Глава 55

Он опустился на колени рядом с ней, и она ощутила на плече его ладонь. Глаза у нее по-прежнему были закрыты. Лицом он почти прикасался к ее шее. Он дрожал.

– Прости меня, Кэт. Прости, пожалуйста, мне очень жаль, что все так получилось. Теперь я все знаю. Он рассказал мне про сына… – Эти последние слова он выдохнул прямо ей в шею.

Она все еще не открывала глаз. В голове у нее шумело. Он взял ее за руку, у нее, наконец, вздрогнули ресницы, но она встретилась взглядом с Ником, а не Робертом. Это Ник смотрел прямо на нее, видел ее.

Это случилось еще до прихода Роберта, он еще не открыл глаз, но уже мог сосредоточиться на одной точке. Кэтрин тогда держала его за руку, его голова слегка шевельнулась, он посмотрел на нее, и она поняла, что он ее увидел, узнал, и ее охватило ощущение счастья, и она улыбнулась, и заплакала.

– Привет, родной, – прошептала она.

Он не ответил – просто посмотрел на нее. Она послала сообщение Роберту. Она не знала, что он сидит в больничном кафе со Стивеном Бригстоком. Рядом все время находилась сиделка, и впервые за все это время Кэтрин уловила на ее лице улыбку. Затем подошел врач и подтвердил то, что им и так уже было известно. Наметился настоящий прогресс. Если так пойдет и дальше, то уже через неделю Ника выпишут из больницы.

Ник снова закрыл глаза, она тоже. А потом пришел Роберт.

– Папа здесь, – прошептала она на ухо Нику.

Роберт не сводил глаз с Кэтрин и потому не заметил, что сын очнулся, но она-то слышала его прерывистый вздох и чувствовала, как он всем телом вздрагивал от охватившей его радости – так подрагивают с негромким шумом люминесцентные лампы в палате.

– Ник, – сказал он, – мы здесь. Мы с мамой. Все будет хорошо. При виде того, как они прижались друг к другу, в глазах у него мелькнуло недоумение. –  Я схожу за доктором, – прошептал Роберт.

– Он уже знает, – сказала она и передала обнадеживающую новость.

Они остались в палате за полночь. Сидели рядом, время от времени то один, то другая выходили, чтобы принести что-нибудь поесть и выпить. Они не хотели ни на минуту оставлять Ника одного: а ну как он заговорит? Это вполне возможно, и они не хотели пропустить его первых слов. Но в час ночи решили уехать. Кэтрин немного страшилась этого. Теперь им не избежать разговора, а она слишком устала.

Они ехали домой, за рулем был Роберт. Время позднее. Кэтрин почувствовала укол совести, что этой ночью не будет с матерью, но та, кажется, поняла, что Ник пошел на поправку и они с Робертом едут к себе. Она совершенно вымотана. Единственное, чего ей хотелось, так это как можно скорее оказаться дома и чтобы ее уложили в постель. От усталости Кэтрин даже говорить было трудно; иное дело, что на душе – покой, и в машине так тихо, что ей казалось, будто их с Робертом поместили в вакуум. Он тоже не спешил начать разговор – изможден не меньше ее. Они поднялись наверх, и Кэтрин приняла душ, избавляясь от больничных запахов. Она легла в постель с мокрыми волосами и с облегчением почувствовала, как жар в голове уступил место прохладе. Роберт устроился рядом, нащупал ее ладонь, но в этом прикосновении не было ничего чувственного, он просто хотел подержать ее за руку, и она не сопротивлялась. Она лежала к нему лицом, хотя предпочла бы отвернуться. На правой стороне кровати ей спать привычнее, но, не желая задеть его, она осталась на левой.

– Кэт, – прошептал он.

Она даже не ответила, а пробормотала в ответ что-то невразумительное и провалилась в сон.

