Глава 6. Агроном во главе машины террора
Одним из основных устоев гитлеровского режима являлась система репрессивных органов, во главе которой стоял Генрих Гиммлер. Лицо этого человека с небольшими усиками и в пенсне стало олицетворением злодеяний, невероятных по своим жестокостям и масштабам. Усиление позиций Гиммлера к концу войны свидетельствовало о том, что нацизм мог удерживаться лишь с помощью террора. Поэтому падение Гиммлера в последние дни войны, о котором узнали лишь после окончания войны, еще раз свидетельствовало о глубоком кризисе нацистского режима.
«Веселый, забавный парень, который обо всех заботится»
Знаменитый психолог Эрик Фромм в своем исследовании «Анатомия человеческой разрушительности» посвятил рейхсфюреру СС целый раздел главы. Фромм обнаруживал садистические черты Гиммлера буквально в каждом эпизоде его жизни, начиная с ранних лет. Он находил их в том, как педантично вел дневник Гиммлер с детства. Скрытый садизм у Гиммлера Фромм обнаруживал в том, что тот навещал своих заболевших коллег и «докучал» им своими «нудными» разговорами. В каждом поступке Гиммлера, даже самом тривиальном, психолог видел свидетельства патологической жестокости. Правда, подход Фромма напоминает известный всякому школьнику прием: подгонять решение задачи под готовый ответ, написанный в конце задачника.
На самом деле ничто в детстве и юности Гиммлера не предвещало его будущей карьеры. Ничто не свидетельствовало о том, что второй сын профессора и преподавателя гимназии Гебхардта Гиммлера и его жены Анны Гиммлер, родившийся 7 октября 1900 г., станет олицетворением вселенского ужаса. Гиммлеры жили в небольшом городке Ландсгуте, расположенном в нескольких десятках километров от Мюнхена. Первая запись Гиммлера в дневнике была им сделана, когда ему было 9 лет. Он записал, что принял ванну, и в этот день отмечалась 13-я годовщина свадьбы «моих дорогих родителей».
В отличие от многих вождей Третьего рейха Гиммлер не участвовал в Первой мировой войне по причине юного возраста. В своем дневнике он описал прибытие на железнодорожную станцию Ландсгута состава с ранеными: «Вся станция заполнена любопытными ландсгутцами. Они громко возмущались и даже затеяли драку, когда хлеб и воду начали раздавать раненным французам, которым приходится все же хуже, чем нашим парням, так как они пленные». Ясно, что в ту пору Генрих не был лишен сочувствия даже к пленным французам, так ненавидимым большинством немцев.
Высмеивал 14-летний Генрих и традиционные в Европе страхи перед казаками: «Глупые старухи и мелкие буржуа в Ландсгуте… распространяют идиотские слухи о казаках, которые, по их мнению, отрубят им руки и ноги». Однако тут же он высказывал типичное для обывателей презрение к иностранцам и одновременно радость по поводу увеличения числа русских пленных, написав: «Они размножаются, как паразиты».
Хотя Генрих был прилежным учеником, занятия давались ему нелегко. Он рос болезненным ребенком, но с детства мечтал стать военным, а потому усиленно занимался физическими упражнениями. В 1917 г. Гиммлер поступил на кадетские офицерские курсы и проходил подготовку в 11-м Баварском пехотном полку. Однако 18 декабря 1918 г. он был уволен с действительной службы, так и не получив свидетельства об окончании курсов.
Гиммлер хотел поступить в рейхсвер, но материальные трудности семьи, возросшие в Германии после окончания Первой мировой войны, заставили его изменить планы. Он решил изучать сельское хозяйство. Сначала он работал на ферме возле Ингольштадта, куда переехал его отец. Затем он поступил на сельскохозяйственное отделение Мюнхенского университета. В это время он познакомился с некоей Майей, дочкой хозяйки дома, в котором столовался, и подружился с ней. В дневнике записано: «Я так счастлив, что могу назвать эту чудесную девушку своей подругой. Долго говорил с ней о религии. Она много рассказывала о своей жизни. Мы беседовали и немного пели». Но Майя осталась лишь подругой Генриха. Позже он знакомится и с другими девушками, но поддерживая с ними исключительно платонические отношения.
Разделяя взгляды на отношение к женщинам, характерные для многих мужчин Германии того времени, Гиммлер пишет в дневнике: «Настоящий мужчина любит женщину трояко. Во-первых, как милого ребенка, которого следует воспитывать, даже наказывать, когда он капризничает, но также защищать и лелеять, потому что он слаб. Во-вторых, как жену и верную подругу, которая помогает ему в жизненной борьбе, находясь рядом с ним, но никогда не портит ему настроения. В-третьих, как женщину, чьи ноги он жаждет целовать и которая благодаря своей детской чистоте придает ему силу, позволяющую не дрогнуть в самой жестокой битве».
Во время учебы в университете Гиммлер стал изучать русский язык. Есть сведения о том, что он думал заняться сельским хозяйством в России или в Грузии. О том, что в этих краях происходили бурные события, не слишком благоприятствовавшие ведению сельского хозяйства приезжими из Германии, Гиммлер возможно не знал. Затем он поменял планы и захотел отправиться в Турцию, чтобы заняться там сельским хозяйством. И опять его выбор игнорировал те общественно-политические потрясения, которые переживала в это время эта страна. Судя по этому, в ту пору Гиммлер был крайне аполитичен и плохо информирован относительно положения в странах за пределами Германии.
