1
Еще только девять утра, а уже жарко. Сбросив пиджак, Мегрэ лениво разбирает почту и поглядывает в окно: листва деревьев на набережной Орфевр не шелохнется, на Сене ни рябинки, вода блестит, как шелк.
Август. Люка, Лапуэнт и добрая половина инспекторов в отпуске. Жанвье и Торранс отдыхали в июле, а сам Мегрэ собирается провести сентябрь в Мен-сюр-Луар в своем домике, похожем на жилище приходского священника.
Почти всю неделю к вечеру разражается бурная, но недолгая гроза, и ливень заставляет прохожих бежать, прижимаясь к стенам домов. После дождя жара спадает, к ночи воздух становится прохладным.
Париж опустел. Даже уличный шум не такой, как обычно, и кажется тишиной.
Город заполнили автобусы разных цветов и из разных стран; все они неизменно останавливаются и выплескивают толпы туристов в одних и тех же местах — у Нотр-Дам, Лувра, Сакре-Кёр, на площади Согласия, на площади Звезды и, конечно, у Эйфелевой башни.
Сейчас, если вдруг слышишь на улице французскую речь, удивляешься.
Начальник уголовной полиции тоже ушел в отпуск, освободив подчиненных от нудной повинности ежедневных рапортов. Почта не обильна, преступления в основном ограничиваются карманными кражами.
Телефонный звонок вырвал комиссара из оцепенения. Он взял трубку.
— С вами хочет говорить комиссар Первого округа… Соединить?
— Давайте.
Мегрэ хорошо знал его. Немножко манерен, одет всегда с иголочки, но очень образован: до поступления в полицию довольно долго был адвокатом.
— Алло!.. Аскан, это вы?
— Я вас не оторвал?
— Время у меня есть.
— Я вам звоню вот по какому поводу: утром на меня свалилось одно дело, и я подумал, что оно могло бы вас заинтересовать.
— А что такое?
— Убийство, но необычное… Знаете, слишком долго объяснять… Когда сможете освободиться?
— Прямо сейчас.
— Прошу прощения, что назначаю вам встречу у меня в кабинете, но убийство произошло в мало кому известном тушке около Центрального рынка.
Дело происходило в 1965 году, и парижский рынок еще не перевели в Ренжис.
— Через несколько минут буду у вас в комиссариате.
Мегрэ позволил себе удовольствие произнести это недовольным голосом, хотя на самом деле был даже рад немножко отвлечься от рутины последних дней. Он зашел в комнату инспекторов. По привычке хотел было взять с собой Жанвье, но подумал, что на время своего отсутствия надо оставить тут надежного человека, способного проявить инициативу.
— Торранс, поедешь со мной. Возьми во дворе машину.
Комиссариат Первого округа находился недалеко, на улице Прувер. Мегрэ прошел в кабинет комиссара Аскана.
— Сейчас я вам покажу самое поразительное зрелище из всех, что мне доводилось видеть. Ничего рассказывать не буду. Здравствуй, Торранс… Машину лучше оставить здесь. Это в двух шагах.
Они обогнули рынок, от которого в такую жару изрядно пованивало; торговля шла вовсю — как-никак август. Потом прошли по узким улочкам с какими-то подозрительными домами и лавчонками. Увидели несколько клошаров, а одна нищенка, вдребезги пьяная, привалилась к стене, чтобы не упасть.
— Сюда.
Они шли теперь по улице Гранд-Трюандери, и Аскан сворачивал в тупик, такой узкий, что по нему вряд ли проехал бы грузовик.
— Тупик Вье-Фур, — объявил Аскан.
Домов тут было всего с дюжину, да и то вместо одного, снесенного, зияла пустота. Остальные тоже предназначались на снос, и жильцы из них были выселены.
Стены некоторых домов, угрожавшие обвалиться, были подперты бревнами.
В окнах дома, возле которого остановился комиссар Аскан, не было стекол, а кое-где даже рам. Входная дверь забита досками, но Аскан отодвинул две из них (они оказались приставленными, а не прибитыми), и все вошли в просторный коридор.