– Кэт, мне так жаль. Я, наверное, никогда не прощу себя…

Не открывая глаз, она положила ладонь ему на щеку. Его вины в этом не было. Он ничего не знал, она ему ничего не сказала. И теперь у нее не осталось сил объяснять все это. Она отвернулась и, вдыхая знакомые запахи, натянула одеяло до подбородка.

– Почему ты мне ничего не сказала? – прошептал он ей в затылок.

Она физически ощущала, как он жаждал, чтобы она хоть что-то ответила. Но это нужно ему, а не ей, и она сделала вид, будто ничего не слышала. Все, что ей сейчас надо, так это заснуть, заснуть с приятным осознанием того, что правда наконец вышла наружу.

Следующие несколько дней они провели в больнице – оба думая только том, как бы он поскорее поправился. А дела шли все лучше, это было видно невооруженным глазом. Ник бодрствовал, он был в полном сознании. Начал говорить. Речь была еще немного сбивчивая, но понять можно. С помощью логопеда все наладится. Присутствие родителей все еще несколько смущало его. Он знал, кто это, и все же посматривал с подозрением. У Кэтрин сердце разрывалось, когда она по глазам сына видела, что он не до конца ей верил. Но к полной правде он еще не совсем готов, было бы нечестно обрушивать ее на него вот так, сразу, поэтому она делала вид, что не замечала его настороженности, и целиком занимала себя мелкими хлопотами: накладывала в тарелку фрукты, которые только что сама же и почистила; подливала воду в стакан; протирала ему лицо и руки влажной салфеткой; подравнивала ножницами ногти; втирала крем в ладони и ступни. Он не сопротивлялся. Он был слаб, как ребенок. Он нуждался в уходе.

Кэтрин его не торопила, а вот Роберту не терпелось.

– Все это неправда, Ник, все это выдумка. Мама тебя любит. И меня тоже любит. Ничего такого не было, все было не так…

– После, – останавливала она его.

Что он собирался сказать? Что мужчина, спасший его жизнь, изнасиловал его мать? На мгновение ее охватила неприязнь к мужу. Это ее история. Годами она оставалась в ее безраздельной собственности. И не его, а ее дело – поведать о случившемся сыну, это она единственная, кто поможет Нику понять, отчего она все время держала все в тайне.

Пусть медленно, но Ник шел на поправку. Вставленная в горло трубка ему мешала, но речь постепенно возвращалась. Кожа все еще была серая, он сильно исхудал, но все это пройдет. Кэтрин благодарила Бога. Ладно, благодарила некую силу, которую называла Богом, хотя, где эта сила располагалась, она в точности не знала. Так или иначе, она была благодарна за то, что Нику во второй раз спасли жизнь. И вместе с Ником шли на поправку отношения между Кэтрин и Робертом, они медленно возвращались в ту точку, где им снова будет легко жить вместе. Роберт от души желал Стивену Бригстоку смерти. Он хотел наказать его за все то, что он сделал его семье. Зло, принесенное этим гнусным типом, лишало его сна. А вот Кэтрин впервые за кои-то веки спала спокойно. И если и думала о Стивене Бригстоке, то с горечью. Она видела, каково ему было выслушать нестерпимую правду. Он мог бы возмутиться, назвать ее лгуньей – она была к этому готова, – но не сказал ни слова. Он смирился с правдой, и она это оценила – не многие на это способны, отмахнуться гораздо легче. Многие родители сочли бы то, что она рассказала о его сыне, его мертвом сыне, невероятным. Она чувствовала вину за ту боль, что причинила Роберту, – вину за то, каким образом до него дошла эта история. Он должен был услышать правду от нее, и она попыталась объяснить ему, отчего молчала все это время. Став свидетельницей гибели Джонатана Бригстока, она подумала, что это стало ему наказанием за содеянное. Никогда уж он не сможет сделать с другими то, что сделал с ней, а она никогда не предстанет перед судом, чтобы доказать свою невиновность. Она увидела в этой смерти то, что, как ей казалось, могло сломать ее семейную жизнь. И тот факт, что Николас выжил, только укрепил ее в этой уверенности.

