Глава 18
Вертолет, доставивший Гущина, Седова и Аллу из Чахбеха-ра в Маскат, приземлился на небольшой площадке метрах в ста от летного поля международного аэропорта. После того как все трое вышли и отошли в сторону, вертолет тут же поднялся в воздух и улетел, взяв курс на Чахбехар.
Посмотрев ему вслед, Гущин достал из кармана билеты. Покачал головой:
— До вылета нашего самолета еще три с половиной часа. Ребята, вот что: не обращайте на меня внимания. Два часа ваши, идите куда хотите. Встретимся в зале ожидания ровно через сто двадцать минут, хорошо?
— Хорошо, Виктор Александрович, — сказал Седов. Посмотрев вслед двинувшемуся к аэровокзалу Гущину, взглянул на Аллу. Она улыбалась, но в этой улыбке ему почудилось что-то странное. Спросил:
— Все в порядке?
— Все в порядке.
— Что будем делать?
— Может, посидим в каком-нибудь кафе? Наверняка оно здесь есть.
— Отличная идея. Пойдем?
— Пойдем.
Она взяла сумку, он — сумку и гитару, и они двинулись в сторону аэровокзала. Выйдя на площадь перед вокзалом и увидев открытое кафе, сели за один из столиков. После того как официантка принесла кофе, Седов, чувствуя в поведении Аллы какую-то неловкость, сказал:
— Я ведь говорил тебе, где я живу в Москве?
— Говорил. На Третьей Владимирской улице. — Алла сказала это, изучая содержимое своей чашки. — Только знаешь что, Юра…
— Что? Подняла глаза:
— Я сейчас с вами в Москву не полечу.
— Не полетишь?
— Да. Видишь ли, я хотела бы… Хотела бы с тобой объясниться. Начистоту.
— Ну… хорошо. Я слушаю.
— Насколько я поняла, ты работаешь в какой-то секретной организации. Типа ФСБ или ГРУ.
— Ну… — Помолчал. — Такой вариант возможен.
— Значит, ты там работаешь. И когда я не хотела, чтобы мы с тобой виделись, хотела исчезнуть, чтобы никогда больше не увидеть тебя, я рассуждала правильно.
— Почему правильно?
— Потому что есть причины.
— Какие причины? Какое отношение к нам с тобой может иметь моя работа?
— Видишь ли… — Посмотрела в упор: — Видишь ли, Юра… Я американка.
— Что?
— Я американка. Подданная Соединенных Штатов Америки. И… И… Как тебе все это сказать. Я прекрасно понимала, что этим могу поставить тебя в ложное положение.
Некоторое время он молчал, изучая ее взгляд и ее кривую полуулыбку. Наконец сказал:
— Ты американка?
— Да, американка.
— Что за чушь… Но ты не похожа на американку.
— Почему я должна быть похожа на американку? Я похожа сама на себя. По маме я Позднякова, по отцу — Стюарт. Элен Стюарт. Я родилась в Америке. Отец у меня американец, мама русская, в смысле русская эмигрантка. Просто мама всегда говорила со мной по-русски. И занималась по-русски. И песни пела вместе со мной по-русски. И заставила меня поступить в русскую консерваторию, в Москве. И даже называла меня Алла вместо Элен. Так что я Алла-Элен Стюарт-Позднякова. Хотя по паспорту, американскому паспорту, я Элен Стюарт. Она смотрела на него, улыбаясь. Он покачал головой:
— Ладно. Поскольку ты уже знаешь, что я из секретной службы, я задам тебе несколько секретных вопросов.
— Задавай.
— Ты боялась меня скомпрометировать, я правильно понял?
— Правильно.
— Что, ты уже не боишься меня скомпрометировать?
— Боюсь. Но видишь ли… Видишь ли…
— Что — «видишь ли»?
Посмотрела в упор. Он понял: от ее взгляда у него кружится голова.
— Видишь ли, Юра… Просто я поняла… Поняла, что не могу без тебя.
— Да?
— Да. Особенно после того, что произошло за последние три дня. Точнее, за последние три ночи. У тебя какие-то вопросы?
— Нет… Просто никак не могу поверить, что ты американка.
— Тем не менее я американка.
— Подожди… Но у тебя же есть еще и русский паспорт? Где ты записана, как Алла Позднякова?
— Есть. Его сделал Глеб. Глеб, если его попросить, мог сделать любой паспорт. Даже паспорт острова Фиджи.
— Подожди… Сам-то Глеб — он знал, что ты американка?
— Нет.
— Ты ему не говорила?
— Нет. А зачем? Я просто хотела испытать несколько острых ощущений на исторической родине. И, как ты знаешь, испытала.
— Но Глеб… Тронула его за руку:
— Юра, подожди. Давай не будем больше трогать Глеба. Хорошо?
— Хорошо.
— То, что было с Глебом, — ушло. Покрылось забвением. И больше не повторится. Запомнишь эту мою просьбу?
— Запомню. Слушай — а где ты живешь в Америке?
— Ой… Что это ты вдруг?
— Просто интересно.
— Я живу под Нью-Йорком. В штате Нью-Джерси. Есть там такой городок Дюмон. Настоящее захолустье, зато близко Нью-Йорк. Там у меня квартира. Но иногда я живу у родителей в Вашингтоне.
— Они живут в Вашингтоне? — Да.
— Как зовут твою маму?
— Клавдия. Вообще-то Клавдия Васильевна, но в Америке отчеств не бывает.
— А отца?
— Джеймс. Джеймс Стюарт.
— Чем они занимаются, твои родители?
— Юра… Это настоящий допрос.
— Слушай, если тебе неприятно — не отвечай.
— Я сказала просто так.
— Я тебе могу рассказать все про своих родителей. Мой отец преподает гидравлику в Корабелке, в Петербурге, мама — администратор в доме отдыха. Просто чтоб ты знала.
— Ладно. Папа у меня конгрессмен. Член палаты представителей США. Мама, как и у тебя, домохозяйка.
— Черт… Член палаты представителей США. А я-то, идиот, хотел сделать тебе предложение.
— Предложение?
— Предложение выйти за меня замуж.
— Так делай это предложение. Чего ты медлишь?
— Считай, я его сделал. Ты согласна?
— Конечно, я согласна… Только знаешь, Юра… Знаешь, я давно мечтала об этой минуте… Мечтала, когда первый раз увидела тебя… Потом мечтала на яхте… Потом на крейсере… И знаешь, я верила, что это обязательно будет что-то такое… Такое… Торжественное, необычное…
— Я понял. Но я сейчас не могу предложить тебе ничего торжественного. Я просто торжественно делаю тебе предложение. Вот и все.
— Этого достаточно. — Улыбнулась. — Я сейчас улечу в Нью-Йорк. И вызову тебя, как говорят в России, повесткой по твоему адресу. На Третьей Владимирской улице. Ты прилетишь в Штаты, и мы поженимся. Хорошо?
