Глава 12
Итак, с января девяносто второго года начался лондонский период жизни Ричарда Стэнфорда. В начале февраля ему исполнилось семнадцать лет, но выглядел он старше. Жил Дик с тремя слугами и котом Капитаном Дрейком в самом центре Вест-Энда, в большой уютной квартире из семи комнат и кухни. Имелись в квартире и все иные достижения цивилизации, вроде водопровода, электрического освещения, канализации и центрального отопления. Даже кухонная плита и декоративный каминчик в кабинете Ричарда топились не дровами или углём, а газом, что в Лондоне ещё считалось редкостью и верхом комфорта. По меркам Лондона поздней викторианской эпохи жильё Ричарда было современным, роскошным и очень престижным. Дом, где квартира, снятая личным секретарём Ричарда мистером Джоном Киттингом, занимала весь третий этаж, располагался на углу Флит-стрит и Стрэнда. По Флит-стрит он соседствовал с редакцией «Таймс», а по Стрэнду – с построенным шестьдесят лет тому назад Эксетер-Холлом, величественным зданием, предназначенным для религиозных собраний и публичных выступлений видных политиков, учёных, людей искусства и прочих знаменитостей. То есть и район Дик выбрал более чем престижный и аристократический.
Соответственно, и обходилось жильё в шестьдесят шиллингов и двадцать пенсов в неделю. Это весьма дорого! Но Ричард пошёл на такие траты вовсе не из любви к повышенному комфорту, изнеженности или тщеславия. Просто Стэнфорд изначально планировал войти в круг столичной светской молодёжи, принимать у себя гостей из высшего общества. А таких гостей в районы на восточном берегу Темзы не пригласишь! Кроме того, выбором жилья Дик как бы подчёркивал: я – аристократ, я лорд, я из вашего круга. Опять же: внедриться в этот круг Ричард Стэнфорд желал не из пустого чванства, совершенно ему не свойственного, а из других соображений, речь о которых пойдёт позже.
Уже в феврале Дик снял ещё одну квартиру, точнее, небольшой одноэтажный домик. Он располагался в запутанном лабиринте улиц, переулков, дворов и тупичков Сэвен-Дайелса, и в нём Ричард принялся оборудовать лабораторию по своему вкусу и по последнему слову техники, не жалея ни сил, ни средств. Любопытная деталь: по большей части ночевал Стэнфорд именно там, в Сэвен-Дайелсе, в небольшой каморке при лаборатории, а в своей фешенебельной квартире появлялся не так уж часто. Он считал, что удобнее жить там, где работаешь, а работа всё сильнее и сильнее увлекала Дика.
Ричард нанял двух лаборантов, Эдвина и Джозефа, выпускников Лондонской Королевской Медицинской школы, сообразительных и расторопных двадцатилетних парней. Оконченное помощниками Ричарда учебное заведение славилось тем, что давало прочные и качественные естественнонаучные знания, а навыкам практической работы собирался обучить их сам Стэнфорд. Оба лаборанта были на три года старше своего нанимателя, но быстро поняли, с каким уникальным талантом свела их счастливая судьба, и стали относиться к Стэнфорду с колоссальным уважением, ловить каждое его слово. Ричард платил им по тридцать пять шиллингов в неделю, это были очень неплохие деньги, зарплата квалифицированного рабочего.
Первый столичный год пролетел незаметно, в трудах и заботах. Чем же занимался Ричард Стэнфорд это время, к каким целям стремился и на что направлял свои усилия? Ведь склад его характера был таков, что Дик всегда ставил перед собой чёткие задачи и разрабатывал планы их выполнения.
Что ж… Главной задачей своей жизни, её смыслом и целью Ричард по-прежнему считал ни много ни мало как помощь избравшему его Всевышнему. Стэнфорд помнил евангельское «Кому многое дано – с того многое спросится», а ему был дан таинственный ДАР, куда уж больше… А в чём должна заключаться эта помощь? Тоже ясно: делать людей чище и лучше, хотя бы и против их воли. Не словами и увещеваниями, конечно, стезя проповедника совершенно не привлекала Стэнфорда. Он должен создать панацею для душ людских, особый химический комплекс, благотворно влияющий на психику любого человека. Панацея станет его инструментом.
Странным образом Ричарда не смущал тот факт, что до сей поры он использовал свой ДАР совсем для других целей, для того, чтобы карать и подчинять. Гекатин при всём желании панацеей не назовёшь, скорее уж наоборот. Но Стэнфорд как-то ухитрялся подсознательно выносить за скобки сомнительные моральные аспекты своих действий. До поры до времени ему это удавалось.
Но главная его цель, как прекрасно понимал Ричард, не может быть достигнута сразу, одним усилием. Как при решении сложнейших математических задач, тут нужно было применять метод последовательных приближений! Делать шаг за шагом в избранном направлении. Этим и занялся Стэнфорд.
Прежде всего – закончить своё образование, окончательно огранить и отшлифовать дар, сделаться самым эрудированным и умелым химиком современности. После долгих размышлений Ричард решил, что с этой задачей он справится самостоятельно, а что до всякого рода документальных свидетельств и официальных званий, то зачем они ему! Теперь в его распоряжении были богатейшие коллекции и библиотека Британского музея, ресурсы всех других столичных библиотек, лавки букинистов, где он находил уникальные манускрипты великих естествоиспытателей прошлого. Теперь он мог позволить себе знакомство с выдающимися английскими учёными-естественниками. Самообразование, если заниматься им планомерно, настойчиво и с умом, – лучший способ приобрести необходимые знания и навыки.
Наконец, теперь у него появилась превосходная лаборатория. Ричард мог позволить себе покупать любые реактивы и материалы для опытов, заказывать любое оборудование. Он сразу же навёл тесные контакты с лондонскими представительствами знаменитой немецкой фирмы «Шварцкопф и сын» и французской «Рон Пуленк», продававшими самые чистые химикалии в Европе. Он познакомился с лучшими в Лондоне механиками, стеклодувами, инженерами-электриками, заваливал их многочисленными сложными заказами. Он нашёл в столице несколько специальных магазинов и лавочек, торгующих экзотическими природными материалами из удалённых уголков света. Там можно было купить мексиканский кактус и кору калахарского дерева, растущего в Центральной Африке, измельчённый рог индийского носорога и желчь летающей индонезийской ящерицы-дракончика, уникальную подземную воду из североамериканской Долины гейзеров в Йеллоустоне, корешки сибирского женьшеня, горную каменную смолу из Гиндукуша и многое, многое другое. Стэнфорд прекрасно помнил слова Альберта Великого, которого считал своим предшественником: «В Природе существует всё. Умей лишь найти то, что тебе нужно».
