Каждый из нас думал об одном: кто убил Николая Комочкова? Но все словно бы избегали задать этот вопрос вслух, поскольку подозрение падало на всех нас, а ответ мог быть непредсказуемым. И к вечеру напряжение достигло такой степени, что избежать разговора уже не представлялось возможным. Первой не выдержала Милена.

— Егор, все-таки кто мог это сделать? — спросила она. Мы впятером сидели за длинным столом в зале, а горькое вино было разлито по рюмкам.

— Тот, кто усыпил нас, — ответил он, обводя всех взглядом. — Но ведь каждый будет говорить, что спал как убитый и ничего не слышал. А посторонний в дом проникнуть не мог. Утром я еще раз проверил все окна и двери. Все было закрыто. Даже слуховое окошко на чердаке. Значит, как ни горько это мне говорить вам, но преступник — среди нас.

— Круто берешь, — заметил Сеня. — И что это ты на меня так смотришь?

— Потому, Сенечка. Ладно, давайте не будем притворяться, откроем карты. Маша была любовницей Николая. И ты узнал об этом здесь, в Полынье, совсем недавно. Может быть, два-три дня назад. И у тебя был повод убить его. Это самое разумное объяснение случившегося.

После его слов наступила глубокая тишина, все мы смотрели куда угодно, только не на Барсукова, чувствуя какую-то неловкость от происходящего.

— Я не делал этого, — ответил наконец Сеня. — Я мог бы его убить, но я не убивал. У меня бы не хватило духа.

— Под влиянием наркотического снотворного можно сделать что угодно, — возразил Марков. — Возможно, ты убил его в бессознательном достоянии. Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: откуда ты узнал об их связи?

Я взглянул на Машу. Она сидела бледная как снег, с широко раскрытыми глазами, а на виске у нее пульсировала синяя жилка. Наверное, она думала о том же, о чем и я: что тут, рядом, всего в пяти шагах, лежит труп Николая и он один знает имя своего убийцы.

— Мне сказал… один человек, — с трудом выговорил Сеня.

— Кто?

— Ксения…

— Так я и думал, — сказал Марков. — Это на нее очень похоже. Значит, она подтолкнула тебя на этот шаг.

— Сколько раз повторять: я не убивал, — устало произнес Барсуков. — По возвращении в Москву я решил развестись. Вот чего я хотел! Спросите Машу, мы говорили с ней об этом два дня назад.

Марков перевел взгляд на его жену.

— Да, — подтвердила она. — Мы все с ним обсудили. Спокойно и без горячки. Я сказала, что люблю Николая, и он понял, что силой меня не удержишь. Лучше расстаться по-хорошему. У Сени не было причины убивать Комочкова. Можно ли ревновать к человеку, с которым ты уже почти разошелся?

— Вот как? — произнес Марков и задумался. — Значит, пар был уже выпущен… Интересно.

— Скажи, а как ты планировала жить дальше? — спросил я. — Вместе с Николаем?

— Да, с ним, — ответила она. В ее голосе не было слышно уверенности.

— Но это было бы невозможно, — продолжал я, как бы переняв эстафетно-следственную палочку у Егора. — Николай собирался жениться месяца через три. Он обманывал тебя, Маша.

— Скотина! — сквозь зубы процедил Барсуков, не сумев сдержаться.

— Я не знала об этом, — ответила его жена, умоляюще взглянув на Милену, словно именно в ней видела поддержку.

— Нет, знала, — вновь вмешался Марков. — Не лги. Кто сказал тебе об этом?

Опять наступила тишина, было даже слышно, как тикают часы.

— Я, — ответила за Машу Милена. — Я хотела только предупредить ее, чтобы она не разрушала семью ради человека, которого она все равно не сможет удержать. Который готовится к свадьбе с совершенно другой женщиной.

— А откуда тебе самой стало это известно? — спросил я.

— От невесты Николая.

— Ты видела ее?

— Да. И все вы — тоже.

