В Цюрихе Хаукинз зарегистрировался по фальшивому паспорту в отеле «Аккорд». Паспорт он купил в Вашингтоне у агента ЦРУ, который, продавая документ, почему-то не удосужился вписать в него дату ухода генерала в отставку. Этот же тип предлагал для продажи также целый набор разнообразных париков и кинокамер для скрытой съемки, но Маккензи от всего этого отказался. Вселившись в номер, Маккензи первым делом спустился в холл и договорился со старшим оператором отделения связи: наличные – за сотрудничество. Сумма была приличной – сотня зелененьких! Так что все телефонные разговоры и телеграммы на его имя должны были проходить только через этого служащего.

Вернувшись к себе, Хаукинз выложил на стол семь досье – свою последнюю подборку. Он был доволен. Эти люди – самые ловкие и умелые специалисты в своих областях. Оставалось только нанять их. Но эта задача его не смущала: он знал, что является достаточно квалифицированным вербовщиком.

Ему было известно, что четырех из семи он сможет отыскать по телефону, а трех остальных придется «доставать» телеграммами. Правда, телефонные контакты в подобных случаях нежелательны, так как не исключено, что хотя бы один из разговоров может быть засечен теми, кому не положено ничего о нем знать. Учитывая данное обстоятельство, Мак решил воспользоваться хитроумными кодами прошлых лет. Один звонок нужно было сделать в баскскую рыбацкую деревушку на берегу Бискайского залива, другой – в городишко на Крите, третий – в Стокгольм, сестре специалиста по шпионажу, в данный момент – священника скандинавской баптистской церкви, и, наконец, четвертый – в Марсель, где нужный Хаукинзу человек служит рулевым на портовом буксире.

Сколь разнообразна география этих звонков – в Бискайю, на Крит, в Стокгольм и в Марсель! В дополнение ему предстояло отправить телеграммы в Афины, Рим и Бейрут. Размах что надо! Начальники многих разведок могут только мечтать о таком!

Маккензи скинул пиджак, бросил его на кровать и достал из кармана рубашки сигару. Отгрыз кончик и прикурил. Часы показывали девять двадцать. Дневной поезд на Церматт отходил в четыре пятнадцать.

Впереди – еще семь часов. Будет добрым знаком, если все потенциальные наемники окажутся на месте. Семь часов – и семь завербованных офицеров.

Хаукинз взял со стола три досье и положил перед телефоном: сперва он отправит телеграммы.

Без двадцати двух минут четыре Хаукинз положил телефонную трубку и сделал пометку красным карандашом в досье, озаглавленном: «Марселец». Это был его последний звонок. Оставалось лишь ждать два ответа – на телеграммы, отправленные в Афины и Бейрут, из Рима ответили еще два часа назад, хотя с ним было труднее связаться, чем с другими абонентами.

Телефонные разговоры проходили достаточно гладко. В каждом случае трубку снимал кто-то из домочадцев – мужчины и женщины. Маккензи, проявляя такт, отделывался общими фразами, подбирая соответствовавшие обстановке, но малозначащие слова, и завершал беседу просьбой, чтобы тот, кого он ищет, перезвонил ему.

Ни с одним не случилось заминки. Свои предложения он делал на понятном каждому из них языке. И начинал с выражения «желтая гора». Его семи собеседникам выпала удача, о какой мог только мечтать любой стоящий агент: ведь «желтая гора» – это пятьсот тысяч долларов, к тому же заранее переведенных в банк во избежание недоразумений. «Контроль безопасности» означал ни много ни мало, как «не подконтрольные никому расчетные банки», не имеющие никаких связей с международными контрольными агентствами. «Фактор времени» – это шесть-восемь недель, необходимых для сложной технической и иной подготовки к операции. И, наконец, Хаукинз, как их будущий начальник, дал понять, что он оказал неоценимые услуги правительствам многих государств Юго-Восточной Азии, о чем свидетельствуют крупные счета, открытые на его имя в Женеве.

Он блестяще осуществил отбор кандидатов и их вербовку. Все как один охотно согласились участвовать в операции, или, говоря иначе, разрабатывать «желтую гору».

Хаукинз поднялся из-за стола и потянулся. Он немного устал. Сегодня у него выдался долгий и беспокойный рабочий день, к тому же еще не окончившийся. Через двадцать минут он отправится на вокзал. Но перед этим переговорит со старшим оператором и даст ему соответствующие указания относительно того, что отвечать абонентам, которые изъявят желание встретиться с ним. Дополнительная информация будет очень проста: он оставляет за собой гостиничный номер еще на неделю и вернется в Цюрих через три дня. Те же, кто позвонит ему, смогут с ним встретиться, если приедут к назначенному времени.

