Глава 27
Вскоре после полуночи Маккензи вошел в вестибюль отеля «Уолдорф-Астория» и, как было им заранее обговорено с определенными лицами, подошел к конторке дежурного, чтобы получить сообщения, если таковые имелись, для комнаты 12 «а». Имя постояльца не должно было указываться, только номер комнаты и все!
Сообщений оказалось два:
«Позвонить в Беверли-Хиллз».
«Связаться с Городом Червей».
Как и три часа назад, когда он был еще в Калифорнии, Хаук решил первым делом позвонить Мэдж в Гринвич, штат Коннектикут, а посему и направился к телефону-автомату, находящемуся там же, в холле.
– Мэджи, сожалею, что звоню поздно, но я только что вошел в гостиницу.
– Не важно, Мак, дорогой! Я все еще корплю над кратким изложением сценария. Осталось поработать менее часа. Курьер заберет его тотчас же и будет у тебя, вероятно, к половине третьего. Хаук, это потрясающе! Бьет в цель без промаха! И всем достанется по первое число!
– Только, Мэджи, ни слова об этом в Голливуде! Чтобы не было лишнего шума.
– К сожалению, и впрямь придется молчать, дорогой. А то ведь стоит представить какой-либо проект, как вокруг устраивают самую настоящую болтовню, чтобы только подогреть к нему интерес. Считается, что чем больше рекламы, тем лучше.
– Не забивай себе голову разными пустяками, девочка, и иди своим путем: у тебя для этого все данные.
– Ты имеешь в виду червей, Мак?
– Ну да, ты умеешь подать товар лицом!
– Знаешь, мы оба сможем разбогатеть на твоем материале, и ты и я.
– Мне очень приятно, что ты считаешь эту «смертоносную» вещь перспективной… Откровенно говоря, я придерживаюсь того же мнения.
– Дорогой, да это чистые деньги!.. Чистое золото, хотела я сказать… Актеры, путешествующие по свету в качестве антитеррористической группы! И все это правда!
– Ты думаешь, я мог бы заинтересовать этим пару типов на Западном побережье?
– Заинтересовать? Так ты еще не разговаривал с Джинни?
– Нет. Мне казалось, что еще слишком рано, поэтому первой позвонил тебе.
– Вчера, после того, как я прослушала пленки, у нас с ней состоялась продолжительная беседа. Приготовься к сюрпризу, Мак: она во всю шурует по всем каналам с половины четвертого по калифорнийскому времени.
– Шурует?.. Мэджи, ты выражаешься довольно странно, и я не уверен, что одобряю подобное. Звучит как-то грубо.
– Но, дорогой, это вполне приличный язык, стандарт своего рода. В этом нет ничего непристойного.
– Хорошо, если это так. И все же…
– Послушай, Хаук, – перебила его Мэдж из Города Червей. – Я знаю, что порой ты бываешь излишне щепетилен насчет нас, девочек, и мы очень ценим это. И тем не менее ты должен мне кое-что обещать.
– Что именно?
– Не тряси сильно Мэнни Гринберга. Сделок с ним не заключай, но и не давай ему в зубы.
– Ну, Мэджи, это уж совсем вульгарно!..
– Вперед, Мак, действуй! Я уже почти у финиша. Перо буквально дымится у меня в руках. Позвони Джинни, дорогой. Целую и люблю тебя, как всегда.
– Резиденция лорда и леди Кэвендиш! – возгласил аденоидный англиканский голос, когда Мак набрал калифорнийский номер. – Пожалуйста, сообщите свое имя.
– Гай Берджесс, из Москвы…
– Все в порядке, я взяла трубку! – проговорила, подойдя к параллельному аппарату, Джинни. – Он известный дразнила, Бэзил.
– Да, мадам! – изрек монотонно дворецкий, опуская на рычаг трубку.
– Мак, солнышко, я уже несколько часов жду твоего звонка! У меня приятные новости!
– Которые, как я понял из слов Мэдж, предусматривают и отказ от рукопашного боя с Мэнни.
– Ах, это… Да-да, конечно, тем более что в наших интересах, чтобы во время переговоров он был с нами, а не в больнице. На этот раз я презрела свое правило поддерживать отношения с бывшими мужьями не иначе как через поверенных и лично вступила в контакт с Мэнни. И не зря!
– Что не зря? И о каких переговорах идет речь?
– Мэджи говорит, что идея создания такого фильма не только носит сенсационный характер, но и является своего рода заявкой на участие в разработках месторождений золота по всему земному шару. По ее словам, для воплощения этой идеи в действительность есть все, что требуется! Актеры, шестеро сексапильных красавцев, летают по белу свету, освобождая заложников и арестовывая террористов, и все это – правда! Я намекнула Мэнни о сюжете и обо всем прочем, – естественно, после того, как он согласился оставить в покое мои живописные полотна, – и едва он услышал от меня, что Чонси уже налаживает кое с кем из киношников связи в Лондоне, как сразу же закричал своей секретарше, чтобы она немедленно включила работу над этим фильмом в план студии.
– Джинни, ради бога, не части так! Ты перескакиваешь с одной темы на другую, как кузнечик, и говоришь совершенно непонятно, по крайней мере, для меня… Объясни же вразумительно, что именно делает Мэнни, чем там занимается этот Чонси и кто он, черт бы его побрал, такой?
– Мой муж, Мак!
– А, солдат! Теперь припоминаю. Гренадерские полки были что надо! Славою покрыли боевые знамена! И что же он затеял?
– Я уже говорила тебе, что он горячий твой поклонник, и, когда Мэдж позвонила и начала объяснять, что у тебя на этих пленках, я попросила его взять трубку, потому что он человек военного склада, да и вообще понимает, что к чему.
– И что он думает?
– Он сказал, что все это напоминает ему историю не то с Четвертым, не то с Сороковым королевским отрядом командос. Бойцы, рекрутированные из театра «Олд вик», имели весьма скромный успех, поскольку все время пробалтывались. Он хотел бы поговорить об этом с тобой и обменяться наблюдениями.
– Черт возьми, давай же его к телефону, Джинни!
– Нет, Мак, сейчас не подходящее для этого время. Кроме того, его здесь нет. Он в Санта-Барбаре, играет в «Арсенале» в поло с проживающими там англичанами.
– Так что же он все-таки затеял?
– Хаук, ты, должно быть, устал, и тебе необходимо помассировать плечи. Я же объясняла уже все! Он считает, что эта история, из которой Мэджи делает для тебя сценарий, имеет все признаки величайшего хита, а посему и позвонил кое-кому из своих друзей в Лондон, чтобы сообщить им об этом.
– И что же из этого следует?
– Они вылетают на «Конкорде» утренним рейсом, и едва оставят позади Лондон, как будут уже здесь.
– Где здесь?
– В Нью-Йорке. Чтобы повидаться с тобой.
– Они завтра прибывают сюда… или уже сегодня?
– Сегодня. И остановятся там же, где и ты.
– А как насчет бывшего твоего супруга Гринберга?