— Ксения? — произнес Марков. — Как же я сразу не догадался об этом! Ловко же они скрывали свои отношения.

— Ксения и Николай хотели, чтобы это стало для нас сюрпризом, — продолжила Милена. — Но у нас с ней не было друг от друга секретов. А на его связь с Машей она смотрела сквозь пальцы. Говорила: пусть до свадьбы побесится, все равно будет мой. Но в последнее время Маша стала ей мешать все больше и больше. Наверное, поэтому она и рассказала обо всем Сене, чтобы он как следует занялся своей женой.

— Змея… — отрывисто бросила Маша. — Так бы и удавила ее.

— Но ты выбрала другую жертву, — быстро отозвался Марков. — Когда Милена предупредила тебя о предстоящей свадьбе Николая и Ксении, ты пришла в ярость: как же так — тебя предает любимый человек? Ты подсыпала нам снотворное, вот это. — Егор вытащил из кармана пустой пузырек. — Извини, но я нашел его в вашей комнате под матрасом. Дождалась, когда мы все уснем. Затем спокойно прошла к Милене и Вадиму, вытащила из-под кровати меч — ты всегда любила эффектные сцены — и заколола Комочкова.

— Чушь! Я любила его! — закричала Маша. — А ты… ты… как ты мог рыться в наших вещах, ищейка?

— Любимых-то чаще всего и убивают первым делом, — невозмутимо ответил Марков. — Что ты на это скажешь?

— Пузырек нам наверняка подбросили, — вмешался Сеня. — Убийца хотел, чтобы подозрение пало именно на нас. Как же иначе? И у меня, и у Маши все причины желать смерти Николая. Только не забывайте, что меченосцем у нас является Вадим. Это его оружие.

— Ну и что? — спросил я.

— А то, что ты точно так же мог убить Комочкова. Ты или Милена.

— Да с какой стати?!

— А ты спроси у самого себя, сколько задолжал Николаю денег?

— Ну, много… Но это не повод для убийства.

— Еще какой! Самый объяснимый. К тому же он был во сто раз удачливее тебя. Ему все давалось легко. И ты всегда завидовал ему.

— Неправда, — возразил я, хотя в его словах была доля истины. Меня действительно порою раздражала счастливая звезда Комочкова, которая светила ему, а не мне. Но убить?

— А теперь перейдем к Милене, — продолжил Барсуков, и уже по его лицу я понял, что сейчас он скажет какую-нибудь гадость. — Ведь она самая близкая подруга Ксении? И вот та решила выйти замуж. Значит, теперь будет потеряна для нее. А до какой степени они были близки друг с другом?

— Чего-то я не понимаю, — сказал я, туго соображая.

Но Марков ухватил мысль Барсукова гораздо быстрее.

— Сеня намекает на то, что они были лесбиянки, — насмешливо произнес он. — И Милена убила Комочкова, как соперника. Забавная гипотеза. — Он ухватил меня за руку, потому что я рванулся к Барсукову. — Сядь и успокойся. Ты видишь, что твоей жене весело? Посмейся и ты. Но Сеня отбивает удары мастерски, надо признать. Даже переходит в наступление.

— Гнида он, — хмуро сказал я.

— А это как посмотреть, — усмехнулся Барсуков. — Вся каша заварилась из-за того, что ты пригласил нас в Полынью. Сидели бы мы в Москве — и никто бы Николая не убил. Наоборот, все бы были счастливы, пусть даже с шорами на глазах. И дружны по-прежнему.

Мне не хотелось об этом думать, и я ничего не ответил. Но даже если это было так и в Полынье нашей дружбе пришел конец, то я не жалел об этом. Лучше идти дальше одному, освободившись в своем сердце от случайных попутчиков. Мы очень часто принимаем тех, кто был с нами в дни юности, за преданных и верных товарищей. И не хотим признать за ними право на внутренние изменения — в хорошую или плохую сторону. Словно они всегда должны оставаться в том образе, который нам удобен и привычен. Но время смывает и позолоту и грязь.