Маккензи не очень-то хотелось возвращаться в Цюрих, но парни из Афин и Бейрута стоили этого: они были не обычными агентами, а специалистами экстра-класса.

Зазвонил телефон. Это Афины. Через шесть минут с афинянином все стало ясно. Одним человеком в его бригаде стало больше. Хаукинз выставил свой багаж ближе к двери, затем открыл портфель и достал из него досье на бейрутца и отложил в сторону, чтобы сразу же взять, как только понадобится. Затем взглянул на часы: без трех минут четыре. Пора отправляться на вокзал. Вернувшись к столу, он позвонил оператору и сказал, что хотел бы дать ему несколько указаний.

– Да, конечно, но только если не возражаете… Я как раз собирался звонить вам. Бейрут на проводе.

– О, черт возьми!

Сэм открыл глаза. Солнце пробивалось через огромную стеклянную двустворчатую дверь на балкон. Легкий ветерок шевелил шелковые голубые занавески.

Он окинул помещение внимательным взглядом. Потолок высотой примерно в двенадцать футов, по углам – подпиравшие его колонны и повсюду резные украшения из темного дерева – непременная принадлежность любого замка во всем мире.

И действительно, Дивероу находился в здании, именовавшемся замком Махенфельд и расположенном южнее Церматта. За толстой резной дверью его комнаты размещалась просторная прихожая с персидскими коврами и ковриками на сверкавшем темном полу и с причудливыми по форме светильниками на стенах. Отсюда по широкой лестнице в несколько маршей можно было спуститься в холл размером с приличный танцевальный зал, освещавшийся множеством хрустальных люстр. Там, среди дорогих античных скульптур и портретов эпохи Ренессанса, высилась массивная, открывавшаяся наружу дубовая дверь. Мраморные ступени вели от нее к округлой подъездной площадке, на которой свободно можно было провести гражданскую панихиду по усопшему президенту даже такой компании, как «Дженерал моторс» – столь она была велика.

Что уже успел сделать Хаукинз? И каким образом? Боже мой, для чего все это? И зачем ему понадобилось такое место, как это?

Дивероу поглядел на спящую Регину. Ее темно-каштановые волосы разметались по подушке шелковистыми волнами, загоревшее под калифорнийским солнцем лицо зарылось в пуховое стеганое одеяло. Если даже у нее и имеются какие-то соображения, она все равно ничего ему не скажет. Джинни в значительно большей степени, чем остальных «девочек», отличали независимый нрав и неукротимая энергия, и не он ею, а она верховодила им, пока они не заснули. Он уступал ей, хотя не во всем. Да и как же иначе, если она очаровала его? В этой женщине уживалась стальная воля с внешностью нежной магнолии. По характеру она – подлинный лидер и, как все настоящие лидеры, получает удовольствие от ощущения собственного превосходства. Свои умственные способности и физическое совершенство, помноженные на изобретательную фантазию и дерзость, она использует не только ловко, но и с присущим ей юмором. То ведет себя как строжайшая моралистка, то превращается вдруг в девчонку-сорванца из выжженной солнцем Атланты. Она легко преображается из смешливой, соблазнительной наяды, резвящейся весело на лесной поляне, в таинственную, говорящую только шепотом Мата Хари, отдающую безоговорочные приказы подозрительно выглядящему шоферу перед зданием вокзала в Церматте.

– Осел Мака Фельдмана – в горькой сельтерской!

Ему надолго запомнились эти слова, которые Джинни прошептала странному золотозубому человеку в черном берете, чьи кошачьи раскосые глаза уставились в глубокий вырез ее блузки.

– С Маком все в порядке, – послышался в ответ шепот таинственного субъекта. – Он смотрит на взрывоопасный цветочный горшок!

Получив этот дурацкий ответ на пароль, Джинни удовлетворенно кивнула Сэму, взяла его за руку и потянула за собой. Они пошли от вокзала по главной улице.

Джинни распорядилась:

– Переложи чемодан в левую руку и насвистывай что-нибудь. Сейчас этот тип свернет в переулок и будет ожидать нас на ближайшем углу.

– Что за вздор! – возмутился Дивероу. – Почему именно в левую руку?.. И с чего это я вдруг должен свистеть?..