Одновременно Гиммлер мечтал о возвращении в армию. В 1920 г. он записал в дневнике: «Думаю, что приближаются серьезные времена. Мне не терпится снова надеть форму». Однако он был полон сомнений относительно самого себя: «Я не вполне уверен, для чего работаю, во всяком случае – сейчас. Я работаю, потому что это мой долг, потому что нахожу в работе душевный покой… и преодолеваю свою нерешительность».
Юный Гиммлер не был лишен амбиций и не раз выдвигал свою кандидатуру на выборах, происходивших в студенческих организациях. Однако он всякий раз получал лишь незначительную поддержку. В дневнике он так объяснил свои неудачи на выборах: «Мне по-прежнему недостает того природного высокомерия в поведении, которое я бы хотел приобрести». Он критически оценивал различные стороны своего характера и поведения, осуждая себя за «излишнюю болтливость», «чрезмерное мягкосердечие», «недостаток самоконтроля», отсутствие «аристократической уверенности в манерах».
В то же время он был доволен тем, что его «считают веселым, забавным парнем, который обо всех заботится». Зная его стремление помогать людям, навещать больных, утешать стариков и бывать дома со своей семьей, о нем говорили: «Хайни (так его называли в семье) за всем проследит».
Хотя еще в начале учебы в университете у Гиммлера появились сомнения в вере в Бога, он регулярно ходил в церковь. В декабре 1919 г. он писал в дневнике: «Думаю, я вхожу в конфликт с моей верой, но что бы ни случилось, я всегда буду любить Бога и молиться Ему, оставаясь преданным католической церкви и защищая ее, даже если буду от нее отторгнут». В феврале 1924 г. он упомянул в дневнике о своих сомнениях в главных церковных постулатах и все же продолжал регулярно ходить в церковь.
«Охранные отряды» нацистов
В последний год пребывания в университете 18 января 1922 г. Гиммлер вместе с другими студентами-националистами присутствовал на церемонии, посвященной годовщине основания Германской империи. Через 8 дней он посетил собрание стрелкового клуба в Мюнхене, где познакомился с капитаном Эрнстом Ремом. Гиммлер записал в дневнике, что Рем «держался весьма дружелюбно» и относился «к большевизму крайне отрицательно». Встреча с Ремом сыграла решающую роль в оформлении политических взглядов Гиммлера.
Эрнст Юлиус Рем был старше Генриха Гиммлера на 13 лет. По окончанию в 1908 г. военного училища он получил офицерский чин. Во время Первой мировой войны он служил командиром роты 10-го королевского баварского полка и был награжден Железным крестом 1-го класса. После трех тяжелых ранений он был назначен на должность штабного офицера 12-го баварского пехотного полка. Поражение Германии в Первой мировой войне стало шоком для Рема. Как и многие другие офицеры, он объяснял случившееся «предательством» и вступил в националистическую вооруженную организацию «Добровольческий корпус». Виктор Кузнецов в своей книге «Ночь длинных ножей» так описал Рема: «Невысокого роста, склонный к полноте, с изувеченным пулей красноватым лицом, он питал слабость к молодым мужчинам. Людей делил на военных и гражданских, друзей и врагов».
5 августа 1922 г. Гиммлер окончил Мюнхенский университет и получил диплом агронома. Вскоре он стал лаборантом в фирме по производству удобрений, находившейся в городе Шляйсхайм вблизи Мюнхена. В ходе своих посещений Мюнхена Гиммлер участвовал в мероприятиях союза «Имперское военное знамя» во главе с Ремом, в который он вступил вместе со своим старшим братом Гебхардтом. В августе 1923 г. Гиммлер вступил в нацистскую партию.
Во время мюнхенского «Пивного путча» Гиммлер был знаменосцем отряда Рема, который не принял участия в шествии трех тысяч нацистов к центру города, а двинулся к зданию баварского военного министерства. Отряду удалось завладеть зданием. Сохранилась фотография, на которой у баррикады из колючей проволоки и бревен можно увидеть Гиммлера рядом с Ремом. Гиммлер держал в руках традиционное имперское знамя.
После разгрома путча Рем, как Гитлер, Гесс и ряд других нацистов, был арестован. Гиммлер был оставлен на свободе, но за двухдневный прогул без уважительных причин, он был уволен с работы. К огорчению своего отца, Гиммлер не стал искать работу, а занялся политической деятельностью, выступая в поддержку кандидатов националистического движения в ходе выборов в мае 1924 г. в рейхстаг. Благодаря усилиям таких как Гиммлер, Рем, который вскоре был освобожден из тюрьмы, а также еще 31 нацист были избраны в германский парламент.
2 августа 1925 г. Гиммлер вновь вступил в уже легализованную нацистскую партию. В это же время он стал секретарем на фармацевтическом предприятии, принадлежавшем братьям Штрассерам, Грегору и Отто. К этому времени Грегор Штрассер стал одним из главных лидеров нацистской партии. Вышедший из тюрьмы Гитлер вынужден был пойти на компромисс с этим конкурентом в борьбе за лидерство.
В 1925 г. Гиммлер встретился с Геббельсом, который также сотрудничал с братьями Штрассерами, но жил в Берлине. Вскоре Гиммлер получил пост помощника Штрассера по организации партийной работы в Нижней Баварии. Однако эта работа потребовала его одновременного подчинения к сопернику Штрассера – Гитлеру.
