Итак, уже во второй раз меня хотели убить. Только теперь опасность была гораздо серьезнее: меня уже не предупреждали, а намеревались действительно смертельно ужалить. Кто положил провода на спинку стула, чтобы я, откинувшись, коснулся их? Я возвращался по полутемной улице и раздумывал. Там, в доме Дрынова, все были озадачены не меньше меня. Сам хозяин выдвинул сомнительную версию, что это проделки духа Бориса, чье терпение мы испытывали целый час. Но сделать это мог любой из них. Каждому из семерых не составило бы труда положить провода, воткнув предварительно штепсель в розетку. Все они хорошо ориентировались в комнате, поскольку собирались там не раз. А абсолютная темнота была не помехой. Но этот «кто-то», очевидно, заранее подготовился и знал, что я также приму участие в спиритическом сеансе. И предполагал, что в определенный момент свет в помещении будет потушен. А кто предложил погасить свечи? Кажется, сам Дрынов, выдав это за желание покойного Бориса. Вряд ли здесь было простое совпадение. Возможно, хитроумный замысел кого-то из участников сеанса. Пекаря, у которого я вызывал явную ненависть? Или тихий Горемыжный? Монк, учитель, доктор Мендлев? Потушившая свет Жанна? Дрынов? Или пробравшийся в темноте в комнату кто-то еще, посторонний? Ответа у меня не было…

Я почти подошел к дому, когда от дерева вдруг отделилась чья-то фигура и шагнула ко мне. На голове была натянута лыжная шапочка с прорезями для глаз. Я даже не успел ничего сообразить, как получил сильнейший удар ногой в грудь и отлетел назад, а в это время второй, стоявший за моей спиной, обрушил на меня еще один удар, в область шеи. Свалившись на землю, я почувствовал, что сейчас задохнусь от боли. Новые удары посыпались на меня с двух сторон — по спине, животу, затылку. Я обхватил голову руками и согнулся, прижав колени к груди. Я еще не потерял сознание, но знал, что это произойдет очень скоро. Потом меня приподняли и прошипели в самое ухо:

— Ну что? Понял теперь, что тебе надо делать? — и бросили, словно мешок с песком, обратно на землю.

Сколько времени я лежал так, распластавшись, — не помню. Но мне было весьма худо. Наконец, поднявшись кое-как, я огляделся. Мой дом был в двух шагах, а напавшие на меня бандиты исчезли. Ковыляя, держась рукой за грудь, я добрался до калитки, открыл ее, поднялся на крыльцо. И здесь чуть не упал от сильного головокружения. Потом вошел в дом, качаясь как тростник. Славно поработали ребята, подумал я, профессионалы… Но уже на кухне, ощупывая себя, я убедился, что, слава Богу, ничего не сломано, все кости целы. Очевидно, в их задачу не входило превращать меня в калеку. Это было еще одно предупреждение — на сей раз последнее. Кому-то очень хотелось, чтобы я испугался до смерти и убрался из Полыньи восвояси. Моя борьба приобретала самую пикантную остроту, где ставкой была — жизнь Вадима Свиридова. Я плеснул себе в лицо холодной воды, а затем налил целый стакан джина. И залпом выпил. Закашлявшись, посмотрел на себя в зеркало. Ничего себе видец! Под глазом уже расползался темно-бурый синяк величиной с блюдце, почти такое же, в которое назвякивал только что дух Бориса. Что завтра скажет Милена, когда увидит меня? Я приложил к синяку холодный утюг и закурил, задумчиво пуская в потолок кольца дыма. Что ни говори, а мой отдых в поселке Полынья удался на славу. Все тридцать три удовольствия… Будет что вспомнить в Москве. Если, конечно, я вообще туда вернусь. А не лягу на кладбище рядом с дедом. Но такая перспектива меня мало устраивала. Вывод: надо сматываться, пока не поздно. Но и уезжать, не закончив начатого дела, мне не хотелось. Я вообще парень очень упрямый, есть во мне нечто этакое баранье. И когда меня бьют ногами — мне это не нравится. Я стараюсь найти обидчиков и ответить им тем же… Мне пришлось выпить еще порцию джина, прежде чем я принял окончательное решение: остаюсь в Полынье.