– Не болтай лишнего! – одернула она его и объяснила: – За нами следят… Возможно, следят, – поправилась Джинни и добавила строго: – Мы должны убедиться, что они не идут за нами.

Синдром подозрительности, начавшийся в «Восточном экспрессе», продолжался. Он даже усилился. Сэм задумался на пару секунд, но, не придумав ничего путного, покорно переложил чемодан в левую руку и принялся насвистывать первую попавшуюся мелодию.

– Не это, дурачок! – засмеялась Регина.

– Но почему? Ведь это своего рода гимн…

– Да, и здесь всем известны его слова: «Дойчланд юбер аллее!» – «Германия превыше всего!»

Но только он переключился на фривольный рок, как к Регине подошел мужчина в пальто с бархатными лацканами, точно в таком же, как у подлинного Конрада Вейдта. Чуть наклонившись к ней, он прошептал едва слышно:

– Ваши бородавки остались в вагоне.

– Осел Мака Фельдмана купается в деньгах, – ответила она торопливо.

Спустя несколько секунд из темного переулка вынырнул длинный черный лимузин и, поравнявшись с ними, бесшумно остановился. Они сели в машину.

Так начался их двухчасовой вояж по извилистой дороге, шедшей все время вверх. Позади оставались миля за милей. Путь пролегал через швейцарские горы и леса. Иногда из-за туч выплывала луна и заливала окрестности неярким серебристым светом.

Наконец они подъехали к массивным воротам и затормозили перед ними. Впрочем, это были вовсе не ворота, а тяжелая решетчатая металлическая рама, опускаемая и поднимаемая особым механизмом, как в старинных крепостях. И тут же виднелся глубокий ров с почти отвесными стенами. Самый настоящий ров! Выложенный камнем и с плеском воды внизу. Поднявшись еще немного в гору, они очутились на огромной круглой площадке для стоянки автомобилей, раскинувшейся перед громадным зданием, высоким, построенным целиком из камня. Сэм уже видел такие сооружения, когда с туристической группой посетил под Парижем Фонтенбло. Впрочем, даже и там не было таких брустверов, как здесь. Так что невольно возникли ассоциации с эпохой, описанной Вальтером Скоттом в его романе «Айвенго».

В общем, неплохое местечко этот замок Махенфельд! Но Сэм лицезрел его ночью и не был уверен, что захочет взглянуть на него днем. Было что-то пугающее при одной мысли о том, что подобное массивное строение принадлежит такому типу, как Маккензи Хаукинз.

Где расположен этот замок? И для чего он Хаукинзу? Если ему нужен командный пункт для этих сукиных сынов, почему бы ему не арендовать Фенуей-парк, который лучше приспособлен для такой цели? Требуется целая армия, чтобы содержать этот замок в порядке. Когда же обслуживающего персонала слишком много, неизбежна утечка информации. Достаточно вспомнить Нюрнбергский процесс…

Но Регина будет молчать. К тому же, конечно, она не входила в персонал, состоявший на службе у Хаукинза. Во всяком случае, он, Сэм Дивероу, надеется, что это именно так. Всю дорогу от Цюриха – конечно, не все время – и полночи – или около того – в Махенфельде он прилагал неимоверные усилия в надежде выведать у нее все, что ей известно о задуманной Маком операции.

Они обменивались мнениями, избегая при этом прямого разговора и не оказывая друг на друга нажима в виде обещаний или заверений, что, в общем-то, дело обычное при подобного рода беседах «по душам». Однако, припертая к стенке, она все же призналась, что все «девочки» выразили согласие занять нужные места в нужное время, что сделала и она. И добавила тут же, что в силу вышесказанного он, Сэм, составляющий сейчас ей компанию, не должен расслабляться в деловых поездках, подобной этой. А то, что с ним постоянно находится кто-то из бывших жен Хаукинза, – совсем неплохо. Всегда есть рядом заслуживающий доверия человек, который сможет передавать ему записки. Или позаботится о его безопасности. Ведь кто знает, какие опасности подстерегают его! Где он смог бы еще найти таких дружных женщин, которые пеклись бы исключительно о его интересах?

Знала ли она, в чем заключается цель их «деловой» поездки?

Скорее всего нет!

Она никогда ни о чем не расспрашивала его. Впрочем, как и остальные.

А почему, собственно?

Боже мой, да потому, что Хаукинз просил их не делать этого!

А мог ли кто-то из них хоть о чем-то догадываться? Едва ли: его маршруты нельзя было проследить с большой точностью, ибо он не торговец обувью из Новой Англии.

