10

…Саша сидел на скамейке в парке, болтал ногами и грыз твердокаменный вяземский пряник, кулек с которыми отыскала Вера Степановна, проведшая на даче полную инвентаризацию. Рядом с ним сидела Светлана с таким же пряником, а Василий и Артем, успевшие съесть свои порции еще в доме, возились с моделью самолета, которую наконец-то доделали.

— Зря ты, Красный, настоял на винте, — пропыхтел Артем, пытаясь одновременно натянуть перекрученные резинки и не выпустить жестяной пропеллер. — Немец дело предлагал: ракету к нему приделать.

— Ракету каждый раз новую надо — рассудительно заметил Василий, проверяя крылья. — А двигатель всегда один и тот же стоит. Верно, Немец?

— Верно-то оно верно… — протянул Сашка, расправившись с пряником.

Он встал, отряхнул ладони от сладких крошек и присоединился к названным братьям.

— Верно-то оно верно… — Повторил он, перехватывая резиновый жгут и насаживая его на изогнутый гвоздь. — Только в настоящем самолете бензин ты каждый раз заливаешь. Новый.

— А старый — сгорел! — радостно сообщила Светлана.

Василий задумался, было, над услышанным, но тут же тряхнул головой:

— Сейчас посмотрим, как этот полетит, а следующий — такой же, сделаем рекативным!

— Реактивным, — поправил Саша.

— Ну, реактивным, какая разница?! Сделаем, и сравним: какой лучше и дальше летит, верно?

Ответить ему никто не успел: на дорожку рысью выбежал боец охраны. Увидев ребят, он наддал и закричал на бегу:

— Товарищ Неме… Тьфу ты, товарищ пионе… Ай, мать! Товарищ Белов! Там вас просят!..

Саша поднялся отряхнул колени от крошек и кивнул.

— Пойдем, товарищ Глудов…

— …Товарищ Сталин, но ведь так нельзя! Понимаете, нельзя! Запрещено!

Так в кабинете Сталина кипятился и подпрыгивал Нарком по иностранным делам СССР Литвинов.

— Эти костоломы попирают основные правила международных отношений! Разве можно задерживать сотрудников посольства, пользующихся дипломатической неприкосновенностью?!

Сталин молча слушал, внимательно, словно разглядывая насекомое Максима Максимовича, и тот, приободрившись, продолжил еще яростнее:

— Нельзя, понимаете, нельзя так грубо нарушать международные обязательства! Нужно немедленно отпустить госпожу Петерс и принести извинения правительству Британской Империи и его превосходительству послу… Ведь мы только два года, как с огромным трудом восстановили дипломатические отношения с Великобританией и вот ту…

— А скажите, товарищ Литвинов — прервал его Сталин негромко — это правда, что ваша супруга — не советская гражданка, и до сих пор не подала прошения о предоставлении ей советского гражданства? И не отказалась от иностранного гражданства. Товарищ Артузов, какой страны она гражданка?

— Британской империи, товарищ Сталин, — ответил Артузов. Литвинов мгновенно покрылся липким холодным потом — больно уж нехороший стал взгляд у товарища Сталина.

— А я вот думаю: насколько это нормально, когда у наркома или военного коменданта Кремля, родственники — иностранцы? — Внешне спокойно поинтересовался срочно приехавший из Ленинграда Сергей Миронович Киров. — Ведь странная ситуация получается, товарищи: днем такой ответственный товарищ работает, очень часто — с государственными секретами, а вечером и ночью — здравствуйте вам! — общается с человеком, для которого интересы другого, возможно — враждебного государства важнее интересов Страны Советов. Очень странная ситуация получается, товарищи.

— Моя жена — совсем не… то есть… она — революционерка, — пискнул, было, Литвинов, но его никто не слушал.

— Вот ты, Сергей Миронович, как новый наркомвнудел и займись этим вопросом. Разберись в каждом конкретном случае, и где надо — помоги, а где надо — накажи.

— Все что поручает мне Партия — исполню в точности! — несколько напыщенно ответил Киров и так глянул на Литвинова, что тому ужасно захотелось провалиться сквозь пол и убежать через подвал.