— Ты еще спрашиваешь… Мне не верится, что я все это слышу.
— Ты это слышишь. Слушай, что, если я позвоню в компанию, которой поручила переправить «Алку» в Петербург, и скажу, чтобы они изменили пункт доставки? И отправили ее в Нью-Йорк, на имя моих родителей? Ты не против?
— Как я могу быть против… Улыбнулась:
— Знаешь, — давай посмотрим, когда ближайший самолет в Нью-Йорк?
— Давай.
Когда они подошли к таблице с расписанием вылетов, он не поверил своим глазам. Самолет в Нью-Йорк вылетал через двадцать пять минут, уже началась посадка.
Он не успел опомниться, как Алла взяла билеты и прошла контроль. Подумал: он даже не успел поцеловать ее. Обернувшись, она махнула ему рукой — и исчезла в проходе к туннелю.
Звук реактивных двигателей «Боинга», к которому за четыре часа лета, с момента, когда они вылетели из Маската, он уже привык, не шел ни в какое сравнение ни с сотрясающим корпус крейсера грохотом главной машины, ни со стуком движка яхты. Эти звуки, и грохот главной машины, и стук движка, постоянно напоминали об опасности, звук же двигателей «Боинга» был звуком комфорта. Комфорта, от которого за последний месяц он напрочь отвык.
Слева от него, у иллюминатора, откинувшись в кресле, дремал Гущин. Полковник в течение всего полета находился в состоянии полусна, а когда выходил из этого состояния, всем видом старался показать, что не видит того, что происходит с Седовым.
Сидя у себя в кабинете, Гущин читал рапорт-докладную, поданную на имя начальника криптографического отдела Главморштаба старшим лейтенантом Лапиком. Эту докладную ему по его запросу только что прислали по факсу.
Напротив сидел вернувшийся из Главморштаба Дерябко. Посмотрев на него, Гущин спросил:
— Проездные документы Лапика видел?
— Видел железнодорожный билет на поезд Тегеран — Москва. С ним все в порядке.
— Насчет проводников, которых он описывает, выяснял?
— Выяснял. Такие проводники есть, именно в этом, двенадцатом вагоне.
Хмыкнув, Гущин продолжил чтение. Дочитав до конца, отложил поместившуюся на нескольких страницах докладную в сторону.
— Хоть убей, не пойму, кто бы это мог быть.
— Вы имеете в виду, кто мог убить Лашкова?
— Повторяю себе, повторяю, повторяю: убил его кто-то свой. Тот, кому Лашков абсолютно доверял. А вдруг его убил совершенно посторонний человек? Вдруг?
— Такого не может быть, Виктор Александрович… И мы будем проверять всех своих.
— Саша… Мы уже всех своих проверили. Всех.
— Проверим снова.
— Но кто же из своих, Саша? Кто?
— У вас нет никаких подозрений?
— Есть. Есть несколько неясных подозрений. Но нет ничего, что свидетельствовало бы, что кто-то из наших людей мог вот так, ни с того ни с сего, прийти вечером в квартиру Лашкова и выстрелить ему в затылок из «Макарова». Ничего, понимаешь?
— Будем проверять по второму кругу.
— Черт… Ну что ты затвердил — «по второму кругу, по второму кругу…». Вообще-то, по идее, Лапик на роль убийцы Лашкова подходит идеально.
— При одном условии: если Лашков был «кротом» и Лапик поддерживал с ним отношения только из-за этого. Никаких других доказательств, что Лапик и Лашков поддерживали дружеские отношения все эти восемь лет, один будучи на флоте, а другой в ГРУ, у нас нет.
— Я почти убежден, что Лашков мог быть «кротом».
— Виктор Александрович… Может, я говорю скучные вещи. Да, и Лашков мог быть «кротом», и Лапик мог быть убийцей Лашкова. Но выяснить это мы уже никогда не сможем.
— Исключая алиби Лапика. Знаешь, что меня особо занимает?
— Что?
— Его байка про личный пистолет системы «Макаров», который у него якобы украли в самолете. Он пишет, что этот пистолет у него украл пилот самолета метеослужбы по имени Эрген. Ты ведь сам видел, что представляет собой Чахбехар. Это крохотный городишко. Думаю, найти в нем Эргена, являющегося пилотом самолета метеослужбы, не так трудно.
— Может быть, при условии, если Лапик назвал реальное имя. Но Лапику ничего не стоило написать в докладной любое имя, от фонаря. Никаких претензий в этом случае ему никто бы предъявить не смог, поскольку он тут же сказал бы, что пилот просто его обманул, назвавшись Эргеном.
— Правильно. И все же надо попробовать. Всю эту белиберду с пистолетом Лапик мог наворотить, чтобы отвести от себя даже тень подозрения. И если такого пистолета у этого Эргена не окажется… И он вообще не будет знать ничего ни о каком Лапике…
— Виктор Александрович… А если он скажет, что ничего не знает, как мы докажем, что он знает?
— Понимаю, Саша, что все мои умозаключения построены на песке. Но мы вынуждены хвататься за соломинку. Вот что — мы с тобой вроде бы сейчас имеем как бы большой блат у иранцев?
— Блат в каком смысле?
— В том, что мы можем позвонить какому-нибудь крупному чину в комиссию, которая сейчас принимает крейсер? И сказать — «так и так, мы сдаем вам крейсер, а вы сделайте ответную услугу. Поговорите с полицией Чахбехара, пусть поможет найти пистолет системы „Макаров“, который украли, у нашего офицера». Если этот Эрген реально существует в природе, пусть проведут у него на квартире обыск. Внезапный обыск. А пбтом обыщут самолет. В конце концов, пусть допросят его.
— Да? — Дерябко помолчал. — Вы так считаете?
— Да, я так считаю. Паламарчук ведь еще на крейсере?
— На крейсере.
— Свяжись с ним, причем немедленно. И объясни ситуацию. Разжуй все, от и до, понял? В докладной Лапика все чисто, нет ни одного уязвимого места. И если вдруг такое место появится, мы с тобой сможем подумать, как его прижать. Ты понял?
— Отлично понял, Виктор Александрович. Иду к себе и немедленно связываюсь с Паламарчуком.
Свернув у знакомого поворота, ведущего к дворцу у берега моря, Рустамбек остановил «Ауди» у ворот. Старший охранник, как всегда, сначала позвонил хозяину и лишь затем, коротко переговорив, нажал кнопку.
После того как ворота раздвинулись и машина Рустамбека на секунду остановилась на площадке у въезда, охранник сказал почтительно:
— С приездом, господин Рустамбек. Хозяин ждет вас. Он на обычном месте.
Проведя машину через розарий и парк к дворцу, Рустамбек вышел. Миновав холл, сразу же направился к аквариуму.
При его появлении Талаяти, сидевший в излюбленном месте у аквариума, покачал над головой поднятой ладонью — что, как знал Рустамбек, было высшим знаком расположения. Рустамбек поклонился:
— Салам алейкум, хозяин.
