполезной громадой, и никто не знает, что делать с ним, разоренным, опустошенным, брошенным. Сколько стоять колоссу, одному Богу известно. И остается только надежда на то, что кому-нибудь придет в голову гениальная идея и будет найдено удачное решение, которое сможет вдохнуть в него новую жизнь.
Автор этих строк, как, впрочем, и многие калининградцы, конечно, помнят, как выглядело это место полвека назад: тогда здесь не было еще ни гостиницы, ни безвкусных, похожих на фабричные корпуса, махин торговых комплексов, ни эстакадного моста через Преголю. Среди громадного пустыря, лежащего между пятиэтажками, возвышались зловещие руины Королевского замка.
К середине шестидесятых годов от замка действительно остались лишь развалины. В 1954 году была взорвана угрожающая рухнуть стометровая колокольня, в 1955-м — подорваны стены северного и южного крыльев замка, а кирпич стал использоваться для изготовления строительных блоков. До 1956 года, когда разрушение Королевского замка было временно приостановлено, на его территории работала камнедробильная установка, превращавшая в пыль старинный кирпич с острова Эзель. Спустя годы стало известно, какая острая дискуссия развернулась в это время в связи с намечаемой окончательной разборкой руин. Мы знаем и о письме Брежневу главного архитектора города В. В. Ходаковского, и об активной позиции писателя В. П. Ерашова, архитектора В. Еремеева, участника штурма Кёнигсберга Г. Зуева, и о выступлении первого секретаря обкома Н. С. Коновалова, энергично поддерживавшего на собрании актива в декабре 1965 года планы уничтожения «фашистского замка». Так или иначе, но с 1966 года начались плановые работы по ликвидации сохранившихся частей сооружения: подрывались башни и стены, обрушивались своды, разбирались на кирпич и камни горы обломков… Замку оставалось жить считанные месяцы.
Именно в это время мне, тогда еще московскому школьнику-старшекласснику, довелось побывать в Калининграде и оказаться в центре событий, которые надолго запали в память, определив во многом тот жгучий интерес к прошлому этого города, который сопровождает меня и в зрелые годы. Поскольку обстоятельства моего давнего знакомства с Королевским замком имеют прямое отношение к рассказу о древнейшей части тевтонской твердыни и связанными с нею версиями об укрытии художественных ценностей, давайте пытаемся окунуться в весенний день 1967 года, когда мы, двое шестнадцатилетних ребят-одноклассников, учеников 427-й московской школы Андрей Пржездомский и Володя Черный сидели на боковых местах в самом конце плацкартного вагона скорого поезда № 29.
Внизу под откидным столиком стояли на полу наши спортивные сумки, на плече у меня висела старая потертая папина полевая сумка с оттопыренным клапаном, а Володя сжимал в руках футляр старенького «ФЭДа». С каждой минутой мы приближались к цели, которой жили последние месяцы школьной жизни и которой были посвящены наши разговоры на переменах, множество записей и рисунков на последних страницах школьных общих тетрадей.
За окном уже мелькали пригороды большого города. Земля, освободившаяся от снежного плена, была покрыта мусором. Повсюду у заборов, у стен покосившихся сараев еще виднелись пласты почерневшего снега. Поезд замедлил ход. Рядом замельтешили пути со стоящими на них составами и отдельными вагонами, станционные постройки, длинные кирпичные сараи под черепичными крышами. За частоколом еще голых деревьев виднелись городские здания, улицы. Вдали медленно проплывали две высокие колокольни — одна с округлым черепичным куполом, другая — готическая, с зияющей на месте бывших когда-то часов пробоиной. Много позже первая из них, именовавшаяся Лютер-кирхой, была взорвана и на ее месте до сих пор пустота, а вторая — бывшая Кирха Святого Семейства — стала Калининградским органным залом.
Пассажиры, нагрузившись вещами, стали проталкиваться к выходу в тамбур, запрудили проход. Медленно наплывало здание вокзала, поезд тихо въезжал под застекленную крышу перрона. С двух сторон появились платформы с суетящимися на них фигурами встречающих и носильщиков, спешащих к пребывающему московскому поезду.
Под гулкой крышей вокзала, сквозь открытые окна вагона, впустившие запахи весенней свежести, мазута и какого-то специфического станционного духа, зазвучало: «На вторую платформу первого пути прибывает скорый поезд номер двадцать девять, следующий из Москвы». Состав проехал еще немного, заскрипели тормоза, вагоны слегка дернулись, и поезд застыл на месте. Пассажиры засуетились, стали выходить на платформу. Возгласы встречающих, крики носильщиков «Посторонись!» слились в однообразный гул.
Мы выбрались из общей толкотни, спустились на платформу, с интересом озираясь по сторонам. В этом городе нас никто не мог встречать, и, постояв немного, мы с Володей направились к спуску в тоннель, ведущий в город…
Калининград давно будоражил наше воображение. В свои шестнадцать лет мы уже были достаточно хорошо осведомлены в истории и знали, что земля, именуемая ныне Калининградской областью, совсем еще недавно, каких-нибудь двадцать с лишним лет назад, проклиналась всем человечеством, так как являлась частью страны, которая породила страшное чудовище XX века — германский фашизм. Это была та самая Германия, вернее восточная ее окраина, откуда прусская военщина испокон веков осуществляла свою агрессию на Восток. Со времен псов-рыцарей захватчики несли отсюда народам Польши, Литвы, России кровь, слезы и смерть. Но мы знали также, что никакие кровавые события истории не способны были стереть в памяти людей страницы прошлого, связанные, например, с именем Канта, Бесселя, Эйлера, пребыванием в Кёнигсберге выдающихся россиян, созданием незаурядных архитектурных памятников…
Калининград привлекал не только своей многовековой историей, но и возбуждал воображение своим необычным видом: во второй половине шестидесятых годов среди множества новостроек сохранилось еще немало развалин — излюбленных мест для игр калининградских мальчишек и паломничества киностудий, снимавших фильмы о войне. К тому же в это время газеты запестрели броскими заголовками: «Тайна Янтарной комнаты», «Судьба сокровищ, награбленных фашистами в СССР», «Будет ли раскрыта тайна Янтарной комнаты?» Дело в том, что в феврале 1967 года неожиданно заявил о себе… Эрих Кох, бывший гаулейтер Восточной Пруссии и имперский комиссар обороны.
Из статьи Ю. Пономаренко «Признания Коха.
Тайна похищения Янтарной комнаты приоткрывается».
26 февраля 1967 года
«ВАРШАВА. 25 февраля (по телефону от соб. корр.). Польские газеты принесли сегодня сенсационное сообщение: заговорил военный преступник Эрих Кох, приговоренный польским судом к смертной казни и доживающий свой век в тюрьме. Бывший гаулейтер… приоткрывает тайну грабежа неповторимых ценностей искусства в Советском Союзе, среди которых находилась Янтарная комната из Пушкина, оцененная знатоками в 50 миллионов долларов.
— Янтарная комната, которую ищут более двадцати лет, спрятана в Калининграде, — заявил Кох…
Не кто иной, как именно Кох отдал приказ вывезти Янтарную комнату из Пушкина в Кёнигсберг (ныне Калининград) в его личное распоряжение, где она находилась до 1944 года.
Когда начались налеты советской авиации на Кёнигсберг, произведения искусства, в том числе и Янтарная комната, были упакованы в ящики и скрыты в подвалах замка. Немного позже город окружили советские войска. Кох отдал распоряжение спрятать награбленные богатства с особой тщательностью…»
Во всех статьях со ссылкой на бывшего гаулейтера и беседовавшего с ним польского журналиста Славомира Орловского говорилось о том, что Янтарная комната спрятана в бункере возле кирхи, расположенной неподалеку от школы Песталоцци в районе Понарт. Но и Королевский замок фигурировал во всех сообщениях, навеивая романтические настроения и пробуждая фантазию. Кроме того, перед поездкой нам удалось прочитать повесть Дмитриева и Ерашова «Дело о Янтарной комнате» с ее захватывающим полуфантастическим сюжетом, где действие в основном разворачивалось именно в развалинах замка. Словом, у нас с Володей было все для того, чтобы с трепетным чувством ожидать необычных приключений.
Из дневниковых записей A. C. Пржездомского.
22 марта 1967 года
«…Все устроилось самым наилучшим образом. Директором Дома пионеров на Молодежной оказалась миловидная женщина, которая, получив рекомендательную записку, доброжелательно встретила нас, тут же пригласила коменданта, и он определил нас на „постой“ в небольшую комнату на втором этаже — раздевалку кружка бальных танцев. На полу появились два толстых матраца, на стуле — стопка чистого постельного белья и полотенца. В руке у меня — ключ от комнаты. Наши обязательства сводятся лишь к тому, чтобы никого из посторонних не приводить в Дом, да и самим засветло возвращаться из города. Таким образом, уже через пару часов после приезда мы оказались устроенными и свободными для приключений…»
Надо сказать, что к поездке мы готовились основательно, но город совсем не знали, а в продаже тогда просто не могло быть каких-либо планов или схем Калининграда — города, закрытого для посещения иностранцами, в котором было много военных объектов и предприятий оборонки. Поэтому было решено ориентироваться по имеющемуся плану Кёнигсберга 1906 года из «Путеводителя по Германии» Карла Беддекера, который я купил в букинистическом магазине на Литейном в Ленинграде. Насколько это оказалось сложным, а зачастую даже невозможным, стало ясно очень скоро, когда мы убедились, что центр города претерпел сильнейшие изменения и очертания плана в большинстве случаев не соответствовали нынешнему состоянию: там, где раньше проходила улица и стояли дома, — либо высились совершенно другие, не совпадающие со старой планировкой пятиэтажки, либо место было совершенно голым, как поле с поросшими бурьяном холмиками на месте фундаментов. И лишь трамвайные линии да брусчатка мостовых пролегали там, где они обозначались на карте — на месте старых улиц и переулков.
