Где жил сам Одзаки? Где были квартиры Макса Клаузена и Бранко Вукелича? Поиски ответов на эти вопросы принесут нам немало интересных совпадений.

Прежде всего, Одзаки. О его доме известно меньше всего, и это объяснимо, это справедливо. Дело в том, что потомки советского разведчика до сих пор живут на старом месте, и нарушать их спокойствие вряд ли правильно. Можно только сказать, что дом Одзаки находился сравнительно недалеко от Адзабу — поблизости от храма буддийской секты Чистой земли Ютэндзи, у одноименной станции метро линии Токю Тоёко, проходящей через столичный район Мэгуро. В полицейский участок этого района Одзаки был доставлен после ареста 15 октября 1941 года и содержался там до 1 ноября, когда его перевели в камеру № 11 Второго корпуса тюрьмы Сугамо.

Дальше всех от шефа обитал еще один важный член группы — Бранко Вукелич. Серб по происхождению, гражданин Югославии и Франции, работавший на французское информационное агентство «Гавас» и поддерживавший рабочие контакты с иностранными журналистами, общение с которыми не лучшим образом могло повлиять на репутацию Зорге как нациста, Вукелич хорошо разбирался в технике и был штатным фотографом группы. Его японская одиссея была наполнена драматическими событиями личного характера — в этой стране он развелся, женился вновь и стал отцом, испытал все перипетии, через которые проходят в Токио многие обычные иностранцы-гайдзины. Внук Бранко Вукелича, носящий имя Бранко Вукелич-Ямадзаки, тоже живет сегодня в Токио, но по другому адресу, так что можно сказать несколько слов о роли топографии Восточной столицы в биографии этого разведчика.

В Японию Вукелич приехал 11 февраля 1933 года — в государственный праздник Дня основания Японской империи. Приехал не один, а с семьей: женой — датчанкой Эдит Олсон и годовалым сыном Полем. Планировалось, что преподавание популярной в те годы в Японии датской гимнастики — а Эдит была квалифицированным инструктором — поможет паре быстрее адаптироваться к жизни в этой стране. В карманах супружеской пары имелось 1800 иен — сумма довольно большая, но недостаточная даже для многомесячной жизни в стране, где иностранцу совсем непросто найти работу. Первоначально Вукеличи остановились в «Империале», но, поняв порядок цен, поспешили съехать оттуда, сняв за 300 иен в месяц квартиру в районе Бунка. Но и это было слишком дорого для молодой пары. «Все это оказалось потрясающей неудачей, почти провалом, и позднее мне пришлось столкнуться с большими трудностями, — вспоминал Бранко на следствии. — Десяти иен в день на квартиру и еду хватало супружеской паре десять лет назад, а в 1933 году, когда мы приехали в Японию, женатая пара европейцев тратила более десяти иен в день, даже снимая квартиру в районе Бунка. Более того, эти десять иен в день заставляли европейцев ограничивать себя во многом — в осмотре достопримечательностей, например. Десять иен в день не позволяли потратить хотя бы одну иену на подобные цели». Планировалось, что Бранко, хорошо разбиравшийся в искусстве, быстро обзаведется нужными связями, путешествуя по стране, знакомясь с ее историческими и культурными сокровищами и готовя на эту тему журналистские материалы, способные заинтересовать интеллектуальную элиту иностранной диаспоры Токио. Это, в свою очередь, должно было раскрыть горизонты для подпольной работы. Грандиозные планы разбились о нехватку финансирования. Устроиться на работу Эдит тоже не получилось. Популярность датской гимнастики и особое отношение японцев к таким вопросам привело к тому, что в Токио ее преподавали все кому не лень, и бороться с конкурентами поначалу никак не выходило. Настроение Эдит и ее впечатление о Японии были испорчены раз и навсегда.

Но почему Вукелич столь скептично отзывается о районе Бунка, где он жил поначалу? Это место находится на границе Яманотэ — холмистой и престижной, самурайской, части Токио, с Ситамати — Нижним городом, где традиционно селились простолюдины, ремесленники и торговцы. Автору пока не удалось найти точный адрес первой квартиры Вукеличей, но известно из описаний свидетелей, что дом этот выходил окнами на реку Канда и железную дорогу близ станции Отяномидзу. Такое описание не оставляет сомнений: супруги Вукеличи, где муж-серб был православным, поселились в непосредственной близости от русского собора Воскресения Христова, от Николай-до. В таком случае, место это следовало признать особенно неудачным для советского разведчика, поскольку вокруг жило довольно много русских эмигрантов и за ними, естественно, особенно внимательно наблюдали полиция и контрразведка. Дом Вукеличей предполагалось использовать для радиопередач на «Висбаден» — отсюда и выбор места: холм Суругадай по-прежнему оставался одной из самых высоких точек Токио. Но финансовые трудности и проблемное окружение рубили эти планы на корню.