В 1925 г. Гиммлер стал заместителем командира вооруженной группы из 200 человек, получившей название «Охранный отряд» (Schutzstaffel), или СС. Он отвечал за сбор пожертвований и распространение плакатов с рекламой газеты «Фёлькишер беобахтер». А на следующий год Гиммлер стал заместителем начальника департамента пропаганды.
Во время своих поездок в Берлин в 1927 г. Гиммлер познакомился с Маргарет Концежовой, полькой по происхождению, владелицей небольшой лечебницы, в которой предпочтение отдавалось гомеопатии и траволечению. Очевидцы говорили о большом сходстве в их характерах, позволявшем преодолевать разницу в возрасте: Маргарет была на семь лет старше Генриха. Они поженились в начале июля 1928 г. На следующий год у Гиммлеров родилась их единственная дочь – Гудрун.
После продажи лечебницы Маргарет купила земельный участок в Вальтрудеринге, расположенном вблизи Мюнхена. На этом участке молодожены держали около 50 кур. Они продавали яйца и овощи с огорода, что прибавляло денег к жалованию Гиммлера в 200 марок в месяц.
6 января 1929 г. Гитлер назначил его рейхсфюрером СС, отправив в отставку Эрхарда Хайдена, заместителем которого до тех пор был Гиммлер. Хотя официально организация СС входила в штурмовые отряды (СА), главной ее обязанностью была охрана Гитлера и других вождей нацистской партии во время массовых мероприятий.
В 1930 г. Гиммлер стал одним из депутатов рейхстага, но его деятельность в германском парламенте не была значительной.
К этому времени Гиммлер познакомился с Вальтером Дарре, который считался главным специалистом нацистской партии по сельскому хозяйству, и увлекся его книгой «Кровь и почва», изданной в 1929 г. Уроженец Аргентины и выпускник британского королевского колледжа в Уимблдоне, Дарре работал до 1929 г. в министерстве сельского хозяйства Пруссии. В своей книге он объявил германское крестьянство источником жизни арийской расы. Аргументы в пользу расистских теорий Дарре, оперировавшего понятиями из сельского хозяйства, были агроному Гиммлеру ближе, чем рассуждения архитектора Розенберга, опиравшегося главным образом на представления из области искусства. Под влиянием Дарре Гиммлер разработал закон о браке для членов СС, который вступил в силу 31 декабря 1931 г.
Закон обязывал каждого члена СС, пожелавшего жениться, предварительно получить свидетельства о пригодности для него невесты. Она или ее родители должны были предъявить доказательства ее физического и психического здоровья. Врачи СС должны были обследовать невесту на предмет ее способности к деторождению. Арийское происхождение невесты должно быть установлено вплоть до 1750 года: следовало доказать, что в течение 180 лет у нее не было предков, принадлежавших к «низшим» расам.
Одновременно Гиммлер основал школы для невест эсэсовцев, в которых давали уроки политического образования, ведения домашнего хозяйства, гигиены родов, воспитания детей. Так сентиментальное и в то же время снисходительное отношение к женщинам, характерное для юного Гиммлера, постепенно обрело форму жестких правил и норм поведения, опиравшихся на расистскую идеологию.
Одновременно проводился тщательный отбор членов СС на основе расистских принципов. По словам Гиммлера, эсэсовец должен быть «солдатом национал-социалистского ордена арийской расы». Гиммлер лично просматривал портретные снимки кандидатов в СС, выявляя «примеси чуждой крови, чрезмерно выдающиеся скулы». Минимальный рост эсэсовца составлял 170 см. В своих показаниях Международному военному трибуналу в Нюрнберге Гизевиус сообщал: «Члены СС должны были принадлежать к так называемому нордическому типу… Если я не ошибаюсь… признаки, по которым мужчин и женщин отбирали на службу, включали сотни характеристик, доходя чуть не до проверки химического состава пота в подмышках».
Придирчивый отбор членов СС и их супруг создавал впечатление элитарности этой организации. Это обстоятельство привлекло в ее ряды некоторых немецких аристократов. В своих показаниях Международному военному трибуналу в Нюрнберге фон Эберштейн, вступивший в СС в 1928 г., заявил: «До 1933 г. в СС вступали многие аристократы и германские принцы». Он упомянул принца фон Вальдека, принца фон Мекленбурга, принца Липпе-Бистерфильда, генерала графа фон Шуленбурга, архиепископа Грёбрера Фрайбургского, архиепископа Брунсвикского, принца Гогенцоллерн-Зигмарингена.
С просьбой принять на работу в СС к Гиммлеру обратился в 1931 г. недавно уволенный из флота гросс-адмиралом Редером военно-морской офицер Рейнгард Гейдрих. Выходец из семьи профессиональных музыкантов, Гейдрих блестяще играл на скрипке, но отказался от музыкального поприща, отдав предпочтение службе во флоте. Являясь воплощением представлений о «нордическом арийце», Гейдрих был привлекательным молодым человеком для многих юных немок. Это видимо способствовало тому, что он запутался в своих любовных связях. Хотя Гейдрих отдал предпочтение блондинке Лине фон Остен, Редер приказал ему жениться на другой блондинке – подруге Гейдриха, которая была дочерью крупного промышленника и друга гросс-адмирала. Гейдрих женился на фон Остен, и ему пришлось покинуть любимую им службу. А вскоре Гиммлер назначил его руководителем вновь созданного отдела СС, который занимался разведывательной деятельностью в отношении членов нацистской партии и штурмовиков. Отдел получил название «служба безопасности» (Sicherheitsdienst), или СД.