Теперь стало ясно, что она заблуждалась, думая, что способна сама справиться с этим бременем и что оно ни на что не повлияет. Конечно же, получилось иначе. Оно, и это очевидно, повлияло на ее взаимоотношения с Николасом. Ей-то казалось, что, скрывая случившееся, она оберегает близких, не дает ему стать частью их жизни, а на самом деле…

– Да стало оно этой частью, стало… с появлением книги. Ну почему ты сразу мне ничего не сказала? – Голос у Роберта был умоляющий.

– Сама не знаю. Я хотела… Собиралась…

Он смотрел на нее, смотрел выжидательно, ждал продолжения, хотел, чтобы ему объяснили, почему же только собиралась, да так ничего и не сказала.

– Бывало, чувствовала, еще чуть-чуть и все выложу как на духу. Но… не знаю, Роберт. Когда держишь в себе такое – и ничего не говоришь, никому не рассказываешь, – открыть рот становится чем дальше, тем труднее.

И такие вот разговоры ей тоже вести мучительно трудно. Они выматывали ее до слез, заставляли чувствовать себя виноватой и опозоренной. Ей хотелось, чтобы он сказал: «Может, тут все дело во мне? Может, это я не дал тебе все рассказать?» Но таких вопросов он не задавал, а она его не провоцировала. Боевой дух у Кэтрин иссяк. Она даже не спросила Роберта, что именно в поведении и образе «Шарлотты» так легко убедило его в том, что героиня списана именно с нее, Кэтрин. Она не говорила ему, как мучительно больно было видеть ей его злость и ненависть. Нет, она никак его не подталкивала, она плакала, а он извинялся. Извинялся за то, что довел ее до такого состояния. Он этого совершенно не хотел – меньше всего, – и расспросы прекращались, он оставлял ее в покое. И ей становилось легче. Ибо она сама боялась того раздражения, которое вызывали такие разговоры, того бремени, которым они становились.

Ника отпустили домой через две недели. Кэтрин и Роберт вместе поехали за ним в больницу. Ощущение у них обоих было такое же, как когда они везли Ника домой из родильного дома: новоиспеченные и слегка растерянные родители, они, как могли, опекали младенца. Но тогда Кэтрин с ужасом ждала момента, когда Роберту надо будет возвращаться на работу; теперь же она ждала этого с нетерпением.

Сегодня – первый день, когда она осталась с Ником один на один. Теперь можно, он готов. И она призналась, что ее изнасиловали. Не было никакого романа. И в Джонатана Бригстока она не была влюблена. Она вообще его не знала. Она рассказала Нику, что он, ребенок, спал в соседней комнате. Говорила, что боялась, как бы Джонатан Бригсток не сделал ему больно. Упоминула нож. Она не искала оправданий тому, что до сих пор скрывала эту историю. Просто говорила, что не только он – никто ничего не знал.

– И он спас мне жизнь?

– Да.

– Но как же это?..

– Не знаю. И никто никогда не узнает. Может, почувствовал себя виноватым?

Ник побледнел, лицо его покрылось какой-то серой пленкой, и она увидела, что он устал. Они недавно перекусили, скоро его потянет вздремнуть, но в то же время ему хотелось дослушать все до конца. Он продолжил разговор:

– Виноватым?

– Не знаю, родной. – Она замолкла, соображая, сколько еще он сможет вынести. – Может быть. Что его подтолкнуло тогда, мы никогда не узнаем, но да, он спас тебе жизнь. И никто его не вынуждал – он сам бросился в море. Он хотел спасти тебя. – Она положила ему ладонь на плечо, Ник наклонил голову, и она увидела, что по щеке его скатилась слеза. Она потянулась к нему, хотела прижать к себе, но он отстранился.

– Все нормально, – произнес он.

Она поцеловала его в макушку, чувствуя, как в ноздри ей ударяет запах шампуня, сохранившийся после утреннего душа. Ей хотелось обнять его, но он по-прежнему упирался. Она отвернулась и тоже не сдержала слез.

