Глава 10
Агентура
Пришла весна, снег начал бурно таять, на улицах снежная каша, обувь промокала. Дороги развезло, многие из них стали непроезжими. На фронтах затишье. Как поступать, если подвоз боеприпасов, питания на машинах затруднен чрезвычайно, если гусеничная техника – танки, тягачи, самоходки – вязнет в грязи? Активность диверсионно-разведывательных групп противника упала.
Забросить с самолета в тыл возможно, только как агентам выбраться с места выброски? Земли в Тверской и Псковской областях и так влажные, множество речек и ручьев, да еще снег тает, грязь непролазная. И преодолеть линию фронта непросто стало, а то и невозможно. Но активность уже действующих агентов возросла, особенно вблизи железнодорожных станций в прифронтовой зоне. Обычно в затишье на фронтах из тыла перебрасывают к передовой войска, боеприпасы, технику. По интенсивности движения понятно, где накапливаются силы, где поздней весной или летом ожидать наступления. Самолеты-разведчики обоих противников каждый день совершали полеты. Конечно, препятствовали по мере сил. Но у немцев были «Фокке-Вульф-189», или «рама», как ее называли на фронте.
Специально созданный как разведчик, тихоходный, но способный часами висеть над интересующим районом. Сбить его было непросто. Зенитки не доставали, «рама» висела высоко. По этой же причине не могли сбить истребители. С началом войны Советский Союз перестал выпускать истребители с высотным оборудованием, поскольку все воздушные бои происходили на высотах 3–5 тысяч метров. Кроме того, «FW-189» имел хорошее оборонительное вооружение и всегда сильное истребительное прикрытие. Был еще разведывательный вариант «Юнкерс-88 Р». Эти двухмоторные машины добирались до Урала, фотографировали Пермь, Челябинск. Немцев выручала отличная оптика. С большой высоты снимки получались четкими.
Разведка – глаза и уши любой армии. Без сведений о противнике ни один здравомыслящий командующий не начнет наступления. Или готовиться к обороне, если узнает об активности противника, накапливании резервов. В первые месяцы войны РККА имела плохое разведывательное обеспечение. Нелегалы были большей частью выбиты репрессиями. Фронтовая разведка не могла эффективно действовать в условиях отступления, а то и катастроф в окруженных немцами районах. Специализированной авиации не было, проводили разведывательные поиски обычные истребители и бомбардировщики, не оборудованные фотоаппаратурой. Радиоразведка тоже была слаба. Все виды разведывательной деятельности с началом войны начали активно развиваться или создавались вновь. Если у немцев все самолеты, танки были радированы, рации имели пехотные подразделения, то в РККА сигналы передавали жестами или флажками, а в авиации повторяли действия ведущего. Даже сигнал был – делай как я. В условиях жесткого цейтнота, да когда значительная часть предприятий эвакуировалась, создать и выпустить массовым производством рации, оптику, боевую технику крайне затруднительно. Мало создать на новом месте завод, надо еще восстановить разрушенные связи со смежниками, поставщиками комплектующих.
И немцы, и наши не гнушались использовать трофейную технику, особенно танки, пушки, стрелковое вооружение. Наши применяли трофейные рации, радиопеленгаторы. До войны в СССР их не было вовсе. И сразу же обнаружилось, что в ближнем и дальнем тылу Красной Армии действуют радиостанции. Причем агентура, уверенная, что их не засекут, выходила в эфир даже с мест проживания.
Радиопеленгаторы засекали выход, почерк радиста. Перехваченные радиограммы передавались дешифровщикам. Далеко не все удавалось криптографам прочитать, немцы применяли разные способы шифровки. Не зная ключа, биться над шифрограммой можно очень долго. С морскими судами, подлодками, после захвата шифровальной машины «Энигма» сначала англичанами, потом нашими, получилось проще. Кстати, немцы долгое время не подозревали, что англичане уже свободно читают радиообмен между кригсмарине и судами. Но англичане, хоть и союзниками СССР были, не спешили делиться добытыми сведениями. Пусть русские и немцы истощат друг друга в войне. Британия в равной мере не желала победы Германии и СССР, усиления их влияния, желала доминировать сама.
Аппаратура для радиопеленгации была несовершенной, указывался приблизительный район – квартал городской, деревня. А уже дальше – дело контрразведки. В равной мере искали радистов и контрразведчики и НКВД. Главная задача – найти рацию и радиста. Без своевременных сообщений в центр любая разведгруппа действует впустую. Мало добыть сведения, надо их передать. Для выявления радиопередатчиков использовали разные способы, начиная от «кротов» в немецких разведорганах до облав в районах радиопередач. Рация – не маленькая по объему и тяжелая, чтобы спрятать, нужен объемный тайник. А еще – антенна. Для передачи на дальние расстояния нужен длинный провод и не один. И чем выше он будет расположен, тем выше качество связи. В лесу антенные провода забрасывали на высокие деревья, в городе – на чердаки зданий.
При облавах под видом проверки паспортного режима осматривались чердаки. Хозяевам объясняли – вдруг дезертир там прячется? И дезертиров или преступников находили, но искали замаскированные провода или следы их пребывания. Если на соседнем с частным домом высоком дереве видна ободранная местами кора на ветках, это повод задуматься. Градом повреждено или антенный провод стаскивали?
Радиостанции работали от сухих батарей. Зарядить их от электросети невозможно, а хватало их на 8–10 часов работы. Это была уязвимость. Немцы были вынуждены посылать связников со свежими батареями к радистам. Батарейки, даже обычные КБЛ, квадратные, до войны в дефиците были, а с началом ее и вовсе исчезли из продажи. Поскольку соединив их в пакет, можно было запитать рацию. Доставка батарей радистам всегда была слабым местом любой разведки. Курьера с батареями можно парашютировать, но пробиться к радисту не всегда можно. Кроме того, всегда существовал риск, что курьер провалится, ведь при нем – тяжелая и громоздкая улика. Не все смогут выдержать допрос, особенно с пристрастием, поэтому каждый курьер – большой риск для разведгруппы. Попадались чаще на курьерах.
Умело внедренного агента вычислить непросто, он может работать годами. Выдает или курьер или расшифрованная радиограмма.
По тексту в ней зачастую понятно, где находится агент, в каких структурах работает.
Для Федора, прекрасно знающего из погранучилища об агентуре и способах ее работы, первое столкновение с радиопеленгацией произошло в мае.
Уже расцветали деревья, просохла земля. Жители огородами занялись. С продуктами было скверно, и огороды выручали.
Фронт в Калининской области застыл на месте. Сил для наступления не было у обеих сторон. Сводки Совинформбюро информировали:
«…идут позиционные бои местного значения…»
Федора, как командира одного из подразделений НКВД, пригласили на совещание. Вместе с погранцом был начальник третьего управления Калининского фронта. Обсуждалось много вопросов, в частности – переподчинение военной контрразведки ГРУ Народному комиссариату внутренних дел. Кроме того, в город прибывал радиопост одного из радиодивизионов специального назначения.
Участники совещания оживились. Пеленгаторы – дело новое, о них слышали, но никто не видел. На них возлагали надежды.