– Он прилетает завтра утром… Для тебя, по нью-йоркскому времени, – сегодня. И коль скоро я собираю друзей Мэнни и Чонси, которым уже разосланы и расписание авиарейсов, и программа работы студии, то позвонила нескольким большим шишкам, обожающим приглашать к себе на обед Чонси, и поделилась с ними кое-какой информацией. В общем, тебе предстоит хлопотный день, солнышко!
– Клянусь Цезарем, ты просто великолепна. Это замечательно! Откровенно говоря, Джин-Джин, я знал, что вы, девочки, расшибетесь ради меня, но всем этим я собирался заняться несколько позже, скажем, в начале будущей недели, поскольку с пятницы по понедельник у меня – другие дела.
– Мак, напомню, ты же сам сказал: через день!
– Да, это так, но я имел в виду лишь эту писанину: я хотел передать ее в руки этих будд из «Беверли-Хиллз» к уик-энду, с тем чтобы к понедельнику или вторнику все уже было на мази.
– Послушай, великий мой некогда муж и самый близкий из всех друзей, которых я когда-либо имела, что ты пытаешься, черт возьми, сказать мне?
– Ну, Джин-Джин…
– Выбрось из своего лексикона это дурацкое «Джин-Джин», Хаук! Ты стал называть меня так после того, как нашел Лилиан в каком-то заброшенном гимнастическом зале и решил, что она больше нуждается в помощи, чем я. Потом Лил рассказала мне, что, встретив Мэджи в пропитанном кокаиновым чадом притоне, где тебя интересовало место хранения коки, ты начал напевать вдруг: «Лили-Лили». Как понимать это, Мак? Мы тебя любим, и ты это знаешь. А теперь выкладывай, что у тебя за проблема с завтрашним утром? Если это очередная жена, мы поймем все как надо и в свое время возьмем ее под свое крылышко.
– Ничего подобного, Джинни! Речь идет об одном деле, чертовски важном для очень многих, для массы обездоленных людей.
– Снова, что ли, сражаешься с ветряными мельницами, дражайший мой друг? – произнесла нежно леди Кэвендиш. – Если хочешь, я все отменю. Впрочем, ты и сам можешь разрешить этот вопрос, если не будешь отвечать на звонки и подходить к двери. Эти коршуны располагают только номером апартамента – двенадцать «а», но ни твоего имени, ни иных подробностей не знают.
– Нет-нет, я улажу это как-нибудь по-другому… точнее, мы уладим.
– Мы?
– Все мои ребята тут, со мной. Я собираюсь продержать их взаперти здесь, пока не решу одну свою проблему.
– Уж не о «смертоносной» ли «шестерке» говоришь ты? – воскликнула Джинни. – Так они в «Уолдорфе»?
– Да. Все шестеро, крошка.
– И все красавцы как на подбор?
– Даже больше того, причем у каждого свой габарит и вес. И, что гораздо важнее для меня, они ждут, что я помогу им кое в чем.
– Тогда все понятно, Мак. Ты никогда никого не подводил.
– Разве что кроме одной…
– Ты это об Энни?.. Не мучь себя зря. Она звонила мне на прошлой неделе. Ей удалось вывезти на самолете дюжину тяжело больных детей с острова в Тихом океане на лечение в Брисбен. Она вне себя от счастья. Разве не это главное? Чувствовать себя счастливой и быть в мире с собой. Не этому ли учил ты нас?
– Скажи мне, она никогда не упоминала о Сэме Дивероу?
– О Сэме?..
– Ты же меня слышала, Джинни!
– Ну да, упоминала, но не думаю, что тебе было бы приятно услышать, Мак, как и в какой связи, так что оставим-ка лучше эту тему в покое.
– И все же я хотел бы знать это: ведь он мой друг.
– Все еще?
– Да, в силу ряда обстоятельств.
– Ладно… Она говорит, что из всех мужчин, с которыми спала, помнит только его, потому что это было для нее как бы «причастие любовью» – так выразилась она, – все же остальные забыты.
– Она собирается когда-нибудь возвратиться в этот мир?
– Нет, Мак. Она нашла то, чего ты сам же желал ей. Да и всем нам. Когда хотел, чтобы мы чувствовали себя уютно и в своей шкуре. Помнишь, как говорил ты нам об этом?
– Проклятая психоаналитическая чушь! – вымолвил Хаукинз, стоя перед телефоном-автоматом в гостинице холла, и снова вытер слезу из угла глаза. – Я не спаситель заблудших душ! Я просто знаю, что нравится мне и что, черт возьми, нет! И не надо возводить меня на дурацкий пьедестал!
– Что бы ты ни говорил там, Мак, но тебе не сокрушить его!
– Чего «его»?
– Пьедестала. Так как насчет завтрашнего утра?
– Думаю, я справлюсь со всем этим.
– Помягче с этими коршунами, Мак! Будь с ними добр и в то же время сдержан, и они не выдержат.
– Что ты хочешь сказать?
– Чем ты любезнее, тем больше они потеют, ну а чем больше они потеют, тем это выгоднее для тебя.
– Вроде того, как было в Стамбуле с вражеской разведкой, да?
– Это же Голливуд, Мак!
* * *
Наступило утро, а если точнее, то только начало светать. В номере 12 «а» затрезвонил телефон, что вовсе не было неожиданностью для Хаукинза, лежавшего, вытянувшись, на спине прямо на полу.
Мак получил от Мэдж краткий сценарий в два часа три минуты, а к трем часам уже прочитал и перечитал все восемнадцать страниц остросюжетного текста, вышедшего из-под пера его третьей жены. Потом, еще раз пробежавшись мысленно по всему сценарию, переставил телефонный аппарат с письменного стола на ковер, на коем и сам улегся в надежде дать себе несколько часов сна, ведь отдых был столь же необходим для предстоящей битвы, как и боевое оружие. Однако Мэджи создала такую великолепную вещицу – с захватывающей фабулой, взрывной энергией, пронизывавшей буквально каждую фразу, с динамично развивающимся действием и разнообразными, довольно меткими портретными характеристиками, – что вожделенный сон был отложен еще на добрых полчаса, позволивших Хауку обдумать свои реальные возможности выступить в роли продюсера фильма.
«Нет, – решил он в конце концов. – Все время будет отдано Омахе и уопотами. Главный удар – по основному объекту, солдат!»
Выспаться ему так и не удалось – из-за резкого телефонного звонка, эхом отскочившего от стен.
– Да? – поднес Мак телефонную трубку к уху.
– Говорит Эндрю Огилви, генерал.
– Что?
– Я сказал «генерал», приятель. Боюсь, мой старый товарищ по гренадерскому полку нарушил договоренность, сообщив мне, кто вы. Вы славно повоевали, старина! Я восхищаюсь вами!
– Вроде бы немножко рановато для беседы, – заметил Хаукинз, – а вы и в самом деле служили вместе с ним в гренадерском полку?
– Да, он был тогда еще неоперившимся зеленым юнцом, этот Кэвви.
– Кэвви?