И вот еще что. Когда они выходили замуж за Хаукинза – каждая по отдельности, разумеется, – он был в курсе всех сверхсекретных армейских дел, и они привыкли ни о чем его не расспрашивать.

Однако сейчас он не в армии!

Что прямая потеря для армии США!

И все в том же духе.

Постепенно он начинал кое-что соображать. Регина отнюдь не дурочка. Так же как и остальные «девочки». Полных кретинок среди них нет. Если Джинни и Лилиан, Мэдж или Энни даже и знают что-либо конкретное, то не станут распространяться об этом. И если бы они вдруг почуяли что-то неладное, то надели бы шоры на глаза и продолжали бы делать каждая свое дело, оставаясь в стороне от основной акции. Но, несомненно, ни одна из них не стала бы обсуждать этого вопроса с ним.

У Хаукинза была еще одна проблема: Сэму искренне нравились «девочки». Независимо от того, что побуждало этих подчас разъяренных фурий выполнять распоряжения Маккензи, каждая из них была личностью, каждая обладала собственной индивидуальностью – дай бог Маку терпения! – и каждая была с Хаукинзом откровенна, что не могло не нравиться ему. И если он и выкладывал им что-то, то как бы по секрету. Хотя в таких делах нельзя доверять даже адвокату. Но он-то, Сэм, как раз им и был.

Что же касается жизненной позиции каждой из них, то тут все было чисто. Возможно, и не так, как белые клыки молодого пса или зубной протез старца. Но позволительно ли утверждать, что жизнь их протекает в некоем вакууме, в стерильной обстановке? Кстати, тайный сговор между ними был невозможен ни при каких обстоятельствах.

«Благодарю вас, мистер адвокат! Суд считает, что вы оправдываете стипендию, которую вам выплачивали во время обучения в юридическом колледже!»

Сэм вылез как можно осторожней из до нелепости огромного размера кровати под балдахином. И тут увидел свои трусы возле стеклянной двери на балкон и страшно удивился, почему они оказались так далеко от постели. Но затем вспомнил и рассмеялся.

Наступило утро, начинался новый день, а с ним пришли и новые дела и заботы. Джинни, молодчина, сообщила ему новость, весьма подбодрившую его: Хаукинз приезжает сразу после полудня или чуть позднее. До его приезда он сможет получше познакомиться с Махенфельдом и его окрестностями. Попытается уяснить, какую роль отводит Хаукинз замку Махенфельд в намеченной операции – похищении папы римского Франциска I, наместника Христа на земле.

Остававшиеся до появления Мака часы были необходимы Сэму и для того, чтобы продумать свою контрстратегию. Вопроса нет: Хаукинз – это глыба! Но и он, Сэм Дивероу из восточного района Квинси-Бостона, тоже парень не промах. Главное – уверенность! У Мака она есть, и есть она и у него.

Сэм натянул трусы, и тут на ум пришли первые положения его контрстратегии. Они еще не были ясны до конца, только-только начинали вырисовываться, но уже заявили о себе колокольным звоном в мозгу. Такое удобное место, как Махенфельд, – замок, имение, персонал, маленькая деревушка неподалеку, – нуждается в непрерывном снабжении его всем необходимым. А поставщики, подобно обслуживающему персоналу, могут многое слышать, видеть и наматывать себе на ус. Склонность Мака к гигантским прожектам была одновременно и его слабым, уязвимым местом. Сэм постарается перерезать, нарушить линии снабжения Мака, – это важнейшая составная стратегия, но он не знал еще, каким образом осуществить данный замысел на практике. Поэтому главное, что он должен был сделать сейчас, – это до конца продумать план действий.

И еще он будет распространять слухи – самые невероятные, от которых повеет жутью, как от каменных громад Махенфельда. Начнет со слуг, затем примется за поставщиков и вообще тех, кто появится у замка, и будет продолжать подобного рода деятельность до тех пор, пока все не разбегутся и он, оставшись тут лишь с Хаукинзом, не сможет схватиться с ним один на один… Но, боже, что это за дьявольский звук?!

Он решительно прошел через стеклянную дверь на маленький балкон. Оглядел задний двор замка Махенфельд. О том, что этот двор – задний, Сэм догадался по отсутствию подъездной дороги, вместо которой он увидел сад в весеннем цветении, посыпанные гравием тропинки, решетчатые переплеты беседок и множество крошечных прудиков в каменных или бетонированных берегах. А чуть поодаль зеленели поля, уходившие к темно-зеленым лесам, за которыми высились царственные Альпы.

