Дом, где жил Байдалаков, был типичным старинным немецким домом, напоминавшим скорее деревенский, чем столичный.

Дверь открыла, чего я никак не ожидал, Тамара Казанцева и пригласила в гостиную, бросив:

—  Сейчас я позову Виктора Михайловича! Здравствуйте! Из Белграда? — «Не в курсе!» — отметил я.

Байдалаков, в дорогом, с иголочки, темно-сером костюме, в белоснежной рубахе с бабочкой с обычной своей наигранной улыбкой, протягивая якобы для объятья руки, воскликнул:

—  Здравствуйте, дорогой Владимир Дмитриевич! С приездом! Садитесь и рассказывайте. Распрощались с Парижем?

—  Пришлось. Блайхер, к которому вы меня направили, заставил заниматься черт знает чем! Вот и удрал! Представляете? Раздобывать рукописи Карла Маркса!

—Ха-ха! Учинить аутодафе! Да!.. Ну ладно, об этом потом, а сейчас лучше подумаем, как вас устроить. Дело в том, что с минуты на минуту должен прийти Поремский.

—  Мне повезло, Виктор Михайлович! В поезде я познакомился с очаровательной немочкой. У нее и хочу остановиться... пока что. А вот за постой раскошеливаться нечем. На последние франки купил вам бутылку доброго старого мартеля: теперь и в Париже это редкость! Пожалуйста! — поставил коньяк на стол.

—Спасибо! Рад, что вы устроились. Вы, разумеется, в своем амплуа. Покоритель женских сердец! Марками, слава богу, немцы нас снабжают, сейчас... — Байдалаков прошел в соседнюю комнату, видимо, кабинет, и вернулся с пачкой купюр.

—   Пожалуйста, на первое время. Сейчас собираюсь с вашим тезкой съездить в лагерь русских военнопленных. Хотите с нами? А по дороге расскажете новости. Поремскому будет, конечно, любопытно, что творится во Франции.

—  Военнопленных? — сделал я удивленное лицо.

—  Наши кадры! Дело в том, что мне удалось убедить Шелленберга позволить нам обрабатывать их политически. Неподалеку отсюда, по соседству с деревней Цитенгорст, расположен большой многотысячный лагерь. До недавнего времени был под открытым небом. Наши энтеэсовцы читают им лекции о солидаризме, дискутируют, доказывая несостоятельность марксизма. Разумеется, в общих чертах. Желающих стать на нашу сторону переводят в другой лагерь Вустрау, тоже неподалеку отсюда, где условия значительно лучше, и тут они уже проходят полный курс.

—  И многие идут? — спросил я, невольно прищурясь.

—  Сами понимаете, задача непростая: во-первых, отобрать самых интеллигентных, со сложившимся мировоззрением, зачастую враждебно настроенных, во-вторых, доказать, что мы создаем «третью силу», которая должна победить, морально и духовно, учение Маркса и, в-третьих, — убедить, что сотрудничество с немцами преследует одну цель: сохраняя свободу действий, проникнуть на восток для создания своих баз. Успех пока незначительный: отправлено два эшелона по сто пятьдесят—двести человек в качестве пропагандистов антикоммунизма. Почти все они сейчас работают в оккупированных областях администраторами и хозяйственниками.

—  И немцы позволяют вести такую политику?

—  Официально — нет! Гитлер и его окружение опасаются создавать серьезные силы даже из украинских самостийников, не говоря о русских, в отличие от вермахта. Там ведь идет противостояние с давних пор. И никто не знает, чем оно кончится. — Байдалаков уселся в кресле поудобнее и продолжал: — История эта берет начало с апреля двадцать первого года. По Версальскому миру, Германии было запрещено производить оружие. В это же время Советская Россия, никем не признанная, оставалась в блокаде. Троцкий с Лениным в ту пору еще мечтали о всемирной революции, разгроме буржуазного мира. Между Берлином и Москвой курсировали тайные посланцы, в результате чего был заключен в двадцать втором году Рапалльский договор о сотрудничестве. Наряду с этим между рейхсвером и красным Генеральным штабом был подписан ряд секретных соглашений. За несколько лет были созданы военные объекты: в Филях под Москвой фирма «Юнкере» производила несколько сот цельнометаллических самолетов в год; под Липецком организована военная база, где размещалась Четвертая советская эскадрилья, укомплектованная одними немецкими летчиками; на Нижней Волге, на Средней Волге строились танкодромы; фирмой «Берзоль» модернизированы ружейные заводы в Туле, Гатчине, Златоусте, Петрограде, а также доки в Николаеве и Петрограде, спускавшие на воду подводные лодки и корабли. В общем, уже в двадцать шестом году рейхсвер на закупку вооружения и боеприпасов в СССР расходовал более ста пятидесяти миллионов марок в год. Почти треть своего бюджета. Потом... — звонок прервал рассказ Байдалакова.