Именно в этот момент в кабинет вошел Поскребышев и коротко сообщил:

— Товарищ Сталин, он ожидает у телефона…

Сталин извинился и вышел из кабинета, обронив на прощание: «Ну, вы пока пообщайтесь товарищи, посоветуйтесь…» Киров немедленно насел на Артузова, настаивая, чтобы тот немедленно бросил свою разведку и переходил к нему в заместители, потому что: «…работы — пропасть, просто пропасть! И на кого я могу положиться? На Медведя? Положим, а еще на кого? Нет, я считаю, нужно срочно обновлять состав НКВД! Мобилизовать сознательных рабочих — в Москве, в Питере, в Харькове, сормовчан… Но надо, чтобы были спе-ци-а-лис-ты! Которые обучат, направят, помогут на первых порах… Как ты, товарищ Артузов!»

Литвинов сидел, ни жив, ни мертв, чувствуя, что на этот раз его шашни с британцами могут выйти ему боком… или даже чем-нибудь более серьезным. Внезапно он понял: то, что его пригласили сюда — ловушка! Самая настоящая ловушка! Вот кто здесь сидит кроме него? Куйбышев — народный контроль, Артузов — разведка, Киров — новый наркомвнудел, а этот кто? А ведь Сталин называл его фамилию… как там его Налёт, Валет? Нет, кажется что-то связанное с печеньем… Галет? Точно, Галет. И кто этот Крекер? Энкавэдэшник — понятно, а вот что он здесь делает?

Додумать он не успел: Киров громко обратился к Куйбышеву:

— Валериан, а скажи-ка мне, как старый товарищ: давно проводилась проверка Наркомата по иностранным делам?

Куйбышев молча кивнул и тут же достал из кармана френча небольшую записную книжку в серебряном переплете. Щелкнул застежкой, быстро перелистал, просветлел лицом, видимо найдя нужное, и уже собрался было что-то сказать, но Киров не дал ему говорить, быстро перебив:

— Скажи, а у тебя много специалистов по международным отношениям? Ну, чтобы в дипломатических протоколах разбирались там, или… Ну, ты меня понимаешь?

Создавалось такое ощущение, что Литвинова в кабинете уже как будто и нет. Меер Моисеевич понял, ЧТО это означает…

— Нет, — ответил Куйбышев, подумав. — Откуда?

— Я тут вот что подумал, — Киров почесал нос. — Где там у нас Осведомленный?

Куйбышев удивленно раскрыл глаза и уставился на Сергея Мироновича:

— Да ведь он…

— Знаю-знаю… ну так что же? Зато специалист, каких поискать! Таких людей надо ценить. Что его слабость — повторять зады, это не беда. Мало ли людей с обратной слабостью на свете!

Куйбышев коротко рассмеялся и посмотрел на Литвинова. Тот закатил глаза и словно мешок с тряпками мягко скатился на ковер…

А в это время Сталин стоя у телефона в маленькой каморке, негромко выговаривал в трубку:

— Я вас очень прошу, товарищ Саша, не вмешиваться сейчас ни во что и обеспечить полную безопасность Таты, Василия и Артема. Я на вас надеюсь. А с врагами мы сумеем разобраться. Ягода уже арестован и дает показания, в ближайшее время будут арестованы остальные заговорщики…

На другом конце провода помолчали, затем напряженный детский голос спросил:

— Товарищ Сталин, а кого вместо Ягоды на НКВД?

— Мы тут с товарищами посоветовались, и была утверждена кандидатура товарища Кирова.

— Замечательно — в детском голосе прозвучало облегчение. — Вы помните, что товарища Кирова?..

— Есть мнение, что ТЕПЕРЬ товарища Кирова очень вряд ли…

Саша положил телефонную трубку и вежливо поблагодарил охранника, который на всякий случай ему козырнул. После чего он очень постарался, правда — безуспешно, выбросить все происходящее сейчас в стране из головы, и отправился к ребятам запускать самолет с резиновым мотором. По иронии судьбы именно в тот момент, когда Александр изо всей силы швырнул самолет вперед и вверх, почти такое же движение сделал широкоплечий оперуполномоченный ГУГБ НКВД. Вот только в руке у него ничего не было, зато его здоровенный кулак со всей силы впечатался в челюсть Григория Евсеевича Зиновьева. Челюсть выдержала, но глаза Григория Евсеевича мгновенно остекленели, и он, бесчувственным кулем повалился на руки двух других сотрудников НКВД, которые приняли его несколько грубо, но аккуратно. Они быстро освободили Зиновьева от маленького «Браунинга», лежавшего в кармане галифе, ловко надели наручники и выволокли обмякшее тело из кабинета.