— Алейкум ассалам, дорогой Рустамбек. Рад вас видеть. Вы единственный, если не считать рыб, кто развеивает мою скуку.
— Думаю, хозяин, я на почетном втором месте. После рыб.
— Ладно, ладно вам, Рустамбек. Садитесь.
Рустамбек сел. Хмыкнув, Талаяти снова повернул шезлонг к аквариуму. Вечерело, и рыбы за стеклом, медленно скользя в слабой подсветке, действительно представляли собой волшебное зрелище.
Зная манеру Талаяти без всякого на то повода прерывать разговор и вести себя так, будто беседы и не было, Рустамбек молчал.
Наконец, не оборачиваясь, Талаяти сказал:
— Рустамбек, я обдумал предложение этого русского.
— Обдумали?
— Да. Как его зовут, я забыл?
— Хозяин, его зовут Владимир Лапик, но это неважно.
— Может быть. Но знаешь, что я подумал?
— Что, хозяин?
— Мне предложения этого русского, именно в той трактовке, в какой я услышал их от тебя, кажутся, скажем так, не пустой игрой слов.
— Рад слышать это, хозяин.
— Да. Поэтому, думаю, ты можешь начинать делать первые шаги.
— Будет исполнено, хозяин.
— Кажется, это ты сказал — миллиард долларов, который мы потеряли, не пропал даром? Мы потеряли вооружение, но приобрели часть русского истеблишмента?
— Уже не помню, хозяин. Не имеет значения, кто это сказал. Но думаю, так оно и есть.
— Я тоже думаю, что это так и есть. Хорошо. Значит, с этим мы решили.
— Да, хозяин, решили.
— Особенно мне понравилась остроумная мысль этого русского насчет Балбоча. Помнишь?
— Прекрасно помню, хозяин.
— Я буду счастлив, если нам удастся провести этого шакала. При этом еще вытянув из него деньги.
— Думаю, вы правы, хозяин.
— Видишь этого ската? Посмотри, посмотри, как он шевелит мантией…
— Потрясающий скат. Настоящее произведение искусства.
— А этот катран? Нет, ты посмотри… В каждом его движении — осмысленность… Ты видишь?
— Конечно. Я бы сравнил его с молнией, в которой воплощена мудрость веков…
— Хорошо сказано, Рустамбек… Ты прав, мудрость веков… Но давай помолчим… Посидим и помолчим…
Рустамбек знал, что именно в этот момент, сейчас, ему нужно сделать два очень важных звонка. Каждый из этих звонков мог стоить сто тысяч долларов. Но, подавив вздох, он откинулся в шезлонге. Самым важным сейчас было не потерять или выиграть двести тысяч долларов, а вспомнить все хвалебные эпитеты, которые он еще не употреблял в отношении рыб.
Сняв трубку зажужжавшего на столе телефона, Гущин сказал:
— Слушаю?
— Виктор Александрович, это я. — Он узнал голос Деряб-ко. — Сильно заняты?
— Смотря с чем звонишь.
— Из Чахбехара только что прибыл Хрулев. И привез пистолет.
— Пистолет? Ты имеешь в виду — пистолет Лапика? — Да.
— Пистолет у тебя?
— У меня. И Хрулев у меня.
— Так заходите оба. Жду.
Дерябко и Хрулев, невысокий брюнет с ровным пробором и плечами атлета, вошли через пять минут. Перебив начавшего было рапортовать о прибытии Хрулева, Гущин сказал:
— Женя, без формальностей. Где пистолет?
— Вот, — Хрулев положил перед Гущиным картонную коробку. Открыв ее, Гущин некоторое время рассматривал лежащий там пистолет системы «Макаров». Спросил:
— Это точно пистолет Лапика?
— Точно. Номера, заводские клейма, металл — все сходится.
— Отпечатки сняли? В смысле, его можно брать?
— Да, все снято, — подтвердил Хрулев. — Можете брать. Взяв пистолет, Гущин около минуты внимательно его осматривал. Положив на стол, спросил:
— Отстреливали?
— Нет еще, Виктор Александрович, — сказал Дерябко. — Когда б мы успели? Он только прибыл. Женя, ты ведь прямо с самолета сюда?
— А куда еще? Я только из-за него сюда и летел.
— Понятно. — Гущин помолчал. — Ладно, рассказывай как вы его нашли? Кто нашел?
— Полиция Чахбехара.
— Очень любезно с ее стороны. Как это случилось?
— Случилось очень просто. Саша позвонил на крейсер, дал накачку. Паламарчук утром поймал главного из иранской комиссии, передал все, что вы сказали. Этот старший, он какой-то член правительства, тут же, при нас, позвонил по телефону в полицию Чахбехара. Так пистолет уже через три часа был у нас.
— Женя, это не разговор — был у нас. Я жду подробного рассказа.
— Пожалуйста, Виктор Александрович. Эрген Хаджаб, пилот самолета метеослужбы, в это время был в воздухе. Полиция, не предупредив никого, вошла в его квартиру и произвела обыск. Пистолет нашли сразу, он, завернутый в тряпку, лежал в шкафу, в белье, между простынями.
— Заряженный?
— Нет, не заряженный. Этот Эрген, которого в тот же день допросили, клялся-божился, что из него не стрелял.
— Чем он объяснил, что пистолет у него?
— Первые его показания были, что якобы этот пистолет он нашел в порту. Потом, когда на него надавили, изменил показания и сказал, что якобы русский, которого он в самом деле в тот день довез до Тегерана, ему этот пистолет подарил.
— Он дал описание этого русского? Пассажира, которого он вез?
— Дал. Это один к одному описание Лапика. Помолчав, Гущин кивнул:
— Ну что, пойдем отстреливать? Варфоломеев у себя?
— У себя, куда ему деться, — сказал Дерябко. — Я на всякий случай ему позвоню?
— Позвони.
Сняв трубку и набрав номер, Дерябко сказал:
— Константиныч? Если мы сейчас с главным подойдем к тебе один пистолет отстрелять, сделаешь? Лады. Да, еще, Константиныч, у тебя должна быть трассология по пуле, которой был убит Дашков, я не ошибся? Ага. Порядок, мы сейчас будем.
Варфоломеев, старший научный сотрудник трассологичес-кой лаборатории, щуплый человек в белом халате, с пушком волос на голове, долго рассматривал пистолет. Посмотрел на Гущина:
— Виктор Александрович, произвести полный анализ? Или вас интересуют только пули?
— Только пули. Точнее, одна пуля — та, которой был убит Дашков. Я хочу знать, из какого пистолета она была выпущена.
— У вас есть подозрение, что пуля, убившая Дашкова, была выпущена из этого пистолета?
— Вы правы, есть.
— Хорошо. Сейчас я отстреляю этот пистолет. Затем соберу отстрелянные пули — и сравню с той.
— Как долго вы будете все это делать?
— Не очень долго. Отстрелять — секунды. Сравнить пули — от тридцати до сорока минут. Подождете?
