Книга: Дорога в Гандольфо
Назад: Глава 5
Дальше: Часть вторая

Глава 6

Камера хорошо просматривалась через стеклянное окошечко в тяжелой стальной двери. В ней размешались европейского типа кровать, письменный стол, вмонтированное в потолок освещение, две лампы – на столе и у кровати – и большой ковер на полу. Справа зиял проем – вход в маленькую ванную, на левой стене была оборудована горизонтальная вешалка для одежды. Комната имела десять футов в ширину и двенадцать в длину, но находившиеся в ней предметы выглядели намного больше, нежели Сэм представлял себе.
Не было в камере только одного – самого Маккензи Хаукинза.
– Вы сами убедились, – сказал Лин Шу, – насколько мы внимательны и сколь удачно обустроено жилище генерала!
– Все прекрасно, – ответил Сэм, – за исключением того, что я не вижу самого генерала.
– Он там, – улыбнулся Лин Шу и спокойно продолжал: – Это он так развлекается. Услышав шаги, прижимается к двери. Охрана уже два раза попадалась на эту уловку и довольно неудачно входила в камеру. Но, к счастью, среди работающих здесь есть и такие, кто превосходит в силе самого Хаукинза. Кроме того, теперь все смены предупреждены об особенностях поведения генерала. Что же касается пищи, то ее ему дают через окошечко.
– Он все еще никак не угомонится, – усмехнулся Сэм. – В общем, это весьма неординарная личность…
– Еще бы! – с оттенком некоторой загадочности кивнул головой Лин Шу, подходя к вделанному под окошечком кругу и нажимая на красную кнопку. – Генерал Хаукинз!.. Покажитесь, пожалуйста, генерал!.. Это я, Лин Шу, ваш добрый товарищ… Я знаю, что вы стоите за дверью!
– Встань вверх задницей, косоглазый!
Отдернув руку от кнопки, Лин Шу взглянул на Сэма.
– В вежливости вашему генералу не откажешь! – Затем, снова повернувшись к двери и нажав на кнопку переговорного устройства, он произнес: – Генерал, со мной ваш соотечественник, представитель вашего правительства. Он из вооруженных сил вашей страны…
– Тебе бы лучше проверить ее сумку, а то, может быть, заглянуть и под юбку! Смотри, как бы вместо губной помады у нее не оказалась бомба! – проревел из-за двери невидимый генерал.
Лин Шу в замешательстве снова повернулся к Дивероу. Сэм, мягко отстранив китайца, сам нажал на кнопку и громко сказал:
– Ну, ты, куриный хахаль, покажи свою волосатую задницу, которую ты называешь рожей, а не то я подорву тебя к чертовой матери, сукин сын! Кстати, тебе привет от Регины Гринберг!
В окошке медленно появилась огромная, стриженная под ежик голова Маккензи Хаукинза. Между зубов торчала полусжеванная сигара. В широко открытых, налитых кровью глазах виднелось неподдельное любопытство, которое генерал напрасно старался скрыть.
– Что такое? – удивленно открыл рот Лин Шу. – Что вы говорите?
– Это один из самых секретных военных паролей, – ответил Дивероу, – который мы используем только в исключительных случаях.
– Я не буду мешать вам, – молвил китаец. – Это было бы невежливо. Если вы нажмете вот на эту ручку рядом с окошком, генерал сможет увидеть вас. А когда вы решитесь, я впущу вас к нему в камеру. Сам же я останусь здесь.
Нажав на указанную ему ручку, Сэм услышал металлический лязг и почти сразу вслед за тем увидел косящегося на него и все еще озлобленного генерала. У Дивероу было такое ощущение, будто Хаукинз рассматривает нечто совершенно непристойное и к тому же малозначащее, каковым, судя по всему, являлся в глазах заключенного не кто иной, как он, Сэм Дивероу, жертва ошибки военных.