Положение удалось исправить только год спустя, когда Вукелич через отель «Империал» наладил связь с Зорге и приступил к работе. Резидент предложил Бранко выбрать другой район, другую возвышенность Восточной столицы. У холма Итигая, где сегодня высится огромная приемопередающая антенна Министерства обороны Японии, иностранцы селились редко, и, судя по претензиям к дороговизне предыдущего места жительства, у руководства группы теплилась надежда, что квартира там будет дешевле, а радиосигнал от станции «Рамзая» будет не так заметен на фоне интенсивного радиообмена японских военных, которые уже тогда облюбовали для себя этот район. Тем более, что типичный японский дом, где жили Вукеличи, был двухэтажным, и, по воспоминаниям Макса Клаузена, это было ценным фактором — ему не приходилось устанавливать дополнительную наружную антенну для улучшения качества связи. Во всяком случае, никаких других резонов того, что для Бранко была выбрана именно эта, а не какая-то другая точка в городе, найти пока не удалось. К тому же отсюда до Суругадай километра полтора — разница незначительная по масштабам Восточной столицы.

В 1934 году Вукеличи переехали в дом 22 квартала Санаи района Усигомэ. Сегодня, когда расположение кварталов и нумерация домов в Токио сильно переменились, на этом месте, совсем рядом с огромным комплексом зданий Министерства обороны и станцией Итигая, стоит обычная для Токио стеклянная офисная высотка, да и вообще это один из наиболее пострадавших от войны и перестройки Токио районов города. В прежние времена его, хотя и с некоторой натяжкой, тоже можно было отнести к аристократическим, но в наши дни его основная особенность заключается в соседстве с редким для Японии вообще, а для Восточной столицы особенно, кварталом гейш Кагурадзака и с «французским» кварталом Вакамия-тё, где на небольшом кусочке жизненного пространства сконцентрировались французские школы и рестораны, Университет науки. Правда, теперь к достопримечательностям района добавилась еще одна. Сегодня на официальном сайте района Усигомэ в списке выдающихся токийцев, родившихся здесь, значится ученый-лингвист, специалист по южнославянским языкам Ямадзаки Хироси — сын Бранко Вукелича, родившийся в 1941 году. Его рождению предшествовали драматические события, и к тому, чтобы в будущем район получил свою долю славы, косвенным образом оказался причастен и советский резидент «Рамзай».

