Глава IX
Еще только серая муть сменила мрак, когда Юра первый поднял голову и принялся будить братьев.
Небо куталось беспросветными тучами, начинал сеяться мелкий дождь, сырость проникала, казалось, в самые кости.
С трудом развели угасший костер, обогрелись, напились чаю и принялись за работу.
Роман обошел кругом холм и тщательно осмотрел его. С северной стороны виднелось у подошвы углубление, словно бы след от когда-то окружавшего рва. Последнее сомнение в искусственности холма исчезло. Оставалось только узнать, какой это холм: сторожевой или могильный; но решить это можно было только раскопками. Дно траншеи Роман велел не углублять ниже подошвы холма; края боков срезали так, чтобы земля не осыпалась и не мешала работе.
Роман сбросил шинель и, не обращая внимания на моросивший дождь, копал впереди; чем ближе подходил он к середине кургана, тем все осторожнее и осторожнее вонзал железо лопаты в землю.
Вдруг он остановился и нагнулся. Все бросились к нему. На высоте полуаршина от уровня основания ясно обрисовался слой мелкого угля вершков в семь толщиной. Роман копнул его лопатой, и из угля вывалился кусок какого-то перегара.
— Славянская могила X века! — сказал Роман. — Придется углубляться в землю!
— Из чего ты заключил, что эта могила X века? — с интересом спросил Александр.
— По этому слою угля, — ответил Роман. — В разные времена покойников погребали разными способами; курганы дохристианской эпохи открыли нам три способа: первобытнейшие заключают в себе громадные кострища от костров, разводившихся всегда на насыпях; на эти костры клался покойник с оружием и драгоценностями, затем приводился любимый конь его, собаки, рабы и одна из жен. Все они убивались и их раскладывали на костре рядом с господином.
— Для чего? — переспросил Юра, жадно слушавший любителя археологии.
— По верованию славян, необходимо было, чтобы воин, переселившийся в иной мир, уводил и уносил с собой все, что он любил на земле; конь, оружие, съестные припасы — все это, думали, нужно ему и в загробной жизни. Затем костер зажигали; когда он догорал, остатки сгребались к середине и засыпались землей; все это обкладывалось сверху кирпичами, снова засыпалось — и курган был готов. Вокруг него совершались тризны. Так делали приблизительно до IX века. Позднее, после сожжения останки стали собирать в сосуды и зарывать их в курганах; третий и самый позднейший дохристианский способ погребения походил на нынешний: то есть вырывали неглубокую яму, обкладывали ее досками, помещали туда покойника, сверху накидывали приблизительно аршинную насыпь, на ней разводили костер из бревен, приносили жертвы, совершали тризну, затем разбивали на кострищах сосуды, служившие при поминках, и насыпали сверху холм. Наш курган, как видите, принадлежит к последнему разряду.
В подтверждение своих слов Роман начал раскапывать слой угля; действительно, в нем отыскались темные черепки каких-то глиняных сосудов.
— Но почему ты думаешь, что перед нами могила третичного, а не первого периода? — спросил Александр. — Ты же говорил, что в первичные времена сжигание тел тоже производилось на насыпи и затем засыпалось землей?
— Верно. Но в таком случае и слой угля должен быть намного толще, чем этот.
Дождь все усиливался.
Ни на ком из кладоискателей, работавших без шинелей, не было сухой нитки. Тем не менее, отдохнув во время рассказа Романа, все снова дружно принялись за работу. Роман врылся в середину кургана. Чтобы не обвалился образовавшийее грот, Степка нарубил молодых сосенок, подвел подпорки и соединил их наверху перекладинами. Работать стало безопасно. Юра тщательно перебирал выкинутый из кургана уголь, ища, нет ли в нем каких-либо предметов; но кроме полуобгорелых костей животных и черепков, ничего не было.
Роман, согнувшись, с лицом, налившимся кровью, работал в пещере, расширяя и углубляя ее.
Наконец он издал восклицание, отбросил лопату, вынул нож, опустился на колени и осторожно стал рыть им. Через минуту он позвал Сашу. Тот вполз к нему и увидал, что из земли торчит ребро сгнившей, почернелой доски. Затем на расстоянии полутора аршина обнажилось и параллельное ему второе ребро.