А несколькими минутами раньше такие же бравые широкоплечие ребята арестовали Пятакова. После наступила очередь Радека, Каменева, Рыкова и еще очень, очень многих…

В ту ночь Сталин не приехал на Ближнюю дачу. Работы было слишком много и слишком много новой информации, которой с каждым часом, с каждой минутой становилось все больше и больше. И это было очень хорошо для Белова, Галета и коминтерновцев во главе с Димитровым. Потому что если товарищ Сталин ни за что не простил бы привлечения Саши к допросу Ягоды, то за участие мальчика в допросе Петерса и, особенно, его жены и дочери — он бы просто стер всех в порошок! В пыль, в труху лагерную, на удобрения бы перевел!..

Так что ко всеобщему счастью Иосиф Виссарионович не видел белого лица разоблаченной Мэй Петерс и ее расширенных от дикого ужаса глаз, когда Саша, поигрывая стилетом у лобка девушки, спокойно произнес:

— Говори, сучка! Матку выверну!..

И не слышал товарищ Сталин отчаянного визга девушки и ее захлебывающегося, торопливого голоса, перемежающегося рыданиями:

— А-а-а! Все скажу… Только умоляю… А-а-а! Уберите ЕГО!!!

А на следующее утро, после обязательной физзарядки и занятий с Надмитом, прямо за завтраком Димитров, сидевший за столом вместе со всеми, вдруг сказал:

— А что, товарищ Саша, может быть съездим прямо сейчас к нам? — И заметив удивленные взгляды детей и Веры Степановны, которой Василий и Светлана рассказали Беловскую версию вчерашних событий, добавил. — Тут мне двое немецких товарищей звонили: есть что-то новое. Вроде бы дядя твой… — Димитров на секунду замешкался, а затем бухнул, точно нырнул с головой в омут. — Тот самый, что еще с товарищем Либкнехтом работал…

Саша сделал страшные глаза, и, заметив это, болгарин понятливо замолчал.

— Конечно-конечно, — затараторила Вера Степановна. — Поезжай, Сашенька. Вдруг про родных своих что новое узнаешь? — Она поднесла к глазам краешек висевшего на шее полотенца. — Человеку без родни нельзя. Человек без родни — что дерево без корней…

Белов вышел из-за стола и молча пошел вслед за Димитровым. По дороге к ним присоединился Христо Боев, который с немалым удивлением услышал конец негромкой Сашкиной сентенции: «…вы б мне еще Карла Маркса в родню записали…» Все трое уселись в ожидавший их «Бьюик», который, взревев мотором и выпустив клубы синего дыма, помчал их в Москву.

Автомобиль остановился неподалеку от Кремля, и Саша с удивлением узнал дом, в котором в далеком будущем будет располагаться один из вестибюлей станции метро «Калининская» — «Александровский сад». Он много раз проходил мимо этого дома, спеша по делам службы в той, прошлой — будущей жизни, но понятия не имел что здесь когда-то, а именно — сейчас располагался самый мощный в мировой истории центр спецслужб — Исполком Коммунистического Интернационала.

Димитров распахнул тяжелые дубовые двери:

— Прошу… — и обронил охране. — Это — со мной.

А еще через несколько минут Белов вместе с Боевым, Димитровым и улыбчивыми веснушчатыми финнами Куусиненом и Лехтосаари сидел в небольшом кабинете, утопая в огромном кожаном кресле. Димитров вызвал секретаря из приемной:

— Чаю? — спросил он, обращаясь к Саше, скорее для проформы, но неожиданно услышал:

— А что, в этой стране кофе вообще нет? В принципе?

Боев и Куусинен изумленно переглянулись, Лехтосаари уставился на Александра, широко раскрыв глаза, а Димитров только и смог, что переспросить:

— Кофе? Ты, момче, хочешь кофе?

— Да. Только без, мать его, цикория! И без ячменя с желудями.

Лехтоссари икнул, а Куусинен выдавил сипло:

— Со сливками?

