Глава 10

Постучав громко в дверь гостиничного номера в третий раз, Дези-Один пожал недоуменно плечами. Его товарищ по оружию Дези-Два ответил ему тем же.

– Может быть, наш чудик, знаменитый генерал, пуститься наутек? – предположил Дези-Один.

– Зачем? – спросил Дези-Два.

– Разве он не должен нам динеро?

– Не верю, что он способен на такой. Даже думать не хочу.

– Мне тоже не хотеться думать так, парень, но он велеть нам вернуться через час, не так ли?

– Вдруг его кокнуть где? Почему не могет убить его тот же чудик-гринго, что кричит все время, или этот маленький человечек?

– А не сломать ли дверь?

– Чтобы подняться страшный шум? Если сюда явиться полицейские-гринго, нам снова придется много-много есть этот вонючий похлебка. Ты делать хороший план, амиго, но ты не иметь механический приспособление. Ты понимать, что я говорить?

– Ты хотеть сказать – mecanico?

– Эй, парень, мы обещать друг друг говорить английски, нет? – ответил Дези-Два, извлекая из кармана некий оснащенный множеством маленьких лезвий инструмент, не поддающийся описанию, несмотря на свое, пусть и отдаленное, сходство с перочинным ножом. – Лучше мы использовать эта штука, что бы он ни значить. – Умелец по части вскрытия автомобилей марки «Шевроле» подошел к двери, оглядев предварительно пустой коридор. – Мы не мог ломать дверь. Этот маленький пластиковый замок – не проблема. У такой вещь есть тоже маленький белый пластиковый защелка.

– Откуда ты знать так много о дверь в отель, парень?

– Я провел много время как официант в Майами. Гринго звать тебя обслуживать в комната, внутри. А когда ты принести поднос туда, он слишком пьяный, чтобы находить дверь и открывать его. Если ты принести этот поднос обратно, они на кухня кричать на тебе. Лучше знать, как открывать дверь, чтобы поставить поднос внутри. Или нет?

– Это хороший школа!

– До тот раз я работать на парковка машин… Пресвятая дева богородица, да этот приспособление подходить к чему хотеть! – Дези-Два с сияющей улыбкой ввел в вертикальную замочную скважину белую пластиковую пластинку в форме лезвия и медленно открыл дверь. Обнаружив внутри Сэма, он воскликнул в изумлении: – Так это ты, сеньор! Ну и как, приятель, все – о’кей?

Сэм Дивероу сидел за письменным столом в состоянии транса. Взгляд его остекленевших глаз был обращен на разложенные перед ним страницы.

– Рад вас видеть снова, – произнес он безучастно, сохраняя оцепенелый вид.

– Мы чуть не сломать дверь, парень! – крикнул Дези-Один и тут же осекся. – Да что с тебе?

– Пожалуйста, не нокаутируйте меня больше, – проговорил монотонным голосом Сэм. – Я и так сгибаюсь под тяжким бременем процессуально-правовой ответственности… Вы мне не нужны.

– Кончай, гринго! – молвил Ди-Один, подходя к письменному столу. – Что мы делать тебе? Это не есть наш личный отношение к тебе, парень. Мы просто выполнять приказаний grande h’enerale, ты понять?

– У вашего «grande h’enerale» геморрой на поганом языке!

– Это не очень мило сказать, – заметил Ди-Два, присоединяясь к своему коллеге после того, как закрыл дверь и снова спрятал в карман свой неописуемый механизм для взлома и проникновения в чужие апартаменты. – Где h’enerale и маленький парень?

– Что… кто?.. Ах да, они отправились обедать. А вы почему не пошли с ними?

– Потому что он велеть, чтобы мы быть обратно здесь через час, а мы есть хороший soldados!

– Ну что же, пусть так… Я ничего не могу сказать по этому поводу: обсуждать чьи-либо действия не входит в функции моего офиса.

– Что ты говорить? – спросил Ди-Один, искоса разглядывая юриста с таким выражением лица, словно увидел вдруг в микроскоп парамецию-туфельку, столь не похожую на него.

