— Стреляли не по окнам, а по крыше, — сказал мне Марков. — Ради профилактики. Чтобы не слишком высовывались.

— Жаль, сегодня вечером мы как раз должны «высунуться». У меня есть идея, как расколоть Дрынова, чтобы он выдал себя. И мне нужны два помощника.

— Считай, что один у тебя уже есть.

Я рассказал Маркову, что нам предстоит сделать. Он усмехнулся, но против моего плана возражать не стал.

— Учти только, — сказал он, — что там соберутся не девицы из благотворительного общества. Дрынов замешан в каком-то преступлении — это ясно. Но и другие тоже. У всех рыльце в пушку. Как бы не повторилась история с электрическими проводами. А возможно, они придумают для тебя какую-нибудь новую пакость. Вот только кто именно? Раструбов, Монк, твой доктор? Когда потушат свет — жди самого худшего. Мементо мори.

— Спасибо, утешил.

— Тебе понадобится вот это. — Марков порылся в своей сумке и вытащил металлическую трубку с оптическим стеклом синего цвета.

— Что это за хреновина?

— Прибор ночного видения. Умыкнул на работе.

— А зачем с собой носишь?

— За бабами подглядывать, как по ночам купаются.

Я положил трубку в карман. Сейчас я чувствовал себя режиссером, ставящим спектакль, и от моего умения зависело многое. Но в этом действе снова требовалась помощь гримера — Милены, которая должна была преобразить Маркова. И нужен был еще один человек, опускающий занавес. Для этой роли я выбрал Сеню Барсукова. Но я никак не ожидал, что он наотрез откажется. Мы ужинали в зале, нахваливая продукты Валерии и ее саму, а я попутно объяснял, что нам предстоит сделать у Дрынова, когда Сеня хладнокровно заявил:

— На меня не рассчитывайте. Я в ваших играх принимать участие не намерен.

— Почему? — недоуменно спросил я.

— Потому что ты сам уже поседел от своих сражений. Хочешь, чтобы и я таким же стал? В нас уже сегодня днем стреляли. А теперь просто убьют. А ведь завтра в городок вернется Ксения, и Раструбов начнет нас поодиночке выводить через болото. И я буду рисковать накануне избавления от всего этого кошмара? Дудки.

— Да ты просто трус! — сказала Милена.

А мы все молчали.

— Пусть трус, — отозвался Сеня. — Но жизнь дороже.

— Жизнь червя, — заметил Марков, презрительно глядя на Барсукова.

Тот усмехнулся, накладывая себе печеночного паштета.

— Можешь называть меня как угодно. Меня это не колышет.

— Считай, что нашей дружбе пришел конец.

— Вот и отлично. Давно пора. В сущности, вы все пустые и бестолковые люди. Хотите, я скажу, что я о вас думаю? Извольте. Марков корчит из себя супермена, потому что страдает комплексом неполноценности. Он боится, что когда-нибудь усомнятся в его способностях, вот и пыжится, как индюк перед курицами. Вадим — мелкий актеришка, обречен на забвение уже при жизни. Потому что характер бабы. Милена и Ксения — две вертихвостки, пустышки, птичий ум, а желание быть светскими львицами. Комочков — царствие ему небесное! — развратный болтун, прохиндей, писака, бумагомаратель…

— А я? — спросила Маша, глядя на него с некоторым ужасом. Да и все мы смотрели на Барсукова как на появившееся вдруг привидение. Его характеристики были убийственно метки, полны необъяснимой желчи и злости. Его словно бы прорвало.

— Ты, женушка моя милая, обыкновенная шлюшка. Мы с тобой все равно разведемся, когда вернемся в Москву. Да у меня у самого есть любовница, если ты хочешь знать. А квартиру я тебе не отдам. Отправляйся в свои Химки, к матери. Вместе с детьми. Еще неизвестно, от кого ты их родила.