— Егор, ты в курсе того, что некоторые свои статьи Николай подписывал псевдонимом? — спросила вдруг Маша.

— Это обычная практика журналистов, — отозвался Марков, а я поинтересовался, чувствуя здесь что-то жареное:

— Какие статьи?

— Криминального характера. О коррупции, — произнесла Маша. — Он мне как-то признался в этом. Я и не думала, что нашумевший московский обозреватель Герасимов, который вскрывал связи мафии и милиции — это он.

— Быть не может! — удивился я. Мне также было знакомо имя Герасимова, да и кто его не читал? Журналист проникал в самые сокровенные тайны московской элиты и уголовных авторитетов. Теперь понятно, почему Комочков скрывал этот факт. Писать на подобные темы, особенно в наши дни, было чревато. Можно получить пулю в лоб. Причем неизвестно, с какой стороны: то ли от мафии, то ли от правоохранительных органов. А прикрывался статейками о полтергейсте! Вот где настоящая-то нечистая сила прячется — не в квартирах, а в государственном аппарате.

— Последняя тема, которую он разрабатывал — о налоговой полиции, — продолжила Маша. — Я даже читала кое-какие черновики из его материалов. Он мне сам показывал. Сильно, Речь там, между прочим, идет о твоем ведомстве, Егор. Если бы статья вышла, то она прогремела бы как взрыв бомбы. Вас бы всех погнали на нары. Ты знал об этом?

— Глупости. — Впервые я увидел в лице Маркова некоторое смущение. — Он много фантазировал. И пользовался непроверенными данными. Гонялся за дешевой сенсацией.

— Но ваше ведомство хотело остановить публикацию!

— Комариный укус! — отмахнулся Егор.

— Как знать. Вот вам и еще один повод для устранения Николая.

— Ты хочешь сказать, что я специально приехал в Полынью, чтобы убить его? — Марков усмехнулся.

— Но ты же подозреваешь нас? Почему бы и к тебе не предъявить подобные претензии? Грядут выборы, а вам, государственным чиновникам, надо быть чистенькими.

— Я розыскник, а не наемный убийца, — возразил Марков.

Мне показалось, что он даже обиделся на нее.

— Итак, — произнес я, подводя итоги, — вне подозрений у нас остается одна Ксения.

— Это почему же? — возразил Сеня.

— Да потому что она была его невестой! — не выдержал я, заорав на него. — Или теперь невесты убивают своих женихов до свадьбы? Чтобы посмотреть, из чего они там внутри состоят? Нет ли трухи или опилок?

— У них могла произойти серьезная размолвка, — спокойно ответил Сеня. — Они могли вдрызг разругаться. Он мог смертельно обидеть ее. Или не выполнить обещание. А Ксения, как нам известно, девушка истеричная и злопамятная. И если уж она захотела убить, то лучшего случая, чем здесь, ей бы никогда в жизни не представилось. И вы заметили, как она порывалась первой сбежать отсюда? Убраться из Полыньи в Москву. А вот когда мы освободимся — еще неизвестно. И произойдет ли это когда-нибудь вообще? Я уверен на сто процентов, что она не вернется обратно, чтобы выручить нас. Она уже всех нас здесь похоронила.

В это время мы услышали, как кто-то стучит в наружную дверь. Я вышел на крыльцо и увидел Раструбова. Сапоги его были заляпаны болотной грязью.

— Ну все, — сообщил он, довольно потирая руки, даже его тараканьи усы топорщились кверху. — Вывел я ее на дорогу. Теперь, наверное, уже до городка добралась. Готовьте через три дня следующего.

— Спасибо, — произнес я, хотя весь его внешний вид меня просто раздражал. И эта ухмыляющаяся морда, словно он съел что-то сладкое. Мне почему-то так и захотелось заехать ему кулаком в лоб. Наверное, я просто был на взводе после нашего застольного собеседования. Но я проводил его до калитки и вернулся обратно.