С началом войны в СССР при прямой поддержке Лаврентия Павловича начала развиваться радиотехника военной направленности, в Москве и под Свердловском были собраны лучшие ученые, инженеры. Усилия дали эффект. Продвижение вперед было значительным сразу по нескольким направлениям. Были сформированы сразу три дивизиона – 130, 131 и 132-й, занимавшиеся радиоперехватом, а также дешифровкой немецких радиопереговоров. Немцы сделали серьезную ошибку, их рации работали на средних и длинных волнах. Мало того что для этих раций требовалась большая мощность, отсюда большие размеры и вес радиостанций, так еще и энергопотребление велико. Если для техники – самолетов, танков – это не имело решающего значения, то для радистов в тылу РККА выступало на первый план. Наиболее распространенные радиостанции для агентов были в двух деревянных футлярах, имели вес 14 килограмм. Ради справедливости надо сказать, что радиус действия был велик – до 2 тысяч километров. А такая дальность связи имела уязвимость. Дивизионы 130, 131 и 132-й не только прослушивали диапазоны, но и активно глушили их. Немцы были шокированы. Начиная войну, об уязвимости среднего и дальнего диапазона знали, но по плану «Барбаросса» война должна была закончиться быстро – через полтора, от силы два месяца. За такое время русским бы не удалось создать радиоаппаратуру помехоподавления, постановки помех. Просчитались, а менять в ходе военной кампании всю свою аппаратуру невозможно, даже не из-за больших финансовых затрат, заводы не смогут наладить массовый выпуск радиостанций других диапазонов. Фактически с созданием 130, 131 и 132-го дивизионов было положено начало радиоэлектронной борьбы.
Кроме того, немецкие агенты-радисты, не знавшие проблем с пеленгацией в 1941 году, тоже стали нести потери. Наши инструкторы создали, а заводы наладили выпуск радиопеленгаторов СК-3 и Л-5 стационарного базирования, передвижной, так называемого автобусного типа АРП-2, и даже переносной, объемом с чемодан «Румб». После определения района выхода рации в эфир переносной пеленгатор выдвигался в предполагаемый квартал и при очередном выходе рации в эфир мог засечь даже дом и подъезд, где работал радист.
Через пару недель в город въехала небольшая колонна крытых грузовиков и среди них – автобус на шасси «ГАЗ-АА», иначе – полуторки. Обычного вида, только стекла закрашены черной краской и на крыше небольшая железная сетка непонятного назначения. Колонна въехала во внутренний двор НКВД. Аппаратура радиопоста была секретной, да и знающий человек сразу мог определить, зачем автобусу антенна, к тому же на машине военные номера.
Пеленгатор начал работу со второго дня. А в эфире – тишина. И только на третий день уловили сигнал, причем для определения района выхода только одного направления засечки мало. Пока рация работала, автобус спешно выехал со двора НКВД, добрался до окраины. Отсюда определили вскоре направление. На пересечении направлений располагалась рация. По карте сразу определили место выхода. Лихославль, небольшой городишко километрах в шестидесяти от Калинина. Город и район во время боевых действий не были оккупированы, но в марте и апреле 1942 года подвергались интенсивной бомбардировке с воздуха немецкой авиацией.
Наши войска готовили первую Ржевско-Сычевскую операцию (началась 30 июля 1942 г.), через станцию потоком шли военные эшелоны.
Как только радиопеленгаторный пост дал сообщение о районе выхода рации, Осадчий вызвал Федора.
– Вражеская рация из Лихославля в эфир вышла. Собирай группу, даю пеленгаторщика с портативным пеленгатором. Выезжай на своем грузовике. Возьми этого гада, он живьем нужен. Пусть раненым, но живым. Допросить надо. Радист нам должен сдать агента или группу. Кого назначить врио вместо тебя?
– Командира первого взвода лейтенанта Ревякина.
– Добро. На месте телефонируй. Если что надо будет, обращайся к особисту тридцать девятой или двадцать второй армий, помогут с личным составом. Но все держи под контролем. Нам не трупы нужны, а пленные, «языки».
– Так точно!
– Сейчас познакомлю тебя со специалистом.
Осадчий снял трубку.
– Командира радиопоста ко мне.
Через несколько минут вошел молодой лейтенант.
– По вашему приказанию командир радиопоста младший лейтенант Дубовик прибыл!
– Познакомьтесь – старший лейтенант, командир роты войск охраны тыла Казанцев.
Офицеры пожали друг другу руки.
– Присаживайтесь, Дубовик.
– Спасибо.
Младший лейтенант производил впечатление призванного из запаса, человека нестроевого. Форма сидит, как на корове седло. Гимнастерка топорщится, портупея болтается, кобура с «наганом» назад съехала. На веснушчатом носу – круглые очки. Федору он сначала не понравился. Этакий нескладный хлопец.
– Дубовик, кто у вас с передвижным пеленгатором хорошо обращаться умеет?
– Только я. Другие обучены только работе с автобусным вариантом. Понимаете, там есть свои особенности. Если на автобусе антенна настраивается вращением…
– Дубовик, мне не нужны технические особенности, – перебил его Осадчий. – Ваши люди выяснили, что из района Лихославля ведет работу радиостанция в среднем диапазоне, то есть немецкая.
– Так точно!
Дубовик вскочил, задел за стакан у графина локтем, свалил его на пол. Звон стекла, стакан разлетелся на осколки, Дубовик покраснел, полез под стол собирать осколки стекла.
– Дубовик, сядьте!
– Извините, случайно задел.
– Придется вам выехать в командировку вместе с группой Казанцева. Оперативные действия не для вас. Выведите старшего лейтенанта на дом, откуда рация работает, и все.
– Сидите! – прервал Осадчий попытку Дубовика вскочить.
– Слушаюсь. Когда выезжать?
Осадчий на Федора посмотрел. Надо отобрать бойцов, взять сухой паек, подготовить машину.
– Через два часа, – сказал Федор. – Я заеду за вами.
– Дубовик, можете быть свободны. Подготовьте аппаратуру.
Дубовик вышел.
– Мне из управления звонили. Дубовик этот принимал участие в разработке прибора. Приказали беречь, головастый парень. По зрению имеет право не служить. Сам вызвался – проверить аппаратуру в реальных условиях. Так что ты за ним приглядывай, без острой необходимости не рискуй.
– Понял я уже. Очкарик. В школе и институте, наверное, отличником был. Ботаник, одним словом, – кивнул Федор.
– Почему ботаник? Он технарь.
– Да это я образно.
– Ну, ни пуха ни пера. Без живого радиста не возвращайся.
В казарме Федор отобрал двоих бойцов из автоматчиков. Оба участвовали в захвате хутора с диверсантами, проявили себя хорошо, толковые ребята. А больше двух ему и не надо, воевать он не собирался. Старшине приказал собрать сухпай на четверых на неделю.
– А четвертый кто? – поинтересовался старшина.
– Ты его не знаешь, с радиопоста.
Старшина собрал мешок снеди, в основном консервы, сухари. Вошел водитель, доложил, что залил полный бак горючего.
– Куда едем?
– Сперва к НКВД, возьмем командира, а дальше – скажу.
Федор не то чтобы не доверял людям, своим подчиненным. Просто определенная секретность уже в крови была.
Солдаты с мешками провизии в кузов забрались. На улице уже тепло, конец мая, все в летнем обмундировании. Добрались до горотдела НКВД. Дубовик уже готов был, сидел рядом с дежурным. У ног чемодан и сидор.
– А где прибор? – спросил Федор.
– Это он и есть, – поднял чемодан Дубовик.
