В тот вечер, следуя совету Каткова, добравшись до улицы Шаброль, я неторопливо брел, разглядывая небольшие дома и скромные виллы. Было тепло, закатное солнце висело над крытыми черепицей крышами и окрашивало их пурпуром. Небольшой старенький особнячок под № 5 белел за невысоким палисадником, где, с одной стороны, цвели ярко бело-розовым цветом развесистые яблони, с другой — могучий дуб раскинул ветки, покрытые светло-зеленой листвой, а под ним—плетеная садовая мебель... и тут же из далекого детства перед глазами всплыли такие же плетеные кресла, такой же дуб — наш бандуровский двухвековой, что стоял в парке.

Я дернул за ручку звонка. На балконе появился Жерар, приветственно замахал рукой и крикнул:

— Заходите, милости просим! — замок щелкнул, и калитка оказалась отпертой.

«Значит, можно, оставаясь в доме, за что-то дернуть или повернуть рычажок, и засов отодвинется». Я с любопытством его оглядел и зашагал по дорожке к дому. Мне навстречу шел, широко улыбаясь, хозяин.

—  Здравствуйте, дорогой господин Вольдемар! Не видели наших хитростей? Парижские лентяи давно уже приспособились не бегать каждый раз отпирать. Хорошо, что вы пришли, вам будет интересно. У меня гостит ваш земляк, недавно приехал из России.

Мы поднялись на веранду и очутились в просторной столовой, стеклянная дверь и окна которой были на уровне цветущих крон яблонь. Солнечные лучи освещали висевшие на стене натюрморты и старинный буфет. И мне снова пришел на ум огромный дубовый буфет в Бандуровке, где на верхней полке громоздилась всевозможная посуда, на второй — хрусталь, в том числе кубок на высокой ручке с инициалами Павла I с причудливой крышкой, изображающей двуглавого орла. Это был подарок императора одному из моих предков.

И вот однажды за обедом, когда подали жиго, произошел забавный казус. Эстер не выносила телятины и, пожевав, подсовывала под щеки, чтобы потом, нагнувшись якобы за салфеткой, выплюнуть на пол. Эльвина Матвеевна на этот раз заметила раздутые щеки дочери и шепотом приказала доедать. А Эстер... неслыханное дело, за обедом!., нырнула под стол и рыдающим голосом восклицала: «Не хочу! Не могу! Не хочу! Не могу!» Никто из старших не успел еще сказать слова, как со стороны буфета раздался треск и звон посуды. Стоявшая возле него горничная открыла створки и на лету подхватила фарфоровый чайник... Скрепки, удерживающие перегруженную полку, не выдержали с одной стороны, и она осела. Вся тяжесть сдвинувшейся посуды лета на старинный кубок Павла I. Было уже не до сидящей под столом дочери бонны.

А телятины Эстер уж больше не давали...

Такие мысли почему-то блуждали у меня в голове при виде буфета Жерара, где стоял графин с аперитивом и рюмки с одной стороны и бутылки с вином — с другой.

А хозяин тем временем отворил дверь в гостиную и позвал:

—  Месье Поль!

И тут же вошел плотный, выше среднего роста брюнет, круглолицый, с чуть приплюснутым носом и внимательными зеленовато-карими тазами.

«Видимо, из крестьян или казаков. С виду волевой, решительный, добрая улыбка располагает к беседе, крепкое рукопожатие — к доверию. Наверно, разведчик! — заключил я. — Интересно!»

—  Павел Иванович, — представился он. — Здравствуйте! Робин мне рассказывал о том, как вы спасали его в поезде. Я ехал в соседнем вагоне. Хотелось познакомиться поближе и поблагодарить за нашего доброго хозяина, — и он положил свою лапищу ему на плечо.

А Жерар, подхватив нас под руки, повел к буфету.

—  Эн ту пети пе, месье! Э... вив ла туар!

Подняли рюмки, чокнулись, выпили. Жерар налил по второй. И в этот момент в столовую вошла миловидная, молодая сероглазая блондинка, совсем не похожая на француженку, и пригласила к столу. Когда я целовал ей, здороваясь, руку, она, любезно улыбаясь, выразила удовольствие, что я пришел, поблагодарила за Робина и посадила рядом.

У французов коронное блюдо—суп. Его не едят—смакуют молча. Застольная беседа возникает позже, за стаканом вина. Белого, коща подают рыбу, красного — к мясу.

