В Комитете госбезопасности идет партсобрание. Секретарь парткома выступает с речью о том, что сейчас гласность, и призывает коллег активно и более критически выносить на обсуждение острые вопросы.

Вдохновленный речью, с места поднимается молодой оперработник лейтенант:

— Товарищи! Наболело уже, не могу больше молчать! До каких пор жена и теща генерала будут использовать служебную оперативную машину для поездок по магазинам?!

На следующий день лейтенанта вызывает к себе генерал:

— Вчера на собрании мне очень понравилось ваше выступление. Я вижу, что вы — бескомпромиссный человек, честная натура. Вы заслужили повышение по службе. Мы решили послать вас в Гондурас, будете нашим негласным сотрудником.

— Но у меня молодая жена, маленький ребенок... В конце концов, я не знаю гондурасского языка.

— Кстати, о языке, товарищ лейтенант... По легенде вы будете глухонемым, поэтому язык вам мы отрежем еще здесь.

Такого в истории российских спецслужб еще не было. В свою бытность директором ФСБ Российской Федерации Николай Патрушев санкционировал ознакомление с материалами одной из самых секретных и долговременных операций органов госбезопасности нашей страны. Она началась, когда председателем КГБ СССР еще был Владимир Семичастный, а завершилась совсем недавно, уже в наше время. Более тридцати лет длилась эта оперативная игра Второго главного управления КГБ СССР (контрразведка) с Центральным разведывательным управлением США по подставе американским спецслужбам дезинформационных материалов о главных направлениях развития ядерного оружия нашего государства и стратегических планах Кремля на случай возникновения глобальной термоядерной войны.

Самым удивительным было то, что руководство ФСБ России разрешило ознакомиться с материалами разработки и даже встретиться и поговорить об этой операции не только с бывшими и нынешними кадровыми сотрудниками российских спецслужб, которые вели дело, но и с непосредственным исполнителем оперативного замысла чекистов. Впрочем, одно ограничение все-таки было. В публикации меня попросили не упоминать настоящее имя, отчество и фамилию этого человека. Поэтому назовем героя нашего очерка Михаилом Моисеевичем Плавиным.

Весной 2001 года в одной из санкт-петербургских конспиративных квартир российских органов госбезопасности собралась на тайный ужин небольшая, но дружная компания. Встретились для того, чтобы отметить очередную годовщину начала контрразведывательной операции и первой встречи Михаила Плавина с сотрудниками американской разведки.

Прежде всего, откупорили сорокалетний коньяк еще советского разлива. Если быть предельно точным, то на этикетке значилась десятилетняя выдержка. Но еще тридцать лет эта бутылка хранилась в укромном месте, накапливая крепость, аромат и благородство.

— Эту бутылку великолепного марочного коньяка мы купили сразу после первого этапа нашей операции, чтобы выпить ее после успешного завершения всей оперативной игры, — сказал полковник ФСБ РФ Юрий Шаров. — Этот день настал. И мы пьем этот достойный напиток, который хранился более трех, нет, уже четырех десятков лет, за наш успех, за победу в трудном поединке с профессионалами из Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов Америки.

Когда-то давно, еще на стадии разработки замысла оперативной игры, на одном из секретных документов появилась строгая резолюция руководителя очень высокого ранга: «Допустить к делу не более двух-трех оперработников». Этого требовала строжайшая конспирация. Конечно, за 32 года круг участвующих в разработке контрразведчиков несколько расширился, но и на сегодняшний день он составил всего... 14 человек. Пятнадцатым стал я. Даже руководители КГБ СССР — ФСБ РФ знали главного исполнителя оперативного замысла Михаила Плавина только по псевдониму.

По старой доброй традиции, молча, не чокаясь, выпили «третий тост» за тех четырех оперработников, которые не дожили до завершения операции. Ну а потом были воспоминания с грифом «совершенно секретно», отдельные нюансы которых не то что записывать на диктофон, но даже слушать не рекомендовалось.

Имена, события, даты... Меня поразила память, острота мысли, аналитический склад ума этих уже немолодых людей из контрразведки. О событиях давно минувших лет они говорили как о дне вчерашнем.

И это были не просто воспоминания. Оценивая события тех лет, они обсуждали их последствия для нынешнего времени, спорили о возможных вариантах действий, хохотали над конфузами и нестыковками с той и другой стороны. Уже нет той страны, в интересах которой они вели эту рискованную оперативную игру, но в сознании этих людей Россия неотделима от Советского Союза. Уже потом понял — они работали не ради идеологических постулатов и догм, хотя, безусловно, идейнополитический компонент не мог не присутствовать в их работе. Главным было другое. Их стране грозила реальная опасность, и поэтому они просто выполняли свой долг но се защите. Мои новые знакомые делали это тогда, делают сейчас и, насколько хватит сил, будут делать в будущем по той простой причине, что времена приходят и уходят, меняется правящая элита, идеология и даже социально-политический и экономический строй, но остается страна, которую они всегда считают своей Родиной. И если имена выдающихся разведчиков, хоть и не часто, но все же становятся достоянием гласности, то контрразведка почти всегда пребывает в историческом забвении. А зря. Ведь работа этих людей не менее трудна и опасна. И так же необходима стране и всем нам.

Шестидесятые—семидесятые годы прошлого столетия были отмечены резким обострением «холодной войны». Причина—Карибский кризис, поставивший вселенную на грань атомного конфликта. В те дни трагедию удалось предотвратить. Но две сверхдержавы еще не пришли в себя от шока 90 дней, которые едва не уничтожили мир, а военно-политический истеблишмент США и СССР вновь стал вырабатывать суперсекретные планы действий на случай новой ядерной угрозы.

У спецслужб обеих стран была иная задача — любыми путями выяснить стратегические замыслы главного противника. Узнать, каков ядерный потенциал, насколько реальна угроза превентивного нападения, смогут ли пусковые ракетные шахты выдержать мощность вражеского атомного шквала, и самое главное—возможен ли ответный удар, так называемый акт возмездия... Разведка США совершала все мыслимое и немыслимое, чтобы добраться до этих сведений и получить объективную и достоверную информацию. Наша контрразведка сосредоточила свои усилия на защите этих, пожалуй, самых секретных в то время материалов. Вместе с тем она делала все возможное, чтобы обмануть противника, ввести его в заблуждение по поводу стратегических замыслов советского политического руководства, а также сведений в отношении тактико-технических и боевых характеристик нашего оружия, его количественных показателей, мест дислокации. Изначально советская позиция в атомном противостоянии была более уязвима. И ядерных боеголовок у нас было меньше, и полетное время до стратегических целей на территории США дольше, и еще много других нюансов, каждый из которых в условиях ядерной войны мог играть решающее значение. Вот поэтому в тугой узел были стянуты интересы и устремления американской разведки и советской контрразведки вокруг главной проблемы—ядерной доктрины СССР в любых ее проявлениях. Именно эти материалы хотели получить американцы и оберегали от постороннего глаза мы.

Обвиняя Советский Союз в намерении первым нажать ядерную кнопку, Соединенные Штаты наращивали свои наступательные вооружения, реально обеспечивая за собой право первенства в проведении ракетно-ядерной атаки.

Это был далеко не первый приступ ядерной истерики американских военных. У США имелся эксклюзивный, к тому же весьма успешный практический опыт, оплаченный тысячами японских жизней,— ядерная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки.

Но в новых исторических условиях у США был другой противник —огромная страна, с могучей армией и флотом, перестроенной на военный лад экономикой и промышленностью, только что одержавшая героическую Победу над фашистской Германией. Но, в отличие от Пентагона, Генштаб Советской армии на тот период не имел в своем арсенале атомного оружия.

Именно поэтому, вдохновленные японским триумфом, Соединенные Штаты Америки уже осенью 1945 года разрабатывают планы атомных бомбардировок своего недавнего союзника по антигитлеровской коалиции — Советского Союза. Вспыхнувший послевоенный рецидив антикоммунизма, обладание оружием, равного которому но разрушительной силе не было ни у кого в мире, и существование социалистического государства, которое воспринималось как угроза интересам мирового господства США, представлялись вполне достаточным основанием для очередного ядерного нашествия.

Исходным пунктом стратегического военного планирования стала доктрина «первого удара» — внезапного и мощного атомного нападения на СССР силами стратегической бомбардировочной авиации. Первоначальные боевые планы образца осени 1945 года предусматривали атомную бомбардировку 20 крупнейших советских городов.

К счастью, эти стратегические разработки американских генералов остались только на бумаге, скрытые от всего мира секретным грифом особой важности. Но им на смену пришли новые военные замыслы. К середине 1948 года Объединенный комитет начальников штабов вооруженных сил США разрабатывает планы под кодовыми названиями «Чериотир» и «Флитвуд». Согласно этим документам, в первый месяц войны с авиабаз в Западном полушарии и Англии предстояло доставить и сбросить 133 атомные бомбы на 70 важнейших советских городов, население которых составляло 28 миллионов человек. Из них около семи миллионов должны были погибнуть в первые дни боевых действий. В отличие от Хиросимы и Нагасаки, для Советского Союза на атомных бомбах не экономили. Над Москвой предполагалось взорвать восемь единиц, над Ленинградом — семь. Армагеддон показался бы лишь бледной тенью по сравнению с этой катастрофой.

С помощью массированных налетов и ядерных бомбардировок планировалось превратить в руины, а то и просто стереть с лица земли правительственные, административные и военные центры управления, крупнейшие промышленные предприятия, систему противовоздушной обороны Советского Союза. И тем самым если не подавить наступательную и оборонительную мощь противника, то существенно ее дезорганизовать и максимально ослабить. В первые дни и недели войны намечалось уничтожить 30—40 процентов промышленного потенциала страны. В отличие от фашистов, американцы не рассчитывали на блицкриг — молниеносную победу. Они учитывали опыт Отечественной войны, который показал, что Советская армия и все население страны даже в самых критических ситуациях разрухи, голода, дезорганизации будут оказывать самое ожесточенное сопротивление даже в абсолютно патовой ситуации.

По прогнозным оценкам, в первые дни авианалетов американцы могли потерять до четверти своих стратегических бомбардировщиков. Не позволяла рассчитывать на молниеносное поражение СССР, даже с учетом массированных атомных авиационных атак, обширная территория страны. Более того, в результате ответных боевых действий не исключалась возможность захвата советскими войсками Северного Средиземноморья и даже Западной Европы, включая оккупацию Испании. Таким образом, война вполне мота приобрести затяжной характер. Поэтому в следующие два года боевых действий американские генералы планировали сбросить на Советский Союз еще две сотни атомных и 250 тысяч тонн обычных авиабомб. Именно этот огненный смерч должен вынудить СССР капитулировать.

С позиций дня сегодняшнею, эти планы иначе как бредом сумасшедшего и назвать нельзя, но шестьдесят лет назад они имели совершенно реальную основу. В США наращивались силы стратегической авиации, вокруг СССР на территории стран-союзников разворачивались военные базы, вырабатывалась политика в отношении побежденного населения Советского Союза. Предполагалось, в частности, уничтожение людей на оккупированных территориях вооруженными силами специально сформированных антикоммунистических режимов «традиционными методами русской гражданской войны». Была определена даже дата начала массированного авиационно-ядерного налета — 1 апреля 1949 года. Но для этого американцам нужно было сформировать подавляющий перевес в силах и средствах, на что требовалось определенное время.

4 апреля 1949 года создается военно-политический блок НАТО, в который входят 12 государств — США, Канада, Исландия, Великобритания, Франция, Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Норвегия, Дания, Италия и Португалия. В сентябре того же года в США стало известно о создании в СССР атомного оружия. Ядерной монополии Соединенных Штатов пришел конец, но по количеству атомных бомб страна звездно-полосатого флага имела абсолютное превосходство над своим потенциальным серпасто-молоткастым противником. Американские политики и военные понимали, что такое превосходство не будет долгим. «Ястребы» в Пентагоне не хотели ждать, пока окрепнет ядерный щит Советского Союза, и готовились нанести немедленный атомный удар. С точки зрения национальных интересов Америки, главная ставка делалась на преимущество, связанное с массированным использованием в войне атомного оружия. На тот период ВВС США имели 840 стратегических бомбардировщиков в боевом строю и 1350 в резерве. Запас атомных бомб — свыше 300 единиц.

Весьма характерным способом отреагировали американские генералы и на заявление ТАСС от 25 сентября 1949 года. В нем, в частности, отмечалось: «Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году. Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для этого нет никаких оснований. Следует сказать, что Советское правительство, несмотря на наличие у него атомного оружия, стоит и намерено стоять в будущем на своей старой позиции безусловного запрещения применения атомного оружия».

Ответный шаг со стороны США — создание плана «Троян» — почти точной копии «Флитвуда», с той лишь разницей, что количество объектов атомных бомбардировок на территории СССР увеличивается до сотни, а дата нападения переносится на 1 января 1950 года.

Обоснованность и оперативно-боевую состоятельность плана «Троян» для начала изучили и проверили в ходе штабных учений.

Итоги всерьез заставили задуматься политиков и основательно остудили боевой пыл военных. Получалось, что план может быть реализован не более, чем на 70 процентов. При этом потери стратегических бомбардировщиков — единственного в то время средства доставки атомных бомб к целям на территории СССР — составят чуть больше половины — всего порядка 55 процентов.

