Утром я проявил пленки, но на фотографиях ничего подозрительного, кроме попавшего в кадры самого себя, не обнаружил. Никто не попался и в хитроумную проволоку-петлю на чердаке, а также не сломал себе шею в подвале, запнувшись о леску. В общем, ловушки мои не подействовали, исключая разве что Мишку-Стрельца, который, вылакав с испугу всю мою водку, спал сейчас возле калитки на травке, так и не дойдя до своего дома. Впрочем, был ли у него дом или он так и жил в башне, в каморке смотрителя? Я растолкал его, дал опохмелиться и отправил восвояси. Потом принялся за мелкий ремонт, поскольку работы по дому еще оставался непочатый край. Где-то перед обедом я вышел прогуляться и направился к кузнице. Мне захотелось еще раз побеседовать с Ермольником. Я уже вышел за околицу, когда со мной произошло странное происшествие. В солнечной тишине, когда вокруг раздавался лишь успокаивающий стрекот кузнечиков, вдруг совершенно неожиданно что-то свистнуло над моим ухом и позади треснула ветка тополя. Я обернулся. Переломленная ветка висела, безжизненно покачиваясь. Я подошел поближе, еще не понимая, что произошло. Но нехорошее предчувствие уже овладевало мной. Поковырявшись перочинным ножиком в дереве, я вытащил маленькую пульку. Небольшую, но достаточную для того, чтобы выпустить мои мозги наружу. Тотчас пригнувшись, я начал лихорадочно озираться. Сейчас вполне мог последовать второй выстрел — а я даже не предполагал, кто и откуда стреляет. С чердака какого дома? С башни или из особняка Намцевича? Я почувствовал, как спина моя покрывается липким потом, а руки дрожат. Пятясь, я развернулся и что есть сил помчался к кузнице. В дверях стоял Потап Ермольник со своим помощником Степой: они наблюдали, как я петляю по тропинке, словно загнанный заяц.

— Ты чего это, парень? Физкультурой занимаешься? — спросил кузнец, когда я, тяжело дыша, остановился возле них.

— Биатлоном. Только таким, где не я стреляю по мишеням, а они по мне. — И я подкинул на ладони найденную пульку.

— От мелкокалиберной винтовки, — произнес кузнец, рассматривая ее. И добавил: — Запугивают. Если бы хотели убить, то не промахнулись бы. Значит, еще поживешь немного…

— Спасибо.

— Говорил я тебе — не высовывайся! Теперь сам себя вини.

— Что же делать?

— Уезжать отсюда.

— Они только того и хотят.

— Один все равно не справишься. Пошли в кузню…

Внутри полыхала жаровня, и красные блики заиграли на наших лицах. Я зачерпнул из чана холодной воды и стал жадно пить.

— Ну, чего хотел спросить? — Кузнец взялся за молот и ударил им по лежащей на наковальне раскаленной болванке, которую помощник сжимал длинными щипцами.

— Что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? И что он требовал у вас вернуть обратно?

Ермольник усмехнулся.

— А ты глубоко копаешь, парень. Я тебя недооценил. Выйдет из него толк, Степа?

— Выйдет. Чего ж не выйти? — кивнул соломенно-вихрастый помощник.

— Ну так как же, Потап Анатольевич? Ответите вы мне или будете по наковальне стучать?

— Постучу еще, пожалуй…

Я молча ждал минут десять, пока они обрабатывали болванку. Потом помощник сунул раскаленный металл в воду, а Ермольник отложил молот.

— Пойдем, парень, проветримся, — сказал он, и мы вышли из кузницы. Присели на низенькую скамейку. Ермольник достал папиросу и закурил, сплевывая табачные крошки на землю.

— Да из-за ерунды какой-то поссорились! — сказал он вдруг резко. — Я ему говорил, чтобы он не ходил к Намцевичу, а его тянуло туда, словно магнитом.

— Валерия? — произнес я.

Он покосился на меня, не поворачивая головы.

— Знаешь уже? Она. Старый пень. В любовь захотелось поиграть. Вот и доигрался.

— Значит, Намцевич или кто-то из его людей убили деда именно за это?

— Не только. Но и за это тоже. Были у него с Намцевичем и какие-то другие дела.