– Давай на ты. Тебя как звать?
– Вася.
Федор хмыкнул. Для его веснушчатого лица имя Вася в самый раз.
– Надо же, тезки!
Федор служил по документам деда, Василия Петровича. За время службы уже привык к другому имени. Дубовик чемодан нес осторожно. Стекло у него там, что ли? Позднее сообразил, наверное – радиолампы в приборе, продукт ценный. Прихватил ли Дубовик запасные? Лампы не то что в Лихославле, в Калинине не сыскать.
На дороге трясло сильно, вся в рытвинах и выбоинах, воронки присыпаны гравием. Солдаты потом рассказали Федору, что Дубовик уселся на свой вещмешок, а чемодан всю дорогу на коленях держал, придерживая одной рукой, а другой в борт кузова вцепился. Но через два часа уже были в Лихославле. Дома почти все деревянные, большей частью одноэтажные. Надо определяться с постоем. Причем желательно на окраине, нельзя афишировать себя. Не мудрствуя лукаво Федор спросил у регулировщицы на перекрестке, где найти особый отдел.
– А вам по этой улице. Через квартал увидите двухэтажное здание, бывшую школу.
– Спасибо, красавица.
Девушка и впрямь была заглядение. Отвык на войне Федор от женского пола. Вокруг одни мужики, запах гуталина, оружейной смазки, портянок.
Капитан особого отдела проверил документы Федора.
– Чем помочь?
– Моя группа на несколько дней прибыла. Нам бы остановиться где-то, на постой.
– Кутузка нужна будет?
– Похоже, да.
– У меня там сержант сидит. Из разведки. Выпил, морду командиру пехотного взвода набил.
– За дело?
– Тот придрался, почему честь не отдал. А парень только из рейда, из четырех человек его группы только один вышел, но «языка» знатного притащил, гауптмана-артиллериста. Поет, как соловей. Командование его к награде представлять хотело, а тут такое происшествие.
– Для него гауптвахта – как санаторий.
– Сам так думаю. Отправлю его назад в разведвзвод. Трое суток он уже отсидел. А ты занимай любую комнату на втором этаже. Первый занят весь особым отделом.
– Спасибо.
– Не за что. Надо будет чего – заходи.
Машину оставили под охраной часового особого отдела, мешок харчей и чемодан с пеленгатором перенесли в комнату. В углу столы и скамьи в кучу свалены, класс раньше был. Дубовик сразу прибор включил.
– Проверить надо, вдруг растрясло, – объяснил он.
Вскоре пришел особист.
– Я распорядился матрацы принести. Все удобнее будет, чем на голом полу спать. Кроватей нет, сам понимаешь. А это что за штука такая?
Пеленгатор помаргивал индикаторами, наушники попискивали.
– О пеленгаторах слышал? Он и есть, – ответил Федор.
– Надо же, до чего наука дошла! Я думал, его на машине возить надо. Погодь, так это что? Рация чужая у нас завелась?
– Именно.
– Вот б…! Когда обнаружите, шумни! Я взвод автоматчиков под это дело дам. Покрошат всех в пыль вмиг!
– Живым взять надо, допросить.
– Много чести. К стенке и баста.
– Э, товарищ капитан! Радист – последнее, а не главное звено. Ему же кто-то информацию дает. Так что агенты немецкие у тебя под носом работают.
– Не может быть такого!
– Время покажет.
Солдаты комендантского взвода принесли матрацы, подушки. А после и ужин – гречневую кашу с мясом и чай в железном термосе. Не пришлось даже консервы вскрывать.
– Парни, можете вздремнуть.
После ужина Дубовик наушники надел, так и просидел всю ночь. Утром умылся, позавтракал и снова к пеленгатору. И так без перерыва двое суток. Глаза от недосыпа красные.
– Вот что, Василий, – распорядился Федор. – Ты мне нужен с ясной головой. Ложись спать, а я посижу вместо тебя. Ты только объясни, что делать надо.
– Очень просто. Надел наушники и эфир слушай. Медленно вот эту ручку, верньер называется, крутить надо. Им направление пеленгации задается. Прошел по кругу, вот этим верньером меняешь частоту и по новой. Если радиостанция обнаружится, тогда срочно буди.
– Понял. Спи!
Прошел час, другой. От периодического попискивания в наушниках уже шум в ушах, затекла пятая точка. Федор поерзал на стуле. Подушку подложить, что ли? И вдруг четкий стук морзянки. Азбуку Морзе Федор не знал. Он сорвал наушники, кинулся к Дубовику.
– Василий, просыпайся! Морзянка!
Дубовик сел на матраце, очумело потряс головой, быстро поднялся, уселся на стул, нацепил наушники. Федор тихо растолкал своих бойцов.
– Подъем! – и приложил палец к губам.
Бойцы за двое суток отоспались, отдохнули. Дубовик вращал верньеры, вслушивался. Федор тронул его за плечо.
– Ты чего текст не записываешь?
– Мои в Калинине запишут, дешифровщикам отдадут. Моя задача – засечь место. Не мешай!
А через несколько минут Василий выключил прибор, закрыл чемодан.
– Едем!
Сбежали вниз. Василий сел рядом с водителем, Федор – в кузов, с бойцами. Федор не в претензии был. Василий – главное звено, от него много зависит. Вскоре грузовик остановился. Федор выпрыгнул из кузова. Дубовик уже уложил свой чемоданчик на крыло грузовика, включил прибор. Пока он прогревался, достал из командирской сумки карту, линейку и транспортир, надел наушники.
Несколько минут крутил ручки, потом попросил Федора подсветить фонариком. Положил на карту линейку, транспортир, провел карандашом несколько линий, ткнул пальцем в карту на место, где линии сходились.
– Здесь!
Федор наклонился. Точка пересечения была на окраине города. Судя по карте, в районе льнозавода.
– Едем!
Федор забрал у Василия карту. На ней улицы, дома. За первым же поворотом их остановил патруль.
– Ваши документы и пропуск.
Федор достал удостоверение. Усатый старшина стал дотошно проверять документ.
– Старшина, попрошу побыстрее, у меня важное и срочное задание.
– Счастливого пути! – вернул удостоверение старшина.
– Подскажи, как к льнозаводу быстрее проехать?
– Два квартала вперед и направо.
Грузовик рванул с места. Старшина хмыкнул:
– Срочное задание! К девкам в заводское общежитие поехал!
К льнозаводу выехали точно. Грузовик в ворота уперся, водитель погасил единственную фару, заглушил мотор. Все выбрались из машины. Тишина, слышно, как гавкают собаки и в отдалении пыхтит паровоз.
– Василий, где источник?
– Должен быть у восточной стены.
Федор кулаком забарабанил в дверь проходной. На стук выглянул сторож.
– Чего надоть? Нет начальства, приезжайте утром.
И стал дверь закрывать. Федор ногу подставил.
– Стоять! НКВД!
Сторож, мужчина в возрасте, замер в испуге. НКВД внушал уважение, даже страх.
– Да нет, я ничего. Если надо – проходите!
– Что у вас у той стены? – показал Федор рукой.
– Жилые дома для специалистов, а еще общежитие женское.
– Понял, веди!
Водитель остался в машине, все остальные прошли через проходную. На территории льнозавода темно, то и дело спотыкались. Сторож подвел к трем маленьким одноэтажным домам и двухэтажному бревенчатому зданию.