Еще более удручающим стал прогноз результатов вероятных ответных боевых действий Советской армии. Как показал анализ штабной игры, даже массированные атомные бомбардировки не смогут парализовать действия Вооруженных Сил СССР. Своими артиллерийскими обстрелами и авианалетами, мощными ударами танковых клиньев Советская армия сомнет европейских и ближневосточных союзников США, выйдя на берега Атлантического и Индийского океанов. Так, Западная Европа будет полностью оккупирована всего за 20 дней, Британские острова—главный оплот военно-воздушных сил США для нападения на СССР — капитулируют под ударами советской авиации (в том числе и с применением атомных бомб) не позже, чем через два месяца. Дальнейшее затягивание войны будет в интересах противника, поскольку население и армия США просто взбунтуются, не вынеся огромных потерь, тягот и лишений военного времени, резкого падения уровня жизни мирного населения. Таким образом, план осуществления превентивного ядерного удара по СССР был похоронен.

В результате на рубеже 40-х и 50-х годов американская военно-политическая доктрина исходит из двух главных направлений. Первое — создание подавляющего перевеса в вооруженных силах и ядерном потенциале для превентивного нападения и гарантированного уничтожения СССР. Второе направление действий — втянуть противника в изматывающую гонку ядерных вооружений, где американцы изначально имели больший перевес, и параллельно развязать психологическую войну против Советского Союза. Стратегическая задача обоих направлений — ликвидация СССР как государства (а заодно — стран социалистического содружества) и социализма как идейно-политической и экономической системы.

Вот тогда и родился план подготовки коалиционной войны под кодовым названием «Дропшот». Предполагалось, что совместно с США против Советского Союза выступят все страны НАТО. В начале третьей мировой войны Ирландия, Испания, Швейцария, Швеция, Египет, Сирия, Ливия, Ирак, Саудовская Аравия, Йемен, Израиль, Иран, Индия и Пакистан будут стараться придерживаться нейтралитета. Но при угрозе вторжения войск социалистических государств они, рано или поздно, станут американскими союзниками.

Начало боевых действий было намечено на 1 января 1957 года. На первом этапе мировой войны предполагалось уничтожить с помощью массированных ядерных ударов силами стратегической бомбардировочной авиации 85 процентов советской промышленности. На втором этапе в действие вступали объединенные силы войск НАТО и армии государств-союзников общей численностью 20 миллионов человек. Силами 114 дивизий Северо-Атлантического альянса предполагалось разгромить советские войска на европейском театре боевых действий. Еще 50 дивизий должны высадиться на северо-западном побережье Черного моря. Конечная стратегическая задача объединенных сил — оккупация территории СССР и ликвидация партизанского движения.

«Дропшот» стал переломным пунктом в американском военном планировании. В отличие от прежних замыслов, подразумевавших преимущественно боевые действия, на сей раз обосновывалась необходимость широкого проведения психологической войны в мирное время. Среди используемых сил и средств ставка делалась не только на внешнее воздействие (проводимые из-за рубежа акции идеологических диверсий) но и на оппозиционные силы внутри государства-противника. Именно с этого времени в лексикон психологической войны прочно вошел термин «диссиденты» или «инакомыслящие». На Западе их воспринимали как хорошо проплаченную и обеспеченную идеологически «пятую колонну», действующую на территории СССР в интересах свободного демократического мира в период острого морально-психологического противоборства двух систем. В планах «Дрошпот» подчеркивалось: «Психологическая война—чрезвычайно важное оружие для содействия диссидентству и предательству среди советского народа; она подорвет его мораль, будет сеять смятение и создавать дезорганизацию в стране... Широкая психологическая война — одна из важнейших задач Соединенных Штатов. Основная ее цель — прекращение поддержки народами СССР и союзными государствами-сателлитами нынешней системы правления в Советском Союзе».

Боевой аспект коалиционного плана ведения войны не был реализован. Этому помешали два обстоятельства. В 1953 году в СССР было создано термоядерное оружие, а к 1957 году весь мир признал неоспоримые советские успехи в производстве средств доставки сверхмощного оружия к намеченным целям — межконтинентальных баллистических ракет.

Тем не менее в 1955 году национальная лаборатория США в Лос-Аламосе начала работу под шифром Мк.53 по созданию самой мощной термоядерной бомбы. За основу были взяты требования Class С Стратегического командования ВВС США от 1958 года, согласно которым военно-воздушные силы страны нуждались в ядерной бомбе массой порядка пяти тонн.

Благодаря огромным финансовым вливаниям в том же году был создан прототип бомбы. Первое испытание Мк.53 состоялось в июне 1958 года. Затем в рамках операции Hardtack I на полигонах в Тихом океане — атоллах Бикини, Эниветок и Джонстон — были проведены 38 атомных взрыва мощностью от 1,36 килотонн до 8,9 мегатонн. Уже в следующем, 1959 году разработка Мк.53 была успешно завершена, а в 1962-м начался ее серийный выпуск. Свое название—В53 — бомба получила в 1968 году. Носителями страшной смерти стали бомбардировщики В-47 Stratojet, В-52 Stratofortress и В-58 Hustler.

При параметрах серийного образца 3,8 метра в длину и 1,27 метра в диаметре В53 весила чуть более четырех тонн вместе с парашютной системой, а се мощность составляла девять мегатонн. Задача В53 — уничтожение глубоко заложенных (до 250 метров) подземных бункеров и мощных укреплений.

Предполагалось несколько вариантов использования этой самой мощной термоядерной бомбы. Так сброс на парашюте в подрыв при соприкосновении с землей вызывал сильную подвижку земных пластов, уничтожавших глубоко заложенные бункеры.

Подрыв бомбы в воздухе увеличивал площадь поражения наземных сооружений. В этом варианте огненный шар В53 достигал пяти километров в диаметре, уничтожая все живое на площади в 2,6 тысячи квадратных километров. При этом все строения полностью разрушались в радиусе почти 15 километров, а на участке в радиусе 5,7 километра вокруг эпицентра поверхность земли превращалась в ровную выжженную площадку.

В период с 1962 по 1965 год было выпущено порядка 340 единиц различных модификаций В53. На вооружении США эти бомбы находились в течение 35 лет. В 1970-х годах началось их сокращение, и к лету 1987 года в боевом составе ВВС США осталось 25 единиц. Окончательно В53 была снята с вооружения только в 1997 году, однако на хранении в арсеналах США их оставалось еще до полусотни штук. Программа окончательной утилизации В53 началась лишь в конце 2010 года.

Холодным отрезвляющим душем на горячие головы и в США, и в СССР стал Карибский кризис, когда мир впервые столкнулся с реальной угрозой глобальной ядерной войны, способной испепелить едва ли не все живое на земле. В этих условиях значительно возросла роль психологической войны как более дешевого, менее рискованного, хотя и более продолжительного по времени средства добиться победы над Советским Союзом. А поскольку окончательно не списывалась со счетов и возможность боевых действий с использованием ядерного оружия, неимоверно повысилось значение работы спецслужб.

Задача отечественной контрразведки состояла в том, чтобы остудить боевой пыл главного потенциального противника, убедить его в том, что наши шахтные комплексы выдержат первую массированную волну ядерного нападения и ответные меры — «удар возмездия» — будут чудовищны для США по своим разрушительным последствиям. Именно тогда в оперативную лексику отечественных спецслужб прочно вошел термин: «скрытое управляющее воздействие на противника». Иными словами, до потенциального врага нужно было довести такую информацию, которая бы заставила его сделать окончательный и бесповоротный вывод о бесперспективности проведения масштабных или локальных боевых действий против СССР с использованием ядерного оружия.

Тайная борьба велась с переменным успехом.

Весной 1961 года англичане вербуют сотрудника Главного разведывательного управления Генштаба Советской армии полковника Олега Пеньковского и совместно с американцами получают от него за 18 месяцев сотрудничества пять с половиной тысяч кадров фотопленки с материалами о советских межконтинентальных баллистических ракетах, их тактико-технических данных, точности попадания, степени боевой готовности. Но в конце октября 1962 года предатель раскрыт и арестован советской контрразведкой, а после публичного судебного процесса — расстрелян 16 мая 1963 года.

Примерно в то же время советская разведка через своего американского агента Роберта Ли Джонсона получает почти два десятка увесистых сумок с документацией о шифровальных системах США, размещении американских ядерных боеголовок на территории Европы, а также оборонительных планах США и НАТО. Эти материалы подкреплялись информацией о тактическом ядерном вооружении, полученной КГБ от контр-адмирала ФРГ Германа Людке, а также сведениями о секретных разработках управляемой ядерной ракеты от проектировщика Министерства авиации Англии Фрэнка Боссарда, а также других источников в США. Оперативное чутье подсказывало американцам, что в плане получения секретной информации о ракетном потенциале русские на полкорпуса обходят спецслужбы стран НАТО, в том числе и США.

И вдруг 1 апреля 1966 года в посольство США в Дании приходит советский гражданин и приносит схемы отдельных узлов ракеты морского базирования, отснятые на фотопленку в одном из секретных «почтовых ящиков» Ленинграда, уже давно интересующего ЦРУ. И, конечно, день дурака, когда среди советского народа самой популярной становится фраза «Первый апрель — никому не верь», совпал с началом операции по дезинформации сотрудников ЦРУ совершенно случайно. Во всяком случае, со стороны оперработников советской контрразведки не было и намека на злую шутку, ехидный умысел или циничный розыгрыш. Более того, все было очень серьезно.

Но, может быть, это было провидение свыше?

Если даже и так, то американцы не усмотрели в этом какого-либо предостережения.

Николай Богданов, полковник в отставке, кавалер более 20 боевых наград. Он один из тех, кто задумал и стал реализовывать план по подставе сотрудникам ЦРУ шпиона-инициативника из СССР.

—Идея подставы противнику контролируемого нами источника секретных сведений далеко не новая. Американцы знали этот прием и зачастую отказывались от подобных контактов со стороны шпионов-инициативников. Поэтому мы решили сыграть на западном меркантильном прагматизме. Этот план у меня зародился после войны во время службы в оккупационной зоне Германии. Тогда американские разведчики часто бывали на подконтрольной нам территории ГДР и кроме выполнения своих служебных обязанностей практически за бесценок скупали в деревнях продукты питания, а в городах — фарфор, бронзу и прочие изящные безделушки, которые затем втридорога продавали в зоне своей ответственности. Бизнес есть бизнес, даже в условиях сурового послевоенного времени. Тогда я и подумал, а почему бы не представить передачу секретов американцам не как акт «предательства» советского гражданина (именно от таких доброхотов американцы зачастую отмахивались, словно от назойливых мух), а как взаимовыгодную сделку по купле-продаже секретной информации. Некий прообраз рыночных отношений в сфере шпионской деятельности. Нам представлялось, что именно такой подход будет близок меркантильной сущности и деловой хватке американцев.

Однако от замысла до практической реализации оперативного плана лежала дистанция огромного размера. Предстояло выявить объект устремлений американской разведки; определиться в характере дезинформационных материалов, которые без ущерба для страны и ее военно-промышленного потенциала можно передать противнику и которые должны заинтересовать его; отработать безукоризненный способ передачи этих сведений, не вызывающий подозрений у сотрудников ЦРУ. Но самое главное — нужно было найти исполнителя нашего оперативного замысла — того человека, который возьмет на себя ответственность и смелость вступить в непосредственный контакт со спецслужбой противника, заранее зная, что стопроцентный успех не гарантирован, а риск быть раскрытым — чрезвычайно велик. Ведь в тайном поединке спецслужб могло случиться всякое.

Вариант использования кадрового сотрудника был отметен практически сразу. Военная служба, учеба в закрытом ВУЗе или на спецкурсах, работа в органах госбезопасности накладывают свой неизгладимый отпечаток на характер, образ мыслей, манеру поведения и общения человека. Все эти качества не останутся незаметными для противника, заставят его быть более осторожным, недоверчивым, чаще проверять и перепроверять своего конфидента и получаемую с его помощью информацию. А если так, то, во избежание провала, инициативник должен сразу заявить американцам, что он сотрудник органов госбезопасности. Но это порождало десятки нюансов, которые нужно было бы учесть в ходе всей операции, и в конечном итоге могло побудить американцев отказаться от продолжения контакта на начальном этапе просто из-за боязни. Более того, они могли устроить какую-нибудь провокацию с большой шумихой в прессе, имеющей негативный внешнеполитический эффект для Советского Союза. К тому же избранная легенда встреч с американцами (сугубо меркантильный интерес) не соответствовала облику чекиста и не укладывалась в тот поведенческий стереотип, который сложился у сотрудников американских спецслужб в отношении офицеров КГБ СССР. К тому же опыт негласного сотрудничества с полковником ГРУ Пеньковским многому научил американцев с точки зрения оперативного взаимодействия с представителем советских спецслужб.

Значит, нужно было найти человека на стороне, не связанного напрямую с работой органов госбезопасности. Таким человеком оказался Михаил Плавин.

Михаил Моисеевич Плавин родился в 1926 году в Москве. Во время Великой Отечественной войны, когда фашисты подошли к столице Советского Союза, он вместе с родителями эвакуировался в Горький. В последний военный год окончил местную школу военно-воздушных сил, выучил немецкий язык. Однако, по настоящему воевать ему не пришлось. До победного мая 1945 года на своем пикирующем бомбардировщике младший лейтенант Плавин успел сделать лишь несколько боевых вылетов. Затем демобилизация, учеба на юридическом факультете Ленинградского госуниверситета, который он окончил в 1952 году. А потом начались проблемы. Должность, которую он получил, не устраивала пи по интересу, ни но зарплате. Более достойное место он не мог занять, поскольку не был членом партии. Более искушенные в житейских делах друзья объяснили еще одну причину, по которой молодой дипломированный юрист, бывший фронтовик не мог найти должность с приличным заработком. Как горько шутили в ту пору — он оказался «инвалидом пятой графы» — национальной. Пришлось менять специальность и работать фотографом, в том числе нештатным корреспондентом ленинградских отделений ТАСС и АПН.