Тем не менее он кивнул Лин Шу, и тот, протянув обе руки к двери, дернул ее на себя одной рукой и попридержал другой. Когда тяжелая стальная дверь открылась, Сэм шагнул в камеру навстречу летевшему на него огромному кулаку, который пришелся ему прямо по левому глазу. Удар достиг своей цели: комната, земной шар, а затем и вся Галактика завращались с невиданной скоростью и вслед за тем раскололись на сотни тысяч осколков ослепительно белого света.
Перед тем как ощутить сильную боль в голове и особенно в глазу, Сэм почувствовал на своем лице мокрое полотенце. Ему показалось все это странным. Протянув руку к голове, он убрал полотенце и прищурился. И первое, что увидел, был белый потолок. Висевшая посередине него лампа причиняла боль, причем больше всего его беспокоил левый глаз. Поняв, что лежит на кровати, Сэм повернулся на бок и сразу все вспомнил.
Хаукинз сидел за письменным столом, заваленным документами и фотоснимками, и читал сложенные в стопку бумаги.
Чтобы убедиться в том, что его кейс валяется где-то рядом с Хаукинзом, Сэму вовсе не надо было поворачивать раскалывавшуюся от боли голову. Но он все же сделал это и обнаружил чемоданчик, как и предполагал, у ног генерала. Естественно, открытый и пустой. Его же содержимое лежало перед генералом.
Сэм прочистил горло. Ни о чем другом он и не мог помышлять. Хаукинз взглянул на него, и выражение его лица даже с большой натяжкой нельзя было назвать любезным. На нем отсутствовал какой бы то ни было намек на доброжелательность, которая обычно отличает товарищей по оружию.
– Это ты, говнюк ничтожный, занимаешься этим?
С трудом усевшись на кровати, Сэм осторожно потрогал левый глаз, которым он видел довольно плохо.
– Конечно, меня можно назвать и дерьмом, генерал. Но в один прекрасный день я надеюсь доказать вам, что я далеко не такое ничтожество, как вы это предполагаете… Боже мой, до чего же больно!
– Ты хочешь мне что-то доказать? – кивнув на лежавшие перед ним бумаги, цинично усмехнулся Хаукинз. – Зная, кто я? Ты смешной парень, пойми это.
– Ваша манера разговаривать столь же допотопна, как и вы сами, – пробормотал Сэм, поднимаясь с кровати и с трудом сохраняя равновесие. – Вам нравится то, что вы читаете?
– Да это какая-то летопись! По всей видимости, они собираются ставить обо мне еще один фильм!
– Если и так, то только в Ливенуорсе, в тюремной прачечной. Вы ведь слишком лакомый кусочек. – Указав на повешенное на дверь и закрывавшее окошко одеяло, Дивероу поинтересовался: – Это имеет какой-то смысл?
– Да, поскольку смущает их. Восточный ум отличают два ярко выраженных пунктика, которые непосредственно воздействуют на него: смущение и замешательство.
Глаза Хаукинза стали спокойными.
Но то, что он сейчас сказал, удивило Дивероу. Возможно, это была просто его манера выражаться, но не исключено также, что за этими словами скрывалось глубокое знание. В любом случае подобная фразеология оказалась неожиданной.
– Мне кажется, все это бессмысленно. Ведь комната прослушивается, черт побери! Все, что им надо для того, чтобы слышать каждое произнесенное в камере слово, так это нажать на красную кнопку!
– Ты не прав, солдат, – поднимаясь со своего кресла, ответил Хаукинз. – Если ты, конечно, солдат, а не штатская крыса. Иди сюда.
Хаукинз шагнул к висевшему на двери одеялу и завернул один угол направо, затем другой – налево. На обоих открывшихся взору участках стены находились небольшие отверстия, бросавшиеся в глаза исключительно из-за заткнутой в них мокрой туалетной бумаги. Отпустив оба конца одеяла, Хаукинз указал еще на шесть таких же затычек из все той же туалетной бумаги, по две в каждой стене – вверху и внизу, и усмехнулся своей напоминающей растянутую кожу улыбкой.