В то время три национальные химические школы оспаривали мировую пальму первенства: немцы, ученики гениального Юстуса Либиха, французы во главе с Луи Пастером и русские, последователи Бутлерова, Соколова и Зелинского. Англичане несколько отставали, у них не нашлось столь ярких талантов, а о Ричарде Стэнфорде научный мир не знал. Дик, по причинам, о которых уже было сказано, не торопился поведать о своих прозрениях, своих результатах и методиках. Он понял: никакими силами нельзя убедить человека, даже очень умного, образованного и доброжелательно настроенного, в существовании иного, более глубокого пласта реальности, если эта реальность завязана на твоё, и лишь твоё субъективное восприятие.
Так вот, к августу девяносто второго года не нашлось бы в мире химика или физиолога, эксперимент которого Ричард Стэнфорд не смог бы воспроизвести в своей лаборатории.
Однако такой образ жизни требовал денег. Больших денег! И не только на научные цели и самообразование. Ричард одевался у лучших столичных портных. Ричард завёл собственный выезд. Ричард стал членом известного аристократического клуба Брукса на Сент-Джон-стрит, а месячный членский взнос составлял круглую сумму в сто фунтов стерлингов. Его происхождение и графский титул позволяли ему попасть в закрытый для простых смертных клуб Брукса, а молодость не стала препятствием: к концу века классические викторианские нормы и традиции стали смягчаться и размываться под неумолимым напором времени. К тому же мистер Генри Лайонелл и лорд-мэр Йорка сэр Рэдсворт снабдили молодого Стэнфорда рекомендательными письмами, в которых расхваливали его до небес. Да и сам Дик прекрасно умел располагать к себе людские сердца, хотя бы и без помощи своих хитроумных препаратов.
Граф Ричард Стэнфорд был знатен, он остался последним представителем старинного и прославленного рода. Граф Ричард Стэнфорд был истинным джентльменом во всём, что касается манер и внешнего вида, он был красив и обаятелен, его стиль был умеренно консервативным, несмотря на молодость. Все бы пожилые аристократы были столь благоразумны! Он считался богатым, по крайней мере, вёл себя как человек, не испытывающий недостатка в средствах. Так что, посовещавшись, старейшины совета распорядителей клуба решили пойти на исключение из правил. В конце концов, до совершеннолетия графу Стэнфорду оставалось лишь три с половиной года, не столь уж много…
Считался богатым, в том-то всё и дело, что именно считался, но был ли? Это как посмотреть. Конечно, двадцать тысяч фунтов стерлингов, полученные Ричардом под залог Стэнфорд-холла, деньги по тем временам весьма солидные. Но никак не сокровища Голконды! К тому же проценты по ссуде необходимо выплачивать ежегодно, а жизнь в столице очень дорогая. Да и саму ссуду придётся возвращать, ведь Дик не собирался расставаться с родовым поместьем! Кроме того, Ричард хотел предпринять путешествие на континент, лично встретиться со своими знаменитыми коллегами, посетить Германию, Австрию, Францию, Россию. Нет, не ради досужего любопытства туриста, ради всё той же основной цели своей жизни.
Были у Ричарда и более далеко идущие планы. Он намеревался своими глазами увидеть родину матери, места, где геройски сражался во славу Британской Империи его отец, полковник Уильям Стэнфорд. Парапомиз и Белуджистан, Гиндукуш и Центральную Бенгалию. Ричард с раннего детства был на удивление лингвистически одарён, леди Стэнфорд обучила его основам пушту и фарси-дари, а отец – бенгальскому диалекту хинди, так что языковой проблемы можно было не опасаться.
Его намерения простирались ещё шире: он хотел побывать в соседствующих с родиной Фатимы городах-государствах Средней Азии, которые стали теперь владениями русской короны. В Бухаре, в Самарканде. И ещё он мечтал посетить таинственный и загадочный Тибет, где побывало к тому времени не так уж много европейцев и о котором ходили самые фантастические слухи.
Что же неудержимо влекло Ричарда Стэнфорда в эти дальние и экзотические места? Опять же не любознательность и тяга к путешествиям, хотя имелся и такой второстепенный мотив. Дело в том, что Дик откуда-то ясно знал: его образование и, шире, его мировосприятие, его философия однобоки. Они – продукт западной цивилизации.
«Я почти совсем не знаком с культурой Востока, – не раз и не два говорил себе Ричард. – Меж тем это древняя, своеобразная, очень изощрённая культура. Без её прививки мой ДАР не наберёт настоящую силу! Без знаний, накопленных учёными и мудрецами Азии, мои знания останутся неполными. Без знакомства с философией ислама, индуизма, буддизма моё понимание природы и Бога не обретёт завершённости. Но знакомиться с этими учениями нужно не по книгам! Нет, я должен встретиться с носителями древних знаний и веры. А сколько интересного и важного ожидает меня в чисто практическом плане! Таинственные снадобья необыкновенной силы, о которых столько говорят, удивительные медитативные практики, умение подчинить своей воле собственное тело, саму физиологию. Взять тех же йогов, о которых столько рассказывал мне отец. Или орден нищенствующих мусульманских дервишей. Или буддийских монахов. Эти люди обладают уникальными навыками и умениями, но, самое главное, они по-другому смотрят на мир, видят его в ином ракурсе. Я должен побывать на Востоке! Я уверен: ничто в мире не происходит просто так, без глубинных причин. Зачем-то же понадобилось высшим силам, чтобы мой отец был кровно связан с западной цивилизацией, а мать – с восточной. Я хотел бы соединить эти культуры!»
Но чтобы реализовать все эти планы и замыслы, необходимы были деньги, по-настоящему большие деньги.
«Я бы мог, напившись «прилива», – посмеивался Ричард, как-то раз задумавшись о своём финансовом положении, – попытаться ограбить какой-нибудь из банков Сити! Прямо посередь бела дня. Надел бы маску… Я же попадаю в иной временной ритм, ни охрана, ни кассиры, ни посетители просто не успели бы ничего заметить. А если бы и заметили… Ни остановить меня, ни догнать никто не смог бы».