Разговор поначалу зашел о нападении на Югославию. Жерар заметил, что это пощечина Сталину, подписавшему договор о дружбе с правительством Югославии:

—Гром пушек немецких дивизий на югославско-болгарской границе спустя три часа после подписания пакта о дружбе с Советским Союзом и одновременное вторжение итальянских войск, конечно, приведут к молниеносному поражению Сербии. Тем более, что Славко Кватерник по радио провозгласил о «Независимом Хорватском государстве» во главе с Анте Павеличем. Одновременно идет и поражение Греции, которой англичане не в состоянии помочь. Надеюсь, все это подействует, как холодный душ, на руководство Москвы... — и он уставился на Павла Ивановича.

—  Политика — штука сложная! — ушел тот от ответа.

—Сталин своей поддержкой фактически обеспечил Гитлеру победу над Польшей. А потом он упрямо стоял скрестив руки, когда немцы громили Францию. Теперь-то он понимает, но поздно! — не унимался Жерар.

Павел Иванович не торопился с ответом, и я опередил его:

—    Правительство Блюма, Боша, Тореза, Жуо само в значительной мере виновато в поражении Франции. Зачем было, рискуя судьбой страны, взывать к миру о помощи красной Барселоне? На что рассчитывала Франция, имея на средиземноморских путях красную Испанию? А вслед за ней, конечно, и Португалию с ее азиатскими и африканскими колониями. Англо-французский блок делал все возможное, чтобы бросить Германию на Советский Союз, понимая свое неравенство...

—  Почему неравенство? — возмутился Жерар.

—    Даже в мирное время вооруженные силы вермахта и Италии превышали намного союзников. Восемьдесят дивизий, девять тысяч самолетов. Во Франции — двадцать восемь дивизий и весьма ограниченный контингент в Великобритании и четыре тысячи самолетов. И если флот надводный был сильней немецкого, то подводных лодок у них было больше. Навали и чемберлены рассчитывали, что подстрекаемый ими глупый Гитлер-Шикльгрубер увлечется идеей «Драг нах остен» и «погрязнет» в необъятных просторах России, чтобы потом ударить ему в спину. Германия сидела на полуголодном пайке. «Пушки вместо масла!» Русский хлеб за бесценок, нефть—горючее для армии — конечно, усилили мощь вермахта...

—  Таким образом Иосиф Виссарионович переиграл буржуазный блок. Гитлер напал на них и тем дал стране подготовиться, как мы видим, к неизбежной войне с сильным противником, ныне в какой-то мере ослабленным,—поддержал на свой манер мою мысль русский разведчик.

—  К тому же надо было перестраивать всю верхушку Красной армии после расправы над Тухачевским и его командным составом! В этой резне мозга и цвета армии кроется, может быть, главная ошибка! — бросил я не сдержавшись.

—   Дело темное, слишком много заинтересованных, может, поддались на провокацию абвера, через Бенеша. Может, повлияло настроение руководства армии и в какой-то мере соперничество, причин и поводов было немало. История со временем разберется. Россия любит «наломать дров», не знаю, как это перевести на французский. Лучше ответьте мне, Владимир Дмитриевич, какую позицию займете вы, когда нападут на вашу бывшую Родину? Станете на ее защиту, уйдете в кусты или поспешите на помощь врагу?

—   Что ты? Зачем, Павел, так говоришь? — упрекнул его Жерар. Молодая хозяйка, поднявшаяся было, чтобы унести остатки жиго, остановилась с блюдом в руках, в ожидании, что скажет понравившийся ей гость.

Польщенный вниманием интересной дамы, я приосанился, собрался с мыслями и, язвительно улыбаясь, сказал:

—   Ваши большевики, захватив незаконно власть, призывали народ не к спасению отечества от того же врага, а к внутренней смуте, расправе со своей же интеллигенцией, к позорному Брест-Литовскому миру, рабски подчинившись всем их требованиям, начиная с отделения Лимитрофов, оголявшего с моря Петроград, и кончая землями на Кавказе и чудовищной контрибуцией. Вы, Павел Иванович, думается, член партии, потому меня несколько удивил ваш вопрос! И все же отвечу: я не большевик и понимаю, что, с одной стороны, войска Третьего рейха могут принести русскому народу избавление от иудейского ига, а с другой — принимая во внимание презрение Гитлера к нашему отечеству, иго немцев будет еще тяжелей. Тем более, что речь идет об отделении Украины, Казачьих Войск, Кавказа и Туркестана. Развал нашего государства — затаенная давняя мечта не только Германии, но и Великобритании, Соединенных Штатов, увы, в какой-то мере даже Франции и тайных сил, как масонство, сионизм, самостийные течения. К примеру: российский ренегат, бывший генерал фон Валь, просвещая англичан, утверждает в своем опусе, будто «московиты бессердечно угнетают национальные чувства народов. Они украли само имя Русь. И с падением монархии сто сорок четыре народа «никогда больше не подчинятся России». В Лондоне, наряду с «Украинской конторой», основан институт «Джорджика» (от слова Джоржия — Грузия) под руководством кавказоведов — бывших возглавителей английской оккупации Закавказья в годы Гражданской войны. Их организация готова помогать СССР в случае нападения на него Германии и Японии, с условием предоставить независимость Грузии, Армении, присоединения к Персии Азербайджана на автономных началах...