– Я изучил эту камеру буквально сантиметр за сантиметром и заткнул все микрофоны, убедившись предварительно в том, что не пропустил ни одного. Да, в хитрости этим обезьянам не откажешь. Один из них они укрепили прямо над моей подушкой на случай, если я буду разговаривать во сне. И обнаружить его было труднее всего.
Не очень охотно, но Сэм все же кивнул в знак одобрения. И тут же подумал о том, что казалось ему само собой разумеющимся:
– Но если вы заблокировали все микрофоны, они могут прийти в камеру и выгнать нас отсюда. Вы должны это понимать.
– Тебе следовало бы лучше соображать, – возразил генерал. – Электронное оборудование в закрытых помещениях имеет только один выход. Сначала они вообразят, что в системе произошло короткое замыкание, на выяснение чего у них уйдет около часа – если они, конечно, не вздумают ломать стены, а попытаются определить повреждение с помощью сенсоров. И данное обстоятельство будет смущать их. Затем, если они поймут, что дело не в коротком замыкании, а в затычках, то придут в замешательство. Помнишь, я говорил о двух пунктиках? Так вот, в течение часа они будут думать над тем, как им вытащить нас куда-нибудь еще, не допустив при этом ошибки. Таким образом, у нас в запасе как минимум два часа. И поэтому постарайся хорошенько объяснить мне все за остающееся в нашем распоряжении время.
Дивероу вполне отчетливо сознавал, что ему просто необходимо «хорошенько объяснить все». Хаукинз был профессионалом, Сэм же не имел пристрастия к противоборству. И не только к физическому, но, как он начинал теперь подозревать, и к умственному.
– Вы не хотели бы услышать что-нибудь о Регине Гринберг? – спросил Сэм, когда генерал замолчал.
– Я читал ваши заметки, – пожал тот плечами. – У вас отвратительный почерк.
– Плохой почерк – профессиональное отличие каждого юриста, одно из условий приема в коллегию адвокатов. На машинку же я не хотел отдавать их.
– Я думаю! – усмехнулся генерал. – У тебя тоже полно грязи в мозгах.
– У вас ужасный вкус, генерал.
– Я никогда не обсуждаю своих бывших жен!
– Зато они обсуждали вас! – заметил Сэм.
– Я хорошо знаю девочек. От них вы не получили ничего такого, что можно было бы использовать против меня… Нет, от них вы не получили ничего… да и все остальное, что вам удалось собрать, не имеет ко мне никакого отношения.
– Надо ли говорить мне о морали?
– Только в моей, грубой, манере. У меня с этикетом плоховато, парень. – Хаукинз вытянул руку в направлении письменного стола. Кисть и вытянутые пальцы ни разу не дрогнули. – Начинай свои объяснения.
– А что объяснять-то? – пожал плечами Сэм. – Ведь вы говорите, что прочитали бумаги. Или я должен разъяснить вам, что все эти документы свидетельствуют о том, что создалась сложнейшая ситуация, грозящая одной стороне объявлением ее представителя персоной нон грата и ставящая другую в весьма затруднительное положение? Если так, то я уже сделал это.
Дивероу потрогал свой глаз – он чертовски болел – и снова сел на кровать.
– Весь материал по Индокитаю, – прогремел Хаукинз, подходя к письменному столу и беря в руки сложенные бумаги, – написан так, будто я работал на этих проклятых вьетконговцев!
– Я бы не сказал так, генерал, – возразил Сэм. – Однако возникает несколько вопросов относительно тех методов, которые вы применяли в своих операциях…
– Да нет, парень, все куда сложнее! – перебил генерал. – Ведь получается так, что я работал либо на них, либо на обе стороны, а то и просто прикарманил чуть ли не половину разворованных в Юго-Восточной Азии денег! Если только я не был настолько глуп, что вообще не понимал ничего из того, что делаю!