Вошел Поремский. Поздоровавшись с хозяином и что-то шепнув, он повернулся ко мне:

—  С приездом, дорогой!

Пока мы пожимали друг другу руки и обменивались ничего не значащими фразами, я с затаенной завистью смотрел на него и думал: «Статный, красивый, интеллигентный, начитанный, весьма обаятельный и подкованный, отлично владеет французским, немецким, английским. Сидит в нем настоящий барин, родовой дворянин. И в то же время он не погнушается посидеть в «низкой компании» за рюмкой водки. Цитирует наизусть Бердяева, Соловьева, Толстого, Достоевского, не говоря о Пушкине, и конечно, Ницше, Шопенгауера, Фрейда и себя самого. Умеет убеждать и наверняка склонил не один десяток военнопленных к солидаризму! Недаром прошел школу ряда разведок...»

—   А мы тут рассуждаем с вашим тезкой о том, как Людендорф, готовясь к реваншу, заключил с Троцким и Радеком Рапалльский договор.

—  В те времена многие немцы считали, что евреи у власти в России долго не продержатся и что союз истинной Германии с истинной Россией под эгидой патриотов помешает замыслу «сионских мудрецов» превратить гоев в послушную скотинку. Об этом писал и Шульгин в своем романе «Созвездие Ориона». — Поремский скрестил пальцы и продолжал:

— «Дойчланд эрнойерунг» еще бог знает когда уверял, будто в прошлом веке в Париже собралась группа евреев-банкиров из разных стран и приняла решение: «Настало время развязать мировую войну и свергнуть с престолов царей великих держав и открыто навязать миру свою власть». Вильгельм, уже будучи в изгнании, говорил посетившей его Норе Бентине: «Мое падете — дело рук мудрецов». О том же писал в двадцать втором году генерал Людендорф: «Высшее правительство израильского народа работало рука об руку с Францией и Англией. Возможно, оно управляло и той и другой». Еще раньше руководитель блока «народников» граф Эрнст фон Ревентлов в «фёлькиш» считал самым опасным врагом Германии еврейскую расу. А после появления «Протоколов» в переводе Готтфильда цур Бека высказывания ряда социологов гласили примерно так: «Книга, бесспорно, принесет спасение нашему народу!» или: «...даже со времен изобретения книгопечатания, нет-нет, — со времен изобретения алфавита, ни одно произведение не совершало такого переворота в мировоззрении народа! Все слои германского общества, от дворцов принцев до домов рабочих, шлют нам письма, в которых выражают радость и одобрение деятельности этого мужественного человека, разрешившего проблему, от которой зависит судьба немецкого народа!» — цитаты Поремский приводил на немецком. — Мудрый Людендорф упорно шел к цели: Рапалльский договор способствовал возрождению германской промышленности и военных кадров. Кроме того, он рассчитывал, видимо, что обнищавшая, голодная Россия свергнет наконец еврейскую верхушку, которая, согласно договору, будет расплачиваться, — Байдалаков сделал паузу и возвысил голос, — продовольствием! Увы, народ не сверг ига! А более десяти миллионов умерли с голоду!

—   Договор, помнится, подписал с немецкой стороны министр индел Вальтер Ратенау в феврале двадцать второго года, а в июне он был убит членами националистической организации.

«Конечно, как один из сионских мудрецов», — покосился я на Поремского, и тот тут же отозвался:

—  Как обычно, что связано с иудеями, дело темное. Главному организатору аттентата Вилли Понтеру накануне суда прислали плитку отравленного шоколада. Причина «подарка», согласно одной версии, — возможное разоблачение инициатора покушения, а с другой стороны — уж очень это похожий, давно испытанный еврейский трюк избавляться от опасных гоев! Гюнтер грозил представить данные о причастности Ратенау к синедриону.