Когда наше конспиративное застолье было в полном разгаре, и первое смущение и неловкость от встречи с совершенно неизвестными людьми оказались в прошлом, я задал своему новому знакомому несколько интересующих меня вопросов.

— Михаил Моисеевич, как произошло ваше знакомство с сотрудниками КГБ СССР?

— Осенью 1965 года в здании ЛенТАСС ко мне подошли два симпатичных молодых человека, показали документы сотрудников госбезопасности и попросили проехать с ними. Я уже давно работал с иностранными делегациями, знал, что за ними присматривает КГБ, поэтому их просьба меня не удивила. Страха не было. Скорее любопытство. Тем не менее слегка волновался: что, собственно говоря, им от меня нужно?

В черной «Волге» мы подкатили к «Астории». В гостиничном номере ожидали два чекиста, чуть старше меня по возрасту. Познакомились, поговорили о том, о сем, в том числе и обо мне, о моей работе. Разговор был достаточно долгим — вроде обо всем, и ни о чем конкретно. А потом они спросили, не смогу ли я выехать туристом в какую-нибудь западноевропейскую страну и зайти в посольство одного из развитых капиталистических государств.

— Как, вот прямо так сразу и предложили?!

—Ну конечно, не сразу. Во время беседы у меня создалось твердое впечатление, что они знали меня как облупленного. Причем рассказывали такие нюансы из моей биографии, о которых я и сам уже забыл.

Чуть позже я понял, что в ходе беседы они хотели дополнительно изучить меня, проверить кое-какие сведения в отношении моей персоны и биографии, получить более полное впечатление обо мне. При этом разговор не носил форму допроса. Наоборот, был доброжелательным, непринужденным, естественным.

— И какова была ваша реакция?

— Ну, не скажу, что я с солдатской готовностью выскочил из-за стола и завопил: «Разрешите выполнять задание Родины, товарищи чекисты!» Поначалу их просьба вдавила меня в кресло, будто я в самолете на «мертвую петлю» пошел. Собеседники тоже заметили мое смятение и успокоили — ведь ехать нужно не завтра. Впереди несколько месяцев напряженной подготовки. Тут и я вышел из крутого эмоционального «виража», поблагодарил за доверие и согласился. И впрямь, почему бы и Родине не послужить, да и за границей не побывать. В те годы далеко не каждый мог за кордон отправиться, да еще и в капиталистическую страну. А тут, как сейчас говорят, «халява, плиз». Кстати, и вопрос знания языка меня достаточно сильно смущал. Мой немецкий, как мне объяснили, не сильно был нужен, а других языков я не знал.

— Но почему все-таки выбор пал на вас?

— В ту пору и меня очень остро мучил этот вопрос. Но вряд ли я смогу полностью на него ответить даже сейчас. Судя по всему, здесь несколько причин. Прежде всего, мой образовательный уровень — юрфак, фотонавыки, способность к изучению языков, ведь немецкий я знал неплохо. Ну и, конечно, то, что называется школой жизни, — военная юность, опыт работы с иностранцами, особенности характера, здоровье, наконец... А еще я завидовал своим ровесникам, которые лицом к лицу сражались во время войны с фашизмом и совершали подвиги, которые не довелось совершить мне. Знаете, во время войны летчики часто гибли, но и боевых награду них было больше, чему кого бы то ни было. Поэтому на военлетов-фронтовиков всегда смотрели, как на героев. Но главное, пусть это не покажется напыщенным и банальным, несмотря на все проблемы и трудности, я действительно люблю свою Родину — страну, где родился и живу.

Чуть позднее этот же вопрос я задал уже знакомому читателям по очерку «Пятнадцать лет “под колпаком” контрразведки» генералу органов госбезопасности в отставке Евгению Телегуеву — активному разработчику операции и одному из тех двух чекистов, которые встречались с Плавиным в «Астории».

—Мы исходили из той легенды, в которую должен был вжиться наш негласный помощник, — рассказал генерал. — Предварительно нами был изучен не один десяток кандидатов, но остановились на Плавине. Его эрудиция, смелость, аналитический склад ума, самообладание, раскованность в общении с иностранцами и умение адекватно вести себя в стрессовых ситуациях свидетельствовали о том, что он справится с этой сложной и трудной работой. И еще. Мы на сто процентов были уверены, что он не предаст, даже если сотрудники ЦРУ будут оказывать на него жесткое морально-психологическое давление, и не проболтается о связях с сотрудниками органов госбезопасности среди своего ближайшего окружения. Время и наша совместная работа показали, что мы не ошиблись.

—Михаил Моисеевич, — это я опять обращаюсь к Плавину, — а насколько личностные качества того человека, который должен был предстать перед сотрудниками ЦРУ, отвечали вашему собственному характеру, если хотите, вашему истинному «Я»?

—Безусловно, это были во многом схожие личности, иначе я про-сто не смог бы так долго и достоверно играть свою роль, и американцы рано или поздно меня бы раскололи, уловив противоречие между тем, что я есть на самом деле, и тем, что я пытаюсь выдать за свое, то есть сыграть. Но и различия, конечно были. Майкл, как меня назвали цэрэушники, был более меркантильным, циничным, хитрым, прагматичным, если хотите, даже более изворотливым и даже наглым. Этими качествами созданный образ агента-инициативника заметно отличался от меня настоящего. Но ни я, ни Майкл не были предателями и не собирались «съезжать за бугор». Для моего двойника тайный контакт с иностранцами стал результатом стечения различных объективных и субъективных жизненных обстоятельств. У меня тоже были сложные жизненные коллизии, и в этом я был сам собой и практически ничем не отличался от секретного агента, завербованного сотрудниками ЦРУ. Американцам импонировало, что я не какой-то тривиальный изменник, предатель, которому наплевать на интересы своей страны, а деловой человек, который хочет продать имеющийся у него товар и сделать это «не токмо корысти ради», а еще и во имя общих интересов предотвращения ядерной войны и возможных партнерских взаимоотношений между нашими государствами в будущем. Если хотите, у этого человека была своя философия, которая очень близка по духу американцам. На этом и строилась вся оперативная игра.

— Скажите, а кем бы вы хотели стать, не сведи вас судьба с сотрудниками контрразведки?

— Раз уж юриста из меня не получилось, то, наверное, директором ресторана, или, как минимум, шеф-поваром. Уж очень люблю готовить.

В этом мне пришлось убедиться лично во время того памятного конспиративного ужина в Санкт-Петербурге. Михаил Моисеевич сам приготовил картошку, которую, облив фритюром, прямо с кожурой запек в духовке. Он рассказал, что этот кулинарный изыск подавали в нашем посольстве во Франции. Блюдо, что и говорить, пальчики оближешь.

С выбором предприятия, к которому американцы проявляли интерес, особых проблем не было. Свой взгляд чекисты остановили на почтовом ящике № 271 в Ленинграде, где производились артиллерийские и ракетные установки для военно-морского флота страны. Через третьих лиц (чтобы ни у кого не было подозрений) устроили туда на работу Плавина, через некоторое время оформили допуск. По своим функциональным обязанностям он занимался фотосъемкой чертежей, в том числе и совершенно секретных. Будучи человеком коммуникабельным, Михаил за короткий срок познакомился со многими сотрудниками, изучил расположение кабинетов и цехов предприятия, распорядок дня, систему охраны и допуска к секретным работам, тайно сделал несколько «тренировочных» снимков закрытой документации в обход разрешенных правил. Конечно, с формальной точки зрения, он грубо нарушал инструкцию по работе с секретными документами. Если бы кто-то из коллег застал его одного за фотосъемкой секретных бумаг с нарушением установленных правил, крупных неприятностей новому сотруднику было бы не миновать. Но в шпионском ремесле все должно быть по-настоящему. В общем, все и выглядело как взаправду, и делалось на случай детальной проверки со стороны американцев. К тому же «незаконная» деятельность Плавина помогла выявить и устранить некоторые упущения в работе с секретной документацией на этом почтовом ящике, да и на других режимных предприятиях.

Сложнее было определиться с теми сведениями, которые без ущерба для страны надлежало передать иностранцам. Они должны были заинтересовать американских разведчиков, показать значительные оперативные возможности агента по получению важной документации и создать предпосылки для дальнейших контактов. С другой стороны, все эти материалы ни в косм случае не должны нанести ущерб нашим секретным проектам или раскрыть перед американскими специалистами перспективные возможности советских научно-технических разработок в этой области. Решено было остановиться на некоторых схемах общею плана и отдельных узлах наших тактических ракет с дальностью до 800 километров. Весь объем подобранных для передачи в ЦРУ материалов давал весьма хаотичную и пеструю мозаичную картину, которая не складывалась в целостное полотно и не раскрывала действительных секретов нашего вооружения.

Не менее тщательно готовились и сами «оригиналы»—документы с грифом «Совершенно секретно», которые Плавин должен был переснять на фотопленку и в дальнейшем передать негативы сотрудникам американской разведки. Для абсолютного правдоподобия и достоверности на каждую страницу наносились все необходимые подписи, визы и резолюции, ставились соответствующие печати и штампы, номера экземпляров и прочая атрибутика важных деловых документов. Даже сорт бумаги использовался тот, который был в ходу на этом оборонном предприятии.

Но как провезти пленку с отснятыми документами через границу, не провоцируя лишних вопросов со стороны наших пограничников и таможенников? Конечно, им можно было бы дать команду сверху, но тогда вся конспирация могла бы пойти прахом, а рисковать в этом деле, полагаясь на русский «авось» было нельзя. Плавиным был найден весьма легкий, остроумный и безопасный способ, который чуть позднее и американцев привел в изумление.

Тщательно разрабатывалась легенда поведения агента в процессе контактов с сотрудниками зарубежной спецслужбы. Особое внимание уделялось тем мотивам, которые будто бы заставили Плавина обратиться к американцам с предложением продать им секретную информацию. Здесь пошли, что называется, от жизни, — отсутствие жилья и реальной перспективы его получения в ближайшем будущем. Единственный возможный вариант—покупка кооператива, для чего и понадобились деньга, которые инициативник и рассчитывал получить от американской разведки за представленные секретные документы.

Пришлось поломать голову и при выборе страны, в которой с наименьшим риском и максимальной эффективностью можно было бы провести операцию по подставе. Остановились на Дании. Здесь, в Копенгагене, советские спецслужбы еще не проводили острых оперативных мероприятий, а вот американцы «засветились» изрядно. Только что был обнаружен специально проложенный тоннель в сторону посольства СССР, а в датской резидентуре ЦРУ вдруг появились разведчики, владеющие русским языком.

Наконец, 28 марта 1966 года группа советских туристов, в которую был включен Плавин и оперработник Ленинградского управления КГБ, которому предстояло обеспечивать работу агента, а при необходимости — и подстраховать его, выехала из Москвы в Копенгаген.

— Мое включение в группу состоялось успешно, — вспоминает Михаил Моисеевич,—но попотеть пришлось изрядно. Как и все туристы, получил положительную характеристику-рекомендацию на своем предприятии, собрал кучу других документов, прошел собеседование и наконец был включен в группу. Тогда желающих побывать за границей было много, конкурс большой, и брали лучших. Нынешним туристам в это невозможно поверить, но в те годы было именно так.

Проблемы начались за границей. Оказалось, что самое трудное — это незаметно оторваться одному от нашей туристической группы. Соблюдая строгие инструкции, везде ходили вместе, в крайнем случае группами по три-четыре человека, и любая отлучка, а уж тем более опоздание, вызывали вопросы руководителя, недовольство и подозрительность наших некоторых особенно бдительных туристов.

Мы уже говорили, что по странному стечению обстоятельств первый выход Плавина на американских дипломатов состоялся 1 апреля. Но в тот день ему было явно не до смеха. Оторвавшись от группы и доехав на такси до посольства США (адрес, место расположения и способы добраться до него были предварительно проработаны еще в Ленинграде), он с трудом заставил себя пройти несколько ступенек, чтобы подняться на крыльцо и позвонить в дверь. Было два часа пять минут пополудни.

Прежде всего, пришлось долго объяснять принимавшему его дипломату цель визита. Американец никак не мог въехать в проблему, так как плохо знал немецкий язык, а о русском и понятия не имел. Наконец он кое-что понял и пригласил вице-консула, который представился Бобом. У этого с русским было неплохо. К необычному посетителю он проявил искренний интерес и внимательно слушал его, время от времени задавая уточняющие вопросы и делая пометки в своем блокноте. А когда увидел, как Плавин вытащил из своего фотоаппарата кассету, на катушке которой под обычной пленкой были намотаны негативы с секретными чертежами, и вовсе изумился. Остроумно, просто и попробуй найди!

Для посольской резидентуры ЦРУ в Дании приход советского шпиона-ииициативника был неожиданным и радостным сюрпризом. Ну просто подарок судьбы, улыбка Фортуны. Еще бы, такого в Копенгагене никогда не было. К тому же рухнувшая недавно затея с прокладкой тоннеля под советское посольство требовала новых действий, чтобы хоть как-то компенсировать столь очевидный и шумный провал в оперативно-разведывательной работе.

Во время встречи Плавин выдвинул свои финансовые условия, на которых он готов передать эту пленку и другие негативы, хранившиеся в гостинице. Американцы согласились и договорились о следующей встрече через день. Назначили время и место встречи.

Только выйдя из здания посольства США, Михаил понял, какое нервное напряжение он только что испытал. Казалось, он устал и был измотан на пять лет вперед. А его первый визит продолжался всего-то один час и десять минут. Слава богу, в группе почти двухчасовой отлучки одного из туристов ни кто не заметил, и Плавину не пришлось объясняться по поводу того, где он был и что делал.