– Ты устал, – сказала она. – Тебе надо поспать. Потом договорим.

Он кивнул, поднялся, она встала следом за ним и посмотрела, как он идет к лестнице.

– Прости за то, что была тебе такой плохой матерью, – произнесла она.

Он повернулся, пожал плечами, неопределенно покачал головой. Не произнес ни слова, но хотя бы покачал головой.

Пока Ник поднимался по лестнице, Кэтрин легла на диван и закрыла глаза. Если бы, множество если бы мелькали у нее в сознании. Если бы в ту ночь, когда все это случилось, она позвонила в полицию. Если бы она позвонила Роберту. Он бы немедленно примчался, разве не так? Но она словно в транс впала. Утром Ник проснулся, влетел к ней в комнату и начал прыгать на постели. В ту ночь она не заснула ни на секунду. Она опорожнила и насухо вытерла небольшую баночку с кремом, затем прижала ее к влагалищу, избавляясь от остатков его семенной жидкости. Той небольшой ее части, что не стекла по ногам на пол. Мерзкая слизь. Она тщательно протерла крышку и положила баночку в несессер. Помнится, подумала тогда, что будет, если багаж начнут проверять – если какой-нибудь ничего не подозревающий служащий аэропорта сунет нос именно туда. Она сделала несколько снимков – кровоподтек на бедре, след от укуса на шее. Полиции понадобятся вещественные доказательства, вот она их и собирала.

Только вот вопрос: поверят ли ей? Она забыла ключ в замке. Но понятно, что, какие бы доказательства она ни представила, кто-нибудь, скорее всего это будет мужчина, во время судебного заседания поднимется и обвинит ее во лжи, заявит, что это она заманила молодого человека в свой номер. Что они уже были знакомы. Что он угостил ее в баре гостиницы, где она остановилась. Да вспомнит ли кто-нибудь, что она тогда к нему даже не подсела?

И тут он погибает. И слава Богу, подумала она тогда. Он мертв. Теперь ей не придется никому доказывать свою невиновность, так что, проявляя пленку, она вырезала снимки своих травм и оставила только фотографии, на которых была изображена с Робертом и Николасом.

Пока Ник прыгал на кровати, она улыбалась и всячески делала вид, что наблюдает за ним. Что бы в то утро она ни сказала, что бы ни сделала, казалось, существовало само по себе и не имело к ней никакого отношения. Они позавтракали. То есть это Ник позавтракал, а она ни крошки в рот не взяла. Помнится, он даже спросил, почему она не ест. Ему не терпелось отправиться на пляж. Ей не хотелось, но если не на пляж, то чем заняться? Она попыталась было поменять рейс. Ник подпрыгивал от нетерпения, пока они болтались в гостиничном холле в ожидании ответа из агентства. Ничего не получилось, и они пошли-таки на пляж. По дороге она купила ему надувную лодку. Спасательный круг, подумалось ей тогда. Он будет счастлив, а она спокойна. И мальчик действительно был в восторге. Вверх-вниз, вверх-вниз – он подрыгивал на дне лодки, о чем-то лепеча сам с собой, играя одну за другой роли всех членов экипажа. А ее сморили жара и пережитый ночью шок, и она положила голову на полотенце, закрыла глаза и заснула. Она больше не присматривала за своим малышом. И он едва не утонул. И его спас совершенно незнакомый мужчина.

Роберт перестал расспрашивать, почему она ничего ему не сказала, и она почувствовала себя прощенной. Он теперь знал, что никакой интрижки у нее не было, что она ему не изменяла. И сейчас у него новая роль. Он больше не оскорбленный муж, он – муж-опора. Он всегда был рядом, настаивал на том, чтобы она кому-нибудь доверилась, то есть не кому-нибудь, а профессионалу, который сможет вернуть ее в прошлое, а потом привести назад, но от прошлого Кэтрин тошнило. Она не хотела туда возвращаться. Раньше – другое дело, но сейчас прошлое для нее закрыто. Ее интересовало только настоящее.