– Лорд Кэвендиш, конечно: речь же о нем. У него тоже неплохой послужной список. Лез прямо в грязь, грудью шел на минометы и никогда не тыкал никому в нос своими заслугами, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– Это здорово, по-настоящему здорово! Но пока еще, право же, слишком рано, и мои войска не готовы к смотру. Выпейте чаю и возвращайтесь через час. Я приму вас первым, обещаю.
Стоило только Хауку опустить трубку на рычаг, как в дверь торопливо постучали. Мак встал и подошел к ней в своих маскировочных кальсонах:
– Да?
– Привет! – крикнул в коридоре неизвестный. – Я знал, что это ты: твое ворчание узнал бы где угодно!
– Гринберг?
– А кто же еще, беби?.. Моя прекрасная, очаровательная жена, которая безо всякой на то причины вышвырнула меня из дому, променяв на бабки… Впрочем, кому какое дело до этого: она как была, так и осталась куколкой… Так вот, от нее я узнал кое-что в общих чертах и, главное, то, что за всем этим стоишь ты! Впусти же меня, приятель, о’кей? Мы смогли бы совершить с тобой недурную сделку!
– Ты вторым в очереди, Мэнни.
– Так к тебе уже и очередь? Столь быстро? Послушай-ка, золотце, у меня, сам знаешь, своя студия, весьма солидная… К чему же в таком случае иметь тебе дело с какими-то второстепенными личностями, а?
– Все дело в том, что этим «каким-то второстепенным личностям» принадлежит вся Англия.
– Это же мерзавцы! Ставят до ужаса глупые фильмы, где все горланят одновременно и никто из зрителей толком не знает, что они говорят, словно рот у актеров набит рыбным паштетом.
– Но кое-кто думает по-другому.
– Кто это, хотел бы я знать? На каждого «Джимми Бонда» приходится у них по пятьдесят никуда не годных «Ганди», которые не окупили даже расходов на их постановку, и пусть не говорит никто, что это не так!
– У некоторых иная точка зрения.
– Кому ты веришь? Уж не этим ли гнусным солдафонам с их причудливой манерой выражаться? Или, может, этим «чистюлям», которые только и делают, что юлят?
– Возвращайся через три часа, Мэнни, но прежде чем подниматься ко мне, позвони из вестибюля.
– Мак, сделай для меня исключение! На меня устремлены глаза всей моей большой студии!
– Ишь ты чего захотел, бородавчатая жаба! Или ты уже не считаешь более самой что ни на есть подходящей для тебя компанией шестнадцатилетнюю шлюшку внизу в холле?
– Это клевета! Я в суд подам на эту суку!
– Если ты не уйдешь немедленно, Мэнни, то можешь не возвращаться!
– Ладно, ладно, иду!
Снова зазвонил телефон. Хаукинз был вынужден отойти от двери, хотя и предпочел бы остаться там, дабы убедиться, что Гринберг действительно ушел.
– Да? – поднял Хаук трубку телефона, все еще стоявшего на полу.
– Номер двенадцать «а»?
– Совершенно верно.
– Это Артур Скримшо, заведующий отделом развития «Холли рок продакшнз», оплота Голливуда со столь огромным объемом мирового проката, что вы были бы потрясены, если бы я имел право раскрыть вам его реальные масштабы, и, более того, наша компания за истекшие… гм… годы получила шестнадцать «Оскаров».
– А сколько «Оскаров» получили лично вы, мистер Скримшо?
– Это очень… очень большой секрет! Мне ничего не стоило бы получать их каждый раз. Кстати, несмотря на страшную загруженность, я мог бы выкроить время для того, чтобы позавтракать с вами. С вашего разрешения я бы назвал эту совместную трапезу завтраком влиятельных персон.
– Возвращайтесь через четыре часа…
– Прошу прощения, но, по-видимому, я недостаточно ясно объяснил вам, кто я…
– Нет, вы объяснили все достаточно ясно, Скримми, так же, как и я. Вы в списке третий, отсюда – и четыре часа: один час надо отвести моим людям, чтобы они успели подготовиться к смотру.
– Вы уверены, что не раскаетесь, что обошлись так с заведующим отделом развития «Холли рок?»
– У меня нет выбора, Арти, мой мальчик: таков уж у меня распорядок дня.
– Гм-м… не найдется ли у вас в таком случае лишней кровати? Ведь вы занимаете целый апартамент!
– Вам нужна кровать?
– Видите ли, это все проклятые бухгалтеры… Мне следует их всех сократить… Вероятно, им не очень-то по душе все эти непредвиденные расходы, я же глаз не могу сомкнуть, когда напьюсь дешевого виски во время полета из Лос-Анджелеса. Поверьте, я совершенно без сил!
– Попытайте счастья в Армии спасения. Это неподалеку отсюда, в Бауэри. Там оказывают любую помощь за десять центов… Итак, через четыре часа!
Хаук хлопнул о рычаг телефонной трубкой и вернул аппарат на письменный стол. Но только он направился в ванную, как телефонный трезвон вновь взорвал тишину. Схватив трубку, Мак заорал:
– Черт возьми, да что же это?!
– На проводе «Эмералд катидрал стьюдиоз», – услышал Хаук медоточивый голос с сильным южным акцентом. – Божья птичка-патриотка пролетала мимо и подбросила мне кусочек информации о каком-то основанном на реальных фактах патриотическом фильме, который вы собрались снимать! И позвольте заметить вам, мальчик, что мы не какие-то там евреи или негры, заправляющие кинопромышленностью. Мы кристально чистые христиане, подлинные американцы, с гордостью размахивающие звездным флагом. Поверьте мне, все это, черт бы вас побрал, чистая правда! И мы хотели бы представить зрительской аудитории историю о таких же, как и мы, настоящих американцах, выполняющих божью работу. У нас много-много долларов, не один миллион, во всяком случае! Наши воскресные телепередачи и ярмарки подержанных автомобилей, которыми торгуют исключительно христианские проповедники, – это своего рода атомные бомбы, демонстрируемые нами каждую неделю.
– Будьте сегодня в полночь в Вашингтоне у Мемориала Линкольна, – ответил спокойно Хаукинз. – На головы наденьте белые капюшоны, чтобы я мог вас узнать.
– Но ведь, пожалуй, это уж слишком вызывающе?
– Вы что, трусливые либералы, настроенные против армии и Америки?
– Конечно же, нет, черт возьми! Мы знаем, куда вкладывать деньги, а потому у нас много и их сторонников. Мы – сыновья Иессея.
– Если вы и впрямь сыновья его, то хватайте самолет и будьте сегодня вечером в Вашингтоне. Запомните: четыреста футов от статуи по прямой, потом шестьсот направо и слегка в сторону. Там находится здание для почетного караула, где вам и скажут, как нас найти.
– И тогда мы заключим сделку?
– Еще какую! Но не забудьте о капюшонах: это крайне важно!
– Я понял вас, парень!
Повесив трубку, Маккензи прошел к спальной комнате и постучал в дверь.
– Подъем, солдаты! Вам дается час на то, чтобы прочистить глотки, отполировать пуговицы до блеска и встать в строй. Не забывайте, что вы должны быть в полном обмундировании и при оружии. Завтрак попросите принести прямо в номер.