— Тщательно осматривайте теперь землю! — крикнул Роман, — каждую горсть перебирайте: вещи в ней оказаться могут!
Не только нож, но и руки, белые руки Александра погрузились в землю и принялись выгребать ее из все выяснявшейся и выяснявшейся домовины. Пальцы Романа нащупали человеческую кость, за ней другую; Александр наткнулся на череп, затем рядом с ним на другой. Земля горсть за горстью вылетала из кургана, и скоро в очистившейся длинной домовине обнажились скелеты. Их было два.
Юра и Степка, услыхав о находке скелетов, втиснулись в пещеру и стали глядеть на безмолвные останки древних людей. Даже Кучум прополз под ногами к ним и обнюхивал землю. Роман забыл о могших оказаться при скелетах драгоценных вещах и разглядывал один из черепов, бережно, как стеклянный, держа его на ладони. Темный, местами тронутый тлением череп загадочно глядел на всех черными, забитыми землей впадинами глаз. Степка сотворил крестное знамение.
— Я так и думал: череп длинноголовый! — заметил Роман, осторожно откладывая череп в сторону. — Ну, что-то тут еще есть?
Все четверо, мешая друг другу, принялись за осмотр. В ногах скелетов наткнулись на хорошо сохранившийся глиняный горшок. Кроме земли, в нем ничего не было.
Роман сказал, что в таких горшках ставилась вода, в которой, по верованиям славян, души умерших омывались около тела перед окончательным отлетом. На правой ручной кости меньшего скелета оказался витой из позеленевшей меди браслет с несомкнутыми концами; по бокам черепа лежали две тонких серебряных серьги, похожих на большие кольца, серебряные подвески к ним, бусы из стекла и три бронзовых бубенчика. Около большого скелета нашли клинообразный кусок перержавевшего железа — нож, по определению Романа, бронзовые пуговицы, серебряное кольцо-спираль и медный круг, одевавшийся на голову.
Каждая вещица тщательно очищалась, по несколько раз переходила из одних, дрожавших от волнения, рук в другие, жадно-внимательно разглядывалась и затем бережно складывалась в древний горшок.
Скоро, кроме скелетов, ничего не осталось в домовине. Произведя в последний раз тщательнейший обыск, Роман вынул оба черепа и четыре ручные кости и уложил их в мешок свой. Остальные кости закидали землей и, только окончив все это, вспомнили, что ничего еще не ели с утра и что мокрое белье и платье на них липнет к телу.
Дождь шел все сильнее. Серые, разорванные тучи низко неслись над лесом; за ними виднелось такое же серое небо; скорого конца дождю не предвиделось. Костер давно угас и обогреться было негде. Возбуждение, вызванное работой и находкой, стало проходить; Александра и Юру слегка знобило.
Роман и Степка взялись снова за лопаты и расширили внутренность пещеры в кургане; Саша и Юра перенесли туда все вещи, остававшиеся под соснами, набрали смоляных суков, и огромный костер скоро запылал у входа в их импровизированное жилище. Степка, в видах предохранения костра от дождя, приладил маленький навес над ним, и все работы были окончены.
Всем сделалось тепло; мокрая одежда мало-помалу сохла; принялись за еду, посыпались шутки, смех; все были счастливы и довольны.
Стоимость находки Роман оценил в несколько сот рублей, — для начала это было недурно. Один Степка не доверял такому щедрому исчислению стоимости «дряни», как выразился он, еще раз переглядывая при свете костра найденные предметы.
— Такие-то штуки я за грош ныне куплю! — заявил он всем. — Серебро ноне ни почем стало! Эвося каки сережки за гривенник, коль захочу, куплю, — лучше эвтих! А зачем ты, Роман Степанович, обратился Степка к Роману, — головы-то в мешок к себе сунул?
— С собой возьму их! — ответил Роман.
Степка ахнул.
— Таку гадину-то? Да на што они тебе?
Юра и Александр захохотали и принялись подзадоривать Степку.
Долго тянулись разговоры и разъяснения насчет черепов; Степка никак не мог понять желание Романа иметь их у себя.
Благодаря дождю, сумерки наступили рано. Делать было нечего; все улеглись, и разговоры продолжались.