— Да, подождем. Мы посмотрим, как вы отстреливаете?
— Да, пожалуйста.
Взяв с полки новую обойму, Дашков неуловимым движением заправил ее в пистолет. Встал, подошел к расположенному в углу лаборатории небольшому тиру. Нажал кнопку, подождал, пока поворотный механизм расположит фронтом к нему пробную мишень — вставленную в специальные щупы толстую плиту штукатурки. Штукатурку Варфоломеев выбрал, потому что пуля, убившая Дашкова, была извлечена из оштукатуренной стены кухни, в которой был найден убитый.
Надев наушники, Варфоломеев взял пистолет двумя руками, прицелился и выпустил вразброс по цели всю обойму.
Сняв наушники и положив пистолет на стенд, взял специальную металлическую плошку, щипцы с резиновыми прокладками и начал по очереди доставать из штукатурки пули, складывая их в плошку. Вернувшись к столу, взялся за работу.
Сев на стулья, Гущин, Дерябко и Хрулев молча наблюдали, как Варфоломеев по очереди сравнивает пулю, убившую Дашкова, с каждой из пуль, которые были только что выпущены из ствола принесенного пистолета.
Закончив работу, выключил яркую лампу на столе. Достал платок, протер глаза. Посмотрел на Гущина:
— Виктор Александрович, ответ отрицательный.
— Отрицательный?
— Да. Пулю, которой был убит Дашков, выпустили из другого пистолета. Не из этого.
— Ясно, — Гущин встал. — Спасибо, Савелий Константинович.
— Не за что. Это моя работа. Выйдя из лаборатории, Гущин сказал:
— Полный провал. Надеюсь, вы понимаете, что я решил отстрелять этот пистолет просто от отчаяния?
Ответом ему было молчание. Двинувшись вместе с Дерябко и Хрулевым к кабинету, Гущин добавил:
— Ведь если пистолет Лапика все это время был в Чахбеха-ре, из него никак не могли убить Дашкова.
— Виктор Александрович, мы все понимаем, — сказал Дерябко. — Я бы сам тоже отстрелял этот пистолет.
— Но сдаваться я не хочу. Вот что, ребята: отправляйтесь-ка вы в Шереметьево.
— В Шереметьево? — переспросил Дерябко.
— Да. По версии Лапика, он приехал в Москву на поезде, через двое суток после убийства Дашкова. Но чисто теоретически он вполне мог попасть в Москву намного раньше, прилетев самолетом. А билеты на поезд Тегеран — Москва приобрести у проводников.
— Но Виктор Александрович, мы же Шереметьево проверили, — сказал Дерябко. — В списках пассажиров самолета Тегаран — Москва фамилии Лапика нет.
— Все правильно, фамилии нет. И все же проведите проверку.
— Какую?
— Такую: возьмите фото Лапика и обойдите с нею всех таксистов, а если можно, и частников, работавших в аэропорту Шереметьево в тот день. Попробуйте узнать, не садился ли этот человек в тот день в их машину. Дерябко покачал головой:
— Виктор Александрович, боюсь, это глухой номер. Там же таксистская мафия. Они в жизни не будут ничего говорить ни о каком пассажире, не посовещавшись предварительно со своим паханом.
— Все правильно. Не спорю, работа тяжелая. Но чем черт не шутит. Попробуйте. Может, найдете какие-то пути, чтобы воздействовать на этого самого пахана. Или придумаете еще какой-то трюк. На выдумки вы горазды, я знаю.
— Хорошо, Виктор Александрович. Сделаем все, что сможем.
— Вот и отлично.
Глядя на летящее навстречу Ленинградское шоссе, Хрулев подумал: неужели повезло? За последние два дня, с момента, когда он начал исправно выполнять обязанности официанта в ресторане аэровокзала, он успел переговорить больше чем с двадцатью таксистами. При этом он строго руководствовался заранее подготовленным списком. Беседы он вел лишь с теми, кто мог находиться на стоянке в Шереметьево в момент предполагаемого прилета самолета Тегеран — Москва с Лапиком на борту.
Однако пока, до этой поездки, все его усилия пропадали впустую. Его точно рассчитанные приколы и подначки ни к чему не приводили, никто из таксистов не узнавал Лапика на фотографии. И вот — что-то забрезжило.
Покосился на табличку с именем таксиста. Балмаков Вадим Сергеевич. Судя по лицу и по повадкам — мужик опытный.
Сейчас Балмаков с явным интересом рассматривал фотографию, представляющую собой чудо компьютерного монтажа — улыбающийся Хрулев, сидя за уставленным яствами столом, обнимает за плечи строго смотрящего перед собой Лапика.
Вернув фото Хрулеву, Балмаков спросил:
— Где это вы с ним?
— На дне рождения у одной… У одной общей знакомой.
— Ты сам-то давно у нас в кабаке пилишь?
— Да уж порядком. С год примерно.
— Да? — Балмаков посмотрел на него. — Я тебя только один раз видел.
— Еще увидишь, не волнуйся.
— Это уж точно. — Балмаков протянул ему пачку «Мальборо»: — Сунь сигарету в зубы, будь друг.
После того как Хрулев вставил ему в зубы сигарету, Балмаков, прикурив и затянувшись, сказал:
— Возил я твоего дружка.
— Что, серьезно?
— Серьезно. Неделю примерно назад.
— Да не может быть.
— Может. Я почему запомнил — я его минут двадцать, а то и все полчаса прождал в одном месте. Ну, все, думаю, наколол меня мужик. Решил отделаться задатком.
— И где ж ты его прождал, интересно?
— Где? Подожди, дай вспомнить… В Строгино. Да, точно, в Строгино.
В десятку, подумал Хрулев. Квартира Лапика находится в Строгино.
— Интересно… Наверное, к бабе какой-то поехал. Я слышал, у него баба есть в Строгино.
— Может быть. Хотя чего ему у бабы делать двадцать минут? Раздеться за такое время не успеешь.
— Это верно. А потом, когда он вышел, куда поехали?
— Потом я его к «Соколу» отвез. К метро. Он расплатился и ушел в метро.
Опять точно в десятку. Квартира Лашкова находится недалеко от метро «Сокол».
— Черт… Где ж я теперь его буду искать… — Хрулев вздохнул. — Конечно, он в кабак ко мне припрется рано или поздно, деться ему некуда. Слушай, я кину тебе двадцатку лишнюю — подвези меня к этому месту?
— К какому?
— Ну, в Строгино? Где ты его прождал? Балмаков хохотнул:
— Ну, ты даешь… Думаешь, я помню, куда я его подвозил?
— А не вспомнишь — пускай. Просто там у меня одна телка живет. Понял? Хочу проверить, может, он к ней хотел тогда нырнуть. А?
— Ладно, мне что. Поехали, посмотришь.