– Это общежитие, а там – инженер с семьей, техник и главный механик.
– Свободен, возвращайтесь на проходную, дальше мы сами.
Федор уверен был, что рация работала в домах специалистов, направился было к ним, но Василий придержал его за локоть.
– Товарищ старший лейтенант, сигнал шел отсюда.
И указал на общежитие.
– Ты не ошибаешься, Дубовик? Там же женщины.
– Они на рации лучше мужиков работают. Скорость передачи выше, ошибок меньше. И для голосовой связи лучше, разборчивей. Вы знаете…
– Отставить. Ты уверен?
– Пеленгатор на это здание показывал, проверьте по карте.
Карта картой, но как-то не верилось. В общежитии народу много. Всех побеспокоить придется, а это лишние разговоры по городу. И еще сомневался – для радиосвязи отдельная комната нужна, а в общежитиях с этим напряг. В комнатах по четыре человека живут. И в туалете с рацией не уединишься, ее туда занести надо, а это не русский «Север». Была такая радиостанция, относительно небольшая и втрое меньшего веса, чем немецкие SE-82 или SE-85.
У входа в общежитие Федор приказал одному из бойцов:
– Остаешься здесь. Кто будет пытаться покинуть здание, клади на землю. При сопротивлении или неподчинении стреляй по ногам.
– Так точно.
– По ногам, запомнил? Нам трупы не нужны.
Вошли в общежитие. Вахтера при входе, как это обычно бывает, не было. Впрочем, резонно. Зачем он нужен, если на проходной стороне и чужой не пройдет. По коридору шла девушка в халате. При виде группы военных взвизгнула.
– Девчонки! У нас солдатики!
Как по команде стали открываться двери, выглядывали любопытные женские лица.
– Девушки, где у вас комендант?
– Вы рядом с ее дверью стоите.
Федор только руку к двери поднес – постучать, как дверь открылась. На пороге возникла женщина в гимнастерке, с папиросой в зубах. Короткая, почти мужская стрижка, грубые черты лица, плоская грудь. Одеть ее в мужскую одежду, сразу и не разберешь пол – мужчина или женщина.
– Кто вас сюда пропустил? – грубым, прокуренным голосом спросила она.
– Пройдемте в комнату.
Федор сделал шаг, женщина отступила. Ему не хотелось при многих любопытных показывать удостоверение. Боец и Дубовик вошли следом. Женщина погасила папиросу в пепельнице. Федор сунул ей под нос удостоверение.
– Чем обязана визиту? Дезертиров ищете? Здесь их нет.
– Нам необходимо осмотреть комнаты.
– А разрешение директора фабрики есть?
– Нам оно не требуется, у нас особые полномочия.
– Воля ваша.
– Скажите, у вас есть сотрудницы, живущие в отдельных комнатах?
– Двое. У одной маленький ребенок, вторая начальник цеха, по положению неудобно с молоденькими девчушками. У них одни гулянки на уме.
– И еще: где вход на чердак и у кого ключи?
– Ключи у меня, вход со второго этажа по лестнице.
– Проведите.
Поднялись на площадку второго этажа.
– Отомкните дверь.
Комендантша открыла замок.
– Дубовик, держи фонарь, осмотри там. Сучков, стой здесь. Никого наверх и вниз не пропускай.
– Как не пропускай? – возмутилась комендантша. – У нас туалет только на первом этаже.
Федор на ее слова внимания не обратил. Если разрешить выход в туалет, агент может порвать и выкинуть компрометирующие ее бумаги.
– Ведите к начальнику цеха.
Комендантша поджала обиженно губы. Не привыкла, чтобы ей командовали и не слушали. Прошли по коридору, женщина остановилась перед дверью, постучала. Открыла дверь женщина лет тридцати – тридцати двух, миловидное лицо.
– Добрый вечер. Позвольте войти?
– Если не позволю, все равно же войдете? Входите.
Комендантша попыталась войти за Федором, но он захлопнул перед носом у нее дверь. Федор достал удостоверение.
– Не надо, верю.
– Я должен осмотреть вашу комнату.
– Вы хотели сказать – обыскать?
– Можно и так трактовать.
Женщина опустилась на кровать.
– Приступайте. Надеюсь, меня лично обыскивать не будете?
Федор не ответил. Сначала осмотрел стены, не видно ли где провода от антенны. Обстановка скудная, особо ничего не спрячешь. Но добросовестно осмотрел старенький шифоньер, открыл чемодан.
– Не противно в дамском белье копаться?
– Служба такая, – буркнул Федор.
– Служба? Настоящие мужчины на фронте, а не в глубоком тылу копаются в женском белье.
В голосе женщины презрение. Неприятно Федору, не будешь себя в грудь бить, говорить, что воевал с немцами. Да и сейчас на своем посту пользу Родине приносит. Один разведчик вражеский или агент, диверсант большой урон стране и армии нанести может. И он тут, в тылу, сберегает своей службой сотни, а может, и тысячи солдатских жизней на фронте.
Пограничники с разбитых, но не уничтоженных немцами застав вошли в войска по охране тыла РККА, выполняли контрразведывательные, разведывательные и особые дирекции. Пограничники за годы войны уничтожили или взяли в плен 320 тысяч солдат и офицеров вермахта, задержали 1834 диверсанта, уничтожили 9 тысяч бандитов, а 29 тысяч преступников арестовали, обезвредили 4 тысячи контрабандистов.
Обыск у начальницы цеха в комнате результатов не дал. Федор извинился за беспокойство, вышел в коридор. А тут уже Василий рядом с Сучковым стоит, с ноги на ногу переминается, глаза блестят. Федор сразу понял – что-то нашли. Подошел, наклонился.
– Говори.
– Провод на чердаке, антенный. Здесь рация, в здании.
– Молодца!
Комендантша неподалеку делала безразличный вид, но пыталась подслушать, уж слишком сосредоточенно пялилась на пустую стену.
– А куда провод идет?
– Черт его знает, куда-то вниз, на первый этаж.
Федор кивнул Сучкову:
– Стой здесь.
И к комендантше:
– Спускаемся на первый этаж.
Уже на этаже спросил:
– Ключи от комнат у кого?
– У жиличек.
– Полагаю, дубликаты у вас есть? Возьмите, пройдем по этажу.
Одна комната жилая, другая, третья. Их Федор решил оставить на потом.
– А тут что?
– Комната кастелянши. Белье, подушки, матрацы и все такое.
– Откройте.
Вошли. Комендантша включила свет. Под потолком зажглась засиженная мухами сорокасвечовая лампочка. На деревянных стеллажах стопки простыней, наволочек, пододеяльников. У другой стены байковые одеяла, подушки, несколько матрацев. Василий толкнул локтем Федора, показал на окно. Опа-на! Через щель в раме проводок тянется. Если не акцентировать внимания, не заметишь.
Федор повернулся к комендантше.
– Кто кастелянша, где живет?
– Вера Бирюкова, живет здесь же, в восьмой комнате.
– У нее ключи от комнаты есть?
– А как же!
– Ведите к ней.
В комнате четыре девушки, тесно. Кровати впритык, шифоньер, небольшой стол и единственный стул. Девушки уже в постелях, собирались спать, время позднее.
– Кто Бирюкова?
– Я, – приподнялась одна.
– Одевайтесь, выходите.