— В лесу-то бы теперь ночевать или на Воже! Брр! — проговорил Александр, прислушиваясь к шуму дождя и порывам ветра. — Право, здесь уютно! — добавил он, помолчав немного. — А тепло-то как, хорошо! — И он с наслаждением закутался в шинель до подбородка и стал глядеть на освещенную костром, висевшую над их головами землю и поддерживавшие ее перекладины.
— А ведь мы в могиле, Степка! — начал опять он. — Когда-то кругом этого места стояли славяне, пели, совершали тризну… И где теперь они все?..
Степке от разглагольствования Александра сделалось жутко. Юра, испытывал то же чувство.
— Что ты, барчук, заговорил о них на ночь-то глядя? — молвил Степка. — И так в нечистом месте сидим, головы их скрали, а ты их поминаешь!
— Как в нечистом?
— Как же… сам же сказывал, язычники они были; без отпевания, стало быть, похоронили их… А мы в самый гроб к ним, почесть, ночевать влезли! Кабы не чужая сторона, да не место глухое — и на дождь бы не поглядел, убег бы куда глаза глядят!
— Ишь, как на дворе воет!.. Душеньки это их плачут! — добавил Степка, прислушавшись к звукам извне.
Действительно, словно стон или вой доносился порой из леса; лес глухо шумел; казалось, море бьет где-то близко в берега свои. Суеверное чувство разыгрывалось в Степке все больше и больше; лицо его стало делаться растерянным. Жутко было и Александру, хотя он и старался не показать этого.
Роман перевел разговор на другую тему; к ним присоединился и Александр, и в древней могиле пошли спокойные разговоры; затем все уснули.
Только Юра спал тревожным сном. Ему грезились привидения, скелеты древних славян, окружившие их убежище и тянувшие к ним руки; он видел себя мчащимся в ужасе, с волосами дыбом, по лесу прочь от них; ветви бьют его по лицу, и вдруг опять тот же курган вырос пред ним! Вне себя, с криком метнулся он в сторону; курган рухнул и тяжкая глыба придавила его.
Чья-то рука погладила Юру по голове; он с трудом открыл мутные глаза и увидал, что рука эта принадлежала Роману. Еще было темно; свет костра озарял внутренность могильника; земля висела над ними по-прежнему, — ничто не обрушивалось.
— Что ты, Юра? Нездоровится тебе, — стонешь ты все? мягко спросил Роман.
— Ничего, — проговорил Юра слабым голосом. — Сон я видел… — И он повернулся на правый бок и закрыл опять глаза.
Роман покачал головой, пощупал горячий лоб брата, подбросил веток в огонь и лег тоже. Несколько раз затем в течение ночи подымался он и заботливо укутывал разметывавшегося и пылавшего в жару Юру.
Александр и Степка спали сном праведников.
Только что занялся свет, Роман накинул на плечи шинель и, несмотря на ливший по-прежнему дождь, направился вверх по ручью.
Часа через полтора он вернулся. В руках у него были корни шиповника. Роман скинул промокшую, отяжелевшую шинель, снял разбухшие сапоги, поставил на огонь котелок с водой, накрошил в нее корешки и закрыл крышкой.
Спутники его еще спали. Юра метался и стонал во сне. Наконец пароксизм лихорадки пробудил его. Роман, терпеливо ждавший этого пробуждения, напоил брата горячим отваром, укутал и велел лежать и не шевелиться. Но Юра не встал бы и без того, — таким слабым чувствовал он себя. Отвар согрел его, и зубы его перестали стучать.
Мало-помалу проснулись и остальные. Дурная погода вызвала такое же и расположение духа у всех; неожиданная болезнь Юры ухудшила его еще более.
— Что же мы будем делать теперь? — озабоченно спросил Александр, отведя Романа в сторону так, чтобы Юра не мог их слышать. — Идти нельзя с ним в такую погоду, а здесь он хуже еще разболеется. И провизия у нас на исходе!
Решили, что Александр останется с больным, а Роман и Степка пойдут на разведки.
Роман натянул с трудом на себя мокрые сапоги, надел топырившуюся, как деревянная, шинель и зашагал в лес рядом со Степкой.