Громкий назойливый звук продолжал терзать слух, мешая насладиться пейзажем. Сперва Сэм не мог определить, откуда исходил раздражавший его шум. И невольно выругался. Но вскоре все стало на свои места. Один, два, три… пять, шесть… восемь, девять!.. Да, девять!..

По грязной дороге вдоль полей медленно спускались девять машин, направляясь на юг, где темной стеной стоял лес.

Среди грохотавших и рычавших механических чудовищ Сэм разглядел два длинных черных лимузина, тяжелый бульдозер, огромный трактор и пять – черт бы их побрал! – да, именно пять мотоциклов!

Эта картина давала много пищи для размышлений. Вероятно, уже начались учебные занятия. Вот ведь хмырь: взять и купить себе персональную папскую автоколонну! А в придачу к ней – рабочие машины, призванные убирать, разравнивать и насыпать землю там, где это потребуется.

Итак, папская колонна на марше! Но папа ведь не приедет в Махенфельд! Тогда на кой дьявол эта затея с машинами? Что бы она могла означать?

В злости и смущении Сэм Дивероу судорожно сжал руками перила и в отчаянии от своей беспомощности замотал головой из стороны в сторону. И тут его внимание привлекло к себе необычное зрелище в пятидесяти ярдах от него.

Внутри небольшого внутреннего дворика, чуть в стороне от настежь открытой двери, явно ведущей на кухню, стоял крупный мужчина в поварском колпаке на большой, как котел, голове и занимался сверкой расходных счетов с записями в толстой бухгалтерской книге. Рядом с ним громоздилась гора упаковочных ящиков и картонных коробок высотой не менее пятнадцати футов.

«Ага, вот и линия снабжения!» – обрадованно сказал себе Сэм.

В Европе вряд ли есть что-нибудь такое, что не было бы припасено здесь для Хаукинза. Сюда, очевидно, привозят столько продуктов, что ими можно было бы накормить пол-Индии! Маккензи, этот сукин сын, способен заказать для своей армии – впрочем, не только для своей собственной, но и для любой армии мира, – столько провизии, что солдаты смогли бы целых два года безвылазно жить в лагере и ковырять в носах!

Лимузины, бульдозер, трактор, мотоциклы, провизия – и все это для глубоко законспирированного контингента, набранного Хаукинзом.

Быстренько обдумав свою контрстратегию, Сэм решил нанести первый удар не по идиотскому параду разномастных машин, а по эксцентричному чудаку в поварском колпаке.

Изолировать замок от внешнего мира в ближайшем будущем можно будет лишь в том случае, если удастся разрушить созданную Хаукинзом систему снабжения. Впрочем, добиваться полного прекращения поставок продовольствия нет никакой необходимости.

Ведь в замке – дюжина слуг, занимающихся хозяйственными делами. А работы здесь полно: кухня, сады, поля, сараи, – возможно, с домашним скотом, – и к тому же еще – тридцать или даже сорок комнат, в которых требуется постоянно наводить блеск, натирать полы и вытирать пыль… Боже, да тут не дюжина нужна, а самое меньшее – человек двадцать!

Он начнет действовать без промедления. Поговорит с водителями девяти машин. Посоветует им послать к чертовой матери замок и сматываться отсюда, пока не поздно. Затем станет встречаться то с одними слугами, то с другими и, запугивая, объяснять им, что если они желают себе добра, то должны немедленно покинуть Махенфельд – до того, как сюда нагрянут из Интерпола.

Все продовольствие Швейцарии не спасет Хаукинза, если не будет прислуги. А несколько хорошо продуманных фраз, высказанных водителям машин, в частности, таких, как «вы совершаете международное преступление», или «вас ожидает пожизненное лишение свободы», или «вы несете личную ответственность за содеянное», почти наверняка приведут к тому, что автопоезд из лимузинов, мотоциклов, бульдозера и трактора, ревя, будто стадо ослов, переберется через замковый ров и смотается подальше от Махенфельда на безопасную территорию.

Сэма так поглотила его контрстратегия, что он не сразу почувствовал, как его трусы спали с бедер до лодыжек. Он подтянул их на место, но стоило лишь убрать руки, как они снова упали вниз.

Занимаясь непослушными трусами, он подумал с чувством удовлетворения, что любовные игры с Джинни Гринберг доставляют ему истинное удовольствие. Но сейчас у него не было времени ни для подобных забав, ни для воспоминаний. Его ожидали серьезные дела.