– Что?.. Ладно, признаюсь, ребята, я тоже увяз в это дело. На вас же я зла не держу: вы правы, то, что случилось, не было выпадом против личности. И поверьте, я совершенно искренен, потому что побывал уже в вашей шкуре.

– Что ты хотеть говорить? – решил уточнить Ди-Один.

– А то, что Мак довольно сильная личность, он знает, как подходить к людям.

– Что такой «мак»? Это какой-нибудь вещь?

– Нет, это имя. Производное от «Маккензи». Я зову так генерала ради краткости.

– Генерал не плюгавый мужчин, – вмешался Дези-Два. – Он – большой гринго.

– Думаю, то, что большой, – далеко не полная его характеристика. – Сэм заморгал и, подаваясь назад в своем крутящемся кресле, выгнул шею, как бы пытаясь снять на время испытываемое им напряжение. – А еще мы могли бы сказать о нем, что он крепок, груб и могуч. И что этот Мак заставляет таких, как мы с вами, плясать под свою дудку, даже если нам известно, что мы должны заниматься другими делами… Вы вот специалисты по иным дракам, а я по праву, но он и вас, и меня уложил на обе лопатки.

– Он не побить никто! – возмутился Дези-Один.

– Я же это не в буквальном, а в переносном смысле!

– Мне плевать на то, что ты думать там. Он делать так, что я и мой амиго чувствовать хорошо. Что ты говорить об этом?

– Не знаю даже, что и сказать на этот счет.

– Мы говорить, пока мы на улица кушать этот тухлый еда, который приготовить один блондин гринго, и мы оба сказать один и тот же вещь: этот чудик – о’кей! – заявил Ди-Два.

– Понимаю, – произнес Дивероу устало, возвращаясь к бумагам. – То, что он вам и правда нравится, просто прекрасно!

– Откуда он прийти, парень? – поинтересовался Дези-Один.

– Прийти?.. Откуда он пришел?.. Черт возьми, чего вы пристали ко мне? Из армии, откуда же еще!

Дези-Один и Дези-Два обменялись взглядами.

– Как мы видеть на красивый картина в витрина, верно, приятель? – обратился к товарищу Дези-Один.

– Надо знать, как писать его имя правильно, – сказал Дези-Два.

– О’кей! – согласился Дези-Один и повернулся к углубившемуся в чтение бумаг юристу. – Сеньор Сэм, тебе нравится, что говорить мой друг?

– Что именно?

– Что ты написать имя grande h’enerale.

– Зачем?

– Потому что, если ты не написать, твой пальца не есть работать так хорошо.

– Рад вам услужить, – проговорил Сэм торопливо и, вырвав из рабочего блокнота лист, записал имя и звание Хаукинза. – Пожалуйста! Только, к сожалению, у меня нет ни его адреса, ни номера телефона, но об этом уже вы сможете чуть позже справиться в одном из исправительных учреждений.

– Ты говорить грязный слова о grande h’enerale? – осведомился Дези-Два, с подозрением глядя на Сэма. – Почему ты не любить его? Почему ты бежать от его и кричать на его? И пытаться бить его?

– Потому, что я скверный парень, страшный человек, – отозвался Сэм плаксивым тоном и простер умоляюще руки. – Он был так добр ко мне – вы же сами видели, как мило разговаривал он со мной! Ну а я вел себя как законченный эгоист! Я никогда не прощу себе этого. Но теперь я осознал свои ошибки и во искупление грехов своих выполняю порученную им работу. Завтра утром я отправлюсь в церковь в надежде испросить у господа бога прощения за то, что поступал столь ужасно по отношению к этому великому человеку.

– Ты правильно делать, сеньор Сэм, – резюмировал Дези-Два в духе божественного всепрощения. – Никто не есть совершенный, ты знать? Так говорить Иисус. Он понимать это, верно?

– Можешь прозакладывать за это свои четки! – буркнул Дивероу едва слышно. – Одна моя знакомая монахиня сострадательностью своей превзошла и Иисуса Христа!

– Что ты говорить, парень?

– Я сказал, что хорошо известное сострадание монахинь распространяется и на то, о чем вы говорите. Это американское выражение, означающее, что вы правы.

