Глава 14
Девятнадцатый век заканчивался. Его последнее десятилетие было последним же относительно спокойным десятилетием в Европе. Мелкие локальные конфликты не в счёт, без них никогда не обходилось. Однако пока великие державы предпочитали обмениваться дипломатическими уколами, изящно фехтовать на затупленных спортивных рапирах, а не хвататься за дубины. Создавались самые странные и противоестественные союзы и унии. Император Всероссийский принимал визит президента Республики Франция и, обнажив голову, слушал зовущую к свержению тиранов «Марсельезу»: «Allons enfants de la patrie,//le jour de gloire est arrive!» Никого это не удивляло. Испания заигрывала с Австрией, своим старинным врагом. Английский кабинет пытался заполучить в союзники всё более наглеющий Рейх. В Берлине угрюмо посмеивались и засылали эмиссаров в Санкт-Петербург. В Италии шла вялотекущая гражданская война. Всюду мутили воду назойливые и опасные, как малярийные комары, социалисты, анархисты и прочие «исты» всех мастей и оттенков. Собирались мирные конгрессы и конференции. Все говорили о мире. Все начинали втихомолку готовиться к войне.
Что поделаешь! Как ни печально, но приходится признать: если оставить в покое Царствие Небесное и говорить о реальном земном мире, то в таком мире отказ от применения силы в принципе есть либо лицемерное лукавство, либо преступное недомыслие.
Народы и их правительства относились к соседям с подозрением и недоброжелательством. Ничего не попишешь! Ещё Шопенгауэр за пятьдесят лет до рождения Ричарда Стэнфорда грустно заметил, что каждая нация считает своим долгом издеваться и насмешничать над всеми другими, и все совершенно правы.
При всём том идиллические времена позднего викторианства ещё не закончились и такого понятия, как въездная или транзитная виза, в Европе пока что не существовало. Человек, у которого были достаточные средства и который не нарушал явным образом уголовного законодательства соответствующих стран, мог проехать всю Европу насквозь, от Гибралтара до Уральских гор, от Эдинбурга до Палермо.
Вот в такое время и при таких обстоятельствах начался визит милорда графа Ричарда Стэнфорда на континент.
Англичан на континенте уважали, – британский лев хоть и постарел немного, но не одряхлел, с когтями и зубами у него всё было в полном порядке. Но, уважая, не любили.
Приблизительно в то время появился характерный анекдот, прекрасно выражающий британский, как сейчас принято говорить, менталитет. Приехали как-то английские туристы, скажем, в Германию. И услышали, как кто-то из немцев назвал их иностранцами. Очень возмутились: «Это вы иностранцы, а мы – англичане!»
Так что Ричард Стэнфорд вряд ли мог рассчитывать на распростёртые объятия и букеты роз, если бы не одно «но».
Аристократия, что старая, которая по крови, что новая – денежного мешка, по определению интернациональна. В кругу подлинных хозяев жизни, начиная с определённого уровня, все знают всех и все связаны со всеми ниточками общих интересов. Среди тех, кому Дик за эти полтора года оказал весьма специфические услуги, были весьма серьёзные люди! И Дик получил очень серьёзные рекомендации, адресованные «хозяевам жизни» по ту сторону Ла-Манша. Особенно ему пригодилась одна из них.
К маю девяносто четвёртого года Ричард был уже более трёх месяцев знаком с Соломоном Овертоном, он даже взял предложенную ему беспроцентную ссуду. Мистер Овертон пока что ничего не требовал от Ричарда взамен. Напротив, президент Трайдуэйского клуба старался понравиться молодому Стэнфорду, выказать Ричарду своё хорошее отношение. Приручал, одним словом.
Мистер Овертон знал о ближайших планах Стэнфорда и при одной из встреч поинтересовался: не собирается ли сэр Ричард посетить Австро-Венгрию и её прекрасную столицу – Вену.
– Пожалуй, да, – ответил Дик. – Хоть меня больше интересуют Берлин и Мюнхен.
– Я дам вам рекомендательное письмо к одной очень важной персоне. Франц Фердинанд Габсбург, герцог д'Эсте. Наследник австро-венгерского престола.
– Интересные у вас знакомые, – улыбнулся Стэнфорд.
– Не без того, – спокойно согласился Овертон. – Я ведь почётный член ещё одного клуба – Чарринг-Кросского…
– О! Самый известный охотничий клуб Европы! – удивился Дик. – Плохо представляю вас с ружьём в руках.