Ночь длинных ножей
После прихода Гитлера к власти, Гиммлер был назначен полицай-президентом Баварии. Вскоре он распустил правительство Баварии и создал баварское гестапо, поставив во главе этой организации Гейдриха. Следуя примеру Геринга, Гиммлер учредил первый концентрационный лагерь в Баварии – в Дахау, первоначально вместивший 5 тысяч заключенных. Охрану лагеря несло вновь созданное подразделение под названием «Мертвая голова» (Totenkopf). Члены подразделения носили эмблемы в виде черепа и скрещенных костей. Среди охранников были Адольф Эйхман и будущий начальник лагеря в Освенциме Рудольф Хёсс.
Но одновременно Гиммлер вступил в соперничество со всесильным Герингом, который на первых порах руководил осуществлением нацистского террора после прихода к власти. Биографы Гиммлера Роджер Мэнвелл и Генрих Френкель имели основание написать: «Если воспользоваться спортивной терминологией, можно сказать, что в гонке за создание единых полицейских сил Геринг сделал мощный стартовый рывок, но ему не хватило выносливости, чтобы победить. С октября Гиммлер начал прибирать к рукам управления и отделы политической полиции в остальных германских землях и к марту следующего года успешно завершил этот процесс».
При этом назначение эсэсовцев главами местных отделений гестапо проходило без согласования с министром внутренних дел Германии Вильгельмом Фриком. Р. Мэнвелл и Г. Френкель писали: «Фрик пытался запретить землям создавать новые посты и службы без его прямого согласия, но Гиммлер ловко обходил запрет, принуждая министров финансов провинциальных правительств субсидировать действующие на их территориях подразделения СС и концентрационные лагеря или прибегая к иным, столь же изощренным приемам. Очень скоро эта политика принесла свои плоды: паутина, которую плел Гиммлер, накрыла собой всю Германию, и только в Пруссии авторитет Геринга все еще был достаточно высок».
Для того чтобы избежать прямого столкновения с Герингом и в то же время добиться распространения своего контроля над полицией всей Германии, Гиммлер с помощью Гейдриха объявил о раскрытии «коммунистического заговора» с целью убийства Геринга. После произведенных эсэсовцами арестов Гиммлер убедил Гитлера в необходимости передать под контроль СС все полицейские силы Германии. С согласия Геринга прусское министерство внутренних дел было объединено с аналогичным рейхсминистерством. 20 апреля 1934 г. Генрих Гиммлер был назначен новым руководителем гестапо. Его заместителем стал Гейдрих.
Известно, что борьба за власть зачастую ведет к резкому развороту фронта и созданию коалиций со вчерашними врагами. Уже в первые же дни после победы среди нацистов усилились разногласия. Особенно обострились противоречия между нацистской верхушкой и руководством СА. Пребывавший с 1928 г. в Боливии, где он был военным советником в чине полковника, Рем в 1931 г. вернулся в Германию. Гитлер, который к этому времени сам возглавлял штурмовые отряды, предложил Рему стать начальником штаба СА. Рем энергично взялся за реорганизацию штурмовых отрядов, готовя их к гражданской войне в Германии. Мощная организация штурмовиков сыграла большую роль в массовом терроре против коммунистов и других левых сил еще до прихода нацистов к власти.
Организация штурмовиков заметно выросла после 30 января 1933 г. и насчитывала более 3 миллионов человек. Многие вступали в СА, чтобы избежать безработицы и в надежде получить блага, которые, по их мнению, причитались победителям 1933 г. Однако вскоре штурмовики обнаружили, что приход Гитлера к власти не принес им ощутимых плодов, и требовали «второй революции». Эти надежды усилились после того, как в декабре 1933 г. Рем стал членом правительства. Играя на настроениях рядовых штурмовиков, Рем в своих выступлениях атаковал деятелей рейхсвера и некоторых руководителей нацистской партии за их «консерватизм».
В то же время штурмовики под руководством Рема выходили из-под контроля Гитлера. Поскольку же СС формально входили в структуру СА, то Рем вмешивался в дела эсэсовцев, производя назначения без ведома Гиммлера. Публично Гиммлер не протестовал против этих действий Рема, но с помощью службы Гейдриха собирал информацию о положении в СА и руководстве штурмовиков. Так логика борьбы за власть заставила Гиммлера вступить в противостояние с человеком, который ввел его в ультраправое националистическое движение, а затем в нацистскую партию.
К этому времени против Рема и СА выступали многие в Германии, возмущенные бесчинствами штурмовиков. Недовольны ими были также кадровые военные, видевшие в СА соперницу рейхсвера. Их недовольство разделяли многие влиятельные люди в руководстве нацистской партии, видевшие в Реме и штурмовиках опасных конкурентов. Соперничество Геринга и Фрика с Гиммлером за контроль над полицейским аппаратом отходило на второй план по сравнению с борьбой против Рема и СА. Еще в начале 1933 г. Геринг посетовал, что тщеславие начальника штаба СА угрожает нацистскому строю. В конце года он вместе с Фриком стал предпринимать усилия для обуздания Рема. Активно выступил против своего бывшего наставника и Гиммлер.
