Глава 13
С одним из спецназовцев, дежуривших у трапа, Димой, он летал на задание, второго, Костю, тоже знал. Дима при его виде хохотнул:
— Юр, ну ты даешь! Ты чего?
— А что?
— Ты чего так рано?
— Да все с яхтой… — Махнул рукой. — Глеб и Алла завелись, торчат в ангаре… Пришел их сменить. Много народу на крейсере?
— Никого нет. Только вахтенные.
— Ладно. Пойду горбатиться.
— Давай. Вольному воля.
Двинувшись по палубе к ангару, подумал: а ведь сейчас самое время для работы, которую он должен сделать прежде всего. Крейсер почти пустой, а те, кто на вахте, думают сейчас только о том, как бы скорей сойти на берег.
В дверях ангара на ящиках сидели Глеб и Алла. При его появлении Глеб посмотрел на часы:
— Что так рано?
— Глеб, все, что хотел, я сделал. Посмотрел город, покатался на такси, купил куртку. Успел даже вкусить экзотики. Ваша очередь.
— Мы тоже особенно долго не будем. Вернемся вечером.
— Хоть утром. Я буду здесь.
Глеб и Алла ушли. Пройдя в ангар, поднялся на яхту. Достав из карманов технику, разложил на койке. Первое, что сделал, — отобрал два десятка миниатюрных самозакрепляющихся радиодатчиков. Плоские, круглые, защитного цвета, размером с пол-ладони, они могли посылать сигналы, на которые реагировал только приложенный к ним специальный радиоуловитель. Автономная работа датчиков, посылающих сигналы на расстояние до тысячи километров, была рассчитана на полгода. Не менее ценной вещью была универсальная электронная отмычка последней модификации. Служебные помещения крейсера запирались на кнопочные электронные замки, которые с помощью такой отмычки можно было открыть за пару минут. Добавив к отобранному цифровой фотоаппарат и небольшой, но мощный фонарь, принялся за изучение плана-схемы крейсера.
Эту схему, большую, подробную, с описанием и техническими характеристиками каждого квадратного метра, он изучал почти час. Затем спрятал в карманы схему, датчики, электронную отмычку и фонарь. Оставшуюся технику завернул в тряпицу и, подумав, положил в естественное углубление у борта яхты, в глубине ниши за ящиком рундучка. В этом был риск, но другого выхода не было. Сейчас, когда он вынужден будет ненадолго оставить яхту, вряд ли кто-то придет в ангар, чтобы начать рыться в его личных вещах. Вряд ли будут интересоваться также, что лежит в глубине ниши, и Глеб с Аллой.
Спустившись с яхты, подошел к открытой двери ангара. Все огромное пространство верхней палубы перед ним было пусто. Вахтенных у трапа загораживала надстройка.
Подошел к двери подсобного помещения в центральной надстройке. В этом помещении хранился инвентарь палубной команды, и, если верить схеме, оттуда он мог без особых помех проникнуть прямо к ангарам нижних палуб, минуя лифты.
Достав электронную отмычку, начал прозванивать кнопочный замок. Через минуту, определив порядок цифр и нажав нужные кнопки, открыл дверь. Войдя в темное помещение, не запирая дверь, а только прикрыв ее, включил и тут же выключил фонарь. Он знал, к трапу, ведущему на нижнюю палубу, должна вести вторая дверь, направление к которой он помнил по схеме. Подойдя в темноте к этой второй двери, снова воспользовался электронной отмычкой. Бесшумно спустился по трапу вниз. Двинувшись по металлическому настилу, прошел мимо двери одного из лифтов. Если бы он воспользовался лифтом, он оказался бы у ангаров нижней палубы в течение нескольких секунд. Но он знал, если его сейчас засекут, это будет означать провал всей операции. Двинулся дальше, с трудом ориентируясь в темноте. Наконец достиг того, к чему стремился, — вентиляционной шахты машинного отделения. Он знал, что ствол шахты, по схеме, снабжен приваренными изнутри металлическими скобами, по которым можно спуститься вниз.
Для того чтобы добраться до этих скоб, надо было найти люк, ведущий в ствол шахты. Стал шарить ладонями по пыльной поверхности ствола, но определить, где находится люк, так и не смог. Пришлось ненадолго включить фонарь. Люк оказался на тыльной стороне ствола, на уровне палубы. Открыв его, осветил фонарем внутреннюю часть ствола. Скобы были рядом с люком.
Выключив и спрятав фонарь, некоторое время стоял, прислушиваясь. Убедившись, что вокруг тихо, залез внутрь и стал спускаться по скобам.
Двигаться приходилось наугад, считая ступени. Наконец, решив, что спустился достаточно глубоко, остановился. Включив фонарь, осмотрелся. Люк был рядом. Открыв его, вылез наружу, не выключая фонаря.
Он стоял на металлическом настиле, конец которого терялся вдали. Пахло трюмом и холодным металлом. Часть настила была ограждена проволочной решеткой. Подойдя к решетке и посветив фонарем, увидел: там стоят «МиГи». Два ближних «МиГа» он хорошо видел, но и за ними, судя по неясным теням, стояли еще самолеты. Может быть, один, может быть, два.
Пройдя вдоль настила, увидел наконец ворота, ведущие внутрь. Ворота состояли из металлической рамы, на которую была натянута все та же проволочная сетка. Замок, как он и ожидал, оказался кнопочным.
Открыв замок, вошел на огороженную проволочной сеткой площадку. Здесь стояли три «МиГа-29С». Внимательно осмотрев их, записал бортовые номера. Затем, сфотографировав самолеты с нескольких точек, так, чтобы в кадр вошли детали трюма, поставил на каждый по радиодатчику. Датчики пристали к корпусам самолетов в нижней части хвостового стабилизатора намертво, практически слившись с поверхностью.
Пока, перебираясь то по вентиляционному стволу, то по внутренним трюмным конструкциям, он искал другие самолеты и вертолеты, пока фотографировал, пока ставил на них датчики, прошло больше часа. Из предполагаемых восьми вертолетов, находящихся на крейсере, он смог разыскать только пять. Поставил на них датчики, разыскивать оставшиеся три у него уже не было времени. Один из этих трех вертолетов был ему знаком по полету в Бир-Сафсат, но куда его поставили после полета, он найти так и не смог. Ему предстояло еще выбраться из нижних трюмов на верхнюю палубу, а по опыту перемещения по огромному трюму он знал: это займет не меньше часа. За это время могут вернуться уволенные на берег и, что самое опасное, — Алла и Глеб. То, что он оставил яхту без присмотра, Глебу не понравится. Зная характер Довганя, рисковать он не хотел.