– Отчего же? – немного даже обиделся Овертон. – Я превосходно стреляю и очень люблю эту забаву. Конечно, не настолько фанатично, как герцог д'Эсте. Он тоже состоит в Чарринг-Кросском клубе, считается одним из лучших охотников современности. Я познакомился с герцогом двенадцать лет назад, в Андалузии. Мы охотились на горных коз. Ему тогда было столько же лет, сколько вам сейчас…
«Значит, наследник австро-венгерского престола Франц Фердинанд Габсбург – ровесник моему покойному братцу, – быстро подсчитал Ричард, – и сейчас ему тридцать один год».
– Позже мне не раз доводилось охотиться вместе с герцогом д'Эсте, – продолжал Овертон. – Он даже приглашал меня в прошлом году посетить его охотничьи угодья вблизи замка Конопиште. Мы стреляли зубров. Славно провели время!
«Интересно, а зубрам тоже так показалось?» – усмехнулся про себя Стэнфорд.
…Состоявшаяся через три месяца после этого разговора встреча графа Ричарда Стэнфорда с эрцгерцогом – таков официальный титул наследников двойной короны – Францем Фердинандом Габсбургом сыграла такую огромную роль в жизни двух этих людей, что стоит рассказать о последнем немного подробнее. Хоть – вот парадокс! – рассказывать почти нечего, слишком тусклой и серой фигурой был герцог д'Эсте.
История бросает иногда на одно и то же событие, на одну и ту же личность как бы двойной взгляд: предубеждённый – иногда лишь внешне – и объективный – обычно лишь внешне. Действительность чаще всего бывает близка к точке их пересечения.
Франц Фердинанд Габсбург, герцог д'Эсте – фигура нелепая и жалкая, но в то же время и трагическая. Бывают любимцы судьбы, этого человека она люто невзлюбила. Начальник австрийского генерального штаба, барон Конрад фон Гётцендорф, так охарактеризовал своего шефа в мемуарах, вышедших уже после окончания Первой мировой войны: «Он был невыносим потому, что был несчастен».
Не снискав ни славы, ни могущества, престолонаследник стал знаменит в истории не своей жизнью – в ней не было ничего сколько-нибудь значительного, – а своей смертью в боснийском Сараево, положившей начало страшной войне.
Стэнфорд рассчитал верно: Франц Фердинанд Габсбург родился в тот же год, что и старший брат Дика. Его отец, Карл Людовик, младший брат австрийского императора Франца Иосифа, был личностью зауряднейшей, склонной лишь к охотничьим забавам и дружеским застольям. Верхом его честолюбия оставалась роль «свадебного генерала» на праздниках пожарников или ветеранов Наполеоновских войн. Он не пользовался ни любовью, ни уважением своего старшего сына.
Франц Фердинанд рос капризным и вредным мальчишкой, ненавидевшим своё окружение. Ему не удавалось завоевать ни дружбу сверстников, ни симпатии учителей. Успехов в учёбе мальчик также не обнаруживал по причине непроходимой тупости. Фердинанд тяжко завидовал своему младшему брату Отто, чей весёлый характер и обаяние завоёвывали ему симпатии на каждом шагу и который по мере взросления стал пользоваться к тому же успехом у девушек. Фердинанда девушки избегали…
Мать эрцгерцога Фердинанда, Мария Аннунциата, страдала тяжёлым туберкулёзом лёгких и умерла в семьдесят первом году. Карл Людовик женился снова, на этот раз – на принцессе Марии Терезии де Браганза, принадлежавшей к обедневшей ветви португальского королевского дома. Новая супруга стала образцовой матерью его детям, особенно полюбив нескладного и угрюмого Франца Фердинанда. Надо сказать, что и она явилась одним из немногих существ, к которым питал в своей жизни искреннюю привязанность и любовь Франц Фердинанд.
Повзрослев, д'Эсте, как и полагалось эрцгерцогу, автоматически стал офицером, быстро продвигаясь в рангах от поручика до генерал-майора. Поведение Фердинанда по-прежнему отпугивало от него людей, и от одного гарнизона к другому за ним тянулась недобрая репутация.