– Мы еще вечером заказали его, генерал, – услышал Хаук голос Слая. – Его подадут через двадцать минут.
– Вы хотите сказать, что уже встали?
– Конечно, сэр! – откликнулся Марлон. – Мы успели уже пробежать сорок или пятьдесят кварталов.
– Но ведь из вашей комнаты не выйти в коридор.
– Верно, сэр, – согласился Силвестр.
– Я не слышал, чтобы кто-то ходил здесь, а сплю я чутко!
– Мы можем двигаться практически бесшумно, генерал, – пояснил Марлон. – И, кроме того, вы, вероятно, очень устали, поскольку даже не шевельнулись… Вернулись мы сюда с прогулки ради petit dejeuner – раннего завтрака, сэр.
– Черт возьми! – К неудовольствию Хаука, опять раздался телефонный звонок. Скрывая раздражение, он вернулся к письменному столу и поднял трубку пронзительно дребезжавшего аппарата: – Да?
– Ах, как приятно слышать ваш прекрасный голос! – произнес мужчина, судя по акценту, восточного происхождения. – Весьма недостойная личность очень стремится познакомиться с вами.
– Я не возражаю. Но кто же вы, черт возьми?
– Якатаки Мотобото, но мои плиятные длузья в Хорривуде называют меня Крейсером.
– Я могу это понять. Жду вас через пять часов. Когда окажетесь в отеле, позвоните снизу, из холла.
– Ах, да, вы, конечно, в своем плаве, но я, наверно, смог бы все зе заставить вас изменить свое решение, потому что, как уверен, мы – владельсы этого плекласного отеля и всех его апартаментов и холлов.
– О чем вы, Моторная Лодка?
– Мы такзе владеем тлемя плекласными студиями в Хорривуде, достойнейсий сэл. Я пледлагаю вам слазу же плинять меня, а не то, сто будет весьма плисколбно, нам плидется немедленно выселить вас из отеля.
– Этого вы не сделаете, Тодзо. В вашей канцелярии лежит документ, нарушение условий которого обойдется вам в сто тысяч. Вы не можете нас выбросить из отеля, не рискуя этой суммой. Таков закон, Банзай, ничего не попишешь!
– Ай, вы испытываете телпение васего недостойного собеседника! Я пледставляю «Тойхондахай энтерпрайзес, Ю-Эс-Эй». Мы делаем фильмы!
– Желаю вам всяческих успехов. Я же, со своей стороны, представляю шестерых бойцов, которым ничего не стоит превратить ваших самураев в поставщиков куриного помета… Итак, до встречи через пять часов. Если же вздумаете устраивать шум, то я вызову своих приятелей из «Токио дайет», и они под предлогом борьбы с коррупцией проверят всю отчетность вашей компании об уплате налогов.
– А-а-ай!
– Но, с другой стороны, если хотите, приходите через пять часов, и все пойдет своим чередом.
Повесив трубку, Хаук двинулся к своему раскрытому вещевому мешку, лежавшему на диване. Пора было одеваться в серый костюм, а не в оленьи шкуры.
Через девятнадцать минут и тридцать две секунды бойцы «смертоносной шестерки» стояли по стойке «смирно». На ладно скроенных дюжих парнях отлично смотрелась форма десантников. Пистолеты сорок пятого калибра красовались в кобурах, пристегнутых к поясам на стройных талиях. Куда-то исчезли персональные отличия актеров, обусловившие их театральные прозвища. Жесткие, будто высеченные из камня лица, сосредоточенный взгляд ясных глаз, устремленный на инспектировавшего их Хаука, ставшего на время их командиром, придавали этим относительно молодым людям вид опытных, испытанных в боях воинов.
– Так-так, ребятки, вы все поняли! – крикнул Хаук одобрительно. – Помните, в этом-то облике вы и должны предстать перед ними. Ребята первый сорт: крепкие и к тому же сообразительные, покрытые боевыми шрамами и тем не менее сохранившие человечность, возвышающиеся над толпой, но понимающие ее дух! Боже, я прихожу в восторг, когда вижу таких, как вы! Черт возьми, мы нуждаемся в героях! В храбрых душах, готовых ринуться в пасть смерти, в пекло адово…
– Вас куда-то занесло, генерал, все это уже позади…
– Вовсе нет, черт возьми!
– Право же, генерал, вы не хотите считаться с реальностью.
– Ему нужен Уильям Холден в последних сценах «Моста через реку Квай».
– Или Джон Айрленд в «О’кей, Коррал».
– А как насчет Дика Бертона и большого Клинта в «Орлиной отваге»?
– Или Эррола Флинна в чем бы там ни было?
– Не следует забывать и о Коннери в «Неприкасаемых».
– Эй, ребята, а не вспомнить ли нам и о сэре Генри Саттоне в роли рыцаря в «Бекете»?
– Точно!
– Вы ничего не хотели бы сообщить своим бойцам о сэре Генри, генерал? Мы вот здесь, а где же он? Мы считаем его одним из нас, особенно когда речь идет о нашем фильме.
– У него особое задание, ребята, очень важное! Присоединится к вам чуть позже… А теперь вернемся к стоящей перед нами задаче.
– Можем мы расслабиться, сэр?
– Да-да, конечно, но не теряйте настроя… и этого…
– Коллективного имиджа, генерал, – подсказал мягко Телли.
– Думаю, именно это имел я в виду.
– В таком случае у нас нет разногласий, сэр, – заметил питомец йельской школы драматического искусства Слай. – Мы ведь единый ансамбль, ставящий превыше всего импровизацию, пронизанный духом коллективизма.
– Духом коллективизма?.. Ах да, конечно!.. Послушайте же меня. Эти типы из Голливуда и из лондонских кинокомпаний, с которыми вы встретитесь сейчас, и не подозревают, что ждет их здесь, но когда они увидят шестерых красавцев военного образца, как выразилась одна моя приятельница, знакомая с их менталитетом, то сразу же представят корзины, полные бабок. И неудивительно: помимо всего прочего, вы, в отличие от других, подлинные лица, а не просто артисты. Вам не придется предлагать им себя, наоборот, они станут из кожи лезть вон, чтобы понравиться таким молодцам! В общем, вы будете выбирать кого-то из них, а не они вас. Если им захочется купить вас, то это вовсе не значит, что вы пожелаете пойти им навстречу. Последнее слово – за вами!
– Но не рискованна ли такая позиция? – усомнился Герцог. – Ремешки от кошелька у продюсеров, а не у актеров, тем более что мы не то что Голливуда, но и Бродвея не потрясли.
– Джентльмены, – обратился к актерам Хаук, – забудьте о том, что было в вашей жизни раньше, и не ломайте голову над тем, чего достигли вы, а чего – нет. Главное, что вам предстоит воспламенить весь мир! И данный факт не ускользнет от их внимания, когда они заранее начнут подсчитывать свои барыши. Вы не только профессиональные актеры, но и солдаты, командос, выступающие в различных обличьях для достижения своей цели!
– Подумаешь! – пожал плечами Дастин. – Перевоплощение под силу любому, кто хотя бы мало-мальски владеет техникой…
– Никогда не говорите такого! – загремел Маккензи.