— Осторожней на лестнице. Нескольких ступенек нет; те, что остались, тоже не очень прочны.
Пахло пылью, затхлостью, но все перебивала вонь, долетавшая с рынка.
Они поднялись на третий этаж. У потрескавшейся стены сидел мальчик лет двенадцати; увидев троих мужчин, он вскочил, глаза у него засверкали.
— Вы комиссар Мегрэ?
— Да.
— Вот не думал, что когда-нибудь увижу вас вот так. Я вырезаю из газет все ваши фотографии и наклеиваю в тетрадку.
Аскан объяснил:
— Это малыш Николье… Тебя зовут Жан, да?
— Да, мсье.
— Его отец мясник с улицы Сен-Дени. Единственный из всего квартала не закрыл в августе лавку. Жан, расскажи…
— Все было, как я вам уже говорил. Почти все мои товарищи на море. Играть мне не с кем, вот я и брожу. Я тут разведал такие места, которых совсем не знал, хоть и родился в этом квартале. Сегодня утром я обратил внимание на этот дом. Подергал доски, которыми забита дверь. Оказалось, они не прибиты. Крикнул: «Эй, кто тут есть?» В ответ только эхо. Я тут ничего не искал. Пошел наверх, просто так, из любопытства. Толкнул сломанную дверь, вот эту, справа, и увидел человека. Я вниз по лестнице и в комиссариат. Мне нужно будет еще заходить в эту комнату?
— Думаю, что нет.
— Оставаться здесь?
— Да.
Мегрэ открыл дверь, прогнившую до такой степени, что она не пошла бы даже на дрова, и застыл на пороге. Он понял, почему комиссар Аскан хотел сделать ему сюрприз.
Довольно большая комната, два окна без стекол — они закрыты картоном и плотной бумагой. На покоробившемся полу с огромными щелями между половицами — невообразимые кучи бесполезного хлама.
На железной кровати с изодранным матрасом лежал мужчина в одежде — он-то и привлек взгляд Мегрэ. Было ясно, что этот человек мертв. На груди пятна засохшей крови, но лицо спокойное.
Одежда, обычная дня клошара, совершенно не вязалась с лицом и руками убитого. Он был довольно стар, длинные серебристые седые волосы отливали голубизной. Глаза тоже голубые, но Мегрэ их закрыл: от пристального взгляда мертвеца ему стало не по себе.
У покойника были слегка закрученные вверх седые усы и бородка а la Ришелье. За этим исключением лицо было чисто выбрито. Но больше всего Мегрэ поразился, обнаружив, что убитый делал маникюр.
— Ни дать ни взять старый актер, играющий клошара, — пробормотал он. — Бумаги при нем были?
— Нет. Ни удостоверения личности, ни старых писем. Мои инспектора, обслуживающие этот квартал, зашли взглянуть на тело, но никто из них мертвеца не знает. Один вроде бы видел, как он рылся в мусорном ящике.
Убитый человек был крупный, с потрясающе широкими плечами. На нем были коротковатые брюки, продранные на левом колене; старый пиджак, чудовищная рвань, валялся на грязном полу.
— Судебно-медицинский эксперт уже был?
— Нет еще. Жду с минуты на минуту. Мне хотелось, чтобы вы посмотрели на труп, прежде чем сюда понаедут.
— Торранс, позвони из ближайшего бистро и попроси как можно скорей прислать группу из научно-технического отдела. И попроси сообщить в прокуратуру.
Лицо человека, лежавшего на колченогой железной кровати, притягивало Мегрэ. Тщательно подстриженные бородка и усы, пожалуй, старили его. Руки такие ухоженные, ногти наманикюрены, а его видели роющимся в помойке…
Но, видно, занимался он этим давно. Комната завалена самыми невообразимыми вещами. И почти все — никуда не годная рухлядь. Старая кофейная мельница. Кувшины с отбитой эмалью, мятые или дырявые ведра, пустая керосиновая лампа без фитиля, непарные башмаки.
— Надо бы составить список всего этого барахла.