Наследник шёл по жизни в полном одиночестве, сопровождаемый враждебным недоверием и глухой ненавистью. Он никого не любил, за исключением своей мачехи Марии Терезии, ничему не радовался. Единственным, что могло развлечь его, была охота – и на алтарь этой забавы приносились гекатомбы животных. Эрцгерцог прекрасно стрелял и пользовался этим вовсю. Несколько сот голов дичи за одну охоту!.. Его современники, родственники и знать, его одноклубники по Чарринг-Кроссу, такие как Соломон Овертон, будучи сами заядлыми охотниками, усматривали в его гипертрофированной страсти к убийству зверей нечто не совсем нормальное…
Словом, совершенно очевидно, что Франц Фердинанд Габсбург д'Эсте был глубоко несчастным человеком, и этот факт не могло изменить ни его высокое положение, ни его огромное богатство.
К тому же за два года до встречи с Ричардом Стэнфордом, как будто по прихоти не расположенного к Францу Фердинанду рока, эрцгерцога поразил туберкулёз лёгких – болезнь, от которой умерла и которую оставила сыну его мать, Мария Аннунциата.
…Ничего этого Ричард не знал, когда ранним августовским вечером девяносто четвёртого года был принят Францем Фердинандом в летней венской резиденции эрцгерцога, дворце Кайзер-Эберсдорф на берегу Дунайского канала.
Сам приём показался бы Дику скучным, если бы не два любопытных момента. Сначала о том, почему скучным.
Ричард Стэнфорд прибыл в австрийскую столицу из Германии, которая, как уже отмечалось, имела в то время среди европейских стран наиболее развитую химию и фармакологию. Дик закупил и отправил в Лондон ряд уникальных приборов и аппаратов, провёл несколько интересных бесед с ведущими учёными, учениками Либиха, Вюртца и Бюхнера. Вот с этими людьми ему скучно не было, находились общие темы для разговора. Ричард, кстати, больше слушал, не особенно распространяясь о своих уникальных методиках и результатах.
А о чём говорить с эрцгерцогом? Близкая наследнику престола тема – как спасти распадающуюся Австро-Венгрию и поможет ли тут федерализация по образцу Соединённых Штатов, была Стэнфорду совершенно неинтересна. Он вежливо кивал, слушая герцога д'Эсте, который, кстати, тоже говорил о судьбе своей будущей державы как-то вяло, точно жевал кусок резины и никак не мог ни проглотить его, ни выплюнуть. Разговор, кстати, шёл на немецком, который Ричард, необыкновенно способный к языкам, знал к этому времени в совершенстве.
Но что толку в отличном знании языка, когда сказать нечего, а выслушивать собеседника безумно скучно? Охотничьи подвиги Фердинанда? Тоже ни уму ни сердцу, да и разбирался Ричард Стэнфорд в охоте приблизительно так же, как хозяин Кайзер-Эберсдорфа в химии.
Впору вежливо поблагодарить за приём и, распрощавшись, отправиться в гостиницу «Астория», где Стэнфорд остановился.
Э, нет! Ричард не торопился откланяться. Дик отличался редкой наблюдательностью и верхним чутьём прирождённого психолога. Он явственно видел: охота, политика, светские новости и прочее, и прочее – лишь камуфляж. Герцог серьёзно взволнован, хоть не слишком умело пытается это скрыть. Чем? Ответ напрашивается: встречей с ним, Ричардом Стэнфордом. Но почему? Что было написано в рекомендательном письме мистера Соломона Овертона, которое было вручено д'Эсте сегодняшним утром? Кстати сказать, приглашение посетить Кайзер-Эберсдорф последовало почти сразу же, двух часов не прошло!
«Такое ведь не принято, – думал Ричард, рассеянно слушая рассказ эрцгерцога о каком-то невероятном кабане. – По всем светским правилам, должен он был пригласить меня на послезавтра, на завтра в самом крайнем случае. Таков порядок, традиция. Но чтобы в тот же день… Значит? Значит, не терпелось! Значит, я ему зачем-то очень нужен. А сейчас он как бы принюхивается ко мне. Торопить его не стоит, сегодня он вряд ли решится брать быка за рога. Но вот если он пригласит меня встретиться и завтра, причём встреча пройдёт без свидетелей… Тогда я прав в своих умозаключениях».
Это непонятное поведение Франца Фердинанда было первым моментом, привлёкшим внимание Стэнфорда. Ричард твёрдо решил не уезжать из Вены, покуда не выяснит, чем он заинтересовал эрцгерцога.