В Строгино, попетляв, Балмаков в конце концов остановил такси у шестнадцатиэтажной башни. Усмехнулся:
— Смотри. За точность не ручаюсь, но где-то здесь. Здесь она живет, твоя телка?
— Почти. Через два дома, вон в той башне.
— Вот видишь. Значит, память у меня еще есть.
Память у Балмакова была отличной — он остановил такси точно у дома, в котором жил Лапик.
Войдя в знакомую квартиру, Лапик увидел на этот раз лишь Тофика. Тот смотрел на него, улыбаясь.
— Проходите, Владимир. Проходите, проходите, гостем будете. Рад вас видеть. У меня вы самый желанный гость. — После того, как они сели в кресла в гостиной, спросил: — Хотите что-то выпить? Чай, кофе?
— Нет, спасибо. Я ненадолго.
— Я только что разговаривал с господином Рустамбеком. Он просил передать вам привет от него лично.
— Очень рад, — Лапик помедлил. — Тофик, у меня к вам есть одна просьба. Так сказать, деликатного характера.
— Слушаю вас, Владимир.
— Вы очень много сделали по обеспечению моего алиби. И все же в нем осталось одно уязвимое место.
— Какое?
— Ну… Раньше я вам о нем не говорил, оно мне казалось незначительным. Но сейчас… Сейчас я думаю, это уязвимое место может причинить нам немало неприятностей.
— Что за уязвимое место?
— Когда я прилетел в Москву из Тегерана на самолете, искать частную машину у меня не было времени. Я сел в такси. Конечно, это была ошибка. Но в тот момент многое решали минуты. Короче говоря, таксист, который повез меня в Москву, является нежелательным свидетелем. Боюсь, в самое ближайшее время ГРУ до него доберется.
— Вы можете описать, как он выглядит?
— Не только могу описать, но и знаю его фамилию, имя и отчество, а также номер машины.
— Как его зовут?
— Его зовут Балмаков Вадим Сергеевич.
— Подождите… — Достав ручку, Тофик записал фамилию, имя, отчество и номер машины. — Владимир, считайте, этого человека нет. Можете быть уверены, уязвимое место исчезло.
Помолчав, Лапик сказал:
— Хорошо. Но когда это уязвимое место исчезнет реально, вы мне сообщите?
— Безусловно.
Рабочий день давно кончился, за окнами кабинета было темно, край стола был завален бумагами — секретарша, которую Гущин отпустил раньше, так и не успела их убрать.
Он редко собирал людей в такой поздний час. Но сейчас, как он сам привык говорить, пахло жареным. Причем пахло всерьез.
В дверь постучали, он сказал:
— Да, входите…
В кабинет вошли Дерябко, Паламарчук и Хрулев. Это были его лучшие люди, каждому из них он мог бы доверить любое задание. Все они, плюс еще двое, Карпин и Савельев, а также специально направленная им в помощь группа техников, занимались сейчас только аэропортом Шереметьево
О том, что в Балмакова стреляли, Дерябко сообщил ему по телефону еще утром. Однако уверенности в том, что стреляли именно по Балмакову, у Гущина до последнего момента не было.
По словам Дерябко, утром, когда они в оперативной машине ехали за Балмаковым, по такси были выпущены три пули. Одна попала в радиатор машины, идущей следом за такси, две ушли в землю. На то, чтобы найти все эти три пули, а также на поиски специально оборудованной засидки на дереве, с которого стрелял снайпер, ушел целый день.
Гущин оглядел вошедших. Усевшись на стулья, все трое смотрели на него, ожидая, что он им скажет.
Первое, что он спросил, было:
— Когда Балмаков сменится?
— Виктор Александрович, Балмакову осталось дежурить до девяти утра, — сказал Дерябко.
— Он сейчас под присмотром?
— Сейчас его в каждой ездке сопровождает машина с Кар-пиным и Савельевым.
— Где пули?
Достав из кармана холщовый мешочек, Дерябко вынул оттуда и разложил перед Гущиным на столе три пули. Одна из пуль была сильно деформирована, на двух других если и можно было разглядеть следы, то лишь с большим усилием.
— Вот, расплющенная пуля застряла в радиаторе «Волги». Эта «Волга» шла слева от нас, сразу за такси, которое вел Бал-маков. Две другие пули ушли в землю на обочине.
— Где все это произошло?
— На седьмом километре после выезда на Ленинградское шоссе в сторону Москвы.
— Может, стреляли в «Волгу»?
— Вряд ли, Виктор Александрович. Мы тщательно проверили и эту машину, и ее владельца. Никаких связей с криминальными структурами ни за машиной, ни за ее владельцем не наблюдалось. В «Волге» ехал сам владелец, Кузин Алексей Павлович, график-компьютерщик Главного архитектурного управления Москвы, никогда не попадавший в поле зрения правоохранительных органов. В машине с ним ехали жена, дочка и теща, которых он встретил в аэропорту после рейса и отвозил домой. «Волга» старая, Кузин приобрел ее после того, как она отъездила больше ста тысяч километров. Угонять такую машину и вообще связываться с ней никто не будет. И стрелять из снайперской засидки по человеку вроде Кузина тоже никто не будет.
— Расскажите про засидку.
— Собственно, мы из-за этой засидки так долго и провозились. Засидка была устроена на дереве, на старом ветвистом дубе. Несколько досок, прибитых на высоте десять с небольшим метров. Так, что их снизу и не разглядишь. Еле нашли.
— Следы какие-нибудь на засидке есть?
— Никаких. Ни окурков, ни следов пепла, ничего. Голые доски. И внизу, под деревом, ничего нет. Человек был опытным.
— Почему же все-таки этот опытный человек промазал?
— Виктор Александрович, знаете — мы посидели на этой засидке, понаблюдали. Там идет сплошной поток машин, причем в основном такси. Сориентироваться, в какое именно из этих такси надо стрелять, не так просто. Чтобы снайпер, даже опытный, мог поймать на мушку какого-то водителя, надо или как-то отметить это такси, или поставить на него радиодатчик. Этого сделано не было.
— Вы проверяли такси Балмакова?
— Проверяли радиодетектором. Радиодатчика на такси нет. Гущин оглядел собравшихся.
— Есть мысли?
В кабинете наступила тишина.
— Понятно. Значит, мыслей нет. Паламарчук протянул нехотя:
— Виктор Александрович, ясно одно — Балмакова они так не оставят.
— Понятно, что так не оставят. И что?
— То, что его нужно как-то спасать прежде всего. Труп — плохой свидетель.
— Причем спасать до конца смены, — добавил Хрулев. — После конца смены это будет в десять раз трудней.
— Глубокая мысль… — процедил Гущин.
— Виктор Александрович, думаю, с Балмаковым надо попытаться как-то поговорить, — сказал Дерябко. — Еще до конца смены. Сесть в машину, представившись пассажиром. И в дороге поговорить. Объяснить, что он важный свидетель и что его жизни в связи с этим угрожает опасность. И в конце концов убедить, что у него нет другого выхода, кроме как сотрудничать с нами.
