Грохот оползня мы и приняли тогда за взрыв артиллерийского склада.

— Миленькое дельце! — сказала моя жена, покусывая верхнюю губку, — это был знакомый мне признак приближающегося раздражения. — И что мы теперь будем делать? Торчать в этой чертовой Полынье, искать убийцу твоего деда и ждать, когда нас пришьют? Неизвестно кто, где и когда… Какие-то мифические твари, населяющие твой дом. Дура я была, что позволила себя уговорить приехать сюда…

— Не все так мрачно, — попытался я ее утешить. — Смотри, уже и солнышко светит. И возможно, наши ночные страхи — лишь порождение темноты.

— Ну да! Гадюка-то была настоящая. — В этом с ней было трудно не согласиться. Но меня поддержал Марков.

— Чем быстрее мы найдем убийцу и разберемся во всем, тем спокойнее нам всем будет, — сказал он. — У Вадима есть восемь явных подозреваемых. Кроме того, показания Мишки-Стрельца и рыбака Валентина, первым обнаружившего труп. Исходя из этого, я бы сначала отбросил всякую чепуху, вроде Девушки-Ночь. — При этом он как-то странно покосился на меня и фыркнул. — Я разбил бы всех подозреваемых в убийстве на три группы. Первая, наиболее серьезная, — местный феодал Намцевич и скрывающийся где-то здесь, на болотах, маньяк-убийца Григорий, сын местной продавщицы магазина. У каждого из них могли быть свои причины, которые нам пока неизвестны: проживающая в замке Валерия, которой на старости увлекся Арсений Прохорович, — тут Марков снова фыркнул, — либо тетрадки с рецептами, большинство из которых, по моему глубокому убеждению, просто бред сумасшедших баб. Но причин мы не знаем, поэтому не будем делать и выводов. Вторая группа, потенциальная, — это доктор Мендлев, милиционер Громыхайлов — фу, какая невкусная фамилия! — и пекарь Раструбов. Третья, сомнительная: кузнец Ермольник, проповедник Монк и поселковый староста Горемыжный. Снова фамилия весьма гнусная, но это еще ничего не доказывает. Согласны?

Комочкову надоело его слушать, и он произнес:

— Нельзя ли покороче, герр полицай? Чего-то в животе урчит. И вообще, будем мы сегодня завтракать или нет?

— В связи с экстренными обстоятельствами продпаек урезается, — осадил его Марков. — Продолжаю. Нам надо быть готовыми к тому, что все эти восемь человек здесь ни при чем. И все они являются честнейшими и благородными людьми. Даже маньяк-убийца, с которым вышла элементарная судебная ошибка.

— А Намцевич? Который держит целую свору телохранителей? — спросил Барсуков.

— А что Намцевич? Милейший человек. Заработал свои кровные деньги на поставках музыкальных унитазов в приюты престарелых соратников Брежнева. Не будем судить о человеке по его внешнему виду. Я против. Значит? Значит, существует кто-то еще, пока нам неведомый.

— Я хочу есть, — снова застонал Комочков.

— Вадим, дай ему ушко от поросенка, я разрешаю.

— А пироги с рыбой? — вспомнил я о гостинцах тетушки Краб, которые лежали на кухне, в опасной близости от постоянного теперь местожительства Комочкова.

— Оставим на обед. Я еще не кончил. Вадим поступил мудро, вызывая столь явно огонь на себя, но рискованно. Теперь мы сменим тактику. Сделаем вид, что расследование больше не ведется, но будем осторожно и постепенно изучать всех. Времени у нас сейчас достаточно. Кроме того, мы имеем и неоценимого помощника в лице тетушки Краб, которая имеет здесь обширные связи. Надо, господа, учиться работать с информаторами. В налоговой полиции это немаловажный фактор. Но прежде всего надо шаг за шагом, сантиметр за сантиметром осмотреть весь дом. Скажу честно, мне не нравится то, что произошло минувшей ночью. Вадима определенно вновь хотели убить.

— Прежде всего следует пойти и поглядеть — нельзя ли как-то обойти этот дурацкий оползень или выбраться из Полыньи каким-то иным способом, — сказала Маша.