Часы показывали около одиннадцати. Он и не предполагал, что проспал так долго. А все игры с Джинни – они не только возбуждали, но и отнимали силы. В его распоряжении оставалось всего пять-шесть часов – времени не так уж много, чтобы разогнать всю эту махенфельдскую кодлу. Имевшийся здесь столь большой штат прислуги, по-видимому, нужен был вовсе не для того, чтобы обслуживать одного лишь хозяина да его гостей. Впрочем, стоит ли задумываться сейчас над этим? Главное – выгнать слуг отсюда, заставить убраться из Махенфельда и так, чтобы они не вздумали вернуться. Никогда. Главная его задача – убедить обслуживающий персонал в том, что Махенфельд угрожает свободе и жизни каждого из них и, следовательно, они должны понимать, что здесь им не место.

Итак – прочь отсюда!

Замок должен быть всеми покинут!

Но что предпримет в связи с этим Маккензи?

Что он сделает, потягивая свою неизменную сигару?

Это было важнейшим вопросом теории и практики!

Проклятие! «Важнейший вопрос теории и практики!» Боже мой, он даже мыслить стал, как Маккензи Хаукинз! Будь смелее, Сэм! Смелее и жестче! Возьми быка за рога и…

Однако прежде всего ему следует одеться. Сэм вошел через стеклянную дверь в комнату. Джинни пошевелилась на постели и что-то тихо пробормотала, после чего сунула голову еще глубже под сбившееся на сторону одеяло. Он быстрыми, но неслышными шагами подошел к креслу и взял с него свой чемодан. Нажал на замки и открыл его.

Чемодан был пуст.

Совершенно пуст. В нем не было ни одной вещи.

Он заглянул в шкаф. Точнее, в шкафы. Их было четыре.

И в них – ничего. Пусто. Только одежда Джинни.

Надо же, черт возьми!

Он бросился к резной двери и отворил ее.

У противоположной стены, как раз напротив двери, сидел тот тип в черном берете, с золотыми зубами и раскосыми глазами. Он внимательно наблюдал за энергичными движениями Сэма. На его лице отразилось некоторое, понятное в данной ситуации смущение. И – ни намека на усмешку.

– Где моя одежда? – заорал Дивероу, топчась возле двери.

– Она в прачечной, мой господин, – ответил Черный Берет с акцентом уроженца одного из немецких кантонов Швейцарии.

– Вся?

– Да. Таков обычай замка Махенфельд. Она была грязной.

– Но это ерунда! – вскричал Сэм. И тут же понизил голос, чтобы не разбудить Джинни. – Меня никто не спросил…

– Вы спали, мой господин, – перебил его Черный Берет и вызывающе осклабился, посверкивая золотым зубом. – Вы очень устали, мой господин.

– Ладно, но сейчас я очень зол! И требую вернуть мою одежду! Сейчас же!

– Я не могу этого сделать.

– Почему?

– Сегодня у прачечной выходной.

– Что?! Тогда почему же вы отдали мою одежду?

– Я уже сказал, мой господин: ваша одежда была грязной.

Сэм уставился на раскосые глаза Черного Берета. Они зловеще сузились. Золотого зуба не было больше видно, потому что с лица его владельца исчез оскал, тотчас замещенный крепко сжатым тонкогубым ртом.

Дивероу плюнул и захлопнул дверь. Случившееся следовало обдумать. Он должен, как говорит Мак, сделать свой выбор. Принять решение. И он примет его, сделает свой выбор.

Сэм не считал себя храбрецом или задирой, но он не был и трусом, а был милым крупным парнем и, независимо от того, что сказала в Берлине Лилиан, находился в данный момент в неплохой форме. Приняв все это во внимание, он решил, что мог бы дать хорошую взбучку Черному Берету, стоявшему за дверью в холле. Ведь не может же он голым спуститься вниз по лестнице.

«Итак, сделай свой выбор!» – приказал он себе мысленно.

Выбор номер один, представлявший собой первый вариант возможных решений, был сделан. И тут же отвергнут.

Вернувшись от двери, Сэм поднял с пола свои трусы. Натянул их на себя, подтянул повыше и, придерживая руками, вышел на балкон.

Его комната располагалась на третьем этаже. Прямо под его балконом находился другой балкон, и если связать вместе длинные занавески окна, то их с известной долей осторожности можно будет использовать вместо веревки.

«Итак, выбирай!» – снова приказал он себе. В общем-то, идея осуществима. Оставалось только проверить выбор номера два на практике.