—  Капиталисты! Voila tout, — заметил Жерар.

—    Не только Шелль, такова политика Великобритании. Украинские сепаратисты всех мастей готовы служить Варшаве, Лондону, Берлину и впрячь свой народ в любое ярмо, «бо не може буты ниякой згоды з москалем», лишь бы не остаться под всероссийской крышей.

—    Владимир Дмитриевич! Вам лучше, чем другому, известно, что ряд русских белоэмигрантских союзов служили тем же полякам, как теперь служат немцам. Если стать на вашу позицию, что каждый человек любит отечество, свой народ больше всего, то нельзя осуждать украинцев, грузин или армян, желающих жить «под своей крышей»?

—   Эмигрантов обстоятельства принуждают «подпевать» той политике страны, в которой они живут. И все-таки из многих тысяч проживающих в Германии, несмотря на старание национал-социалистов взять в свои руки их политическую жизнь, ряд организаций, начиная с РОВСа, отказались подчиниться и были распущены гестапо. А что касается «общей крыши», то, заметьте, не желающие под ней жить в основном появились, когда она стала советской, когда Россию, с одной стороны, безбожно ущемляя ее территории, разделили на республики, а с другой — провозгласили лозунги: «Дружба народов!» «Миру—мир!», «Вся власть народу!» и т.д. — болтовню пустозвонов простодушных русских дураков! Каждому здравомыслящему человеку должно быть понятно, что миром правит сила, штыка, либо денег, а уж потом идеи! Так было, так будет. Это подтверждает история. И марксисты — говорю о настоящих марксистах — в этом глубоко ошибаются!

—  Не во всем, дорогой Вольдемар. Идеи марксизма, пусть в искаженном виде, восторжествовали в России, их боятся фашисты, о чем свидетельствуют костры в Германии, где горят труды сторонников коммунизма.

Я вспомнил о своем недавнем разговоре с абверовцем и заметил:

—  Мало того, слыхал, что из рук Риббентропа ускользнул архив Маркса в Амстердаме!

—Я встретил недавно товарища, и он рассказал, как молодчики, не то из гестапо, не то из абвера, ворвались в квартиру покойного внука Маркса Жана Лонга и арестовали его вдову, которая не пожелала сказать, где хранятся рукописи Карла Маркса. Несчастная женщина сидит в тюрьме, что неподалеку от нас. Весь Париж сейчас об этом трубит.

Жерар вдруг повернулся ко мне:

—  Что смотришь на меня так, господин Вольдемар?

«Сказать или промолчать?» — засомневался я. И, дождавшись, когда хозяйка закроет за собой дверь, невольно понизив голос, промолвил:

—    Сегодня утром на эту тему вели разговор председатель французского отдела НТСНП и один тип. В отличие от национал-социалистов, считаю, что подобные труды следует сохранить в целости, чтобы со временем люди убедились воочию в ошибочности так называемого «научного коммунизма»! — и невольно покосился на Павла Ивановича. А тот, встретив мой взгляд, тихо заметил:

—  Значит, абвер? Гестапо? СД? Включили в поиск НТСНП?

—  А во что хочет включить НТСНП ГПУ?..

—Владимир Дмитриевич, обращаюсь к вам как к гуманному человеку. Вы только что высказались против уничтожения научных архивов, так помогите, если можете. Был бы вам очень обязан! И поймите, я приехал сюда не ради этого. Не знаю, встретимся ли мы еще когда-нибудь? О вас мне кое-что известно, включая работу в Союзе нацмальчиков. Но я чувствую в вас русского интеллигента, и неважно, что у нас разные взгляды. Каждый из нас по-своему любит свое Отечество. Потому мне захотелось с вами встретиться, поговорить по душам, найти какие-то точки соприкосновения. Где-то я помогу вам, где-то вы мне! И, главное, очень прошу: не надо подозревать меня в коварстве, личной выгоде...