– Отвернитесь хотя бы.
Федор отвернулся. На спинке кровати висело платье, кофта, он их ощупал. Комендантша ухмыльнулась. Не мужское дело женскую одежду мять. Не НКВД, а извращенцы какие-то. Женщина уже строила планы завтра громогласно оповестить всех о методах работы НКВД, позлорадствовать. Как же, врага народа в безобидной кастелянше разоблачили.
– Я готова, – сказала Вера. Голос ее дрожал, выдавал волнение.
Как только все трое зашли в служебное помещение, Василий схватил Веру за обе руки. Неожиданно и необъяснимо даже для Федора. Левую кисть отпустил почти сразу, а правую погладил, осмотрел, потом повернулся к Федору.
– Она.
Поднял кисть девушки.
– Смотрите, на указательном и среднем пальцах натертости, даже можно сказать сухие мозоли от ключа.
Федор сразу понял, о чем речь. Радисты при тренировках работают на передающем ключе часами, на пальцах набиваются характерные отметины. Да и во время дальнейшей работы они только усиливаются. Непосвященному человеку они незаметны, да и не говорят ни о чем. Это как у снайпера – натертость на крайней фаланге указательного пальца от спускового крючка.
Глаза у Веры сразу испуганными стали, наполнились слезами.
– Сама рацию покажешь или искать будем? Все равно найдем. А добровольно выдашь – зачтется.
Девушка глубоко вздохнула, прошла в угол комнаты, приподняла угол доски, сдвинула ее. Запустив руку, вытащила один деревянный футляр, потом другой.
– Отойди!
Федор опустился на колени, пошарил рукой в тайнике, выудил запасную батарею и блокнот. У комендантши при виде рации и прочего «добра» челюсть отвисла. Но женщина быстро пришла в себя, влепила радистке пощечину.
– Сука продажная! Сироткой прикинулась, тварь! Пожалела я тебя, на легкую работу поставила, змея подколодная!
Радистка голову в плечи втянула. А комендантша ударила ее еще раз. Федор схватил ее за руку.
– Не стоит. Она нам еще нужна. Вы лично никому ни слова.
Комендантша кивнула.
– Если проболтаетесь, сорвете всю операцию, привлеку как пособницу.
Комендантша часто и мелко закивала. Она была в шоке. Ей казалось раньше, что она за порядком в общежитии наблюдает. Мышь мимо не проско-чит, не то что враг. А тут милая девушка, не подумаешь, выходит – проглядела, не проявила бдительности.
– Давно она у вас проживает?
– Со средины декабря.
– Мы ее забираем. Если кто интересоваться будет, скажете, что с документами непорядок. Василий, грузи ее технику в наволочку, уходим.
Федор отозвал бойцов, вышли к машине. Уже знакомым путем добрались к своему временному пристанищу. Пока радистка в шоке, в растерянности, надо допрашивать. Радист не работает в одиночку, он лишь передающее звено. В группе должен быть как минимум один, но очень ценный агент.
Федор завел ее в пустую комнату, усадил на табуретку. Бойцам приказал:
– Стоять рядом, глаз не сводить.
А сам к капитану-особисту. Видел, свет в его комнате горит. Теперь надо действовать быстро. Если агенту или старшему группы станет известно о задержании радистки, исчезнет из города. Время шло не на минуты, но на часы, это точно.
Федор постучал.
– Входите, открыто!
Особист сидел за столом, писал. Увидев Федора, перевернул исписанные листы текстом вниз. Так делали все офицеры особых служб, чтобы вошедший не мог случайно прочитать хоть одну фразу.
– Садись, старшой. Чаю или чего покрепче?
– Боюсь, не до чаю. Радистку с рацией мы взяли на льнозаводе. Засекли по выходу в эфир.
У особиста глаза округлились. Он сразу цепочку выстроил: радист – агент или группа, да на его территории. И выявил их не он, который по должности это делать должен, а залетный старлей. И теперь он, капитан, обязан всемерно помогать, чтобы быть причастным к раскрытию. Иначе за утрату бдительности будут неприятности. Федор уже понял, о чем подумал капитан, сам бы на его месте так размышлял.
– Чем могу? – спросил осторожно капитан.
Сейчас от Федора многое зависит. Будет работать самостоятельно, на что имеет право, особист не при делах окажется, по шапке получит. А примет сотрудничество – обойдется, не надо будет из кожи вон лезть.
– Нам делить нечего, для дела полезнее, – сказал Федор.
Капитан дух перевел. Складывается хорошо. Федор продолжил:
– Предлагаю вместе допросить радистку. Потом ты машину организуешь, бойцов. При мне всего двое автоматчиков, для операции мало. Агента или группу надо брать срочно, трясти, как грушу, не исключая жестких методов допроса. Сутки максимум, надо взять всех. Желательно живыми, пусть и ранеными. Сам понимаешь – допросить надо. Что передавали, кому.
– Радист давно работает?
– Предположительно около полугода.
Капитан за голову схватился. Это же сколько информации она передать успела? Про себя он уже решил, что использовать бойцов комендантского взвода не будет, навыков нужных у них нет. А попросит отделение фронтовой разведки. Там парни подготовленные, любого агента спеленают без шума и пыли, как младенца.
– Тогда чего мы сидим? Идем.
Капитан взял блокнот, карандаш. По всей форме, под протокол, можно допросить позже, сейчас время не терпит. Главное, узнать связи радистки.
Оба офицера вошли в комнату. Федор бойцам своим приказал:
– Организуйте стол и пару стульев, пошарьте в соседних комнатах.
Бойцы исполнили приказание. Офицеры уселись, капитан блокнот на стол положил, открыл.
– Настоящие имя, фамилия, отчество, место и год рождения? – начал Федор.
– Павлова Вера Матвеевна, уроженка Бобруйска, родилась пятнадцатого февраля восемнадцатого года.
– Когда на немцев работать начала?
– С октября сорок первого. Я закончила до войны курсы медсестер, с началом войны добровольно в армию пошла. А через месяц немцы наш полк окружили. Так в плен попала. А потом в разведшколу, там же, в Бобруйске.
– В Лихославль как попала?
– Как беженка. Сплошной линии фронта еще не было, меня немцы перевели.
– И что посулили за предательство?
– Самое главное – жизнь. Кому в молодые годы умирать охота?
– Никому не охота, – кивнул Федор. – Только предают не все. До войны комсомолкой была?
Радистка кивнула и заплакала, размазывая слезы по щекам.
– Теперь слезами судьбе своей не поможешь. У тебя одна дорога, чтобы живой остаться. С нами сотрудничать, немцам дезинформацию давать. Под нашим контролем, разумеется.
– Я готова. Я все сделаю, вы только скажите, что надо.
Предателям Федор никогда не верил. Продали один раз, продадут другой, если это выгодно будет.
– Для начала, чтобы убедить нас в своем желании помочь, расскажешь, кто связь с тобой поддерживал, кого из группы знаешь? Подробней, кто, где живет, где работает?
– Двоих только.
– Мы внимательно слушаем.
Капитан взял карандаш, навострил уши, приготовился записывать.
– Шифрограммы приносит главный инженер льнофабрики, он же меня на фабрику устроил и в общежитие.
Офицеры переглянулись. Новость об аресте радистки он узнает первым, уже утром. Его надо первым брать.
– Где живет, как фамилия?