Второй момент: Франц Фердинанд принимал его не один! В чиппендейловском кресле у окна, выходящего на Дунайский канал, сидел мрачного вида мужчина лет сорока. За всё время приёма он не произнёс ни слова, но слушал очень внимательно. И смотрел на Дика весьма пристально, причём выражение его лица было каким-то непонятным: он словно бы изучал Ричарда, укладывал его в какую-то классификацию. Дик поймал себя на мысли, что, наверное, сам с таким выражением смотрит «особым» взглядом на новое и пока что загадочное вещество.
На мужчине был чёрный сюртук давно вышедшего из моды фасона и чёрные брюки. Белая рубашка со стоячим воротником, тонкий, тоже старомодный чёрный галстук. Лицо бледное, с ниткой усов и небольшой бородкой. Чуть курчавые тёмные волосы с едва заметной сединой. Небольшие, но очень выразительные карие глаза, немного навыкате, как бывает у близоруких людей. Пожалуй, в его внешности чувствовалось нечто семитское. А ещё чем-то он напоминал гробовщика, только очень высокого ранга. Скажем, собственного лейб-поставщика гробов двора Его Королевского и Императорского Величества Франца Иосифа Габсбурга.
В самом начале беседы герцог д'Эсте представил похожего на похоронных дел мастера мужчину:
– Мой э-э… друг, – на слове «друг» эрцгерцог явственно запнулся, – и доверенное лицо, профессор герр Зигмунд Фрейд. Я надеюсь, милорд Стэнфорд, что знакомство с ним доставит вам э-э… удовольствие.
«Что-то я в этом сильно сомневаюсь, – подумал Дик, отвечая на короткий поклон герра Фрейда. – Какими, любопытно, науками занимается этот профессор? И с каких пор профессора стали приятельствовать с австрийскими эрцгерцогами? Что-то тут не совсем так!»
Беседа – если происходящее можно было назвать беседой – продолжалась около часа. Стэнфорд с умным видом слушал вялые и пустоватые разглагольствования эрцгерцога, отделываясь междометиями и редкими одобрительными репликами, особенно когда д'Эсте, чуть оживившись, живописал прелести пальбы по кабанам, зубрам, медведям, тиграм, носорогам и другому несчастному зверью.
– Я рад нашему знакомству, – внезапно, без всякого перехода произнёс Франц Фердинанд. – Я благодарен мистеру Овертону за его письмо, рекомендующее вас с самой лучшей стороны. Если я могу быть чем-то полезен вам, сэр Ричард, обратитесь ко мне незамедлительно. Надеюсь, мы ещё встретимся с вами! В сущности, моя жизнь так однообразна… Я просто задыхаюсь от скуки без новых знакомств. Особенно с такими интересными людьми, как вы.
Франц Фердинанд действительно надеялся! Он хотел следующей встречи с Диком, на это указывал взволнованный тон его голоса, вспыхнувший в глазах огонёк. И скука тут была явно ни при чём.
«На сегодня приём закончен, – понял Ричард. – Странно, он не сказал о времени следующей встречи. Ждёт инициативы от меня? Не дождётся. Мне его помощь, в принципе, не нужна. А моя ему? Что, я ошибся?»
Нет, не ошибся.
Когда, распрощавшись с эрцгерцогом и герром профессором, Ричард спускался по широкой мраморной лестнице в вестибюль дворца, его осторожно тронули за локоть. Стэнфорд обернулся.
Так, герр Зигмунд Фрейд. Профессор догнал Дика быстро и совершенно бесшумно. Сейчас он показался Стэнфорду похожим на огромную летучую мышь. И пальцы ледяные, даже сквозь ткань визитки чувствуется…
– Мистер Стэнфорд, не могли бы вы уделить мне немного своего времени? – Голос герра профессора был скрипучим и слегка грассирующим. – Вы не возражаете, если я буду обращаться к вам таким образом? Я не люблю титулов.
– Не возражаю, – улыбнулся в ответ заинтересованный Дик. – Я их тоже не слишком жалую. Вы хотели поговорить со мной, я правильно вас понял? И, скорее всего, по просьбе вашего… гм-м… высокородного друга, не так ли? Отчего бы нет? Давайте поговорим. Мне почему-то кажется, что наша беседа будет интересной. Как, кстати, прикажете обращаться к вам?
– Меня вполне устроит обращение «герр Фрейд». А вы проницательны, мистер Стэнфорд! Да, эрцгерцог просил меня поговорить с вами. Достаточно откровенно. Только слово «друг» здесь не подходит. Франц Фердинанд не способен на дружескую привязанность. Из-за вздорности характера.