Мегрэ подошел к раковине, покрутил кран. Как он и думал, вода отключена. Электричество и газ тоже, как во всех здешних домах, предназначенных на снос.
Сколько, интересно, времени покойный жил здесь? Судя по количеству собранного хлама, достаточно давно. У привратницы и у соседей не спросишь — их нет. Комиссар Аскан вышел на площадку и обратился к малышу Николье:
— Хочешь помочь нам? Спустись вниз. Через несколько минут приедут из полиции, проводи их сюда.
— Хорошо, мсье.
— Не забудь предупредить, что ступенек недостает.
Мегрэ бродил по комнате, время от времени поднимал что-нибудь с полу, обнаружил огарок свечи и коробку спичек. Огарок был прикреплен к дну щербатой чашки.
Впервые за долгие годы службы он сталкивался с подобной картиной, и с каждой минутой удивление его росло.
— Как его убили?
— Несколькими выстрелами в грудь и живот.
— Калибр крупный?
Средний. Вероятней всего, тридцать второй.
— В карманах пиджака ничего нет?
Мегрэ представил себе, с каким отвращением этот утонченный и элегантный полицейский комиссар обыскивал грязные лохмотья.
— Пуговица, обрывок шпагата, кусок черствого хлеба.
— Деньги?
— Две монетки по двадцать пять сантимов.
— А в брюках?
— Грязная тряпка, служившая, видимо, носовым платком, и коробка из-под пастилок от кашля с окурками.
— Бумажника не было?
— Нет.
Даже клошары с набережных, ночующие под мостами, носят в карманах документы, по крайней мере — удостоверение личности.
Явился Торранс и был ошеломлен не меньше Мегрэ.
— Вот-вот будут.
И действительно, Мерс и его подчиненные, предводительствуемые малышом Николье, поднялись по лестнице. Они с изумлением оглядывались.
— Тут что, убийство?
— Да. Говорить о самоубийстве не приходится: в комнате нет оружия.
— С чего начать?
— С отпечатков пальцев — надо установить его личность.
— Жаль пачкать такие холеные руки, но придется — нужны отпечатки.
— Фотографировать?
— Обязательно.
— А красивый был мужик и, видно, крепкий.
Послышались осторожные шаги: пришли товарищ прокурора, судебный следователь Кассюр и его протоколист. Вся троица с недоумением озирала комнату.
— Когда его убили? — спросил товарищ прокурора.
— А вот сейчас узнаем — пришел доктор Лагодинек.
Доктор был молод, полон задора. Он пожал руку Мегрэ, поздоровался с остальными и направился к колченогой кровати. Обитатель комнаты тоже приволок ее либо с улицы, либо со свалки.
— Личность установили?
— Нет.
Народу в комнате набралось много, и все с опаской поглядывали на пол: он так ходил под ногами, что было боязно, как бы не провалился.
— А мы ведь рискуем очутиться этажом ниже, — заметил доктор.
Он ждал, когда кончат фотографировать, чтобы приступить к осмотру тела. На обнаженной груди убитого виднелись три черных пулевых отверстия.
— В него всадили три пули с расстояния примерно в метр. Убийца имел возможность прицелиться: очевидно, жертва спала. В противном случае пули не легли бы так кучно.
— Смерть наступила мгновенно?
— Да. Задет левый желудочек.
— Как вы думаете, пули прошли насквозь?
— Скажу, когда переверну его.
Один из фотографов помог доктору. Насквозь прошла только одна пуля; скорей всего, она застряла в тюфяке.
— Вода тут есть?
— Нет. Отключена.
— Интересно, где он мылся? Тело у него чистое.
— Вы можете приблизительно установить время смерти?
— Между девятнадцатью и двадцатью тремя часами. Когда произведу вскрытие, скажу точнее. Кто он, известно?
— Пока нет. Дадим фотографии в газеты. Кстати, когда они будут готовы?
— Через час устроит?
Фотографы ушли, а остальные эксперты занялись поисками отпечатков пальцев.
— Думаю, я вам больше не нужен? — спросил товарищ прокурора.
— Я, наверно, тоже? — присоединился следователь Кассюр.