— Хорошо, пойдемте, — согласился Марков. — А домом займемся потом, после обеда.

Мы наскоро попили цветочного чая и вышли на улицу. Я чувствовал, что между нами происходит какое-то кисло-уксусное брожение, связанное с тем, что одни непременно хотели уехать, выбраться отсюда как можно скорее, а другие трое — Марков, Комочков и я — желали остаться и довести дело до конца. В дальнейшем эти разногласия и вынужденное совместное проживание в доме могли привести к крупной ссоре. Но я все же надеялся, что до этого не дойдет. Все-таки мы были знакомы и дружили слишком давно. Но в замкнутых пространствах, а именно это представляла сейчас собой Полынья, психологическая несовместимость может довести даже старых знакомых до открытой и явной вражды.

Когда мы вышли из поселка и добрались до перегораживающей дорогу груды камней, величиной этак с шестиэтажный дом, там толпилось уже несколько жителей, и среди них — староста Горемыжный и доктор Мендлев. Было ясно, что преодолеть такой громадный завал, который к тому же словно бы продолжал шевелиться, сползая в болото, можно лишь искусному скалолазу. Обойти его справа мешал ровно срезанный склон горы, слева — непроходимая топь. Я еще подумал: как мог случиться такой странный оползень, какая чудовищная молния должна была расколоть вершину горы, чтобы обрушить груду камней на дорогу — практически в самом узком ее месте? Не вызван ли завал намеренно, каким-нибудь целенаправленным взрывом? Но кому понадобилось подобное, для какого такого эксперимента, изолирующего жителей поселка от остального мира?

Марков, осматривающий оползень вместе со мной, будто бы угадал мои мысли.

— Да, странно, — тихо заметил он. — Очень похоже на взрыв, проведенный умелыми подрывниками. Но, в конце концов, природа порой любит подшутить над нашими понятиями о жизни, — со вздохом добавил он.

— Здесь может сгодиться только дельтаплан, — точно так же вздохнул Барсуков. А Милена в раздражении пнула один из камней своей ножкой и, не рассчитав силы удара, еще больше скривилась.

— Ну а если попробовать уплыть отсюда через озеро? — сердито сказала она.

— Не выйдет, — услышал ее голос Горемыжный. — Там дальше — леса, леса, леса… И болота, болота, болота…

— Более гнусного и подлого места я в своей жизни не встречала, — мстительно ответила ему Милена. — Наверное, даже в преисподней и то будет приятнее!

— Да вы не волнуйтесь, — несколько обиженно отозвался поселковый староста. — Помощь из города придет обязательно… Ну, недельки через две. Правда… телефонная связь нарушена. К несчастью. Но у нас есть автономная подстанция… Будем давать электричество — часика на три в день. А продуктов хватит — у всех же подсобное хозяйство. Да и магазин… Так что не тужите слишком сильно. А это ваши гости, Вадим Евгеньевич?

Пришлось познакомить его с женой и друзьями.

— Говорил же я вам — уезжали бы пораньше, сидели бы сейчас в Москве. А так… — Он развел руками, длиннющими, словно половые щетки.

— Вот и дали бы ему вовремя пинка под зад, — вновь съязвила Милена. И нарочно громко, чтобы все слышали, добавила: — Я лично всегда так поступаю.

Пришлось слегка ущипнуть ее за выпуклость, чтобы немного угомонилась. Обратно мы возвращались вместе с доктором Мендлевым, которого я также представил своим гостям.

— Значит, остаетесь у нас загорать еще почти на месяц? — поинтересовался он, словно это зависело от нашей воли.

— Куда же деваться? — ответил за всех я. — На перелетных птиц мы вроде бы не похожи.

— Перелетной птичкой я стану в Москве, — пообещала мне Милена. Сегодня что-то она была особенно не в духе. Я обнял ее за плечи, но этот жест улыбки на ее лице не вызвал.

Мендлев внимательно присматривался к ней, поблескивая стеклами очков. Потом вдруг изрек:

— А Девушка-Ночь похожа на вашу жену?