– Простите, генерал, но я думаю, что это так.
– Тогда храните это в тайне, сынок! – попросил Хаук. – Мы имеем дело с высокой политикой! А посему должны держать марку, а не умалять свои достоинства.
– Что это значит? – поинтересовался Слай.
– Не вдавайтесь в детали: им все равно не вникнуть в них.
Маккензи подошел к письменному столу и, взяв с него несколько скрепленных вместе страничек – продукт труда своей третьей жены, – вернулся к бойцам-актерам.
– Это своего рода набросок сценария, как бы план его, и к тому же, из предосторожности, в одном экземпляре. Текст представляет собой краткий, эмоционально насыщенный обзор вашей деятельности за последние несколько лет, который, поверьте мне, по силе воздействия равен снаряду с ядерной боеголовкой! Когда мы начнем прием «гостей», каждому из этих коршунов я буду давать пятнадцать минут на ознакомление с материалом, а затем позволю ему задавать любые вопросы, ответы на которые в той или иной мере будут касаться национальной безопасности. Вас же я попрошу устроиться вон на тех стульях, которые я поставил полукругом, и вести себя единым коллективом или как вы там называете это.
– Короче, мы должны создать коллективный образ безмолвной силы, обладающей интеллектом и предприимчивостью? – высказался Телли с профессорским видом.
– Да, именно так! И, наверное, не лишним будет, если кто-то из вас похлопает себя по кобуре, когда я заговорю о национальной безопасности.
– Сперва ты, Слай, а потом – Марлон, – распорядился Герцог.
– Понял!
– Я тоже.
– Перейдем к следующему номеру нашей программы – к тому, что должно их всех буквально потрясти, – продолжил Хаук энергично. – Сначала отвечайте на клоунские вопросы своим нормальным голосом, а когда я начну кивать каждому из вас по очереди, приступайте к имитации жестов и речевых особенностей тех людей, которых вы копировали в тот раз, когда я был с полковником Сайрусом.
– У нас полно и других образов, – сказал Дастин.
– Достаточно и тех, – возразил Хаукинз. – Они производили потрясающее впечатление!
– А смысл-то в чем всей этой затеи? – произнес скептически Марлон.
– Я думал, вы сразу поймете. Мы предоставляем им возможность воочию убедиться в том, что перед ними – действительно талантливые профессионалы, преуспевшие в своих сверхсекретных операциях именно благодаря тому, что они – актеры.
– В этом нет для нас ничего обидного, пилигримы, – констатировал Герцог, возвращаясь к своему persona imitazione. – Черт возьми, нас же не раз уже прослушивали боссы!
– Верьте в себя, ребята, и вы всего добьетесь.
Беседу прервал телефонный звонок.
– Пожуйте пока, – бросил Маккензи «смертоносной шестерке», не замедлившей ринуться к ожидавшему их на столе завтраку, доставленному из отдела обслуживания, и подошел к аппарату: – Да, вас слушают!
– Говорит двенадцатый сын шейха Тизи-Узу от двадцать второй жены, – услышал он ласковый голос. – Вы станете обладателем тридцати тысяч верблюдов, если наша беседа принесет достойные плоды, ну а если плоды окажутся несъедобными, то сто тысяч западных собак может постигнуть смерть.
– Заткнитесь! Приходите через шесть часов или же убирайтесь в пески пустыни поджаривать там свои причиндалы!
Семью часами позже славный корабль «Наскок Хаука» произвел свой первый маневр в бурных водах киноиндустрии. В поднятой им коварной волне барахтались, стараясь удержаться на плаву, английский гренадер Огилви, бушевавший по поводу неблагодарности жителей колоний; Эммануэл Гринберг, чьи обильные слезы трогали всех, кроме Маккензи Хаукинза; измотанный до полусмерти заведующий отделом развития «Холли рок» по имени Скримшо, оповестивший всех, что ему удалось договориться о предоставлении ему ночлега без оплаты; вопивший во всю глотку Крейсер Мотобото, заявивший недвусмысленно, что «концентрационные лагеря на территории Хорривуда отнюдь не исключаются», и, наконец, агрессивно настроенный шейх Мусташа Хафайабика в развевающихся одеждах, неустанно приводивший одиозные сравнения верблюжьих испражнений с американским долларом. Но каковы бы ни были между ними различия, каждый из них рассчитывал на то, что именно ему будет отдано предпочтение как будущему продюсеру самого популярного в наши дни фильма. И все они, буквально потрясенные знакомством с шестью необыкновенными актерами-командос, сошлись без всяких оговорок на том, что эти славные парни в фильме об их подвигах должны сыграть самих себя.
Гринберг, однако, решил пойти дальше.
– Может, и бабенок задействуем в фильме, ребята? Несколько девчонок, для полноты картины, а? – предложил он.
«Смертоносная шестерка» с энтузиазмом откликнулась на этот призыв, но больше всех обрадовались такой перспективе Марлон, Слай, Дастин и Мэнни, прошептавший с восторгом:
– Это было бы просто чудесно!
Претенденты были готовы хоть сейчас заключить договор, но Хаукинз заявил категорично: до начала следующей недели решение принято не будет.
Когда удалился последний из «гостей», коим оказался ворчливый двенадцатый сын шейха Тизи-Узу от его двадцать второй жены, Маккензи обратился к своему элитному подразделению «Дельта», уже купавшемуся в свете рампы:
– Вы были великолепны – все как один! Загипнотизировали их, заставили раскрыть свое обличье!
– Я не вполне уверен в том, что мы действительно сделали что-то, если не считать миленького шоу, – возразил Телли-эрудит.
– Да вы что, утратили свое чутье, сынок? – изумился Хаукинз. – Неужто не слышали, что они говорили? Им же до безумия хотелось заполучить право на съемку фильма.
– Пошумели они немало, – заметил Дастин. – Орали, просили. Особенно усердствовал мистер Гринберг: даже поплакать ухитрился. В общем, греческий хор, да и только, но я не стал бы утверждать, что все это хоть что-то значит.
– Мы не видели, чтобы был подписан контракт, – молвил Марлон.
– А нам и не нужен никакой контракт, – ответил Хаук. – Пока не нужен.
– Пока говорят «пока», генерал, – вмешался сэр Ларри, – нельзя ни за что ручаться. Видите ли, это все мы уже проходили. У нас всегда так было: много трескотни, но мало документов. Бумага – это обязательство, сэр, все же остальное – просто треп.
– Если я правильно понял, джентльмены, то предложения должны исходить от этих субъектов. Мы – это те, кто будет работать на них. Так что пусть они поторгуются с нами.
– И кто же, пилигрим, сделал заявку на нас, если вообще мы кому-то нужны?
– Отличный вопрос, Герцог! Уж не позвонить ли мне в связи с этим кое-куда?
– Я оплачу разговор, – предложил Слай. Но в этих апартаментах «Уолдорф-Астории» телефон сам зазвонил.
– Слушаю вас! – произнес Хаук.
– Солнышко, я не могла больше ждать! Как там у вас?
– Привет, Джинни, все прошло отлично, но, как объяснили мне мальчики, у нас, возможно, возникнут проблемы.