—    Об этом пишут до сих пор в прессе. А в качестве доказательства того, что Ратенау был одним из сионистских правителей, приводят ряд его высказываний: «Господство над производительным трудом всех народов на земном шаре все больше переходит в руки тех трехсот, которые в соответствии с секретными тайными решениями направляют мировую историю». Комментируя «Речи раввина», еженедельник «Дойчланд эрнойерунг» спрашивает, откуда Ратенау было известно точное число тайного правительства, собравшегося в тысяча девятьсот тринадцатом году и принявшего решение, что пришло время действий: развязать войну, свергнуть с престолов трех императоров и навязать миру свою власть. Зачатки анархии, под маркой демократической идеологии, найдут поддержку у международного еврейства и будут успешно внедряемы масонскими ложами. В результате дружная, с каждым годом усиливающаяся пропаганда атеизма, распутства, пьянства, наркомании, «свободы, равенства, братства» и «грабь награбленное» посеяли в России чуму, ныне называемую коммунизмом! — закончил своим раскатистым баритоном Байдалаков.

—  Не совсем дружно. Если они преследовали общую цель, то чем объяснить постоянные стычки Ленина с Троцким? — подначил я.

—   Дорогой тезка! — кладя на стол свои красивые руки, сказал Поремский,—как всегда, с одной стороны, это игра для глупых масс, как, скажем, «война» Саши Керенского с Володей Лениным или Левой Троцким, с другой — страх перед «Наполеоном». Помните, так Ленин величал Троцкого, а тот Ленина. Этот страх заставил избрать неприметного, уродливого Кобу, который тихой сапой чуть было не разделался с «избранным народом», вернее, с «ленинской гвардией». Затем не дал маху Коба, «убрав» возможного «Наполеона», Тухачевского, а с ним сорок четыре тысячи командного состава Красной армии.

—  Убрал фактически весь командный состав, а до того расстрелял кадры царской армии, которые перешли к большевикам. Вот и остался у пустого корыта. Впрочем, само дело Тухачевского покрыто глубокой тайной, — заметил Байдалаков.

—  Тайна эта ныне не так уж непроницаема, — усмехнулся Поремский. — Тухачевский все теснее связывался с верхушкой вермахта, который тоже исподволь готовил переворот. Знали об этом Гитлер и его близкое окружение — понимали, что в случае победы советского маршала вермахт может обратиться за косвенной, а может, и к прямой помощи талантливого полководца, который носился с мыслью, что «союз России и Германии — неумолимое веление истории». Все беседы, которые вели советские военные с германскими коллегами, тщательно записывались в течение ряда лет и направлялись в архив вермахта. Выкраденные оттуда по распоряжению фюрера, они были препарированы так, что получился весьма убедительный материал, доказывающий государственную измену. Через Бенеша он был подсунут Сталину.

—   По-моему, Владимир Дмитриевич, — снова вмешался Байдалаков, — имя Тухачевского впервые прозвучало на троцкистском процессе в устах Радека. Он же и упоминал Путну. Шла подспудная борьба. Восстание было якобы назначено на первое мая. Видимо, Сталин об этом знал. И чтобы не вызвать подозрения, предложил маршалу Тухачевскому возглавить делегацию в Лондон на коронацию Георга VI двенадцатого мая. Однако его видели в последний раз двадцать восьмого апреля в американском посольстве на приеме. А далее все покрыто мраком неизвестности. Почему застрелился Гамарник, были ли судимы, а потом расстреляны, или наоборот, расстреляны, а потом судимы арестованные в этот день Тухачевский, Путна, Якир, Корк, Фельдман, Уборевич? Может, старуха История и поделится этой тайной и откроет страничку. Сколько их, таких и поинтересней?

—    Надо полагать, что откроет, победа в конечном итоге будет за Осью! Что вы так на меня смотрите? — повернулся ко мне Поремский.

—У французов другое мнение. У русских эмигрантов тоже. Ширится сопротивление. Немцы ужесточают режим, — и я рассказал о Лили Каре, Чернявском и движении «Интералие», потом объяснил причину своего приезда, вернее, бегства из Парижа тем, что не желал сотрудничать с Гуго Блайхером и выдавать своих русских, не согласных с политикой фашистов. И закончил просьбой переправить меня в Советский Союз, чтобы там исподволь воспитывать русских людей в духе солидаризма.

Поремскому, который вынашивал свою идею «молекулярного солидаризма», мое предложение понравилось, и он воскликнул:

—   Правильно! — и, поглядев на Байдалакова, умолк.