К этому времени Гейдрих сумел собрать достаточно информации, на основе которой была составлена версия о заговоре Рема с участием бывшего рейхсканцлера Шляйхера и Грегора Штрассера. Выступив против Рема, Гиммлер с неменьшей легкостью был готов обвинить своего бывшего шефа Штрассера в государственной измене. Хотя многие утверждали, что версию о заговоре Рема изложил Гитлеру Геринг, на Нюрнбергском процессе Фрик показал, что именно Гиммлер убедил Гитлера принять решительные меры против руководства СА во главе с Ремом. Неизвестно, поверил ли Гитлер этой версии или ему было удобно поверить в нее, но он согласился с ней.
На протяжении июня 1934 года Гейдрих готовил списки штурмовиков, подлежавших аресту. Руководители СА были взяты под наблюдение. 6 июня 1934 г. СД была объявлена разведывательной службой партии.
20 июня Гиммлер утверждал, что его автомашина подверглась обстрелу неизвестными лицами, и он сообщил об этом Гитлеру. 24 июня Гиммлер провел совещание верховного командования СС. На другой день 25-я армия была приведена в состояние боевой готовности.
Поскольку Гитлер колебался, Гиммлер решил внести нотку драматизма. 25 июня он неожиданно появился на свадьбе эссенского гаулейтера Тербовена, на которой присутствовали Гитлер и Геринг. Посовещавшись с ними, Гиммлер вместе с Герингом покинули свадьбу и вернулись в Берлин, создавая впечатления чрезвычайности положения. Под давлением Геринга и Гиммлера Гитлер согласился «решительно» поговорить с Ремом.
В ночь 30 июня Гитлер прибыл к Рему, который находился в небольшом городе Висзее. Гитлер позже уверял, что застал Рема в постели с мальчиком. После короткой, но бурной беседы Рем был арестован. Ему была предоставлена возможность покончить жизнь самоубийством, но он ей не воспользовался и 2 июля был застрелен в тюремной камере.
В Берлине Гиммлер и Геринг сами творили расправу. Когда Гитлер прибыл в Берлин, его встретила эта пара. По словам очевидца Гизевиуса, Геринг и Гиммлер подали Гитлеру списки казненных и тех, кого еще собирались казнить. Гитлер пробежал глазами эти списки, а Геринг и Гиммлер что-то ему нашептывали.
Хотя 13 июля 1934 г. в своем выступлении в рейхстаге Гитлер уверял, будто были расстреляны 71 человек, включая 50 высших и старших чинов СА, есть сведения о том, что число расстрелянных было больше. Виктор Кузнецов в книге «Ночь длинных ножей» считает, что было расстреляно 191. В. Герлиц и Г. Квинт в книге «Адольф Гитлер. Биография» написали, что было расстреляно 1076 человек, а 1124 человек были арестованы.
«Мы более ценны, чем другие»
Гитлер высоко оценил заслуги СС в разгроме Рема и других его потенциальных соперников. 26 июля 1934 г. Гитлер предоставил СС статус организации, пользующейся исключительными правами. Теперь организация СС отчитывалась за свои действия только перед Гитлером.
К этому времени СС стала многочисленной организацией. В ее ряды старались вступить многие, рассчитывавшие обрести выгодное социальное положение и известные материальные привилегии. Поэтому в 1934–1935 гг. Гиммлер организовал чистку рядов СС, отчислив около 60 тысяч. Даже после этой чистки в СС состояло около 200 тысяч человек.
Существенно укрепив свое положение в руководстве рейха после «ночи длинных ножей», Гиммлер добился того, что 2 мая 1935 г. деятельность гестапо вышла из-под юрисдикции министерства внутренних дел, возглавляемого Фриком. 10 февраля 1936 г. Гитлер подписал постановление о том, что гестапо является особой полицейской организацией. В июне 1936 г. Гиммлер стал начальником германской полиции при министерстве внутренних дел. Хотя Фрик оставался формально начальником Гиммлера, но он утратил возможность контролировать действия своего подчиненного.
Одновременно под влиянием идей, изложенных в книге Дарре, Гиммлер занялся исследованием расовых истоков современных немцев. С этой целью было создано общество «Аненербе» («Наследие предков»). Президентом общества стал Гиммлер. Общество «Аненербе» осуществляло археологические раскопки древнегерманских руин в Науэне и Альткристене и даже направило экспедицию в Тибет.
Излагая свои взгляды в статье, опубликованной в 1936 г., Гиммлер писал: «Я, рейхсфюрер СС, сам являющийся крестьянином по наследию, крови и плоти, хотел бы заявить вам, немецким крестьянам: идея чистоты крови, с самого начала поддерживавшаяся СС, была бы обречена, не будь она неразрывно связана с ценностью и святостью почвы».
Гиммлер предупреждал: «Я знаю, что в Германии есть люди, которых тошнит при виде нашей черной формы. Мы понимаем причину этого и не рассчитываем, что нас полюбят все без исключения. У тех, кто нас боится, нечиста совесть перед фюрером и нацией. Из-за этих людей мы и создали организацию, именуемую секретной службой… Мы будем безжалостно действовать карающим мечом правосудия… Каждый из нас знает, что он не одинок, что за его спиной – двести тысяч человек, связанных клятвой, и это придает каждому из нас огромную силу… Согласно неизменным законам истории, мы объединились в национал-социалистический военный союз арийской расы, и это сообщество связанных нерушимой клятвой людей будет двигаться вперед в далекое будущее… Мы – основа грядущих поколений, необходимая для вечной жизни немецкого народа».