— Ну и скотина же ты, — сказала Милена. — Как ты только притворялся столько лет!

— Может быть, ему в лоб закатить? — подумал вслух Марков.

— Ну, закати, ты это умеешь, — отозвался Сеня. — Ничего ведь не изменится. Вы и меня превратили в какого-то недоросля. А я же был отличный поэт. Мне светило такое будущее, которое вам и не снилось. Все растратил впустую… Не по той дороге надо было идти… Не с вами.

— Высказался? — спросил я. — А теперь послушай меня. Ты, Сеня, поэтом бы не стал. Завистливые люди не бывают талантливыми. Твой удел — сочинять рекламные стишки. Наверное, ты проживешь долго. Есть такая пословица: плохие не умирают. Но в старости, когда ты останешься один, ты будешь вспоминать свою жизнь не с грустной радостью, а с черной злобой. И вспомнишь эти минуты — здесь, в Полынье, но не сможешь вернуть то, что потерял безвозвратно. А сейчас — пошел вон!

— Никуда я не пойду, — огрызнулся Барсуков. — Вот доем паштет, а потом завалюсь спать. А вы давайте боритесь, сражайтесь, ломайте себе шеи. Они у вас длинные, как у жирафов.

Некоторое время мы все молчали. Тишину нарушил Григорий.

— Я здесь человек посторонний и благодарен вам за приют и доверие. Хочу предложить себя для той роли, от которой отказался ваш… — Он не сказал слово «друг», и правильно сделал.

— Еще один сумасшедший! — не удержался Барсуков.

— Это невозможно, — сказал я. — Тебе опасно выходить из дома. Может узнать случайный прохожий или там, у Дрынова.

— А почему бы и нет? — заметил Марков. — Милена его тоже загримирует. Кроме того, нам все равно нужен третий.

— Пожалуй, — согласился я. — Тогда давайте готовиться. Время не ждет. Дома остаются три женщины. — Я покосился на Барсукова, но он никак не отреагировал на это. — В случае опасности спускайтесь в подвал. Там есть укромная комнатка, я покажу, как передвигать рычаг. Счастливо оставаться.

Через полчаса я вышел из дома. Марков и Григорий должны были явиться к Дрынову чуть позже по воле заклинателя духов. Но сам он об этом еще не догадывался… У Викентия Львовича меня уже ждали, все местные спириты были в сборе. Учитель встретился со мной взглядом и смущенно улыбнулся, словно извиняясь за свое присутствие здесь. Раструбов враждебно прищурился. Маленький Монк зачем-то стал потирать ладони. Доктор Мендлев подмигнул, как заговорщику. Староста Горемыжный тяжело вздохнул. Рыжая Жанна посверлила меня чуть-чуть своими зелеными глазами. А сам Дрынов радостно провозгласил:

— Наконец-то к нам снова присоединился и Вадим Евгеньевич! Тянет вас все-таки к потустороннему, признайтесь?

— Тянет, — усмехнулся я, а сам подумал: «Чему же ты так радуешься, дуралей? Может быть, это твой последний спиритический сеанс». Снова мы оказались за круглым столом, покрытым бархатом, на котором стояло блюдце с черепом. Окна в комнате были завешены темными шторами, а по углам горели четыре свечи.

— Все, что происходит за стенами дома — пусть там и остается, — сказал Дрынов. — А здесь присутствуют иные силы и явления, которые нам невозможно разгадать никогда. Настроимся же на благоговейное отношение к духам и станем внимать им в тишине и внутреннем созерцании. Приступим, друзья мои?