Выбравшись наверх, в то же помещение, из которого проник в трюмы, зажег фонарик. Двинулся было к выходу, но на полпути остановился — фонарик осветил стоящий в углу огромный, не меньше двенадцати метров в длину стальной короб, снабженный несколькими кнопочными замками. Два с лишним часа тому назад, передвигаясь в темноте, он этого короба не заметил. То, что место, куда складывают боцманскую утварь, запирается так надежно, выглядело странно.
Осмотрев короб, увидел: он разделен на секции, каждая из которых запирается своим замком. Достав электронную отмычку, одну за другой открыл несколько секций. Понял: короб — арсенал самого современного ручного оружия. В секциях на небольших стеллажах лежали переносные ракеты последней модификации класса «земля — земля», крупнокалиберные ручные пулеметы, базуки, гранатометы, ракеты.
Закрыв последнюю секцию короба, подошел к двери, ведущей на палубу. Осветив свою одежду, увидел: перебираясь из ангара в ангар по переходам, вентиляционным шахтам и прочим внутритрюмным конструкциям, он вымазался с головы до ног. От пыли, мазута и другой трюмной грязи джинсы и кроссовки из белых стали черными, куртка в нескольких местах порвалась. Не в лучшем виде был и он сам — руки в мазуте, на тыльной части правой ладони кровоточит ссадина.
Встав вплотную к двери на верхнюю палубу, осторожно тронул ее. Створка легко поддалась. За дверью было темно, виднелся только отблеск огней порта. Выглянул. К счастью, палуба была пуста. Быстро выскользнул. Тут же, набрав комбинацию на замке, запер дверь. Двинулся к ангару.
Еще на подходе увидел: внутри ангара темно. Значит, Глеб и Алла еще не вернулись.
Войдя в ангар, запер ворота на засов, зажег свет. Поднявшись на яхту, вытащил все, что оставалось в карманах, в том числе и деньги. Технику, завернув в испорченную куртку, присоединил к свертку в тайнике за ящиком рундучка. Грязные джинсы и кроссовки, свернув, затолкал в ящик. Надел новые джинсы и кроссовки, спрятал деньги в карман, и, спустившись с яхты, подошел к приспособленному в ангаре для умывания рукомойнику. Начал отмывать руки и лицо. Услышав голоса Глеба и Аллы, наспех вытерся. Повесив полотенце на гвоздь, подошел к яхте. Встал спиной к двери, делая вид, что рассматривает винт.
Впрочем, Глебу и Алле, вошедшим в дверь ангара, кажется, не было никакого дела до его состояния. Коротко рассказав, как они провели время на берегу, Глеб предложил подежурить у яхты, если он хочет еще сходить на берег. Седов отказался, и Глеб с Аллой ушли к себе в каюту.
Луи Феро, в сером костюме, белой рубашке и галстуке в полоску, сидел на четвертом этаже гостиницы «Метрополь», в кафе, где он обычно назначал встречи. Он сидел один; на крахмальной скатерти перед ним стояла пепельница, в которой уже лежало три окурка. Шел пятый час дня.
Наконец, увидев человека, которого ждал, Феро осторожно притушил четвертую сигарету.
Человеком, вошедшим в кафе, был охранник Балбоча Рудольф. Это был блондин средних лет в тенниске цвета хаки и шортах, из-под которых выглядывали мощные ноги.
Остановившись в дверях, Рудольф огляделся. Увидев Луи, двинулся к нему. Подойдя, кивнул:
— Привет.
— Привет, Рудик. — Луи выглядел невозмутимым. — Садись.
— Спасибо. — Сев, Рудольф сцепил руки. — Я понял — ты хотел меня видеть?
— Хотел. Пожуешь чего-нибудь? Подумав, Рудольф кивнул:
— Пожую. Я с утра пил только кофе.
— Выпить?
— Спасибо, Луи, выпить — нет. Я за рулем.
— Рыбу или мясо?
— Все равно. Лучше мясо.
Кивнув куда-то в пространство, Луи сказал тут же появившейся официантке:
— Олечка, сациви, лобио, икорку. И два карских.
— Будет сделано, — официантка исчезла. Рудольф заметил хладнокровно:
— Смотрю, ты сегодня без девушки.
— Какая девушка, Рудик? Мне сейчас не до девушки.
— Ну да. Я забыл.
Взяв пачку сигарет и зажигалку, Луи закурил. Затянувшись, спросил:
— Как старик? По-прежнему в трансе? — Да.
— Не хочет меня видеть.
Рудольф промолчал. Выпустив несколько колец, Луи постучал зажигалкой по столу.
— Ведь не хочет?
— Луи, я его об этом не спрашивал.
— Не просил тебя мне позвонить?
— Нет.
Подойдя, официантка поставила на стол заказ. Подождав, пока она отойдет, Луи кивнул:
— Ешь.
Положив себе закуски и кусок шашлыка, Рудольф посмотрел на Луи:
— А ты?
— Я успею. Ешь, я покурю.
После того, как Рудольф расправился с сациви и икрой, сказал:
— Знаешь, Рудик, я узнал любопытную вещь.
— Какую?
— На «Хаджибее» знали, что на них готовится нападение. Тронув рот салфеткой, Рудольф некоторое время молчал.
Наконец спросил:
— На «Хаджибее» знали, что готовится нападение? — Да.
— Точно?
— Точно.
— Откуда?
— Не знаю. Это не моя забота. Хотя рано или поздно я это выясню.
— Интересно.
— Очень интересно. Вот, посмотри… — Луи достал из кармана сложенный вчетверо лист. Развернув, положил перед Рудольфом. Просмотрев листок, тот сказал:
— Копия радиограммы?
— Да. Стоила мне больших бабок. Сегодня утром я узнал, что за сутки до нападения эта радиограмма ушла с «Хаджибея» в Москву. Кто-то из правительства, узнав о радиограмме, тут же позвонил командующему силами специального реагирования. Тот без звука дал указание выслать в Красное море бригаду штурмовых катеров и звено «МиГов». Которые и расколошматили все в пух и прах.
— Черт… — Свернув листок, Рудольф протянул его Луи, но тот сказал:
— Возьми, пригодится. Покажешь старику.
— Понял, — Рудольф спрятал листок в карман.
— К твоему сведению, я потратил сегодня весь день, чтобы выяснить, кто был этим членом правительства.