– Это наглый выражение, – высказал свое мнение Дези-Один. – Я и Дези-Два должен много думать. Мы хотеть уходить и принимать слово религиозный человек, что grande h’enerale есть о’кей, как мы говорить.

– Боюсь, я не совсем понимаю вас.

– Grande h’enerale должен нам динеро…

– Деньги, что ли?

– Да. Это мы думать, гринго, и мы хотеть доверять его, но мы должен быть уверенный, ты понимать? Так ты говорить grande h’enerale, что мы быть здесь завтра за наш динеро, о’кей?

– О’кей! Но почему бы вам его не подождать, – конечно, снаружи?

– Потому, как я говорить, мы должен думать и думать… и говорить… И еще мы должен знать, как мы должен доверять его.

– Откровенно говоря, мне не все ясно.

– Ты не должен понимать. Только скажи его, что я говорить, о’кей?

– Конечно.

– Пошли, амиго! – бросил Дези-Один и взглянул на запястье с тремя парами часов. – Я говорить тебе, что я не могу больше верить никому! Этот «Ролекс» – подделка!

И с этими загадочными словами Дези-Один и Дези-Два покинули номер, предварительно, перед тем как закрыть за собой дверь, сердечно помахав Сэму рукой. Дивероу покачал головой, выпил глоточек бренди и уткнулся в стопку бумаг на столе.

К великому раздражению Дженнифер Редуинг, забывшей задернуть занавески, восточная часть небосвода, простершегося над городом Бостоном, штат Массачусетс, вспыхнула внезапно ярким заревом, и лучи восходящего солнца безжалостно разбудили ее. Черт возьми, она слишком устала, чтобы заранее подумать об этом: измученная, едва держась на ногах, Ред добралась сюда из аэропорта только в два часа ночи.

Несмотря на энергичный склад ее натуры, четырех часов сна ей явно было недостаточно, но обстоятельства не позволяли залеживаться в постели. Ред поднялась, задернула кое-как занавески, включила прикроватную лампу и стала изучать меню с перечнем блюд, подаваемых в номера, пока наконец не нашла то, что искала, – пометки о круглосуточном обслуживании постояльцев гостиницы. Подняв трубку, она заказала полный завтрак и погрузилась в размышления о предстоящем дне.

Все вертелось вокруг этого сукина сына, бывшего генерала Маккензи Хаукинза, и той мрази, что стояла у него за спиной. Она во что бы то ни стало вытащит их на свет божий и затем запихнет в микроволновую печь юриспруденции. Для достижения своей цели Ред готова была пойти даже на превратное толкование правовых норм, хотя и питала глубокое отвращение к подобным вещам. Для отказа от неукоснительного соблюдения принципов имелись серьезные основания. Ред была преисполнена чувства глубокой благодарности к своему племени и соплеменникам, внешним проявлением коей служило то, что она никогда не забывала о средствах, израсходованных ими на ее образование, и неизменно отчисляла в их пользу треть своих доходов. Узнав, что какие-то проходимцы пытаются из корыстных побуждений сыграть на запутанной истории ее племени и наивности ее соплеменников, она, естественно, пришла в ярость. Ее младший братец Чарли был прав в оценке этих людей, но во что выльется гнев ее, он так и не понял. Она всем им задаст жару, а не только ему, за то, что они, пусть и неосознанно, потворствовали злу за перепадавшие им жалкие подачки!

Принесли завтрак. Во время трапезы ей удалось несколько восстановить душевное равновесие. Ей необходимо было снова продумать все самым тщательнейшим образом. Она знала лишь номер телефона да адрес в Уэстоне. Прямо скажем, немного. Но ведь это только начало.

Почему так медленно тянется время? Поскорее бы приступить к делу!

В пять тридцать утра Сэм Дивероу, с покрасневшими от усталости глазами, оторвался наконец от материалов, касающихся племени уопотами и законспектированных им на тридцати семи блокнотных страницах.