В это время с улицы донесся голос:

— Эй, Вадим Евгеньевич! Вы не спите?

«Еще один ночной гость, — подумал я. — Надеюсь, без лома».

Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Навстречу мне шла Жанна, помахивая сломанной веточкой.

— Ночь-то какая чудесная! — сказала она. — Пойдемте погуляем?

— Спасибо, уже нагулялся, — отозвался я, поворачиваясь к ней своим синяком.

— Ой! Что это с вами?

— Налетел на дерево. А дерево оказалось с кулаками.

— Ну вам просто страшно не везет! То электрические провода под боком, то… А кто это был? У нас в поселке вроде бы нет хулиганов.

— Значит, завелись. Хотите выпить?

— Хочу, — подумав, ответила Жанна.

Мы прошли на кухню, и я приготовил свой фирменный коктейль «Полынья».

— Пейте, пейте. Это вкусно. Сразу увидите скрытые пружины многих явлений в этом мире.

Она выпила свой бокал маленькими глотками, озорно поглядывая на меня.

— Какой у вас сейчас смешной вид! Как у пирата, пострадавшего во время абордажа. Знаете что: давайте сюда вашу аптечку, я все-таки медсестра. И обязана оказывать первую помощь.

Она обработала мой синяк свинцовыми примочками, смазала йодом поцарапанную щеку и разбитую губу. Потом строго приказала:

— Раздевайтесь.

— Рановато еще в постель, — отозвался я. — Давайте, Жанночка, немного поболтаем да выпьем. Это от нас никуда не уйдет.

— Дурачок, — улыбнулась рыжая ведьмочка. — Я хочу посмотреть, где вас еще настигло кулачное дерево.

Пришлось скинуть рубашку. На груди, боках, спине было довольно много синяков и подтеков, и Жанночка занялась их обработкой. Я держал в руке стакан и периодически прихлебывал. Надо было отдать должное ее профессиональному умению облегчать страдания больных. Здесь вообще, как погляжу, жили одни профессионалы. И били и лечили не хуже, чем в Москве.

— Ну все! Одевайтесь, — сказала она наконец.

— А стоит ли? Все равно потом придется снова освобождаться от одежды. — Я подошел к ней вплотную, мы молча обнялись и поцеловались.

— Не стоит, — прошептала она, расстегивая кофточку.

Утром я проснулся поздно. Жанны рядом со мной уже не было. Она улетела из моей постели, как ранняя зеленоглазая птичка, оставив смятые подушку и простыни — символы нашей ночной любовной борьбы. А я подумал: «Что это со мною происходит? В этой Полынье я превращаюсь просто в какого-то Казанову…» Прежде ничего подобного со мною не было. За все годы супружеской жизни я изменял Милене всего пару-тройку раз, и то не по какому-то там страстному увлечению, а находясь в тривиальном опьянении. А тут… Всему виною климат, решил я. И… наличие рядом с домом Волшебного камня.

Умывшись, я долго рассматривал в зеркало свой синяк. Благодаря стараниям Жанны он перескочил через стадию кровавого посинения и сразу вступил в фазу желто-лимонного вздутия. Хуже обстояло дело с ребрами, которые начинали ныть при каждом резком движении. Я наскоро позавтракал,₍ а потом стал собираться в город, куда в двенадцать часов дня прибывал рейсовый автобус с железнодорожной станции. На нем-то и должны были приехать мои гости. Но перед тем у меня произошла еще одна важная встреча. Когда я брился, в дверь дома громко постучали.

— Не заперто, входите! — крикнул я, повернувшись.