– Ах-ах! – пропел Дивероу тонким фальшивым тремоло. – «Теперь мы начинаем кое-что понимать, – сказала Алиса Петуху Робину». Настоящий солдат, награжденный конгрессом двумя орденами Почета, оказывается предателем. И все эти боевые схватки, сражения и стремительные рейды за линией фронта, захват пленных, пытки и примитивные средства грубого выживания – не что иное, как кульминация всего того, что несомненно выставит прославленного вояку в смешном свете. Все это очень грустно, генерал, но человеческая психика может воспринять это только так.
– Дерьмо! – проревел Хаукинз. – Моя голова прикручена намного крепче к плечам, нежели у тех сосунков, которые интересуются всей этой чепухой!
– Двойка генералу, – проговорил Дивероу, поднимая вверх два пальца в форме латинской цифры пять. – Настоящим я подтверждаю, что голова у генерала и в самом деле сидит на плечах куда крепче, чем у любого из службы «Тысяча шестьсот». Но это лишь в том случае, добавлю я, если он действительно настоящий генерал.
– Что это значит, парень?
– О Хаукинз, с вами все кончено! Я не знаю, как и почему это произошло. Мне известно только, что вы в недобрый час встали кому-то поперек дороги, наделали слишком много шума и на вас поставлен уже крест! Мало того, теперь вы для службы «Тысяча шестьсот» – дьявольский подарочек, от которого она вполне определенно пытается избавиться. На вашем примере собираются учить других.
– Чепуха! Подождите до тех пор, пока все это станет известно Пентагону!
– Ваш Пентагон, коли уж говорить до конца, уже давно все знает. Медные носы сталкиваются между собой, спеша на предприятия по производству дезодорантов. Вы не существуете, генерал, а если и существуете, то лишь в чьей-то капризной памяти.
Сэм встал с кровати. Боль в глазу снова распространилась по всей голове.
– Ты не сможешь продать это, поскольку я не куплю, – все еще воинственно заявил Хаукинз, но самоуверенности в его голосе явно поубавилось. – У меня есть друзья. О моей карьере можно рассказывать на рассылаемых новобранцам открытках. Я, черт побери, офицер! Генерал, начавший свой путь рядовым в вонючей бельгийской грязи! И они не могут обращаться со мной подобным образом!
– Я не солдат, я адвокат. И, поверьте мне, о вас уже ведутся переговоры – точно так же, как и о бензине. Эти телефото от ваших пекинских друзей запечатлели все ваши художества. Вы – лопнувший мыльный пузырь.
– Им надо еще доказать это!
– Они уже это сделали! Я получил такие доказательства всего лишь час назад в темном винном погребке от одного психопата со свечой в руке. А он, знаете ли, весьма солидный гражданин! Они достали вас.
Хаукинз скосил глаза и вытащил изо рта разжеванную потухшую сигару.
– Каким образом?
– «Заключения врачей». А это – серьезные свидетельства. К работе подключились и терапевты, и психиатры. «Нервные срывы» – только начало. Министерство обороны готовит бюллетень, в котором говорится о том, что вы были специально поставлены в весьма напряженную ситуацию, с тем чтобы иметь возможность наблюдать развитие вашего недуга. Насколько я понял, он именуется «шизоидной прогрессией». Стремление к конфликтам, о чем свидетельствуют материалы по Индокитаю, и картины того, как вы мочитесь на крыше посольства, позволяют сделать весьма убедительные психиатрические заключения…
– Но у меня есть куда более убедительное объяснение случившегося. Я был чертовски зол. Подождите немного, я представлю свою версию.
– Да вам просто не дадут ничего сказать. И если подобный бюллетень появится, президенту не останется ничего другого, как, выступив по радио, воздать должное вашему прошлому, а потом, пусть и неохотно, сообщить все же о заключении врачей и попросить нацию молиться за ваше выздоровление.
– Этого не произойдет! – уверенно покачал головой Хаукинз. – Ведь больше никто не верит президенту!