«Ого! – подумал Дик. – Куда уж откровеннее! Всё любопытнее становится…»
– Но герцог д'Эсте действительно доверяет мне, – высокопарно продолжил профессор Фрейд. – Потому что я пытаюсь излечить его ЭГО! А также воздействовать на ИД и снять давление навязанных СУПЕРЭГО комплексов!
– Простите, что излечить? – вежливо поинтересовался Ричард. – Эго, сколь мне не изменяет память, по-латыни – «я». Вы врач, герр Фрейд?
– Ни в коей мере, – высокомерно откликнулся похожий на гробовщика профессор. – Я психолог, психиатр и психоаналитик! Я – целитель и исследователь человеческих душ! Это, мистер Стэнфорд, совершенно особое состояние, когда перед тобой душа человека и ты её исследуешь!
«Здорово! – усмехнулся про себя Дик. – В некотором смысле мой коллега, надо же… Особое состояние? Ох, как знакомо мне это состояние!»
Стэнфорду становилось всё интереснее. Теперь уже сам Ричард ни за что не отказался бы от разговора со странноватым профессором.
Их беседа проходила за столиком уютного венского кафе «Вальс Дуная» и продолжалась более трёх часов. И снова Ричард главным образом слушал. Профессору явно страстно хотелось выговориться.
На этот раз было что послушать!
Стэнфорд узнал очень многое о биографии, характере, привычках и склонностях эрцгерцога Франца Фердинанда Габсбурга д'Эсте. Всё то, о чём было написано выше. И даже больше. Только вот изложение было донельзя оригинальным. Все эти полезные сведения приходилось вышелушивать из повторяющихся, как узор на обоях, рассуждений герра Зигмунда Фрейда о Я и Сверх-Я, Эросе и Танатосе, кастрационных и эдиповых комплексах, сознании, подсознании и сверхсознании, сексуальности и гиперсексуальности, садизме и мазохизме, из-под груды причудливых терминов, обозначавших неизвестно что, и туманных определений, ничего не определявших.
Себя профессор Фрейд считал не иначе как гением, постигшим тайны человеческой психики, – да что там психики! – всей человеческой жизни, как личной, так и общественной. У него уже была своя, так называемая «венская» школа, сонм учеников и последователей, чуть не молящихся на новоявленного пророка. А Франц Фердинанд как раз поддерживал «венскую школу» материально, бог весть из каких соображений.
«И это подход к человеку и его душе? – невесело думал Ричард, продолжая внимательно следить за рассуждениями профессора Фрейда, который, обретя нового слушателя, разошёлся, как токующий глухарь. – Чем-то он напоминает мне этого немецкого экономиста, как его? Маркса, что ли? У того, если выделить главное, человек сводится к прожорливой пасти и брюху. К экономике. У этого – к тому, что несколько пониже брюха, между ног. К сексу. О Боге и дьяволе ни тот ни другой даже помыслить не хотят…»
Поначалу Стэнфорд ошибался, принимая герра профессора за весьма вульгарного психопата, но это только поначалу!
Да, есть люди, которых неудержимо тянет на амвон, или как там называется это место, с которого проповеди произносят? Они просто не могут жить без того, чтобы не наставлять других на Путь Абсолютной Истины. Они почитают себя мессиями, которые призваны нести в народные массы доброе, мудрое, вечное. Они согласны даже на свою собственную Голгофу, правда, редко кому из них настолько везёт. На подобную публику Голгоф не напасёшься!
Самое лучшее – если уж нет надежды побить их камнями! – обходить таких самозваных пророков и мессий десятой дорогой. Потому как нет более прилипчивой заразы, чем глупость.
Но этот тип, так напоминающий гробовщика, куда сложнее, понял Стэнфорд. Самое страшное заключается в том, что в словах самозваного лекаря человеческих душ прослушиваются нотки чего-то высшего, истинного! Нотки? Всего лишь нотки? Пусть так, но многим ли дано их услышать, не говоря уже о том, чтобы передать другим?!
И вдруг, с некоторого момента беседы, Ричарду стало не до каких бы то ни было теорий и осмыслений, – до него наконец дошла сумма удивительных аналогий между двумя судьбами, а в чём-то и характерами. Судьбой его старшего брата Питера и наследника двойной короны Австро-Венгрии, несчастного и злополучного герцога д'Эсте.