— С кофе, если можно. Был бы постарше — попросил бы ликерчику или коньячку, а так — просто кофе. Черного, как ночь, крепкого, как камень, горячего, как огонь…

— И сладкого, как грех, не так ли? — улыбнулся Димитров. И снова не угадал.

Саша поморщился:

— Вот не люблю я сладкий кофе. Приучали арабы… то есть, отец приучал к кофе по-арабски, а я так и не оценил. А вот если найдется холодная вода и балдъя — это было бы здорово…

Боев переглянулся с Димитровым и вышел. А хозяин кабинета велел принести воды, достал из шкафа медный таганок, турку, спиртовку, кофейные чашечки в латунных подставочках на таком же подносе, пакет кофейных зерен, бронзовую меленку и принялся священнодействовать. Он тщательно отобрал зерна, бросил их в меленку и принялся вращать ручку, приговаривая:

Вернулся Боев с пиалой, полной густой желтоватой массы, и кувшином воды, в которой позвякивали кусочки льда. Следом за ним вошел секретарь с большим чайником в руках. Димитров разжег спиртовку, подставил ее под таганок, высыпал смолотый кофе в турку и долил горячей воды из чайника. Затем забрал у секретаря ложечки, воткнул их в пиалу так, что они встали по концам лучей невидимой правильной пятиконечной звезды. Тем временем на столе появились стаканы, которые Христо Боев наполнил ледяной водой.

Секретарь вышел, а Димитров снял турку с огня, покачал в руке, и снова поставил на таганок. Через несколько минут он повторил это действие, и только потом разлил благоухающий напиток по чашечкам.

Белов аккуратно принял чашку из рук Боева, сделал глоток, бросил в рот кусочек балдъя и запил холодной водой. По его лицу разлилось выражение неописуемого блаженства, он сладко зажмурился, и все повторилось в том же порядке: кофе-балдъя-ледяная вода…

Куусинен и Лехтосаари едва заметно морщились, дегустируя крепчайший несладкий кофе, но болгары пили божественный напиток с таким же, как и Белов, удовольствием. Когда Саша допил первую чашку, Боев тут же налил ему новую.

— Добрый кофе?

— Млять, товарищ Христо! Если б ты только знал, как давно я не пил нормального кофе. А уж про настоящий, правильный — вообще молчу… — Александр уселся поудобнее. — Я боялся, что будет бразильский, а у вас, товарищ Димитров — йеменский. Роскошь, честно… — Он снова отхлебнул кофе, зацепил ложечкой сладость из пиалы, глотнул из стакана. — Э-эх… Я чумею, дорогая редакция… Лет двадцать так не сиде… Упс!

Четверо сотрапезников резко повернулись и уставились на него в упор. Саша исподлобья поглядел на них, медленно переводя взгляд с одного на другого, затем широко улыбнулся, но улыбались только его губы…

— Черт, совсем постарел. Расслабился… — Чашка со звоном брякнулась на стол, а Саша уже стоял готовый к броску. — И что, интересно, мне теперь с вами, товарищи дорогие, делать? А?

Куусинен откинулся назад на стуле, словно ненароком откинув полу пиджака. Лехтосаари застыл как изваяние, но его рука осторожно, по миллиметрам, двинулась к брючному карману. Христо Боев зримо напрягся, точно приготовившись к свирепому, тигриному прыжку. В кабинете висело гнетущее молчание, и с каждой секундой оно становилось все тягостнее и тягостнее. Казалось, что тишину можно резать ножом…

На самом деле голова Александра подстёгнутая адреналиновым штормом думала немного о другом. Что ЕМУ теперь с этим делать? Ведь поступки его и даже слова никак не тянули на пятнадцатилетнего подростка даже прошедшего Крым и Рым. И решение простое как кирпич, мгновенно кристаллизовалось и начало обрастать подробностями.

— Как говорил один мой давний знакомый Шарль Талейран: «Это больше чем преступление, это ошибка». Давно живу, товарищи, вот и расслабился.

— Ну-ну, — раздался успокаивающий низкий голос с болгарским акцентом. — Успокоились, товарищи, успокоились.

Димитров вышел на середину кабинета и повернулся к Белову:

— Ты уж нас извини, товарищ Белов, но то, что ты — не ребенок, мы поняли еще вчера утром. Обсудили с товарищами, ну и вот…

— Понятно, — продолжая фиксировать глазами всех, сказал Саша. — И что решили?