Граф и лорд сэр Ричард Стэнфорд ярко представил себе, как он в лихорадочном темпе набивает холщовый мешок пачками фунтов, укладывает охранников могучими ударами кулака и задаёт с добычей стрекача так, что только пятки сверкают. Теперь Ричард рассмеялся уже вслух.
«А если серьёзно? – продолжал размышлять Дик. – Пока у меня одни расходы, а доходов нет. Если продолжать в том же духе, то о путешествиях можно позабыть, да и со Стэнфорд-холлом придётся проститься. А не хотелось бы! Хотя бы из уважения к памяти предков. Деньги желательно зарабатывать тем, что хорошо умеешь делать. Если при этом то, что ты делаешь, доставляет тебе удовольствие – совсем замечательно. Я совсем не умею грабить банки. А также ювелирные лавки или отдельных прохожих. Да и не манит меня карьера профессионального грабителя. Вопрос: что я умею делать очень хорошо? Ответ очевиден. Второй вопрос: кому может понадобиться моё умение? Пока не слишком ясно, здесь стоит положиться на счастливый случай. Третий вопрос: что ещё есть у меня в активе? У меня есть «Tide», недаром же я о нём вспомнил».
Перед мысленным взором Ричарда предстала картинка годовой давности: Капитан Дрейк, получивший дозу «прилива», на невероятной скорости несётся по тропинке, словно удирая от…
От собаки. Стэнфорд представил себе призрачную собаку, мчащуюся вдогонку за серым котом. У собаки – длинные крепкие лапы, поджарое туловище, вытянутая острая морда. Это была борзая.
«Стоп, стоп! – Мысли Дика, подхлёстываемые воображаемой картинкой, ускорились, фантазия и аналитический аппарат заработали на полную мощь. – Действительно, если кот, то почему не собака? Что это рассказывал в прошлый вторник лорд Тексуорт о своих борзых? Хвастался, что его Мулатка – вторая в Лондоне… Сэр Тексуорт большой любитель собачьих бегов. Стоит расспросить его подробнее об этой забаве!»
Забаве? Пожалуй, да. Но очень многие англичане вполне серьёзно считают собачьи бега одним из национальных видов спорта, вроде бокса или травли лисиц. А к спорту жители Британии традиционно относятся с придыханием.
Согласно преданию, собачьи бега зародились в седой древности, во времена короля Артура. Тогда две своры псов, одна из которых принадлежала сэру Гавейну, а вторая – сэру Паламиду, наперегонки травили Зверя Рыкающего, была в бестиарии артуровской легенды такая странная тварь. Победил, кажется, Паламид. С той далёкой славной поры собачьи бега стали одним из любимых развлечений английской аристократии. Большим любителем и знатоком собачьих бегов был, по рассказам современников, невезучий король Карл I Стюарт. Потеряв после битвы при Нейсби корону и уже зная, что вскоре потеряет голову, он тяжело горевал, думая о потере своей, лучшей в Англии, псарни!
Собачьи бега вообще привлекали внимание венценосных особ! Ещё один английский король, Георг III, прославившийся своей феноменальной глупостью, расточительством и дрязгами с парламентом, который в деньгах монарху отказывал, проиграл на бегах ни много ни мало восемьдесят тысяч фунтов стерлингов, деньги в его время огромные. Премьер-министр Питт-младший совершенно серьёзно предлагал посадить непутёвую коронованную особу в долговую тюрьму.
Да, есть у собачьих бегов ещё и такая любопытная сторона. Жители континента склонны считать англичан людьми по большей части спокойными, хладнокровными и даже флегматичными. Вообще говоря, это близко к истине, но вот во всём, что касается азарта, жители Британских островов никому не уступят. Англичане обожают заключать всякого рода пари, делать ставки на известных боксёров, играть в тотализаторе на ипподромах и прочее и прочее. Ясно, что такое захватывающее и азартное зрелище, как собачьи бега, привлекало внимание любителей поиграть. На победу той или иной собаки ставили порой очень крупные суммы! Правда, по существующей традиции ставить на свою собаку считалось неприличным. Зато владелец победившей собаки мог рассчитывать на солидный приз, на сентябрьских ежегодных гонках в Брикстоне он достигал во времена Дика пяти тысяч фунтов!
Породистые борзые собаки, участвующие в соревнованиях, стоят дорого. Ещё дороже обходится их натаскивание и обучение специальными тренерами. В сумме хорошая борзая, способная побороться за приз, обойдётся владельцу фунтов в двести. Зато и щенки от призовой суки стоят недёшево и идут нарасхват.
К бегам допускаются только суки в возрасте от трёх до шести лет. Почему-то суки куда резвее кобелей.
Достаточно кинуть беглый взгляд на борзую собаку, чтобы сразу же понять: это существо создано для быстрого бега, как птица для полёта, как рыба для того, чтобы плавать. Бег – стихия борзой, стремление мчаться вперёд, преследовать добычу заложено у собак этой породы на генетическом уровне.
Когда щенку исполняется полгода, его начинают натаскивать на специальном тренировочном треке, который своей овальной формой и протяжённостью повторяет настоящий. Собаки традиционно бегут одну дистанцию: 2640 ярдов, полторы английские сухопутные мили. Сначала перед собаками пускают приманку – кролика, но уже к концу первого года обучения сообразительные животные перестают в ней нуждаться. Со старта собак выпускают одновременно, группами по три или по пять. Кролик уже не нужен: отставшие псы изо всех сил стараются догнать лидера, срабатывает инстинкт преследования. И вот что интересно: случаи драк на собачьих бегах исключительно редки, борзые – мирная порода, им нравится бегать, а не драться. Будь на их месте коренастые коротколапые бультерьеры, совсем иное соревнование получилось бы! Кстати, собачьи бои тоже исключительно популярны в Англии, особенно в западных графствах. Но эта забава и зрелище для простонародья.
…Обо всём этом и многом другом, связанном с собачьими бегами, рассказал Ричарду виконт Чарльз Тексуорт. Сорокалетний сэр Чарльз, что называется, зажёгся, неподдельный интерес молодого одноклубника к предмету его увлечения был очень приятен виконту.