— Выяснил?
— Как я мог не выяснить? — Луи стряхнул пепел. — Конечно, выяснил. Им был вице-премьер Петраков.
Рудольф посмотрел на Луи в упор. Сказал:
— Точно?
— Точно на сто процентов. Нужно что-то объяснять после этого?
— Ничего не нужно объяснять. — Отрезав кусок шашлыка, Рудольф неторопливо прожевал его. — Хочешь, чтобы я рассказал обо всем старику?
— Расскажи.
— Сослаться на тебя?
— Расскажи, как было. Что я попросил тебя о встрече, что мы встретились здесь, в «Метрополе», и здесь же, в «Метрополе», я тебе все рассказал. Просто я не хочу сейчас сам к нему лезть. Понимаешь?
— Понимаю. Как я понял, ты хочешь, чтобы я сделал это срочно?
— Наоборот. Не нужно мчаться и шептать на ухо. Расскажешь, когда будет удобный момент. Вообще, давай сначала поедим. Ты ведь все равно потом поедешь туда? И будешь там?
— Конечно.
— Ну вот. Выберешь момент — расскажешь.
В девять утра, когда буксиры выводили крейсер на внешний рейд Джибути, к Кулигину, стоящему в одиночестве у лееров, подошел Лапик. Оглянувшись и убедившись, что поблизости никого нет, спросил:
— Володя, как «хвост»?
— «Хвост»?
— Да, «хвост» за Седовым?
Помолчав, Кулигин процедил бесстрастно:
— Володя, «хвост» за Седовым никак. Его вели два моих. Выйдя из порта, он походил по ларькам, купил себе куртку, потом сел в такси и запулился в бардак.
— В бардак?
— Да, в публичный дом. Ребята ухитрились даже пару раз его щелкнуть. Хочешь посмотреть фото?
— Конечно.
— Вот, — Кулигин незаметно передал Лапику несколько фотографий. На цветных отпечатках был изображен Седов выходящий из такси у публичного дома и входящий в дом Просмотрев фотографии, Лапик сказал:
— Я их возьму?
— Бери, мне они ни к чему. Спрятав фотографии, Лапик спросил:
— Хорошо, он был в публичном доме, а дальше?
— Дальше вернулся на корабль. Ребята подежурили там сначала часа два с лишним. Потом зашли в бордель и спросили бандершу, скоро ли выйдет их друг, который, как они знают, два часа назад зашел сюда. Бандерша сказала, что справок о клиентах она не дает. Но потом они все же вытянули из нее, что в доме сейчас находится один молодой человек, иностранец, занятый с девушкой. По описанию это был Седов. Они подождали еще час, потом не поленились снова зайти в бордель. Бандерша подтвердила, что клиент от девушки еще не выходил. Они вернулись на корабль. А еще через сорок минут на борт поднялся Седов. Есть еще вопросы?
— Если он действительно был в этом публичном доме — нет.
— А где он еще мог быть, если ребята висели там три часа?
— Черт его знает.
— Володя, расклад простой: он поднялся на борт вслед за моими ребятами. Потратить эти сорок минут он мог только на дорогу к порту. Оказаться где-то в другом месте он бы просто не успел.
Помолчав, Лапик кивнул:
— Может быть. Что, когда он вернулся, он все время оставался на корабле?
— Да.
— Это точно?
— Точно. Я опросил вахтенных, дежуривших у трапа до самого отхода. Они подтвердили: вернувшись на корабль около пяти вечера, Седов больше на берег не сходил. — Ясно. Но вообще, Володя, насчет Седова у нас будет серьезный разговор.
— В смысле?
— Седова нам придется убирать. Так и так.
— Убирать?
— Обязательно. Ты ведь знаешь, в какие деньги все упирается.
— Знаю.
— Я не утверждаю, что Седов работает на ГРУ. Но в любом случае его нужно убрать. Он здесь лишний. И может испортить все дело. Согласен?
— С этим я был согласен давно. Похлопав Кулигина по плечу, Лапик сказал:
— У меня есть план, как его убрать. Без всяких помех, чисто.
— Так говори свой план.
— Скажу. Но чуть позже.
Корабль с обводами эсминца, выкрашенный в шаровую краску, шел полным ходом. Нос корабля упорно разрезал волну, то проваливаясь вниз, то вылетая наверх, как пробка. Хотя здесь, у берегов Ирана в Оманском заливе, штормило, корабль ничуть не терял отличных мореходных качеств.
На флагштоке за кормой развевался государственный флаг Мальдивских островов — на красном фоне зеленый прямоугольник с белым полумесяцем. Корабль, бывший когда-то эскадренным миноносцем ВМС Ирана, сейчас был зарегистрирован как торговое судно Республики Мальдивы. На носу красовалось название «Шираз»; судя по надписи на корме, корабль был приписан к мальдивскому порту Мале. Однако люди на борту корабля разговаривали друг с другом исключительно на двух главных языках Ирана — фарси и азери.
В штурманской рубке, рядом с капитаном, вахтенным штурманом и штурвальным, стоял Рустамбек. Судя по его виду, каччка на него не действовала, он стоял, чуть расставив ноги и холодно разглядывая накатывающиеся на палубу волны. Спросил на азери:
— Юсиф, долго еще?
— Еще примерно час, господин Рустамбек, — почтительно ответил капитан. — Бухта в самом начале Ормузского пролива.
— Оба транспорта стоят там?
— Да, господин Рустамбек.
Перейдя на русский, Рустамбек спросил:
— Команда подготовлена?
— Да, господин Рустамбек, — также по-русски ответил капитан.
— Где эти люди сейчас?
— Сидят в офицерской кают-компании. Ждут вас.
— Сколько их?
— Как вы просили, господин Рустамбек, ровно двадцать пять человек.
— Юсиф, ты знаешь, я тебе доверяю. Но я хотел бы знать, могу ли я доверять этим людям.
— Господин Рустамбек, я знаю каждого из них.
— Знать каждого из них мало.
— Господин Рустамбек, думаю, я могу отвечать за каждого из них.
— Посмотрим.
Некоторое время оба молча разглядывали белую пену, крутящуюся и лопающуюся на верхушках больших волн. Наконец Рустамбек спросил:
— Они все моряки?
— Все, господин Рустамбек.
— Все говорят по-русски?
— Да, все.
— Свободно, без акцента?