Полчаса езды на трамвае, юрком и раскачивающимся из стороны в сторону, тоже показавшимся необычным из-за малых его размеров и узкой колеи, — и мы выехали на площадь перед замком.
«Дом профсоюзов», — объявила остановку женщина-кондуктор, и мы, новоиспеченные искатели приключений, разглядев вблизи громадину замка, соскочили на землю. Да, зрелище было действительно грандиозное. Стандартные четырех- и пятиэтажки по сравнению с высоченными развалинами выглядели карликами рядом с изувеченным великаном. На площадь выступали две цилиндрические башни высотой с двенадцатиэтажный дом с огромными окнами-проломами и овальными бойницами в верхней части. Серый камень был испещрен тысячами выбоин, царапин и трещин. Башни соединялись между собой высокой каменной стеной с колоссальными окнами во всю высоту стены, отделенными друг от друга гигантскими контрфорсами. Сквозь глазницы окон виднелись обвалившиеся стены, лопнувшие и рухнувшие перекрытия, торчащие балки и прочий хаос — следствие катастрофического разрушения.
В нижней части замок покоился на сложенном из камня возвышении, становящемся все выше и выше по мере уклона холма к реке. По верхнему краю каменной кладки проходила фигурная ограда из красного кирпича и гранита. Застарелые завалы и кучи щебня были покрыты пожухлой травой и всяческим мусором. То тут, то там виднелись голые кусты и небольшие деревца. Один из таких кустов облюбовал себе место даже на верхотуре правой башни, свешиваясь в том месте карниза, где зияла заметная выбоина. От стен и особенно от нижних, наполовину засыпанных окон замка, казавшихся входами в пещеры, веяло промозглой сыростью и холодом запустения. По спине невольно пробежали мурашки.
Сделав несколько шагов, мы с Володей очутились в пространстве, окруженном со всех сторон высокими полуобвалившимися стенами. Еле заметная тропинка вела через нагромождение обломков, мимо слежавшихся кирпичных завалов и торчащих из них балок рухнувших перекрытий. Руины были столь впечатляющими, что невольно вспоминались прочитанные в книгах описания то ли лунного, то ли какого-то другого неземного ландшафта. В одном месте стены соединялись между собой дугообразной перемычкой, напоминавшей причудливый мост между скалами. Стены еще хранили следы существовавших когда-то этажей: кое-где уцелела фигурная лепка, поблескивали на солнце изразцовые плитки, удивляли своим местоположением сохранившиеся части лестничных маршей, добраться до которых теперь уж было просто невозможно.
Обогнув остов стены, похожий на валун высотой с трехэтажный дом, мы вышли через другой пролом во внутренний двор замка. Открывшаяся перед нами картина запустения потрясала своей грандиозностью. Куда ни бросишь взгляд — повсюду развалины, кое-где совсем свежие. Увидев у обломков южного крыла замка трактор и гусеничный тягач, пару деревянных вагончиков на колесах, в которых обычно располагаются строители и хранится их инвентарь, мы поняли, что приехали в Калининград вовремя и, видимо, через несколько месяцев с руинами замка будет покончено.
Доносившиеся издалека звуки проезжающих машин и шум трамваев казались нереальными в этом угрюмом хаосе. Городские улицы проходили в стороне от руин замка, а калининградцы, насмотревшись на всяческие развалины, которых в округе было предостаточно, не проявляли особого интереса к этому месту. Лишь вездесущие мальчишки, которые издавна облюбовали для своих игр руины замка, могли позволить себе удовольствие лазить по высоким стенам, спускаться в зияющие проломы подземелий, подниматься на головокружительную высоту, каждый раз рискуя сломать себе шею. И сейчас, где-то на противоположной стороне замкового двора мелькало несколько маленьких фигурок в легких курточках.
Володя сразу предложил подняться на остов какого-то сооружения слева в северном крыле замка. Высотой с шестиэтажный дом, оно напоминало причудливый корабль, несущийся по волнам из каменного крошева. По-видимому, раньше здесь была прямоугольная башня — сохранилась чудом не рухнувшая стена с огромным круговым плоским окном, а также достаточно ровная площадка одного из верхних этажей, загроможденная обломками и битым кирпичом. На площадке виднелось несколько молодых березок, еще с голыми ветками. Странно было видеть их среди руин на такой высоте. Откуда нам было знать, что это и есть знаменитая башня фогта Лиделау, о которой уже не раз шла речь в этой повести.
Из книги Фридриха Ларса
«Кёнигсбергский замок».
Штуттгарт, 1956 год
«Башня фогта Дитриха фон Лиделау… имеет площадь 11 × 12,8 метра и сильно выступает за пределы внешней стены…
Дитрих фон Лиделау был в 1278–1292 годах фогтом Замландии… По его указанию и была построена башня.
…Со стороны двора в стене башни находился сдвинутый слегка на восток дверной проем. Из этой ниши… в западном направлении спускалась к нижним помещениям лестница, а в восточном — проход в толще стены к крепостному ходу…»
Если читатель внимательно знакомился с предыдущими главами повести, повествующими о Королевском замке, то он, конечно, вспомнит рассказ немки Магды Путтерс о «тайнике под алтарем», который мог находиться в одной из стен капеллы Святой Анны. Тогда читатель, может быть, не обратил внимания на упоминание о потайной лестнице в толще стены башни фогта Лиделау, примыкавшей к капелле, и на описание «Маршальского ремтера», где Анатолий Михайлович Кучумов и солдат-регулировщик чудом избежали в 1946 году гибели от рухнувших вниз сводов. А ведь «Маршальский ремтер» как раз примыкал к интересующей нас башне. В 1967 году случай свел меня в первую очередь именно с этим загадочным и романтическим сооружением времен Средневековья. Конечно, тогда я очень мало знал о самом замке и многочисленных версиях, связанных с захоронением в недрах прусской громады несметных сокровищ. И только благодаря подробным записям и десяткам любительских фотографий, сделанных стареньким «ФЭДом», впоследствии удалось реконструировать события тех дней, «привязать» их к конкретным объектам и по достоинству оценить обстоятельства, которые в 1967 году, к сожалению, не привлекли особого внимания.
Володя, а вслед за ним и я, не без труда стали подниматься на башню фогта Лиделау. Самое интересное заключается в том, что уже тогда нам бросился в глаза непонятный пролом в широкой трехметровой стене сооружения. Многократные разрушения этой части замка, последние из которых проводились путем подрыва стен и сводов орденских залов, полностью обнажили внутренние стены капеллы Святой Анны и «Маршальского ремтера». Среди кирпичного монолита трехметровой толщи башни, казалось, расколотого гигантским молотом на две части, обозначилась узкая, рваная щель, пронизывающая рыцарское укрепление сверху донизу. Трудно было представить, чтобы кирпичи, намертво связанные каким-то древним раствором, сами вывалились из стены и образовали непонятную полость. Причем ее очертания имели явно правильную прямоугольную форму. Уступами (когда-то здесь были ступени!) щель уходила вверх на почти пятнадцатиметровую высоту и там достигала верхнего этажа башни.
Карабкаясь между нависающими каменными глыбами, мы достигли «вершины» — достаточно ровной поверхности сводов второго этажа. Пол, если так можно было назвать шероховатую поверхность, на которой мы оказались, был усеян осколками кирпичей, на невесть откуда взявшейся земле валялось несколько бутылок из-под водки, пара ржавых консервных банок, обрывки газет, смятая лачка сигарет.
— Андрей, пожалуй, мы здесь не первые, — заметил с усмешкой Володя.
Действительно, мы были далеко не первыми «исследователями» башни. В 1953 году почти все помещения северного крыла Королевского замка буквально обшарила группа, возглавляемая Иваном Тимофеевичем Цедриком. Читатель, должно быть, помнит мой рассказ об этом незаурядном поисковике и кладоискателе, который, работая в гараже «Балтрыбстроя», пытался найти подземные сооружения на улице Барнаульской в районе бывшей площади Хоймаркт. Тогда неудачи чередовались с неожиданными успехами, и скоро вокруг Ивана Тимофеевича собралась группа энтузиастов, таких же, как и он, одержимых идеей открыть тайны кёнигсбергских подземелий и отыскать спрятанные фашистами ценности. Их было пять человек: сам Цедрик, работавший механиком, инженер Кулешенко, научный сотрудник Областного краеведческого музея Лебедев, столяр Осокин и машинист паровозного депо Озеров. Иван Тимофеевич, понимая, что самодеятельность в этом вопросе чревата серьезными осложнениями, обратился в обком партии, где его неожиданно поддержали. Кролевский, сам активный сторонник развертывания поисков культурных ценностей, решил использовать авантюризм кладоискателей-энтузиастов «в мирных целях» и направить его в организованное русло. Цедрику было выдано городским отделом коммунального хозяйства специальное удостоверение, разрешавшее предъявителю обследование различных зданий и развалин на территории города, а также вести раскопки в местах, где это не требует особого согласования с другими инстанциями.
Одним из первых объектов, которым занялась группа Цедрика, был Королевский замок. Зная об успехах и неудачах Брюсова и Кучумова, самодеятельные исследователи сосредоточили свое внимание на северном крыле замка, как раз в том самом месте, о котором я рассказываю в этой повести. Сначала они осмотрели все доступные рыцарские помещения — «Большой», «Малый» и «Маршальский ремтеры», «Маршальские покои» с гостиной, «Конвент», Капеллу Святой Анны, бывшую «Фирмарию»… Конечно, Иван Тимофеевич и его друзья не только не знали, как назывались эти комнаты и залы раньше, но и не имели никакого представления о внутренней планировке замка вообще. И, разумеется, совершенно не могли знать о всяческих исторических, архитектурных и фортификационных хитростях типа узкой лестницы, проходящей в толще стены башни фогта Лиделау. Но они добросовестно исследовали все закоулки, бросали горящие факелы в дымоходы, пытались простукивать стены.