О боже, он так нуждался в отдыхе! Хотя бы для того, чтобы ощутить перспективу, если только во всей этой безумной затее действительно имеется какой-то смысл. Голова его готова была лопнуть от бесчисленного множества фактов, как связанных с этим делом, так и не имевших к нему никакого отношения. А также от различных определений, заключений и противоречий, обнаруженных им при чтении документов. Лишь абсолютный, пусть и кратковременный, покой мог бы помочь ему восстановить его столь часто превозносившуюся другими способность к логическому мышлению и анализу, ослабленную в данный момент настолько, что, подумалось ему, вернись он в далекое прошлое, то, вероятно, не сумел бы достойно держаться во время переменки в детском саду и тем более уговорить кого-то, – скажем, того же Сэнфорда, – не бить его, как случилось это в ту пору, когда им обоим было не более шести лет, на площадке для игр. Интересно, кем он вырос, этот разбойник? Скорее всего, дослужился до генерала или стал террористом. Как и спавший сейчас в гостевой комнате свихнувшийся Мак Хаукинз, обрушивший ни с чем не сопоставимое бедствие в виде двухсот с лишним страниц на Арона Пинкуса и Сэмюела Лансинга Дивероу, ясно осознавшего теперь, что ему никогда уже не будет суждено облачиться в адвокатскую мантию, разве что во исполнение последнего желания перед расстрелом в подвалах Пентагона в соответствии с решением, принятым совместно президентом, министром обороны, ЦРУ, Разведывательным управлением министерства обороны и Обществом дочерей американской революции. А Арон? Бедняга! Ему придется предстать перед Шерли, которая будет шипеть и фыркать на него из-за неувязочки с посвященным искусству вечером. К тому же и он, Пинкус, также прочел материалы Мака, что уже само по себе означало конец его карьеры и предание забвению его имени.

Боже милосердный, ведь в случае чего будут затронуты интересы командования стратегической авиации! Стоит только судьям признать обоснованность иска, взывающего к их совести и к законности, как значительная часть принадлежащего командованию стратегической авиации имущества, если только не все, перейдет в собственность какому-то крошечному индейскому племени с несуразным названием уопотами! Закон гласит вполне определенно: любые строения, возведенные на присвоенном или произвольно отчужденном земельном участке, а также находящиеся на нем различные материалы считаются собственностью исконного владельца или исконных владельцев земли. Ну не бред ли?

Отдохнуть бы, а то и соснуть, если удастся! Арон вполне справедливо заметил, когда он и Мак вернулись около полуночи, а Сэм обрушил на Хаукинза град вопросов и попреков, в основе своей истерического характера, что вынужден был признать и он сам:

– Перестань, малыш! Иди, поспи немного, поговорим же мы обо всем завтра: когда струны натянуты слишком сильно, из них не извлечь ничего путного… А теперь признаюсь, джентльмены: вечером, когда я увижу свою дорогую Шерли, меня ожидают серьезные неприятности… И зачем ты только, Сэм, сказал мне об этой чертовой выставке искусства!

– Я думал, вы рассердитесь на меня, узнав, что я не поехал на нее с одним из наших самых богатых клиентов из-за того, что его жена продолжает преследовать меня. Но Шерли сообщил о выставке вовсе не я.

– Знаю, знаю, – сконфузился Арон. – Я сказал ей об этом, поскольку решил, что было бы совсем неплохо раскрыть перед ней еще одну благороднейшую черту твоей натуры. Из знакомых мне юристов по крайней мере пятьсот с радостью вступили бы в интимные отношения с этой дамой при первом же знаке с ее стороны.

– Сэм у нас не такой, командир Пинкус! – доложил Маккензи Хаукинз. – У этого парня есть принципы, хотя их и не всегда заметишь!

– Генерал, не могу ли я попросить вас оставить Сэмюела одного по причинам, кои мы обсуждали уже за обедом? В вашем распоряжении – гостевая комната, где вы найдете все необходимое.

– А там есть телевизор? Мне хотелось бы посмотреть фильмы о войне… Ну эти, обо всем, сами понимаете.

– Само собой разумеется. Вам даже не придется вставать с постели. Нажали на соответствующую кнопку дистанционного пульта управления – и смотрите что душе угодно.