Мегрэ неторопливо, с отрешенным видом сосал трубку. Он даже не сразу понял, что обращаются к нему.
— Нет. Я буду держать вас в курсе.
И направился к судебно-медицинскому эксперту.
— Как вы думаете, он был пьян?
— Я был бы изрядно этим удивлен. Впрочем, определим по содержимому желудка. Хотя по внешнему виду я бы не сказал, что этот человек пил.
— Хм, непьющий клошар, — хмыкнул комиссар Аскан. — Редкий случай.
— А если это был не клошар? — заметил Торранс.
Мегрэ молчал. Казалось, он взглядом фотографирует комнату, не упуская ни малейшей подробности.
Эксперты работали уже минут пятнадцать, когда в тупике остановилась машина Института судебной медицины и малыш Николае сбежал вниз, чтобы показать дорогу двум санитарам с носилками.
— Можете забирать.
Убитого перевернули, и все опять уставились на его лицо с аккуратно подстриженной бородкой — лицо благородного отца семейства.
— Здоровый бугай! — пробурчал один из санитаров.
Из-за недостающих ступенек спускаться с такой ношей им было трудно.
Мегрэ подозвал Николае.
— Скажи-ка, юноша, нет ли в квартале парикмахерской школы?
— Есть, мсье Мегрэ. На улице Сен-Дени, через три дома от нашей мясной лавки.
Более десяти лет назад Мегрэ вызвали в одну из таких школ, и он там искал преступника В Париже, вне всякого сомнения, подобных школ немало, имеются и самого высшего разряда. Но вряд ли заведение, располагающееся в районе рынка, принадлежит к первоклассным.
Вероятней всего, первые неумелые опыты ученики этой школы, как, впрочем, и других, делают на клошарах. Готовят там мужских и дамских мастеров, а также маникюрш.
Но чтобы пойти туда, необходимы фотографии. А пока придется ждать, что дадут отпечатки пальцев.
Оставив Мёрса и двух его помощников в комнате, Мегрэ в сопровождении Торранса и комиссара Аскана спустился вниз. Вдохнув в тупике относительно свежего воздуха, они сразу почувствовали себя лучше.
— Как вы думаете, почему его убили?
— Понятия не имею.
Они прошли под арку во двор. Он был завален старыми ящиками и всяким хламом. И тут Мегрэ нашел ответ на вопрос врача. У стены торчала колонка, а рядом на камне — более или менее целый кувшин. Мегрэ решил проверить. Несколько раз качнул вхолостую, но вскоре колонка всхлипнули и полилась вода.
Не здесь ли умывался неизвестный? Комиссар представил, Как он, голый до пояса, обливается водой.
Мегрэ простился с Асканом, пошел по улице Гранд-Трюандери, а потом к рынку. Жара была чудовищная, и Мегрэ зашел в бистро: все равно ему нужно позвонить по телефону; оно оказалось вполне пристойным, и он заказал кружку пива. Торранс сделал то же самое.
— Дайте научно-технический отдел.
Мегрэ позвал инспектора Лебеля, занимающегося отпечатками пальцев убитого.
— Алло! Лебель?.. Успели заглянуть в картотеку?
— Только что оттуда. Отпечатки этого человека у нас не зарегистрированы.
Тоже странно. Большинство клошаров когда-нибудь да сталкиваются с правосудием.
— Благодарю. Не знаете, фотографии не готовы?
— Будут минут через десять. Через десять, Местраль?
— Скажите — через пятнадцать.
До уголовной полиции было рукой подать, и Мегрэ с Торрансом через несколько минут приехали на набережную Орфевр. Мегрэ поднялся в лабораторию, но ему пришлось подождать, пока высохнут снимки. Торранса он оставил в комнате инспекторов.
Мегрэ взял фотографии, вернулся к себе и послал Лурти разнести их по редакциям газет, особенно вечерних.
— Пойдем, Торранс. До завтрака остается час, а нам еще придется походить.
Ходить по кварталу с фотографиями Мегрэ послал Торранса.