Настойчивость поисковиков была вознаграждена в конце января 1953 года, когда, спустившись в одно небольшое подвальное помещение под «Конвентом», они обнаружили едва заметный замурованный кирпичом дверной проем. В дело тут же пошли лом и кирка. Несколько сильных ударов и… кирпичи обрушились куда-то вовнутрь, открывая вход в подземелье. Не без волнения Иван Тимофеевич входил в него, освещая себе дорогу шахтерской лампой-подвеской. Но, увы! Комната оказалась совершенно пуста. Никакой мебели, никакого строительного материала, ни даже обыкновенного мусора не было в этом небольшом помещении с крестовым сводом, лишь у стены угадывалась кучка песка и известки, по-видимому, насыпавшихся сверху через четко обозначившуюся на своде трещину.
Разочарование, которое испытали все в тот миг, не остановило группу Цедрика, и она продолжала поиски в других частях замка, добившись вскоре неплохих результатов. В короткий срок было найдено большое количество старинной фарфоровой посуды, в том числе чудесный сервиз, состоящий из множества тарелок, чаш, бокалов, ваз и кувшинов, некоторые экспонаты Прусского музея, остатки нумизматической коллекции. Поэтому огорчение, вызванное обнаружением пустого подвала, быстро забылось, да и работала группа Цедрика в таком динамичном режиме, что некогда было даже поразмыслить над возникающими загадками. О замурованной, но пустой комнате больше не вспоминали, как будто сама по себе эта нелепость не должна была натолкнуть на серьезные подозрения. Правда, тогда никто еще не имел тех свидетельств, которые стали поступать в шестидесятые и семидесятые годы, — например, заявлений Пауля Зонненшайна, Вацлава Флерковского и Станислава Гуры об укрытии ценностей в подвалах под «Конвентом» или «Малым ремтером». Так и «повисла» информация о подвальной комнате, найденной в северном крыле Королевского замка, не получив не только логического завершения (в виде обстоятельного обследования этого места), но и какого-либо вразумительного объяснения.
Если уж такому загадочному обстоятельству, как находке замурованной комнаты под «Конвентом», не придали серьезного значения, то уж, конечно, подвергать скрупулезному исследованию особенности строения башни фогта Лиделау группа Цедрика не стала. Думается, ее внимание не привлекла потайная лестница в толще башни еще и потому, что значительная часть этого древнего рыцарского хода была тщательнейшим образом заложена кирпичом. Именно на это я и обратил внимание весной 1967 года, когда разборка развалин замка, можно сказать, шла полным ходом.
Из дневниковых записей А. С. Пржездомского.
22 марта 1967 года
«…Когда мы с Володей спустились с верхней площадки башни, я заметил нечто интересное в том проломе, через который мы пробирались как по щели в гигантской скале. Поднимаясь на башню, мы не могли заметить того, что увидели, спускаясь вниз, потому что смотрели теперь совсем в другом направлении. Сверху отчетливо видны ступени, и даже какие-то металлические скобы в стене…
Володя посветил фонариком в глубокую нишу. Очень странно, что ее задняя стенка грубо заложена обычными красными кирпичами, которые заметно уступают своими размерами замковой кладке… Мы решили, что здесь замурован спуск куда-то вниз, потому что с внешней стороны нигде не видно выхода…»
Я до сих пор помню возбуждение, которое охватило нас после спуска с башни. Мне и Володе казалось, что еще немного, и удастся отыскать какой-нибудь скрытый от посторонних глаз вход в подземелья Королевского замка и приблизиться к разгадке тайны захоронения ценностей. Конечно же, это было наивным. И не только потому, что в замке уже не раз основательно работали специалисты, а десятки мальчишек до самого последнего закутка «прочесали» руины. Главным фактором, который мешал добиться успеха (впрочем, не только самодеятельных поисковиков-авантюристов), — это самые примитивные представления об объекте, в данном случае — о Королевском замке. Справедливости ради надо сказать, что в этом мы были не одиноки. Архитектурные особенности этого сооружения, характеристики опорных конструкций, имеющихся проемов, ниш, потайных лестниц и рыцарских комнат, подземных подвалов и глубоких колодцев — обо всем этом не знал никто из многочисленной армии специалистов, работавших в древних руинах, включая и участников Калининградской экспедиции, в том числе тех, кто выдавал себя за крупных специалистов в вопросах фортификации. Поразительно, но представления о Королевском замке ограничивались лишь самыми общими сведениями, почерпнутыми из немецкой краеведческой литературы и довольно поверхностных описаний этого сооружения в книге Адольфа Бёттихера «Памятники архитектуры и искусства провинции Восточная Пруссия», изданной в Кёнигсберге аж в 1897 году (!). Точных же чертежей замка, которые, по данным уже упоминавшегося Герхарда Штрауса, хранились в Берлине, так никто раздобыть и не смог. Таким образом, на протяжении всего периода обследования работы велись в основном по наитию, особенно тогда, когда исчезли стены и башни замка, уступив место нагромождению валунов, кирпича и щебня.
Тогда, весной 1967 года, нам, юным искателям приключений, приехавшим в Калининград из столицы, казалось, что нашей напористости и страсти будет достаточно для того, чтобы сделать хотя бы небольшое открытие, ну, например, обнаружить какое-нибудь ранее неизвестное подземелье, о которых так много написано в разных исторических романах и приключенческих повестях. Самое удивительное, что нам с Володей частично удалось исполнить задуманное, и это остается до сих пор одним из самых сильных впечатлений нашей юности.
Через пару дней после «обследования» башни и обнаружения замурованного хода в стене мы, как всегда быстро собравшись утром и наскоро позавтракав кефиром с хлебом, купленными накануне, отправились в центр города. Знакомой тропинкой мы прошли через арку западного крыла замка, перелезли через кучи кирпичей и обломков во внутренний двор. Мы уже собирались направиться к заинтересовавшему нас сооружению с высокой башней на берегу Преголи, как вдруг увидели стайку мальчишек лет семи-восьми, копошащихся в развалинах под башней ниже того места, где накануне была обнаружена замурованная полость в нише. Они что-то оживленно обсуждали, показывая руками на груды развалин.
Мы с Володей медленно, стараясь сохранить достоинство старших по возрасту, подошли к мальчишкам.
— Ну как, ребята, нашли чего-нибудь здесь?
В ответ — молчание. Лишь парень в темно-синем свитере, по-видимому, самый старший и заводила среди них, пожал плечами.
— Говорят, тут есть глубокие подземелья, — была сделана еще одна попытка разговорить мальчишек.
— Да мы тут уже все облазили. Только вот теперь, с тех пор как стали рушить «замок трех королей», появились новые подземные ходы, — нехотя проговорил парень.
— Почему ты называешь его «замком трех королей»?
— Потому, что в нем жили три немецких короля, а подземные ходы отсюда шли аж вон туда, — он указал рукой в сторону острова, на котором высилась громада Кафедрального собора.
— Прям-таки уж туда?
— Честное слово, Васька лазил и вытащил оттуда немецкий автомат и гранату с деревянной ручкой…
И сразу ребят как прорвало. Они, перебивая друг друга, стали рассказывать о громадных подземельях, будто бы пронизывающих весь город, по которым могли разъезжать королевские кареты, об удивительных находках, о страшных привидениях и о эсэсовцах, блуждающих до сих пор в темноте сырых подвалов… Здесь с правдой переплетался вымысел, с имеющими место реальными событиями — ребячья фантазия и преднамеренная детская ложь. Потом мне не раз приходилось встречаться с калининградскими ребятами, слушать их истории, порой не такие уж и неправдоподобные, а время от времени и пользоваться их советами, особенно во время работы в экспедиции по розыску Янтарной комнаты.
Мальчишки, в отличие от всегда занятых и зачастую скептически настроенных взрослых, поступками которых иногда движет откровенный рационализм, свободны в своих действиях, раскованны и при условиях, дающих пищу их фантазии, способны на многое, даже на открытия. Нечто похожее произошло и в тот раз, когда один из мальчишек вдруг начал рассказывать о взволновавшем всю их компанию событии.
— Там, — мальчишка показал на руины у подножия башни фогта Лиделау, — вот за этой стеной после экскаватора на той неделе открылась дыра в подземелье. Мы уже лазили туда. Но у нас не было фонарика, а спички быстро все сгорели. Мы зажгли, правда, тряпку на палке, но она очень дымила, и с ней невозможно было ходить.
— Там знаете какие подвалы. Во-о-о… — невысокий паренек в кепочке, вступивший в разговор, широко развел руки и округлил глаза, наглядно демонстрируя величину подвалов замка.
— Пойдемте, мы вам покажем вход.
Входом оказалась узкая щель, образовавшаяся между верхней частью арочного проема и обрушившимися сверху обломками стен и сводов северного крыла. Она располагалась на бывшем замковом дворе чуть правее башни фогта Лиделау, — там, где, как мы теперь знаем, находился когда-то «Большой ремтер», помещение которого принадлежало винному погребку «Блютгерихт».
Из дневниковых записей A. C. Пржездомского.
25 марта 1967 года
«…Щель узкая, но достаточная для того, чтобы пролезть внутрь, при этом, конечно, изрядно испачкавшись в кирпичной пыли и известке. Я свечу фонариком: щель, как трещина в скале, ведет куда-то под небольшим наклоном вглубь и пропадает в темноте. Оттуда веет сыростью и холодом.
