Проводники сбежали прошлой ночью, прихватив весь остаток продуктов. Они остались одни – два благородных конкистадора, затерявшиеся в бескрайних лесах дикой Индии, сидели, понуро опустив головы.

Джунгли вокруг них жили своей обычной жизнью: в глубине шумящей под ветром листвы пело птичье разноголосие, пронзительно кричали обезьяны, где-то в чаще протрубил слон.

– «Нам надо возвращаться на побережье и искать португальцев. В них наше единственное спасение» – глядя в землю произнёс Хуан де Рибас.

Его товарищ медленно поднял голову. Растерянность на его лице сменилась недоумением, а потом и гневом.

– «Не забывайте, дон Хуан, какую важную миссию возложил на нас дон Альваро!» – твёрдо произнёс он – «Сведения о нашей экспедиции принадлежат только его величеству королю Испании и герцогу Кортесу. Мы поклялись нашему господину де Сааведре, что его письмо и древнее распятие передадим только его брату. Вы хотите отдать всё это главным врагам испанской короны?!»

– «Ну почему же всё» – дон Хуан де Рибас поднял глаза – «В этой безделушке не меньше либры чистого золота. Переплавив её в слиток, чтобы не возникало лишних вопросов, мы отдадим португальцам в обмен на свободу письмо дона Альваро, расскажем всё, что видели за месяцы путешествий и тихо отправимся с португальскими купцами домой в Европу. Этого золота нам хватит, чтобы прокормиться, пока не удастся наняться в, например, папскую армию в Италии или поступить на службу к какому-нибудь германскому барону»

– «Вы хотите превратить в слиток реликвию, которая, по словам доверившего её нам господина де Сааведры, возможно древнее, чем сама Библия? А как же наш долг перед Богом и герцогом?» – не веря своим ушам воскликнул Хорхе.

Хуан презрительно скривился:

– «Я приехал к Эрнану, бросив родовое поместье, не затем, чтобы отдавать кому-то долги. Их у меня было достаточно и в Испании. Но благородный герцог, вместо того, чтобы дать мне искупаться в золоте Эльдорадо, отправил со своим братом на другой край земли с безумной миссией, тайну которой дон Альваро нам до конца так и не открыл. Дон Хорхе, я срывал золотые крыши с мавританских мечетей в Гранаде, выплавлял золото из еврейских священных книг в Кордове и выламывал золотые головы ацтекских истуканов в Мехико. И везде верующие глупцы грозили мне местью своих богов. Никого из этих наивных фанатиков не пощадил мой меч. А я всё ещё жив и не боюсь ни Аллаха, ни Яхве, ни Кецалькоатля. Не убоюсь я и Девы Марии, раз она отвернулась от нас. Это золото – всего лишь скудная награда за обманутые надежды».

Они долго молча смотрели в глаза друг друга. Потом Хорхе отвёл взгляд в сторону – туда, где лежали, прислонённые к упавшему дереву, перевязи их мечей.

В то же мгновение дон Хуан прыгнул, на лету выхватывая кинжал и втыкая узкое лезвие между латных пластин на груди товарища. Хорхе забился под навалившимся на него тяжелым телом, продолжавшим всем весом давить на стилет. Вдруг левая рука убийцы наткнулась на что-то мягкое и чешуйчатое, её пронзила боль укуса. Отпрянув, он увидел уползающее в кусты длинное узкое тело в чёрных и жёлтых поперечных кольцах, потом почувствовал, как останавливается дыхание, и, захрипев, повалился прямо на замершее тело своей жертвы. Конвульсии длились недолго и скоро благородный Хуан де Рибас обмяк, замерев на пробитой груди умирающего Хорхе де Гузмана, который в последний раз открыл глаза и, глядя в мёртвые зрачки бывшего товарища прямо перед своим лицом, прошептал сквозь кровавые пузыри на губах:

«Дева Мария всё-таки покарала тебя, безбожник».

Веки его сомкнулись и ещё много веков два конкистадора лежали в смертельных объятиях друг друга среди неизменного шума листвы и пения птиц, лишь изредка проходящий мимо дикий слон ненадолго останавливал на них свой взгляд, да любопытные обезьяны, деловито переругиваясь, иногда сновали вокруг сплетённых скелетов в проржавевших доспехах.