«Таких совпадений просто так не бывает, – потрясённо думал Дик. – Кому другому расскажите про совпадения! Родились в один год… Смерть матери… Обида на отца, никчёмность и ненужность. А потом? О, Господи! Любовь к мачехе?! Нет, здесь не совсем то. Скорее, совсем не то. Но вот отношение к младшему брату, к Отто? Похоже, до чего похоже… Пунктир двух судеб словно бы переплетается. Повторяет друг друга. Но одна из этих пунктирных линий прервана. Мной. Сейчас мне показывают другую. Это знак! Кто подаёт мне его?»
Хороший вопрос…
Мысли Дика балансировали на грани абсурда. Кто бы поверил, но такое балансирование порой очень полезно для мыслей. Оно выводит их за грань пошлого благоразумия.
Ричард Стэнфорд вглядывался в глаза сидящего напротив профессора Фрейда, тонул в них, и у него возникало странное ощущение – точно в окружающем его мире появился разлом, из которого дует в лицо обжигающим холодом. И Дику вдруг невыносимо захотелось расширить эту щель, заглянуть туда, в неизвестное, неизмеримое и непонятное. Туда, где, складываясь в причудливые картины, клубятся и переплетаются могучие струи предвечной тьмы, изначального Хаоса. Вглубь заглянуть, в собственное подсознание, «ИД», как называл этот ужас и восторг его новый знакомый.
«Ах, как же вы сильны, герр Фрейд! – Ричард словно бы дал себе мысленную пощёчину, возвращая трезвый взгляд на мир. – Можете гордиться, вы почти затащили меня в свой омут, а из тех глубин я бы не выплыл. Но почти! Прекрасная пара получилась бы из нас с вами, хоть вы и не верите в Бога и человеческую душу. Но вы из избранных, милейший Зигмунд. Богу безразлично, верит в него орудие, необходимое ему, или нет. И в своё время…»
Дик повернулся к приоткрытому окну кофейни, с наслаждением вдохнул влажный, чуть пахнувший гниловатыми водорослями воздух.
«Я устал бороться с наваждениями, – с грустью подумал он. – А с самим собой – ещё больше».
Отражение лунного диска дрожало на поверхности Дуная, искрясь и сверкая холодным перламутровым светом, соединяя оба берега реки колеблющейся серебристой дорожкой.
– Не получится! – почти ласково сказал Стэнфорд и похлопал профессора Фрейда по плечу. – У вас был шанс, но… Я сильнее вас, уважаемый Зигмунд. Перейдём к конкретике. Чего вы хотите?
– Не я, – профессор сразу же понял, что проиграл этот раунд. – Этот скот. Я завишу от него.
– Как и он от вас, не так ли? Или со стороны эрцгерцога это лишь тонкая игра?
Родоначальника психоанализа перекосило. Не хотелось гению допускать, что не только он может манипулировать другими, но и…
– Н-нет! Фердинанда можно во многом обвинить, но в лицемерии – вряд ли. Он слишком презирает людей, чтобы снизойти до притворства. Нет, это, конечно, мерзавец, но мерзавец искренний и простодушный, причём несчастный, что делает его особенно страшным.
– А вас не делает? – с великолепным презрением спросил Стэнфорд.
Блистательного и опасного шарлатана, который – вот беда! – верил в свой диковинный бред, нужно было ломать. Немедленно. Сейчас же.
– Говорите, герр профессор. Итак? Чего хочет эрцгерцог?
– Ещё раз, – глухо сказал Фрейд, – я был против. Но в этом письме говорится о неких чудесах… В которые я не верю. Лишь сочетание Эроса и Танатоса, либидо и тяги к смерти… Я бы мог…
Ричард отрицательно покачал головой. Его сейчас интересовали практические вопросы. Ну, например, почему бы мистеру Соломону Овертону не предупредить его о содержании рекомендательного письма? Хороша рекомендация… Ричард ведь не просил, чтобы в письме упоминалось о неких чудесах, сейчас ему такая реклама как-то без надобности. И вот… А ведь всё это не просто так! Ну, с этим несколько позже разберёмся.
– Ближе к делу, – холодно сказал он, прерывая могучий поток психоаналитических излияний. – Либидо, уж простите, я путаю с альбедо. Ах, вы не знаете, что такое альбедо? Отражательная способность твёрдого тела всего лишь. Ничего сексуального! Уважаемый профессор, попробуйте осознать жуткую истину: во Вселенной существуют феномены, не связанные с сексом. Ещё раз: итак?