— Согласны, — отозвался за всех пекарь. Я вспомнил, что в прошлый раз дух Бориса предсказал ему скорую смерть в этом году. Если Раструбов всерьез отнесся к его заявлению, то в его психике несомненно должны были произойти какие-то сдвиги. Он мог в последние дни своей жизни сыграть ва-банк, по-крупному. Но что было ставкой в его игре? Марков сказал, что каждый из них, возможно, причастен к какому-то преступлению. Может быть, сейчас это удастся выяснить…

— Присутствует ли здесь кто-нибудь, кроме нас? — произнес Дрынов, оглядывая помещение. Глаза его сделались пустыми, словно из них вытекла жизнь. Блюдце на столе звякнуло один раз. Это означало: «Да». Я подумал: как ему удается сей фокус? И зачем ему вообще морочить людям голову? В сущности, он мало чем отличался от Монка, такого же шарлатана, только у того были масштабы покрупнее. А Дрынову, очевидно, доставляло наслаждение камерность, закрытость его секты. Блюдце продолжало позвякивать, а Викентий Львович расшифровывал на листке бумаги буквы.

— Его зовут Аспарий, — объявил он наконец. — Он жил во втором веке до нашей эры. Родина его — Персия. Над Полыньей он оказался случайно. Он готов ответить на ваши вопросы.

— Спроси его, сколько я еще проживу… месяцев? — зашептал пекарь Раструбов, навалившись на стол.

— Состоится ли в скором времени Страшный Суд для землян? — проговорил Монк; видно, в своем «монкианстве» он не мог найти четкого ответа на этот вопрос и решил прибегнуть к услугам древнего перса.

— Когда Минздрав вызволит меня отсюда на кафедру? — Этот голос принадлежал доктору Мендлеву.

Посыпались и другие вопросы…

— Спокойнее, господа, по порядку! — урезонил их Дрынов. — Вы же не на базаре. Аспарий может покинуть нас.

Я подумал, что, наверное, Марков и Григорий уже подошли к дому и наш бравый капитан возится с замком. Что ж, ему не привыкать открывать чужие двери. Справа от меня сидел Горемыжный, слева — Мендлев, и я толкнул доктора ногой, напоминая о нашем уговоре. Тот опомнился, виновато взглянул на меня, оставив свое выяснение отношений с Минздравом до более подходящего случая.

— Викентий Львович, пусть Аспарий свяжется с духом одного умершего человека, — попросил он.

— Какого человека? — насторожился Дрынов.

— Он жил здесь, в Полынье.

— Не надо, — ответил за главного спирита пекарь.

— Надо, — произнес я. — И давайте потушим свечи, как в прошлый раз.

— Как угодно, — вяло согласился Дрынов, взглянув на Жанну.

Та быстро встала и, обойдя комнату, потушила все свечи. Комната погрузилась в полную тьму, а Жанна на ощупь добралась до своего кресла. Я достал из кармана прибор ночного видения и посмотрел через глазок на собравшихся. В красно-синем изображении они сами выглядели как духи, слетевшиеся на тайную мессу. Лица у всех были напряжены, пугливы и тревожны. Монк теребил свою длинную бороду, словно черпая в ней силу, Дрынов и Раструбов навалились грудью на стол, Кох сидел с брезгливой гримасой, а Жанна положила руку на колено Горемыжного. «Ай да ведьмочка!» — подумал я. Мне вдруг страшно захотелось немного похулиганить. Я осторожно поднялся, зашел сзади к поселковому старосте, наклонился к его уху и чуть слышно прошептал:

— Пошто прелюбодействуешь, старый козлище?

— Я… я… — отшатнулся от меня Горемыжный. Коснувшись пальцем его темени, я прошептал в другое ухо: — Как у тебя очутилась трость убиенного Арсения Прохоровича, сознавайся…

— Украл… бесхозная… вещь… — забормотал староста, крутя головой. Чувствуя, что старик сейчас впадет в обморочное состояние, я тихо вернулся на свое место.

— Илья Ильич, чего вы там булькаете? — спросил пекарь.

— Да, не мешайте сосредоточиться, — добавил Дрынов.

— Аспарий… он… говорил со мной, — чуть дыша, отозвался Горемыжный.