А после непродолжительной паузы, уловив в моих глазах колебание, добавил:

—  Не настаиваю... Мне эти письма «до лампочки»!

—  До какой лампочки? — не понял я, как не понял последних фраз, сказанных по-русски, Жерар.

—   «До фени»! Ни к чему! — и обратился уже на ломаном языке к Жерару:

—  Налей нам по стакану, виноват, бокалу, выпьем за здоровье твоего спасителя, а мне надо потихоньку собираться!

Француз недоуменно посмотрел на своих гостей, не понимая, что случилось.

—    Спасибо! Но прежде чем выпить, выслушайте меня и добавьте к своему тосту еще несколько слов. — Я полез во внутренний карман, достал оттуда записку и протянул ее Павлу Ивановичу:

—   Вот список подозреваемых лиц, у которых может храниться архив. Абвер, а именно некий капитан Блайхер, настоятельно рекомендует поначалу найти к ним подход и только убедившись, что «у имярек» находится архив, или он что-то знает, применять обыск и прочие меры. Немец сказал: «Не хочу больше скандалиться, и без того Париж смеется над нашими бесплодными попытками».

—   Потрясающе! Надо сказать «Кошечке», у нее большие связи. Пусть предупредит! — воскликнул Жерар. — Молодец! Выпьем на «брудершафт», как говорят немцы. У них тоже есть настоящие люди! — и крепко меня обнял.

Павел Иванович встал, пожал мне руку и заметил Жерару:

—  Надо все делать похитрей, дорогой Робин, чтобы были и волки сыты, и овцы целы. А «Кошечку» мы побеспокоим позже, когда полностью подготовим операцию...

—  Что еще за «Кошечка»? — притворился я.

—   Давай сначала выпьем, как говорит Жерар, на брудершафт, а потом потолкуем.

—    Добро! Предлагаю выпить за чистоту наших деловых отношений. Не буду темнить. Первый шаг, вроде сделан мною, Павел Иванович. А о «Кошечке», если хотите, я уже слышал...

—Наша «Кошечка», очаровательная и далеко не щупая дама, сумела возглавить такое дело. Молодец! Истинная патриотка!

—    Интересно! Да не смотрите на него с укором, Павел Иванович! — повернулся я к советскому разведчику — так мне подсказывало внутреннее чутье. — Французы не столь подозрительны, как все советские люди, — боятся лишнее слово вымолвить без оглядки. Вы во Франции, в свободной стране! Привыкайте верить людям! Что сделать, чтобы развязать вам язык, дать честное слово? Но для вас это пустой звук, старорежимная дворянская манера... Э-э-эх!.. Мой лицейский товарищ недавно познакомил меня с бывшим офицером Корниловского полка, ныне известным писателем и журналистом. Так вот он не побоялся мне сказать, что состоит в рядах Сопротивления. Надо входить в ритм жизни страны, в которой живешь!..

—   Хотя я не разделяю ваши взгляды, Павел Иванович, но готов помочь делу Родины, особенно после сегодняшнего разговора с известными лицами. Поремский — это председатель французского отдела НТСНП — мне рассказал о том, что на днях к нему приходил некий доктор Лейбрант и вел с ним переговоры об отъезде группы энтеэсовцев в Берлин. С той же миссией в Белград приехал редактор издающейся в Берлине газеты «Новое слово» Владимир Михайлович Деспотули, правая рука Адольфа Риббентропа, прибалтийского немца, бывшего офицера белой армии, а ныне будущего вершителя судеб нашей многонациональной страны. Деспотули и Лейбрант уверяют, что Риббентроп не разделяет мнения своего фюрера, ненавидящего Россию. Поэтому в ближайшее время в Берлин уедет Поремский, а вслед за ним потянутся прочие «офицеры революции», сиречь рядовые члены. Мне покуда следует оставаться в Париже, помогать капитану СД Блайхеру! Ха-ха-ха! Начиная с рукописей Маркса. Вот я и рассчитываю на вашу поддержку! Договорились? А теперь, месье Жерар, выкладывайте, что собой представляет ваша красавица «Кошечка».

Хозяин поглядел на советского гостя, заметил в его взгляде нерешительность, а может быть, и неодобрение, упрямо тряхнул головой и, схватив меня за лацкан пиджака, с вызовом бросил:

—Настоящее имя «Кошечки» — Лили Каре. Она жена офицера, сейчас возглавляет, с так называемым своим родственником Арманом Борни, подпольную организацию «Интералие», связанную с Интеллидженс сервис и с офицером, кажется, капитаном Симано из Пятого бюро, перекочевавшим в демилитаризованную зону, в Марсель, под кличкой «Сарданапал».