— Показывай их владельцам лавок и маленьких баров вокруг рынка. Встретимся у машины.
Сам он направился на улицу Сен-Дени. Эта узкая улочка, несмотря на отпускное время, кипела жизнью: ее обитатели не принадлежат к тем, кого встречаешь на курортных пляжах.
Комиссар разглядывал номера. В нужном доме оказалась лавка, торгующая семенами. Но левее витрины открывался проход во двор. Там была лестница, а на стене, когда-то зеленой, а теперь какого-то неопределенного цвета, висели две эмалированные таблички:
ЖОЗЕФ
ШКОЛА ПАРИКМАХЕРСКОГО ИСКУССТВА И МАНИКЮРА
Стрелка указывала на лестницу, рядом была надпись: «На полуэтаж».
Ниже вторая табличка гласила:
Вдова Кордье
ИСКУССТВЕННЫЕ ЦВЕТЫ
И еще одна стрелка указывала на лестницу, но надпись была уже: «Третий этаж».
Мегрэ вытер пот со лба, поднялся на полуэтаж, открыл дверь и оказался в довольно большой комнате; два небольших окна, видимо, недостаточно освещали ее — их дополнял унылый свет свисающих с потолка плафонов из матового стекла.
Тут стояли два ряда кресел: один, вероятно, — для мужчин, второй — для женщин. Юноши и девушки под руководством людей более солидного возраста упражнялись в парикмахерском искусстве, а командовал всем низенький тощий человечек, почти совершенно лысый, с усами, крашенными в черный цвет.
— Вы, полагаю, хозяин?
— Да, я и есть Жозеф.
Ему могло быть шестьдесят, а могло быть и семьдесят пять. Мегрэ машинально обвел взглядом тех, кто сидел в креслах, явно приобретенных по случаю. Внешность этих людей сразу наводила на мысль об Армии Спасения и о бездомных, ночующих под мостами: в креслах сидели сплошь клошары обоего пола, а молодые люди и девушки хлопотали над ними с ножницами, расческами и бритвами. Зрелище было впечатляющее, особенно если учесть скверное освещение. Из-за жары оба окна были открыты, и в комнату врывался уличный шум, что придавало картине еще большую нереальность.
Не дожидаясь, когда г-н Жозеф выразит нетерпение, Мегрэ вынул из кармана фотографии и протянул ему.
— Что мне с ними делать?
— Посмотрите. Скажите, вы его знаете?
— А в чем дело? Вы из полиции?
Г-н Жозеф смотрел с явным недоверием.
— Комиссар Мегрэ из уголовной полиции.
На Жозефа это не произвело никакого впечатления.
— Вы разыскиваете его?
— Нет. К сожалению, уже нашли. С тремя пулями в груди.
— Где это произошло?
— У него дома, если можно так выразиться. Вам известно, где он жил?
— Нет.
— Он поселился в доме, предназначенном на снос. Туда забрел мальчик, обнаружил труп и сообщил в комиссариат. Узнаете его?
— Да. Здесь его звали Барином.
— Часто он сюда приходил?
— По-разному. Иногда не появлялся чуть ли не месяц, потом начинал ходить по нескольку раз в неделю.
— Фамилию знаете?
— Нет.
— Имя?
— Нет.
— Он что-нибудь рассказывал?
— Почти не открывал рта. Усаживался в первое попавшееся кресло, прикрывал глаза и позволял делать с собой все, что заблагорассудится. Я попросил его отпустить усы и бородку. Они входят в моду, и молодым парикмахерам надо учиться работать их, а это гораздо труднее, чем кажется.
— И давно это было?
— Месяца три-четыре назад.
— А до того он бороды не носил?
— Нет. У него роскошные волосы, с ними можно делать что угодно.
— Как долго он ходил к вам?
— Года три-четыре.
— К вам ходят только клошары?
— Главным образом. Они знают, что в полдень я выдам каждому монету в пять франков.
— И он знал?
— Конечно.
— Он знал кого-нибудь из ваших постоянных посетителей?
— Ни разу не видел, чтобы он разговаривал с кем-нибудь из них. Если же к нему обращались, делал вид, что не слышит.