— Вы уверены в этом?

— Я, парень, ни в чем не уверен. Даже в том, что ты и сам не свел дружбу с Намцевичем.

— Ну конечно! Уж такую дружбу, что он спит и видит, как бы меня из Полыньи выжить…

— Угрожал?

— Было.

— Значит, дело серьезное. Ты бы призадумался.

— А вы что все тут — так его боитесь, что и дышать без его разрешения не смеете?

— Дышать-то еще дышим, а вот по струнке ходить уже учимся.

— Ну, ладно, ваше дело. Живите как хотите, хоть в стойле. А какую вещицу дед у вас требовал обратно?

— Какую… — Ермольник поморщился. — Да тетрадки эти, в которых он свои записи делал. Рецепты всякие… Поначалу он их мне отдал, на хранение. Боялся, что их у него украдут. Еще при жизни его дом кто-то раза два обшаривал… А потом, после ссоры-то, обратно затребовал. Я и отдал.

— А где сейчас эти тетрадки?

— Не знаю.

Я взглянул на него: лицо его было бесстрастно, непроницаемо. Подумав, я не стал ему сообщать, что видел эти тетрадки в первый же день своего пребывания в Полынье и что их похитили из моего дома. Если это сделал сам Ермольник, то он здорово играл свою роль.

— Как жалко! — вздохнул он вдруг.

— Что именно?

— Да то, что я с ним так и не помирился перед смертью…

Ермольник махнул рукой, встал и пошел обратно в кузницу.

Вскоре оттуда донесся стук молота. А я посидел еще немного, пожмурился на солнышко и тоже поднялся. К поселку я шел неторопливо, считая, что если и нахожусь сейчас на прицеле, то так тому и быть. От судьбы не убежишь. Но выстрелов больше не было…

День пролетел незаметно, а к вечеру разразилась гроза. Небо заволокло грязно-бурыми тучами — они наплыли с разных сторон, как вражеское полчище, угрожающе расползаясь все шире и шире, сливаясь в единую массу, готовую обрушиться на землю. Стало трудно дышать, грудь сковывала какая-то тяжесть. В воздухе резко запахло озоном. Я почувствовал, как учащенно колотится сердце, словно спеша куда-то, торопясь успеть на уходящий поезд-мечту. Что-то необычное должно было произойти в эти часы, я ощущал приближение неведомого, уже идущего мне навстречу, и томился в ожидании. Открыв дверь своего дома, я стоял на крыльце и видел, как быстро преображается природа, как напряженно, даже не шевеля листвой, застыли деревья, как пригнулись к земле цветы и трава, будто желая спрятаться от неминуемой бури. Улица передо мной была пустынна, едва различимая в быстро густевшем мраке. Все живое искало убежище, крышу, нору, щель, чтобы на время затаиться, сжавшись в комок. И вот — сверкнула первая молния, внезапно, стремительно, прямо передо мной, разрезав черное пространство, осветив мой двор и улицу… Я вздрогнул, сделав шаг назад. Но не блеснувшая молния напугала меня, нет. Перед калиткой стояла фигура девушки в белом, не шевелясь, застывшая, словно статуя. Я не видел ее лица, потому что на голову ее был наброшен капюшон, а через секунду темнота вновь сомкнулась вокруг нее. И тут прогремел оглушающий гром, будто тысячи литавр ударили одновременно. Потоки воды хлынули с небес…