– Может быть, и так, генерал, но у него есть связи. Если и не его собственные, то тем не менее весьма эффективные. И стоит только ему сказать, как вас тотчас упрячут, стянув предварительно ремнями, в силосную яму в Найке.
Увидев в небольшом туалете зеркало в металлической оправе, Сэм направился туда.
– Но зачем президенту это? – едва удерживая сигару между пальцев, спросил Хаукинз. – И почему ему разрешат поступить так?
Дивероу взглянул в зеркало на огромный отек под левым глазом.
– Потому что нам нужен бензин.
– Что?! – Хаукинз уронил от неожиданности сигару и, сам того не замечая, наступил на нее ногой и стал вдавливать ее в ковер. – Бензин?!
– Все это довольно сложно и не столь существенно для нас. – Сэм слегка нажал пальцами на чувствительную кожу вокруг глаза. Подобных казусов с ним ни разу не случалось за последние пятнадцать лет. И теперь его интересовало, когда опухоль начнет опадать. – И я советую вам воспринимать ситуацию такой, какова она есть на самом деле, и соответственно с ней вести себя. Ведь вам, генерал, не из чего особенно выбирать!
– Иными словами, вы полагаете, что я намерен дать сбить себя с ног и считать все происходящее вокруг в порядке вещей?
Дивероу вышел из туалета, остановился и вздохнул.
– Сейчас, – сказал он, – нашей непосредственной задачей является предотвращение вашего заключения в Монголии на четыре с лишним тысячи лет. И если вы пойдете навстречу, то я смогу вас вытащить.
– Из Китая?
– Да.
– А что от меня требуют за это и кто? И азиаты, и Вашингтон? – скосил глаза Хаукинз.
– Вам придется согласиться на многое. Буквально на все.
– С армией мне, конечно, придется расстаться?
– А какой вам смысл оставаться в ней?
– Черт побери!
– Я понимаю ваши чувства. Но делать в армии вам больше нечего. Мир же и без нее велик. Так наслаждайтесь им!
В зловещей тишине Хаукинз снова подошел к письменному столу. Взял одну из фотографий и, пожав плечами, бросил ее. Затем вытащил из кармана новую сигару.
– Черт побери, парень, ты опять не желаешь думать. Ты юрист – что ж, возможно, но, как сам сказал, не солдат. Когда полевой командир нарывается на вражеский патруль, он не вступает с ним в переговоры, а уничтожает его. Никто не заставит меня радоваться в подобной обстановке, а они пусть попробуют поместить меня в ту силосную яму, о которой ты говорил. Для того, чтобы я молчал.
Дивероу глубоко вдохнул через рот.
– Я могу построить защиту так, что это будет приемлемо для всех. После того, конечно, как вы прекратите сопротивляться. Полное раскаяние, публичное извинение и прочее, прочее, прочее.
– Черт побери!
– Монголия, генерал…
Хаукинз прикусил конец сигары, чтобы удержать его во рту. Дивероу же она показалась торчавшей между зубов пулей.
– Как вы собираетесь выходить из положения?
– Я полагаю, что следует направить министру обороны письмо, приложив к нему магнитофонную пленку, на которую вы запишете его. И в письменном тексте, и, соответственно, на пленке вы заявите, что, будучи в здравом уме, знаете о своей болезни… ну и все прочее…
Хаукинз уставился на Дивероу.
– Вы, часом, не свихнулись?
– В Дакоте очень много силосных ям.
– Боже ты мой!
– Все это не так уж плохо, как вам кажется… Письмо и пленка будут похоронены в Пентагоне. Они пойдут в ход только в том случае, если вы начнете дурить общественность. Если же все будет в порядке, вам вернут, ну, скажем, через пять лет… Идет, Хаукинз?
Вытащив из кармана спички, генерал зажег одну из них и прикурил. В следующее же мгновение целое облако довольно едкого дыма почти скрыло от Сэма его лицо, и из плотной завесы до Дивероу донесся чеканивший слова голос Хаукинза:
– К черту все эти ваши китайские штучки, ни о каком психическом заболевании и тому подобном дерьме не может быть и речи! Никому не удастся выбить меня из седла!