На пороге стоял бородатый и обросший мужчина с красным, обветренным лицом. В руке он держал ведерко, в котором плескалась рыба.

— Принимайте! — произнес он. — Это вам подарок от всех нас. Свежая, только что поймана. Я — Валентин, мой брат вам рассказывал обо мне.

— Очень рад… Но зачем же? Я заплачу.

— Нет. Пусть это будет как бы в память об Арсении. Он очень много для меня сделал. Можно сказать, на ноги поставил, когда я плашмя лежал.

— Ну, спасибо… Хотите выпить?

Рыбак отрицательно покачал головой.

— О чем вы хотели меня спросить?

— О деде. Ведь это вы обнаружили первым его труп? В камышах?

— Я.

— И что дальше?

— Пошел к Громыхайлову. Мы его вместе и вытащили на берег, где посуше. Там он и лежал с полчаса, пока джип не подъехал. А потом его увезли на ледник, к доктору Мендлеву. Вот, собственно, и все. — Валентин замолчал, но я чувствовал, что он чего-то недоговаривает. Не хочет или боится кого-то?

— Валентин, давайте начистоту: вам что-нибудь показалось странным в утопленнике? Вспомните, это очень важно. Я подозреваю, что моего деда убили. А потом сбросили в воду. Были какие-то следы на трупе?

Рыбак тяжело вздохнул, поглядел на меня выцветшими на солнце бледно-бледно-голубымиглазами. В нем шла какая-то внутренняя борьба.

— Оставьте вы это, — сказал он наконец. — Ну да, была вмятина на виске… Я еще подумал, что его волной об камень ударило. Труп-то ведь долго в озере был. И носило его, и кидало, как мячик.

— А могли и живого стукнуть, — промолвил я.

— Могли, — согласился он. — Только кому это надо?

— А тому, кто вас предупреждал не рассказывать об этом. Ведь вас предупреждали? Кто?

— Люди Намцевича… — неохотно отозвался он. — Которые тело увезли.

— Почему?

— Не знаю. Сказали, чтобы я рот на замке держал.

— Слушайте, Валентин, а почему они у вас тут всем распоряжаются? Словно опричники. Чего вы терпите?

Рыбак пожал плечами, как будто это положение было вполне естественным. И если Советскую власть сменила власть Намцевича, то так и должно быть. Кто-то всегда доберется до шеи и усядется там, свесив ножки.

— Пойду я, — сказал он. — Будьте здоровы…

Я проводил его до калитки, а затем отнес ведерко с судачками к тетушке Краб. Она пообещала запечь их к обеду в тесте. А разглядев мой синяк, всплеснула руками:

— С кем это ты подрался, Вадим?

— Лошадь копытом звезданула, — ответил я.

— Это какая же лошадь? Микиты, что ли? У нас только она одна в поселке и есть. Только ведь старая уже, еле ноги волочит. Чем же ты ее раззадорил?

— Пучок горящей соломы под хвост сунул. Хотел посмотреть, что из этого выйдет.

— Врешь ты все, охламон, сочиняешь!

— Вру, тетушка, вру. Весь мир на лжи держится…

В одиннадцать часов я пешком отправился в уездный городок N. Солнце припекало, вдоль дороги тянулись высоченные сосны, а вокруг не было ни души. Если кто собирался меня убить, то идеальнее места не сыщешь. Как-то неуютно было идти, чувствуя, что где-то в зарослях может таиться враг. Я пожалел, что оставил дома ракетницу, которую прихватил из Москвы. Вещица почти безобидная, но пугнуть могла. Где-то на полпути я услышал за спиной тарахтенье мотоцикла. Повернувшись, я отступил к обочине. Вскоре показался и сам владелец этого незаменимого в сельской местности транспорта. Петр Громыхайлов в милицейской форме затормозил рядом со мной.