Ребята выжидательно смотрят на нас. По их лицам видно, что им ужасно хочется посмотреть, что же там внутри, в том зловещем подземелье „замка трех королей“. Но страх, навеянный необыкновенными историями, не позволяет им лезть в такую пугающую своей бездонностью щель. Да они, наверное, и не были там, — думаю я…
Володя безучастно отворачивается в сторону и всем своим видом показывает, что его совсем не интересует эта „дыра“ и он уж, во всяком случае, не собирается лезть в нее. Я мучительно соображаю, какую бы уловку придумать для того, чтобы тоже увильнуть… На ум приходят мысли о том, что риск должен быть только оправданным и разумным. А здесь? Лезть куда-то во мрак и неизвестность, рискуя свалиться в какой-нибудь колодец или быть заваленным обломками! Нет уж! Это не для меня».
Наверное, благоразумие все-таки взяло бы верх и мы с Володей благополучно отправились бы дальше — на остров или в сторону Литовского вала, и не было бы волнующих и запавших в память впечатлений. Но все решила реакция одного из мальчишек. Он, вдруг точно прочел мои мысли, криво усмехнулся и с явной издевкой сказал:
— Ну что, боитесь? Дайте мне фонарик, я сам слазаю туда.
Это было уж слишком. Кровь ударила мне в голову, застучала в висках. Нет, не потому, что слова парня показались оскорбительными. Я понял — лезть в эту дыру все-таки придется, хотя по-прежнему боялся протиснуться в узкую щель и оказаться один на один с мрачным подземельем. А вдруг там внутри уже ждет здоровенный обросший детина в изодранном черном мундире и с автоматом в руках? — такая жуткая мысль мелькнула в голове.
Я очень отчетливо помню, как опустился на корточки, затем встал на колени, еще раз посветил фонариком внутрь: проходу, казалось, нет конца и он спускается куда-то прямо в саму преисподнюю.
— Ну что ж, слазаем, посмотрим, — наигранно бодрым голосом сказал автор этих воспоминаний. Наверное, выражение моего лица не очень соответствовало тону, которым говорилась эта фраза, и ребята уже без тени улыбки посмотрели на меня. Я согнулся в три погибели, вытянул вперед руки. В одной из них был Володин фонарик, старый немецкий батареечный «дайман», луч которого тонул в глубине щели. Просунув голову и ощутив плечами холод кирпичной стены, я подтянул свое тело, оттолкнувшись ногами от большого обломка, лежащего рядом со входом. Извиваясь, задевая локтями и головой нависающую кладку туннеля, медленно продвигался вглубь.
В щели стало совершенно темно — своим телом я почти загородил весь свет, проникающий снаружи. Я прополз уже метра три, а конца туннеля не было видно. По спине пробежали мурашки. Помню пронзившую мозг мысль о том, что я могу застрять здесь и уж тогда никто не сможет вытащить меня из этой каменной западни. Такого страха, как тогда, 25 марта 1967 года, я, наверное, никогда больше не испытывал в своей жизни. Разве что в февральские дни 1990 года во время массовых беспорядков в Душанбе, когда дрогнул даже небезызвестный герой современности «комиссар Катани» — киноартист Мигель Плачидо, оказавшийся в гуще разъяренной толпы.
Вдруг проход резко расширился, я смог поднять голову, затем приподнялся сам, присел на корточки. Фонарик выхватил в темноте сводчатый потолок, мрачные массивные стены, заваленный чем-то неразличимым пол. Свет сюда едва проникал, образуя световую полоску, растворявшуюся в темноте подземелья. Мельком осмотревшись вокруг и убедившись, что ничего опасного здесь пока нет и уж во всяком случае эсэсовцы давно покинули это помещение, я прокричал в туннель, чтобы Володя спускался вслед.
— Здесь та-а-а-кое огромное подземелье, — крикнул я в проход и сразу поймал себя на том, что сам непроизвольно развел руки и округлил глаза, как это делал мальчишка, рассказывающий о подвалах. Мне вдруг стало очень весело, все страхи сразу ушли, я почувствовал себя смелым и мужественным первооткрывателем сокровищ Королевского замка. И когда Володя появился внизу, я, уже на правах хозяина, помог ему подняться и покровительственно похлопал его по плечу. Вслед за ним в пролом спустились двое мальчишек.
Подвальное помещение поражало своими размерами. Свет фонарика таял в темноте, сквозь которую проступали очертания массивных стен, полукругом сходящихся где-то вверху. Пол был усеян обломками кирпичей, то тут, то там торчали полуистлевшие доски и громадных размеров металлические обручи. С потолка свешивались длинные ржавые крюки и обрывки проводов. Слева от входа гора кирпичей и огромных камней достигала до сводов под самым потолком, — видно, они рухнули вниз через пролом в перекрытиях. Откуда нам тогда было знать, что этот зловещий подземный зал назывался когда-то «Большим ремтером» и являлся главным залом «Блютгерихта».
Из книги Вальтера Франца
«О „Блютгерихте“ в Кёнигсберге».
Кёнигсберг, 1938 год
«Как выглядел „Блютгерихт“ в первой половине XIX века, демонстрирует старая картина, изображающая главный зал. Громадные бочки на заднем плане еще не были украшены великолепной резьбой. Кажется, уже тогда использовался и большой стол, который сегодня стоит в центре зала, а два других — вдоль стен. Зал полон посетителей: военные в униформе периода Освободительной войны, студенты в рубашках с высокими стоячими воротничками, торговцы в цилиндрах… Кельнер подносит новый штоф вина, проходя мимо музыкантов, играющих на арфе и гобое. Невзрачные светильники должны были концентрировать свет в нижнюю часть зала для того, чтобы хоть немного осветить толстые, серые стены…»
Спустя сто пятьдесят лет в этом зале было еще более мрачно, а два карманных фонарика позволяли получать лишь бледные пятнышки света на стене. Притихшие «исследователи» с любопытством осматривали подземелье, никакой звук не проникал сюда, ведь над головой у нас была многометровая толща камня и спрессованного кирпича. Наверное, так же мрачно здесь было и тогда, в марте 1945 года, когда «Большой ремтер» был завален ящиками самых различных размеров и мебелью, собранной из королевских покоев. По некоторым данным, как я уже рассказывал, доктор Роде именно здесь хранил после августовской бомбардировки ящики с демонтированными панелями Янтарной комнаты. Именно сюда за несколько дней до штурма он привел гаулейтера Коха и тот отчитал ученого-искусствоведа за нерасторопность в укрытии ценностей.
Но посетители «Большого ремтера» в 1967 году ничего этого не знали, потому и не задавались вопросом, куда же могли деться сокровища. Нас интересовали подземелья вообще, и какой-либо конкретной цели, спускаясь сюда, мы, конечно, не могли преследовать. Для нас «Большой ремтер» был просто громадным и зловещим подвалом полуразрушенного замка. Обшаривая фонариком стены зала, мы увидели, что справа, в углу — глубокая ниша, из которой несколько ступенек вели к дверному проему. Однако и здесь, по-видимому, разрушительная сила взрыва сделала свое дело, завалив вход в соседнее помещение. Попасть туда (а это был знаменитый «Малый ремтер») не представлялось возможным. Таким образом, я собственноручно мог бы удостоверить, что это помещение «Блютгерихта» в 1967 году было полностью завалено рухнувшими конструкциями. Они погребли не только то, что находилось в самом помещении, но и наглухо завалили расположенные еще ниже подземелья.
Как мы знаем из документальных источников, под «Малым ремтером» на глубине пяти метров располагался громадный сводчатый подвал площадью свыше ста десяти квадратных метров. Массивные цилиндрические своды поддерживались прямоугольным трехметровым пилоном. Интересно то, что зал этот имел несколько глубоких ниш в фундаментах орденской постройки. Во внешней стене северного крыла эти ниши углублялись почти на всю толщину каменной кладки и даже несколько расширялись в своей верхней части. Для чего они служили в древние рыцарские времена? Для входа в подземные лабиринты старого города? Для спуска на глубину каких-либо грузов? Для каких-то других хозяйственно-бытовых целей? К сожалению, это неизвестно.
Вместе с тем, наличие ниш в заваленном подвале «Малого ремтера» наводит на очень любопытные предположения, в частности, с наибольшей степенью вероятности определяющие место одного или, может быть, двух (ведь ниши тоже две!) подземных ходов, ведущих к северу от Королевского замка. О первом рассказали в свое время поляки Вацлав Флерковский и Станислав Гура, которые участвовали в строительстве глубокой траншеи, под прямым углом пересекавшей брусчатку мостовой рядом с замком. О втором поведал в своих воспоминаниях старший советник Управления высотного строительства Ганс Гербах, руководивший постройкой трехсотметрового подземного туннеля, который соединялся с канализационным коллектором и доходил аж до Альтштадтской кирхи. Остается только гадать о том, когда же все-таки оказались обрушенными своды «Малого ремтера», ведь двумя этажами выше располагалась гостиная «Маршальских покоев», где Брюсов видел обгоревшие медные навески, а затем Кучумов обнаружил остатки трех панно флорентийских мозаик, являвшихся элементами декора Янтарной комнаты. Так или иначе, но к началу обстоятельного обследования замка подземелья под «Малым ремтером» оставались заваленными и, естественно, не могли быть изучены должным образом.
Не менее интересными были и другие конструктивные детали подвала под «Малым ремтером». Так, во внутренней стене замка, там, где находилась турнирная галерея и вход в «Блютгерихт», под землей располагались обширные ниши, почти на пять метров уходящие вглубь двора. Какой цели служили эти хранилища, также неизвестно, хотя не исключаются довольно прозаические объяснения, так как винный погребок являлся хлопотным хозяйством, своего рода торгово-производственным комплексом, требующим наличия многочисленных подсобок и технических помещений.