— У двух-трех человек есть легкий акцент. Остальные говорят без акцента. Практически все они ничем не отличаются от русских. Выросли в Баку, учились в русских учебных заведениях, работали на русских предприятиях. Больше половины из них — светловолосые люди с голубыми и серыми глазами.
— Ты выбрал человека, который будет представлять командира эсминца?
— Да, выбрал.
— Чем ты руководствовался при этом?
— Личными качествами этого человека, господин Рустамбек.
— Как его зовут?
— Аслан Али-заде.
— Хорошо. Проводи меня, я хочу с этими людьми поговорить.
— Слушаюсь, господин Рустамбек. Проходите вот сюда, здесь трап.
Спустившись вместе с капитаном во внутренний коридор, Рустамбек пошел за ним. В конце концов, сделав несколько поворотов и спустившись еще по одному трапу, они оказались в довольно тесном помещении офицерской кают-компании. Здесь сидели более двух десятков человек. В момент, когда Рустамбек и капитан вошли, часть находящихся здесь негромко беседовали друг с другом, часть, закинув головы и закрыв глаза, дремали на приваренных к переборкам кожаных диванчиках. Двое играли в нарды.
Как только Рустамбек и капитан вошли, разговоры сразу стихли. Дремавшие зашевелились, игравшие в нарды прекратили игру, смешав фишки.
Оглядев всех, капитан сказал на азери:
— Все знают, кто такой господин Рустамбек?
— Да… Знаем… Конечно… — прозвучали голоса.
— Друзья, господин Рустамбек хочет с вами поговорить. Думаю, вы будете говорить с ним откровенно, ничего не скрывая. — Повернулся к Рустамбеку: — Господин Рустамбек, я здесь нужен?
— Нет, Юсиф, можешь идти.
— Здесь есть телефон. Когда закончите, позвоните, чтобы я показал вам дорогу в ходовую рубку.
— Не нужно, я доберусь сам.
После того как капитан вышел, Рустамбек, внимательно оглядев всех, сказал негромко:
— Говорить будем по-русски. Прошу всех сесть поближе друг к другу, чтобы я мог вас всех видеть. — Подождав, пока все переместятся к одной из переборок, сел на стул. — Дорогие друзья, нам с вами предстоит выполнить важное задание. Думаю, все вы знаете, сколько вам будет заплачено за выполнение этого задания. Но я как руководитель операции предупреждаю: требования, предъявляемые к вам, будут очень высокими. Всем ясно?
— Ясно… Да, конечно, господин Рустамбек… — раздалось в ответ.
— Как вы уже знаете, вы, как говорящие по-русски, будете ядром, вокруг которого сгруппируются остальные участвующие в операции. Пятнадцать человек будут играть роль русской команды на эсминце, по пять человек станут во главе транспортов. Кого из вас зовут Аслан Али-заде?
— Меня, — отозвался плотный рыжеволосый и голубоглазый человек, один из тех, кто играл в нарды. — Я Аслан Али-заде.
— Где вы научились так говорить по-русски?
— Я родился в Баку, учился в Бакинском мореходном училище. Мои родители между собой общаются только по-русски.
— Понятно. Плавали после окончания училища?
— Да, на Каспии.
— На судах Азербайджана?
— Нет, господин Рустамбек, уже на иранских судах. У родителей в Иране много родственников, они переехали в Арде-биль. Так что я сразу же после училища принял иранское подданство.
— Обычаи российского военно-морского флота знаете?
— Конечно, господин Рустамбек.
— Знаете, как называется форменный матросский воротничок?
— Конечно. Гюйс.
— Что означают три белые полоски на гюйсе?
— Три победы российского флота: при Чесме, Синопе и Гангуте.
— Что еще обозначается в российском военно-морском флоте словом «гюйс»?
— Флаг, поднимаемый на корме корабля.
— Звание, которое будет у вас, когда вы будете играть роль командира Эсминца?
— Капитан второго ранга.
— Как оно звучит сокращенно?
— Кап-два, господин Рустамбек.
— Что вы должны будете сказать, когда подниметесь на борт «Хаджибея» и увидите выстроившихся матросов?
— «Здравствуйте, товарищи матросы!» Можно варьировать, сказать: «Здравствуйте, моряки!» или «Здравствуйте, братцы!»
— А они что должны ответить?
— «Здравия желаем, товарищ капитан второго ранга!» Помолчав, Рустамбек кивнул:
— Хорошо, Аслан. Вы знаете, что скоро должны будете встретиться с офицерами крейсера «Хаджибей»? А потом принять экипаж «Хаджибея» на борт эсминца?
— Знаю, господин Рустамбек.
— Постарайтесь хорошо выполнить задание.
— Приложу все силы, господин Рустамбек. Рустамбек осмотрел остальных.
— Кто будет выполнять роль капитанов транспортов?
Отозвались два человека. Кивнув одному из них, спросил:
— Как вас зовут?
— Гасан, господин Рустамбек.
— Как будет называться ваш транспорт?
— «Благовещенск», господин Рустамбек. Порт приписки — Находка.
— Будет ли на корме транспорта поднят гюйс?
— Нет, господин Рустамбек. На корме транспорта будет поднят флаг, принятый для судов вспомогательного флота.
— Как в России называются такие суда?
— Суда «Вээсга».
— Аббревиатура?
— Три буквы — «ВСГ».
— Как расшифровывается аббревиатура «ВСГ»?
— Вспомогательные суда и гавани ВМС. Рустамбек посмотрел на второго отозвавшегося:
— Как зовут вас?
— Муртаз, господин Рустамбек.
— Как будет называться ваш транспорт?
— «Ванино», порт приписки — Находка.
— Как должна выглядеть рабочая одежда, в которую будет одета команда вашего транспорта?
— Как роба военно-морских сил. Серая брезентовая форменка, серые брюки и рабочие ботинки.
— Как называют на флоте такие ботинки?
— Бахилы.
— В вашем распоряжении будут пять человек, говорящих по-русски. Что они и вы должны будете кричать членам экипажа «Хаджибея», когда ваш транспорт и крейсер сблизятся бортами?
— Ну… — Муртаз помолчал. — Господин Рустамбек, мы должны будем кричать то, что обычно кричат в таких случаях.
— Что именно?
— Не знаю даже… «Привет!», «Как дела?» Что-то вроде этого.
— Плохо, Муртаз. Кто скажет, что точно кричат моряки в таких случаях? Моряки с транспорта ВСГ, приписанного к порту Находка?
Все молчали. Рустамбек покачал головой:
— Плохо. Очень плохо. Если вы будете продолжать так себя вести, я буду вынужден отложить операцию. И заменить вас всех. Кто знает, что кричат моряки в таких случаях?