— На чем же мы остановились? — спросил я, встретив напряженное молчание.

— Нет ответа, — произнесла Милена. — Убийство Николая такое же странное и бессмысленное, как смерть твоего деда.

— Здесь, в Полынье, все бессмысленно и странно, — заявила Маша. — И мы никогда не докопаемся до истины.

— Зря ты так думаешь, — возразил Марков. — От меня еще никто не уходил.

— Не хвастайся. А что, если этой ночью в нашем доме произойдет еще одна смерть? Маховик раскручивается и набирает обороты.

— Кто же кого должен убить на сей раз? Я — Сеню или Милена — Вадима?

— Утро покажет… — загадочно ответила Маша и передернулась. — Что-то прохладно стало. Будто потянуло откуда-то сквозняком.

— Надо проверить все окна, не оставили ли мы какое-нибудь открытым, — сказала Милена и поднялась. Я пошел следом за ней. Мне не хотелось оставлять ее одну. Действительно, кто знает, что поджидает нас в этом доме? Мы обошли все комнаты, проверили задвижки и возвратились в зал. Но за столом увидели лишь одну Машу.

— А где мужчины? — спросила Милена.

— Ушли прогуляться.

— Тихо! Вы слышали сейчас что-нибудь? — Я настороженно замер, сделав предостерегающий жест. — Только что… какой-то легкий скрежет. Словно провели маленькой пилкой по камню.

— Да, пожалуй…

— Оставайтесь здесь. Я пойду проверю подвал. — Мне показалось, что странный звук донесся именно оттуда.

Прежде чем они успели мне возразить, я вошел в свою комнату, достал фонарик, открыл люк и начал спускаться вниз. Тщательно осмотрев весь подвал, я убедился, что он пуст. Недовольный, словно опоздав на назначенное свидание, я уже хотел подняться наверх, когда взгляд мой упал на одну из цементных плит возле лестницы. Потом я посмотрел на вторую плиту и сравнил увиденное. Конечно, как же мы сразу это проворонили! Они были совершенно одинаковы и в то же время отличались друг от друга. Покрывавшей их пылью. Вернее, в ближайшей ко мне плите с обоих боков были небольшие затертые участки, словно именно здесь к ним прикасались чьи-то руки, стершие пыль. Почувствовав, что напал на след, я решил действовать предельно осторожно, чтобы не спугнуть зверя. Оставаться тут дальше было рискованно. Стараясь не шуметь, я попятился к лестнице. В моей голове уже сложился план дальнейших действий. Но, чтобы он не сорвался, мне надо было быть терпеливым, как рыболову. Я поднялся через люк в комнату, вернулся в зал.

— Ну, что там? — спросила Милена.

— Ничего особенного. Должно быть, крыса.

— Надеюсь, она не заберется в мою постель?

— Не беспокойся, я установлю мышеловку. — Меня немного трясло от возбуждения. Я чувствовал, что нахожусь на грани раскрытия той тайны, которую пытался разгадать с первого дня в Полынье. Мне всегда казалось, что в доме живет кто-то еще. И вот, как видно, мои подозрения оправдываются…

Вскоре вернулись Барсуков и Марков. Но я решил не посвящать их в свои планы. Мне хотелось во всем разобраться самому.

— Там такое творится! — встревоженно заговорил Барсуков. — Ермольник и его ребята дерутся с «монковцами», аж перья летят! А где-то возле особняка Намцевича слышалась стрельба. Говорят, что вечером охранники выгоняли жителей из домов и заставляли идти к Монку на поклонение… Да не все, видно, согласились. Вот и началось…

— Это только репетиция, — хмуро произнес Марков. — Самое главное еще впереди. Советую теперь всем лечь спать, чтобы набраться сил. Они нам еще понадобятся. А тело Николая мы перенесем в церковь утром.

— Как бы его у вас не отбили служители Монка, — сказала Милена. — И не сделали с ним то же самое, что и со Стрельцом.