Павел Иванович, видимо, этого не знал, внимательно слушал, похлопывая средним и указательным пальцем по столу.

— С Арманом Борни я познакомился в прошлую среду. Удивившись его произношению — простите, вроде вашего, господин Поль! — я прямо спросил: «Вы русский?» Лили принялась было объяснять, что Арман, дескать, много лет жил в Румынии, в результате чего заговорил на ломаном французском. А прочитав на моем лице недоверие, рассмеялась, заметив: «Какой вы проницательный, месье Жерар, мой товарищ—польский офицер Роман Чернявский — закончил летную школу в Варшаве и направлен на специализацию к нам. В начале войны летал на истребителе. Был сбит, захвачен в плен и отправлен в лагерь. После удачного бегства перебрался в Луневиль, где проходил курс учения, к своей любовнице-француженке, которая дала ему одежду и снабдила документами покойного супруга Армана Борни»...

Я перебил Жерара:

—Прости, Робин, вспомнил разговор с неким Околовичем, шефом разведки НТСНП, который в момент нападения Гитлера на Польшу был в Варшаве, откуда эвакуировался вместе с группой офицеров Генштаба в Румынию. Отделению абвера в Вене было приказано отправить в Варшаву отряд майора Шмалыпегера, чтобы там захватить архив «Двуйки», занимавшейся разведкой, контрразведкой и прочими действиями секретной службы. Частично полякам документы уничтожить удалось, и все же команда майора Шмалыпегера после занятия польской столицы установила, что значительная часть секретных материалов запрятана неподалеку от города, в так называемом форте Легионов... — оглядев своих слушателей, я продолжал: — Интерес к документам разведывательной службы Польши понятен. «Двуйка» не уступала лучшим осведомительным службам мира. Канарис, Шелленберг, Гиммлер понимали, что разоблаченных агентов могут либо привлечь на свою сторону, либо ликвидировать. Разумеется, понимало это и руководство Второго отдела Генштаба, перебравшееся в Лондон и старое гнездо шпионажа — Стамбул. Туда перекочевала в ноябре тридцать девятого группа офицеров «Двуйки», во главе с майором Пилецким. А в начале сорокового прокрался со своими людьми во Францию полковник Незбржицкий, оставив в Бухаресте майора Ельяшевича, который пристроился к японцам. Учитывая все это, следует помнить, что у поляка может быть «второе дно»! А вам, Павел Иванович, советую быть особенно осторожным. После очередного раздела Польши поляки люто возненавидели русских. И если у Романа Чернявского двойное дно, Жерара он, может, и не продаст, но вас — можно не сомневаться!..

Жерар заерзал на стуле и заметил:

— Вчера мне «Кошечка» сказала, что у Армана создалось впечатление за эти последние дни, будто за ним следят. И они срочно перебираются на площадь Трокадо, три. Кстати, по ее словам, представитель, так сказать, «Сарданапала», капитан ДДД, рекомендует Лили, ради безопасности, жить порознь. Может быть, не доверяет поляку? Поэтому я согласен с тобой, Вольдемар. Держись от него подальше, мой дорогой Поль! Неровен час?..

— И напрасно! Как можно не понять, что захват польской территории — временная мера, тактика, маневр! А за совет спасибо, учту!

Он поднял свой бокал, выпил и продолжал, помогая себе жестами, на довольно своеобразном, но, в общем, понятном французском языке:

—Сначала запомним твердо адреса наших основных врагов в оккупированном Париже: в Булонском лесу размещается СД и гестапо; на авеню Клебер, в отеле «Рафаэль» — верховное командование вермахта; на авеню Клебер, отель «Мажестик» — резиденция военного коменданта; и наконец, в известном вам отеле «Лютеция» — филиал абвера, пожалуй, самого серьезного ведомства хитроумного Канариса. Там командует весьма опытный разведчик Оскар Райле... А потом постараемся постичь методы их работ. Все они понимают, что идет борьба не на жизнь, а на смерть, и надо напрячь все силы для выявления руководителей антифашистского движения и раскола патриотических сил Сопротивления. Абвером и прочими разведками Германии приняты, прежде всего, меры по «закупорке» Франции, Канарис ведет переговоры с военным министерством Виши, добиваясь легализации действий абвера в неоккупированной зоне. По всей территории создаются опорные пункты из предателей-коллаборационистов. Поэтому, господа, нужно быть предельно осторожными. А теперь лучше подумать о том, как нам перехитрить Блайхера.