За чистотой крови эсэсовцев осуществлялся придирчивый контроль. Тех, у кого обнаруживалась примесь «нежелательной крови», отчисляли из СС. По своему обыкновению, Гиммлер выражал сочувствие этим людям, но в силу другой черты своего характера – склонности педантично соблюдать правила – он не возвращал исключенных в ряды СС. Направляя письмо одному из исключенных из СС, Гиммлер писал: «Я хорошо представляю себе ваше положение и разделяю ваши чувства. Что же касается чистоты нашей крови, то я определил год окончания Тридцатилетней войны (1648) как рубеж, начиная с которого каждый из нас обязан быть уверенным в своем происхождении. Человек, среди предков которого после указанного года были евреи, должен покинуть СС… Сообщая вам это, я надеюсь, что вы поймете, какую великую жертву я вынужден заставить вас принести… Ведь в глубине души вы все еще принадлежите к нашей организации, все еще ощущаете себя членом СС».
Гиммлер не исключал и себя из перечня тех, чья кровь подлежала исследованию на предмет принадлежности к арийской расе. Сведения о дальних предках Гиммлера поступали в находившемся в замке Вавельсбург центре «Аненербе», в котором осуществлялись подобные «исследования».
Такому же обследования подверглась родословная Марго Гиммлер. Погруженность в работу отдаляла Гиммлера от его семьи и его супруга, продолжавшая жить на ферме вне Берлина, нередко жаловалась ему в своих письмах на одиночество.
Напряженная работа сопровождалась ухудшением физического состояния Гиммлера. Его мучили желудочные колики и головные боли. Перепробовав различные способы лечения, Гиммлер остановился на модном в ту пору финском массажисте Феликсе Керстене, который стал лечить рейхсфюрера. По словам Керстена, массаж легко снимал недомогания Гиммлера. И это свидетельствовало о том, что природа недугов рейхсфюрера была не органическая, а психологическая. Возможно, что бывшему агроному, недавно мечтавшему о размеренной жизни и работе на ферме или в сельскохозяйственной лаборатории, гордившемуся такими добродетелями, как помощь ближним, забота о несчастных и больных, было все труднее совмещать свои былые идеалы и черты характера с жесткой дисциплиной современной организации, требовавшей полной самоотдачи и беспощадности к конкурентам, верой в расистские теории, уверенностью в необходимость применения самых бесчеловечных средств ради торжества «высшей расы».
Стремясь дать эсэсовцам пример требовательности к себе, Гиммлер, несмотря на плохое самочувствие, сдал спортивные нормы на учрежденный им же спортивный значок СС. Он заявлял, что каждый немец в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет должен тренироваться, чтобы сохранять форму.
В своем выступлении перед офицерами вермахта в январе 1937 г. Гиммлер подчеркивал: «Мы более ценны, чем другие, которые превосходят, и всегда будут превосходить нас численно. Мы более ценны, потому что наша кровь позволяет нам создавать больше, чем остальным, и быть лучшими вождями для нашего народа, чем остальные». Вместе с тем Гиммлер связывал быстрое увеличение населения Германии с расширением господства рейха над миром и его непрерывным участием в кровопролитных захватнических войнах. В сентябре 1940 г. он говорил: «Если хорошая кровь не будет воспроизводить сама себя, мы не сможем править миром… Нация, имеющая в среднем четырех сыновей на семью, может рискнуть вести войну, если двое сыновей погибнут, двое других останутся для продолжения рода».
С целью увеличения численности «арийской расы» Гиммлер в 1936 г. приказал СС взять шефство за родильными домами «Лебенсборн» (Lebensborn – «Источник жизни»). Было приказано, чтобы каждый эсэсовец отчислял часть своего жалования на родильные дома.
Позже Гиммлер принял и другие меры для повышения рождаемости среди «нордических арийцев». 28 октября 1939 г. он издал приказ по «Лебенсборну», в котором говорилось: «Отныне величайшей задачей немецких девушек и женщин с хорошей кровью является рожать детей от солдат, отправляющихся на войну… вне рамок буржуазных законов и обычаев, которые сами по себе могут быть необходимыми, даже вне брачных уз – не из легкомыслия, а во имя высшего морального долга. На мужчин и женщин, остающихся дома по приказу государства, нынешнее время более чем любое другое налагает священную обязанность снова и снова становиться отцами и матерями». Гиммлер обещал от своего имени и от имени СС заботиться обо всех детях с «чистой кровью», как законнорожденных, так и появившихся на свет вне брака.
Через 5 лет Гиммлер пояснял: «К концу 1939 года… я издал приказ», который гласил: «Каждый эсэсовец перед уходом на фронт должен зачать ребенка. Приказ казался мне простым и достойным, и теперь после многих лет ужасных потерь, которые несет немецкий народ, его по достоинству оценят те, кто не сумел сделать этого раньше. Я сам много и серьезно раздумывал над этими вопросами, и вот какие соображения пришли мне в голову: согласно закону природы, нация, не производящая потомства, теряет лучшую кровь. Само собой разумеется, что самые лучшие люди с точки зрения расовой полноценности являются храбрейшими воинами и чаще гибнут в бою. Нация, которая за двадцать пять лет потеряла миллионы лучших сыновей, просто не может позволить себе подобную потерю. Следовательно, если эта нация хочет выжить, нужно что-то делать, чтобы эту потерю восполнить».
Трудно сказать: появились ли эти мысли у Гиммлера под влиянием сообщений о гибели немецких солдат на фронтах Второй мировой войны, или же презрение к «буржуазным законам и обычаям» и сочувствие к тем, кто вступает во внебрачные связи, возникли у него, после того, как он сам вступил в связь со своей личной секретаршей Хедвиг? В течение войны он стал отцом двух внебрачных детей – сына Хельге и дочери Нанетты-Доротеи. Правда, в соответствии со своим приказом, он продолжал заботиться о своей законной жене – Маргарет и дочери Гудрун.