– Боже ты мой! – воскликнул Сэм, расхаживая по камере, как он это часто делал в зале заседаний, вырабатывая тактику защиты. – Раз так, обойдемся и без этого! Просто вы заявите о том, что устали, вот и все! И не забудьте добавить еще что-нибудь о выпивке, поскольку любящий поддать клиент всегда вызывает сочувствие и даже выглядит в какой-то степени привлекательным. – Сэм остановился на какой-то миг, собираясь с мыслями, а затем продолжил: – Конечно, китайцы предпочли бы идеологическое, если так можно выразиться, покаяние, которое наверняка смягчило бы их. Впрочем, они и без того уже проявили немалое великодушие по отношению к вам. Народная власть повела себя по-джентльменски. И продемонстрировала терпимость. Чего вы, кстати, не поняли. Ведь вы и на самом деле ответственны перед ними за всю ту грязь, которой вы поливали их в течение целой четверти века.
– Да вы просто режете по живому! – прорычал Хаукинз, продолжая совершенно непостижимым для Дивероу способом жевать сигару. Затем, вытащив ее изо рта и понизив голос, генерал произнес: – Я знаю, я знаю… Силосная башня или Монголия! О боже!
Дивероу с сочувствием наблюдал за генералом. Затем, подойдя к нему, мягко сказал:
– Вы в тисках, генерал. И поверьте, никто не знает это лучше меня. Я читал ваше досье и согласен, может быть, лишь с одной пятидесятой того, что там написано. И тем не менее я считаю, что вы представляете собой угрозу по слишком многим параметрам. Но мне также ясно и то, что вы никогда не были ни марионеткой, ни посмешищем. Помните, что вы внушали своим «девочкам»? Что каждый человек – свое собственное изобретение. И это говорит мне о многом. Так дайте же мне возможность помочь вам! Я не солдат, Хаукинз, но я, черт меня побери, довольно хороший юрист!
Хаукинз отвернулся. Как показалось Сэму, он был несколько смущен. И когда заговорил, в его словах прозвучала такая беззащитность, что Сэм вздрогнул:
– Не знаю, почему оказывают на меня воздействие чьи-то речи и никак не привлекают силосные ямы с Монголией. Черт побери, парень, но я прослужил в армии тридцать с лишним лет. Снимите с меня форму, и я буду выглядеть словно ощипанная утка, куда бы меня ни поместили. Ведь я профессиональный военный и не знаю ничего, кроме армии, у меня нет никакой другой подготовки, коль скоро вы заводите речь о чем-то ином. Я никогда не занимался техническими науками, исключая некоторого знакомства в «Джи-2» с техникой, похожей на ту, которой нашпигована эта комната. Я умею только ставить ловушки для любителей поживиться за счет казны, о чем весьма правдиво написано в отчетах о моей деятельности в Индокитае. Я перехитрил камбоджийцев, цэрэушников, вьетнамцев и даже прожженных сайгонских генералов. Я полагаю, что могу управлять личным составом, хотя мне поставляли чаще всего каких-то уголовников. Если бы эти люди были штатскими, им даже не разрешили бы показаться на улицах. А я всегда относился к ним хорошо. Я мог держать всю эту гвардию в руках. Я сумел, встав на одну доску с ними, использовать и их самих, и их способность ловить рыбку в мутной воде. Но я ничего не умею делать в том мире, который начинается там, где кончается Армия…
– Что-то не похоже на человека, который заявил, что каждый являет собой свое собственное изобретение. Вы же на самом деле крепче.
Повернувшись, Хаукинз посмотрел на Сэма.
– Все это ерунда, парень, – медленно и вдумчиво проговорил он. – А знаешь почему? Может быть, единственное, что из меня хотели сделать в моей жизни, так это махинатора. А я всегда плевал на это, поскольку никогда не придавал особого значения деньгам.