Второе свидание с американцами, как и было договорено накануне, произошло в автомашине, судя по всему, принадлежавшей посольству США. Кроме Боба в ней участвовал и американец по имени (явно вымышленному) Александр Павлович, практически без акцента говоривший по-русски. Позднее выяснилось, что это был установленный сотрудник ЦРУ Питер Грей. Прежде всего, он отметил, что представленные документы подлинные, но несколько устаревшие. Получив вторую пленку, он стал задавать десятки заранее подготовленных вопросов обо всем, что касалось Плавина, его работы, доступа к секретным сведениям и условиях их передачи американцам. Особо его интересовали мотивы обращения к американским разведчикам. Именно в ходе этой встречи Михаил убедился в том, насколько правильно был выбран повод для его встреч с американцами и глубоко продумана легенда поведения. Здесь же «по-деловому» договорились и о конкретной цене за «секретные» материалы. «Если вы согласитесь сотрудничать с властями США, — подвел итог беседы Александр Павлович, — то станете очень богатым человеком».

Тщательный опрос продолжался и на следующий день на третьей встрече, которая началась у ажурной решетки парка «Тиволи», а закончилась на конспиративной квартире американских спецслужб, куда привезли Михаила.

Между тем сразу после визита Плавина в посольство США советских туристов обложили плотным кольцом наблюдения. Это отметил оперработник, сопровождавший группу. В гостинице на этаже, где они жили, вдруг сменились портье. Появился новый водитель в туристическом автобусе и «хвост» во время всех передвижений советских туристов по городу. Некоторые участники тургруппы заметили, что в их чемоданах кто-то рылся. А комнату, где проживал Плавин, поставили на прослушку. Об этом он узнал во время очередной встречи с американцами. Говоря о впечатлениях от поездки, Михаил пожаловался своим новым друзьям, что получил выговор от руководителя группы за опоздание к ужину. В ответ Александр Павлович сказал, что ему это известно. Но как? Ведь разговор Плавина с руководителем группы происходил в его номере с глазу на глаз, без свидетелей... Американцам о своей догадке Михаил говорить не стал.

Четвертая встреча состоялась в небольшом коттедже, куда американцы привезли советского туриста. Комната, где происходила беседа, была нашпигована какой-то аппаратурой, а ему в достаточно жестком и динамичном темпе задали огромное количество прямых вопросов, которые в большинстве случаев требовали четких и недвусмысленных ответов по принципу «да — нет». Уже потом, в Ленинграде, обсуждая обстоятельства этой встречи с нашими оперработниками, участники операции пришли к общему мнению, что, судя по всему, была проведена бесконтактная проверка Плавина на детекторе лжи. По тембру голоса, частоте дыхания и некоторым другим показателям, которые можно фиксировать в процессе визуального наблюдения, кино- и фотосъемки, американцы, видимо, изучали своего новою конфидента на предмет «врет — не врет». Качественно-количественный и смысловой анализ его ответов и их сопоставление со сведениями, полученными в процессе предыдущих встреч с агентом, а также психологические особенности поведения позволили определить степень «чистосердечности» его ответов. Судя по всему, Плавин успешно прошел этот тяжелейший с точки зрения психической нагрузки экзамен. Для этого даже пришлось «заложить» оперработника, сопровождавшего группу, и рассказать о своих наблюдениях за одним из мужчин — советских туристов, — который «подозрительно» себя ведет, старается «следить» за остальными участниками группы, проявляет явное беспокойство, если кто-то задерживается в городе. Американцы предъявили Плавину фотографии всех мужчин группы с просьбой показать оперработника. Вероятно, эта деталь была одним из звеньев тщательной проверки агента, и нашему туристу ничего не оставалось сделать, как указать па фотографию с изображением чекиста. Американцы подтвердили, что, по их сведениям, именно этот человек и является сотрудником КГБ. Следовательно, его нужно опасаться и вести себя в отношениях с ним крайне осторожно. «Спасибо за добрый совет», — хихикнул про себя Плавин.

Судя по всему, и сам контакт, и его развитие полностью удовлетворяли американцев, и они стали все больше и больше доверять своему конфиденту. На новой встрече, которая состоялась в номере одной из гостиниц Копенгагена, сотрудники ЦРУ, а теперь их было уже трое, провели детальный инструктаж своего агента, снабдили подставными адресами для условных писем. Тут же ему вручили специальный фотообъектив и несколько кассет уникальной высокочувствительной и мелкозернистой фотопленки для подготовки микроточек с секретной информацией, научили их изготавливать и прятать в почтовые открытки, а также извлекать аналогичные микрозакладки из корреспонденции, которая будет приходить на его адрес. Была тщательно отработана целая система условностей для почтовой переписки. Например, если в тексте попадалось слово «Walter», значит, в открытке спрятана микроточка, которую нужно извлечь, проявить и ознакомиться с новым заданием. Слово «Wetter» означало паузу в работе, a «Paul» свидетельствовало об опасности.

На последней, шестой, встрече агенту дали рецепт подготовки химического состава для проявки тайнописи в письмах, которые будут приходить по внутрисоюзному почтовому каналу на имя Плавина. Но перед этим состоялся хрестоматийный вариант вербовки. Его попросили написать расписку о согласии сотрудничать с разведкой США. Как и следовало ожидать, американцы оказались деловыми людьми и оплатили работу своего нового агента, вручив ему 200 рублей советскими дензнаками (в то время такая сумма составляла почти двухмесячный его заработок) и 500 крон на карманные расходы в Дании. Для Михаила это была весьма приличная сумма, поскольку советским туристам разрешалось вывозить с собой за границу для обмена на местную валюту только тридцать рублей. Получение денег также было оформлено соответствующими расписками. В общем, все как у бизнес-партнеров при совершении сделки по купле-продаже. Тут же его заботливо предупредили, чтобы во время турпоездки он «не сорил деньгами», дабы не вызвать подозрений со стороны других туристов и сопровождавшего группу оперативного работника.

— Конечно, мы боялись и за судьбу исполнителя нашего оперативного замысла и за всю операцию в целом, — вспоминает те дни Николай Богданов. — Ведь ЦРУ — опытная и коварная спецслужба. Они могли что-то заподозрить и устроить любую провокацию. К тому же никто не знал, куда они всякий раз увозили Плавина. А в чужой стране, где наши возможности были крайне ограничены, с Плавиным американцы могли сделать все что угодно. Так что права на ошибку у нас не было.

Вопреки всем нашим опасениям, получив фотонегативы и проанализировав их, американцы стали сами как зеницу ока оберегать своего нового агента и, прежде всего, — от сотрудника КГБ, сопровождавшего группу. Для того, чтобы обеспечить Плавину незаметный выход из своего номера поздним вечером на одну из встреч и тайное ночное возвращение, они подсыпали в пищу сотруднику госбезопасности какой-то состав и, что называется, «отключили» его на всю ночь, а заодно тщательно проверили содержимое его чемодана, дорожной сумки, одежды и записи в блокноте. В день отъезда нашей тургруппы американцы решили провести с Плавиным короткую личную встречу прямо па вокзале, и чтобы отвлечь внимание советских туристов и оперработника от своего агента, даже спровоцировали небольшую потасовку с чекистом, подослав к нему какого-то субъекта с явно уголовной внешностью и вызывающим поведением.

Наконец поездка окончилась, и туристическая группа вернулась на Родину. Первый этап оперативной игры был успешно завершен.

—Даже если бы дело закончилось только этим, операцию уже можно было бы считать успешной, — комментирует события тех лет полковник Юрий Шаров. —Давайте подведем первые итоги. За десять дней проведено шесть продолжительных встреч с американцами, в которых приняли участие трое сотрудников ЦРУ, работавших в Дании под дипломатической крышей. Это свидетельствовало об активном использовании американцами этой западноевропейской страны в своих разведывательных интересах против нашего государства. Впервые мы узнали о возможности бесконтактного использования детектора лжи. Были получены крайне важные сведения о возможностях, приемах и методах работы ЦРУ с позиций третьих стран как по отдельным лицам, так и по тургруппам. Наконец, нам стали известны подставные адреса, способы связи на линии разведцентр — агент, новые нюансы работы с микроточками. Но самое главное в том, что мы довели до американцев нашу оперативную дезу по ракетному оружию, заинтересовали их этими сведениями, внедрили Плавина в агентурную сеть ЦРУ, чем создали условия для продолжения и углубления его контактов с американской разведкой.

Но как дальше будут развиваться события?..

Этого не знал никто.

Подчиняясь нерушимым требованиям конспирации, за время своего существования оперативная игра сменила ни одно название: «Аврал», «Спираль», «Искра», наконец, «Штурм» и «Шторм». Не менялись только офицеры контрразведки, ведущие это дело, и исполнитель оперативного замысла. Вернувшись в Ленинград, он отправил открытку на подставной адрес с условным текстом, что все идет нормально. Так начался почтовый роман с ЦРУ. Первый год, как и следовало ожидать, не был отмечен интенсивной перепиской. Видимо, обе стороны анализировали опыт первых встреч, изучали полученные сведения, разрабатывали стратегию и тактику дальнейших контактов, способы проверки.

В ноябре этого же, 1966 года председатель КГБ при СМ СССР Юрий Андропов обратился в ЦК КПСС с предложением о проведении операции по дезинформации противника через возможности Плавина по вопросам разработки и состояния ракетно-ядерного оружия Советского Союза. В те годы даже в оперативной работе КГБ СССР действовал только по согласованию с партийными органами. А по таким серьезным мероприятиям, как дезинформация противника по основным военно-техническим разработкам с выездом исполнителя оперативного замысла за границу и его прямыми контактами с представителями зарубежных спецслужб, требовалась санкция на самом верху. Конечно, в ЦК не докладывали ни имени нашего агента, ни страны, где проводились контакты — ничего, что могло бы даже при случайной утечке информации навести на след Плавина. Во всех документах, которые мне приходилось читать по этой оперативной игре, вместо имен, названий, цифр, дат и прочих важнейших сведений ставились пропуски, а конкретная информация вписывалась от руки, да и то в первые экземпляры.

Специальным постановлением ЦК КПСС (не многие чекистские операции удостаивались такой чести!) было санкционировано продолжение оперативной игры. С этого момента началась подготовка чертежей, схем, текстовых разработок и фотографий для долговременных дезинформационных мероприятий. Меня поразил факт, что успешное проведение операции обеспечивали десятки, а может быть, даже сотни людей. Каждый делал свое дело на каком-то определенном этапе. Но вполне хватило бы пальцев на одной руке, чтобы сосчитать тех офицеров госбезопасности, которые знали всю тактику и стратегию этой уникальной игры, все нюансы и тонкости проводимых мероприятий и сводили воедино труд и усилия многих чекистов.

Тем временем тайное взаимодействие стало набирать обороты. Совместно со своими кураторами из КГБ Плавин готовил микроточки с добытой им «секретной» информацией, заделывал их в открытки и направлял по известным ему адресам (не более одного почтового отправления в каждый адрес) во все концы света. В ответ он получал открытки с такими же микроскопическими вложениями, где ему давались очередные задания, указывались новые адреса. В общем, велась рутинная, но крайне напряженная и кропотливая шпионская деятельность, которая приносила известную пользу и нашей стране, и Комитету госбезопасности.

Вскоре появились ощутимые результаты этой работы. Тщательный анализ адресов, откуда на имя Плавина поступала корреспонденция, их проверка и постановка на почтовый контроль открыток и писем, обнаружение отдельных демаскирующих признаков помогли выявить американского агента, работающего на территории СССР и еще не известного нашей контрразведке. Кажется, американцами была допущена явная ошибка. Один и тот же почтовый адрес они дали двум агентам, фактически подставив своего осведомителя, который вскоре был установлен органами госбезопасности и взят в активную разработку. Впрочем, не исключено, что это могла быть и проверка Плавина. Ведь если бы был арестован второй американский конфидент, пославший письмо на тот же адрес, что и Плавин, значит, последний работает под контролем КГБ... И наоборот.

Но наши контрразведчики предусмотрели этот возможный маневр. Они до поры до времени не стали задерживать американского осведомителя, а лишь держали его работу под плотным наблюдением незаметно для самого объекта изучения.

Наконец, в мае 1968 года в игре наступил качественно новый этап. Проверив Майкла в деле и закрепив оперативный контакт, сотрудники ЦРУ направили ему письмо с тайнописью — скрытым текстом, который становится видимым лишь после его обработки специальным раствором, состав которого известен только их агенту. Обработав письмо, Плавин узнал, что в Русском музее Ленинграда, в зале номер три, где экспонируются старинные иконы, под подоконником первого от входа окна для него будет заложен тайник. Судя по всему, закладку произвел атташе по культуре посольства США Джон Туи, посетивший этот музей. Об этом свидетельствовали сводки наружного наблюдения, которое временно было установлено за американским дипломатом во время его приезда в Ленинград.

На проведение своей первой в жизни тайниковой операции Михаил Моисеевич отправился изрядно волнуясь. Казалось бы, чего проще — подойти к подоконнику и незаметно для окружающих снять прилепленный контейнер. Это было бы легко сделать, если бы американские разведчики более профессионально подошли к мероприятию по выбору места закладки тайника. Например, нашли бы укромное безлюдное местечко. А в Русском музее всегда полно посетителей. С другой стороны, в толпе сотруднику посольской резидентуры ЦРУ было легче контролировать эту операцию и следить за действиями агента, оставаясь незамеченным. Гораздо сложнее было Плавину. Стоя у окна и разглядывая иконы, можно улучить момент, когда все, кто находится в зале, будут рассматривать иконы, а пе глазеть по сторонам. Но как быть с музейными смотрителями, которые следят пе только, и не столько за иконами, сколько за посетителями. Они вполне могли заметить выемку тайника, поднять шум, и тогда—почти гарантированный провал всей операции. Опять же, изымая закладку, агент не должен своим поведением вызвать подозрений у американцев, которые могли наблюдать за ним, затерявшись среди любителей старинных русских икон.