«Иисус, да я же вконец вымотался!» – подумал Дивероу, вставая со стула, и поспешил в комнату, служившую Пинкусу спальней. Едва ли сознавая, что Арон был так вежлив, что включил лампу рядом с постелью, он закрыл поплотнее дверь и тупо уставился на башмаки, догадываясь, что их следовало бы снять, но не зная, как это сделать. Впрочем, ломал он голову недолго; добравшись до кровати, Сэм рухнул на нее в беспамятстве прямо в обуви и тут же закрыл глаза. Уснул он мгновенно.

Потом откуда-то из бескрайней пустоты послышались резкие, тревожные сигналы, звучавшие все громче и громче, пока галактика, в коей он обитал, не разлетелась вдребезги после серии последовательных взрывов.

Сэм потянулся за телефонной трубкой, заметив попутно, что кварцевые часы на столике рядом с постелью показывали восемь сорок.

– Да? – пробормотал он.

– Говорят из программы «Повороши свои сбережения!». Поздравляем тебя, счастливчик! – раздался бодрый возглас. – Сегодня с утра мы обзваниваем отели в соответствии с номерами, извлекаемыми из вращающегося барабана одним из представителей нашей великой аудитории, а затем наступает и очередь комнат, на которые укажет билетик, вытащенный из второго барабана самой молодой бабушкой из нашей великой аудитории! В общем, тебе повезло! Назови только имя высокого, носившего бороду президента, выступившего с Геттисбергской декларацией, и ты получишь в подарок от фирмы «Митасовицу», которой, кстати, принадлежит и эта великая телестанция, сушилку для одежды «ватаситти». Итак, мы слушаем твой ответ, герой!

– Отцепись! – отрезал Сэм, жмурясь от яркого солнечного света, лившегося в окна.

– Перережь пленку!.. – завопили на другом конце провода. – Кто-то выпустил жонглирующих карликов и попал на экран…

Дивероу опустил трубку на рычаг и застонал: ему предстояло сейчас встать и снова засесть за работу. Перспектива не столь уж заманчивая! Как и обозримое будущее, все в грозивших поглотить его черных дырах и бездонных провалах, в которые он, терзаемый страшными муками, будет падать бесконечно долго, чтобы не сказать целую вечность. Проклятый Хаукинз! По какому праву этот маньяк снова врывается в его жизнь?

Но куда он пропал? Непохоже, чтобы такой помешанный на муштре и учениях вояка не приветствовал наступление утра зычным боевым кличем. А вдруг он умер во сне? Но нет, это было бы слишком здорово, чтобы оказаться правдой. Мак вечно будет существовать, вселяя ужас в сердца и последующих поколений мирных, ни в чем не повинных людей.

Безмолвие Маккензи Хаукинза таило опасность: чего ждать хорошего от затаившегося хищника? Поэтому Сэм, решив проявить благоразумие, встал с постели и, обнаружив с удивлением, что башмаков он так и не снял, – факт, не вызвавший, впрочем, у него потрясения, – прошествовал нетвердой походкой к двери в гостевую комнату. Осторожно открыв ее, он увидел господина Маньяка собственной персоной. Тот с благодушным видом самого доброго дедушки на свете восседал за письменным столом Арона в купальном халате и сквозь очки в металлической оправе просматривал этот не в добрый час составленный отчет.

– Это ваше утреннее чтиво, Мак? – произнес саркастическим тоном Дивероу, входя внутрь.

– Хэлло, Сэм! – тепло приветствовал его Хаук, снимая очки. Ну чем не пожилой академик на покое, любовно и нежно взирающий на мир! – Надеюсь, хорошо спал? Я не слышал, чтобы ты вставал.

– Избавь меня от этой старомодной лицемерной рутины! Я полагаю, что ты, гнусный питон, слышал каждый мой вздох, не говоря уже о телефоне. И если бы возле дома росли деревья и вокруг расстилалась тьма, то, наверное, моя шея уже была бы в гарроте.

– Сынок, ты, право же, несправедлив ко мне, и, позволь мне сказать, данное обстоятельство весьма огорчает меня.

– Настоящая мания величия: подумать только, трижды употребить в одной фразе местоимение «я», хотя бы и в разных падежах!

– Постараюсь учесть замечание: все мы ведь меняемся, мальчик.