– Ваш рассказ оказался исключительно интересен, сэр Чарльз, – поблагодарил Дик своего собеседника. – И очень красочен! Я как будто сам побывал на бегах, своими глазами увидел это захватывающее зрелище. Благодарю вас! Вот что значит настоящий знаток!
Польщённый Тексуорт довольно засопел. Виконт не отличался красноречием, и похвала Ричарда обрадовала его сверх всякой меры. Приятно, когда симпатичный молодой человек считает тебя подлинным специалистом, да к тому же искусным рассказчиком.
– Мне хотелось бы поучаствовать в столь замечательных состязаниях, – задумчиво продолжал Стэнфорд. – В них ощущается добрый староанглийский дух! Уверен, люди по ту сторону Ла-Манша не могут понять всей прелести собачьих бегов.
Услышав эти слова, Чарльз Тексуорт вовсе расплылся в улыбке, а его симпатии к молодому одноклубнику резко возросли. Ещё бы! Ричард был очень неплохим практическим психологом, он знал, что, когда и как говорить людям. Виконт Тексуорт прослыл в клубе Брукса ярым консерватором и изоляционистом, всех, обитающих за «Английским каналом», он пренебрежительно именовал не иначе как «этой публикой с континента».
– Может быть, вы, сэр Чарльз, посоветуете мне, где приобрести приличных собак, кого нанять в тренеры, – с отлично разыгранным лёгким смущением поинтересовался Ричард.
«С моим «приливом» я могу выиграть все призы, выставив хромую дворнягу из трущоб Баркинга или Уайтчепла», – рассмеялся он про себя.
– К тому же вы наверняка превосходно знаете всех завсегдатаев… Вы могли бы дать мне рекомендацию, ведь, насколько я понимаю, к состязаниям допускаются далеко не все, просто так, с улицы, в ваш круг не попадёшь, – закончил Стэнфорд и скромно опустил глаза.
Виконта Тексуорта прямо-таки распирало от гордости и греющего душу ощущения собственной значимости. Был тут один тонкий нюанс: титул виконта всё же уступает графскому титулу, да и по древности рода Тексуорты ни в какое сравнение со Стэнфордами не идут, они баронами-то стали лишь при королеве Анне. Сэр Чарльз, будучи человеком очень славным, но недалёким, придавал таким оттенкам серьёзное значение.
– О! Конечно же, сэр Ричард! Само собой, я рекомендую вас своим друзьям. Вы правы, у нас сложилось что-то вроде м-м… своеобразного клуба, общества любителей борзых. Официального членства, конечно, не предусмотрено, однако неофициальный статус порой бывает… Гм-м… Вы понимаете?
Дик кивнул. Ещё бы ему не понимать!
– Через месяц с небольшим состоятся ежегодные большие бега на треке в Брикстоне, – сказал сэр Чарльз с ещё большим воодушевлением. – Вы не представляете себе, какое это великолепное зрелище, настоящий праздник! Я даже немного завидую вам, сэр Ричард, вы увидите это в первый раз, свежим глазом. Подумать только, мои собачки впервые бежали Брикстон двадцать лет тому назад, а я до сей поры с восторгом вспоминаю этот славный день! Брикстон – это самый престижный трек, главный трек Британии. Глазго и Винчестер всё же уступают Брикстону. Соберутся любители со всей Англии, я думаю, что не менее ста человек. Сам лорд-казначей, герцог Ньюкасл собирается принять участие. Хотя, скажу вам по секрету, при всём моём уважении к сэру Роджеру, в собаках он разбирается слабовато! Моя Баядерка резвее его Дианы. Да и вторая собачка, которую я выставлю, не уступит его паре.
– И каков же призовой фонд? – задал Ричард наиболее интересовавший его вопрос.
«Сколько денег я положу себе в карман?» – добавил он мысленно.
– А! Это как раз зависит от числа участников. По правилам каждый может выставить не больше двух собак. На Брикстоне вступительный взнос за собаку установлен в тридцать фунтов. Победитель получает семьдесят процентов от суммы взносов, владелец собаки, занявшей второе место, двадцать процентов, третье – пять. Ещё пять идут на покрытие организационных расходов.
«Неплохо! – весело подумал Стэнфорд. – Даже если считать в среднем по гм-м-м… полторы собачки на участника, то семьдесят процентов… Не менее трёх тысяч получается!»
– Но вы же не рассчитываете, сэр, – Тексуорт добродушно рассмеялся, – сразу же выиграть первый приз? Поверьте, это было бы опрометчиво!
«Я не рассчитываю, – ответно усмехнулся про себя Дик. – Я его просто выиграю, вот и всё».
– Что вы, сэр Чарльз, – произнёс он вслух, – я не настолько самонадеян. У меня же нет вашего опыта. Вообще никакого опыта в этой области! Но для меня главное не победа, а участие. Ваш рассказ так увлёк меня! Я ни за что не хочу пропустить такое изумительное зрелище, к тому же я азартен. Так что вы можете посоветовать мне относительно приобретения собак, сэр?
Разговор перешёл в практическое русло. А через неделю Ричард Стэнфорд сделался владельцем двух трёхгодовалых борзых сучек. Одну он назвал Стено, другую – Эвриала. Дик, как уже было замечено, отличался своеобразным чувством юмора и неплохо знал эллинскую мифологию. Надо же, назвать двух симпатичных борзых именами сестёр-горгон! Интересно, купи он третью собаку, дал бы он ей кличку Медуза?
Ричард несколько подработал «Tide», приспособил препарат для решения конкретной задачи. Теперь, когда у него была новая лаборатория, сделать это оказалось очень просто. Слишком хорошо – тоже нехорошо, и теперь настроенный на собачий организм «прилив» должен был дать всего лишь двукратный эффект. Этого будет вполне достаточно! И длительность действия препарата Ричард решил ограничить получасом. Он собирался давать «Tide» лишь Эвриале, Стено потребуется для подстраховки и отвода глаз. Она, конечно же, сойдёт с дистанции ещё на предварительном этапе. Теперь Эвриала его прима. Чтобы пройти отборочное сито и пробиться в финал, его собаке предстоит участвовать в трёх предварительных забегах, это Ричард подсчитал заранее. Во всех трёх Эвриала должна приходить первой! А дозу от забега к забегу нужно будет понемногу увеличивать.