Время близилось к полудню. Ножницы защелкали быстрее. Через несколько минут все высыплют отсюда, как из настоящей школы.
— Вы живете где-нибудь поблизости?
— Мы с женой живем здесь на втором этаже, как раз над этой комнатой.
— Вам доводилось встречать его на улицах в этом квартале?
— Не думаю. Но если бы и встретил, то не удивился бы. Прошу извинить — время.
Г-н Жозеф нажал кнопку электрического звонка и прошел за некое подобие прилавка, перед которым тут же образовалась очередь.
Мегрэ медленно спускался по лестнице. Ему казалось, что за столько лет службы в полиции, в том числе в наружной службе и в отделе охраны вокзалов, он изучил парижскую фауну. Но что-то ему не припоминается, чтобы он встречал человека вроде этого — по кличке Барин.
Он не спеша дошел до машины, оставленной на углу улицы Рамбюто. Почти сразу же, стирая пот со лба, появился и Торранс.
— Что-нибудь нашел?
— В булочной на улице Лебеля он покупал хлеб.
— Каждый день?
— Почти. Чаше всего поздно утром.
— Булочник о нем что-нибудь знает?
— Ничего. Покойник говорил, что ему дать, и все.
— Еще что-нибудь он покупал?
— Там — нет. На улице Кокильер брал сосиски или сардельки. На углу стоит продавец жареного картофеля, который торгует, главным образом по ночам, еще и горячими сосисками. Так вот, иногда ночью, часа в три, он покупал у него кулечек картофеля и сосиску. Я показывал фотографии в нескольких бистро. Время от времени он заходил туда, брал чашку кофе. Ни вина, ни водки не пил.
Странный получается портрет. Этот Барин, как назвал его г-н Жозеф, похоже, не поддерживал ни с кем никаких контактов. Иногда, видимо, ему удавалось подработать ночью на рынке — разгрузить машину овощей или фруктов.
— Да, надо же позвонить в Институт судебной медицины, — спохватился комиссар.
Это дало ему возможность выпить второй за утро стакан пива.
— Доктора Лагодинека, пожалуйста.
— Минутку, я позову. Да он уже в дверях.
— Алло! Лагодинек? Это Мегрэ… Еще не приступали к вскрытию?
— Часа через два примусь.
— А вы могли бы не попортить ему лицо? Мне понадобится сделать еще несколько фотографий.
— Можно. А когда пришлете фотографа?
— Завтра утром вместе с учеником парикмахера.
— Что вы намерены делать?
— Сбрить ему усы и бороду.
Торранс высадил Мегрэ на бульваре Ришар-Ленуар у самого дома.
— Продолжать сегодня? — поинтересовался Торранс.
— Да.
— Все в том же квартале?
— Пожалуй, на набережных тоже. Может быть, он когда-то там ночевал.
Г-жа Мегрэ сразу почувствовала, что муж озабочен, но не подала виду.
— Есть хочешь?
— Не особенно.
Сегодня Мегрэ самому хотелось говорить.
— Нынче я столкнулся с очень странным типом.
— Преступник?
— Нет, жертва преступления. Его убили. Он поселился в пустом доме, давно уже предназначенном на снос. Занял там единственную более-менее пригодную для жилья комнату и заполнил ее невообразимым хламом, собранным на помойках и свалках.
— Короче, клошар?
— Да, но с внешностью благородного отца семейства.
Мегрэ рассказал жене про парикмахерскую школу, показал фотографии.
— Конечно, по посмертным фотографиям судить трудно.
— В квартале-то его, наверно, знали.
— В том-то и дело, что никому не известны ни его фамилия, ни имя. В парикмахерской школе его звали Барином. Фотографии появятся в сегодняшних вечерних газетах. Интересно, опознает его кто-нибудь.
Мегрэ и вправду поел без особого аппетита. Очень ему не нравилось, когда он чего-то не понимал. А то, что он обнаружил сегодня утром, было совершенно непонятно.