Я чуть не подавился сигаретой, услышав подобную предательскую откровенность. Какая муха его укусила?

— Не знаю. Не встречался, — хмуро ответил я. — Да и вы ведь уверяете, что она не существует в природе? Все это легенды, вымысел. Плод невежественного ума.

— Как сказать, как сказать… — туманно отозвался доктор.

А Милена уже уцепилась за его слова. Теперь пришла ее очередь толкнуть меня локотком в бок.

— Ты виделся с ней? Признавайся, — произнесла она, метая в меня молнии из глаз. — Когда? Где? Сколько раз? Как прикажешь это понимать? Чего молчишь?

— Успокойся. Девушка-Ночь похожа на ядовитую жабу. Она забегала ко мне на огонек, выдула чашку спирта и вылетела в окно, — ответил я.

— Врешь! — не унималась Милена. — Она — твоя любовница. Ты даже ни одной болотной кикиморы не пропустишь.

Разговор начинал принимать опасный оборот, тем более что он проходил на людях. Милена явно искала повод для ссоры. Что-то во мне в последнее время раздражало ее — я заметил это еще в Москве. Но сам доктор Мендлев неожиданно пришел мне на помощь.

— Девушка-Ночь, конечно же, всего лишь поэтический образ, — сказал он. — Но ею может оказаться любая реальная женщина. Даже вы, Милена… — А потом тотчас же сменил тему, не дав развить ее, хотя мне хотелось о многом его спросить. — Странный все-таки этот оползень… И в прошлом году был точно такой же. Словно кто-то проводил репетицию. А теперь подошло время премьеры. Вы заметили, что склон горы будто бы срезан?

— Скорее, взорван, — уточнил Марков.

— Да… да, — согласился доктор. — Странно.

— А я так думаю, — вставил Барсуков. — Все это ерунда и глупость. Просто ваш поселок расположен в очень скверном геологическом, географическом, энергетическом и прочее месте. Вот вам и валятся каждый год камни на голову, а по болотам бродят Девушки-Ночки, укрытые белыми простынями.

— Как знать, как знать… — снова туманно отозвался доктор и попрощался с нами. Он был чем-то явно расстроен. Тем, что его, как и нас, закупорили в этой Полынье, словно в бутылке, лишили свободы? Или он что-то прознал о моей мимолетной связи с рыжей Жанночкой, которая наверняка была и его любовницей?

В поселке наша группа как-то сама собой разделилась на две половинки. И отдельную единицу — Комочкова. Я предложил всем пойти к водонапорной башне, обещая показать невиданные красоты, но Милена заупрямилась. Она сейчас походила на норовистую лошадку, бьющую копытом о землю.

— Что ты нас, экскурсовод несчастный, таскаешь за собой, как баранов? — сказала она. — Ну и что мы увидим с твоей Пизанской башни? Как хорошо, свежо и прекрасно болото вокруг нас? Глаза бы мои его не видели… И тебя, кстати, тоже. Я купаться хочу. Давайте наймем лодку и покатаемся по озеру!

К ней тотчас же присоединились Марков и Ксения. А Комочков решил вообще уединиться, посидеть где-нибудь в теньке и подумать над смыслом жизни и своей будущей статьей. Он даже и название ей уже придумал: «Падение в Полынью, или Мистические реалии нашей жизни».

— Как, звучит? — спросил он меня.

— Там будет о смерти деда?

— Там будет обо всем, — хитро сощурился он.

— Тогда пиши, борзописец, — напутствовал его я, а вслед удаляющейся к озеру троице проворчал: — А вы катитесь, птицы водоплавающие…

И мы с Барсуковыми пошли к башне. Разлад в нашем милом семействе начинал крепчать. Я чувствовал, что не только мы с моей милой женушкой, но и все пятеро наших друзей переходим в какую-то новую фазу жизни, меняемся под воздействием невидимых причин. Как тут не согласиться с Комочковым о «мистических реалиях»? И даже случившийся оползень был закономерен, как необходимое звено в нашей мутации.