— Дух Аспария может говорить только со мной, — назидательно произнес Дрынов. — И то посредством мистического блюдца. Успокойтесь. Итак, доктор, мы слушаем вас.

— Вопрос тот же: пусть он свяжется с духом убитого здесь человека, известного нам под именем Мишки-Стрельца.

Блюдце торопливо звякнуло два раза. Я посмотрел через свой прибор на Дрынова. На висках у него взбухли вены, а рот слегка приоткрылся. Раструбов откинулся на спинку кресла, словно ему как-то полегчало. Остальные сидели в тех же позах.

— Это означает — нет, — произнес Дрынов. — Дух Стрельца сейчас находится в низшем астрале, где нет связи.

— Неправда, — сказал я. — Связь есть. Я даже слышал, как дух Стрельца поднимается сейчас по лестнице.

— Чушь! — громче обычного отозвался Дрынов. — Как вы можете это слышать, молодой человек?

— Я обладаю высшими экстрасенсорными возможностями, как и мой дед, — заявил я. — Я, например, вижу даже, как вы сунули руку в карман. Не надо ничего доставать, Викентий Львович.

Дрынов медленно вытащил руку из кармана — в ней ничего не было. Но взгляд его стал блуждать по комнате, словно он искан в кромешной темноте пути к отступлению. Я почувствовал, что моя догадка обретает плоть.

— Дух Стрельца стоит сейчас за дверью, — продолжил я, рассчитывая на то, что Марков слышит мои слова. — Сейчас он откроет ее и войдет к нам.

— Включите свет! — резко выкрикнул Дрынов. От этого возгласа очнувшийся Горемыжный подскочил с кресла, ударился головой о лампочку, и ее осколки посыпались на пол. Теперь даже при всем желании мы не смогли бы зажечь электричество. Дверь скрипнула и отворилась. На пороге зыбко покачивалась небольшая фигура в белом, с таким же мертвенно-бледным, будто фосфоресцирующим лицом. Сидящие за столом издали сдавленный, испуганный вздох. Но больше всего меня интересовал Дрынов, который стал медленно подниматься с кресла. Глаза его расширились от ужаса.

— Опуститесь на место, — произнес я, и главный спирит послушно выполнил мое указание. Фигура в белом плавно выдвинулась на середину комнаты.

— Спрашивайте… — тихим, загробным голосом проговорил Марков. «Из него получился бы неплохой артист!» — подумал я. Мне было хорошо видно через прибор его густо набеленное лицо, куда Милена добавила немного фосфора, но перед другими маячило лишь бледное облако. Горемыжный снова стал впадать в полубессознательный транс, Монк бормотал какие-то свои заклинания, и только учитель Кох с каменной решимостью всматривался в явившийся дух. Я увидел, как рука пекаря тянется к лежащему на блюдце черепу. Доктор не был посвящен в эту часть моего плана и потому также взирал на Маркова с немалым удивлением. А Жанна попросту закрыла лицо ладонями.

— Спасибо, Аспарий, что ты привел к нам дух Стрельца, — произнес я. — Теперь ты можешь удалиться по своим делам. Мы же хотим спросить убитого: кто повинен в твоей смерти?

— Он здесь, — печально откликнулся Марков.

— А убийца несчастной девочки?

— Он также присутствует тут. Пусть тот, кто повинен в убийствах, отзовется…

— Да… — хрипло выдавил из себя кто-то. Я обругал себя за то, что смотрел в этот момент на Маркова, а не на собравшихся. Теперь было поздно. Кто из них произнес это слово? Четыре человека поднялись со своих кресел: Дрынов, Монк, Раструбов и Мендлев. Не шевелились Кох, Горемыжный и Жанна.

— Сидеть, — произнес я. — Дух Стрельца, можешь ли ты сам назвать нам злосчастное имя? Или имена убийц?