Если бы кто-то сказал Стэнфорду, что от его затеи дурновато попахивает, что в ней есть нечто от жульничества, Ричард бы искренне возмутился! В самом деле: нигде не сказано, что к собачьему корму нельзя что-то добавлять. Взять обычные конные скачки – ведь дают же рысакам перед самым выходом на дистанцию распаренный с ромом ячмень! Никто против такого не возражает. Чем, скажите, собаки хуже лошадей?! Или взять профессиональных боксёров. Они перед боем часто принимают отвары и настои, рецепты которых хранят в строжайшей тайне от соперников. Чтобы меньше чувствовать боль, чтобы лучше двигаться. Это общеизвестно. Те же акробаты, канатоходцы, жонглёры, другие циркачи. У них составы особых средств, усиливающих чувство равновесия или быстроту реакции, передаются из поколения в поколение. Только куда всем этим кустарным препаратам до его «прилива»! Это понятно: они подобраны интуитивно, методом проб и ошибок, они далеки от истинного совершенства. Его же «Tide» – плод точного анализа, расчёта и вдохновения.
Однако афишировать свои намерения Стэнфорд вовсе не собирался. Никто, кроме него, не знал, что Эвриала будет получать «Tide». Да, собственно говоря, о самом существовании уникального препарата никто не знал!
«В конце концов, – успокаивал себя Ричард, – я не последний кусок у голодных вдов и сирот собираюсь отнять!»
Что верно, то верно: среди публики, заполнившей двадцать третьего сентября – на традиционно любимый британцами праздник святых апостолов Петра и Павла – трибуны брикстонского трека, вдов и сирот не наблюдалось. Богато одетые леди и джентльмены, сливки высшего общества, аристократы, преуспевающие дельцы, юристы, дипломаты, военные.
Пожалуй, главным мотивом Стэнфорда в этой собачьей истории было не только и не столько желание поправить свои финансовые дела! Ричарду нужно было прочнее войти в этот круг, сделаться там своим, как в клубе Брукса. И, опять же, отнюдь не из тщеславия. Знакомства с этими людьми, настоящими хозяевами Англии, приятельские отношения с некоторыми из них, всё это очень понадобится ему позже, думал Стэнфорд. Когда он создаст свою панацею.
Этот день в Брикстоне, южном пригороде столицы, выдался погожим. Ласковое сентябрьское солнце щедрым потоком изливало свет и тепло с высокого, насыщенного синевой осени неба. В зените неторопливо плыли несколько почти прозрачных серебристых облаков. На прямых, словно стрелы, стеблях дрока золотыми пятнами горели последние запоздалые цветы. Такой короткий сезон ясной и тёплой погоды, что иногда устанавливается в середине и конце сентября на одну-две недели, лондонцы называют «валлийским летом» и очень радуются ему.
Шумела, подбадривая своих любимцев, публика на трибунах трека, на разные голоса весело лаяли собаки, слабый ветерок с Темзы пошевеливал разноцветные флаги. Атмосфера была приподнятой и чуть наэлектризованной, атмосферой праздника и состязаний.
Стено отсеялась после второго предварительного этапа. Бело-рыжая Эвриала, как и планировалось, вошла в пятёрку финалистов. Знатоки слегка недоумевали, перебрасывались репликами:
– Чья собака? Ричарда Стэнфорда? А, как же, молодой граф из Йоркшира… Виконт Тексуорт с симпатией отзывался о нём.
– Отличная собака, и кто у графа тренером? Как, сам Сэлтрик? Который тренирует Баядерку сэра Чарльза? Забавно, ведь Баядерка Тексуорта тоже в финале. И Диана сэра Роджера…
– Да, Саймон Селтрик. Надо же, молодой граф не жалеет средств, тренер из самых дорогих! Финал обещает стать интересным, эта – как её? – Мэври… гала? Феври… Не выговоришь, право слово! Сандерсон? Это известный промышленник, у него сталелитейная компания в Шеффилде. О, вспомнил! Эвриала! Нет, что ни говорите, а очень, очень неплоха…
– Бог мой, что за кличка! Граф несколько эксцентричен, не находите? Но его собачка может преподнести сюрприз! Стеллу лорда Кленвилла она, пожалуй, обойдёт. А как бы и не Диану! На кого будете ставить, сэр Эмброуз? А вы, миссис Рэйфл? О, милая Пэгги, вы всегда любили рискнуть! Нет, выше третьего места собаке Стэнфорда не подняться. Поверьте моему опыту. Да и то если повезёт. Правда, Стелла, как мне кажется, выглядит усталой. Я? Ещё не решил. Наверное, на Гортензию мистера Сандерсона. Смотрите, какие мощные задние лапы!
– Стэнфорд? Я знал его отца, он был военным. Насколько я помню, у графа Уильяма был и старший сын…
За полчаса до начала финального забега Ричард подозвал к себе своего личного секретаря.
– Джон, я просил вас узнать, каков уровень ставок, принимаемых тотализатором на Эвриалу.
– Да, сэр. Я узнал. На выигрыш вашей собаки ставят в среднем один к пяти. На то, что Эвриала войдёт в тройку призёров, – один к одному. Фавориткой считают Гортензию и Баядерку. Ваша собака, сэр, не бежала с ними на предварительных этапах.
– Верно. И это очень хорошо, что не бежала. А вот у Дианы она уже выигрывала. Один к пяти? Превосходно. Возьмите полторы тысячи фунтов, Джон.
Ричард протянул Джону Киттингу внушительную пачку денег.
– Сэр?!
– Слушайте внимательно и выполняйте точно. Сейчас вы поставите эти деньги на победу нашей Эвриалы. Обратитесь к букмекерам Тимоти Гринэйджа, вон, справа я вижу эмблему его конторы. Естественно, ставку вы должны сделать от своего имени и официально подтвердить у шеф-распорядителя. Не стоит так волноваться, мистер Киттинг. О том, что вы служите у меня, никому здесь не известно.
– Сэр Ричард, позвольте заметить, – в голосе Киттинга слышались нотки озабоченности и тревоги, – что эта сумма весьма велика! Вы настолько уверены в победе? Я понимаю, вы увлечены, н-но…
Стэнфорд весело рассмеялся.