— Куда путь держишь? — строго спросил он. — По ягоды собрался? — Удивительно, но милиционер был совершенно трезв.

— В город, — ответил я, настороженно глядя на него. Я не забыл, что это именно он тащил тяжелое тело (деда?) вместе с кем-то из охранников Намцевича к озеру. И следователем по этому делу был его близкий приятель. Все здесь было как-то взаимосвязано, переплеталось, и концы клубка надежно укрывались от моих глаз.

— И мне туда же. Садись в коляску, подвезу… Откуда синяк? — спросил он, когда мы поехали.

— С водонапорной башни свалился.

— Это ничего, бывает… А может, вмазал кто?

— Может, и вмазал.

Я вдруг подумал, что одним из тех, кто на меня напал минувшим вечером, вполне мог оказаться и сам Громыхайлов. Судя по всему, он крепко сидел на крючке у Намцевича. Какую наживку он проглотил?

— Петя, а ведь ты влип, — неожиданно произнес я.

Громыхайлов слегка покосился на меня. Его борцовская шея напряглась.

— Ну-ка? Договаривай…

— Кое-кто видел, как ты тащил что-то в мешке к озеру. С одним из барбосов Намцевича. Накануне исчезновения деда.

Наверное, мне не стоило открывать свои карты раньше времени, но я не мог остановиться. Мне хотелось поскорее разрубить этот гордиев узел. Здесь, на пустынной дороге, мы были одни и… будь что будет.

— Кхе-кхе!.. — хохотнул милиционер. — Шутник ты, Вадим. Юморист эстрадный. А если мы козу в озеро бросили?

— Зачем?

— Бодливая была очень.

— Это не я шутник, Петя, а ты. Жванецкий прямо.

— А кто же нас видел? — поинтересовался милиционер.

— Девушка-Ночь.

— Кхе-кхе… Ладно, сам догадался. Не иначе как Мишка-Стрелец. Один он по ночам не спит… Нет, Вадик, ошибаешься ты. Я к смерти твоего деда не имею никакого отношения.

— А кто имеет?

— А вот этого я не знаю.

— Не знаешь или не скажешь?

— Слушай, дружок, ты, часом, не в прокуратуре работаешь?

— Ага, в ней самой.

— Так у нас прокуроров не любят. — Громыхайлов вдруг затормозил так резко, что я чуть не вылетел из коляски. Он повернулся и молча положил свою тяжелую руку на мое плечо. — Тебя сейчас удавить или попозже? Мало вчера досталось? — с какой-то ласковой интонацией спросил милиционер.

— Лучше — попозже, — подумав, отозвался я. — Мне еще надо завещание составить.

— Тогда поторопись. У тебя жена, дети есть?

— Имеются. В разных городах России.

— Подумай о них, Вадик.

— Спасибо за заботу, Петя. Я подумаю.

Громыхайлов снова завел свою тарахтелку, и мы поехали дальше. Но больше не разговаривали. Я чувствовал, что настолько разворошил это осиное гнездо в Полынье, что жалить меня теперь начнут со всех сторон. Вскоре показались одноэтажные домики уездного городка N. Мы въехали на центральную площадь, куда должен был подойти рейсовый автобус, и Громыхайлов высадил меня. А сам отправился в местное управление милиции. У меня было еще полчаса в запасе. Я покрутился по площади, выпил в киоске кружку холодного пенистого пива, которое оказалось гораздо лучше московского, купил свежих газет. Потом пошел бродить по улочкам, разглядывая старинные здания, сохранившиеся еще с начала века. Судя по всему, это был когда-то типичный среднерусский городок, населенный купцами и мещанами, дворянами и служилыми людьми, держащими на своих плечах всю Россию. Наверное, если здесь и шло какое-то революционное брожение, то очень слабое, поскольку русский человек привык жить в спокойствии и порядке. Но все это спокойствие и порядок в один прекрасный момент ухнуло в полынью…