– Глушков, Петр Васильевич, живет рядом со станцией. Смоленский переулок, номер дома не знаю. Дом деревянный, угловой, наличники на окнах голубой краской окрашены. Я была у него дома один раз, в самом начале. Мне туда явку дали.
Особист все записывал.
– А второй?
– Видела его один раз. Глушков с аппендицитом в больницу попал. На экстренный случай для связи запасной вариант был. На главпочте по нечетным дням в шесть часов вечера. Как фамилия, где живет – не знаю. Но на встречу он пришел в военной форме, на рукавах красные звезды из сукна.
– Опишите подробнее. Как выглядел, возраст, рост, цвет волос, особые приметы, звание?
– Рост средний, лет сорока, волосы темные. А звание? Вот как у вас.
И показала рукой на капитана.
– Одна шпала?
– Да.
– Припомните, петлицы какого цвета были?
– А чего вспоминать – красные, как звезды на рукавах.
Можно сказать, с подсказкой повезло. Звезды на рукавах – политический состав, шпала – старший политрук, а петлица красная – пехота. Знаков отличия, вроде скрещенных пушечных стволов, как в артиллерии, политсостав не имел. Кроме того, был еще нюанс. Приказом НКО № 253 от первого августа 1941 года было отменено ношение цветных петлиц в зависимости от рода войск. Вводились петлицы и знаки отличия защитного цвета. Однако новые петлицы и знаки в первую очередь получали мобилизуемые из запаса. Еще в мирное время была заготовлена форма со знаками различия военного времени. Остальные военнослужащие переходили на новые петлицы и знаки по мере возможности. Трудности с обеспечением многомиллионной армии приводили к тому, что на цветных петлицах встречались кубики защитного цвета или на защитного цвета петлицах красные шпалы старшего комсостава. Такое положение существовало вплоть до перехода на погоны зимой 1943 года. А осенью сорок второго года политруки и комиссары стали заместителями командиров подразделений с понижением в звании на одну ступень. С рукавов исчезли красные звезды. До этой поры политруки и комиссары имели равные права с командирами. Не имея военного образования, иногда отменяли своей властью приказы командира, вносили хаос в управление войсками.
– Особые приметы имел? Шрам или шепелявил?
– Не заметила.
Капитан поднялся, наклонился к Федору.
– Выйдем, пошептаться надо.
Бойцы стояли в коридоре за дверью.
– Приглядите.
А сами офицеры зашли в соседнюю пустую комнату. Особист сразу папиросу из пачки выудил, закурил.
– Брать надо этого главного инженера. Адрес знаем. Утром он уже в курсе событий будет, что радистка арестована.
– Я такого же мнения. Давай допрос прервем. Я с бойцами за Глушковым еду, а ты в кадры политуправления армии.
– Что мы по политруку имеем? В пехоте служит, старший политрук, около сорока лет. Негусто.
– Скажи спасибо за то, что есть. Садись за картотеку, выбирай подходящих. Думаю, десятка два наберется, привезешь их фото из личных дел на опознание радисткой.
– Да, выбора нет. Я уехал, встречаемся здесь. Надо будет тебе еще Глушкова потрясти, может, он на политрука что даст. И другие могут всплыть.
– Попотрошим, не волнуйся.
– Я тебе бойца из местных дам, он все улицы знает.
– Не откажусь.
Радистке связали руки веревкой, отвели в камеру. Обычная комната, только окна зарешечены и у дверей караульный с винтовкой. Особист ему приказал.
– Если старшему лейтенанту надо будет, пропустить его к арестованной!
– Так точно.
Федор с бойцами к машине вышел. Только уселись, боец подбежал, с автоматом за плечом.
– По приказанию капитана Светлова прибыл в ваше распоряжение!
– Смоленский переулок знаешь?
– Так точно!
– Садись с водителем, дорогу покажешь.
Федор перебрался в кузов, к бойцам. Тряслись недолго. Чувствовалось, что подъехали к станции. Пахло креозотом для пропитки шпал, сгоревшим углем, слышалось пыхтение паровозов, перестук колес. Основное движение происходило ночью, для скрытности.
Грузовик встал в начале Смоленского переулка. Военные выбрались из машины.
– Где дом Глушкова знаешь? – спросил у бойца Федор. – Наличники на окнах у него голубым выкрашены.
– Так второй дом отсюда.
– Бойцы, встали за забором. Только тихо и не высовываться.
Сам подошел к калитке, постучал. В частных домах обычно бывали собаки во дворе. А в этом домовладении не было. Неспроста, чтобы ночные гости смогли свободно входить, собака соседей не тревожила. Через пару минут распахнулось окно.
– Кто там? – спросил мужчина.
– Петр Васильевич, на льнозаводе беда, трансформатор силовой загорелся, меня за вами послали, – соврал Федор.
Главное, чтобы не насторожился агент, спокойно вышел. Федор подошел к бойцам, прошептал:
– Как выйдет, наваливаемся с обеих сторон. Руки держите.
– Сделаем.
Федор встал справа от калитки, бойцы слева.
Хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги. Распахнулась калитка, вышел мужчина во френче, как модно было у партхозруководителей. Бойцы сразу навалились. Один за руку схватил, другой подсечку сделал. Федор успел главного инженера за левую руку схватить, заламывать стал. С трудом повалили фигуранта на землю. Мужчина крупный, сильный. Напали неожиданно, потому свалить удалось. Случись днем – раскидал бы бойцов.
– Лежи тихо, не то пристрелю! НКВД! – прошипел ему в ухо Федор.
Мужчина повернул голову вбок, хрустнуло стекло. Федор сообразил – агент раскусил ампулу с ядом, вшитую в угол воротника.
– Ненавижу, – прохрипел агент, дернулся и затих навсегда.
Неудача! Ушел от них агент. Ни допросить теперь, ни выяснить связи.
– Заносите его в дом, – распорядился Федор.
Трое бойцов с трудом занесли труп на крыльцо. Федор по карманам самоубийцы пошарил, обнаружил ключи, отпер дверь. Достав пистолет из кобуры, вошел первым. Вдруг мужчина не один в доме жил? В прихожей, как и в доме, никого не было.
– Давайте его на кухню.
Труп не слишком вежливо бросили на пол.
– Здоров, как боров, – отряхнул руки Сучков.
Федор свет во всех комнатах включил.
– Парни, по-быстрому дом обыскать надо. Я комнаты осматриваю, Сучков – чердак, Обухов – подвал. А…
– Рядовой Кузьмин, – подсказал боец.
– А ты надворные постройки. Ищем блокноты, тетради с записями, оружие. Одним словом, все то, что мирным жителям не нужно. Деньги, золотые изделия – тоже сюда.
Федор методично стал обыскивать комнаты. Простукивал стены, полы, осматривал содержимое чемоданов, шкафов, сундука. Ничегошеньки интересного. Нашел две книги, которые могли служить ключом для шифрования, а еще пачку пятидесятирублевок. Проверил на просвет, на ощупь – настоящие, не подделка. То, что Глушков агент, сомнений не вызывало, радистка не соврала. Зачем человеку, не связанному с разведслужбами противника, иметь при себе ампулу с ядом и травиться? Но где улики? Или осторожен был до чрезвычайности и не хранил дома ничего компрометирующего? Спросить уже не у кого.