Ближе к углу подземной комнаты рядом с пятиметровыми нишами в стене была проложена узкая винтовая лестница, которая поднималась до расположенных двумя этажами выше «Маршальских покоев». Не по этому ли потайному ходу ретировались из осажденного замка нацистские бонзы и эсэсовские главари? Прошмыгнуть в горячке боя в узкую дверь и потом пятнадцатью метрами ниже попасть в длинный туннель-лабиринт, протянувшийся под старым городом вплоть до Альтштадтской кирхи, было делом нетрудным.
Где-то там во время постыдного бегства с поля боя сорвался в зловонную жижу канализационного коллектора генерал Фидлер, бывший уполномоченный обер-президента по вопросам противопожарной безопасности, директор Пожарной школы в Метгетене, пытавшийся по указанию оберфюрера Бёме помешать капитуляции кёнигсбергского гарнизона и расстрелять советских офицеров, прибывших в бункер генерала Ляша для ведения переговоров. Должно быть, десятки крупных и мелких фашистских руководителей скрылись через этот ход, прежде чем рухнули своды «Малого ремтера». Трудно понять, почему до сих пор никого не заинтересовал этот подземный лабиринт, выходящий из северного крыла замка, ведь по существу никаких основательных работ по его поиску проведено не было, если не учитывать немногочисленные и вялые попытки найти хотя бы «что-нибудь» в этом месте, предпринятые в шестидесятые — семидесятые годы. Впрочем, об этом речь пойдет дальше.
Внимательно осмотрев «Большой ремтер», самодеятельные исследователи в 1967 году неожиданно обнаружили большую арку, конусом поднимающуюся прямо до сводчатого потолка. Недолго думая, мы шагнули в темный проем…
Из дневниковых записей А. С. Пржездомского.
25 марта 1967 года
«…Шаги гулко отдаются в высоких сводах подвала. Ноги то и дело натыкаются на кирпичи, цепляются за проволоку и какие-то истлевшие тряпки. Шаг, другой. Остановка. Свет фонарика выхватывает тяжелые железные петли, вмурованные в стены. А дверей нет…
Весь пол усеян битыми бутылками, и стекло хрустит у нас под ногами. Очень холодно и сыро, как в какой-нибудь глубокой пещере… В конце подвала — опять дверной проем. Куда он ведет? Мы остановились перед ним и посветили фонариком…»
То, что предстало перед глазами ребят, спустившихся в недра рыцарского замка, было грандиозным. Длинный, похожий на громадную нору, арочный проем заканчивался большим, почти квадратным залом с высокими, не менее шести метров, сводами. Стало понятно, что мы неожиданно проникли в основание разрушенной башни фогта Лиделау, в самую нижнюю ее часть, заваленную практически со всех сторон обломками рухнувших стен северного крыла. Откуда-то сверху едва сочился дневной свет, позволяя рассмотреть очертания зала. Но тут чуть не случилась неприятность, которая могла обернуться большой бедой. Первый, кто сделал шаг в сторону зала (это был Володя), вдруг почувствовал, что нога не находит опоры и он проваливается вниз. Слава Богу, ему удалось ухватиться за выступ стены и удержаться на ногах. Теперь уже все заметили, что пол помещения утопал в темноте и, кажется, располагался значительно ниже порога.
Как выяснилось, от дверного проема вниз вела вдоль стены узкая, в один кирпич, лестница с чрезвычайно высокими неудобными ступенями, а пол зала располагался метра на два ниже входной двери, так что, оступившись, можно было разбиться. Тем более что внизу был приличный завал из обломков неизвестно откуда взявшихся здесь.
Трудно сейчас вспомнить, что взяло верх, когда мы приняли решение не спускаться вниз, — благоразумие или резко обострившееся чувство опасности, но дальше дверного проема-туннеля шага никто не сделал. А зря! Ведь мы оказались, пожалуй, как раз в том месте, тщательный осмотр которого мог дать серьезную пищу для размышлений, послужить поводом для активизации поиска в дальнейшем, когда к делу приступили специалисты.
Подземный зал нижнего яруса башни фогта Лиделау был если не самым интересным, то уж, во всяком случае, самым страшным помещением Королевского замка. Ведь именно благодаря ему винный погребок, разместившийся здесь, приобрел столь зловещее название — «Блютгерихт», что в переводе с немецкого означало «Кровавый суд» или «Суд крови». Дело в том, что этот зал популярного ресторана именовался «Камера пыток». Прекрасно, не правда ли, — особенно для торжественных застолий и дружеских вечеринок?
Из книги Вальтера Франца
«О „Блютгерихте“ в Кёнигсберге».
Кёнигсберг, 1938 год
«Камера пыток… пожалуй, самое возбуждающее помещение, даже если мы не будем вспоминать о бедолагах, томившихся в этом застенке. Как в каждом зале, одна стена здесь занята пятью бочками с резьбой по дереву — работа мастера Лидтке… „Камера пыток“ — это место отдыха спокойных собутыльников, компаний в два, три или четыре человека… Через очень узкую щель, которая к тому же застеклена в несколько слоев, проникает лишь слабый дневной лучик… Здесь внизу постоянно горит свет. Все яркое изгнано отсюда, несколько ламп сохраняют лишь приятный полумрак в древнем подземелье. Но свечи были бы еще эффектнее!..»
Да, практически в последний год существования руин замка мне удалось не только увидеть могучие развалины, но и побывать в самом чреве этого-таинственного сооружения, места наибольшего притяжения не только всех поисковых групп и сознательных энтузиастов, но также и авантюристов-кладоискателей с криминальным уклоном. Обстоятельства сложились таким образом, что еще задолго до осмысленного участия в поисковой работе мне повезло соприкоснуться с такими удивительными вещами, которые, казалось, могли существовать только в книгах, — мрачные подземелья, потайные рыцарские лестницы, страшные ходы-лабиринты… В обыденность вторгались тайны прошлого, образуя с ним связующую нить с современностью и помогая лучше понять ее. Как жаль, что нынешним энтузиастам поиска утраченных сокровищ недостает таких романтических объектов, каким был Королевский замок!
Конечно, тогда, в шестьдесят седьмом, обшаривая фонариком углы подземного зала башни фогта Лиделау, никто не знал о том, что творилось здесь во времена Тевтонского ордена. Предания и документы свидетельствуют, что именно здесь вершился жестокий суд Средневековья над людьми, объявленными врагами крестоносцев, а врагами в те мрачные времена считались не столько разбойники, сколько политические противники магистра и комтура или жертвы интриг их окружения. Известно, например, что трех прибывших из Данцига высокопоставленных вельмож комтур Тевтонского ордена заманил в «Маршальский ремтер», а затем по потайной лестнице их буквально приволокли в саму преисподнюю — подвал с сырыми каменными стенами и вмурованными в них железными кольцами. Что пережили там эти несчастные, подвергавшиеся страшным пыткам и истязаниям в течение двух дней и ночей, можно только предполагать. Достоверно лишь то, что их обезображенные трупы, завернутые в полотно, были ночью тайно вывезены из замка и погребены за пределами города. Эти истории щекотали нервы кёнигсбергского обывателя, поэтому винный зал под названием «Камера пыток» был наиболее популярен в «Блютгерихте».
Почти во всех путеводителях по Кёнигсбергу и более или менее подробных описаниях замка обязательно упоминается это древнее подземелье, живописуются зловещие приспособления, которые призваны были вырвать любое признание из уст узников. «Испанская игла», «большой колпак», «перечная камера» — вот далеко не полный перечет из арсенала заплечных дел мастеров Тевтонского ордена, орудовавших когда-то в сыром подземелье, где мне довелось побывать более чем сорок лет назад.
Мои запоздалые сожаления о том, что в 1967 году не хватило духа подробно осмотреть «Камеру пыток», связаны прежде всего с одним очень важным обстоятельством, которое нельзя не учитывать, если всерьез задаться целью выяснить возможные пути исчезновения сокровищ из Королевского замка. Тогда, не имея никакого представления о назначении и устройстве замковых подземелий, мы — одни из последних посетителей винного погребка — ограничились беглым осмотром каменного склепа башни фогта Лиделау. И только спустя годы, после изучения многочисленных документов можно с уверенностью сказать, что тогда, по-видимому, была упущена реальная возможность приоткрыть еще одну тайну Королевского замка.
Как я уже рассказывал, пол «Камеры пыток» располагался ниже входа в само помещение. Фридрих Ларс, известный исследователь замковой архитектуры, объяснял это значительной осадкой всего сооружения, простоявшего почти семьсот лет на холме Твангсте. Именно поэтому оборудованная когда-то в толще трехметровой стены входная дверь с проходом в подземелье постепенно опустилась вместе с башней почти на два метра и, разумеется, уже не совпадала с этажами северного крыла замка. Попасть в подвал можно было только по узкой лестнице-щели в толще стены, о которой я уже не раз рассказывал. А это было, конечно, не очень удобно, — ведь для того, чтобы там оказаться, предстояло подняться на этаж выше, а затем, рискуя сорваться вниз по чрезвычайно крутым ступеням, спускаться в «Камеру пыток». В XIX веке это неудобство было устранено — потайную лестницу соединили проходом с полуподвальным этажом здания и навесили массивную железную дверь, точь-в-точь такую же, как делали в рыцарские времена.
Читатель, наверное, недоумевает, зачем ему знать эти подробности давно минувших столетий, связанные с несуществующим сейчас сооружением. А дело как раз в той самой двери, которая погрузилась в толщу земли вместе с фундаментом башни фогта Лиделау. Получилось, что основательно сооруженный в свое время проход в каменной стене вел теперь в… никуда. Оказавшись на два метра ниже пола соседнего помещения, примыкавшего к «Большому ремтеру», этот трехметровый туннель не мог использоваться по назначению и был замурован кирпичной кладкой. С другой стороны, это мог быть только грунт, потому что в этом месте северного крыла замка глубоких подвалов не было.