— Я знаю, — сказал тот, кто играл в нарды с Асланом.
— Что они кричат?
— Господин Рустамбек, если они с Дальнего Востока, они будут кричать примерно следующее: «Привет, брательники!», «Как там в России?», «Здорово, братва!», «Эй, братва, на ТОФ никого не отправляют, письмо передать?», прочие такие вещи.
— Отлично. Вы очень хорошо понимаете суть задания. Как вас зовут?
— Лери.
— Лери, играть роль капитана транспорта «Ванино» будете вы. Только не забывайте о деталях. Например, если кто-то будет кричать о письме — такое письмо должно быть заранее подготовлено. А вы, Муртаз, не обижайтесь, что я вас заменил. На ваше положение и заработок эта замена не повлияет. Вы мне понравились, просто Лери лучше понимает задачу. Заменил же я вас потому, что у экипажа «Хаджибея» не должно возникнуть никаких сомнений, что транспорт «Ванино» является настоящим российским транспортом ВСГ. Пришедшим сюда с Дальнего Востока. Все, я вас оставляю. Готовьтесь.
Выйдя из кают-компании, Рустамбек легко вышел к трапу, ведущему в ходовую рубку. Поднявшись, встал в той же позе рядом со штурвальным. Выждав, капитан «Шираза» спросил:
— Как впечатление, господин Рустамбек?
— Неплохое. Но ты должен их проинструктировать еще не один раз. К началу операции они должны быть абсолютно готовы к выполнению задания.
— Конечно, господин Рустамбек. Все будет выполнено.
Остановив машину у ворот дачи, Луи подождал, пока Рудольф и напарник откроют ворота. Въехав на участок, вышел из машины. Кивнул подошедшему Рудольфу:
— Ну что?
— Он ждет.
— Как у него настроение?
— Луи, не знаю, честное слово.
— Когда ты ему все рассказал, как он себя повел?
— Просто сказал, чтобы я вызвал тебя.
— Ладно, пойду.
Войдя в дом, прошел в приемную. Секретарша при его появлении улыбнулась:
— Здравствуйте, Луи. Хозяин вас ждет.
— Как он?
— По-моему, лучше. Сегодня выпил целых три чашки кофе. Вы знаете, это хороший признак.
— Знаю. — Подойдя к двери кабинета, постучал. Услышав глухое «Да!», вошел.
Балбоч стоял у окна спиной к нему. Сделав два шага, Луи остановился. Сказал:
— Здравствуйте, хозяин.
Балбоч долго молчал. Наконец, повернувшись, тронул Луи за шею:
— Старик… Эх, старик, старик… Честно говоря, по тебе соскучился…
— Я тоже, хозяин.
— Я понял: нам нельзя друг без друга.
— Я давно это знал.
— Я навел справки о катерах. Судя по тому, что мне рассказали, это в самом деле дела Петракова.
— Хозяин, в этом нет сомнения.
— Д-да… — Сев в кресло, Балбоч махнул рукой: — Садись. Луи сел. Балбоч, закинув голову, принялся рассматривать тени, которые оставляла на потолке колеблемая ветром штора. Вздохнул.
— Что ж ты мне сам не позвонил насчет этого гада? Мог позвонить сам. А не прибегать к услугам Рудольфа.
— Сам я не решался. Я же знал, в каком вы состоянии.
— Черт… Проклятый ублюдок. Его нет, он мертвый человек, ты понимаешь?
— Понимаю.
— Он должен быть уничтожен. Это должна быть смерть, о которой бы все говорили. Чтобы было неповадно другим.
— Думаю, вы правы.
— Сволочь… Крутишь сделку, так крути. Но не подключай к этому делу военно-морской флот второй по мощи страны мира. Сука…
— Согласен, хозяин.
— Видишь ли, он член правительства. Кто сделал его членом правительства? Кто дал ему деньги? Кто его толкал, кто нажимал на все рычаги? Луи?
— Все это сделали вы, хозяин.
— Сволочь… — Балбоч замолчал. — Ладно. Ты сможешь найти хорошего киллера? По-настоящему хорошего?
— Без сомнения.
— И продумать план, как его убрать?
— Конечно.
— И сможешь взять это на себя?
— Безусловно. Считайте, я взял это на себя лично. Но… — Но?
— Хозяин, вы сами знаете, это потребует расходов. Часть расходов я готов оплатить из своих денег, но моих денег может не хватить.
— Никаких «своих денег». Думать об этом забудь. Сколько это возьмет?
— Я еще не обдумал весь план. Но чтобы все было надежно, мне нужны как минимум три киллера, которые будут постоянно дежурить на выбранных точках. Нужен современный мобильный передвижной радиоузел. Нужен фонд для оплаты людей, которые будут контролировать передвижение. Нужны особые средства слежения. И, конечно, особое оружие.
— Средств из особого фонда будет достаточно?
— Конечно, хозяин.
— Очень хорошо, старик. Особый фонд твой. Только не нужно с этим затягивать.
— Я берусь за это дело сразу же. Я думаю подключить к делу Рудольфа, вы не против?
— Нет. Подключай кого хочешь. Петракова нужно уничтожить или до того, как «Хаджибей» будет передан иранцам, или сразу же после передачи. Чтобы те, кому надо, поняли, что к чему. Повторяю: это должно быть громкое убийство.
— Именно так и будет, хозяин.
Легко, бегом поднявшись по последнему трапу, Седов свернул в небольшой проход между двумя стальными надстройками кают командного состава. Подняться сюда, чтобы помочь найти Аллу, его попросил Глеб. Аллы нигде не было, а здесь, наверху, Алла могла загорать, а могла и просто проводить время в каюте горничной Лены, с которой в последнее время сблизилась.
В проходе ему пришлось передвигаться, преодолевая сопротивление ветра. Крейсер шел полным ходом.
Там, где обычно загорала Алла, искать ее было бесполезно, Глеб уже здесь был. Тем не менее Седов заглянул на небольшую площадку между надстройками, но здесь было пусто. Постучав в дверь каюты Лены и не услышав ответа, он хотел было уже спуститься вниз, но голос, который он узнал бы из тысяч других голосов, произнес за спиной:
— Юра…
Обернувшись, увидел Аллу. На ней были джинсы и свитер, волосы развевались от ветра. Поднял руку:
— Привет.
— Привет. Ты что здесь делаешь?