Ричард Стэнфорд крепко удерживал в руках вожжи, не позволял разговору пойти вразнос. Мало ли что Дик был вдвое младше своего собеседника? Тут не возраст главное, совсем другое!
– Он влюбился, – хмуро произнёс герр профессор. – Но почему вас это интересует? Из деловых соображений?
– Нет, исключительно из мазохизма. Знаю я, что такое мазохизм, вот представьте себе. Это вам и вам подобным невдомёк, что такое, скажем, кристаллизация. Или траектория, страшное слово, правда? Вы же гуманитарии. Два на два ещё умножите с грехом пополам, а вот три на три… Сомневаюсь! Да, читал я этот бред, «Венеру в мехах», что вы так удивлённо на меня уставились? Кто начал разговор, вы или я? Продолжайте, герр Фрейд. Кстати, по-вашему, человек не имеет права влюбиться? Хотя бы он был наследник престола? Ничего, кроме вульгарной похоти, ему не дано? Представьте, я с вами совершенно согласен. К величайшему своему сожалению. Кто она? И почему вы посвящены?
– В апреле он был на балу у наместника в Праге. И… – герр Фрейд сморщился. – С первого взгляда влюбился в графиню Джеффию Хотек. Она из древнего богемского рода. Древнего значит обедневшего, это в вашей проклятой Англии встречаются исключения. Словом, считайте, что нищая. По их, ясное дело, понятиям. Мало того, ей двадцать семь лет.
– Да ну? – Стэнфорд холодно улыбнулся. – М-да… Незамужним австрийским дворянкам в этом возрасте остаётся выбор между монастырём кармелиток и институтом благородных девиц на Градчанах.
– Вам-то откуда знать?
– Догадаться нетрудно. Нищая… Но Фердинанд-то очень богат, ему за приданым гоняться глупо. Красавица? Впрочем, вас, герр профессор, спрашивать об этом бессмысленно.
…Прервёмся. Перед этой женщиной стоит склонить голову!
Какой же она была, графиня Джеффия Хотек Гогенберг, беззаветно любившая своего несуразного мужа, родившая ему троих детей и пытавшаяся прикрыть эрцгерцога Фердинанда своим телом тогда, в Сараево, под пулями Гаврилы Принципа?
Нет, она не была красавицей. Она обнаруживала склонность к полноте, у неё были кривоватые ноги, короткая шея, тусклые волосы. Зато у неё были прекрасные, излучающие сияние синие глаза, которые и покорили Франца Фердинанда. И она любила герцога д'Эсте, своего Франтишека. Очень любила. Просто так, ни за что, даже вопреки всему. А мрачный, чуть ли не оплёвываемый всеми эрцгерцог боготворил свою жену. Случается и такое. В одном им повезло: они умерли в один день, это уж точно!
Только всё это произойдёт значительно позже.
Но стоит помнить: не было бы у двух людей пятнадцати лет супружеского счастья, если бы не Ричард Стэнфорд…
– Вы спрашиваете, почему я в курсе дела? – Герр Фрейд недовольно поморщился. – Потому что сейчас Франц Фердинанд доверяет мне всецело. Долго это не продлится, но пока… И он попросил меня обратиться к вам с просьбой.
– Какой?
Ричард, конечно же, догадывался, с какой просьбой хочет обратиться к нему эрцгерцог Франц Фердинанд.
– Дело в том, что в семействе Габсбургов строгие правила, – мрачным тоном произнёс профессор Фрейд. – Престолонаследник не может взять в жёны обычную дворянку, пусть даже и древнего рода. Иначе разразится чудовищный скандал.
– В самом деле? Папочку, то есть императора Франца Иосифа Второго Габсбурга, в качестве снохи устраивает только принцесса? – Вопрос Стэнфорда прозвучал саркастически.
– Вот именно. Я не читал письма мистера Овертона, но эрцгерцог, что называется, загорелся. Он уверен, что вы можете ему помочь.
– Допустим, могу. Вопрос в том, захочу ли. В чём помочь? Ведь не в том же, чтобы убедить Франца Иосифа дать разрешение на брак? – В голосе Ричарда слышалась убийственная ирония. – Молчите, герр профессор? Значит, речь идёт о том, чтобы я помог эрцгерцогу склонить эту девицу к сожительству, так?