Теперь самое время, читатель, напомнить Вам свидетельства немки Магды Путтерс, о которых я рассказывал ранее. Помните, она, работая поваром в части фольксштурма, дислоцировавшейся в замке, случайно услышала разговор двух эсэсовцев о том, что Янтарная комната надежно укрыта в каком-то подвале под капеллой Святой Анны, куда можно якобы попасть через залы винного ресторанчика. Конечно, допустимы различные интерпретации этих, прямо скажем, не очень конкретных сведений, и читатель при желании может поупражняться в выдвижении тех или иных версий. Но в связи с рассказанным о «Камере пыток» напрашивается очень правдоподобная и довольно заманчивая версия: значительные ценности могли быть укрыты как в оказавшемся ненужным проходе в толще стены башни, так и ниже полуподвальных помещений, расположенных под капеллой Святой Анны. В пользу этого свидетельствуют, в частности, следующие обстоятельства.
Во-первых, исключительная надежность самих подвалов, трехметровые стены которых и почти метровые перекрытия сводов гарантировали предметам сохранность даже при прямом попадании снарядов и бомб в расположенные выше сооружения замка.
Во-вторых, простота подготовки помещений для укрытия ценностей. Чтобы поместить туда ящики, достаточно было разобрать слабую кирпичную замуровку XIX века, а в случае необходимости выбрать немного грунта под соседним помещением, для чего требовались считанные часы.
В-третьих, почти абсолютная уверенность в том, что никто не знает о давным-давно замурованной двери во внутренней стене. Ведь даже на самых точных планах, составленных Фридрихом Ларсом, она обозначается едва различимым пунктиром.
В-четвертых, объем подземных полостей для укрытий представлялся довольно значительным. Ведь только туннель в стене имел в длину три, а в высоту и ширину — полтора метра. Возможности же оборудования укрытия за пределами башни, куда вел указанный проход, были почти неограниченными — выбирай песок с двухсотметровой площади пространства между подвалами и укладывай что угодно среди фундаментов из гигантских валунов. Даже не требовалось заботиться об отводе сточных вод. Ведь в самом низу башни хорошо сохранился старый дренаж — крайне узкий, выложенный камнем туннель, по которому просочившаяся в подвал вода уносилась к бурным потокам проходящего по трубе ручья Катцбах.
Наконец, в-пятых, воспоминания очевидцев последних дней перед падением замка в апреле 1945 года свидетельствуют, что именно здесь произошел громадной силы взрыв, заваливший вход в «Камеру пыток» со стороны капеллы Святой Анны. Уже тогда некоторым показалось, что это было не попадание советской авиабомбы, а преднамеренный подрыв заранее установленного фугаса. Не исключено, что взрыв этот мог разрушить лишь часть помещений, оставив невредимым проход в башню фогта Лиделау под самой капеллой, иначе как бы мы проникли в это подземелье в 1967 году?
От того романтического визита в залы винного погребка «Блютгерихт» более сорока лет назад у меня остались, как говорится, неизгладимые впечатления, которые потом, спустя несколько лет, заставляли вновь и вновь обращаться к этому загадочному объекту. Тем более что новый виток поисков начался как раз с Королевского замка.
Насколько интересно переплетаются судьбы людей, как часто ждут нас неожиданные встречи, известно, конечно, каждому. Но тогда, в марте 1967 года, нам с Володей и в голову не могло прийти, что мы были совсем рядам с теми, кто всерьез решал задачи поиска Янтарной комнаты. Почти каждодневно «обследуя» развалины замка, забираясь в самые немыслимые его уголки, мы, конечно же, обратили внимание на часто появляющуюся здесь группу солидных, представительных людей. Они что-то оживленно обсуждали, о чем-то спорили, глядя на руины замка. Один из них, коренастый мужчина невысокого роста в сером плаще, время от времени энергично указывал рукой то на возвышающийся остов бывшей колокольни, то на пролом в стене, то на груду обломков в восточной части замкового двора. Остальные, как по команде, поворачивали головы в нужном направлении. Со стороны это не могло не вызвать улыбки. Изредка доносились странные, звучавшие как заклинания слова: «Блютгерихт», «Роде», «Штраус», «бункер», «Файерабенд»…
Мы, прислушиваясь, старались уловить смысл разговора, но на расстоянии это сделать было трудно, а приблизиться к столь представительному обществу казалось неудобным. Так и не удалось тогда узнать, чем занимались эти люди, и лишь спустя два года мне посчастливилось познакомиться с тем самым невысоким человеком в сером плаще. Встреча с ним во время работы экспедиции положила начало длительного знакомства, со временем он стал добрым старшим другом, контакт с которым не прерывался в течение всех последующих лет, вплоть до его смерти в 1994 году. Мы вместе участвовали в поисках Янтарной комнаты на территории Калининградской области, встречались в Москве и Ленинграде, Пушкине и Павловске. А в моей личной библиотеке есть немало книг по искусству с дарственными надписями этого человека. Как читатель, видимо, уже понял, это был Анатолий Михайлович Кучумов, — человек, спасший в лихую годину десятки тысяч произведений искусства, авторитет, признанный в широких научных кругах, непременный участник многих поисковых групп, действовавших в Калининграде. О его работе в 1946 и 1949 годах я достаточно подробно рассказал в предыдущих главах.
Тогда, в марте 1967 года, в Калининграде начинался новый этап поисков, в ходе которого предполагалось на принципиально новой основе обобщить накопленные сведения и целеустремленно приступить к обследованию всех возможных объектов укрытия похищенных гитлеровцами ценностей. Именно для этого в Калининград была направлена специальная рабочая группа.
Из докладной записки председателю комиссии
по розыскам Янтарной комнаты Стриганову В. М.
25 марта 1967 года
«…По Вашему поручению в г. Калининграде с 17 по 26 марта 1967 года находилась рабочая группа в составе т.т. Ермолаева А. И., Глушкова В. К., Кучумова А. М., Лернера Я. М., Поповой М. И. и Роганова С. М. Перед данной группой была поставлена задача на месте изучить имеющиеся материалы… и на основании их анализа выработать предложения для правительственной комиссии…
…Было проведено совещание рабочей группы в облисполкоме с участием организаций, которые в той или иной степени могут оказать помощь в розысках похищенных… ценностей…
Анализ… материалов и документов, а также имевшие место беседы дают основания полагать, что многие музейные ценности, не исключая Янтарную комнату, немцам из Кёнигсберга вывезти не удалось и они находятся в различных тайниках и укрытиях города или его окрестностей.
По нашему мнению, наиболее вероятными местами укрытия Янтарной комнаты и других ценностей следует считать:
1. Королевский замок (северо-западная часть, южная часть и другие части…).
2. Бункер под кирхой ул. Штайндамм (у нынешнего дома облпрофсовета).
3. Бункер на ул. Штайндамм — Ланге Райе (в районе нынешнего размещения автобазы)…»
Итак, как мы видим, Королевский замок был в числе первоочередных объектов поисковой деятельности, а это позволяло надеяться, что уж теперь-то его исследуют вдоль и поперек. Возникал шанс дать исчерпывающие ответы на вопросы, поставленные Брюсовым и Кучумовым еще в первые послевоенные годы.
6 апреля 1967 года в Министерстве культуры РСФСР состоялось первое заседание Правительственной комиссии, на котором начальник Управления музеев Ермолаев обстоятельно рассказал о результатах командировки в Калининград и выводах рабочей группы. Главное, по мнению Александра Ивановича, заключалось в том, чтобы грамотно решить вопрос об организации поисковых работ. В этом был залог успеха создаваемой экспедиции.
Не буду утомлять читателя пересказом в целом небезынтересной дискуссии, развернувшейся на заседании. Скажу лишь, что разговор там шел достаточно компетентный и проблема поиска рассматривалась с разных точек зрения. Думается, и для нынешних поисковиков принципиальные подходы некоторых участников Правительственной комиссии не утратили своей актуальности и в наши дни.
А что же решили члены комиссии в отношении Королевского замка? Ведь в 1967 году полным ходом шла разборка развалин и расчистка площадки для будущего Дома Советов, а это лишало возможности вести обстоятельную исследовательскую и изыскательскую работу в руинах. Да и времени до того момента, когда на месте замка должна была появиться ровная площадка, оставалось совсем немного.
В ходе того памятного заседания Правительственной комиссии о Королевском замке говорилось очень много. Например, представитель инженерных войск армии предложил не вести раскопок подвалов Королевского замка, а сначала обеспечить подрыв и снос всех строений на поверхности — башен, стен с контрфорсами, остатков громадной колокольни. В крайнем случае он рекомендовал обследовать самый верхний ярус подвалов, а за второй и третий ярусы приняться тогда, когда обломки будут вывезены и на образовавшейся площадке можно будет вести работы по вскрытию подземных сооружений — подвалов, ходов, замуровок. Эта точка зрения в целом была поддержана участниками заседания, но Вениамин Дмитриевич Кролевский все-таки не удержался и высказал свое скептическое отношение к работам в развалинах замка.
Из выступления В. Д. Кролевского на заседании
Правительственной комиссии 6 апреля 1967 года.
Стенограмма
«…Теперь относительно поиска на первом ярусе, в подвале. Боюсь, что там ничего существенного нет. Первый ярус я проходил сам, но проходил там, где нет обвала; еще в 1949 году там можно было пройти, а потом уже произошли обвалы, когда начали проводить работы.
…Дальше 25 метров не углублялись. Мы находили разные вещи, даже золотые, ювелирные, они носили бытовой характер. Музейных ценностей не нашли. Надо углубиться. Я думаю, что все работы сосредотачивать на одном Королевском замке не стоит. Думаю, что Роде не был таким простаком, чтобы оставить в „Блютгерихте“…
Вы знаете, что Кох посетил… (замок. — Авт.). Он ругал Роде за то, что он как будто не укрыл Янтарную комнату. Но это необходимо проверить, так как заботы у Коха были другие…»
В то же время приглашенные на заседание комиссии специалисты резко критиковали характер работ, проведенных в прошлом на территории замка. Без точных планов, фотоснимков и описаний поиск вести невозможно, так как «методом тыка» никогда никто и ничего не достигал. С такой сентенцией нельзя не согласиться, жаль только, что в жизни так и не удалось в полной мере избавиться от подобного «творческого» метода, даже в работе Калининградской экспедиции.