Мишка-Стрелец лежал на травке и листал затрепанную книжку, но, едва лишь увидел нас, вскочил на ноги.

— Дай закурить! — обратился он ко мне, глядя своим голубым и серым глазами в разные стороны. Его оттопыренные уши просвечивали на солнце. Тотчас же, без всякого перехода он продолжил: — Ну, значит, так: с вас каждого по три доллара минус налог за бездетность плюс полтора доллара за бинокль и еще один со всей группы. Итого: одиннадцать долларов двадцать пять центов. За деньгами могу зайти завтра.

— Мишенька, ты не перегрелся? — спросил я, поднимая с земли книжку: это оказались «Персидские письма» Монтескье, выброшенные мною на помойку, когда я разбирал хлам в доме деда. — В прошлый раз ты брал гораздо меньше.

— Изменились обстоятельства, — деловито сообщил он. — Наш поселок превратился в закрытую зону, а значит, и попасть на башню стало труднее.

Какая-то логика в его словах была.

— Ладно, — согласился я. — Полезли.

Вскоре мы все четверо оказались на небольшой площадке с перильцами. Первой стала осматривать окрестности в бинокль Маша.

— Мадам, обратите внимание налево, где плещется лазурь озера, а одинокая и крикливая чайка напоминает бегущую из сераля султана наложницу, — пыжился Мишка-Стрелец. — А прямо перед вами расстилается вытканный мхом болотный ковер, по которому так и хочется пройтись босиком…

Да, чтение Монтескье явно пошло ему на пользу. Потом бинокль взял Сеня, но, в отличие от жены, ему мало что понравилось.

— Пошло все это… — хмуро сказал он, — чайки, ягодки, ковры, мхи, рогатые олени и бегущие по волнам султаны… А вот это уже интересно.

— Что именно? — полюбопытствовал я.

— Наш Николя, вместо того чтобы писать статью, крутит щуры с какой-то рыжей цыпочкой.

— Это, наверное, Жанна, медсестра доктора Мендлева, — догадался я, а Маша отобрала у мужа бинокль и направила в ту сторону, куда показывал Сеня. При этом ее миловидное и нежное лицо приобрело какое-то странно-озлобленное выражение, словно бы начиная каменеть. Я заметил, что и Сеня косится на нее ледяным взглядом. Может быть, он догадывается о ее связи с Комочковым? Такие вещи никому не удается скрывать слишком долго: это все равно что выхватывать из клетки со спящим львом куски мяса — когда-нибудь да попадешься.

Получив бинокль, я не стал выслеживать нашего пишущего ловеласа, а навел его на замок Намцевича. И меня сейчас занимал не столько сам хозяин, сколько эта загадочная черноволосая красавица — Валерия, к которой я испытывал странное и неодолимое влечение, словно бы поздняя и последняя страстная любовь деда каким-то образом перетекла в меня. Я теперь исполнял его волю и желания. Но кто же из нас воплотился друг в друга: он в меня или я в него? В этом чудилось какое-то сверхъестественное начало, но мне в этот момент не хотелось о том думать, поскольку я увидел на широком балконе, где пил кофе с Намцевичем, любопытную картину. Там сидели двое: Валерия и местный учитель Клемент Морисович. Он что-то взволнованно объяснял ей, держа ее ладони в своих руках, а она отрицательно качала головой. Чувствовалось, что между ними происходит какая-то сцена. Объяснение? «Боже, как она прекрасна! — подумал я. И тотчас же меня посетила другая мысль: — Эге, а ведь наш Песталоцци наверняка влюблен в нее…» Конечно, в кого еще здесь можно влюбиться, кроме нее и Девушки-Ночь? А репетитор ходит в замок почти каждый день, и, судя по всему, юноша он весьма пылкого и романтического склада.