Слава богу, все прошло благополучно. Рассматривая развешенные по стенам музейные экспонаты, Михаил выждал, когда смотрительница вышла из зала, подошел к подоконнику и, загородив его край собственным корпусом от фланирующих по залу посетителей, незаметно вытащил закладку и тут же сунул ее в карман. Через несколько недель после проведения мероприятия по выемке контейнера оперработники сделали фотореконструкцию изъятия тайника. Нужно было понять логику американских разведчиков, выбравших именно это место, определить все плюсы и минусы, определить, может ли оно использоваться еще раз.

Придя домой, Плавин раскрыл контейнер — небольшую алюминиевую трубку—и вытряхнул на стол все его содержимое: подробную инструкцию о дальнейшей работе, четыре шифровальных блокнота и крупную сумму денег. В письме американцы благодарили за работу и обусловили проведете новой тайниковой операции. Теперь заложить контейнер для американских разведчиков с добытой секретной информацией должен был Плавин. Место закладки -— опять музей. На сей раз—«Памятник жилищной архитектуры XVII века», что в Москве, на улице Разина (ныне Варварка), недалеко от Кремля. Условной меткой о закладке контейнера должна быть проведенная мелом небольшая черта, которую агент должен нанести на указанном в инструкции здании в районе Зачатьевского монастыря. Через два дня Плавину надлежало «считать», как говорят разведчики, оставленную американцами метку в обусловленном месте на Житной. Это означало, что сотрудники ЦРУ благополучно изъяли заложенный агентом контейнер.

Уже в который раз контрразведчиками была детально проанализирована ситуация, подобрано большое количество негативов с чертежами элементов ракетной техники и пусковых установок, составлен и зашифрован с помощью недавно полученных из ЦРУ шифрблокнотов подробный шпионский отчет. Все это Михаил Моисеевич лично упаковал в контейнер,—кажется, это была вскрытая и изрядно помятая банка из-под сгущенки. Такие контейнеры разведчики называют «бросовыми». Лежит он себе где-нибудь у обочины дороги, грязный, помятый, иногда даже мерзко пахнущий, и не привлекающий ничьего внимания. И лишь тот, кому он предназначен, знает о его существовании, точном месте нахождения, а главное — чрезвычайно важном содержимом.

Приготовив контейнер и заботливо упаковав в него все необходимые материалы, агент выехал в Москву.

То ли у исполнителя чекистского замысла появился навык оперативной работы, то ли проснулся азарт, но закладку тайника Плавин провел чисто, гладко и даже без особого волнения. Так же спокойно и незаметно для окружающих поставил мелом условную метку. Уже через несколько часов в этот же день метка была считана кем-то из сотрудников американского посольства, который проехал мимо нее на машине с дипломатическими номерами.

Не заставил себя ждать и разведчик-«почтальон». На выемку контейнера приехал атташе американского посольства Рейзер. Прогуливаясь с женой по музею, он несколько раз прошел мимо тайника, пристально изучая ситуацию. Не обнаружив ничего настораживающего, он изъял тайник, даже не подозревая о том, что все его действия тщательно фиксировались советской контрразведкой. Со стороны всю операцию прикрывал сотрудник ЦРУ Шерман. Но и он не заметил ничего подозрительного.

Надо полагать, что окрыленные успехом американцы в этот же день составили подробный отчет о проведении ответственного и довольно рискованного в условиях чужой страны мероприятия и вместе с полученными из тайника документами срочной дипломатической почтой отправили в Лэнгли, в штаб-квартиру ЦРУ.

Вскоре Плавину пришло письмо из Бельгии, расшифровав которое, он узнал, что заложенные им в тайник материалы получили очень высокую оценку американских специалистов. В связи с этим сотрудники ЦРУ выражали ему благодарность и проинформировали об очередной тайниковой операции, которая пройдет в Ленинграде.

Судя по всему, кураторы из ЦРУ теперь полностью доверяли своему агенту, и тайниковые операции, на подготовку которых любая разведка тратит не один год, стали в работе с Плавиным обычным, если не сказать—заурядным явлением. Креативностью американцы не отличались, продолжая использовать бросовые контейнеры. Для этого выбиралось малолюдное место где-нибудь рядом с дорогой и заметным ориентиром. Проезжая на своей машине, кто-либо из американских дипломатов-разведчиков ненадолго останавливался и закладывал контейнер в виде булыжника, куска бетона или толстого обрубка старой ветки. Чуть позднее сюда же приезжал Плавин и забирал контейнер. Иногда дипломаты выбрасывали закладки прямо из окон машины, лишь слегка притормозив у обусловленного места.

Абсолютное доверие к агенту со стороны американских разведчиков, забота о его безопасности, важность получаемых от него сведений и научно-технический прогресс, который в делах шпионских реализуется быстрее, чем где бы то ни было, обусловил новую стадию во взаимоотношениях Плавина и ЦРУ. Однако главную роль играла военно-политическая составляющая международной политики, которая находила свое отражения в тех заданиях, которые получал агент.

К концу 60-х годов основательно изменился характер стратегических ядерных сил как в СССР, так и в США. В Советском Союзе планировалось развертывание тяжелых баллистических ракет наземного базирования и создание ракетных подводных крейсеров. Начиная с 1968 года, в стране на боевое дежурство ежегодно становилось до 200 новых ракет. В США ядерный арсенал — 1054 межконтинентальных баллистических ракет и 656 баллистических ракет подводного базирования — оставался неизменным с 1967 года, хотя продолжало существенно увеличиваться количество носителей с разделяющимися головными частями.

Но политики прекрасно понимали, что гонка ядерных вооружений не может продолжаться бесконечно. Количество боеголовок зашкаливало. Оно перекрыло все мыслимые и немыслимые пределы, а их производство буквально загоняло в тупик экономику обоих государств.

17 ноября 1969 года в Хельсинки начались переговоры между СССР и США по ограничению ядерных запасов. Но чтобы составить адекватный, отвечающий времени и интересам двух государств договор, нужно было во всех нюансах изучить арсенал стратегических вооружений своего противника. Именно этой работой и занималась разведка двух стран. Контрразведка, как и положено, всячески охраняла эти секреты.

Тяжело и долго велись переговоры, часто останавливаясь и заходя в тупик. Встречи продолжались в Хельсинки и Вене аж до мая 1972 года, когда в Москве был наконец подписан Договор по ПРО и Временное соглашение между СССР и США об ограничении стратегических наступательных вооружений. Эти документы ограничивали количество баллистических ракет и пусковых установок обеих сторон на том уровне, на котором они находились в момент подписания Договора. На вооружение могли приниматься новые баллистические ракеты подводного базирования только в количестве, равном устаревшим наземным МБР, подлежащим списанию.

Лично для Плавила это был непростой период. Американцы буквально забрасывали его все новыми и новыми заданиями но поиску секретных сведений в отношении советского ракетного оружия. Напряжете до стилю предела. Сотрудников ЦРУ уже не удовлетворял график обмена информацией на линии разведцентр—агент с помощью тайниковых закладок и почтовых отправлений. Они решили интенсифицировать процесс, сделать его более динамичным и быстрым. Год начала переговоров в Хельсинки ознаменовался тем, что специально для Плавина был выделен радиоканал и организованы постоянные передачи из Франкфуртского радиоцентра американской разведки. Для этого Майкл получил задание от своих кураторов из ЦРУ купить мощный бытовой радиоприемник и теперь в строго определенные дли получал секретные радиограммы с новыми заданиями, информацией о проведении тайниковых операций и, конечно, заработанных им деньгах. Осуществлялась только односторонняя радиосвязь из разведцентра к агенту. Передаваемые в начале каждого сеанса радиосвязи цифры означали: 173 — передается тренировочная радиограмма, 258 — боевая. Уже 5 сентября Плавил принял первую боевую радиошифровку о заложенном для него контейнере в тайнике на Исаакиевском соборе.

Можно поздравить сотрудников посольской резидентуры. Теперь это было во всех отношениях прекрасное для закладки и выемки тайника место, отвечающее всем жестким требованиям конспиративной работы на канале бесконтактной связи разведцентр — агент. Его подобрали в узком проходе при подъеме на колоннаду собора — на мощной металлической балке. Для изъятия закладки нужно было просто проверить, что в двух метрах впереди и сзади никого нет, поднять руку и взять контейнер, который лежал за краем балки и был абсолютно незаметен со стороны. С этим поручением Плавин справился легко и быстро. Но норою шпионская жизнь, полная осторожности, тайн, кропотливой и долгой подготовки к выполнению очередного задания, просто изматывала. И это притом, что ему активно помогали оперработники КГБ СССР, ставшие уже не просто кураторами опасной и рискованной деятельности, а близкими и надежными друзьями. Именно они были тем мозговым центром, который анализировал всю поступающую информацию, продумывал наиболее оптимальные ходы и решения возникающих вопросов, старался предусмотреть все возможные варианты оперативных «проколов» и уберечь от них своего исполнителя оперативного замысла. Но и это еще не все. Нужно было понять ход мыслей и логику поступков своего противника и действовать с упреждением хотя бы на полкорпуса. При этом у сотрудников ЦРУ не должно было возникнуть и тени сомнений по поводу того, что их конфидент действует не один, а в тандеме с одной из лучших спецслужб мира.

Иногда Плавин гипотетически пытался представить себя в образе настоящего шпиона, который работает на собственный страх и риск в интересах разведки другой страны, зная, что за деятельностью предателя может вестись постоянное контрразведывательное наблюдение, и неизвестно, в какую секунду на голову обрушится карающий меч госбезопасности. Можно ли нормально жить, всего боясь, от всех таясь , каждого опасаясь, никому не доверяя? А сколько изворотливости и хитрости нужно проявить, сколько страху натерпеться, воруя по заданию противника секретные материалы, переснимая их на фотопленку, а потом, вздрагивая от каждого постороннего шороха или звонка в дверь, готовить микроточки, заделывая их в почтовые открытки или конверты.

Но и это еще не все. Ведь самое опасное — операция по передаче добытых материалов своему связнику из зарубежного разведцентра. Именно на этом этапе чаше всего «сыпятся» шпионы, когда одним махом контрразведка накрывает с поличным и представителя зарубежных спецслужб, и его тайного осведомителя, и все с таким трудом добытые секретные материалы. Чаще всего иностранца вскоре отпускают, задокументировав его преступные действия, поскольку он работает под дипломатическим прикрытием и у него посольский иммунитет. А вот его конфиденту приходится на собственной шкуре испытать всю тяжесть уголовной ответственности за совершенное предательство. А еще чувство вины. Даже не столько перед страной, интересы которой он предал, а сколько перед своими детьми, родственниками, друзьями и знакомыми за тот позор, который они, абсолютно ни в чем не виновные люди, будут вынуждены делить с ним за его измену в случае провала.

Конечно, ему, Плавину, действующему под профессиональной и чуткой опекой чекистов, было в тысячу раз легче. Но и в данной ситуации напряжение в работе порою доводило до грани срыва, физического и морального истощения. Об этом может свидетельствовать хотя бы календарь проведенных Михаилом Моисеевичем «шпионских» мероприятий только за один 1973 год.

3 и 27 января — получены радиограммы с инструкциями о тайниковой операции и тех материалах, которые агент должен добыть и заложить в контейнер.

29 марта — потратив несколько недель на получение и пересъемку необходимых материалов, Плавин закладывает тайник, обработку которого произвел американский вице-консул Шорер.

3 апреля — получена и расшифрована радиограмма о получении материалов.

28 апреля—радиограмма с инструкцией о проведении тайниковой операции в районе ул. М. Разночинная (Ленинград).

27 мая вице-консул США Рейзер провел закладку тайника (бросок контейнера из машины). В нем было письмо, указывавшее шесть новых мест для тайника, и 4500 рублей. Столько денег Плавин зарабатывал в своем учреждении за полтора года упорного труда.

12 июня—радиограмма с указанием заложить тайник и перечень интересующих американскую разведку секретных материалов.

25 июля—Плавин, подготовив необходимые материалы, заложил тайник, обработку которого провел вице-консул Рейзер.

27 июля—получена радиограмма с подтверждением о получении материалов.

1 сентября — 13 октября — получены несколько радиограмм с детальными инструкциями о проведении операции по моментальному броску в машину, принадлежащую сотрудникам ЦРУ, секретных материалов, в том числе одного из важнейших фрагментов детали пусковой ракетной установки.

11 ноября — Плавиным осуществлен бросок собранных им секретных, в том числе вещественных, материалов в открытое окно движущейся машины. В ней находились второй секретарь посольства США Левитски, за рулем вице-консул Шорер.

Наверное, это была единственная в своем роде операция по связи. Поздно вечером в обусловленном месте агент ждал машину с известными ему номерами у обочины дороги. Она подкатила вплотную к тротуару, Шорер резко притормозил, Плавин просунул в открытое окно увесистый сверток прямо в руки Левитски, и автомобиль рванул вдоль по улице, резко набирая скорость.

14 ноября — на подставной адрес в американский разведцентр Михаил Моисеевич направил шифрованное письмо.

15 ноября — получена радиограмма о получении материалов, брошенных в машину, и выражена благодарность за проведенную работу.

15 декабря — получена радиограмма о закладке очередного тайника для агента.