– Вы жаждете борьбы. Как и все талантливые люди. Ну а деньги представляют собой, так сказать, ее побочный продукт… И обычно их ценность заключается в их количестве, а не в том, что можно на них приобрести.
– Согласен с вами, – глубоко вздохнув и потянувшись, сказал Хаукинз.
Глядя на выражение его лица, Сэм был почти уверен в том, что в эту минуту генерал думал о своей отставке.
Хаукинз прошел бесцельно мимо Сэма, напевая мелодию из «Мерзи-Доутс». Из своего богатого опыта юриста Сэм знал, что именно в такие минуты надо оставить клиента в покое и дать ему время для принятия решения.
– Подожди еще минуту, парень, – проговорил наконец генерал, вынимая изо рта сигару и глядя Сэму в глаза. – Все рассчитывают на мое согласие: и китайцы, и эти дырявые задницы в Вашингтоне, и, возможно, не менее дюжины корпораций, занимающихся нефтепродуктами. Как мне начинает казаться, они не только рассчитывают на него, но и нуждаются в нем. Причем настолько, что пойдут на любой подлог, состряпают какое угодно дело… Этот восковой шар катится без контроля…
– Подождите, генерал! То, с чем мы столкнулись…
– Нет, это ты подожди, парень! Я не собираюсь доставлять тебе неприятности. И сделаю все намного лучше, нежели ты рассчитываешь.
Хаукинз снова зажал сигару между зубов, его глаза оживились.
– Я все сделаю так, – энергично и в то же время вдумчиво заговорил он, – как этого от меня хотят все эти недоноски. Услужу им и словом, и делом. Если хотите, я покрою поцелуями каждую плитку на площади Сон Тай. Но взамен я выдвигаю два условия. Во-первых, меня должны увезти из Китая и одновременно уволить из армии. И, во-вторых, я хочу провести три дня в архивах «Джи-2», находящихся в округе Колумбия, чтобы посмотреть там только свое досье… Ведь это же я, черт побери, писал всю ту чертовщину! И желал бы теперь бросить последний взгляд на все то, что я сделал. В присутствии любой охраны. Впишу свои последние оценки и дополнения. Вообще-то, это обычная процедура для уволенных офицеров разведки. Что вы думаете по этому поводу?
– Я не знаю, – неуверенно проговорил Сэм. – Ведь это секретные материалы…
– Но не для офицера же, который делал все то, о чем в них сообщается! Кстати, об этом говорится и в параграфе семь-семь-пять Устава о секретных операциях. В данном параграфе даже содержится требование о внесении уволенным офицером его последних оценок.
– Вы в этом уверены?
– Ни в чем в своей жизни я не был так уверен, как в этом, парень!
– Хорошо, если так положено…
– Я только что процитировал тебе устав. А ведь это военная библия, парень!
– В таком случае я не вижу никаких препятствий.
– Я желаю получить от тебя письменное подтверждение принятия моих требований. В обмен на то самое письмо и пленку, которые удостоверят, что я устал настолько, что жрал дерьмо ящериц. Короче говоря, я предъявляю вам ультиматум, суть которого сводится к следующему: или в Вашингтоне готовится приказ, предписывающий мне выполнить по прибытии в Штаты соответствующие требования параграфа семь-семь-пять, или же я выбираю силос в Монголии! После возвращения домой у меня найдется еще немало сторонников. Может, они несколько простоваты, но шума наделают достаточно.
Маккензи Хаукинз усмехнулся. Торчавшая у него во рту сигара превратилась в бесформенную массу. Теперь настала очередь Сэма скосить глаза.
– О чем вы думаете?
– Так, ни о чем, парень. Просто ты кое о чем напомнил мне. Каждый – свое собственное изобретение, сумма его частностей. И за пределами армии существует чертовски огромный мир. Где тоже идет борьба.
Назад: Глава 5
Дальше: Часть вторая