– Иными словами, вы, Джон, обеспокоены: не охватил ли вашего хозяина угар азарта? Не закружилась ли у меня голова? Я угадал? Отвечаю: не закружилась. Я бы поставил на выигрыш втрое большую сумму, но тогда мы обвалим тотализатор, ставки пойдут вниз. Полторы тысячи – это максимум, который мы можем себе позволить. Выполняйте, мистер Киттинг. Думать и планировать предоставьте мне.
– Слушаюсь, сэр!
…Суммарно Ричард получил с поклонников собачьих бегов более десяти тысяч. 3150 фунтов как первый приз и 7500 фунтов как выигрыш Киттинга в тотализаторе.
Дик остался доволен, но решил подобных «подвигов» пока не повторять. Особенно Ричарда радовало то, что «Tide» успешно прошёл ещё одно испытание. Хорошо было и то, что круг его знакомств продолжал расширяться. Брикстонская победа немало способствовала этому. Ведь даже «Кроникл» посвятила неожиданному выигрышу новичка небольшую заметку.
Ричард Стэнфорд постепенно, шаг за шагом, становился своим в среде столичной золотой молодёжи, отпрысков старинных аристократических родов и наследников крупных буржуа. Его добрыми знакомыми стали Дэниэл Каптерблейк, сын виконта Лонсдейла из Нортгемптона, Фредерик Тренуордрайт, юный барон из Сомерсета и целый ряд других молодых людей из высшего общества. Все они были на три – пять лет старше Стэнфорда, но эта возрастная разница совершенно не ощущалась. Ричард по-прежнему выглядел старше своих лет, о его внутреннем мире и вовсе говорить нечего.
Дик сделался завзятым театралом. В компании своих новых приятелей он посещал спектакли Ковент-Гарденского и Друри-Лейнского театров, Лицеум, Итальянскую оперу… Он неплохо играл в крокет и гольф, трижды принимал участие в командных состязаниях по гребле, защищая цвета клуба Брукса. Словом, граф Ричард Стэнфорд вёл светскую жизнь. И ждал своего шанса.
За развлечениями и новыми знакомствами Ричард отнюдь не забывал о самообразовании и работе в своей лаборатории. Сумма его знаний, способность проникать во внутреннюю сущность веществ и понимание сложной механики работы человеческого организма росли от месяца к месяцу. Совершенствовалось и мастерство экспериментатора. Стэнфорд не делал секрета из своих занятий практическим естествознанием, своего интереса к науке. В его новом кругу общения к такому увлечению молодого графа относились с уважением.
Здесь необходимо сделать некоторые пояснения.
Ричарду Стэнфорду повезло в том, что он родился в Англии! В любой другой европейской стране аристократ, человек из общества, серьёзно интересующийся наукой и занимающийся практическими исследованиями, оказался бы белой вороной. Очень трудно представить себе испанского гранда, прусского юнкера, пэра Франции или русского боярина работающими в лаборатории и пытающимися постигнуть тайны строения вещества. Исключения, конечно же, бывали, но крайне редко. И такие люди вызывали опасливое, настороженное недоумение, вплоть до того, что их считали не совсем нормальными. Военная служба, дипломатическое поприще, в крайнем случае карьера юриста – вот освящённые традицией пути молодых аристократов на континенте. Медициной же и естественными науками занимались в Средние века всё больше монахи, а в новое время – представители третьего сословия. Но чтобы кто-то из настоящей наследной знати занимался столь низменными предметами, с одной стороны подозрительно попахивающими колдовством, а с другой – граничащими с ремеслом цирюльника… Это сочли бы экстравагантностью на грани неприличия.
Не то в Англии! Среди естествоиспытателей, прославивших британскую науку, аристократы не были редкостью. И какие аристократы! Сэр Френсис Бэкон, лорд Верлам, творец и идеолог научной методологии; сэр Джон Кемпбелл, лорд Гринвич, блестящий механик, оптик и астроном, создатель прославленной на весь мир обсерватории; сэр Исаак Ньютон; сэр Хемфри Дэви; сэр Джон Кавендиш… Какие имена!
Кстати сказать, «Белокурая Бесс» – Елизавета Тюдор, которая в конце XVI века учредила Королевское Общество, по сути дела британскую Академию, сама была для своего времени отлично образована, интересовалась алхимией, медициной и не чуждалась научных досугов.
Сейчас, спустя три столетия, президентом Королевского Общества был ещё один потомок древнего аристократического рода, превосходный физик сэр Джордж Гилберт Томпсон, лорд Кельвин. Это в его честь названа абсолютная температурная шкала.
Дик побывал на нескольких заседаниях химической и физиологической секций Королевского Общества, он даже встретился с самим лордом Кельвином, мощным стариком с львиной гривой седых волос и проницательным взглядом. Они говорили более часа, и Джи-Джи, как называли маститого физика ученики, был совершенно очарован своим молодым собеседником и даже предложил ему место ассистента в своей лаборатории. Ричард вежливо поблагодарил и отказался. Он слишком ценил свою свободу, да и экспериментальная физика лежала несколько в стороне от его интересов.
Седьмого февраля девяносто третьего года Ричард Стэнфорд отпраздновал в кругу новых друзей своё восемнадцатилетие. А через неделю, в день святого Валентина, у него состоялся очень любопытный разговор.
Дэниэл Каптерблейк пригласил Ричарда отужинать вместе в трактирчике «Корона и Скипетр» на Гровенор-сквер. Стэнфорд принял приглашение, общество Дэниэла было ему приятно. Старшему сыну виконта Лонсдейла недавно исполнилось двадцать пять лет. Высокий и стройный блондин, с большими карими глазами, в которых светился немного ленивый ум и читалось чуть мечтательное настроение, не оставляющее Дэниэла. Не сказать, чтобы писаный красавчик, но редкостно симпатичен! При этом чувствовалось в его внешности что-то немного детское, точнее мальчишеское, и это «что-то» придавало ему дополнительное обаяние. Есть такие люди, с которыми даже поскандалить приятно…
За свои двадцать пять лет где только Дэниэл не успел побывать, чем только не успел позаниматься! Каптерблейка отличала исключительная живость характера и некоторый здоровый авантюризм, в родном Нортгемптоне ему не сиделось. Ещё мальчиком он сопровождал отца в поездке по Вест-Индии, в двадцать лет охотился на львов и кафрских буйволов в Центральной Африке, затем объездил почти всю континентальную Европу. Он был отличным рассказчиком, и Ричард любил слушать рассказы Каптерблейка, сам Дик до сих пор не покидал родного острова.