— Я за тобой. Глеб ищет тебя по всему кораблю.
Она молчала, и он понял: за этим молчанием что-то стоит. Наконец встряхнула головой:
— Пусть ищет.
Не зная, что ответить, он наконец сказал: — Да?
— Да. Юра, знаешь, нам надо поговорить.
— Нам? В смысле, мне и тебе?
— Да, мне и тебе. Ты не боишься ветра?
— Нет.
— Тогда отойдем к леерам.
Они подошли к леерам. Внизу, у далекого борта, гуляла океанская волна. Начинался шторм, но на ходе крейсера это почти не отражалось. Навалившись на леер, Алла разглядывала белую рябь, рассекаемую металлом огромного борта. Сказала:
— Знаешь, нам с тобой вместе осталось быть всего несколько дней.
— Да? — Он понимал, что отвечает машинально. — Почему?
— Скоро конец перехода.
Он не знал, что сказать. Впервые в жизни в самом деле не знал, что сказать. Он только понимал, что она хочет дать понять этим, что ей жаль, что они расстаются.
Ее волосы, отбрасываемые и сжимаемые ветром, изредка попадали на глаза, и она досадливо откидывала их. Он понял: от сказанного Аллой, да и вообще от того, что они встретились наедине, у него мутится в голове. Подумал: черт, этого еще не хватало. Наконец выдавил:
— Ты что, не остаешься на яхте?
— Нет. Да и, думаю, ты тоже не останешься на яхте.
— С чего ты взяла?
— Взяла. — Быстро посмотрев на него, отвернулась. — Юра… Я долго пыталась оттянуть этот момент…
Что она имеет в виду? Она пыталась оттянуть какой-то момент. Стараясь не глядеть на нее, спросил:
— Какой момент?
— Этот момент, который наступил сейчас… Или даже вообще не говорить тебе этого… Я боролась с собой, боролась изо всех сил…. Но поняла: я должна сказать тебе это в любом случае. В любом. Именно сейчас. Потому что потом будет поздно. — Отвернувшись, подставила лицо ветру. — Молчишь?
— А что я должен сказать?
— Неужели ты все еще ничего не понимаешь? — Снова отвернулась. — Я тебя люблю.
Вдруг понял: она плачет. Плачет молча, слизывая слезы. Обняв ее за плечи, сказал:
— Алла… Алла, ну ты что? Вырвалась:
— Отпусти… Сейчас же отпусти меня… Немедленно пусти… Он отпустил ее. Утирая слезы руками и все еще всхлипывая, сказала, уворачиваясь от ветра:
— Да, я люблю тебя, люблю… Но это не дает тебе права обнимать меня… И вообще что-то делать… Молчи… И слушай…
— Но, Алла…
— Молчи. Слушай все, что я тебе скажу… Слушай и ничего не отвечай. Понял?
— Хорошо. — Он чуть отодвинулся. Достав платок, она долго вытирала глаза. Сказала, не глядя на него:
— Я самый несчастный человек на земле, понимаешь?
— Почему?
— Молчи! Слышишь, молчи? Иначе я уйду.
— Хорощо, молчу.
— Впервые в жизни я встретила такого, как ты. Впервые в жизни. Но я не могу ничего. Ничего, что я хочу. Я не могу даже признаться тебе в любви. Не могу тебя поцеловать. Не могу мечтать, чтобы ты предложил мне выйти за тебя замуж. Я ничего не могу, ничего, ничего, ничего… Я растоптана. Растоптана жизнью, понимаешь? — Внезапно разрыдавшись, уткнулась лицом ему в грудь: — Я растоптана, понимаешь… Растоптана… Я ничего не могу… Ничего… Ниче-е-е-в-ооо… — Она тряслась в рыданиях, беспомощно, по-детски дыша ему в грудь.
— Но почему? — Боясь обнять ее, он осторожно прикоснулся руками к ее плечам: — Алла, почему?
Отстранилась. Сказала, не глядя на него:
— Я не могу тебе этого объяснить… Не могу, понимаешь? Он молчал. Он ведь сам многого не мог ей объяснить. Подняв голову, сказала:
— Ладно. Пойдем в Ленкину каюту. Не хочу, чтобы нас кто-то увидел. Пойдем, у меня есть ключ.
Он пошел за ней. Открыв дверь каюты, она пропустила его. После того, как он вошел, заперла дверь. Глубоко вздохнув, сказала:
— Страшный у меня вид?
— Да нет. Как у тебя может быть страшный вид?
— Подожди, приведу себя в порядок. Я зареванная как не знаю кто.
Ушла в ванную, некоторое время он слышал звук льющейся воды. Наконец, выйдя, села на койку. Кивнула:
— Садись.
Он сел на стул.
— Хочешь чаю, кофе? — спросила она. — Выпить чего-нибудь?
— Спасибо, нет.
— А я немножко выпью. Чтоб успокоиться. Ладно?
— Конечно.
Достав из шкафчика бутылку коньяка, налила рюмку, выпила. Улыбнулась:
— Извини. Просто со мной что-то случилось. — Помолчала. — Знаешь, сейчас я вывалю на тебя все свои женские капризы. Если не вывалю, потом я себе этого никогда не прощу. Не обижайся, ладно?
— Какое я имею право обижаться?
— Имеешь. Но сначала, до капризов — о Глебе. Насчет Глеба, знаешь: просто уж это так случилось. Случилось, и с этим уже ничего не поделаешь. Не знаю, интересует тебя это или нет, но… — Закусила губу. — Ладно. Я ничего не хочу объяснять тебе о Глебе. Ничего. Забудем о Глебе. Я-то уж точно забуду о нем через несколько дней — навсегда. — Усмехнулась: — Вообще, то, что я объясняю тебе что-то о Глебе, должно быть стыдно. Но мне ничуть не стыдно. Мы ведь с тобой тоже расстанемся через несколько дней. И тоже навсегда.
Он попытался понять, что могут означать ее слова. Сказал:
— Может, не расстанемся?
— Расстанемся. Я знаю точно. Но прежде чем мы расстанемся, я хочу сказать тебе, как ты меня мучил. Я понимаю, что не имею на это права. Но хочу, чтобы ты всегда, всю свою жизнь помнил, какую ты мне причинил боль.
Ошарашенно посмотрел на нее:
— Я тебя мучил? Я тебе причинял боль?
— Конечно. Ведь я тебя ревновала. Страшно ревновала.
— Ревновала? К кому? Когда?
— Много раз. И было к кому.
— Но к кому?