– Не так! – энергично возразил профессор Фрейд. – Не стоит считать эрцгерцога законченным негодяем. Франц Фердинанд согласен на морганатический брак.
– Ого! А Джеффия Хотек?
– Поймите, она тоже любит его! Я разговаривал с девушкой и убеждён в этом. А какие письма она писала Фердинанду! Эрцгерцог позволил мне прочесть два письма. Даже я был потрясён силой её чувства.
– Вы? С вашими-то взглядами? Действительно… Тогда в чём затруднение?
– Именно в этом! Джеффия не хочет портить Фердинанду жизнь, ссорить его с семьёй. Морганатический брак вряд ли удастся сохранить в тайне. Но эрцгерцог уверен: её удастся склонить к этому шагу, если… – Герр Фрейд сделал некий неопределённый жест рукой.
– Понятно, если что. Можете не договаривать.
Дик надолго замолчал. За окном кофейни в серебристом свете полной луны тихо плескались волны Дуная. Словно в унисон этому плеску издалека доносились звуки рояля. «Кампанелла» Ференца Листа… Вена оправдывала свою репутацию музыкальной столицы Европы.
«Я ведь соглашусь, – думал Стэнфорд. – Я помогу Фердинанду. Это шанс, который упускать грешно. Франц Иосиф стар, недалёк тот час, когда эрцгерцог сделается императором. Очень неплохо, если австрийский император будет обязан мне. И если к тому времени я создам свою панацею, то… То многое же я смогу сделать, имея такую поддержку! Я не возьму с Фердинанда ни единой марки. Ни пфеннига. Его признательность куда важнее. К тому же он расплатился авансом: благодаря эрцгерцогу я свёл знакомство с герром профессором. Кое-что в его сумасбродных теориях представляется весьма интересным. Мне это может пригодиться. Хоть столько чуши за один присест мне ещё выслушивать не доводилось. Любопытно, чего бы нагородил герр профессор, расскажи я ему историю своей жизни. М-да… могу себе представить! Был бы тут эдипов комплекс – подсознательная тяга к инцесту с матерью, зависть и ненависть к отцу, перенесённая на старшего брата, мессианизм… Бред, короче говоря. Но аналитик он превосходный. Не «психо», а просто аналитик. Значит, «ИД» – «ЭГО» – «СУПЕРЭГО», своего рода триада. Забавно! Как это мне самому в голову не пришло? Здесь он, пожалуй, прав. Тезис – антитезис – синтез. Недаром же самые могучие религии мира завязаны на троичность. Египтяне: Гор – Сет – Осирис. Индуизм: Брахма – Шива – Вишну. Скандинавы: Один – Тор – Бальдр. Да и в христианстве Божество имеет три ипостаси! И начинать нужно снизу, с глубин подсознания. В одном я твёрдо уверен: на эту триаду, составляющую душу как отдельного человека, так и общества в целом, можно и должно влиять фармацевтически. Спасибо вам, профессор Фрейд, за своевременную подсказку».
Ричард Стэнфорд поднял взгляд на человека, сидящего напротив. Улыбнулся. Спокойно так, невозмутимо.
– Я обдумал просьбу эрцгерцога Франца Фердинанда Габсбурга д'Эсте. – Ричард специально назвал наследника полным титулом, чтобы придать этому моменту оттенок официальности. – Я согласен помочь ему. Так и передайте. Хочу сказать вам, герр Фрейд, что вы серьёзно заинтересовали меня. И я надеюсь, что наша сегодняшняя встреча не станет последней.
– А я надеюсь именно на это, – очень угрюмо ответил Ричарду похожий на лейб-гробовщика профессор. – Скажу вам честно, мистер Стэнфорд, я не понимаю вас, хоть вы так молоды. Вы для меня – загадка. Со мной такое случается редко.
– Вот как? – весело рассмеялся Дик. – А что, как правило, люди для вас – вроде открытой книги?
– Да. А тех, кого я не понимаю…
– Вы боитесь, – перебил его Ричард. – Я не могу позавидовать вам, герр профессор. Со слишком скучными текстами вам приходится иметь дело.
…Дик никогда больше не встречался с профессором Фрейдом. А вот с Францем Фердинандом Габсбургом, счастливым мужем Джеффии Хотек, он встретился через два с половиной года – тут же, в блистательной Вене, «королеве вальсов».
Только вот закончилась эта встреча совсем не так, как планировал милорд граф Ричард Стэнфорд…