В 1934 году Вукеличи поселились в месте, отдаленно напоминающем Адзабу, но с гораздо меньшим количеством иностранцев и с очень большим числом военных. На территории комплекса Министерства обороны Японии находится здание, где в 1947 году состоялся Международный трибунал для Дальнего Востока, более известный в истории как Токийский процесс, где судили японских военных преступников высшего ранга. В тридцатых годах прошлого века, когда здесь жила семья Вукеличей, в нем находилась Императорская военная академия, часть преподавателей и слушателей которой снимала квартиры в непосредственной близости от места учебы, то есть вокруг дома Вукеличей. Неудивительно, что Эдит не понравилось и это место, хотя, по мнению Зорге, переселением семьи агента в Усигомэ проблема с его жильем была решена вполне успешно. Эдит не разделяла эту точку зрения. Она так и не смогла приспособиться к жизни в Токио, хотя, возможно, и не очень старалась. Восточная столица ее угнетала, климат не подходил, а маленький Поль часто болел, что тоже не добавляло оптимизма в сердца родителей. К тому же Бранко оказался неравнодушен к японским девушкам. Эдит начала психовать и дергать мужа по пустякам, доведя и себя, и его до состояния нервного срыва и ставя под угрозу безопасность разведывательной группы. Летом 1938 года датчанка потребовала от мужа развода, и после санкции «Мюнхена» (она кое-что знала о деятельности Бранко, и надо было продумать условия ее молчания), в августе 1939 года (по другим данным — только в сентябре 1941), Эдит уехала к сестре в Австралию, захватив с собой маленького сына. Через год Бранко женился вновь — на японке Ямадзаки Ёсико. Сохранилось фото, сделанное на их свадьбе и красноречиво свидетельствующее, что в январе 1940 года Вукелич вновь ненадолго — всего на один день — вернулся на Суругадай. Молодожены на снимке запечатлены выходящими после венчания из Николай-до… Предварительное согласие на брак давал Зорге, чрезвычайно обеспокоенный тем, что судьбу разведгруппы могут определять случайности, которые трудно предвидеть. Он скептически отзывался о роли женщин в разведке и не хотел, чтобы жизни его друзей и коллег могли быть подвергнуть смертельной опасности из-за чьей-то жены, не слишком хорошо умеющей держать язык за зубами. Особенно опасным выглядел случай, когда агент соединял свою судьбу с представительницей народа, настроенного националистически, отвергающего иностранцев и преданного в тот исторический период ценностям, против которых как раз и сражалась группа «Рамзая». Кроме того, Зорге был очень обеспокоен тем, что Бранко все больше и больше отдалялся от разведывательной работы, становясь просто одним из членов иностранной диаспоры в Токио. Макс Клаузен вспоминал: «Когда я впервые приехал в Токио, он очень много работал на группу, но чем дальше, тем больше он всегда оказывался занят чем-то другим, когда считалось, что он работает на Зорге… Я уверен, что в конце он окончательно забросил все дела. Временами, когда Зорге хотел увидеться с ним, он исчезал из виду на целую неделю. Зорге это сильно сердило, но я не говорил ему, почему Вукелич не показывается. Я хорошо понимал Вукелича, потому что и сам тоже порвал с коммунизмом».

Если это правда, то понятно, почему свадьба Бранко и Ёсико вызывала большое волнение у Зорге. Невесту даже вызвали на специальные смотрины в одно из кафе у станции Уэно, где встреча японки и иностранцев на фоне прекрасного парка и вблизи от музея японского искусства выглядела бы более обоснованно. По одной версии, «Рамзай» девушке поверил, убедившись, что Ёсико выходит за Бранко по любви, и, как показали дальнейшие события, не ошибся. По другой — он оставался настроен категорически против этого брака, но Вукелич, внезапно проявив характер, настоял на своем, и, чтобы сохранить его в составе группы, Центр приказал Зорге согласиться. Если поведение Зорге соответствовало второй версии, стоит, видимо, представить, что он не до конца доверял и своей любимой подруге Ханако. Именно поэтому, возможно, она действительно ничего не знала о его тайной деятельности, хотя и подозревала, что Рихард не только журналист.

Официальную церемонию бракосочетания Бранко и Ёсико проводили в посольстве Франции, и лишь потом поехали на Суругадай. И снова есть версия, что на венчании настоял сам Зорге. Правда это или нет, пока судить сложно, но, так или иначе, венчание состоялось. Вряд ли Зорге присутствовал на свадьбе, хотя и это вполне можно предположить, а если так, то, может быть, через пятнадцать лет после посещения Николай-до выпускником православной семинарии и первым нелегальным резидентом советской разведки Василием Ощепковым под своды храма вошел его преемник — резидент № 2 Рихард Зорге?

Помимо Одзаки и Вукелича группа «Рамзая» располагала еще одним важнейшим агентом — членом главной пятерки нашей резидентуры — японским художником и американским коммунистом Мияги Ётоку. Мияги вернулся из США в Японию в 1933 году и с 1934-го начал работу с Зорге. Где жил этот член группы? Адрес дома, где он снимал комнату, удивляет нас в очередной раз: Адзабуку, Рёдо-тё, 208. Снова Адзабу — там же, где Зорге, советское посольство, где жил Ощепков, барон Ниси, многие, многие другие участники описываемых событий. Раскрываю старую пожелтевшую карту Токио, чтобы понять, что на этом месте сегодня. Уже нет сил удивляться. Старому адресу Мияги примерно соответствует сегодняшний: Роппонги, 7–16–10, это в двух шагах от известного многим иностранцам ночного клуба «Feria». Но дело, конечно, не в увеселениях для гайдзинов, которыми славится современный район Роппонги. Дело в том, что примерно в этом самом месте или по крайней мере совсем недалеко, между двумя Адзабскими пехотным полками — 1-ми 3-м, должен был жить, по официальной версии, все тот же предшественник Зорге Василий Сергеевич Ощепков. Мы помним, насколько странным нам показался тогда выбор этого места, и вот снова… Очень сложно понять, почему, зачем Мияги поселился так близко к Зорге и в самой гуще военных кварталов. Известно, что он написал немало портретов японских генералов и офицеров, но надо ли для этого жить перед КПП? Весьма сомнительно. Ничем другим, кроме как мистикой, я этот удивительный факт совпадения адресов объяснить не могу, а потому, чтобы окончательно уверовать в неотвратимость совпадений, приступаю к установлению адреса одного из важнейших членов команды — радиста Макса Клаузена.