Напряженно всматривался я в ночь, пытаясь разглядеть, кто стоит там, у калитки? А когда снова сверкнула молния, то холодок пробежал по моему телу: фигура в белом таинственным образом исчезла. Улица по-прежнему была пуста и безлюдна. Куда она скрылась? И была ли она вообще? Не знаю, сколько времени я простоял так, в каком-то немом ожидании. Продолжали сверкать молнии, громыхал гром, и струи воды били в мое лицо. Ветер завывал, как смертельно раненный зверь, стремящийся к своему последнему прыжку. Природа словно бы обезумела. Промокший насквозь, я покинул свой наблюдательный пост на крыльце и вернулся в дом. Вытерев полотенцем голову, я переоделся в сухое, поставил на плиту чайник, а чтобы еще больше согреться, вытащил из запасников бутылку вишневого ликера и пузатую флягу джина. Я приготовил себе изобретенный мною коктейль «Полынья»: равные доли того и другого плюс несколько капель лимонного сока и сверху — ягодка клубники. Блаженное тепло расползлось по моему телу после первого же глотка. Откинувшись на спинку стула, я попивал коктейль и ни о чем не думал. Просто смотрел в окно, в стекло которого настойчиво стучались дождь и ветер. Так продолжалось около часа… Я принимал уже третью порцию полюбившегося мне коктейля и незаметно пьянел. Вообще-то я никогда не пью в одиночестве. Но сегодня был какой-то особенный случай, когда можно было нарушить правила. В этот поздний вечер (а вернее, ночь, поскольку стрелки часов приближались к двенадцати) я чувствовал себя исключительно одиноко. Милена находилась за тридевять земель отсюда. Так же далеко были и все мои друзья. И сейчас мне казалось, что нас разделяет не только пространство, но и время, словно бы я попал в совершенно иное измерение, где люди живут не как… люди, а как призраки. Таким же призраком стал и я, очутившись в этой таинственной стране под названием Полынья.

Дождь все лил и лил, продолжая барабанить кончиками бесчисленных пальцев-щупальцев по стеклу, а ветер, прорываясь через щели в дом, завывая, сотрясал стены и крышу. Дом как бы ожил, проснулся, снова наполнился скрипом и шорохами. Еще одна молния сверкнула прямо перед моим окном, и мне показалось, что мое убежище сейчас расколется пополам — настолько сильно оно содрогнулось от оглушительного грома. Но корабль выстоял, выдержал ударившую в него гигантскую волну. И я, его капитан, потянулся за новой порцией коктейля. Если суждено пойти на дно — так хотя бы не трезвым. Окно трещало под напорами воды и ветра, стекло готово было лопнуть, а в какой-то комнате так и произошло: я услышал характерный звон. Но у меня не было никакого желания посмотреть, что там произошло. Утром, решил я. Сейчас эти мелочи не имеют никакого значения. Пусть этот чертов дом даже сгорит от удара молнии — я не пошевелю и пальцем. Пусть его зальет водой до самого чердака, мне будет все равно.

Новые, постукивающие звуки проникли в мое сознание — но это не были ни дождь, ни ветер. Я повернул голову к окну и увидел прильнувшее к стеклу лицо, бледное, покрытое капюшоном, с устремленными на меня широко раскрытыми темными глазами. Немигающий взгляд словно бы проникал в мою душу, ощупывал ее, стремился к слиянию и единству. Завороженный этим гипнотическим взглядом, я медленно поднялся, находясь в каком-то сомнамбулическом сне. Шагнул к окну и отворил его. Но женское лицо как-то плавно качнулось и отплыло в сторону. Именно отплыло, будто воздушный шарик, который держали за ниточку. Я высунулся и поглядел вокруг, но в кромешной тьме ничего нельзя было разобрать. И только сейчас я заметил, что дождь и гроза уже кончились. Утих и ветер. Лишь деревья продолжали отряхивать капли воды. А тишина надвигалась на меня со всех сторон.

— Валерия? — позвал я, почему-то уверенный, что это приходила она. И что она стоит где-то неподалеку, ждет, чтобы я вышел из дома. Так же медленно и заторможенно я повернулся, прошел по коридору, толкнул дверь и вышел на крыльцо. Я готов был поклясться, что чувствую совсем рядом ее легкое дыхание.

— Валерия? — снова произнес я шепотом. И услышал откуда-то из-за темнеющих передо мной деревьев еле различимое:

— Идем…

Я сделал несколько шагов, хотя что-то в глубине души назойливо стучало, пытаясь пробиться к сознанию, предупреждая не делать этого, остановиться, вернуться обратно в дом. Но я уже был охвачен каким-то адским пламенем, которое влекло меня, подавляя волю к сопротивлению.