— О Господи… — Подняв рюмку, слизала из нее остатки коньяка. — Первый раз — когда ты переспал с Галей.
— Но я с ней… — Замолчал. Усмехнулась:
— Хочешь сказать, ты с ней не переспал? — Нет.
— Нет, вы посмотрите на него. Неужели ты думаешь, она мне сама не объяснила все в красках?
— Алла… В каких красках? Она напилась пьяная. И лежала пьяная всю ночь, ничего не помня.
— Ничего не помня? Ладно, допустим. Она говорила мне, что немного перепила. Но ты-то? Ты же лежал с ней в одной кровати? Всю ночь?
— Ну, лежал. Что из этого?
— Лежал, как мальчик-паинька? И спал сладким сном?
— Что, я не могу спать? Я в тот день уродовался, как не знаю кто, в море. И плевать хотел на Галю. Я спал всю ночь и ее не трогал, клянусь тебе.
— Врешь.
— Нет, не вру.
— Он не врет… Ладно, допустим, я поверила этому чудовищному вранью, что ты не трогал Галю. Ну, а в Джибути? Ты хочешь сказать, в Джибути тоже ничего не было?
— А что, было в Джибути?
— Ах, что было в Джибути? — Встав, прошлась по каюте. Снова села. — Нет, вы послушайте его, он спрашивает меня, что было в Джибути. Да весь корабль говорит о том, что ты проделывал в Джибути. — Вдруг он увидел: она снова плачет. Она сидела, слизывая слезы, шмыгая носом, и шептала: — И тебе отпереться не удастся… Не удастся, слышишь… Не удастся…
— Алла, но что было в Джибути? О чем говорит весь корабль?
— О чем… — Налив рюмку, выпила, расплескивая коньяк. Вздохнув, сказала: — Он о том говорит, что ты пять часов провел в бардаке. И на спор перетрахал там всех проституток. Вот он о чем говорит.
— Алла… Но не было этого. Не трахал я никаких проституток.
— Трахал.
— Не трахал. Топнула ногой:
— Да трахал же, я знаю!
Сжав ее лицо руками, заглянул в глаза:
— Алла, клянусь всем святым, всем, что у меня есть, родителями, ангелами, не знаю еще чем, — я ни одну женщину не тронул в Джибути. Ни одну.
Некоторое время смотрела ему в глаза. Наконец сказала:
— Да?
— Да.
— Честное слово?
— Честное слово.
Высвободив лицо, отвернулась. Сказала тихо:
— Я одного не пойму — почему ты передо мной оправдываешься? Почему пытаешься доказать, что не спал ни с Галей, ни с проститутками? Зачем тебе это?
— Ты неправильно ставишь вопрос. Я не пытаюсь тебе доказать, что не спал с кем-то. Я в самом деле ни с кем не спал — с тех пор, как увидел тебя.
— Хорошо, допустим, я тебе поверила. Но почему? Он молчал, и она повернулась к нему. Спросила:
— Так почему?
— Я тебя люблю. — Да?
— Да.
Достав платок, вытерла щеки. Посмотрев на платок, превратившийся в плотный влажный комок, засунула его в карман.
— Что, серьезно?
— Серьезно.
— И давно?
— С тех пор, как тебя увидел.
Посидела, будто раздумывая над чем-то. Усмехнулась:
— Мне приятно это слышать.
— И все?
Прошло очень много времени, прежде чем она сказала:
— И все.
— Почему?
— Потому что, Юра, пойми: у нас с тобой все равно ничего не получится.
— Почему?
— Не получится, и все. До конца перехода я все равно буду с Глебом. Я не могу его оставить. Сейчас.
— А после конца перехода?
— А после конца перехода я исчезну.
— Исчезнешь — куда? Ответила она не сразу.
— Неважно. Уеду к родителям. Вернусь в консу, буду учить сольфеджио. Я исчезну, запомни, исчезну. Навсегда.
— А я, тоже запомни, все равно буду тебя искать.
— О, Юрочка… — Поцеловала в щеку. — Спасибо. Но ты меня не найдешь. В любом случае.
— Найду.
— Ладно, найдешь значит найдешь. А пока прекратим разговор на эту тему, хорошо?
— Хорошо.
— И до конца перехода не будем к нему возвращаться, ладно?
Пожал плечами:
— Как скажешь.
— Иди.
— Что сказать Глебу?
— Скажи Глебу, что обыскал весь крейсер, но меня не нашел. Вообще, вы оба меня не увидите до вечера. Я буду отлеживаться здесь. Все, иди.
— Хорошо.
Выйдя из каюты, сам не заметил, как слетел по трапам вниз, на верхнюю палубу. На палубе постоял, вдыхая бьющий в лицо ветер, — и двинулся к ангару.
* * *
Выслушав все, что ему рассказал Лапик, Петраков достал и развернул на столе карту.
— Они назвали порт Чахбехар?
— Да, Чахбехар.
Нащупав на углу стола штурманский угольник, Петраков машинально взял его. Повел угольником по карте.
— Посмотрим, где это… Так… Примерно двадцать шестая широта… И шестьдесят первая долгота… Отличное место… Восточная часть иранского побережья… До Бендер-Аббаса — миль пятьсот…
— Леонид Петрович, очень вас прошу… Карту вы посмотрите потом… Немедленно дайте мне текст двух радиограмм, Симутенкову и Брагину… Чтобы я зашифровал их и отправил. Формально просьба иранцев должна быть утверждена сегодня, но обязательно нужно, чтобы в Москве уже лежало ваше подтверждение..
— Володя, тексты я дам. Десять минут ведь ничего не решают.
В дверь каюты постучали. Лапик молча сделал знак: никого не пускать.
— Кто там? — крикнул Петраков.
— Леонид Петрович, это я, Лена!
— Что тебе?
— Завтрак подавать?
— Подожди с завтраком! Я же сказал, я позвоню!
— Хорошо…
Вернувшись к изучению карты, Петраков несколько раз щелкнул пальцами:
— Черт… Вот черт… Это они придумали хорошо… По-азиатски… Сволочи, гады, но придумали хорошо…
— Очнитесь, Леонид Петрович, — Лапик мрачно пожевал губами. — Очнитесь.
— А что?
— Это все я придумал. От начала до конца.
— Хорошо, ты, ты… Ты у нас вообще гений… Здорово ты придумал, что транспорты будут под российскими флагами… И эсминец… Они сказали, эсминец?
— Да, эсминец. Бортовой номер — «447».