В общем-то, этот год не был каким-то особенно выдающимся в работе Плавина с американской разведкой. Примерно такой же набор острых оперативных мероприятий происходил и в предыдущие, и в последующие месяцы, с той лишь разницей, что в постперестроечный период, когда рухнул «железный занавес», стали возможны поездки Плавина за границу и личные встречи с сотрудниками ЦРУ на территории третьих стран. По степени риска эти мероприятия не шли ни в какое сравнение с домашней работой агента. Здесь, в Советском Союзе, ему и стены помогали. Случись что, он твердо знал, что помощь придет немедленно. Его спасут в любой, самой критической, ситуации даже ценой провала всей оперативной разработки. За границей все было гораздо сложнее. Конечно, в беде его не оставят. Но там американцы действуют на своем поле, и выбор средств у них практически не ограничен. Тем более, гам они работают практически открыто, не волнуясь за собственную безопасность, а потому и безнаказанно.

Но в данном случае все было иначе. Американцы сами заботились о благополучии и безопасности своего конфидента. И не только за границей, но и на территории СССР, куда Плавин должен был возвращаться после каждой турпоездки, и мог оказаться в поле зрения КГБ. А если так, то нужно соответствующим образом помочь своему информатору, сделать его секретное ремесло абсолютно незаметным, минимизировать все возможные риски, не допустить ни малейших подозрений. Конечно, в этом помогали четкие инструктажи, до мелочей отработанные варианты тайниковых операций и конкретные наставления разведчиков ЦРУ по скрытному сбору секретных сведений и их обработке. И здесь американцы избрали свой излюбленный способ — значительная финансовая поддержка плюс материальнотехническое обеспечение своего агента самым современным шпионским инструментарием.

За время работы с сотрудниками Центрального разведывательного управления США Плавин узнал много такого, о чем даже не догадывался, читая шпионские романы. В реальной жизни все было проще, но более захватывающе, интереснее и ответственнее. Чего стоили тайны шпионского ремесла, которым его обучили американские разведчики в ходе личных встреч и заочных инструктажей! Он, профессиональный фотограф, был удивлен тем, как легко и просто можно изготовить микроточку с помощью подаренного ему американскими разведчиками широкоугольного объектива.

На стол клался лист бумаги с убористо написанным шифрованным текстом. Затем он фотографировался через этот объектив на специальную пленку. После—обычная проявка, и на негативе лист становился темной точкой, раз в 7—10 меньше торцевого среза обычной спички. Ну кто обратит внимание на такую крапинку, даже если ее и увидит!? Тем более, что и выглядит она как мелкий брак на негативе. Наконец, поверхностный эмульсионный слой с изображением этой микроточки отслаивался от твердой основы пленки и заделывался в открытку, которая отправлялась на подставной адрес американской разведки. Отыскать такую микроточку в открытке едва ли возможно, даже заранее зная, что она там есть. Кроме всего прочего, нужно было знать не только конкретное место ее размещения, но и способ маскировки. Микроточка могла заделываться в печатный шрифт, приклеиваться к бумаге и тут же маскироваться рукописным текстом, исполненным шариковой ручкой, помещаться в расслоенный картон и так далее. Примерно такие же послания получал из ЦРУ Плавин, сам извлекал их и прочитывал с помощью обычного фотообъектива.

Более крупные сообщения обесцвечивались и, становясь абсолютно прозрачными и незаметными, заделывались под почтовую марку.

Поразили Михаила и цветные открытки, где значительную часть изображения занимали морские пейзажи или голубое небо. Секрет оказался прост. Симпатическими чернилами по морю и небу наносился невидимый текст, который проявлялся после обработки специальным раствором, состав которого был только у агента. Флаконы с этим составом, порошкообразные химикаты для подготовки проявляющих растворов и невидимые чернила оп получил во время одной из тайниковых операций. Весь этот шпионский набор тайнописи американские разведчики аккуратно и бережно упаковали в специально изготовленный контейнер, имитирующий ничем не приметный увесистый булыжник. Впрочем, иногда к нему приходила почтовая корреспонденция с тайнописью, которая проявлялась... обычной водой. Все эти уловки использовалась для подготовки небольших сообщений на канале двусторонней связи между агентом и разведцентром.

Давая своему источнику ответственные задания по пересъемке важнейших чертежей и документов по ракетной технике и пусковым установкам, американские разведчики обеспечивали его и соответствующей фототехникой. К тому времени малогабаритные аппараты «минокс», которыми пользовался еще Пеньковский, морально устарели и уступили место еще более миниатюрной фототехнике с уникальной оптикой, обладающей огромной разрешающей способностью. Еще больше удивлял внешний вид этой аппаратуры, которая маскировалась под совершенно безобидные бытовые предметы. Так, в январе 1975 года Плавин получил через тайник два фотоаппарата величиной с мизинец в виде... медицинского ингалятора. В то время такими незатейливыми приборами пользовались многие люди в целях профилактики насморка или лечения аллергии. Даже если очень долго крутить в руках этот пластмассовый, цвета слоновой кости, цилиндрик с закругленными краями, вес равно не догадаешься, что держишь великолепную фотокамеру с солидным запасом микропленки и чудо-объективом большой светосилы, которые так необходимы для фотографирования чертежей и машинописных документов.

На первых норах у Плавила возникали невероятной трудности проблемы с приемом радиопередач. Это была действительно кропотливая и трудоемкая работа. В заранее обусловленное время он, запершись один в комнате, настраивался на известную ему радиоволну и быстро-быстро записывал колонки пятизначных цифр, которые монотонно и нудным голосом специально для него передавал в эфир на немецком языке диктор из разведцентра во Франкфурте. Казалось бы, простое дело — слушай и записывай. Но какой напряженной и сложной оказалась эта работа! Мешали советские глушилки, которые забивали эфир, плавающий звук и затухание слышимости до неузнаваемости изменяли звучание знакомых немецких слов, а из-за потери волны зачастую пропадал существенный объем цифровой информации. Иногда он не успевал записывать и половины кодированного сообщения. Тогда несколько дней спустя в строго определенное время он слушал дублирующую передачу, стараясь восполнить имеющиеся пробелы.

В ответ на очередную жалобу своего агента о сложностях работы с радиоприемником американцы специально для него разработали, смонтировали и летом 1983 года передали ему через тайник уникальную радиоэлектронную приставку для ликвидации помех и улучшения качества работы бытового радиоприемника. Теперь Плавин мог осуществлять качественный прием радиопередач и почти всегда записывал всю звучащую для него в эфире цифровую информацию с первого раза. Ну, а для постороннего радиолюбителя, который, блуждая по УКВ-диапазону, мог случайно наткнуться на эту «разведывательную» волну, однообразная передача каких-то чисел не вызывала никакого интереса и была абсолютно непонятна.

После записи радиограммы для Плавина начинался другой этап ответственной и важной работы—расшифровка полученного текста с помощью заранее присланных американскими разведчиками кодовых таблиц и составление ответной шифровки. Для этого он использовал шифрблокноты—действительно небольшие блокноты размером пять на девять сантиметров и толщиной в два миллиметра. Здесь, на тонкой, легко растворимой, но весьма прочной рисовой бумаге, которую при необходимости можно легко съесть без каких-либо последствий для собственного желудка, давался ключ к расшифровке текста. Производя небольшие математические вычисления по только ему известному алгоритму, агент выяснял буквенное значение каждой переданной цифры, составлял буквы в слоги, слоги в слова, слова в предложения. Не зная ключа, расшифровать пятизначные колонки цифр практически невозможно. Это был действительно стойкий шифр с необычайно высокой степенью надежности. Конечно, и шифрблокноты и ключи Плавин на время передавал через своих кураторов криптографам КГБ. Лучшие специалисты-математики службы изучали эти уникальные материалы, выявляли закономерности шифровки и дешифровки, выясняли основные принципы и методологию разработки используемых американской разведкой шифров, определяли их стойкость, перспективные направления криптографической работы спецслужб США. В значительной степени это помогло в работе по дешифровке перехваченных сообщений ЦРУ, направляемых другим, еще не выявленным нашей контрразведкой американским агентам.

Не менее ответственным и важным для Плавина был последний этап работы. С помощью кодировочных таблиц, но форме и содержанию очень похожих на шифрблокноты, он составлял ответное письменное сообщение на подставной зарубежный адрес разведцентра, где докладывал о проделанной им «шпионской» работе. Затем симпатическими чернилами зашифрованная информация наносилась на лист обычной писчей бумаги или открытку, а поверх нее писался от руки незатейливый текст бытового содержания. Таким образом, на получение радиоинформации, ее расшифровку и составление ответа уходило несколько часов кропотливого труда. Но, как показала практика, игра стоила свеч, и все усилия агента были не напрасны.

В оперативной разработке, где ставки столь высоки, а информация просто бесценна, спецслужбы зачастую не брезгуют никакими, даже самыми изощренными и циничными средствами. Поэтому наша контрразведка во главу угла ставила интересы безопасности всех участников игры и в первую очередь Михаила Плавина, как главного и единственного исполнителя оперативного замысла.

— И все же, — обращаюсь я к полковнику ФСБ России Олегу Ковалеву, который вел разработку последние годы,—какова степень риска проводимой операции, и было ли у вас право на ошибку?

— Оперативная игра с любой спецслужбой мира, тем более с такой мощной, активной и агрессивной, как ЦРУ, всегда полна опасностей. Да, сегодня в США не сажают на электрический стул за разведывательную деятельность в пользу другого государства, но схлопотать пожизненное заключение вполне реально. К тому же, мы начинали игру практически в разгар «холодной войны», когда нравы и традиции в борьбе спецслужб были гораздо жестче и агрессивнее. И та, и другая сторона действовала по принципу—«око за око, зуб за зуб». Высылают американцы или англичане несколько представителей нашего дипломатического корпуса, которые, по их мнению, занимаются разведывательной работой, мы отвечаем тем же. В нашей обойме всегда было несколько человек из числа сотрудников посольских резидентур зарубежных стран, о которых мы четко знали, что они ведут противоправную разведывательную работу на территории Советского Союза, действуя под крышей дипломатического иммунитета. Арестовывают за границей нашего агента из числа местных функционеров —мы принимаем адекватные ответные меры. Так что любая угроза нашего оперативного провала очень часто перерастала в конфронтацию на межгосударственном политическом уровне. Именно поэтому даже небольшой прокол был чреват не только физической опасностью для нашего агента, но и большими политическими проблемами — нотами на уровне министерств иностранных дел, громкими политическими угрозами и заявлениями, шумихой в прессе и даже различными санкциями. С Плавиным было еще сложнее. Оп был гражданином СССР, и если бы американцы, заподозрив что-либо, организовали против него какую-нибудь провокацию, это гарантировало бы очень большие и неприятные проблемы. Вот и получается, что у нас не было права на ошибку.

— Чего вы боялись больше всего? Нестандартного хода со стороны ЦРУ, перевербовки Плавина или предательства с его стороны? Ведь в те годы иногда убегали за рубеж даже кадровые советские разведчики...

—В исполнителе нашего оперативного замысла мы были уверены абсолютно и не боялись предательства с его стороны. Это было исключено. Больше всего опасались допустить какой-нибудь оперативный промах, который мог поставить под угрозу и лично Плавина, и всю операцию. Ведь за этим стоял авторитет нашей страны, успех или провал в достижении всего комплекса целей и решения задач по скрытому воздействию на политическое и военное руководство США в наших интересах. Если хотите — в определенной мере от нашего успеха или поражения зависело решение важнейших политических вопросов, в том числе и таких серьезных, как переговоры по ограничению вооружений. Да и Центральное разведывательное управление — сильный и опасный противник. Они тщательно изучали и проверяли Плавина, а также получаемую от него информацию.

Конечно, и нестандартные действия со стороны нашего противника были вполне возможны. Хотя, в отличие от английской, израильской, китайской, французской и даже немецкой разведок американцы действуют более стандартно, если хотите, даже шаблонно. Они совершенно искренне считают, что все продается и все покупается. Эта циничная самоуверенность их порою и подводит. Но не хочу делать глобальных обобщений. При всех условностях и оговорках, ЦРУ — одна из мощнейших, высокопрофессиональных, да к тому же и самая богатая спецслужба мира.

— Но всегда ли американцы доверяли Майклу? Чем вызвана радиограмма из ЦРУ, в которой высказывается неудовлетворенность работой Плавина, а затем и предложение прервать сложившиеся отношения и даже настоятельная просьба уничтожить все документы и предметы, свидетельствующие о его контактах с американской разведкой?

— Сложный вопрос. Давайте по порядку. Действительно, напитав через нашего исполнителя оперативного замысла американцев крайне важной информацией стратегического характера, мы решили взять как бы тайм-аут и несколько раз отправили в ЦРУ довольно вялую информацию. Подумайте сами, если в течение нескольких лет, подчеркиваю — не месяцев, а именно лет, получать от своего источника только сверхсекретные сведения особой важности, то нужно быть идиотом, чтобы не задуматься о том, каким образом он их добывает и до сих пор не расшифровался. Ведь американцы прекрасно знали нашу жесткую систему по охране секретов и огромный риск при их получении. В своих шифрованных сообщениях Плавин объяснял невозможность получать всю требуемую от него секретную информацию ужесточением мер по охране гостайны, что соответствовало реальности. К тому же американцы явно дорожили своим конфидентом и в 1976 году в целях его безопасности предложили прекратить сотрудничество. Их можно понять. Они учитывали не только субъективные, частные проблемы Майкла — физическая усталость, возникающие проблемы с получением секретной информации, но и общую оперативно-политическую обстановку. Именно в то время наша контрразведка выявила несколько американских шпионов, и сотрудники ЦРУ до предела сократили свою разведывательную активность. Они прекрасно понимали, что работа с разоблаченными американскими шпионами дает в руки советской контрразведки много дополнительной информации по формам и методам, а также конкретным приемам и способам работы ЦРУ со своими источниками на территории СССР. А это, в свою очередь, помогает органам госбезопасности Советского Союза выявлять новых иностранных агентов. Чтобы не подвергать Плавина излишнему риску, они даже прекратили передачу для него радиограмм из своего франкфуртского разведцентра.