Боев кашлянул:

— Юнак, мы не воевать собрались. Мы просто спросить хотим…

— Спрашивайте. Если смогу — отвечу…

…Через час все пятеро снова сидели и мирно попивали кофе.

— Значит, война? — медленно спросил Куусинен. — И ничего нельзя сделать?

— Можно, наверное, — сделав новый глоток, задумчиво произнес Саша. — Но война все равно будет. На год-два позже — может быть, но будет. А то и на год-два раньше… Да вы и сами знаете.

Боев налил еще кофе, придвинул чашку Александру, а сам закурил:

— Возможности оттянуть войну лет на десять-пятнадцать совсем нет?

— Нет. Американцы… — Он сделал глоток и с минуту медитировал. — Понимаешь, Христо, янки война нужна как воздух. Экономически они малоэффективны, а значит им необходим способ ограбить ближнего. Сейчас план строится на немцах. Гитлер может быть и гениальный тактик, но как стратег он — нуль. Абсолютный. Его выкармливают на нас.

— Но у Германии сейчас ничего нет, кроме долгов, — рассудительно произнес Димитров, цепляя ложечкой балдъя из пиалы. — Их придется долго выкармливать.

— Не так уж и долго, — хмыкнул Куусинен и тоже закурил. — У них остались мощная промышленность и обозленный народ, из которого получаются замечательные солдаты…

Снова воцарилось молчание. Димитров встал и принялся молоть новую порцию кофе.

— Реваншистов возглавляет Гитлер, — задумчиво произнес Лехтосаари. — Если с ним что-нибудь случится…

— То придет кто-то другой вместо него, — рассудительно заметил Боев. — Еще как бы не хуже…

— Рём придет, — сказал Димитров, ставя турку на таган. — А после Рёма — Геринг, вероятно…

— Сказка про репку, — прокомментировал Белов. — Жучка — за внучку, внучка — за бабку, бабка — за дедку…

Следующие две минуты он объяснял присутствующим, что это за сказка. Посмеялись…

— Личный террор тут ничего не даст, — проговорил Куусинен, закуривая новую папиросу. — Не стоит уподобляться анархистам прошлого века…

— Хорошо бы угробить ВСЮ верхушку нацистов, — задумчиво произнес Саша, склонившись над чашкой. — Технически это вполне осуществимо, вот только как их собрать в одном месте?..

Тут он поднял голову и вздрогнул: все четверо замерли и смотрели на него, точно кролики, загипнотизированные удавом.

— Товарищ Саша, — медленно, выделяя каждое слово, начал Димитров. — В начале сентября в Нюрнберге запланирован съезд НСДАП. И на него они соберутся ВСЕ…

По лицу Белова вихрем промчался калейдоскоп самых разных эмоций, чувств и реакций — от «Какого ж вы молчали?!!!» до «Песец, приехали!!!» Наконец он справился с собой и очень вежливо спросил:

— А скажите, товарищ Димитров: когда точно он будет проходить? И где конкретно? Поподробнее попрошу…

Димитров недоверчиво покачал головой:

— Ничего не выйдет — безопасность этого места обеспечивается очень плотно. Собаки, сапёры, штурмовики и вообще не подойти…

Белов напрягся, мысленно досчитал до пятидесяти по-китайски, а потом обратно — от пятидесяти до нуля, но уже по-испански. И лишь тогда снова очень вежливо ответил:

— И все же я прошу вас, товарищи, предоставить мне подробные планы здания, в котором будет проходить съезд, а также планы города и крупномасштабную карту его окрестностей… — Он снова улыбнулся одними губами. — Я полагаю, что будет лучше, если окончательное решение о возможности акции будет принимать специально подготовленный профессионал…

При этих словах Боев чуть заметно дернулся, но промолчал. Однако Саша заметил его движение…

— Христо, а сколько видов взрывчатки ты знаешь, и со сколькими тебе лично доводилось работать?

— Ну, примерно… двадесть…

— Ну вот. А я — восемьдесят два, из которых около двух десятков могу изготовить своими руками. На месте, из подручных материалов…

Димитров и Куусинен изумленно переглянулись, Лехтосаари удивленно сглотнул, а Боев секунду ошарашено смотрел на мальчика, затем хлопнул себя ладонью по бедру:

— Сдаюсь, юнак…