— Черт… Нужно, чтобы наши зубры, Бегун, Чурылин, остальные, не сомневались, что команда эсминца — действительно российская.
— Они не будут сомневаться.
— Да они же… Они прошли огни и воды… Ведь до «Тимирязева» этот эсминец будет тащить их, наверное, часов двенадцать… Если не больше…
— Они сомневаться не будут. Рустамбек сообщил, он лично занимается этим.
— Рустамбек… — машинально сказал Петраков, продолжая изучать карту. — Да, Рустамбек — человек дела.
— Еще одно, Леонид Петрович. — Что?
— Я уже говорил об этом, но напомню еще раз. Не должно быть никакой утечки по крейсеру. Никакой.
— Ты имеешь в виду — утечки об изменении маршрута?
— Да. Утечка будет означать, что об изменении места передачи крейсера тут же узнают на корабле ГРУ.
— Ну, положим, не узнают. Но ты прав. Остается придумать, что я скажу штурманам, когда после Эль-Хадда мы не повернем на норд-вест, а будем продолжать идти на норд.
— Это вы придумаете.
— Пожалуй. Скажу, таковы условия боевого задания. — Еще несколько раз передвинув угольник, посмотрел на Лапика. — Ладно. Сейчас дам тебе текст радиограмм в Москву.
— Давайте.
Взяв пустой бланк и ручку, Петраков написал текст радиограммы. Зачеркнув и исправив несколько слов, взял другой бланк, переписал начисто. Подписав, протянул Лапику:
— Посмотри, все ли правильно. Пробежав глазами текст, Лапик кивнул:
— Все нормально. Я иду к радистам.
— Так иди. Чего ты ждешь?
— Сейчас. — Посидел, разглядывая стол. — Леонид Петрович, я хотел поговорить с вами еще об одном.
— О чем?
Встав, Лапик прошелся по каюте. Остановился, глядя в иллюминатор.
— Об очень серьезной вещи, Леонид Петрович.
— О какой серьезной вещи?
— На корабле уже долгое время находятся трое посторонних. Глеб Довгань, Юрий Седов и Алла Позднякова.
— Глеб Довгань не посторонний. Он мой друг и партнер.
— Хорошо, друг и партнер. Но иногда друзья и партнеры могут принести больше вреда, чем посторонние.
— Володя, я сам знаю, кто мне приносит больше вреда, а кто — пользы. К чему ты клонишь?
— Я клоню к тому, что Довгань давно хочет опробовать яхту на ходу.
— И что?
— А то, что войти в гавань Чахбехара мы ведь не сможем, это маленький порт. Скорее всего мы встанем там на бочку на рейде. Так ведь?
— Да, скорее всего.
— То есть это будет идеальный момент спустить яхту на воду, чтобы опробовать. Подайте Довганю эту идею.
— Ему не нужно подавать никакой идеи. Он сам все время заводит со мной этот разговор. Ждет не дождется, когда сможет проверить, как прошел ремонт.
— Очень хорошо. На стоянке в Чахбехаре скажите, что вы не против, чтобы он опробовал яхту на ходу. Яхта с Довганем, Седовым и Поздняковой на борту выйдет в море. И не вернется.
— Что?
— Ничего, Владимир Петрович. Яхты такого класса, хоть и приспособлены для плавания в океане, но не застрахованы от случайностей. Аравийское море — это практически Индийский океан. Если яхта не вернется, ни к кому на крейсере, в том числе и к вам, никто не сможет предъявить никаких претензий.
— Черт… Володя, что ты несешь?
— Я ничего не несу, Леонид Петрович.
— Слушай… — Взявшись за лацканы кителя Лапика, Петраков трясанул его. — Ты что, хочешь, чтобы я потопил Довганя?
— Успокойтесь, Леонид Петрович. Отпустите мой китель.
— Черт… — Петраков оттолкнул его. — Говно ты… Спокойно оправив китель, Лапик посмотрел на Петракова:
— Леонид Петрович, я понимаю ваши чувства. Но я исхожу из жесткой реальности. Три посторонних человека на борту крейсера могут сорвать все, что мы с вами готовили долгие месяцы. Реально могут сорвать, понимаете? Реально!
Не дождавшись ответа, продолжил:
— В нашем арсенале есть самые лучшие дистанционные мины. Скажите, вы ждете еще каких-нибудь деловых выгод от Довганя?
Подойдя вплотную к Лапику, Петраков хотел что-то сказать. Но, встретив взгляд спокойных глаз, только потряс головой.
— Так ждете вы каких-нибудь выгод от Довганя, Владимир Петрович? — повторил Лапик.
— Ты дьявол… — прошипел Петраков. — Дьявол… Неужели ты не понимаешь этого? Не неси чушь.
— Конечно, я дьявол. А Довгань — святой ангел. Но не будем о чуши. А также о дьяволах и ангелах. Есть большие деньги. Очень большие. Которых из-за этой троицы мы можем лишиться. Это не только деньги, Леонид Петрович. Это еще и ваша карьера. ГРУ не успокоится, поверьте мне. Оно обязательно выйдет на Довганя. И будет его трясти. Вам нужен такой свидетель?
Петраков ничего не ответил.
— Вы отлично знаете, если сделка в Чахбехаре пройдет успешно, вы станете контр-адмиралом. Поскольку уже представлены к этому званию. А если вы станете контр-адмиралом, вы никогда больше не появитесь в Новороссийске. У вас будет совсем другая жизнь. Зачем вам какой-то Довгань? Зачем? Понимаю, у вас давние отношения. Но чем-то надо жертвовать. Такова жизнь.
Петраков покачал головой:
— Ну ты и иезуит, Володя. Страшный иезуит.
— Да, я иезуит. Но иезуиты были не такие плохие люди.
Все, иду относить радиограмму. Только поймите, Леонид Петрович, вы не должны ни мне, ни кому-то еще ничего приказывать. Поймите это. Всем этим займусь я. В нашем распоряжении несколько десятков опытных десантников-спецназовцев. Установить дистанционную мину на корпусе яхты так, чтобы этого никто не заметил, для них плевое дело. Яхта выйдет в море, и…. — Усмехнулся. — Мне от вас нужно только одно… Скажите, если яхта выйдет в море и не вернется, вы не вытащите пистолет? И не выстрелите в меня?
Посмотрев на Лапика, Петраков подошел к бару. Взял бутылку коньяка, налил полный стакан, выпил одним махом. Сказал, не поворачиваясь:
— Нет. Не выстрелю.