– Леопард как рождается с пятнами на теле, так и умирает. Ну а ты – тот же леопард.

– Думаю, леопардом быть все же лучше, чем питоном, не так ли, мой мальчик?.. Тут на столе сок и кофе и пара пирожных. Отведай немного: они увеличивают по утрам содержание сахара в крови, что, скажу тебе, чертовски важно.

– Уж не занялся ли ты гериатрией? – съехидничал Дивероу, подходя к столу и наливая себе кофе. – Может, даже продаешь аборигенам тонизирующие средства?

– К сожалению, гериатрия здесь ни при чем: я не становлюсь моложе, Сэм, – ответил Хаукинз с печалью в голосе.

– Я как раз думал об этом, и знаешь что решил? Что ты будешь жить вечно, представляя постоянную угрозу для нашей планеты.

– Весьма впечатляет, сынок! Но угрозы бывают и хорошие, и плохие. За статус же, в который ты возвел меня, большое спасибо!

– Боже мой, ты невозможен! – пробормотал Дивероу, забирая свой кофе и садясь на стул перед письменным столом. – Мак, где ты раздобыл подобную документацию? Как удалось тебе заполучить это? И кто составил на основе этих материалов отчет?

– А разве я не говорил?

– Если и говорил, то я, находясь в состоянии шока, не уловил этого. Давай-ка начнем с секретных материалов из закрытых архивов. Итак?

– Видишь ли, Сэм, ты должен попытаться понять психологию тех из нас, кто трудился на правительственной ниве, независимо от того, в гражданской ли то было сфере или в военной. И постарайся представить себе ту парадоксальную ситуацию, в которой очутились мы после долгих лет службы…

– Избавь меня от этой дерьмовой преамбулы, Мак! – перебил грубо Хаукинза Дивероу. – Ближе к делу!

– В общем, нас вышвырнули на свалку.

– Ясно.

– Мы могли бы сделать по крайней мере вдвое больше для развития частного сектора, если бы не считали, что результаты нашей деятельности в других областях вполне сопоставимы с достижениями в сфере финансов. Короче, Сэм, ведь мы честно вносили свой вклад в процветание системы, в которую верили…

– Хватит, Мак! Все это я уже слышал. Но ныть тебе ни к чему. У вас совсем недурные пенсии, при уходе в отставку вам предоставляется возможность накупить много чего за полцены в ведомственных торговых точках, все вы обладаете прекрасными страховками, и, наконец, уволить любого из вас не так уж легко, даже если вы не слишком хорошо выполняете свою работу.

– Это крайне узкая точка зрения, Сэм, применимая к немногим, а не к подавляющему большинству.

– Прекрасно, – промолвил Дивероу, попивая мелкими глотками свой кофе и глядя в упор на Хаука. – Учту все это. Я только что встал после трехчасового сна, вконец разбит, ты же представляешь собою легкую мишень. Так каким же образом раздобыл ты все же эти архивные материалы?

– Помнишь Броуки?.. Броукмайкла?.. Не Этелреда, а Хизелтайна?.. Того самого, на которого ты навесил обвинение в торговле наркотиками?

– Если даже мне доведется прожить четыреста десять лет, то и тогда я сойду в могилу с этими нелепыми именами на устах… Если ты помнишь, они – или он – заставили меня вынести из архива две тысячи секретных материалов, направив тем самым мои стопы по пути, ведущему в ад. Я был вынужден идти этой дорогой под неусыпным оком генерала Люцифера.

– Здесь прослеживается своего рода причинно-следственная связь. Когда Броуки не дали полагавшейся ему третьей звезды, – все из-за тебя, молодой человек, а также из-за путаницы с именами, – он решил показать свой гордый нрав и заявил об уходе в отставку. Но и в армии кое у кого имеется совесть, не говоря уже о том, что и личностные отношения играют кое-какую роль. Нельзя просто так выкинуть человека, ставшего в вооруженных силах живой легендой, и дать ему ни за что ни про что зачахнуть, за что ратовал в конгрессе богатый балбес Макартур…. Я хочу сказать, Броуки не собирался продавать своего богатого опыта какому бы то ни было зарубежному государству, какой-нибудь там Маниле, но и кулем гороховым пылиться в резерве ему не хотелось. Поэтому ребята из министерства обороны подыскали для ветерана работу – кое-что не слишком обременительное – в отделении «сканирования мозгов». Новая должность, помимо всего прочего, обеспечивала Броуки неплохую прибавку к пенсии, чего он вполне заслужил…

– Можешь не говорить мне, куда он устроился, – не удержался Сэм. – И так ясно: во Всеамериканское бюро по делам индейцев. Нечего сказать, велика должность!