Надо бы познакомиться с ним поближе. Выходит, что он был в какой-то степени конкурентом моего деда? Еще один потенциальный убийца? Чего не сделаешь ради любви… А уж убить соперника… Валерия вдруг вырвала свои руки и отвернулась от учителя. Тот поднялся, и на его лице отразилось такое отчаяние, что я даже искренне посочувствовал ему. Клемент Морисович отошел в сторону, а на балкон вышел Намцевич, держа в руке мелкокалиберную винтовку. Учитель сухо поклонился ему и скрылся за дверью. Очевидно, они услышали шаги Намцевича и прервали свое объяснение. Эге, поглядим, что будет дальше. Я чувствовал себя как любопытный школяр, подсматривающий в замочную скважину. Намцевич что-то сказал Валерии, но она не ответила, отвернувшись и от него. А девушка-то, видно, с характером… Кем же она ему приходится? Намцевич приладил к плечу винтовку и стал стрелять. С каждым его выстрелом с веток деревьев падало по одной вороне. Не из этого ли ружьишка в меня пульнули, когда я шел к Ермольнику? Но с такой меткостью Намцевич запросто мог пробить мои мозги, значит, хотел всего-навсего пугнуть. Вскоре Намцевичу надоело охотиться на ворон, он зевнул, снова сказал что-то Валерии, и на этот раз они вместе ушли с балкона.

— Что ты там высматриваешь, как шпион? — услышал я бурчанье Сени. — Пошли вниз.

— Погоди, — ответил я. — Дыши воздухом.

А сам перевел бинокль на озеро. Где-то на середине его качалась лодка, а возле нее плавали Марков, Ксения и Милена. Судя по всему, им было очень весело втроем. Ладно, купайтесь. Потом я посмотрел на болото, подкрутив настройку. И здесь меня тоже ждало нечто любопытное. «Надо почаще лазить на эту башню, — подумал я. — Чего только не увидишь». Там, на болоте, какой-то человек прыгал по кочкам с ловкостью орангутанга, хотя сам он был довольно пузат. Достигнув отдаленного островка суши, он нагнулся, подобрал что-то с земли и положил в рюкзак. Затем повернулся в мою сторону лицом, и я узнал в нем пекаря Раструбова. Его характерные тараканьи усы топорщились, как стрелки. Эге! Чего это он там выискивает? И ведь не боится по болоту шастать… Видно, тропы знает. Передохнув, пекарь, вновь запрыгал по кочкам, удаляясь все дальше и дальше. Тут Барсуков буквально вырвал у меня из рук бинокль.

— Хватит, — сказал он раздраженно, изменив своему обычно спокойному и доброжелательному состоянию духа. — Куда поведешь нас теперь, Харон? Или тут больше смотреть не на что, кроме как на болотную тину?

— Почему же, — ответил я несколько обиженно, чувствуя себя здесь, в Полынье, как бы уже своим. — Найдем зрелища.

— Это точно, — согласился Мишка-Стрелец. — Зрелищ у вас будет предостаточно… Погоди-ка, — обратился он ко мне, чуть попридержав за рукав. — Ты… эта… ничего лишнего не сболтнул Петьке?

— Какому Петьке?

— Ну, Громыхайлову! Насчет того, что я видел его ночью? Когда они мешок тащили к озеру.

— Нет, — сказал я. И потом добавил, краснея: — Но у нас был с ним разговор. И по-моему, он догадался насчет тебя. Ты извини, Миша. Как-то все так получилось…

— Получилось, получилось! — разозлился он. — То-то я гляжу, он на меня зуб заимел… Сволота ты, Вадим, порядочная. Вот взять бы тебя за это да сбросить с башенки…

Барсуковы прислушивались к нашему разговору, стоя чуть поодаль. А я ощущал свою вину перед Мишкой и не знал, что ему ответить. Он между тем продолжал:

— Ведь они меня за это убьют, точно тебе говорю! Эх-ма… Лютой смертью погубят. Кишки вырежут вместе с сердцем. Такие люди… Что же теперь делать?

И бежать некуда — заперты мы здесь. Ладно! Была не была, лучше уж самому, разом…

И прежде чем я успел понять, что же он хочет сделать, Мишка-Стрелец перекинулся спиной через перила и полетел вниз. Радом вскрикнула Маша, и я, обернувшись, еле успел подхватить ее, падающую в обморок, прежде чем она повторила смертельный полет смотрителя башни.