Надо отметить, что до Клаузена, прибывшего в Токио в конце ноября 1935 года и поселившегося, как мы помним, в отеле «Санно», радистом группы был Бруно Виндт — «Бернгардт», так же как и Клаузен, работавший в паре со своей женой Эммой. При нем и была заведена практика поочередной передачи сообщений с квартир большинства членов группы, прежде всего, из домов Вукелича и Гюнтера Штайна — немецкого журналиста и агента Разведупра, отозванного из Токио в конце 1937 года. Его адрес, увы, пока неизвестен, а ведь именно со второго этажа дома Штайна Клаузен провел первый успешный сеанс радиосвязи с Владивостоком-«Висбаденом». «Рамзай» остался недоволен профессиональными качествами Виндта и потребовал «замены на поле», попросил прислать к нему коллегу по работе в Шанхае — Клаузена. С ним дело пошло на лад, хотя и этот радист, слишком много внимания уделявший своей частной жизни, со временем доставил Зорге немало проблем.

Как всегда, самый первый и главный вопрос, который предстояло решить в связи с прибытием из-за рубежа нового члена группы, было жилье. В книге Колесниковых подробно описывается первая квартира Клаузенов: «Макс также снял двухэтажный дом на Синрюдо-тё, № 12, в Адзабуку. Стены на метр в вышину были облицованы панелями, за которыми Макс устроил тайник для передатчика. Над тайником повесил большой портрет Гитлера, чтобы выглядеть благонадежным в глазах японской полиции. “У меня в жилой комнате висел портрет Гитлера, на который Рихард плевал каждый раз, как только входил туда…” Друзья могли поздравить себя: они обзавелись жилищем, изолированным от внешнего мира! Но скоро наступило разочарование. “Не выбирай дом, а выбирай соседей”, — говорят японцы.

Максу, как всегда, “везло”: он снял квартиру, сам того не подозревая, возле казарм гвардейского полка!»

История о потрете Гитлера прекрасна, хотя было бы логично предположить, что в итоге она должна была привести японскую полицию, чьи агенты постоянно навещали дом Клаузенов, к подозрениям в благонадежности хозяина: уж слишком заплеванным за пять лет должен был бы оказаться портрет. Но почему опять член разведгруппы поселился в гуще японских военных? Снова в попытках найти жилье повыше, чтобы улучшить качество радиосвязи? И что за гвардейский полк досаждал невезучему радисту? Снова откроем карту, как теперь уже понятно, самого «шпионского» района Токио — Адзабу. Что ж, ничего неожиданного. Радист Макс Клаузен поселился в паре сотен метров от отвечавшего за контакты с военными Мияги Ётоку. Старый адрес Синрюдо-тё, 12 примерно соответствует современному Роппонги, 7–4 — это сразу за заправочной станцией «Идэмицу», напротив торгового и бизнес-комплекса Мидтаун, построенного, как мы выяснили в первой главе, на месте казарм 1-го Адзабского пехотного полка. Клаузена угораздило поселиться перед входом в расположение 3-го пехотного полка. Именно эту точку я когда-то отметил в качестве возможного места жительства Василия Ощепкова. Мияги и Клаузен были соседями, одновременно соседствуя с личным составом большей части токийской пехотной дивизии, точно так же, как и Зорге жил бок о бок с советским посольством, офисом ЮМЖД и полицейским участком Ториидзака. Но почему? У меня нет ответа на этот вопрос.