— Может быть, что-то заподозрили?

— Уверен, что нет. Ведь они продолжали методично перечислять деньги на зарубежный банковский счет Плавила, где к тому времени сумма достигла более 20 тысяч долларов, не считая десятков тысяч рублей, которые они посылали своему агенту с помощью тайниковых операций. Даже по нынешним временам это не самые маленькие деньги, а уж в советские годы с такими доходами Михаил Моисеевич мог бы считаться весьма состоятельным человеком.

С другой стороны, все действия разведки жестко определяются политическими интересами. А с подписанием договора ОСВ-2 те сведения, к которым имел отношение наш источник, в некоторой степени потеряли для американцев свою актуальность.

Напомню, что Договор был подписан в Вене 18 июня 1979 года. Он ограничивал количество МБР наземного базирования, ракет, установленных на подводных лодках (БРПЛ) и баллистических ракет «воздух— земля» (БРВЗ), а также число стратегических бомбардировщиков. Стратегические наступательные вооружения каждой из договаривающихся сторон ограничивались первоначальным общим количеством в 2400 носителей. Все, что превышало этот показатель, подлежало уничтожению. Начиная с 1981 года, предусматривалось дальнейшее сокращение до 2250 носителей. Также запрещалось строительство новых стационарных пусковых установок межконтинентальных баллистических ракет и их передислокация. Кроме этого вводились запреты на создание новых типов ракет и модернизацию старых, ограничивалось количество боевых блоков в разделяющихся боеголовках.

ОСВ-2 стал надежной основой для ограничения и сокращения стратегических вооружений. Он исходил из принципа равенства и одинаковой безопасности. И в этом есть немалая заслуга советских органов госбезопасности. С помощью доводимой до потенциального противника информации мы старались привести сотрудников американской разведки, а через них — и правящую военно-политическую элиту США, к осознанию проблем, связанных с необходимостью ограничения стратегических наступательных вооружений. Ведь с точки зрения экономического потенциала мы уступали США, и скорейшее прекращение ядерной гонки для нас было куда важнее, чем для американцев. Вот в этом и состояло наше негласное управляющее воздействие на потенциального противника.

Хотя Джимми Картер и подписал Договор, вскоре администрация демократов поняла, что соглашение более выгодно Советскому Союзу, нежели Соединенным Штатам. В сенате США начались проволочки по его ратификации, а ввод советских войск в Афганистан и приход к власти Рональда Рейгана в январе 1981 года окончательно застопорили этот процесс. Тем не менее положения Договора соблюдались американцами почти до середины 1986 года, хотя номинальный срок действия ОСВ-2 ограничивался 31 декабря 1985 года. Неукоснительно соблюдал эти договоренности и Советский Союз. К тому же это соглашение стало своеобразным прологам договора о «Сокращении наступательных вооружений» и о «Запрещении испытаний ядерного оружия». Затем, уже в 2002 году, президенты Владимир Путин и Джордж Буш подписали Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов.

—Давайте от большой политики вернемся к делам контрразведки. Не могу удержаться от меркантильного вопроса. Как распорядился Плавин полученными из ЦРУ деньгами?

— Доллары хранились на его зарубежном счете, а рубли он отдавал нам. Мы составляли соответствующий акт, и заработанные на шпионской деятельности средства шли в доход государства. Естественно, некоторую часть, процентов пять — семь, мы отдавали Михаилу Плавину. Процент, на первый взгляд, небольшой, но этих средств вполне хватило, чтобы выдержать доведенную до американцев легенду и купить кооперативную квартиру, дачу, машину, гараж. Американцы постоянно требовали отчет в том, как он расходует полученные от них гонорары. Ведь жизнь не по средствам бросается в глаза окружающим и является демаскирующим признаком, способным провалить всю работу зарубежного источника. С такими фактами ЦРУ уже сталкивалось. Боялись они и за себя. Именно поэтому и просили своего агента уничтожить все средства шпионской деятельности, чтобы в случае провала нельзя было доказать причастность к этому американской разведки.

— Как еще они его проверяли?

— По-разному. Соотносили полученную от него информацию со сведениями из открытых источников и от других агентов, наверняка сопоставляли с данными, полученными с помощью технических средств сбора информации, в том числе и космической разведки. Проверяли его и с помощью сотрудников посольской резидентуры, туристов и, возможно, агентов из числа граждан СССР, живущих и работающих на территории нашей страны. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что некто (к сожалению, нам так и не удалось установить, кто именно) проверял Плавина по адресному бюро. Скорее всего, это было сделано по инициативе ЦРУ для подтверждения тех сведений, которые Плавин сообщал о себе американским разведчикам. Осуществлялось за ним и контрнаблюдение в ходе тайниковых операций и постановки сигнальных меток. Судя по всему, каких-либо опасений у американцев не возникло, и вскоре была возобновлена целевая работа радиоцентра и практика проведения тайниковых операций.

— Скажите, а как бы повела себя спецслужба, если, не приведи господь, Плавин был бы заподозрен американцами и арестован или, что еще хуже, против него осуществили какую-нибудь провокацию?

— Здесь невероятное количество вариантов, каждый из которых мы должны были предусмотреть и не допустить. В крайнем случае — минимизировать возможный ущерб и при любом раскладе спасти нашего источника, вытащить его из любой, даже самой критической ситуации.

Если бы американцы всерьез заподозрили Плавина и входе проверки получили подтверждающие материалы о его сотрудничестве с КГБ СССР, то прекратили бы с ним всяческие контакты, сняли перечисленные на его счет деньги и детально проанализировали всю поступившую от него информацию. Не думаю, чтобы они отважились на проведение какой-нибудь «акции возмездия» на территории нашей страны. Это чересчур опасное мероприятие, и его невозможно осуществить, не оставив каких-то следов. А международный скандал по этому поводу им явно не нужен. Помог быть и более изощренный способ действий. Они,, например, могли бы чисто внешне продолжать сотрудничество и сделать все для того, чтобы вывести нашего агента за границу, а там прибегнуть к более серьезным акциям возмездия. Понятно, что на территории третьих стран, и, прежде всего, входящих в блок НАТО, сотрудники ЦРУ чувствовали себя абсолютно свободно и могли совершить любую провокацию.

Это же они могли сделать и на более поздних этапах операции, когда Плавин стал выезжать за границу для прямых личных контактов с сотрудниками ЦРУ Здесь от американцев можно было ожидать чего угодно — хоть задержания и ареста под каким-нибудь вымышленным предлогом с последующим громким судебным процессом типа «США против негласного сотрудника КГБ Плавина», хоть имитация несчастного случая со смертельным исходом, хоть перевербовка нашего агента. Конечно, случись что, официально мы бы никогда не признали факт нашего конспиративного сотрудничества с Плавиным, но сделали бы все возможное, чтобы спасти его от любых осложнений и неприятностей. Таковы неписанные правила работы спецслужб. К счастью, нам не пришлось использовать ни одно из форс-мажорных мероприятий.

Кстати, вот еще один пример абсолютного доверия сотрудников ЦРУ своему тайному агенту.

В середине восьмидесятых у Плавина стало пошаливать здоровье, о чем он не преминул сообщить своим заокеанским кураторам. В ответ они переслали ему через тайник необходимые медикаменты, а по радио — инструкцию по курсу лечения. Полученные для агента препараты исследовались нашими специалистами. Ведь в случае подозрений со стороны американцев на предмет двурушничества Плавина они вполне могли под видом лекарств прислать яд, провоцирующий, например, острую сердечную недостаточность, и тем самым избавиться от своего источника, надежно упрятав концы в воду. Но все лекарства оказались безопасными и очень ценными для лечения, что еще раз свидетельствовало о полном доверии ЦРУ к своему конфиденту.

Тем временем взаимоотношения между двумя сверхдержавами переживали взлеты и падения, похолодания и оттепель. В определенной степени сказывалось это и на ходе всей операции. У некоторых руководителей российских спецслужб новой формации проявлялся зуд завершить долговременную операцию либо международным шпионским скандалом с компрометацией американских разведчиков путем их поимки на тайниковой операции и получением очередных наград и званий за успешно реализованное мероприятие, либо прекращением оперативной деятельности и тихим свертыванием всей операции. Были даже конкретные указания закончить игру и прекратить все контакты Плавина с сотрудниками ЦРУ. Но руководители игры — контрразведчики, что называется, от Господа Бога—продолжали свою работу по дезинформации американцев и получению ценных оперативных материалов.

Впрочем, более чем тридцатилетняя оперативная разработка изобиловала ситуациями, в которых можно было умереть... от смеха. В общем, все, как в жизни, — от великого до смешного только шаг.

Однажды американские разведчики проводили тайниковую операцию в Москве, в музейном ансамбле под открытым небом Коломенское. Соблюдая все требования конспирации, они долго подыскивали точку закладки, определяли постоянные и легко узнаваемые ориентиры и укромные малолюдные закоулки. Наконец место было найдено, и контейнер, замаскированный под обычный булыжник, был положен с краю большого сугроба. И надо же было такому случиться, выдался ясный солнечный день начала весны. Секретный булыжник нагрелся, глубоко ушел в ноздреватый мартовский снег, да еще и присыпался сверху рыхлым снежным крошевом. Ночью ударил крепкий мороз, а утром Плавин, чертыхаясь и проклиная сотрудников ЦРУ, всех вместе взятых и каждого по отдельности, долбил найденной неподалеку палкой крепкий наст, пытаясь выковырять контейнер со шпионскими материалами.

Именно места закладки тайников, выбранные американцами, чаще всего доставляли неприятности оперработникам и Плавину. Однажды контейнер был заложен высоко за водосточной трубой, и Михаилу, не отличавшемуся баскетбольным ростом, пришлось собирать по всей округе старые деревянные ящики, чтобы, взгромоздясь на них, изъять тайник. Наверное, со стороны это смотрелось весьма прикольно. Взрослый мужик строит шаткую imp амиду и, словно эквилибрист в цирке, балансирует, стоя на ее вершине, стараясь вытащить из-за трубы шпионский контейнер.

В другом случае американцы не придумали ничего лучше, как спрятать закладку в виде коробки из-под сигарет... между ног грифона, сидящего на Банковском мостике в Ленинграде.

Грифоны—фантастические крылатые существа с орлиной головой и телом льва, с когтистыми лапами и большими крыльями. Они символизируют власть над небом и землей, силу, бдительность и гордыню. От их рева никнут цветы и жухнет трава, а все живое падает замертво. Именно грифон стал атрибутом богини возмездия Немезиды и вращал колесо фортуны. Прародиной грифона историки считают Индию, где этот зверь охранял несметные золотые сокровища.

То ли среди сотрудников ЦРУ оказался некий мистик, проникшийся древними символическими образами, то ли историк, неплохо изучивший древнюю культуру, но явно плохой оперработник. Иначе бы он не выбрал такое, мягко говоря, неадекватное для тайниковой операции место. Хотя как знать... Ведь первоначально грифон символизировал сатану, завлекающего людские души в коварную ловушку. По другой версии грифон — это олицетворение могущества, власти, бдительности, быстроты и силы. Может быть, это и хотели подчеркнуть сотрудники ЦРУ, выбирая точку для закладки тайника?

Однако Плавину, идущему на выемку закладки, было не до античных изысков. Как настоящий шпион, он, прежде всею, исходил из прагматических интересов дела. Главное для него — быстро и незаметно изъять пачку из-под сигарет с секретным вложением. Но в данный момент сделать это было весьма проблематично. Пешеходный Банковский мост через канал Грибоедова—знаменитая ленинградская достопримечательность. Кроме него в Северной столице сохранились лишь два подвесных пешеходных мостика—Львиный и Почтамтский. Сам Банковский мост уже давно и по праву отнесен к произведениям строительного и художественного искусства и считается прекрасным местом для прогулок как у жителей города, так и гостей Ленинграда. К тому же рядом — Казанский собор и здание бывшего Ассигнационного банка. Четыре грифона венчали края моста, где довольно часто толкались туристы, фотографируясь на фоне крылатых чудовищ.

Плавин очень долго выжидал момент, пока вокруг не будет прохожих, затем быстро подошел к грифону и просунул руку глубоко между ног сказочного чудовища, пытаясь достать контейнер. «А чего это та там у него щупаешь?» — удивленно спросил неизвестно откуда взявшийся забулдыга, подозрительно глядя на Михаила. Ошарашенный его неожиданным появлением и «каверзным» вопросом, Плавин промямлил что-то нечленораздельное и, спрятав в карман сигаретную пачку с инструктивным письмом из ЦРУ, поспешил скрыться в ближайшем переулке. А озадаченный мужик еще долго смотрел ему вслед, явно заподозрив его в нетрадиционной сексуальной ориентации.

Но самой кошмарной была другая история. Очередной контейнер —небольшую керамическую трубку—сотрудники ЦРУ спрятали под жестяной подоконник дома, расположенного недалеко от детской площадки. Получив об этом информацию, чекисты выставили скрытый пост наружного наблюдения, ведь контейнер должен был пролежать почти двое суток, прежде чем его мог забрать Плавин.