Став отцом трех детей и супругом двух женщин, Гиммлер видимо счел себя достаточно компетентным в вопросах семейной жизни. В своих приказах по «Лебенсборну» он давал подробные указания относительно диеты матерей: им предписывалось на завтрак есть овсянку и фрукты, так как подобная диета, утверждал рейхсфюрер, нормализует кровяное давление. Измерение кровяного давление в центрах «Лебенсборна» было организовано по указанию Гиммлера.
Гиммлер создал специальную службу по отбору детей из оккупированных стран, данные которых соответствовали расистским представлениям Гиммлера. Часто таких детей отбирали у родителей. В июне 1941 г. Гиммлер изложил свой план отбора таких детей. Он писал: «Я считаю весьма желательным забирать подходящих с расовой точки зрения детей из польских семей, чтобы обучать их в специальных (и не слишком больших) детских садах и домах. Изъятие детей можно объяснить соображениями здоровья. Дети, не достигшие особых успехов, должны возвращаться родителям».
В своей речи от 14 октября 1943 г. Гиммлер так определил политику по отношению ко всем славянам: «Очевидно, что в той смеси наций и народностей, которую на деле представляют собой славяне, не могут не появляться расово полноценные типы. Я считаю нашим прямым долгом изымать подобных детей из их окружения, в случае необходимости похищая их… Мы либо заполучим хорошую кровь, которую мы сможем использовать для себя и дать ей место среди нашего народа… либо уничтожим эту кровь».
Р. Мэнвелл и Г. Френкель описали похищение детей, осуществленное лично Гиммлером: «В начале 1943 года Гиммлера совершенно очаровали два светловолосых голубоглазых русских мальчика, которых он увидел в Минске. Эти дети были практически усыновлены рейхсфюрером СС и его адъютантами. После необходимой гигиенической и дисциплинарной подготовки их самолетом отправили к Гиммлеру, с которым они долгое время разъезжали в поезде… Впоследствии обоих поместили в школу для подобающего детям рейха обучения».
Однако представителям других народов, не обладавшим признаками принадлежности к «высшей расе», был уготован жестокий жребий. В своем выступлении в январе 1937 г. Гиммлер говорил: «Давайте раз и навсегда уясним себе, что следующие десятилетия будут означать борьбу, ведущую к уничтожению во всем мире всех тех недочеловеков, которые противостоят немцам – главному народу арийской расы, единственному носителю мировой культуры».
Первоначально «недочеловеки» изгонялись. Давление на евреев в Германии привело к их массовой эмиграции, начиная с 1933 г. После захвата нацистами Австрии Гиммлер, по предложению своего сотрудника Эйхмана, создал в Вене Бюро еврейской эмиграции. Желавшие покинуть Австрию должны были отказаться от всего имущества и дать обязательство никогда туда больше не возвращаться. К началу Второй мировой войны около 100 тысяч евреев покинули Остмарк, как теперь стали именовать Австрию.
В 1938 г. в Германии широко обсуждался так называемый «Мадагаскарский проект», в соответствии с которым предполагалось выселить 4 миллиона евреев из разных стран мира на Мадагаскар, создав там по соглашению с Францией что-то вроде резервации.
Другие «недочеловеки» обрекались Гиммлером на рабский труд или уничтожение. В этой же речи Гиммлер охарактеризовал заключенных в лагерях как «отребье, преступников и уродов». Он говорил, что, с одной стороны, необходимо «изгнать эти негативные элементы из рядов немецкого народа», а, с другой – «использовать их на благо нашего великого общества, например, для добычи камня или обжига кирпичей, дабы фюреру было из чего воздвигать свои величественные здания».
«Трудная и тайная работа» СС
Расширение концентрационных лагерей, созданных впервые в 1933 г., продолжалось. В 1937 г. вблизи Веймара был создан лагерь Бухенвальд. Под Берлин-Ораниенбургом был учрежден лагерь Заксенхаузен. Захват Австрии Германией в марте 1938 г. сопровождался увеличением числа заключенных в концентрационных лагерях. Арестами руководили Гиммлер и Гейдрих, а также шеф СС Австрии с 1935 г. Эрнст Кальтенбруннер. Уже в первые недели после аншлюса только в Вене было арестовано 79 тысяч человек. Многие из них были направлены в Дахау и другие концентрационные лагеря в Германии. Одновременно по распоряжению Гиммлера на австрийской земле был создан концентрационный лагерь в Маутхаузене. Если до аншлюса в германских лагерях находилось около 20 тысяч заключенных, то к апрелю 1939 г. их было 280 тысяч.
В дальнейшем концлагерей стало более ста. Были созданы такие крупные лагеря как Гросс-Розен, Равенсбрюк (женский), Освенцим (Аушвиц), Майданек (возле Люблина), Натцвайлер, Берген-Бельзен. Р. Мэнвелл и Г. Френкель писали: «По оценке Когона, в период войны во всех лагерях содержалось одновременно около миллиона человек, причем число это колебалось в сторону уменьшения или увеличения по мере того, как машина истребления ускоряла или замедляла свою работу». Число погибших в концлагерях не было установлено точно; называли цифру в несколько миллионов.