— Не получится, — успокоил ее Марков.

— Может быть, нам установить ночью дежурство? — предложил я. — На всякий случай?

— Разумно, — согласился Марков. — Но займутся этим только мужчины. Бросим жребий?

— Зачем? Я готов быть первым, — сказал я. Это было мне на руку, а возражений не последовало.

— Сменишь его часа через три, — кивнул Марков Барсукову. — Ну а я уж заступлю под утро.

Мы разошлись по своим комнатам, и теперь меня стало тревожить другое: стоит ли оставлять Милену одну? Все-таки это было очень опасно, поскольку я не знал, кто убийца, только догадывался. А если я ошибаюсь?

— Чем ты так встревожен? — спросила Милена, внимательно глядя на меня.

— Так… Ложись спать. Я буду дежурить в зале.

Достав из-под кровати один из своих мечей, я уже собрался уйти, как она задала мне еще один вопрос:

— Скажи, ты по-прежнему любишь меня?

— Даже еще больше, — улыбнулся я ей. — А ты не жалеешь, что я вызвал тебя в это гиблое место?

— Нет. Когда-нибудь, через много-много лет, когда мы будем совсем старенькими, мы станем вспоминать об этом времени и Полынье с грустью, печалью, но и с радостью тоже. Все рано или поздно умрут, а мы будем жить долго и слегка жалеть о нашей молодости. Даже об этом доме, каким бы страшным он нам сейчас ни казался.

— Конечно, родная, — согласился я. — Так всегда и бывает. И мы будем думать, что все случившееся с нами было сном.

— А когда мы проснемся — по-настоящему, — поддержала она мою мысль, — когда мы освободимся от череды сновидений, которые и есть наша жизнь, мы поймем, что все, что с нами было, — лишь прелюдия к счастью. И смерть откроет нам ворота к другой жизни, волнующей и совершенной, где мы встретим всех наших друзей и близких…

— …где нет ни злобы, ни зависти, ни ненависти, ни боли. Только любовь.

— …только любовь, — повторила она. Потом свернулась калачиком на кровати и закрыла глаза. И я, мысленно пожелав ей покоя, ушел в зал. Там я пробыл недолго, минут двадцать. А затем вышел на кухню, где покоилось тело Комочкова, приоткрыл одеяло, вглядываясь в уже заострившиеся, восковые черты лица друга, вспомнил и прочитал молитву. «Вот этим мечом, — подумал я, коснувшись острия, — тебя и убили… Но твой убийца понесет наказание, где бы ни скрывался». А я уже знал, где он может прятаться. Открыв люк, я осторожно спустился по лестнице в подвал, подсвечивая себе фонариком. Вот здесь должно было быть мое дежурство. Здесь была установлена моя мышеловка для крысы. Почти бесшумно я прокрался в угол подвала, напротив цементных плит. Но из двух меня интересовала всего лишь одна — та, с боков которой отсутствовала пыль. Я уселся на небольшой чурбачок и стал ждать. Я понимал, что, возможно, мне предстоит просидеть тут очень долго. А может быть, и вообще проторчу впустую. Крыса в эту ночь может не появиться… Но я запасся терпением. И во мне жила ненависть, которая не давала мне задремать. Изредка я светил фонариком, проверяя, сколько времени и все ли на месте. Но никаких звуков ниоткуда не доносилось. Прошло два с половиной часа.

И вот — я мгновенно вздрогнул — до меня дошел легкий скрежет. Я напрягся, сжимая рукоять меча и готовясь включить фонарь. Но глаза мои и так уже привыкли к темноте и различали предметы вокруг. Цементная плита поехала в сторону, из-под нее вырвалась узкая полоска света. Скрежет усилился, образовался лаз, из которого стала подниматься человеческая фигура, державшая свечу. Вот она встала в полный рост, развернувшись ко мне лицом. Я включил фонарь, а острие меча уперлось в горло этого человека.

— Стоять! — произнес я одно слово.