– Я всегда утверждал, что ты самый башковитый лейтенант, какого я когда-либо встречал, мальчик!

– Я был майором!

– Однако друзья Хизелтайна понизили тебя в звании. Разве ты не читал об этом в своем демобилизационном свидетельстве?

– Я прочитал там только свое имя и дату демобилизации… Итак, мы это deja vu. Ты и этот коварный Броукмайкл снова вторглись в мою жизнь… По-видимому, Броуки, еще со времен войны связанный со своими боевыми друзьями узами чести, счел возможным проветрить старые, покрытые пылью и плесенью архивы и порыться среди секретных документов.

– О нет, все было вовсе не так просто, Сэм! – возразил Хаук. – Решению приступить к активным действиям предшествовало занявшее довольно много времени предварительное изучение вопроса. Конечно, тот факт, что Броуки оказался там, где он был, ускорил начало операции, и я не могу отрицать и того, что доступ к хранилищу, где собраны, по существу, все основные документы, относящиеся к истории индейцев, значительно облегчил нашу задачу. И все же прошел не один месяц напряженного исследовательского труда, прежде чем удалось обнаружить взрывной силы материалы, позволившие нам предпринять кое-какие акции наступательного характера.

– Включая и нелегальное проникновение в закрытые архивы без всякого на то юридически оформленного разрешения, обязательного в подобных случаях для любого лица?

– Ну, кое-что лучше делать подальше от света софитов, если ты понимаешь, сынок, что я имею в виду.

– Например, грабить банк или совершать побег из тюрьмы.

– Это ты уж слишком сурово, Сэм! Упомянутое тобою может быть квалифицировано как преступные действия. К тому же особо тяжкие.

– И кто же обработал весь этот материал?

– Что ты хочешь сказать?

– Кто написал все это? Продумал структуру отчета, форму преподнесения фактологии, методику аргументации и выводы?.. А также подготовил конкретные возражения против дальнейшего сохранения статус-кво?..

– О, это было совсем несложно, хотя и потребовало немало времени!

– Что?

– В специальной литературе достаточно хорошо представлено все многообразие юридического языка, настолько усложняющего самые обыденные вещи, что ты оказываешься буквально на грани помешательства, когда пытаешься понять эту галиматью, выглядящую, впрочем, весьма убедительно и к тому же официально.

– Так это сделал ты?

– Само собой разумеется. Я начал с простого и постепенно дошел до, казалось бы, непостижимых вещей, вызывавших у меня сперва искреннее возмущение…

– Боже милостивый!

– Ты выплеснул кофе, Сэм!

– Текст написан на высоком профессиональном уровне!

– На этот счет я ничего не могу сказать, но благодарю тебя, сынок, за столь лестную оценку моего труда. Я нанизывал фразу за фразой, заглядывая всякий раз во все эти юридические фолианты и учебники по юриспруденции… Черт возьми, это мог бы сделать любой, у кого нашлось бы свободных двадцать с лишним месяцев, – если точнее, то двадцать один, – и чьи мозги не лопнули бы от всей этой тарабарщины… Признаюсь, иногда мне приходилось тратить целую неделю, чтобы составить полстраницы текста, который бы звучал как надо… Ну, теперь ты пролил уже весь свой кофе, мальчик!

– Ничего удивительного, – произнес взволнованно Дивероу, вставая со стула. – Я просто пар, меня не существует. Я всего лишь субстанция некоего не найденного еще измерения, где глаза и уши парят по спирали, видя и слыша, но не осознавая ни формы, ни смысла, и где сама реальность превращается в абстракцию.