Дэниэл Каптерблейк получил отличное образование, он с блеском окончил Вестминстерскую школу, как «королевский стипендиат», а такая привилегия даётся немногим. Он изучал международное право и готовился к дипломатической карьере, уже успел обзавестись весьма перспективными знакомствами как в правящем Сент-Джеймсском кабинете, так и среди лидеров оппозиции.
Всё в его жизни было бы замечательно, только вот отец Дэниэла, сэр Невилл Каптерблейк, виконт Лонсдейл, был человеком старого закала, да к тому же весьма скуповатым, а жизнь в столице, как уже замечалось, дорога, особенно для молодого аристократа. Чтобы справиться с финансовыми трудностями, Дэниэл попытался играть на бирже, но ему фатально не везло. Каптерблейк залез в солидные долги, положение его стало, деликатно выражаясь, не слишком приятным. Кстати, долговые тюрьмы были отменены парламентским биллем и указом королевы лишь десятью годами ранее…
Ричард и Дэниэл сидели за столиком «Короны и Скипетра», они уже отужинали в чисто британском стиле: свиной грудинкой с яичницей, и теперь неторопливо беседовали о всяких пустяках. Дэниэл, заказавший бутылку хереса за шестнадцать шиллингов, медленно потягивал вино и курил трубку. Перед Стэнфордом стояла пинтовая кружка подогретого портера с тмином, корицей и гвоздикой, более крепких напитков Ричард не пил. К табаку Дик также не пристрастился, но запах отличного греческого «Месаксуди», который курил Каптерблейк, был ему приятен.
– День святого Валентина, – уныло произнёс Дэниэл, – день всех влюблённых. Век бы его не видать!
– Что так, Дэнни? Отчего столь похоронный тон? – удивлённо поднял брови Ричард. – Ваша симпатия не отвечает вам взаимностью?
– Вот-вот! Видели бы вы эту симпатию, Дик! Страшна, как смертный грех, и глупа, как курица. Но, что самое интересное, выходить за меня замуж не торопится, несмотря на все мои усилия. И не только мои.
– Гм-м-м… – протянул Стэнфорд. – Я чего-то не понимаю. Зачем вам такое чудо природы? Неужто долг чести? Я как-то слабо представляю вас в образе этакого Ловеласа, соблазнителя невинных девиц. Кто она?
– Какой там долг чести! – махнул рукой Дэниэл. – Элизабет Снодерграсс.
– Постойте, дочка Джеймса Снодерграсса? Банкира? Денежного мешка?
– Именно. Причём единственная. Старина Джим мечтает, чтобы его внук стал со временем виконтом. Мода такая сейчас среди толстосумов, если вы не знали. Буржуазию потянуло на титулы. Мой отец тоже не против брака, поскольку девушка скромная и из «хорошей семьи», а мне, по его мнению, пора остепениться. Да и приданое за ней папаша Джим даёт… Наше имение в Нортгемптоне приносит больше убытков, чем доходов, а у меня ведь есть младший брат и две сестры.
– А вы сами, Дэнни?
– Что я? Женитьба на Эллис – единственный способ поправить мои денежные дела. Мои кредиторы, дорогой Дик, не уступают в свирепости нильским крокодилам. И я привык жить на широкую ногу.
– Так в чём проблема? Женитесь… – пожал плечами Стэнфорд.
– Вот в Эллис и проблема! – с досадой произнёс Каптерблейк. – Помолвка состоялась полгода назад, но… Свадьба откладывается! По требованию Эллис, представьте. Я-то уж настроился, это, Дикки, как вырвать зуб: когда решился, лучше не откладывать. И вдруг выясняется, что она, видите ли, не уверена в достаточной силе своих чувств! А также моих – здесь она, кстати, права. Я же говорил, девица глупа как пробка, да к тому же начиталась романтической дури в стиле Виктора Гюго и Жорж Санд. Терпеть не могу французских писак. Есть ещё какой-то русский, как его? Джон Тугжевьев?.. Варварская фамилия. Я бы парламентским указом запретил переводить на добрый английский язык всякий континентальный бред. Да плюс ещё воспитана Бэсси в строгом методистском духе, вот и представьте, что в сумме получилось. Боюсь, что силу чувств она будет проверять года три, а деньги мне нужны срочно, и как нужны! Нет бы папаше стукнуть кулаком по столу, да где там! Банкир на свою любимицу чуть не молится, все прихоти Бэсси – это закон. Вот я и жду у моря погоды. Какой тут, к морскому чёрту, Валентинов день! Одно расстройство.
Дэниэл Каптерблейк выпил стакан хереса, глубоко затянулся, окутавшись ароматным дымом «Месаксуди». Кстати, стоил греческий табак по пятнадцать пенсов за унцию… Да, экономить старший сын виконта Лонсдейла явно не привык.
Стэнфорд сочувственно, хоть несколько насмешливо, улыбнулся приятелю.
– Я бы, ради пользы дела, соблазнил крошку Элизабет, тогда бы она поторопилась, – продолжил свои ламентации Дэниэл. – Самое бы простое и надёжное, чтобы ей деваться некуда было. Порыв безумной страсти, то да сё… Какие ещё проверки нужны, не так ли?! Беда в том, что как мужчину она меня совершенно не привлекает! А некоторые проявления м-м… скажем так, пылких чувств сымитировать невозможно, чёрт побери нашу физиологию. Дамам в этом отношении проще.
Вид у Каптерблейка сделался слегка смущённый, как у наследного принца, которого вдруг застукали в низкопробном борделе. Ничего особенного, вообще говоря. Но… Неловко как-то.
– Опозоришься ещё в самый интересный момент! – вздохнул Дэниэл. – Да и пойди добейся от Эллис интересного момента и порыва безумной страсти, если она от природы холодна, как исландская селёдка. Эх, достать бы какое-нибудь волшебное средство, как в старинных сказках. Приворотное зелье шотландских колдуний. Чтобы нас… э-э… неудержимо бросило в объятия друг друга. Что-то я разоткровенничался с вами, Дик!