Он снова прошел в комнату и внимательно исследовал занавески. Как сказала бы его мамаша в Квинси, они были очень эластичны. Шелковые, волнистые и на вид не очень прочные. Выбирай же, Сэм!.. Но и выбор номер два был им отброшен.

Тут он обратил внимание на простыню на постели. Зазывные же взгляды Регины, которая, проснувшись, сбросила с себя одеяло, проигнорировал. В голове билась лишь мысль: простыня и занавески могли бы в определенных комбинациях заменить одежду.

Выбор номер два был им реабилитирован, хотя и в модифицированном виде.

На повестке дня – боевая форма одежды.

Впрочем, это проблематично. С формой, по-видимому, ничего не выйдет, остается просто одежда.

Однако, решил Сэм, не отвергая вновь выбора номер два и считая его вполне реалистичным, следует в то же время рассмотреть и варианты номер три и номер четыре. И если принять их к исполнению, то, возможно, успокоится наконец и его ноющий желудок. Он обежит вокруг Махенфельда в то и дело сползающих с талии трусах или же попытается натянуть на себя одну из ситцевых одежек Джинни и даже застегнуть металлическую «молнию».

Бегущий человек, несомненно, привлечет внимание и развевающимися по ветру трусами, и платьем Джинни. Но вовсе не исключено, что кто-то примет его наряд за последний крик парижской моды… Нет, уж лучше подумать о вариантах номер пять и номер шесть.

Впрочем, все это чепуха!

Ему необходимо сохранять хладнокровие, взять себя в руки, обдумать спокойно. Неторопливо.

Он не мог и мысли допустить о том, чтобы такая мелочь, как одежда, сорвала его план изолирования замка от внешнего мира. Как бы поступил в данной ситуации Хаукинз? И какое из своих дьявольских изречений употребил бы в отношении тех, кто должен покинуть Махенфельд?

Вспомогательный персонал! Именно так!

Сэм снова выбежал на балкон. Человек в поварском колпаке все еще проверял счета. Это, видимо, занятие на неделю.

– Пет! Пет! – позвал его Сэм. И, перегнувшись через балконные перила, вспомнил в последний момент, что не может выпустить из рук трусы. – Эй!.. Эй, вы там! – громко прошептал он. Человек в колпаке оторвал голову от счетов и взглянул на него. Поначалу испугался, но потом на лице его появилась широкая улыбка.

– Ах, бонжур, мсье! Что вам угодно? – выкрикнул он в ответ.

Сэм поднес палец к губам и прошипел: «Тсс!» – после чего позвал его рукой.

Прежде чем приблизиться к Сэму, человек в колпаке убрал свои бумаги, не забыв сделать на них последнюю пометку. Затем, задрав голову кверху, спросил:

– Слушаю вас, мсье. Что вам угодно?

– Меня заточили здесь, сделали узником, – прошептал Дивероу с торжественной настойчивостью и как можно убедительнее. – У меня забрали всю одежду. Мне нужно во что-то одеться. Когда я спущусь вниз, я сумею отблагодарить вас и всех, кто работает с вами на кухне. Мне необходимо вам сказать нечто весьма важное. Я адвокат…

Человек в колпаке почесал плешь и произнес по-французски длинную фразу, из которой Сэм понял только слово «мсье».

– Кто?.. Что? – переспросил Дивероу и повторил: – Мне нужна одежда. Понятно? Это все, что мне необходимо. Мне нужны башмаки и брюки! Понимаете? Брюки и башмаки. Притом немедленно. Пожалуйста!

Недоумение на лице мужчины сменилось подозрительностью, а то и отвращением, подкрепленным явной враждебностью. Он поднял руку, погрозил Сэму пальцем и снова пролепетал что-то по-французски, оставшееся за пределами его понимания. Потом покачал головой и направился к ящикам с провизией.

– Погодите! Ради бога, задержитесь на минутку! – взмолился Сэм.

– Повар – француз, мой господин, но он не из тех французов, которые нужны вам, – раздался чей-то голос снизу, с балкона, находившегося под тем, на котором стоял Сэм Дивероу. Говоривший был огромным лысым мужчиной с широченными плечами. – Вы думаете, что сделали ему очень выгодное предложение. Но, уверяю вас, оно его не заинтересовало.

– Какого черта! Кто вы такой?

– Мое имя не имеет значения. Я покину замок, как только появится новый владелец Махенфельда. А до той минуты я буду выполнять неукоснительно все его указания. И в них, кстати, отсутствует пункт о вашем одевании.