В это время пущенный пекарем череп пролетел мимо головы Маркова. Тот даже не шевельнулся. Я подскочил с кресла и стукнул Раструбова по затылку. Потом вернулся обратно.

— Имя? — повторил я. — Мы требуем!

— Его назовет вам ангел смерти, поднимающийся из ада! — гробовым голосом отчеканил Марков. — Он идет сюда, чтобы наказать убийц!

Все присутствующие были парализованы страхом. Мы стали различать какие-то тяжелые шаги, доносящиеся из коридора. Они приближались, медленно и неумолимо, словно к нам двигалось существо из железа.

— Он покарает убийц! — повторил Марков. — Он уже рядом. Он здесь.

Шаги, которые, казалось, сводили с ума, замерли за дверью.

— Не-ет! — заорал вдруг Дрынов нечеловеческим голосом. — Я убийца! Я!.. — Он метнулся к окну, выбив всем телом стекло, и вывалился наружу. Звон разбитого стекла смешался и с другими криками: Жанны, Монка, Горемыжного… Пекарь подскочил к двери, распахнул ее и без чувств рухнул на пол. Лунный свет уже просочился в комнату, и надобность в моем приборе отпала. Я увидел, как Марков повторил за Дрыновым его прыжок, точно так же вывалившись из окна.

— Доктор, — сказал я, похлопав сидевшего без движения Мендлева по плечу, — приведите здесь всех в чувство. «Впрочем, — подумал я, — ему самому нужен нашатырь…» Но у меня не было времени деликатничать. Я залепил Мендлеву здоровенную пощечину, а сам побежал к двери. В коридоре стоял Григорий, отвязывая от ботинок листы кровельного железа, которые напоминали ласты.

— Бежим за ними! — крикнул я на ходу.

Мы выскочили на улицу, различив в конце ее бледную фигуру Маркова. «Раз он взял след, то достанет Дрынова из-под земли», — подумал я. Можно было не торопиться, все равно нам его не догнать. Обернувшись, я сказал Григорию, что финальная сцена была превосходна. Я увидел, что Марков берет курс к водонапорной башне. Неужели Дрынова потянуло на место преступления? Чего он хочет? Мы с Григорием чуть прибавили темпа, но когда подбежали, то оказалось, что все уже кончено. Марков стоял возле бесчувственного тела и тихо ругался.

— Что с ним? — спросил я.

— Дурак, прыгнул со смотровой площадки. Зачем? Разбился насмерть.

— Сам себя наказал, — тихо произнес Григорий и перекрестился.

— Одного убийцу мы выявили, теперь дело за остальными, — сказал Марков и настороженно огляделся. Где-то неподалеку послышалось урчание мотора. А когда фары внезапно осветили нас, Марков толкнул нас обоих в траву. Но было уже поздно. Раздалась автоматная очередь, и пули засвистели где-то над головами.

— Ползите назад, прячьтесь за башню, — проскрежетал Марков. Перекатившись на другое место, он тотчас же несколько раз выстрелил в ответ. Обе фары, рассыпавшись стеклом, погасли. Еще одна автоматная очередь взрыхлила землю на том участке, где только что лежал Марков, но он уже стрелял с колена в десятке шагов отсюда. Кто-то в джипе болезненно вскрикнул. Я подумал, что Егор представляет хорошую мишень в своем проклятом белом одеянии, но он, как уж, катался по земле и стрелял по машине. Дав в ответ еще несколько очередей, джип развернулся и понесся к особняку.

— Вояки… — презрительно произнес Марков, подходя к нам. — Пистолетика испугались. А одного я, кажется, задел…

— Надо уматывать отсюда, — сказал я. — Минут через пять — семь тут будет куча охранников.

— Есть еще время закурить. — Егор вытащил сигарету и зажигалку. Затянувшись, он еще раз посмотрел на мертвое тело Дрынова, а потом приказал: — Теперь — бегом, обойдем поселок по околице!

И мы помчались в сторону болота, к нашему дому.