– Мэнни?.. Ты не убил его, Мак?.. Не убил?
– Да нет же, черт возьми! Но, признаюсь, мальчиков он задел за живое.
– Что, поплакал немножко, да?
– Угодила в самую точку!
– О, в этом у него талант, у этого мерзавца!.. Ну и в чем же у тебя загвоздка?
– Как говорят ребята, то, что мы понравились этим коршунам, если, конечно, они не притворились, – это прекрасно, но ведь бумаги-то никакой у нас так и не осталось!
– Я это улажу, Мак. Агентство Уильяма Морриса устроит все, и в лучшем виде. Делом займутся сами Роббинс и Мартин.
– Роббинс и Мартин? Звучит словно реклама ателье мужской одежды.
– Они профессионалы высшего класса. Неплохо бы и нам всем иметь такие мозги, как у них. Когда они говорят по-английски, то их можно понять, не то что эту голливудскую галиматью. Им ничего не стоит любого обвести вокруг пальца, чем они и зарабатывают себе на жизнь. Эти друзья сразу же примутся за работу, как только я скажу им.
– Давай перенесем это на начало следующей недели, ладно, Джинни?
– Пусть будет по-твоему. Но где мне найти тебя и кто побывал там у вас, кроме Мэнни?
– Сейчас скажу. – Хаук разложил на письменном столе визитные карточки и зачитал своей бывшей жене имена посетивших его продюсеров.
– А нет ли у тех странных типов, которых ты только что назвал мне, какой-нибудь подпольной студии в Джорджии или Флориде? Конечно, ни одна зарегистрированная на юге компания не будет иметь с ними дело. Но у них денег куры не клюют, и они могут взвинтить цену на ваш фильм.
– Боюсь, сегодня вечером у них возникнут кое-какие осложнения в Вашингтоне.
– Что?
– Опустим это, Джинни.
– Узнаю твой тон! Ну что ж, раз так, и впрямь давай опустим. А как насчет тебя? Где ты будешь?
– Позвони Джонни Телячьему Носу в резервацию уопотами возле Омахи: он скажет, где меня разыскать. Вот его номер… Ну как, записала?
– Конечно, но что такое «телячий нос» и что такое «уопотами»?
– Уопотами – отверженный, втоптанный в грязь народ, а Джонни Телячий Нос – его обездоленный сын.
– Опять ветряные мельницы, Мак?
– Делаем что можем, маленькая леди!
– И с кем же на этот раз ты сражаешься, солнышко мое?
– Со скверными защитниками республики с весьма дурными задатками.
– С этими задницами в округе Колумбия, что ли?
– Не только с ними, но и с их предшественниками, Джинни, действовавшими сотню лет назад.
– Очаровательно!.. Но как удалось тебе втянуть в это Сэма?
– Он человек исключительно принципиальный, значительно более зрелый, чем прежде, и к тому же отец семерых детей, отличающий дурное от хорошего.
– Это как раз то, что я имела в виду! Так как же ты его залучил обратно? Ведь в глазах этого красивого мальчика ты и есть те сорок разбойников из сказки об Али-Бабе, довольствующихся, правда, одной парой ног – твоей.
– Ну, я бы сказал, что это не так. Он изменился с тех пор, повзрослел. У него измученный взгляд, артрит и сутулость. Думаю, что иного и быть не могло при наличии девятерых детей.
– Девятерых? Но мне показалось, что только что ты сказал – семерых?
– Я перепутал, но он и сам путается в этих числах. А еще я замечу, что он стал намного терпимее к людям.
– Слава богу, что он оправился после утраты Энни. Мы все так переживали за него… Подожди-ка минутку!.. Семеро детей… девятеро… А как это вдруг ухитрилась его жена произвести их в таком количестве? Она что, рожает их по двое и по трое зараз?
– Ну… мы не говорили с ним об этом…
К счастью для Маккензи Хаукинза, на линии раздалось несколько щелчков и затем послышался торопливый голос оператора:
– Номер двенадцать «а», вам срочный звонок! Пожалуйста, прервите свою беседу, чтобы я могла вас соединить.
– Пока, Джинни, детка, свяжемся позже! – Маккензи опустил трубку на рычаг и тут же тремя секундами позже, как только заверещал аппарат, схватил рывком ее.
– Номер двенадцать «а». Кто говорит?
– Это Редуинг! Слышите вы, доисторическое чудовище? – крикнула сердито Дженнифер из Свомпскотта, штат Массачусетс. – Сэм прослушал прошлой ночью пленку с записью беседы с Броукмайклом, и всем нам, включая Сайруса, Романа и наших обоих Дези, пришлось немало потрудиться, прежде чем мы смогли уложить его в постель! Сайрус был вынужден при этом влить в его глотку чуть ли не всю бутылку виски…
– Когда он протрезвеет, то придет в чувство, – перебил Ред Хаук. – У него это не в первый раз.
– Вы утешили меня, хотя сами мы не сможем в этом убедиться.
– Почему?
– Он исчез!
– Это невозможно! Там же мои адъютанты. Роман Зет с полковником, да и вы в придачу.
– Он ловкий сукин сын, ясно вам, Повелитель Черт Знает Чего! Дверь у него была закрыта, и мы решили, что он отсыпается, а пять минут назад Роман, обходивший дозором окрестности, заметил, как причалил катер к берегу, примерно в четверти мили от нашего пляжа. И тотчас же из дюн выскочила какая-то фигура и, добежав до суденышка, погрузилась на него!
– И это был Сэм?
– Да. Бинокль не лжет, а зрение у Романа Зет чертовски острое, что и позволило ему намного сократить время пребывания в тюрьме.
– Выходит, Сэм снова пустился в бега! Как тогда, в Швейцарии!
– Вы имеете в виду тот случай, когда он пытался вам помешать?
– Да, и он тогда чуть было не преуспел в этом! – рявкнул Маккензи, яростно шаря в карманах свободной рукой в поисках успокоительного средства, коим всегда оказывалась измятая сигара. – Он, должно быть, связался с кем-то по телефону.
– По-видимому, так оно и есть. Но только вот с кем?
– Откуда мне знать? Мы же не виделись с ним долгие годы… И все же, что он может сделать?
– Прошлой ночью он орал о каких-то высокопоставленных манипуляторах, распродающих нашу страну, и о том, что их необходимо разоблачить и что он непременно сделает это…
– Да, он немало наслушался на эту тему и верит во все эти вещи…
– А вы не верите? Я сама слышала, генерал, как вы высказывались в отеле «Ритц-Карлтон» примерно в том же духе.
– Согласен, я тоже верю в это, но надо же знать, когда и где приступать к действиям в защиту своих принципов, что уже само по себе нечто иное!.. Да и что может он практически сделать? Предположим, что истеричный адвокат с налитыми кровью глазами и в мокрой одежде прибегает в редакцию газеты с такой историей, как наша, ну и что дальше? Никаких доказательств у него нет. И в итоге подкатит туда машина из сумасшедшего дома.
– Я еще не все сказала, – заметила Дженнифер.