У Дивероу появилось непреодолимое желание опустить свои трусы и повторить то, что в свое время сделал Хаукинз в Пекине на крыше посольства, однако он сумел взять себя в руки. Да и человек на балконе под ним был громадным и наверняка не потерпел бы никаких шуточек над собой. И поэтому Сэму ничего больше не оставалось, как перегнуться через перила и заговорщически прошептать:

– Хайль Гитлер, паскуда!

Правая рука мужчины взметнулась кверху, каблуки щелкнули, будто приклад винтовки о каменный пол, и он гаркнул во все горло:

– Яволь! Зиг хайль!

– Вот дерьмо! – пробормотал под нос Сэм и вернулся в свою комнату. В гневе он сбросил трусы прямо на пол и уставился на них рассеянным взором. Конечно, там была фабричная этикетка, в этом он не сомневался, но его внимание неожиданно привлекло совсем другое.

Он наклонился и поднял трусы.

– Боже, это что за игры?!

Резиновый поясок трусов был аккуратно перерезан в трех местах. Ибо имелись именно три разреза, а не разрыва. Здесь не было ни болтающихся нитей, ни растянутой ткани. Кто-то взял в руки острый режущий инструмент и сделал свое дьявольское дело! Но с какой целью? Только с одной – чтобы разоружить, связать его самым простейшим способом!

– Милый, что ты расшумелся так? – проговорила Регина Гринберг, зевая и потягиваясь, и неторопливо натянула на себя одеяло, прикрывшее пышные груди.

– Ты – сука! – злобно прорычал Дивероу. – Бесчестная, проклятая сука!

– Что произошло, мой сладенький перчик?

– Не называй меня «сладеньким перчиком», ты, южная стервоза! Я не могу выбраться отсюда!

Джинни снова зевнула и сладко потянулась. Затем промолвила с теплым сочувствием в голосе:

– Знаешь, как-то раз Мак сказал одну вещь, которая мне весьма пригодилась. Я услышала от него тогда: «Если вокруг начнут вдруг падать мины и все покажется тебе ужасным, – а ведь, поверь мне, и у тебя наступит время, когда мир, выглядящий ныне таким милым, вконец осточертеет, – то постарайся думать о чем-нибудь хорошем, только о хорошем, например, о своем здоровье и материальном достатке. И, главное, не думай о сделанных тобой ошибках, о своих печалях и заботах, ибо подобные думы вызывают лишь уныние. А уныние не дает никаких преимуществ, когда наступает ответственный момент и нужно приложить немалые усилия, чтобы спасти свою голову. В общем, все будет зависеть только от твоих мозгов».

– Что сделает этот проклятый толстяк, уразумев, что у меня нет никакой одежды?

– А ничего он не сделает, я уверена в этом, – ответила Джинни очень серьезно. – Во всяком случае, своей одеждой он с тобой не поделится. Так что встречи с Хаукинзом тебе не избежать.

Дивероу заговорил с ней резко, сердито. Потом умолк. И лишь спустя какое-то время, заглянув с нежностью в глаза Джинни, произнес:

– Погоди минуту. Ты сказала: «Встречи с Хаукинзом не избежать». Выходит, ты желаешь, чтобы я схватился с ним? Остановил его?

– Это твое дело, Сэм. Я хочу лишь, чтобы всем было хорошо.

– Ты поможешь мне?

Джинни задумалась ненадолго, затем твердо ответила:

– Нет, я не могу этого сделать. Во всяком случае, так, как ты думаешь. Я слишком многим обязана Маккензи.

– Ну и женщина! – взорвался Дивероу. – Да представляешь ли ты хоть немного, что задумал этот чертов псих?

Миссис Хаукинз номер один глядела на него с видом неожиданно поруганной невинности.

– Лейтенант не должен задавать вопросов старшему офицеру, майор. Он не должен даже надеяться, что сумеет понять и разобраться во всех сложностях отдаваемых ему приказов…

– Тогда о чем же мы толкуем, черт побери?

– Ты ловкий и находчивый парень. Хаукинз не стал бы тебя поддерживать, если бы ты не был таким. Сейчас я жду его, чтобы получить лучший из советов, какие он способен дать. Ему все под силу, чего он ни задумает, и все, за что возьмется, он сделает наилучшим образом. – Джинни снова юркнула под одеяло. – Боже, как я хочу спать!

И в этот момент Дивероу увидел их на тумбочке возле изголовья кровати.

Их – то есть ножницы.