В два часа он уже был у себя в кабинете и, набив трубку, покончил наконец с почтой. Принесли вечерние газеты, в двух фотографию поместили на первой странице.
«Знаком ли вам этот человек?» — задавала вопрос одна газета.
Во второй фотография шла под шапкой: «Безымянный мертвец».
В коридоре ждали репортеры, и Мегрэ поговорил с ними. Сообщить им он мог только то, что пытается установить личность человека из тупика Вье-Фур.
— Это не самоубийство?
— Ни в комнате, ни во всем доме оружия не обнаружено.
— Фотографировать там можно?
— Тело, разумеется, уже увезли.
— Хотя бы обстановку.
— Пожалуйста. У дверей дежурит полицейский. Скажете, что я разрешил.
— Похоже, вы озабочены?
— Пытаюсь представить, как пойдут события в ближайшие дни. На этот раз я от вас ничего не скрыл. Сообщил все, что мне известно. Чем больше об этом будут говорить, тем лучше.
Около четырех начались телефонные звонки. Звонили, конечно, и шутники, и психи, которые всегда в курсе всех дел. Какая-то девушка спросила:
— У него есть бородавка на щеке?
— Нет.
— Тогда это не тот, о ком я подумала…
Человек пять сами пришли в уголовную полицию. Мегрэ терпеливо беседовал с ними, показывал фотографии.
— Вы узнаете его?
— Он и вправду похож на одного моего дядюшку, который несколько раз убегал из дому. И все-таки нет, не он… Этот, видно, высокого роста?
— Под метр восемьдесят.
— Дядюшка был низенький, щуплый.
Впервые за неделю не разразилась гроза, и духота не проходила.
Около пяти вернулся Торранс.
— Что-нибудь нашел?
— Почти ничего… Старик клошар из-под моста Марии вроде бы припомнил этого человека, но не знаю, насколько ему можно верить. Кажется, наш неизвестный уже много лет ночевал под мостами. Ни с кем не общался. Вероятно, иногда ночами работал на рынке. Вот и все, что знали о нем.
— А имя, фамилия, кличка?
— Кличка — Молчун.
— Это все?
— Время от времени он покупал свечку.
В шесть наконец появились более существенные новости. Доктор Лагодинек сделал вскрытие и позвонил.
— Заключение пришлю вам завтра утром, а пока могу сообщить в двух словах, к каким выводам я пришел. По моему мнению, этот человек гораздо моложе, чем выглядит. Ну-ка, Мегрэ, сколько лет вы ему дадите?
— Шестьдесят пять? Семьдесят?
— Судя по состоянию его внутренних органов и кровеносных сосудов, самое большее — пятьдесят пять.
— Жизнь, видно, была нелегкая. А что обнаружено в желудке?
— Он был убит между двумя ночи и пятью утра, скорей всего ближе к трем. В последний раз он ел жареный картофель и сосиску. Пища уже наполовину переварилась. Поел он, видимо, часа в два, перед тем как вернулся к себе и лег спать.
— Он заснул, и этим воспользовались, чтобы…
— Чтобы что? — возразил доктор. — Нет, гостя он не боялся и доверял ему.
— Мне как-то плохо верится, чтобы он кому бы то ни было доверял. Он ничем не болел?
— Ничем. Даже никаких изменений. Это был здоровый человек с исключительно крепким организмом.
— Благодарю, доктор. Жду заключения. Если хотите, завтра утром зайду за ним.
— Пожалуйста, но только не раньше девяти.
— Договорились, ровно в девять.
Больше всего Мегрэ поразил возраст Барина. По всему получается, он давний клошар, с многолетним стажем, но ведь клошарами, как правило, становятся люди далеко не молодые. К тому же они тянутся друг к другу. Обитатели набережных по всей Сене знакомы между собой, и каждый новичок возбуждает любопытство старожилов.
— Еще что-нибудь есть, Торранс?
— Практически ничего. Кроме старика из-под моста Марии, никто его не помнит. А ведь он бродяжничал больше десяти лет. Я справлялся в табачном киоске рядом с его берлогой. Он там иногда покупал спички.
— А сигареты?