—  Против такого желания возразить трудно. Россия требует глубокого и всестороннего лечения. Следует возродить ее духовную жизнь, мораль... — Виктор Михайлович приосанился и продолжал: — У Гитлера есть весьма любопытные высказывания: по его утверждению, и это так, история человечества развивается согласно законам природы, и каждое их нарушение указывает на противодействие каких-то враждебных сил, которые приводят к его вырождению. Природа требует неравенства, подчинения низшего высшему. И частые бунты, или так называемые революции, против установленного природой закона, призывая к установлению всеобщего равенства, напоминают функции вируса — паразитирующего микроба, который сначала медленно, потом размножаясь, все быстрей распространяется по всему миру и высасывает сначала изобилие, а потом и оставшиеся крохи. Постоянным инициатором, усугубляющим этот губительный процесс, является иудейское вероучение, их дьявольский закон. И если при помощи марксистского катехизиса или его очередного варианта вирус одолеет, его победа обернется пляской смерти над разумным человечеством... Да!.. Первая попытка к мировому господству евреев, как утверждает «Майн кампф», сделана в Древнем Египте. Дети Израиля отблагодарили здоровое общество тем, что начали его подтачивать — подстрекать низшие слои к мятежу и вводить капитализм. И, таким образом, первым капиталистом оказался Иосиф, а первым «Лениным» — Моисей. Оба полукровки. В нашу эпоху евреи прибегают к тем же методам — французская революция, либерализм, демократия, большевизм. Россия, захлебывающаяся в крови миллионов жертв, — это всего лишь один из последних эпизодов их войны против гоев...—Виктор Михайлович поглядел на меня. А я сидел с еле заметной скептической улыбкой на губах и, наверное, подумал: «Не очень-то его убедишь, впрочем, как и себя тоже!»—и продолжал:—А конечной целью еврейства является: низвергнуть элиту, которую сама природа поставила управлять народами, использовать массы с нечистой кровью, в результате чего наступит денационализация, полное и всеобщее отупление и полное господство «избранного народа» над гоями-роботами.

— Одним словом, Адольф Гитлер представляет мир эдаким хорошо обработанным огородом, в котором следует выпалывать сорняк, — резюмировал я. — Ив первую очередь — врага планеты, разрушителя цивилизации, паразита среди народов, сына Хаоса, воплощения зла, демона, который несет человечеству вырождение.

—   Во время страшной инфляции, охватившей Германию в двадцатые годы, Гитлер выдвинул свое объяснение: в соответствии с «Протоколом Сиона» еврейство должно подчинить себе людей голодом. А насчет «выпалывания» был в какой-то мере прав, считая, что не только масонство и преступный мир, но и все революционные движения привлекают в первую очередь психопатов, дегенератов, уродов. Рвутся к власти в первую очередь активные педерасты, садисты... Вот почему позже он уничтожил почти сразу же всех психопатов-штурмовиков, а вслед за тем около двухсот тысяч сумасшедших и убийц-рецидивистов. И приказал стерилизовать всех тех, кто мог бы произвести неполноценное потомство: немых, уродов, душевнобольных и так далее.—Байдалаков умолк, видя, что Поремский порывался что-то сказать.

—   Вот тут Гитлер абсолютно прав, и я убежден, что придет время, и рейх будет поминать его за это добрым словом. Как рассказывают военнопленные, в Советском Союзе все обстоит совсем по-другому. Начиная с элементарного воспитания — ребенка не пеленают: «Не мешайте нормальному развитию. Природа сама все знает!», — он вырастает кривоногим! Потом, когда наступает самый ответственный момент привить ему чувство добра, красоты, любви, — снова окрик: «Не ломайте ребенку характер!»—и он превращается в эгоистического, своенравного звереныша. В результате значительная часть детей под влиянием окружающей среды, воздействия общей школы, где царит разврат; радио, печати, вырастает либо черствыми эгоистами, хамами и бездельниками, либо еще страшней — роботами! Послушным бараньим стадом. — Поремский повернулся ко мне и продолжал: — Мне приходится все время сталкиваться с этими так называемыми людьми со змеиной совестью, у которых ум — одна лишь хитрость, а вместо души — мертвящее себялюбие...

—  А вместо сердца — пламенный мотор! — хохотнул я.

—  Именно! Мотор!..

Дверь тихонько растворилась, и вошла Тамара Казанцева с подносом.

—  А я вам кофе принесла!

—   Спасибо, Тамара! — поднялся Виктор Михайлович. Мужчины последовали его примеру.

Усевшись после ее ухода и неторопливо прихлебывая горячий желудевый кофе, продолжили разговор. На этот раз темой была работа с военнопленными. Как сделать их своим послушным орудием?