– Слушаю вас.
– Он прихватил с собой эту злополучную пленку!
– Шутить изволите, краснокожая леди!
– Я бы желала всем моим краснокожим сердцем, чтобы это было так! Однако факт остается фактом: мы нигде не можем ее найти.
– Клянусь святыми пистолетами Джорджа Паттона, он может завалить все наше дело! Мы должны его остановить!
– Но как?
– Позвоните в редакцию бостонских газет, на радио и телестанции и сообщите их сотрудникам, что из самого крупного в Массачусетсе сумасшедшего дома бежал псих.
– Это нам мало что даст, когда они прослушают кассету. С нее сразу же будет сделано несколько копий, далее последует сканирование голоса и отождествление его с голосом вашего друга генерала Броукмайкла, чему помогут сохраняющиеся пленки с теленовостями или запись телефонных разговоров генерала.
– Я позвоню Броукмайклу и предупрежу, чтобы он держался подальше от телефона!
– От телефона?.. – задумалась Дженнифер. – А знаете, телефонные компании фиксируют с помощью компьютеров все без исключения звонки: это необходимо для взимания платы за разговоры. Я уверена, что мистеру Пинкусу не составит особого труда попросить полицию обратиться с запросом в соответствующую телефонную компанию.
– Ну и что бы это дало нам?
– Номер, по которому звонил Сэм из дома Бернбаума.
* * *
Благодаря особым отношениям Арона Пинкуса с местными властями предложение Редуинг было претворено в жизнь быстро и с успехом.
– Господин адвокат, это лейтенант Кэфферти, из Бостона. Мы получили интересующую вас информацию.
– Благодарю вас, лейтенант Кэфферти! Если бы не чрезвычайные обстоятельства, я бы никогда не позволил себе злоупотреблять вашим временем и добротой.
– Не стоит об этом, сэр! В конце концов, ни один ежегодный обед в вашем отделении не обходится без ростбифов с капустой «от Пинкуса».
– Это ничто по сравнению с теми услугами, которые оказываете вы нашему прекрасному городу!
– Мы лишь исполняем свой долг, сэр! Звоните нам в любое время… От телефонной же компании мы получили вот что. За последние двенадцать часов номер в Свомпскотте был занят всего четыре раза, причем последний раз – всего шесть минут назад, когда звонили в Нью-Йорк.
– Это мы знаем, лейтенант. Пожалуйста, скажите об остальных трех звонках.
– Дважды по этому номеру связывались с вашим собственным домом, мистер Пинкус: прошлой ночью, в шесть тридцать три и сегодня утром…
– Ах да, это я звонил Шерли, моей жене. Совсем забыл!
– Мы все встречались с вашей миссис, господин адвокат. Она настоящая светская дама. Высокая и элегантная, сэр.
– Высокая? Да нет же, она небольшого роста, все дело в ее прическе… Впрочем, к делу это не относится. А как с четвертым звонком?
– Его сделали в семь тридцать сегодня утром по номеру, которого нет в телефонной книге. Если точнее, звонили в дом Джеффри Фрейзера.
– Фрейзера? – удивился Арон.
– Ему до многого есть дело, включая боль в королевской заднице, простите меня, мистер Пинкус, за столь непристойное поведение.
– Уверен, дед его занимается еще худшими вещами, лейтенант Кэфферти.
– О, я не раз сталкивался с ним, господин адвокат. Когда мы задерживаем парня, старик просит нас продержать его под замком как можно дольше.
– От всего сердца благодарю вас, лейтенант, за оказанную мне неоценимую помощь!
– Всегда к вашим услугам, сэр!
Положив трубку, Арон взглянул с усмешкой на Дженнифер:
– Теперь, по крайней мере, нам известно, когда именно Сэм забрал кассету: когда звонил по частной телефонной линии Сидни из его кабинета, где мы прослушивали вчера запись.
– Но, насколько я понимаю, вас шокировало не это, а некто по имени Фрейзер?
– Совершенно верно, это один из самых очаровательных, я бы даже сказал, самых милых людей, которых я когда-либо встречал. Исключительно обаятельный человек, чьи родители погибли много лет назад в авиакатастрофе, когда пьяный Фрейзер-старший пытался посадить свой гидроплан на Большом Карнизе в Монте-Карло. Джеффри учился в Эндовере в одном классе с Сэмом.
– Тогда понятно, почему Сэм ему звонил.
– Вовсе нет. Сэм не питает ненависти к людям, даже, как вы сами видите, к Маккензи Хаукинзу он относится довольно терпимо. Ему глубоко претит образ жизни Фрейзера.
– Почему?
– Джеффри злоупотребляет своей внешностью. Хронический алкоголик, он гоняется за наслаждениями и всячески избегает каких бы то ни было трудностей. И до Сэма ему нет никакого дела.
– Возможно, что сейчас это совсем не так, судя по тому, что произошло на берегу минут десять назад.
– Генерал прав, мы должны его остановить! – заявил решительно Арон, возвращаясь к телефону.
– Но как?
– Если бы мне было известно, где именно сел он в катер, то я знал бы, откуда начинать его розыск.
– Он мог сделать это где угодно.
– Не могу согласиться с вами, – возразил Арон. – Где угодно сделать это нельзя: береговая охрана и сторожевые патрули постоянно находятся в состоянии боевой готовности – не столько из-за безрассудных любителей морских прогулок, сколько из-за шлюпок контрабандистов, переправляющих на своих лодчонках на берег недозволенные товары со шлюпок или судов. Если жители прибрежных районов заметят вдруг поблизости от своих домов подозрительное оживление, то они обязаны доложить об этом в соответствующие учреждения.
– В таком случае не исключено, что кто-то уже сообщил туда о появлении лодки, – заметила Дженнифер. – Ведь она подошла прямо к пляжу.
– Да, но это Сэм поднялся на борт, из нас же никто на берег не сошел.
– Если так, то мы имеем дело с синдромом «моя хата с краю», – заключила Дженнифер.
– Вот именно.
– Но почему бы нам не позвонить все-таки в службу береговой охраны?
– Я бы немедленно так и поступил, если бы знал хоть что-нибудь о катере: окраске, размерах, форме, оснастке, типе двигателя и тому подобное… Но мне неизвестно ни это, ни место, куда он подошел. – Пинкус потянулся к аппарату и, уже набирая номер, добавил: – Впрочем, я вспомнил еще кое-что, ну а точнее, кое-кого.
* * *
Луисбург-Сквер, островок на вершине Бикон-Хилла, – одна из жемчужин Бостона. Элегантные жилые строения, впервые появившиеся там в сороковых годах прошлого века, соседствуют с небольшим, хорошо ухоженным парком, охраняемым с севера статуей Колумба, а с юга – скульптурным изображением Аристида Справедливого. Этот обособленный топографически от остальной части города район, понятно, не изолирован от внешнего мира. Сюда регулярно доставляется почта, а отсюда постоянно вывозят мусор.
С приходящей прислугой обращаются здесь наилучшим образом, хотя ей и не дозволяется ставить свои потрепанные машины рядом с «Роллс-Ройсами», «Порше» и другими столь же престижными автомобилями, которыми обзаводятся американские нувориши в подражание истинным лордам или повелителям Луисбурга.