Серьезную озабоченность почти у всех членов Правительственной комиссии вызывал огромный ажиотаж, возникший вокруг поиска Янтарной комнаты, который мог стать существенным препятствием для вдумчивой, обстоятельной работы. Председатель и члены комиссии сетовали на то, что «невероятные полчища людей устремляются (в Королевский замок. — Авт.), стремясь найти золотые вещи», что обнаруженная в развалинах буквально перед отъездом из Калининграда старинная посуда с фирменным вензелем винного погребка «Блютгерихт» оказалась разграбленной мародерами. Но еще больше организаторов поисков беспокоили инициативные группы кладоискателей, хорошо организованные и оснащенные.
Из выступлений на заседании Правительственной
комиссии 6 апреля 1967 года. Стенограмма
«…Во время нашего пребывания в Калининграде на поверхности замка ковырялись несколько „поисковых“ групп, и прежде всего… группа некоего Цедрика, который продолжительное время работает над этим объектом и… весьма целеустремленно — нанимает бульдозеры, технику, рабочих.
…Мы были вынуждены, уезжая из Калининграда, оставить своего работника — члена группы А. М. Кучумова — бывшего хранителя Янтарной комнаты в Царском Селе, с тем, чтобы он там дежурил и как только обнаружит каких-то разбойников… немедленно сигнализировал…»
Обидно, конечно, что такие инициативные и деятельные люди, как Иван Тимофеевич Цедрик, о котором я уже не раз рассказывал в этой повести, попадали в разряд «разбойников», в то время как, на мой взгляд, было крайне важно всячески привлекать таких энтузиастов к поисковой работе, использовать их авантюрную жилку, направляя их усилия в организованное русло. По-видимому, и мы с Володей, «обследовавшие» руины замка как раз в то время, когда там работала группа Правительственной комиссии, тоже производили впечатление подозрительных личностей и вполне могли быть отнесены к категории «разбойников». Хотя спустя два года это не помешало мне стать сотрудником экспедиции и внести свою лепту в поисковую работу.
Несмотря на то что в течение 1967–1968 годов, в период решения очень сложных вопросов организационного характера, связанных с образованием Калининградской геолого-археологической экспедиции, плановые работы на территории замка не проводились, по инициативе В. М. Якубовича, который долгие годы сам активно участвовал в поисковой работе, было сделано несколько раскопов среди гигантского нагромождения обломков и мусора. Тому, что еще сохранилось от замка, — двум никак не поддающимся подрыву крутым банным и громадным стенам западного крыла — оставалось стоять считаные месяцы. Вереницы самосвалов вывозили, казалось, ничуть не уменьшающиеся завалы кирпича и щебня. Саперы перевели уже не одну сотню подрывных шашек, а танковым тягачом был порван уже не один металлический трос, с помощью которого заваливались остовы стен.
Раскопы производились при помощи одноковшового экскаватора в разных местах, но ни единого раскопа не было сделано в кирпичном крошеве, оставшемся от северного крыла. По-видимому, Владимир Михайлович не считал достаточно перспективной в плане поиска эту часть Королевского замка или не хотел до геофизического обследования даже пытаться вскрыть подземелья под старыми орденскими залами. В результате вплоть до лета 1969 года руины северного крыла замка практически не исследовались, и только с созданием экспедиции началась там, прямо скажем, несколько запоздалая поисковая суета.
Поначалу предполагалось, что территория замка перед разборкой оставшихся обломков и проведением раскопок будет подвергнута проверке геофизиками. Но как всегда у нас бывает, сплошные накладки и организационные упущения привели к тому, что работа экспедиции и геофизические исследования проводились почти одновременно.
Из отчета о результатах
опытно-производственных геофизических работ
Калужской геолого-геофизической экспедиции.
Калуга, 1974 год
«…Геофизические исследования на территории бывшего Королевского замка… проведены по одиночным профилям, по которым невозможно дать сколько-нибудь уверенных рекомендаций. Кроме того, этот объект был исследован буро-вскрышними работами… которые не вскрыли каких-либо подземных захоронений. Интересно, однако, что на глубине 10–13 м скважинами № 2, 4, 6, 8 встречены пустоты, заполненные водой, с мощностью до 1,5 м. В случае определенной площадной приуроченности этих скважин следует обратить на это особое внимание».
Чтобы читателю, знакомящемуся с этой косноязычной абракадаброй, было ясно, какие конкретно участки северного крыла замка «просветили» своими приборами геофизики, сообщу, что профили обследования пересекали груды кирпича и обломков в месте расположения бывшей башни фогта Лиделау и чуть в стороне от нее (там, где под землей располагались громадные винные подвалы «Блютгерихта»), а также в том месте, где, по данным Кучумова, должна находиться уже упоминавшаяся «комната со сводами». Но, как видим из отчета, результаты оказались неутешительными. В северном крыле замка, буквально нашпигованном подземельями, в том числе имеющими второй, углубленный ярус, не было обнаружено ни одного мало-мальски интересного подвала! Почему? Отчасти геофизики это объяснили сами.
Из выступления начальника геофизической партии
В. П. Климовских на совещании по итогам работы
Калининградской экспедиции. 15 декабря 1969 года.
Стенограмма
«…Работы в городских условиях… очень затруднены вследствие наличия промышленных помех и других наружных построек, которые оказывают влияние на наши методы…
…Мы сейчас находимся в затруднительном положении в смысле выдачи определенных выводов… Имеются аномалии, но чем они вызваны, мы не знаем… Если мы получим результаты проверки наших аномалий, мы будем умнее… А так как мы сделали в этом году, собрав все методы — этого делать не стоит. И этот печальный опыт надо учесть…»
Итак, современная наука явно подводила поисковиков. То ли набор методов не соответствовал решаемым задачам, то ли проверяли не там, где следует. Например, почему не провели магнито- и электроразведку подвалов под «Большим» и «Малым ремтером», а также «Конвентом»? Факт налицо: когда на территории замка начал работать экскаватор, в экспедиции имелись крайне смутные представления о том, где же надо в первую очередь проложить траншею или выкопать котлован. Как ни прискорбно это сознавать, но заключительный этап обследований замка, который продолжался до тех пор, пока оставшуюся от него кирпичную пыль не скрыли плиты и газоны Центральной площади, проводился больше по наитию, чем на основании выверенных данных и точных расчетов.
Я имел возможность не только лично наблюдать за этими беспорядочными, хаотическими действиями, но и непосредственно участвовать в работах, названных впоследствии громкими словами «исследовательские и поисково-производственные работы». Мария Ивановна Попова, руководившая в то время поисками, человек энергичный и самоотверженный, пыталась организовать дело так, как это предполагалось с самого начала, как предусматривали решения Правительственной комиссии, рабочей группы и планы самой экспедиции. Но сразу обозначились труднопреодолимые препятствия с выделением техники для проведения земляных работ. Казалось бы, что еще нужно — есть постановление Совета Министров РСФСР, решения Правительственной комиссии, облисполкома. Во все привлекаемые к работам организации отправлены соответствующие заявки и письма. Выделены достаточные средства. Но все стоит на месте, потому что необходимые работы, оказывается, не были включены в план 1969 года, и экспедиционному руководству каждый раз приходилось, унижаясь и заискивая, выпрашивать у «богатых» начальников то экскаватор, то буровую установку, то бульдозер. Причем давали они технику нехотя и, как правило, в субботние и воскресные дни, когда уговорить рабочих трудиться после обеда было практически невозможно. Получалось как в известной интермедии Аркадия Райкина: кирпич есть — раствора нет, раствор есть — кирпича нет.
Спустя два с лишним года после памятной поездки в Калининград, от которой у меня остались смутные ощущения упущенных возможностей, в июльские дни 1969 года, я, уже будучи студентом истфака МГУ, работал в качестве полноправного члена экспедиции. Не буду рассказывать подробно, как московскому студенту удалось попасть в столь романтическое и не очень афишируемое предприятие. Жажда приключений и уверенность в собственных силах помогли преодолеть массу преград — и нежелание родителей отпускать в город, таящий в себе немало опасностей; и грядущий призыв на службу в армию, который неумолимо поджимал оставшиеся до осени дни; и подозрительность экспедиционного начальства, крайне осторожного в подборе кадров. В Калининград я приехал вместе с Виктором Купцовым, с которым нас со школьной скамьи до сих пор связывает крепкая дружба. Потом мы еще не раз бывали вместе в Калининграде, но лето 1969 года оставило самые сильные впечатления, предопределившие во многом наш дальнейший интерес к проблемам поиска художественных ценностей.
Решающее слово сказал находившийся в то время в Калининграде Анатолий Михайлович Кучумов, и после нескольких обстоятельных бесед с В. М. Якубовичем и М. И. Поповой нас зачислили в штат экспедиции. И завертелся калейдоскоп интереснейших событий: осмотры подземелий замков, раскопки вероятных захоронений ценностей, спуски в страшные колодцы и обмеры бункеров, обследования «глухих» уголков в городе и области, беседы с людьми удивительной судьбы…
Конечно же, память вряд ли бы сохранила подробности работы на том или ином объекте. Тем более что «поисковых точек» летом 1969 года существовало несколько десятков. Но Королевский замок, или, точнее, территория, где он раньше находился, среди них занимал особое место. И не только потому, что у меня еще свежи были воспоминания о спуске в подвалы «Блютгерихта» и башню фогта Лиделау. Как все дороги ведут в Рим, так и многие версии в той или иной степени связывались с мрачными подземельями замка. А в том, что под толщей обломков сохранились обширные подземелья, не сомневался никто — ни Анатолий Михайлович Кучумов, сам обследовавший некоторые из них в 1946 и 1949 годах; ни Иван Тимофеевич Цедрик, теперь уже штатный сотрудник экспедиции; ни, конечно, я сам, готовый вместе со своим приятелем, несмотря на подстерегающие опасности, спуститься в саму геенну огненную.