– Средство, говорите? – переспросил Стэнфорд чуть изменившимся голосом. – Зелье волшебное? Гм-м…
Некоторое время Ричард молча потягивал свой портер, рассеянно насвистывая мотивчик шотландской песенки «За счастье прежних дней». Молчал и Дэниэл, предаваясь своим невесёлым размышлениям.
– А ведь я, пожалуй, помогу вам, Дэнни, – сказал Дик. – Будет вам приворотное средство. Не хуже, чем у древних колдуний!
– Вы шутите?
– Нисколько.
Действительно, Стэнфорд не шутил. Задача неожиданно увлекла его. Ричард знал, что в мире, скажем, насекомых различные химические вещества очень сильно влияют на половое поведение. Среди высших животных, особенно хищников, такое тоже не редкость, а скорее правило! Тут и гормональные перестройки в половом цикле, и выделения специальных пахучих желёз… Да, половое влечение можно искусственно подхлёстывать, пришпоривать извне, и то, что рассказывают о тех же самых приворотных зельях, не совсем сказки. Особый интерес задаче придавало то, что Стэнфорд хотел создать свой любовный эликсир под конкретных людей, под Дэниэла Каптерблейка и Элизабет Снодерграсс!
На этот раз Ричард не искал некое природное вещество, приём которого вызвал бы неудержимую вспышку страсти. Такие вещества и без того есть в человеческом организме, и у мужчин и у женщин. Нужно только выпустить их на свободу, добиться гормонального всплеска в нужный момент. И тогда Элизабет неудержимо повлечёт к жениху! А Дэниэла Каптерблейка, соответственно, к ней! А затем пожар должен погаснуть, потому что продолжительное время выдерживать такой накал влечения человек не сможет, это слишком опасно.
У людей, пылко любящих друг друга, такой залповый выброс половых гормонов происходит спонтанно, именно под влиянием чувства, особенно если оно взаимно. Паоло и Франческа, Тристан и Изольда, Леандр и Геро, прочие прославленные любовники одним своим видом, голосом, прикосновением, запахом своей кожи вызывали у партнёра этакий взрыв, направленный вовнутрь! И в таких случаях сохранять трезвую голову, удерживаться от близости бывало чрезвычайно трудно. Словно бы неодолимая сила бросала мужчину и женщину в объятия друг друга.
Некоторые люди наделены исключительно мощным гормональным аппаратом, им зачастую не так уж важна личность партнёра, было бы это существо противоположного пола. Из таких получаются Донжуаны, Казановы, маркизы Рекамье, Мессалины…
И вот этот хитрый механизм, созданный и отлаженный природой, Стэнфорд хотел научиться запускать искусственно, в нужный момент. И тормозить тоже искусственно. Это был ещё один шаг в избранном Стэнфордом направлении: обрести власть над самыми тонкими человеческими эмоциями. Влиять на душу.
Получилось у Ричарда и на этот раз! Через месяц после разговора в «Короне и Скипетре» он пригласил Дэниэла в Сэвен-Дайелс.
– Неужели подействует? – недоверчиво спросил Каптерблейк, разглядывая склянку с половиной кубического дюйма бесцветной прозрачной жидкости с чуть уловимым запахом корицы.
– Да. Нужно только провести тонкую настройку, – кивнул в ответ Ричард. – Конкретно на вас. И на вашу невесту. Это средство, я назвал его «Стрела Амура», вообще говоря, не избирательно. Действует на всех. Но, чтобы не причинить вам вреда и чтобы Элизабет потянуло не к какому-то абстрактному мужчине, скажем, к камердинеру её папаши, а к вам, и только к вам, необходима небольшая доработка. Для этого я возьму у вас несколько капель крови.
– Бог мой! – Улыбка Дэниэла стала несколько натянутой. Очевидно, что молодому человеку стало немного не по себе. – Вы, наверное, и впрямь колдун, Дик. Я начинаю вас бояться! Всё как в сказках, там тоже кровь нужна. Чёрная магия, право. Вы с нечистой силой не в родстве? Договор подписывать не надо? Кровью?
Стэнфорд рассмеялся:
– Денни, помилосердствуйте, не несите чепухи! Никакой магии. Наука, не более того.
А всё же слова Каптерблейка неприятно царапнули Ричарда.
– Добавите пару капель в вино, – сказал он через два часа, протягивая Каптерблейку «настроенный» препарат. – Подобные средства, афродизиаки, вообще говоря, с незапамятных времён известны и обычно применялись именно с вином. Скажем, настои мандрагоры, «Адамовой головы»… Что, не приходилось слышать? А ведь даже в Библии упоминается. Но такого сильного, как моя «Стрела», поверьте, не было. Думаю, что знаменитые куртизанки прошлого не пожалели бы за мой эликсир никаких денег.
– Дикки, но… как же так? Я мужчина, Бесс – девица, а вы говорите, что ваш препарат подействует на нас одновременно?
Стэнфорд досадливо поморщился:
– Дэниэл, не объяснять же мне вам в подробностях, что такое гипофиз. Я, кстати, сам этого до конца не понимаю. «Стрела» попадёт именно туда, в эту железу, растормозит его. И у вас, и у Элизабет. Только отклик будет разным. Таким, как нужно.
– И как долго продлится этот… отклик?
– Часа три-четыре. А затем всё войдёт в нормальное русло.
– И на это время мы с Бесс в некотором роде сойдём с ума?
– Вот-вот. В некотором роде. Но любовное влечение всегда немного отдаёт умопомешательством, не находите?
Ричард тяжело вздохнул, вспомнив мать, Ральфа, Питера…
– Я благодарен вам, Дик, – чуть смущённо произнёс Каптерблейк. – И всё же… Порой мне кажется, что вы старше меня лет на тридцать. Право, я стал немного бояться вас.
– Ничего, это пройдёт. Желаю вам успеха, с нетерпением буду ждать приглашения на вашу свадьбу. Что до благодарности… Мы ещё вернёмся к этому вопросу, Денни. По крайней мере, вы подробно расскажете мне о том, как подействовала на вас «Стрела». На вас и на Элизабет.
Взгляд, которым Ричард Стэнфорд проводил Дэниэла Каптерблейка, был холодным и пронзительным.
Где-то на самом краю сознания Ричарда Стэнфорда продолжал звучать шуточный с виду вопрос приятеля: «Вы с нечистой силой не в родстве?»