Можно предположить, что Клаузен случайно выбрал этот район, расположенный хотя и не на вершине холма, но все-таки на возвышенности, и несколько выше, чем дом Зорге. Но почему они так «жались» друг к другу? На случай непредвиденной эвакуации? Это совершенно нереально, тем более что в целях конспирации члены группы не стремились афишировать факт знакомства друг с другом. Были какие-то не профессиональные, а психологические мотивы? У нас нет данных для такой версии. Клаузену явно не нравилось соседство с военными (все-таки случайность?), и он упросил резидента разрешить ему подыскать другое жилье. И Зорге его подыскал.

Формальной причиной смены места жительства радиста стал один из тайфунов, прокатившийся ранним сентябрьским утром 1938 года над Токио. У дома Клаузена ветром сорвало крышу, комнаты залила вода, и жена радиста Анна, темпераментом напоминавшая Эдит Вукелич, в ультимативной форме потребовала улучшения жилищных условий. «Пришлось переехать на новую квартиру — по Хиротие, 2. Макс облегченно вздохнул: тут рядом не было воинских частей», — писали Колесниковы.

Да, воинских частей вблизи нового дома Макса и Анны Клаузенов не было. Но сразу несколько авторов рассказывают, что однажды радист поднял тревогу и примчался к «Рамзаю»: за домом следят! Макс зафиксировал постоянное наружное наблюдение, слишком наглое даже для токийской полиции. Напротив его дома сутками напролет дежурила машина со шпиками. Что делать? Зорге как мог успокоил разволновавшегося товарища и сам отправился на проверку. Оказалось, что причин для беспокойства не было: полицейские следили не за Клаузеном, а за… торговым представительством СССР, расположенным по соседству! Объяснить выбор очередного очень странного места для подпольной радиостанции незнанием японских поговорок я уже не в силах и оставляю эту миссию читателю. Складывается такое впечатление, что разведчики выбирали себе квартиры по Интернету, оплачивали их он-лайн, а впервые видели свое жилье, только прибыв на место. Но, может быть, те, кто описывал этот эпизод, были неточны и ошибались? Уж слишком все невероятно. Давайте проверим.

Адрес торгового представительства тех времен известен: Адзабу-ку, Когаи-тё, 4. Адрес Клаузена с трудом, но читается на плане дома, нарисованном агентами полиции после его ареста в 1941 году: Адзабу-ку, Хироо-тё, 2. Не сходится? Перепроверим. Результаты рассмотрения старых карт снова удивляют. Оказывается, что дом 2 в Хироо-тё находился на границе квартала Хироо с кварталом Когаи. Сейчас этой точке примерно соответствует адрес Ниси-Адзабу, 3–8. Причем в Когаи-тё значатся почему-то два дома № 4, и оба они расположены на землях барона Ниси — японского «друга» Василия Ощепкова. От дома Клаузена до торгпредства 3–4 минуты пешком. Могла машина полицейских дежурить на улице перед радиоточкой? Теоретически могла. И это объясняет то, почему Клаузен не заметил ее сразу, — это не была постоянная точка наблюдения — торгпредства отсюда не видно. Скорее всего, автомобиль служил опорной точкой для группы японских агентов, обложивших советскую торговую миссию.

Но есть и еще один нюанс. Японские источники указывают, что в соседнем с Клаузеном доме жил некто Иванов, сотрудник военно-морского атташата СССР в Токио. Именно за ним, ближайшим соседом Клаузена, и было организовано постоянное наружное наблюдение всех японских спецслужб, которые были уверены, что Иванов является одним из руководителей легальной резидентуры советской военной разведки в Токио. К сожалению, установить, служил ли действительно в те годы в аппарате военно-морского атташе Советского Союза товарищ Иванов, пока не удалось. Зато точно известно, что именно в это время одной из основных фигур нашей легальной резидентуры в Восточной столице был майор Михаил Иванов. Тот самый Михаил Иванович Иванов, что двадцать лет спустя рассказал Юрию Гагарину историю о Рихарде Зорге. В начале шестидесятых годов этот офицер разведки был советником посла СССР. Военные годы, с февраля 1941-го, Иванов провел в Токио в качестве сотрудника консульского отдела. Он ли был соседом Клаузена? С февраля 1933 года военно-морским атташе был капитан 1-го ранга Александр Семенович Ковалев, погибший в 1941 году на Балтике. Его сменил капитан 1-го ранга А.И. Родионов. Переводчиком в аппарате военных моряков служил лейтенант Н.П. Кикенин. Никакого Иванова, кроме известного нам Михаила Ивановича, нет. Может быть, японцы ошиблись? Возможно и такое. Во всяком случае, в этой странной истории еще много загадок. Кстати, М.И. Иванов о Зорге знал и за полгода работы в Токио минимум дважды встречался с ним, принимая микрофильмы с секретными материалами и отчетами и передавая деньги для группы.