Федор раздосадован был. Сам виноват, раз допустил такой исход. Надо было по башке прикладом шарахнуть, чтобы сознание потерял, затем обыскать. Налицо – промах, упущение. Неприятно было, одну ниточку к вероятной разведгруппе сам оборвал. Солдаты тоже вернулись с пустыми руками. Напоследок Федор достал из карманов умершего агента все содержимое – пропуск на завод, паспорт, портсигар, зажигалку, записную книжку. Будет время – изучит все. А теперь – к месту базирования, вдруг особист чего-нибудь нарыл?
Обратную дорогу Федор размышлял. На радистку выход имели двое – Глушков и неизвестный пока политрук. Если его не найдут, разведгруппа продолжит работу. Фактически убрал он одного агента, пусть даже руководителя группы. Арестовал радистку, но что это изменило? Немцы забросят другого радиста, и группа продолжит работу. А может статься, что запасной радист есть, находится в спящем режиме. Черт, как неудачно задержание прошло! Сам бы себе морду набил за такую топорную работу.
Уже в особом отделе подошел к дежурному.
– Старшина, капитан не приехал?
– Никак нет.
– Соедините меня с калининским УНКВД, городским отделом, старшим лейтенантом Осадчим.
– Подождать немного придется. Да вы присядьте.
Уже через пять минут в трубке раздался знакомый голос Осадчего.
– Привет! Как успехи?
– Пианистку взяли, дала наводку на агента. При попытке захвата раскусил ампулу с ядом.
– Так! Плохо, старшой.
– Сам знаю.
– Еще зацепки есть?
– Есть. Начальник особого отдела устанавливает данные на фигуранта.
– Моя помощь нужна?
– Пока сами справляемся.
– Что с особым отделом в одной упряжке работаешь, это хорошо. Ты где расположился?
– В особом отделе.
– Наш сотрудник утром в Торжок едет, забросит тебе бумагу, ознакомься, обсуди с Дубовиком.
– Понял.
– Отбой связи!
Осадчий положил трубку. Связь телефонная, через войсковой коммутатор, но все равно говорили намеками. Федор посмотрел на часы. Четыре утра. Надо немного вздремнуть. Он поднялся в отведенную комнату, снял портупею с кобурой, сапоги, рухнул на матрац на полу. Как был – в форме. Разбудил его утром Василий.
– Завтрак принесли, вставай.
Еда в армии во время войны, казенным языком прием пищи, святое дело. Неизвестно, когда в следующий раз придется подхарчиться. Оперативный состав ноги кормят, сидя в кабинете ничего не найдешь. Короткий сон освежил. Федор умылся, поел. Особиста так и не было. А вскоре его вызвали к дежурному. Возле него стоял уже знакомый по отделу НКВД лейтенант.
– Здравия желаю. Вам пакет.
– Спасибо.
Лейтенант сразу вышел, фыркнул мотор машины. Ну да, ему в Торжок. В комнате Федор вскрыл засургученный пакет, достал два листка. На рукописном было написано:
«Ознакомь Дубовика. Это текст дешифрованной радиограммы из Лихославля. Спецы из Москвы потрудились. Может, поможет в поиске. Ни пуха».
Ни подписи, ни обращения в начале. Писал сам Осадчий, его почерк Федор уже знал. Второй листок был машинописным, причем вторая, если не третья копия через копирку. Не все буквы пропечатаны на машинке четко. Федор ознакомился:
«Восемнадцатый Центру. В район Ржева с советской стороны подтягиваются свежие пехотные части. 183, 174 и 373-я стрелковые дивизии усеченной численности. По уточненным данным наступление Красной Армии намечено на тридцатое июня. Цель – освобождение Ржева и Сычевки. Агент «Кирпич» передает, что по станции Лихославль на Торжок и Кувшиново ежесуточно проходит по семь-восемь воинских эшелонов. Агент «Стрекоза» для подкупа объекта просит десять тысяч рублей. Следующий сеанс связи через сутки, в означенное время. Хольц».
Текст небольшой, но содержательный. Федор подозвал Василия.
– Осадчий велел ознакомиться. Это дешифрованная радиограмма из Лихославля. Не знаю только, радистки, которую взяли, или есть еще радиостанции?
– Есть! – огорошил Василий. – Но далеко, за Торжком.
За ближний тыл армии, что за боевыми порядками, отвечал не Федор, это другая епархия. И наверняка о радиостанции уже знают, кому положено, и не сидят сложа руки.
– Читай и выскажи свое мнение.
Василий пробежал текст. Сначала быстро, потом еще раз, уже медленно, вдумчиво.
– Твои выводы?
– Источник осведомленный, наверняка в армии. Думаю, главный. То, что есть еще два агента, без сомнения. Один, который под псевдонимом «Кирпич» проходит, живет рядом со станцией или, что скорее всего, работает на ней. Но не в руководстве – стрелочник, составитель, смазчик.
– Почему так решил?
– Конкретики мало. Начальник станции или диспетчер имеют более точные данные.
– Допустим. Дальше.
– «Стрекоза» – баба.
– Без тебя бы сроду не догадался.
– Работает парикмахершей, официанткой в столовой, продавщицей в магазине.
Федору стало интересно.
– Откуда такой вывод?
– Она кого-то подкупить хочет. Для работы агента по вербовке желательно работать в людном месте. А где люди бывают чаще всего? В магазине, столовой, парикмахерской.
– Да, может, она просто красивая женщина, к ней кто-то, кто интересен разведке немцев, клеится.
– Тогда как незнакомый мужчина с ней познакомился?
– Подводку сделали.
– Неубедительно. Кстати, радистка не говорила, как ее позывной?
– Мы как-то не спросили. Нас агентура интересовала.
– А зря. Пойдем спросим?
– Почему нет?
Караульный пропустил Федора в камеру с задержанной без проблем. А Дубовика остановил.
– Велено пропускать только старшего лейтенанта.
– Он со мной, пропустите.
– Под вашу ответственность.
Федор уселся на единственную табуретку, прикрученную к полу. Радистка сидела на деревянном топчане. Вопросы задавал Дубовик.
– Под каким позывным вы выходили в эфир?
– Хольц.
Ага, кое-что становилось на свои места. Сначала Федор думал, что это мужское имя.
– А кто такой восемнадцатый?
– Честное слово, не знаю. Что в шифровке, не знаю. Просто в конце цифровых групп ставила свою подпись. Если все в порядке – без точки в конце. При работе под контролем – точка, как знак.
– Время выхода всегда одинаковое?
– Как правило. Есть еще запасное – через два часа или через четыре.
– Сколько знаков в минуту делаете?
– Восемьдесят.
Дубовик кивнул.
– Пока вопросов не имею.
Когда в комнату вернулись, Василий сказал:
– Есть еще радист в городе.
– Объясни.
– Радист той станции выдавал сто десять – сто двадцать знаков в минуту. Скорость приличная, опыт большой. А восемьдесят – для тех, кто прошел первоначальную школу.
– Ты же сам на нее вывел.
– Пеленговали из автобуса и не я, хотя мои бойцы. Определили направление, а про скорость передачи никто не говорил. Рации две, это точно.
Час от часу не легче. Тут с одной бы разобраться. Ближе к обеду прикатил особист, сразу к Федору поднялся.
– Знал бы ты, чего мне стоило карточки учетные посмотреть и фото взять.
– Представляю.
– Надо к этой, как ее?
– Вере.