— Мысль верная, Саша. Но сделать это нужно деликатно.
— Я разве говорю, что неделикатно?
— Учтем еще одно — при этом нельзя ни на секунду забывать, что машину в любой момент такого разговора могут обстрелять.
— Это тоже, — согласился Дерябко. — Сюда нужен… Ну, короче, мы все понимаем, кто сюда нужен.
— Кто-то из вас может сесть в машину как пассажир? И поговорить с Балмаковым?
Дерябко некоторое время будто что-то просчитывал про себя. Наконец сказал:
— В принципе поговорить мы можем все трое. Но меня и Паламарчука Балмаков знает, мы ведь там много терлись как носильщики. Хрулева он тоже знает, да и все в Шереметьеве его теперь знают как официанта. Причем главное не в Балма-кове, а в тех, кто хочет его убрать. Они ведь не дураки. И наверняка тоже давно уже трутся в Шереметьеве. И если увидят, что в машину Балмакова садится кто-то из нас, могут просечь.
— Ты хочешь сказать — сюда хорошо бы свежего человека?
— Именно. Про которого в Шереметьеве никто ни слухом ни духом.
— Кого?
— Виктор Александрович… — Дерябко посмотрел в потолок. — Думаю, если поскрести, мы сможем все-таки найти в управлении свежего человека.
— Это должен быть не просто свежий человек. Это должен быть человек, на которого и я, и каждый из вас может полностью положиться. Полностью, вы понимаете?
Ему никто не ответил.
— Саша, у тебя есть такой человек?
— Ну… В идеале, если бы я выбирал, я назвал бы только одного человека: Юру Седова.
* * *
Без десяти семь утра Седов уже стоял возле входа в ресторан аэровокзала.
Минут через десять из дверей ресторана вышел официант с салфеткой на плече. Он не сразу сообразил, что это Хрулев.
— Юра, привет.
— Черт… Ты меня напугал.
— Это я нарочно, чтобы ты в дальнейшем не боялся. Как долетел?
— Отлично. Что я должен делать?
— Сначала пойдем ко мне в подсобку. Гущин велел обрядить тебя в кевларовый жилет.
— Во дела. Сразу в кевларовый жилет.
— Ладно ворчать, пошли.
В подсобке ресторана, где рядом со шкафчиками для одежды висели колбасные круги и копченая севрюга, Хрулев достал из своего шкафчика сумку, а из нее — пуленепробиваемый жилет. Подождав, пока Седов наденет жилет под одежду, протянул кейс: .
— Здесь автомат с двойным боекомплектом. И вот, — протянул пистолет системы «Макаров». — Можешь сунуть за пояс.
Взяв кейс и спрятав пистолет, Седов поинтересовался:
— Что нужно делать? Стрелять?
— Подожди со стрельбой, может, вообще все обойдется. Просто Гущин приказал тебя подстраховать. — Протянул карманную рацию: — Держи. Если в самом деле придется жарко — вызовешь подмогу. Спрячь, мы пойдем в зал ожидания.
Выйдя из ресторана, они сели в кресла в пустом зале ожидания. Поиграв салфеткой, Хрулев сказал:
— Здесь, в Шереметьеве, объявился важный свидетель по делу об убийстве Лашкова.
— Важный свидетель по делу об убийстве Лашкова?
— Да. Некто Балмаков, водитель такси. Александрыч ведь с самого начала был уверен, что Лашкова убил капитан третьего ранга Лапик. Помнишь?
— Отлично помню.
— Но у Лапика было железное алиби, подтвержденное документами, проездными билетами, подробными объяснениями, вещественными доказательствами и так далее. В соответствии с этим алиби в Москве Лапик появился примерно через сорок два часа после того, как Лашков был убит. Александрыч в эту версию на дух не верил и послал нас с Сашей Дерябко сюда, в Шереметьево. Ну и мы накопали. Нашли свидетеля, водителя такси Балмакова, который рассказал, что взял Лапика в свою машину не в официально указанный Лапиком день, а накануне. Сразу после посадки здесь самолета Тегеран — Москва. И повез его по очень интересному маршруту — сначала к дому Лапика, где тот провел двадцать минут, а затем к метро «Сокол», совсем неподалеку от места, где жил Лашков.
— Слушай… Но это же все меняет.
— Вот именно. Поэтому сейчас ты должен сесть в машину этого свидетеля, попросить его отвезти тебя в Москву и в дороге разбиться в лепешку, но убедить его подтвердить свои показания во время суда над Лапиком. Это идея Александрыча. Он убежден, что с этой задачей сможешь справиться только ты. Учти, у тебя мало времени.
— Сколько?
— Таксисты здесь дежурят по сменам. Сейчас 7.30, смена Балмакова кончается в девять утра. Примерно час назад он взял седоков и повез их в Москву. Он вот-вот должен вернуться, чтобы взять новых седоков. Последних, потому что его смена кончается. Этим последним седоком должен быть ты. Только ты, и никто другой. Я потерся уже здесь официантом и могу объяснить некоторые детали, хотя принцип ты знаешь и без меня. Все перевозки на такси и частных машинах здесь держит под полным контролем некто Кусень, авторитет и вор в законе. Работать разрешается только своим, чужих не подпускают на пушечный выстрел. Тут у них много своих правил, но одно, самое важное — за связь с органами правопорядка убивают без предупреждения. Естественно, без разрешения Кусеня ни один водитель такси никаких свидетельских показаний против кого бы то ни было давать не будет. Еще одно: вчера, во время первой ездки после заступления на смену, машина Балмакова была обстреляна.
— Кем?
— Снайпером, сидевшим на дереве. В машину Балмакова пуля не попала, а попала в частную «Волгу», которая шла за ним. Случилось это на седьмом километре после выезда на Ленинградку. За этой «Волгой» ехали наши ребята, они видели, как пуля стукнулась в радиатор. Еще две пули ушли в землю. Ребята потом вернулись и нашли место, где сидел снайпер. Сидел он на дереве, на хорошо оборудованной засидке.
— Следы?
— Никаких следов. Сейчас, когда ты сядешь к Балмакову, ребята будут вас вести, запомни, у них синяя «Жигули»-«де-сятка». Рация у тебя пусть будет включена, если они увидят какую-то опасность, просигналят, рация запищит. Но… сам понимаешь.
— Понимаю. Фото Балмакова есть?
— Есть, — Хрулев достал из внутреннего кармана и протянул пачку фотографий: — Посмотри.
Седов просмотрел фото, сделанные скрытой камерой: Бал-маков в машине, Балмаков помогает седоку достать багаж, Балмаков сидит за столиком в ресторане. Вернул пачку:
— Все понятно.
Спрятав фотографии, Хрулев встал:
— Ладно, пойдем. Нехорошо будет, если мы его упустим.