— Идем… — вновь услышал я ласковый голос, и белая фигурка скользнула из-за деревьев, проплыла к калитке. И остановилась, повернувшись ко мне и поманив меня рукой. Я приблизился. Нервное напряжение достигло предела, и мне казалось, что еще немного — и я сойду с ума. В это время луна наконец-то выглянула из-за отступающих туч, и я увидел лицо этой девушки. Оно было такое же мраморно-бледное, как и у Валерии, но это была не она. Тоже прекрасное, выточенное словно из фарфора, с гладкой нежной кожей и ослепительными, сияющими глазами, в которых пряталась ночь. «Девушка-Ночь», — подумал я с каким-то мистическим ужасом, коснувшись кончиками пальцев ее золотистых волос, выбившихся из-под капюшона. Да, несомненно, это была именно она.

— Идем… — повторила она чуть слышно. — Идем…

— Куда? — Я вздрогнул.

— Идем. Идем, — ничего больше не объясняя, произнесла Девушка-Ночь. Она приблизилась ко мне, и вдруг, я даже не ожидал этого, ее руки обвили мою шею, притянув голову. Я увидел расширенные зрачки, а затем ее губы почти впились в мои. Этот поцелуй длился так долго, что я позабыл о времени, позабыл, кто я, и где нахожусь, и что со мной происходит. Жив ли я вообще или уже плыву вместе с Девушкой-Ночь в царство Смерти. Я не знаю, сколько времени мы так стояли, слившись в поцелуе и обнимая друг друга. Но в том, что это было живое существо, с горячей пульсирующей кровью и жарким телом, а не холодное явление из потустороннего мира, я уже не сомневался.

— Идем, идем… — поторопила меня она, отрываясь от моих губ.

— Но куда? — снова повторил я. — Вот мой дом. Приглашаю тебя.

— Идем… — Она словно бы и не слышала, о чем я говорю.

Взяв мою руку, Девушка-Ночь потянула меня за собой. И я не стал сопротивляться, послушно идя рядом с нею. Мы прошли по пустынной улице, спустились вниз, к зарослям папоротников, и я уже догадался — куда мы движемся и какова конечная цель. Но мною овладела странная и безмятежная легкость, я не ощущал своего тела, земной тяжести под ногами. Мне казалось, что я плыву, что оба мы, держась за руки, оторвались от поверхности и летим навстречу ожидающему нас счастью. Вот мелькнули березки, я почти коснулся их плечом… вот мы проплыли над болотом… а вот и Волшебный камень на земляной косе, темнеющий внизу жарким ложем… на который мы медленно опускаемся… и он принимает нас… он поглощает нашу энергию и отдает нам взамен свою, космическую… он заставляет биться наши сердца в ином, небесном ритме… я понимаю: это камень Любви… он создан для блаженства и покоя… он послан вслед за изгнанными из Рая людьми… райский осколок, чудом оказавшийся в Полынье… Я раздвоился: я вижу себя со стороны… Мы оба обнажены… мы обнимаем друг друга, переплетаемся, как две прекрасные, золотистые змеи… не в силах оторваться… теряя сознание от страсти…

— Идем… идем… идем… — шепчет Девушка-Ночь всего лишь одно слово, и мне хочется повторять вслед за ней…

Наш танец любви не кончается, а вспыхивает с новой силой. Мы познаем мир, и себя, и друг друга, преображаясь в существа, которым подвластно все, открыты все тайны, и Волшебный камень сбрасывает пелену с наших глаз… Мы снова плывем, слившись воедино, — у нас одно тело… мы покидаем эту землю… навсегда… и нет жалости к ней… она должна скоро погибнуть… и лишь потом, когда-нибудь… мы вернемся…

— Идем… Идем.

Она зовет меня, и я знаю, что пойду за ней, куда бы она меня ни привела. Ее глаза так близко, что я нежно целую их. Веди меня, Девушка-Ночь… Веди меня к смерти.

— Идем… идем… — слышу я сквозь угасающее сознание.

Мне кажется, что я сплю, но я продолжаю обнимать ее и любить… И наш полет длится бесконечно долго… Звезды сияют рядом с нами, мы можем коснуться их рукой… Они холодны, как кусочки льда… одна из них стремительно падает вниз… возможно, кто-то видит это с Земли… но мы для него — незримы… Девушка-Ночь ласково смотрит на меня, проводит рукой по моему лицу, закрывает мои глаза… Я засыпаю. Я засыпаю, положив голову ей на колени…