– Ну да, к ней идти. Может, опознает кого-то.
– Сам понимаешь, подвести может. Чтобы нагадить, ткнет пальцем не в фигуранта, а в нормального политработника.
– А! Я уже проверил, кто в Лихославле по служебным делам в указанное время был. Таких двое. Посмотрим, на кого она укажет.
Снова в камеру вошли. Особист с ходу начал.
– Вам придется посмотреть фото. Вы говорили о встрече с политработником. Кто-нибудь из них похож?
И капитан выложил фотографии на топчан. Вера начала перебирать фото. Одну отложила, потом все вновь пересмотрела, взялась за фото.
– Он. Точно он. Только фотография старая, наверное, довоенная. Сейчас он постарше выглядит, не сразу узнала.
– Скажите, у него с зубами все в порядке?
– Разве я дантист? Ой, точно. На верхней челюсти, не помню, с какой стороны, железный зуб. Не подсказали бы, не вспомнила.
Прошли в кабинет Светлова. Капитан закурил. Федор по вопросам понял, что особист провел большую подготовительную работу, иначе бы он откуда про зуб знал.
– С подозреваемым встречался? – спросил Федор в лоб.
– С обоими. Вроде как случайно, чтобы не вспугнуть раньше времени. Старший политрук Фадеев Илья Фомич, вот кто он.
Светлов вскочил.
– Надо брать! Возьму бойцов и арестую.
– Ты же разведчиков хотел брать.
– Мне он не показался.
– Не скажи. Я к главному инженеру льнозавода со своими бойцами ездил. Так он при задержании ампулу с ядом раскусил, что в уголок воротника вшита была.
– Помер?
– Угадаешь с трех раз?
– Туда ему и дорога.
– Так-то оно так, да все концы обрубил. А хочешь еще сюрприз?
– Не хочу.
– Есть еще одна рация. Дубовик-пеленгаторщик сказал. Почерки у радистов разные. Москва радиограмму дешифровала, можешь ознакомиться.
Федор положил перед Светловым лист. Капитан ознакомился, хлопнул по столу ладонью.
– Сколько же их окопалось! А твоему Дубовику можно верить?
– Можно. Парень ученый, в армию не взяли по зрению. Так он пеленгатор этот переносной придумал, настоял, чтобы в боевых действиях испытать.
– Вид у него не боевой.
– Встречают по одежке, провожают по уму.
– Казанцев, ты со мной едешь?
– Политрука брать? Еду.
– Тогда вперед. Дубовика не берем. Ценный кадр. На наше место, случись что, людей найдут, а вместо него – нет.
Ехали в сторону Торжка на «козлике» Светлова, не доезжая, свернули в сторону, еще через полчаса остановились.
– Тут штаб полка. Побудь у машины, я разведчиков возьму.
Через некоторое время вернулся он с лейтенантом.
– А где же разведчики?
– Я с командиром взвода, он сказал – сам спеленаю в лучшем виде. А мы поможем.
Лейтенант хмыкнул.
– Лучше не мешайте. Когда народу много, только суета получается, а толку мало.
Вошли в здание штаба. Особист сразу к начальнику штаба. Через дверь послышался разговор на повышенных тонах. Затем выскочил Светлов, лицо красное.
– Возмущается, говорит – оговор. Собирается начальству моему звонить.
– Плевать. Где политрук?
– Говорит, что занятия с бойцами проводит. Крайняя комната слева.
Подошли к двери.
– Будем ждать, пока закончит языком трепать?
– Вызовем. Лейтенант, вы оба друг друга знаете. Загляни, вызови на минутку, скажи – дело срочное.
Так и сделали. Лейтенант дверь приоткрыл.
– Товарищ старший политрук, на минутку, срочно.
Светлов и Федор за дверью встали. Лейтенант на шаг от двери отступил, как-то подобрался весь. Из комнаты вышел политрук. Форма наглажена, гимнастерка не х/б, а шевиотовая, сапоги хромовые. Франт, да и только! Лейтенант резко ударил его под дых. Не ожидавший удара, политрук согнулся, а лейтенант ему по шее ребром ладони добавил. Видимо, расчетливо, дозированно. Политрук закачался, как пьяный, но не упал. Лейтенант из кобуры политрука вытащил пистолет, протянул оружие Светлову.
– Ну как-то так. Я больше не нужен?
Все произошло стремительно. Мелькание рук лейтенанта, и политрук согнулся, сипит. Светлов дверь в комнату приоткрыл.
– Товарищи бойцы, можете быть свободны. Товарищ политрук занят, проведет политинформацию в следующий раз.
Светлов и Федор подхватили политрука под локти, вывели из штаба и к машине. Уже у «козлика» Федор обыскал политрука, тщательно ощупал уголки воротника. Чисто.
– Ну что, Фадеев? Не ожидал? Кстати, как твоя настоящая фамилия?
– Да вы что себе позволяете? Да я до самого товарища Сталина дойду. Я прокурору жаловаться буду.
– Да, имеете право. Вы где квартируете? Как бы жилье ваше осмотреть.
– Ордер предъявите!
– На случай войны у нас особые полномочия. Вам ли не знать приказов?
Светлов сунул под нос задержанному удостоверение.
– Сами покажете квартиру?
– Это какая-то ошибка!
– Разберемся. Ведите.
Политрук квартировал недалеко, в сотне метров от штаба. Военных определяли на постой без согласия хозяев и без оплаты. Пока Светлов охранял политрука, Федор быстро комнату в доме обыскал. Из заслуживающего внимания нашел книгу «Как закалялась сталь» и исписанный блокнот. Книга идеологически правильная, для партработника в самый раз, но она же может служить ключом для шифрования. Федор с собой обе находки прихватил.
– Едем в отдел, – бросил Светлов водителю, когда уселись.
Уже в Лихославле сразу очную ставку радистки и политрука сделали. Фадеев, как увидел Веру, сразу сломался, поплыл. Слезу пустил.
– Я все скажу, только сохраните жизнь!
– Внимательно слушаю. Конвой, женщину в камеру.
Допрос длился долго, до вечера. Бывший уже старший политрук назвал главного инженера, не знал, что он уже мертв. А также агента под псевдонимом «Кирпич», работавшего на железнодорожной станции слесарем-вагонником, и «Стрекозу», продавщицу «Военторга». Допрос под протокол вели. Фадеев взмолился:
– Не могу больше, устал, отведите в камеру.
Светлов с Федором остались одни, особист вытащил бутылку водки.
– Давай за успех?
– Погоди, звонок надо в Калинин сделать, Осадчему. Доложить, взяли агента.
– Не всех, еще двое остались.
– Сейчас примем по сто грамм, поедем и возьмем.
Федор по телефону Светлова дозвонился до Осадчего.
– Здравия желаю, Казанцев беспокоит. Агент у нас в кутузке, главный информатор. Сейчас едем с начальником особого отдела на задержание двух подручных. Можно считать дело закрытым.
– Торопишься, Казанцев! То, что арестованы пианист и главный, это хорошо. А про вторую рацию забыл? Пока там у тебя Дубовик, задействуй его и рацию найди. Это дело на контроле у самого Лаврентия Павловича. Сроку даю пять суток. Время пошло. Об исполнении доложить.
– Слушаюсь.
Федор вздохнул.
– Похоже, обмывать позже будем.
Назад: Глава 9 Засада
На главную: Предисловие