Большинство работ тем летом проводилось на месте южного и восточного крыльев замка. Саперы подрывали предполагаемые своды подвалов, экскаватор с воем и скрежетом переваливал каменное крошево, образуя глубокие траншеи, бульдозер вслед за ним засыпал ямы. На месте северного крыла было сделано только три раскопа. Один, шестиметровой глубины, — с внешней стороны фундаментов «Малого ремтера» и «Конвента», — где, по некоторым версиям, мог быть подземный ход в сторону несохранившейся Альтштадтской кирхи. Другой — в том месте, где, по предположению А. М. Кучумова, располагалась «комната со сводами», подвалы под которой безуспешно искали в послевоенные годы. А там, где когда-то проходил подземный ход, соединявший орденскую Фирмарию с бывшим рыцарским «Домом Конвента», была прорыта глубокая тридцатиметровая траншея.
Нельзя сказать, что проведенные работы оказались уж совсем безрезультатными — кое-что интересное удалось все-таки обнаружить в летние дни 1969 года. А это лишний раз доказывало, что искать здесь стоило, но делать это надо было как-то иначе, более целенаправленно, что ли — не перескакивая с места на место, не удовлетворяясь поверхностными раскопами и не переходя в другую часть объекта до тех пор, пока не станет совершенно очевидной тщетность попыток обнаружить что-то в первоначальном месте. Такие мысли возникли в период работы экспедиции на территории Королевского замка. Возникают они и сейчас при чтении старых записей. Судите сами.
Из дневниковых записей А. С. Пржездомского.
22 июля 1969 года
«…Подъем — 6.00. Встали, собрались… взяв спецовки, поехали на замок. Там уже бродил Анатолий Михайлович…
Часов в 9 начались работы. Экскаватор выгребал куски кирпича, камни, мусор, взломал „ложный подвал“, который мы вчера взрывали. Через полчаса он переехал к месту „колодца“, который указывал Цедрик, и начал копать там, а мы с Витей, пока не было солдат, начали копать в котловане.
Первой находкой в нем была моя. Разгребая киркой кирпичи, я наткнулся на камень округлой формы… Стал руками в рукавицах очищать предмет. Это было ядро из камня, видимо, старое средневековое ядро. Я… показал его нашим археологам. Они были в восторге. Наконец, нашли!
…Тут же под лопатой обнаружили старинный тевтонский меч в ножнах, несколько копий, металлические украшения — медные и железные браслеты…
Часам к 12 приехали солдаты, и они продолжили нашу работу. Экскаватор копал в районе „колодца“ …но найти его не удалось, хотя выкопали большой котлован, широкую глубокую траншею, Так и бросили это дело…
После „колодца“ экскаватор послали раскапывать другие завалы… чуть западнее места, где проводились взрывы сегодня… и нашли „стилизованного прусского орла“. Выбрав груды кирпичей и создав колоссальный котлован, экскаватор переместился в другое место… Вот так бессистемно работала экспедиция и не только сегодня, но вообще все эти дни…
К вечеру начали копать в районе бывшей северо-западной башни (башни Луизы. — Авт.), там, где должны быть конюшни. Но опять взрыли массу щебня, кирпича, мусора, камня, взломали ряд стен, а ничего хорошего не обнаружили. Таким образом, за весь день так и не смогли рационально использовать силу мощного экскаватора… Рабочий день кончился…»
Подобных записей у меня в дневнике немало. Они — как немой укор всем участникам, как напоминание о неиспользованных возможностях, излишней торопливости и досадных промахах, исправить которые теперь, по-видимому, уже никогда не удастся.
Хотя к началу семидесятых от замка уже не осталось и следа, работы периодически возобновлялись, кое-где были пробурены скважины, прорыты траншеи и раскопаны котлованы. Однако успех не сопутствовал исследователям — отчасти, может быть, потому, что их надежды связывались с другими, казавшимися более перспективными объектами. Одна за другой отметались поисковые версии. Прорытая вдоль северного крыла траншея пятиметровой глубины и несколько раскопов с внешней стороны замка не выявили подземного хода, о котором свидетельствовали поляки Вацлав Флерковский и Станислав Гура. В результате в отчетной документации экспедиции появилась лаконичная запись о том, что они «ошиблись местом расположения объекта или их заявление сделано под впечатлением прочитанной статьи в газете „Глас Ольштынский“». Не нашлось подтверждения версии об укрытии ценностей во втором ярусе одного из подвалов «Блютгерихта», содержащейся в заявлении Пауля Зонненшайна. Не удалось доказать наличия захоронения сокровищ под алтарем капеллы Святой Анны, о чем поведала Магда Путтерс.
Думается, все эти отрицательные результаты конца шестидесятых — начала семидесятых годов объяснялись определенной непоследовательностью самого поиска, стремлением в одночасье проверить сразу несколько версий, поставить точки над «и» там, где требовалась прежде всего обстоятельная аналитическая работа, детальное сопоставление фактов, наложение их на хронологическую канву и увязка с планировкой Королевского замка. Как мы с вами уже установили, практически каждое помещение северного крыла в свое время использовалось или могло быть использовано для укрытия ценностей. Поэтому важно было, проведя точную привязку сохранившихся развалин к подробному плану замка, последовательно, помещение за помещением, подвал за подвалом, аккуратно очищать от обрушившихся кирпичей и конструкций. Эта часть замка требовала не выборочной, а сплошной проверки. А получилось, что обследованными оказались лишь несколько отрезков сооружения. Остальные же помещения, — например, громадные подземелья под бывшей Фирмарией, где хранились винные запасы «Блютгерихта», подвалы и потайные ниши в стенах башни фогта Лиделау, второй ярус рыцарских комнат под «Малым ремтером» и «Конвентом», — не подверглись обстоятельному осмотру.
Ковш экскаватора без разбора ворошил слежавшиеся кирпичи и каменное крошево, натыкаясь то на неподдающиеся фундаменты из валунов, то на железные балки, искореженную арматуру и металлические трубы. Но ведь еще в 1967 году доступны были только некоторые из интересующих нас подземелий, а большая их часть была полностью завалена рухнувшими сводами и стенами. В отдельных казематах замка не довелось после 1945 года побывать никому, потому что они были превращены в сплошные завалы еще в ходе апрельских боев. А. Я. Брюсову и А. М. Кучумову, успешно работавшим в развалинах замка в послевоенные годы, не удалось организовать трудоемкие, требующие мощной техники, раскопки.
В. М. Якубович, как я уже сообщал, почему-то обошел своим вниманием северное крыло замка, а И. Т. Цедрик со своей компанией энтузиастов «обшаривал» лишь легкодоступные места. К сожалению, и экспедиция, сделавшая за четыре года работы на территории северного крыла шесть раскопов и несколько скважин, оставила без внимания многие интересные его уголки.
Одно из многочисленных разочарований, сопутствовавших поискам Янтарной комнаты и других похищенных культурных ценностей, безусловно, связано с Королевским замком. Этот объект всегда был в центре внимания, и до последних дней поисков рядом с досадой теплилась надежда. Надежда на то, что вот подковырнет ковш экскаватора еще одну груду кирпичей, осыплется внутрь свод древнего подвала, образуя зловещую черную дыру, посветят поисковики фонариками вглубь подземелья и увидят заветные ящики или хотя бы уходящий куда-то в сторону таинственный подземный ход. Но этого не случилось. И в 1982 году появилась в отчете экспедиции уже знакомая нам по рассказам о других объектах запись, не оставляющая надежды на успех.
Из отчета Калининградской экспедиции по объекту
«Бывший Королевский замок». 1982 год
«…Ничего не обнаружено…
В 1973–78 гг. территорию бывшего Королевского замка начали готовить под Центральную площадь, а рядом возводить здание Дома Советов: планировалась местность, прокладывалась дренажная система, рылись траншеи под водопровод и канализацию, укладывалось бетонное покрытие, строились фонтаны, подпорные стенки, подъездные пути и т. д….
…При проведении вышеуказанных работ на глубине 3–5 м в западной части двора замка вскрыты старые фундаменты (видимо, бывшего здания форбурга) и небольшие пустые подвалы с мусором…
ВЫВОДЫ:
…3. Утверждать однозначно о вывозе Янтарной комнаты из замка или захоронении в его подвалах нельзя, т. к. достоверными документами об этом экспедиция… не располагает, а те заявления, которые были сделаны иностранными гражданами, не подтвердились производственными работами…
6. Сейчас на территории бывшего Королевского замка сооружена новая Центральная площадь Калининграда, и поиски музейных ценностей там вести нельзя, да и все имевшиеся до сего времени заявления проверены.
В связи с изложенным… считаем необходимым объект „Бывший Королевский замок“ передать в комиссию на закрытие».
Так была поставлена точка на продолжении поисков в руинах замка тевтонов. Только не осталось ли у нас с Вами, читатель, некоторого недоверия к приговору, вынесенному почти тридцать лет назад? Не возникли ли у Вас сомнения в том, что сделано было все возможное для обнаружения сокровищ на территории этого загадочного объекта? Не настанет ли день, когда, вооруженные современными приборами и точными чертежами, придут на площадь с фонтанами и цветниками исследователи-энтузиасты, готовые еще раз потревожить скрытые плитами останки старого замка и, наконец, дать убедительные и мотивированные ответы на вопросы, скоро уже более шестидесяти лет волнующие человечество?