Такси Балмакова подъехало к стоянке у аэропорта через двадцать минут. После того как Балмаков высадил пассажиров, машина продолжала стоять у тротуара. Подойдя, Седов спросил:
— Друг, до Москвы добросишь? Балмаков внимательно осмотрел Седова.
— До Москвы? Вообще-то у нас есть стоянка.
— До стоянки далеко идти. А мне нужно срочно.
— Всем нужно срочно. Цену знаешь?
— Знаю. Цена меня не волнует. Поколебавшись, Балмаков бросил:
— Ладно, садись. Мне все равно уезжать. — После того, как Седов сел, предостерег: — Учти, до Москвы будет сто пятьдесят.
— Знаю.
Включив счетчик, Балмаков развернул машину в сторону Москвы. Спросил:
— Куда в Москве?
— Фрунзенская набережная.
— Понял. — Балмаков дал было газ, но тут же притормозил. Впереди, подняв руку, стоял смуглый парень в спортивном костюме; перед собой он держал нечто похожее на хорошо упакованный стол. Плотная вощеная бумага, укрывавшая большой прямоугольник, была фирменной, с красными и синими надписями.
Остановив машину, Балмаков пригнулся к окну:
— Хасан, ты что?
— Вадик, подбрось стол до Москвы. В шашлычную «Риони». Надо — кровь из носу, ребята ждут. Сразу отстегиваю стольник. А?
— Я пожалуйста, только у меня клиент. — Балмаков посмотрел на Седова. — Слушай, ты не против? Я этот стол на крышу пристегну, ты его даже не увидишь. А?
— Я не против, пожалуйста.
— Тогда подожди минут пять, я прилажу.
Балмаков вышел. Пока они с Хасаном прикручивали веревками стол к закрепленной на крыше раме-багажнику, Седов подумал: разыскать машину с таким опознавательным знаком на крыше в общем потоке машин, среди которых половина — одинаково безликие такси, на порядок легче. А значит, на порядок легче, заметив такую машину на шоссе, приблизиться к ней на другой машине. И в упор расстрелять водителя.
Покончив наконец со столом, Балмаков сел за руль. Захлопнув дверь, дал газ.
— Ладно, парень. На Фрунзенскую подброшу тебя мигом.
Пока они подъезжали к магистральной трассе, Седов хорошо видел в зеркале идущую в двух машинах за ними синюю «Жигули»-«десятку». Дождавшись, пока они свернут на Ленинградское шоссе, сказал:
— Вадим Сергеевич, у меня к вам есть серьезный разговор. Покосившись в его сторону, Балмаков покачал головой:
— Надо же как… Обращение какое… Вадим Сергеевич…
— Обычное обращение.
— Чудно говоришь, парень… Серьезный разговор, значит?
— Да, серьезный. Очень серьезный.
— Постой… — Балмаков бросил на него быстрый взгляд. — Никак ты из ментов?
— Нет, я не милиционер. Я работаю в Главном разведывательном управлении армии.
— В разведывательном управлении? — Балмаков хохотнул. — Ну дела. Парень, я простой таксист. К армии никакого отношения не имею. Зачем я вам нужен?
— Вы нам очень нужны. Поскольку вы являетесь важным свидетелем.
— Я — важным свидетелем? — Да.
— Интересно. Чего же это я такого увидел, что стал важным свидетелем?
— В разговоре с нашим сотрудником вы сказали, что подвозили в Москву одного человека. Вот этого. — Протянул служебное фото Лапика. После того, как Балмаков, взяв фото, стал его рассматривать, спросил: — Вы подвозили этого человека?
— Ну, дела… — Балмаков вернул фото. — Парень, не знаю, как тебя… Из какого ты там управления… Выходит, вы ко мне подсадных подсаживаете? Халдей из ресторана, этот Коля, на вас, выходит, работает?
— Вадим Сергеевич, вы зря ведете разговор в таком тоне. Мы ведь с вами не враги. Относимся к вам в высшей степени дружески. И хотим, чтобы вы к нам относились так же. Да, с вами разговаривал наш сотрудник, помогающий Главному разведывательному управлению Вооруженных Сил. Не забывайте, работая на ГРУ, этот человек защищал интересы российской армии, авиации и флота. Или вы считаете, это плохо?
— Да нет, я не считаю, что это плохо. Но просто… — Балмаков прищурил один глаз. — Просто я оказываюсь завязанным в какое-то дело… А мне на моей работе любые такие дела, если честно, на фиг не нужны… Я работу терять не хочу…
— Вадим Сергеевич… Дело ведь очень простое: вы на самом деле подвозили этого человека. Так?
— Ну, подвозил.
— Так зачем вам отказываться от этого? От вас нужно только одно: когда вас вызовут повесткой в суд в качестве свидетеля, прийти туда и подтвердить, что в тот самый день вы действительно этого человека подвозили. Только и всего.
— Ну дела… — Балмаков поерошил волосы, — Так и вызывали бы меня повесткой. А не сажали бы в машину, скажем, вас. Зачем вы ко мне сели? Вы ж сами говорите, дело простое. Пришла повестка, я явился, подтвердил. Все дела. Так нет — сажают подсадного, начинают убеждать. Зачем?
— По очень простой причине: мы опасаемся за вашу жизнь.
— За мою жизнь? Ну и ну. С чего это вы опасаетесь за мою жизнь?
— Опасаемся, потому что есть опасения.
— Какие еще опасения?
— Вы знаете, что вчера утром на вас было совершено покушение?
— На меня? Покушение?
— Да, на вас. Когда вчера утром вы повезли первых пассажиров в Москву, по вашей машине на седьмом километре после выхода на трассу снайпером были выпущены как минимум три пули. Одна из этих пуль попала в радиатор идущей за вами «Волги», две ушли в землю.
Балмаков надолго замолчал, разглядывая дорогу. Наконец выдавил:
— Черт… На седьмом километре… Ну дела… Я ведь помню, я слышал звуки… То ли шины у кого-то лопаются, то ли еще чтотто… Значит, это…
— Это снайпер стрелял по вашей машине. Но промахнулся.
— Черт… — Балмаков снова надолго замолчал. — Но зачем он стрелял? Кому я нужен?
— Наоборот, кому вы не нужны. Вы свидетель, который может кому-то очень сильно помешать. От вас хотят избавиться.
Из кармана, где лежала рация, раздался писк. Седов посмотрел в правое зеркало: синюю «Жигули»-«десятку» отделяли от них сейчас уже четыре машины. С этой стороны, где тянулись дома какого-то поселка, он пока ничего подозрительного не замечал. Но, обернувшись налево, тут же автоматически выхватил пистолет. Схватив Балмакова за плечо, крикнул:
— Голову! Нагните голову! Балмаков попытался вырваться.
— Какую голову?
Балмаков не видел, что за две машины от них, набирая скорость, прямо по разделительной полосе к ним быстро приближается серый джип «Чероки». Джип был набит людьми.