Инструкции об отмене поездок в Шанхай и Гонконг, где обычно проходили встречи с курьерами из Москвы, в связи с их высокой опасностью пришли в Токио в январе 1940 года и были адресованы Клаузену: «Отныне вы будете получать деньги и поддерживать связь с через товарища в Токио. Он пришлет вам два билета в Императорский театр. Человек, который сядет рядом с вами, будет вашим товарищем». Билеты в театр, располагавшийся (и сейчас так) рядом с отелем «Империал», пришли Клаузену на почту, и он благополучно обменялся материалами с советским дипломатом по фамилии Вукевич. В других случаях он встречался со связным из посольства СССР в других театрах, в кино, в ресторанах. Иногда вместо радиста на встречи ходил сам Зорге. Точно известно, что 6 августа 1941 года «Рамзай», ставший к тому времени «Инсоном», и сотрудник легальной резидентуры посольства по кличке «Серж» — Виктор Сергеевич Зайцев спорили о перспективах войны Германии и России прямо в офисе Клаузена (вероятно, тоже на Адзабу — где же еще?). Последняя встреча Клаузена с Зайцевым состоялась 1 октября, и радист передал курьеру схемы системы ПВО района Кэйхин — Токио и Иокогамы. К следующей встрече, назначенной на 20 ноября, группа уже находилась в тюрьме Сугамо. Прежде чем мы отправимся на место, где находилось это мрачное и зловещее здание, несколько слов, подводящих итог нашим топографическим исследованиям мест жительства и работы героев группы Зорге.

Несложный анализ показывает, что, за исключением Одзаки Хоцуми, большинство членов группы выбрали для жизни в Восточной столице очень странные места, с ног на голову переворачивая наши дилетантские представления о конспирации. Сам резидент «Рамзай», хотя и снял неприметный японский домик в тихом переулке, по каким-то неизвестным нам причинам нашел его рядом с посольством Советского Союза, за которым велось постоянное наблюдение, и напротив полицейского участка Ториидзака, что также не могло добавить чувства успокоения и безопасности Зорге.

Бранко Вукелич, видимо, спонтанно поселился у православного собора Николай-до, вокруг которого исторически складывалось место проживания «белых русских» — эмигрантов, бежавших из России от большевиков, и за которыми традиционно присматривала токийская полиция. Спустя год семья Вукеличей переехала в другой дом, находящийся на задворках Императорской военной академии, в район, насыщенный военнослужащими японской армии и в то время малопригодный для жизни иностранцев.

Мияги Ётоку, приехав из США, обосновался в Токио между двумя крупными воинскими частями, по соседству с Зорге и, как выяснилось, бок о бок с Клаузеном. Учитывая, что члены группы долгое время не знали даже фамилий друг друга, а только псевдонимы, придуманные Центром, такое соседство выглядит по меньшей мере странным и опасным. Зачем они так поступили? Ответа нет.

Сам Макс Клаузен сначала жил в доме напротив КПП 3-го пехотного полка, что доставляло ему немало хлопот и портило нервы. Однако по каким-то причинам, неизвестным нам, он съехал оттуда только три года спустя, найдя жилье под носом у службы наружного наблюдения токко, так как оказался соседом не только советского торгового представительства, в аппарате которого могли служить люди, представляющие интерес для японской контрразведки, но и в непосредственной близости от легального разведчика — сотрудника военно-морского или военного атташата СССР. Почему? Нет ответа.

Почему, наконец, точки проживания Мияги и Клаузена совпали с предполагаемым местом жительства предыдущего резидента — Василия Ощепкова? У Москвы были какие-то соображения по поводу этого района? Или это простое совпадение? Не знаю, как мои читатели, а я начинаю в совпадения верить — в жизни порой случаются порой самые удивительные пересечения судеб, в том числе и в топографии столь далекой от Москвы точки на карте, как Восточная столица японской империи.

Как бы то ни было, но в октябре 1941 года, после шести лет работы в стане противника — и это беспрецедентный случай, если речь идет о Японии, — все наши герои в последний раз сменили свои адреса, и сделали это не по своей воле.