Значительная же часть этих последних отличается определенным демократизмом, поскольку наряду с очень старыми деньгами данный слой обладает и средствами, заработанными ими самими: одними – в дни своей молодости, другими – совсем недавно. Среди этих «лордов» встречаются и наследники, и биржевые маклеры, и крупные государственные чиновники, и врачи, из коих выделяется один, являющийся одновременно и крупнейшим американским писателем. Хотя занятие медициной, казалось, способно погрузить его в состояние комы, он отлично выступал в обеих своих ипостасях.
Безотносительно к этой социальной специфике в данную минуту во всем этом районе зазвонил всего один телефон – в обставленном со вкусом особняке Р. Куксона Фрейзера, старейшего толстосума Бостона.
Пожилой джентльмен живого нрава в красных, пропитанных потом шортах ловко забросил баскетбольный мяч в сетку в небольшом спортивном зале, оборудованном на верхнем этаже здания, и, скрипнув теннисными туфлями по жесткому деревянному полу, обернулся на звук. Когда же он вспомнил после третьего звонка, что домоправительница отлучилась на рынок, от его нерешительности не осталось и следа. Вытерев пот со лба под кромкой седых волос, он направился к настенному аппарату.
– Вас слушают, – произнес он, тяжело дыша.
– Мистер Фрейзер?
– Совершенно верно!
– Это Арон Пинкус. Мы с вами неоднократно встречались – последний раз, кажется, на благотворительном балу в Музее Фогга.
– Да, Арон, именно так. Но с чего это вдруг «мистер Фрейзер»? Вы, черт возьми, примерно того же возраста, что и я, хотя, думаю, мы оба согласимся, что непохоже, будто вы увлекаетесь спортом подобно мне.
– Вы правы, Куксон. Все не хватает времени.
– Вам никогда не будет его хватать, но зато, вероятно, вы станете самым богатым человеком на кладбище.
– Я давно уже расстался с подобными амбициозными планами.
– Знаю. Я просто дразню вас, потому что вспотел, как свинья. Впрочем, это неудачная метафора, поскольку, как сказали мне, свиньи никогда не потеют… Итак, чем могу быть вам полезен, старина?
– Боюсь, это касается вашего внука…
– Боитесь? – перебил Арона Фрейзер. – О боже, что же натворил он на сей раз? – Пинкус начал излагать суть дела, но не прошло и восьми секунд, как старик, услышав о катере, заревел в восторге: – Так вот оно что! Теперь он у меня в руках!
– Прошу прощения, Куксон?..
– Я упрячу его куда подальше!
– Что?..
– Ему официально запрещено водить катер, машину, мотоцикл или снегоход, поскольку он представляет собой потенциальную угрозу буквально везде: на суше, на море… и даже на снегу!
– Уж не собираетесь ли вы отправить его в тюрьму?
– В тюрьму? Конечно же, нет! Речь идет об одном из тех мест, где мальчишку могут исправить! Мои поверенные уже все подготовили. Если его уличат в нарушении запрета и при этом никто не пострадает сильно и на него не поступит ни от кого жалобы, то суд разрешит мне принять собственные меры.
– Вы хотите поместить его в лечебницу для душевнобольных?
– Я предпочел бы иной термин – «реабилитационный центр» или любое другое столь же условное понятие.
– Если вы зашли так далеко, то, значит, он вас вконец допек.
– Так оно и есть, хотя, возможно, и не в том смысле, как вы полагаете. Я знаю этого мальчика и всем сердцем люблю его… Боже мой, он же последний из отпрысков Фрейзеров мужского пола.
– Понимаю, Куксон.
– Не думаю, что это так. Видите ли, мы сами, наша семья, сделали этого парня таким, каков он сейчас. В общем, я переживаю, словно это мой собственный сын. У меня на душе нелегко: ведь я-то всегда был здесь, рядом с ним! Но, как я уже говорил, я знаю его. Под его одурманивающей, источающей очарование внешностью есть мозги, Арон! Под личиной избалованного мальчишки таится другой человек. Я чувствую это! Уверен в том!
– Он очень обаятелен, так что я, само собой, не стал бы спорить с вами.
– Но вы верите мне или нет?
– Я не настолько хорошо его знаю, Куксон, чтобы судить о нем.
– Зато газетчики и телевизионщики явно считают, что они-то знают его! Стоит только угодить ему в какую-нибудь историю, как тотчас же поднимается шум: «Шалопай из богатой семьи опять в каталажке», «Бостонский плейбой – позор для города», и все в том же духе.
– По-видимому, он сам давал для этого основания…
– Несомненно! Вот почему то, что я услышал от вас, просто подарок для меня? Теперь я смогу взять под надзор этого великовозрастного правонарушителя!
– Но как? Катер его на воде, и мы не знаем, ни где он в данный момент, ни куда держит путь.
– Вы сказали, что он подошел непосредственно к свомпскоттскому пляжу примерно двадцать минут назад.
– Или чуть менее того.
– На то, чтобы добраться оттуда до причала, потребуется от сорока до сорока пяти минут.
– А если он направился вовсе не туда?
– Ближайшая к северу от Свомпскотта заправочная станция, обслуживающая за плату всех без исключения, – а надо сказать, что эти похожие на сигару лодки поглощают горючее в столь же неимоверных количествах, как шестеро арабов, усевшихся с соломинками вокруг чайника, – чай, – расположена в Глостере, от пляжа на расстоянии примерно получаса.
– И вам все это известно?
– Естественно: я же в течение пяти лет подряд возглавлял бостонский береговой отряд. Но не будем терять зря время, Арон! Сейчас я позвоню в береговую охрану и своим друзьям из патрульной службы, и его быстро разыщут.
– Еще одна вещь, Куксон. У него на борту мой служащий по имени Дивероу, Сэмюел Дивероу, и мне очень хотелось бы, чтобы его задержали до моего прибытия.
– Скверное дело, да?
– Не то чтобы так уж скверное. Скорее это импульсивный поступок с его стороны. Но для меня крайне важно, чтобы его поймали. Я объясню все несколько позже.
– Дивероу? Уж не родственник ли Лансинга Дивероу?
– Он его сын.
– Славный малый был этот Лансинг! Для парня с его способностями умер слишком рано. По правде говоря, это он помог мне вложить деньги в несколько прибыльных предприятий.
– Скажите мне, Куксон, а вы имели какие-нибудь контакты с его вдовой?
– Разумеется. У него были мозги, а у меня – немного денег. Я перевел кое-что из своих доходов на ее счет, а как же иначе?
– Судя по всему, многие поступили по-другому.
– Чертово жулье!.. Простите, Арон, прервем на этом наш разговор: мне необходимо сделать несколько звонков. Может, отужинаем как-нибудь вместе?
– С удовольствием!
– И прихватите с собой вашу прелестную супругу Шелли. Она такая высокая, изящная женщина!
– Ее зовут Шерли, и, по правде говоря, она вовсе не такая уж и высокая, это все… А впрочем, не важно.