— Такую, черт вас возьми! — С силой пригнув Балмакова к сиденью, Седов пригнулся сам. В ту же секунду затрещали автоматные очереди, он почувствовал, как несколько пуль скользнули по жилету. Дернувшись под его рукой, Балмаков вскрикнул — и обмяк.
Не поднимая головы, Седов протянул руку, резко повернул руль вправо, а другой рукой, сбив ногу Балмакова с педали газа, нажал на тормоз. Почувствовал, как машина, идущая сзади, врезалась в их бампер. Затем такси, пройдя боком по инерции, съехало в кювет и остановилось.
Сзади на шоссе отчаянно сигналили гудки, слышался треск, глухие удары сталкивающихся машин.
Балмаков, лежа на сиденье, тихо постанывал. Рация в кармане отчаянно вызывала Седова на связь, но он, не обращая на нее внимания, пригнулся к водителю:
— Как вы?
— Меня ранило…
— Куда?
— Сюда… — Повернувшись к нему, Балмаков сморщился от боли. — В левую руку…
— Идти можете?
— Вроде могу…
— Давайте быстро выбираться. Вылезайте сюда, в мою сторону. — Открыв дверь, помог Балмакову выбраться, вывалился вместе с кейсом сам. — Соберите все силы, нам нужно скорей уходить.
— Куда? — Балмаков сидел, зажимая рукой рану.
— Куда угодно. Вот за этот дом. Давайте бегом. Забежав вместе с Балмаковым за угол дома, помог ему сесть на землю. Здесь стояла ржавая металлическая бочка, и он, прислонив к ней Балмакова, осмотрел рану. Она была неопасной, пуля пробила мякоть плеча на левой руке. Перетянув руку выше раны платком, вытащил продолжавшую вызывать его рацию:
— На связи.
— Куда вы пропали? Что у вас?
— Машина в кювете, мы вышли из нее, сидим за углом дома. Водитель легко ранен, я в порядке. Где джип?
— Уехал вперед, мы потеряли его из вида. Мы попали в затор. Ждите, мы сейчас подойдем. Какой у вас дом?
— Номер дома сорок семь, дом одноэтажный, деревянный, с кирпичным фундаментом, выкрашен в темно-зеленую краску, окна и рамы — в белую.
— Хорошо, сейчас будем.
Оставив Балмакова, придвинулся к задней стене дома. Выглянул — и увидел джип «Чероки».
Машина медленно передвигалась по расположенному за домами полю. Из окон машины выглядывали стволы автоматов. Как ему показалось, люди, державшие автоматы, были кавказцами. От угла дома, за которым они сидели, до машины было примерно семьдесят метров.
Отодвинувшись, открыл кейс. Достал автомат, вставил кассету. Хотел было снова выглянуть, как вдруг, совсем рядом, услышал голос:
— Братва, вот они, я их вижу! Давай сюда! Я их держу! Голос раздавался из-за небольшого деревянного строения в задней части двора, стоявшего метрах в тридцати в стороне. После призыва два человека с автоматами в руках, выскочив из джипа, побежали к этому строению. Решив пока не стрелять, обернулся к Балмакову:
— Спрячьтесь за бочку! Да спрячьтесь же, черт вас возьми! Дождавшись, пока Балмаков скроется за бочкой, лег, взяв автомат на изготовку. Почти тут же из-за строения, стреляя в его сторону, выскочили нападавшие. Их было трое, двое бежали справа, один слева.
Все трое были кавказцами. Они явно хотели взять его нахрапом, но он уже успел хорошо подготовиться к атаке и продумать действия. Как только они выскочили, он, несколько раз перекатившись через спину, ударил по ним короткими прицельными очередями. Двое упали сразу, третий, уже раненный, пробежав несколько шагов, ткнулся головой в землю рядом с ним.
Тут же услышал над собой голос:
— Юра, гы как?
Обернулся — Дерябко. Рядом еще двое, у всех троих автоматы.
— Все в порядке. Прикройте водителя, он у бочки.
Один из нападавших, тот, что почти добежал до него, зашевелился. Прохрипел в землю:
— Братва, уходите… Менты… Братва, уходите… — Прохрипев еще что-то, затих.
О том, что нужно уходить, в джипе «Чероки» давно поняли. Машина на полной скорости мчалась по полю в сторону шоссе.
Дерябко, присев над переставшим хрипеть кавказцем, потрогал пульс на шее. Посмотрев на Седова, покачал головой: кончено.
Подойдя к Балмакову, Седов помог ему подняться. Балмаков затряс головой:
— Черт… Гады, беспределыцики… Что ж они делают?
— Они хотят вас убить, только и всего. И будут добиваться этого всеми силами. У вас большая семья?
— Семья? Трое. Жена и двое детей.
— Где вы живете?
— У Белорусского вокзала.
— Сейчас мы поставим у вашего дома охрану. Потом подумаем о том, куда вас с семьей перевести. А пока, может быть, заедем к нам в ГРУ? Для вас сейчас это самое безопасное место.
Покосившись на раненое плечо, Балмаков кивнул:
— Ладно. Везите меня в ваше ГРУ. Все равно деться некуда.
Седов пил кофе в буфете отдела, когда туда вошел Гущин. Сев к нему, тронул за руку:
— Юра, спасибо.
— Да ладно, Виктор Александрович. Я ничего такого не сделал.
— Вот за это и спасибо.
— Что Балмаков?
— Все в порядке. Балмаков полностью повторил свои показания, мы их с его согласия записали на видеопленку. У дома Балмакова поставлена охрана, я лично займусь тем, чтобы он смог как можно скорее обменять свою квартиру на другую. Таксистом в Шереметьево ему теперь, после трех трупов, возвращаться нельзя, он это прекрасно понимает. Попробуем устроить его на какую-то приличную работу. Главное, у нас есть железный свидетель.
— Свидетель, который может в любой момент отказаться от своих показаний.
— Правильно. Но с этим мы ничего уже не можем поделать. Однако я считаю, Балмаков подтвердит свои показания. Понимаешь, почему?
— Потому что должен знать, что, если мы не возьмем его под свою защиту, его уберут в любом случае.
— Правильно. И должен понимать, что единственная надежда на спасение для него — мы. А это значит, что мы можем сосредоточиться на центральной фигуре во всей истории с крейсером, Лапике.
— Вы считаете Лапика центральной фигурой?
— Конечно. Это талантливый мерзавец. Он изначально организовал комбинацию с продажей крейсера и его начинки. Он продумал способы, как по очереди убрать руками Кулиги-на сначала Жебрикова, а потом Чемиренко и Аню Селихову. Он, когда комбинация с «Хаджибеем» лопнула, смог вытащить за уши всех, кто завяз в этом болоте. И, наконец, он, чтобы наглухо скрыть все следы, вернувшись в Москву, убил Дашкова — «крота», выдававшего ему все наши секреты. Хочешь знать мое мнение? То, в чем я твердо уверен?
— Хочу.
— Семья Петраковых и связанные с ними люди пока от наказания ушли. Но рано или поздно они ответят за все.