— Нет. Довольствовался тем, что подбирал на улицах окурки.
Зазвонил телефон.
— Господин Мегрэ?
Говорила женщина, и, судя по голосу, довольно молодая.
— Да, я. С кем имею честь?
— Моя фамилия вам ничего не скажет. У этого человека, труп которого вы нашли, на голове под волосами нет шрама?
— Право, не знаю. Если есть, уверен, врач отметит это в заключении, которое я получу завтра утром.
— У вас есть какие-нибудь предположения, кто бы это мог быть?
— Пока ничего неизвестно.
— Я перезвоню вам завтра в течение дня.
И она тут же повесила трубку. Мегрэ подумал, что нет необходимости ждать до завтра, чтобы получить ответ на вопрос этой женщины. Он набрал номер парикмахерской школы. Ответил г-н Жозеф.
— Говорит комиссар Мегрэ. Я утром забыл задать вам один вопрос. Вы когда-нибудь сами стригли Барина?
— Да, чтобы показать ученикам.
— Не заметили у него на голове шрама?
— Да, заметил. Но не решался спросить, откуда он.
— Большой?
— Сантиметров шесть. Швы ему не накладывали, поэтому шрам еще и довольно широкий.
— Под волосами его можно заметить?
— Только когда стрижешь. Я вам, кажется, уже говорил, что у него были великолепные волосы.
— Благодарю вас.
Первый разговор продолжался около минуты. Выходит, в Париже есть молодая женщина или девушка, которая знала Барина, поскольку ей известно про шрам. И она поспешно положила трубку, прежде чем Мегрэ начал ее расспрашивать. Позвонит она, как обещала, завтра?
Мегрэ злился. Ему не терпелось установить фамилию неизвестного и узнать, почему тот вел такой образ жизни.
Невообразимая рухлядь, сваленная в комнате в тупике Вье-Фур, наводила на мысль, что человек этот был сумасшедшим либо маньяком. На кой черт собирать вещи, которыми нельзя пользоваться и которые невозможно продать?
Нет, Мегрэ еще не дошел до той точки, чтобы считать этого человека сумасшедшим.
Снова зазвонил телефон. После опубликования фотографий Мегрэ ждал звонков и радовался им.
— Алло!.. Комиссар Мегрэ?
— Я. С кем имею честь?
Как и предыдущая собеседница, эта женщина, как видно, уже немолодая, не ответила, но, словно нарочно, задала тот же самый вопрос.
— У него был шрам на макушке?
— Вы знаете кого-то, кто похож на этого человека?
На другом конце провода молчание.
— Почему вы не отвечаете?
— Вы мне тоже не ответили.
— Да, у него на затылке шрам длиной сантиметров шесть.
— Благодарю вас.
Она повесила трубку, как и первая собеседница. Итак, Барина знали две женщины, но они не общаются, иначе второй звонок не понадобился бы.
Как их отыскать среди пяти миллионов парижан? И почему обе не назвались?
Все это привело Мегрэ в скверное настроение, и из кабинета он вышел, чертыхаясь. Тем не менее кое-что он выяснил: этот одинокий человек не всегда был одинок.
Две женщины знали его. Они его помнят, но не желают быть замешанными в это дело.
Почему?
Хотя грозы не было, стало свежей. Дул легкий ветерок и гнал по небу облачка, розовые, как на оперной декорации.
Мегрэ позволил себе выпить еще стакан пива. Доктору Пардону он пообещал не злоупотреблять спиртным. Но выпить за целый день несчастных три стакана пива — это ведь не значит злоупотреблять.
Мегрэ старался выбросить Барина из головы. И все равно думал: кто же сумел открыть это чудовищное логово, где Обитал Барин, и почему его убили?
Комиссар раздраженно пожал плечами. Он понимал, что не прав: желание сразу все узнать смешно. При всех прошлых расследованиях было точно так же: каждый раз он ворчал, словно судьба была против него.
Но через несколько дней истина выходила на свет божий. Будет ли так и на этот раз?
Поднимаясь по лестнице домой, Мегрэ пытался насвистывать.