– Звучит прекрасно, Сэм! Если ты вставишь еще в свою речь выражения типа «тогда как» или «представители обеих сторон», то сможешь хоть сейчас выступить в суде… Все ли в порядке с тобой, малыш?

– Нет, не все, – ответил Дивероу в модулирующей тональности. – Но я исцелюсь и найду свою карму, чтобы кинуться с боем в следующий день и обнаружить тень на свету…

– Тень на свету?.. Может, ты накурился не тех сигарет?

– Не рассуждай о вещах, которые выше твоего понимания, господин Неандерталец! Я раненый орел, вознесшийся высоко в поднебесье, чтобы порвать последнюю нить, связывающую меня с землей.

– Славно, Сэм! Славно! Я хочу сказать, что ты говоришь, как настоящий индеец!

– Дерьмо все это!

– А теперь, сынок, ты лишился всех чар. Старейшины племени незнакомы с таким языком и его не приемлют.

– Ну и отлично, англосаксонский дикарь! – завопил Сэм, теряя самообладание, но тут же вспомнил о своих недавних поисках кармы и вернулся к прежнему тону: – Я точно помню слова Арона: «Поговорим же мы обо всем завтра». Это как раз то, что сказал он. А «завтра» само по себе не сводится к какому-то определенному часу. Поэтому, представляя собою вторую сторону, чье мнение также должно учитываться, я предпочитаю истолковывать слово «завтра» как широкое временное пространство, поскольку первоначально это понятие, если обратить внимание на его этимологию, означало «к утру», хотя каких-либо хронологических ограничений в отношении остальной части дня вплоть до наступления сумерек не устанавливалось…

– Сэм, не принести ли тебе грелку со льдом или аспирину?.. А может, ты хочешь бренди?

– Оставь все это, чума планеты! Ты выслушаешь все мои соображения, и на этом мы покончим.

– «Покончим»? Вот это слово из моего лексикона! Это я понимаю, мальчик!

– Уймись! – оборвал Дивероу Хаука, подходя к двери и не замечая того, что злополучное пятно от пролитого кофе на его светлых брюках угрожающе расползалось. – В заключение я объявляю о своем решении: свое совещание мы проведем после обеда. Что же касается более точного определения времени, то мы согласуем этот вопрос по телефону.

– Куда же ты собрался, сынок?

– Туда, где обрету я наконец уединение и душевный покой и погружусь в мир своих размышлений. Мне о многом надо подумать, мистер Монстр! В общем, я иду домой, в свою берлогу. Приму горячий душ. Пробуду под ним не менее часа, а потом посижу на своем любимом стуле и поразмыслю обо всем. Au revoir, mon ennemi du cocur, поскольку все так и есть.

– Что именно?

– Увидимся позже. До свидания, генерал-идиот! – Выйдя в коридор, Дивероу закрыл за собою дверь и направился к лифту, расположенному справа от номера Пинкуса. Исчерпав в разговоре с Хауком чуть ли не все свои знания французского, он снова обратился мыслями к Аную и тому заключению, к которому пришел драматург: бывают времена, когда остается только одно – кричать. И хотя ситуация сейчас вполне соответствовала этому высказыванию, Сэм решил все же не поддаваться искушению и ограничился лишь тем, что нажал на кнопку лифта, вложив в это действо всю силу своих чувств.

Когда дверь лифта открылась, Дивероу вошел внутрь и коротко и бездумно кивнул женщине, которая уже была в кабине. Потом взглянул на нее повнимательнее. И в тот же миг перед взором его сверкнула молния, в ушах загрохотал гром, забила ключом кровь, и от того состояния полуопьянения, в котором он только что пребывал, не осталось и следа. Она была великолепна, бронзовая Афродита с блестящими черными волосами и излучавшими божественное сияние глазами какого-то невероятного, неописуемого цвета! Должно быть, сам Бернини изваял ее лицо и тело!

Девушка ответила ему скромным взглядом, потом перевела глаза на большое влажное пятно на его брюках.

Не замечая ничего, кроме ее красоты, и ощущая страшную слабость в коленях, Дивероу бросил внезапно:

– Вы выйдете за меня замуж?