Глядя на их красивые самодовольные лица и слушая уверенные голоса, я думал:

«Вы оба великие мастера напустить туману, представить себя эдакими борцами за святое дело под знаменами солидаризма! Увлечь романтикой, которую так жаждет задыхающаяся среди мелких эмигрантских дрязг русская молодежь! Увлечь на путь террора и этим «помочь Святой Руси свергнуть коммунистическое иго». А не лучше ли, не честнее в этот решающий для Отечества час, когда ему грозит гибель, стать на защиту, отстоять его, не щадя жизни, а потом уже свои убеждения»...

Возвращаясь домой, я раздумывал о нашей беседе. О Гитлере я читал много дурного и хорошего. И сопоставлял его со Сталиным.

Среди своих ровесников в школе Адольф слыл заводилой, но предпочитал вместо кулаков использовать язык. Отец его Алонс Шикльгрубер, чиновник, женившийся на своей кухарке Кларе Пельц, нередко прибегал к рукоприкладству и с сыном не ладил. После его смерти 16-летний Адольф, бросив гимназию, бездельничал. Бродил по Линцу, посещал оперный театр, увлекался классической литературой и мечтал стать художником.

Мечта не сбылась, его провалили на вступительном экзамене в Венскую академию, а вскоре последовал второй удар—умерла его мать, которую он очень любил...

Адольф не пил, не курил и был правоверным католиком. Шопенгауэр заставил его отказаться от христианства и пробудил интерес к восточным религиям. У Ницше он заимствовал концепцию эволюции, волю к власти; у Вагнера—расизм, героизм; у Блаватской, Чемберлена фон Листа — оккультизм.

Во время Первой мировой войны Гитлер проявлял мужество, выполняя задания связного. Был награжден Железным крестом второй, а затем и первой степени. Однако дослужился только до капрала — начальство считало его чудаком, а товарищи недолюбливали. «Белая ворона, — вспоминали о нем однополчане, — мы мечтали о скорейшем окончании войны, а он вдруг, схватившись за голову, начинал утверждать, будто невидимые враги Германии опаснее, чем самое мощное орудие противника».

В 1919 году Адольф Гитлер вступил в довольно влиятельную политическую организацию «Общество Туле», объединившуюся с «Комитетом независимых рабочих» (впоследствии Германская рабочая партия).

Символом организации стала масонская свастика с мечом и венком.

Ораторское мастерство, медиумистический ум, умение контролировать «всепронизывающую» силу, называемую индусами «кундалини», личная убежденность в собственной правоте творили чудеса и выдвинули Адольфа Гитлера в главари.

Летом 1920 года он настаивает на переименовании партии в Национал-социалистическую рабочую партию.

В 1924 году после Пивного путча Гитлер использует судебный процесс в пропагандистских целях. Когда судьи уже готовы были объявить приговор, он психологически овладевает всеми присутствующими в зале суда, заявляя: «Не вам, господа, судить нас. Приговор вынесет суд истории. Вы можете объявить нас виновными тысячу раз, но богиня вечного суда истории посмеется и разорвет на клочки приговор этого суда, ибо она оправдает нас!»

В глазах миллионов немцев он стал новым героем. Осудили его к 5 годам сидения в крепости Ландсберг. Однако после 9 месяцев пребывания в весьма комфортабельных условиях его выпускают.

Там, в Ландсбергской крепости, Гитлер начал диктовать Гессу свою книгу «Моя борьба», ставшую евангелием нацизма, с одной стороны, а с другой — планом будущих действий.

В 1928 году за нацистов голосовало 810 тысяч, в 1930— 6,5 миллиона, а в 1932-м — 13,5 миллиона человек.

В 1933 году Гитлер становится канцлером, создает целую армию штурмовиков (СА), стирает границы между германскими государствами, распускает профсоюзы; основывается и гестапо, сжигаются книги еврейских авторов.

Начались бесчинства и погромы. СА становится необузданным. В 1934 году Гитлер принял решение, потрясающее своим вероломством, с одной стороны, и своей исключительной правильностью—с другой. Он согласился с требованиями Гинденбурга и генералитета: 30 июня 1934 года СС осуществила знаменитую «ночь длинных ножей». Лидеры СА, включая Рема, были убиты.

В августе 1934 года умер Гинденбург, и вся власть оказалась сосредоточенной в одних руках.

Разделался с «СА» — ленинской гвардией — и Сталин.