Казалось, все шло гладко. Закладка была абсолютно незаметна с высоты роста взрослого человека, но... лежала как на ладони для любопытных взоров маленьких детей. Вот тут-то и началась головная бель. Малыши, возившиеся в соседней песочнице, раз пять вытаскивали секретный контейнер, чтобы поиграть с гладкой, не очень тяжелой и такой привлекательной на вид керамической трубкой. А разведчики «наружки» едва не поседели, проявляя недюжинные педагогические способности, чтобы, не вызывая шумного протеста малышей, по-тихому, забирать у них тайник и класть его на прежнее место. Одна из очередных акций по экспроприации шпионской закладки у четырехлетнего пацана вызвала с его стороны яростный отпор и бурную реакцию, сопровождаемую диким ревом и попыткой поколотить этим контейнером и оказавшейся под рукой детской лопаткой «плохого дядю», который непонятно почему решил забрать найденную игрушку. Лишь порция «эскимо» помогла сгладить ситуацию и успокоить малыша. Если бы американцы в этот момент вели скрытое контрнаблюдение за своим тайником, то всей многолетней операции пришел бы конец...

Но, не будем лукавить, случались казусы и с чекистами.

Получив как-то очередную открытку, Плавин осторожно отслоил кусочек лаковой красочной поверхности и вытряхнул на чистый лист лежащей перед ним на столе белой бумаги спрятанную в открытке микроточку. И вдруг, надо же такому случиться, сидевший рядом оперработник чихнул, не успев ни отвернуться, ни прикрыть рот рукой. Естественно, лежащей на бумаге былинки-микроточки как не бывало. Надо было видеть, как Плавин и оперработник, ползая на коленках, часами искали на полу микроточку, тщательно изучая каждый квадратный сантиметр паркета и лежащего на нем ковра. Поиски оказались безрезультатными. Скорее всего, секретная информация завалилась где-то между ворсинками ковра и лежит там до сих пор. Ситуацию спасла дублирующая микроточка с аналогичным содержанием, спрятанная американскими разведчиками в той же открытке.

Конечно, только сейчас, по прошествии нескольких лет, эти факты вызывают почти гомерический хохот у всех участников операции. Но в тог момент, когда происходили эти события, им было не до смеха.

Полностью выдерживая лилию поведения, связанную с «меркантильными наклонностями» исполнителя оперативного замысла, контрразведчики просто обязаны были довести игру до логического конца, чтобы не вызвать никаких подозрений у сотрудников ЦРУ в финале всей операции. Тем более американцы постоянно информировали Плавина о значительной денежной сумме, хранящейся на его счете в одном из американских банков. В Советском Союзе тем временем наступил пост-перестроечный период, люди стали чаще бывать за границей и как-то сразу ощутили превосходство зеленого доллара над уже начинавшим дервенеть рублем. Способствовали этому и послабления в Уголовном кодексе но поводу незаконных валютных операций.

В конце 1990 года Плавин в качестве туриста выезжает в Финляндию и там опускает в почтовый ящик посольства США заранее подготовленное письмо, где обусловил свою личную встречу с сотрудниками американской разведки на территории третьей страны.

На следующий год он выехал в Швецию и посетил посольство США. Здесь его уже ждали. С ним встретился представитель посольства по имени Питер и сотрудник ЦРУ Чарльз Левин. Разведчиков на сей раз интересовали вопросы политической ситуации в стране и, прежде всего, реакция населения на события, связанные с ГКЧП, последствиями «опереточного путча» и отношение россиян к Борису Ельцину. В конце визига были оговорены условия финансовых взаиморасчетов и назначена очередная встреча. Агенту были переданы три тысячи долларов и тысяча шведских крон.

Через год, опять же в Стокгольме, Плавин вновь встретился со своими кураторами из ЦРУ и получил от них еще десять тысяч долларов. Летом 1994 года — очередной контакт в Стокгольме с Питером. На конспиративной встрече в гостинице разведчик вручил ему еще 25 тысяч долларов и 12 тысяч крон.

Осенью следующею года Плавин приезжает в Финляндию, где на явку с ним выходит сотрудник ЦРУ по имени Жанна — тридцатилетняя голубоглазая дама, великолепно знающая русский и немецкий.

Эта встреча стала официальным завершением сотрудничества Плавина с ЦРУ По просьбе Жанны он подписывает на русском и английском языках уведомление о прекращении конспиративных контактов. «Я, Плавин Михаил Моисеевич, уведомлен в том, что Правительство Соединенных Штатов более не несет ответственности за проделанную мною для него (т.е. для правительства США) работу». Окончание секретного сотрудничества отмстили бутылкой финской водки и 25 тысячами долларов, переданными также под расписку теперь уже бывшему секретному агенту ЦРУ.

Как только обе расписки оказалась в руках Жанны, Плавин почувствовал, что все мосты между ним и американской разведкой, действительно сожжены. На его просьбу помочь ему побыстрее оформить «зеленую карту» для многоразовых поездок в США бывший американский конфидент получил вежливый, но твердый отказ. Потом, осознав всю нелепость ситуации, Жанна извинилась и предложила ему оформить документы обычным бюрократическим путем, категорически запретив каким-либо образом ссылаться в официальных инстанциях США на факт его долговременного секретного сотрудничества с ЦРУ. Соблюдая давно установившиеся джентльменские отношения, она сообщила бывшему конфиденту, что в США на его личном счете лежит еще 52 200 долларов, и для их перевода нужно открыть счет в одном из банков Хельсинки. На просьбу Плавина оформить именной вклад Жанна ответила, что теперь это его личные проблемы. На том и расстались.

Два дня Михаил Моисеевич искал в финской столице банк, где мог бы открыть личный счет гражданин России на условиях конфиденциальности. Это оказалось достаточно сложным делом. Наконец финансовые формальности были завершены, и на очередной встрече с Жанной он передал ей все реквизиты банковских счетов. В свою очередь она проинструктировала бывшего агента о том, что специально для него в течение нескольких месяцев еще будут действовать несколько подставных зарубежных почтовых адресов, куда при необходимости можно будет послать письмо или открытку с условным текстом.

Следующий год не принес никаких известий, если не считать двух уведомлений, свидетельствующих о том, что на его счет в хельсинкский банк дополнительно переведены 15 850, а через два месяца еще 16 500 долларов. Сотрудники ЦРУ оказались щедрыми ребятами. Но куда более ценным для Плавина был секретный приказ директора Федеральной службы безопасности России о награждении его знаком «Почетный сотрудник контрразведки». Этого высокого звания Михаил Моисеевич был удостоен «за заслуги но обеспечению государственной безопасности Российской Федерации в ходе оперативной игры против американской разведки по делу контрразведывательной операции «Шторм».

К очередной поездке за границу Плавин готовился особенно тщательно. И немудрено. Ему предстояло снять со своего счета и, практически контрабандой, привезти в Россию несколько десятков тысяч долларов. И дело-то вроде бы не хитрое, но изображать из себя живой сейф, набитый «зеленой» долларовой наличкой, было не очень приятно. К такому количеству денег могли придраться финские таможенники и поинтересоваться, откуда они взялись. Не исключались возможные провокации и со стороны бывших друзей из ЦРУ.

Чтобы расставить все точки над «i>, приехав в Финляндию, Плавин позвонил по известному ему телефону в Швецию и сообщил абоненту о своем приезде. Уже через день к нему в Хельсинки приехала Жанна. Встреча состоялась в номере гостиницы «Марски». Встретились, как старые знакомые. И тут новая неожиданность. Со словами: «Мы ценим вас как человека, который очень много сделал для нашей страны», Жанна вручила несколько ошарашенному Плавину еще 20 тысяч долларов, не обусловленные никакими договоренностями. Это была очередная премия за многолетний тайный труд на благо Соединенных Штатов Америки. При этом дама не забыла отобрать у него соответствующую расписку в получении денег. Здесь же она сообщила, что еще десять тысяч будут переведены на его банковский счет в ближайшее время.

Остаток вечера прошел в непринужденной беседе, а на следующий день слегка изумленный банковский служащий выдал русскому туристу шесть пачек стодолларовых купюр по пять тысяч в каждой упаковке. Вместе с полученным от Жанны гонораром бывший американский агент, а ныне «контрабандист-валютчик поневоле» вез через границу более 50 тысяч баксов. Слава богу, все обошлось благополучно.

—Михаил Моисеевичу профессиональные разведчики знают, что на деньги враждебной спецслужбы большого состояния не наживешь. Почему же по отношению к вам сотрудники ЦРУ проявили такую щедрость?

—Во-первых, это свидетельство их доверия. Во-вторых, они говорили, что предоставляемые мною сведения стоят в тысячи раз дороже. И, наконец, третье—это доказательство того, что нами была избрана правильная линия поведения и легенда осуществления всей операции.

— Извините за некорректный вопрос. Что вы сделали с этими деньгами?

— Как что? По акту сдал их сотрудникам контрразведки. А они должным образом оформили их получение и почти на всю сумму закупили высококлассное компьютерное оборудование, принтеры, сканеры и другую оргтехнику, укомплектовав ею свою службу. Если бы мои кураторы из ЦРУ узнали, на что были истрачены их деньги, наверное, позеленели бы от злости. Кстати, в июле 1998 года мне еще раз пришлось съездить в Финляндию и снять со своего счета последние десять тысяч долларов с набежавшими по вкладу процентами. Но с разведчиками из ЦРУ я больше не встречался.

—И последний вопрос Более тридцати лет назад вы дали согласие сотрудничать с представителями спецслужб одного государства, а завершили операцию уже в совершенно иной стране. И американцы из врагов стали чуть ли не союзниками... Вас это не смущает?

—Конечно, за треть века произошли огромные изменения и в стране, и в мире. Но для меня и для моих друзей в контрразведке не изменилось главное—осталось прежним (извините за несколько напыщенный тон) святое для каждого из нас понятие Родины — той страны, в которой все мы родились, и где живем сейчас. Поверьте, это не ложный пафос и не высокие слова. Это главный смысл моей жизни. А что касается тайной борьбы, то у спецслужб нет постоянных друзей или врагов, но у них всегда есть свои интересы...

Чтобы оценить истинное значение почти тридцати трех лет оперативной игры, обратимся к сухому и лаконичному языку секретных документов ФСБ России.

Вот выдержка из итоговой справки по реализованной оперативной игре.

«В результате проведения контрразведывательной операции выявлено:

— 26 сотрудников Центрального разведывательного управления США, участвовавших в агентурных акциях;

— 36 тайниковых мест для закладки контейнеров, из которых 28 в Санкт-Петербурге (Ленинграде) и 8 в Москве. При этом исполнителем оперативного замысла изъято: в Ленинграде — 10, в Москве — 4 контейнера;

— сотрудниками ЦРУ обработано 7 тайников в Ленинграде, 1 в Москве;

— резидентурами разведки США подобрано 5 мест для выброса контейнеров и одно место для осуществления моментальной передачи крупногабаритного контейнера.

В целях постановки сигнальных (графических) меток об обработке тайников, готовности к приему или передаче информации через тайники, получения радиограмм, подтверждения проходимости передач радиоцентра сотрудниками посольской резидентуры подобраны 33 места в Ленинграде и 4 в Москве.

Для подготовки сведений, интересующих американские спецслужбы, разведкой США через тайники агенту передано 3 вида фотопленок для нанесения тайнописи; 2 фотоаппарата, закамуфлированных под ингаляторы; 2 флакона с жидкостью для проявления тайнописи разведки; 6 шифрблокнотов для зашифровки и расшифровки агентурных сообщений; электронный прибор для преодоления радиопомех в эфире.

От американской разведки получено 38 подставных адресов на территории США, 29 специально подготовленных открыток для нанесения фототайнописи на подставные адреса в Греции, Австрии, Италии, Японии, Швейцарии, Норвегии.

В адрес своего агента американская разведка направила но почтовому каналу 13 писем с фототайнописью и 2 письма с тайнописью, проявляемой в воде.

На подставные адреса американской разведки исполнителем оперативного замысла отправлено 43 открытки с фототайнописью, одна опущена в почтовый ящик посольства США в Хельсинки.

За период с 1966 по 1998 год сотрудниками американской разведки проведено личных встреч с агентом:

— в Бельгии — 6;

— в Швеции — 6;

— в Финляндии — 5;

—в Ленинграде — 1 (моментальная передача в машину габаритного контейнера).

Вознаграждение, полученное исполнителем оперативного замысла за передачу информации и сотрудничество с американскими спецслужбами:

— в процессе личных встреч в Бельгии в 1966 году—2200 рублей;

—во время тайниковых операций—51 300 рублей (в те годы официальный курс доллара составлял 60—80 копеек за один рубль. —Авт.)

— в процессе личных встреч в Стокгольме — 38 000 долларов;

— в процессе личных встреч в Хельсинки — 45 000 долларов;

— через финский банк — 42 000 долларов.

В ходе проведения операции через сотрудников американских спецслужб до политического и военного руководства США были доведены материалы дезинформационного характера о состоянии и перспективах проводимых нашей страной научно-технических и военных разработок в области ракетных вооружений стратегического назначения. Это позволило на длительный период скрыть от США действительный характер проводимых в данной области работ; сковать их разведывательную деятельность по добыванию информации, касающейся особо защищаемой проблемы, а также способствовать заключению с США выгодных для нашей страны международных договоров в области ракетно-ядерного вооружения.

За период сотрудничества с органами государственной безопасности исполнитель оперативного замысла Плавин Михаил Моисеевич, участвующий в контрразведывательной операции, награжден орденом Красной Звезды (июль 1976 года) орденом Трудового Красного Знамени (август 1986 года) знаком «Почетный сотрудник КГБ СССР», грамотой председателя КГБ СССР, неоднократно поощрялся денежными вознаграждениями.

Листая последние страницы этого многотомного дела оперативной игры советской контрразведки с Центральным разведывательным управлением США, я обратил внимание на одну короткую, но, на мой взгляд, весьма показательную и значимую резолюцию, которая подвела итог всей многолетней работе: «Материалы оперативной игры “Шторм” хранить вечно».