В приговоре Международного военного трибунала приводился отрывок из донесения военной прокуратуры 3-й армии США, обследовавшей условия содержания заключенных в одном из таких концентрационных лагерей: «Фленсбургский концентрационный лагерь можно лучше всего описать как фабрику смерти. Хотя на первый взгляд основным назначением лагеря являлось использование массового рабского труда, он имел другое назначение – уничтожение людей путем применения специальных методов при обращении с заключенными. Голод и голодная смерть, садизм, плохая одежда, отсутствие медицинского обслуживания, болезни, избиения, виселицы, замораживание, вынужденные самоубийства, расстрелы и т. п.; преднамеренные убийства евреев были обычны; впрыскивание яда, расстрелы в затылок были ежедневными событиями; свирепствующие эпидемии брюшного и сыпного тифа, которым предоставляли неистовствовать, служили средством уничтожения заключенных; человеческая жизнь в этом лагере ничего не значила. Убийство стало обычным делом, настолько обычным, что несчастные жертвы просто приветствовали смерть, когда она наступала быстро».
В приговоре Международного военного трибунала говорилось: «В некоторых концентрационных лагерях были оборудованы газовые камеры для массового уничтожения заключенных и специальные крематории для сжигания трупов убитых. Некоторые из лагерей фактически использовались для уничтожения евреев, как один из методов «окончательного решения» еврейского вопроса. Большинство заключенных неевреев использовалось на работе, причем условия, при которых они работали, делали эту работу почти равносильной смерти. Тех заключенных, которые заболевали и не были в состоянии работать, либо уничтожали в газовых камерах, либо посылали в специальные изоляторы, где они не получали никакого медицинского обслуживания, а их пища была еще хуже, чем у работавших заключенных, и таким образом они были обречены на смерть».
Масштабы бесчеловечных пыток над заключенными расширялись в ходе проведения так называемых «экспериментов» над людьми, к которым подключился созданный при «Аненербе» по приказу Гиммлера институт практических исследований в военной науке. Его директор Зиверс писал в письме: «Рейхсфюрер СС хотел бы услышать от вас больше подробностей, касающихся начальной стадии ваших экспериментов с ипритом». Опыты включали нанесение на тело человека жидких отравляющих веществ, вызывавших ожоги и язвы, которые с каждым днем становились все больше. Гиммлер санкционировал проведение опытов по изучению состояния людей в камерах с низким давлением. Из 200 человек, подвергнутых этим «экспериментам», более 70 умерли.
13 апреля 1942 г. Гиммлер писал доктору Зигмунду Рашеру, руководителю этих «экспериментов»: «Последние открытия, сделанные в ходе ваших экспериментов, крайне меня заинтересовали… Опыты необходимо повторить на других людях, приговоренных к смерти… Учитывая, как долго работает сердце, условия проведения экспериментов следует модифицировать таким образом, чтобы выяснить, нельзя ли оживить этих людей. В случае успеха приговоренный, разумеется, должен быть помилован и отправлен в концентрационный лагерь для пожизненного заключения».
Считая, что его ученые могут помочь спасти немецких летчиков, попавших в холодное море, Гиммлер выдвинул идею согревания замерзшего человека теплотой человеческого тела, сославшись на случаи, о которых ему довелось слышать. В октябре 1942 г. Рашер приступил к подобным опытам. Испытуемых одевали в летную форму или раздевали догола, а затем погружали в ледяную воду на срок до полутора часов. Для согревания замерзшего мужчины чаще всего использовали цыганок. В ходе таких «опытов» погибло несколько десятков людей. Хотя Рашер в своем рапорте из Дахау сообщал, что замерзшие люди плохо поддавались оживлению, Гиммлер требовал продолжения «экспериментов». Одновременно он возмущался теми, кто критиковал деятельность Рашера: «Я рассматриваю как виновных в измене тех, кто даже сегодня отвергает эксперименты на людях, обрекая на смерть отважных немецких солдат».
По заданию Гиммлера проводились «эксперименты» по стерилизации с помощью рентгеновского облучения. Поскольку по приказу Гиммлера врачи заставляли пить морскую воду цыган, то рейхсфюрер приказал для сравнения внести в список подопытных «нормальных людей».
Уничтожение населения совершалось и вне концентрационных лагерей. В приговоре Международного военного трибунала говорилось: «Примерно за четыре недели до вторжения в Россию части специального назначения Зипо и СД, называемые эйнзатцгруппами, были созданы на основании приказа Гиммлера, и их назначение было следовать за германскими армиями в Россию, ведя борьбу с партизанами и членами групп сопротивления, а также уничтожая евреев и коммунистов-руководителей, а также другие группы населения. Вначале были созданы четыре таких эйзанцгруппы: одна из них действовала в Прибалтике, другая – на Московском направлении, третья – на Киевском и последняя – на юге России. Олендорф, бывший начальник III Управления РСХА, руководивший четвертой группой, заявил в своем письменном показании:
«Когда немецкая армия вторглась в Россию, я командовал эйзатцгруппой «Д» в южном секторе, и в течение года моего пребывания на этой должности эйзанцгруппа «Д» уничтожила приблизительно 90 000 мужчин, женщин и детей. Большинство уничтоженных были евреи, но имелись также среди них партийные работники-коммунисты».
Тотальное уничтожение евреев совершалось на всей оккупированной территории СССР в ходе осуществления программы «окончательного решения еврейского вопроса». 31 июля 1941 г. Геринг направил Гейдриху директиву, в которой говорилось: «В дополнение к порученной вам 24 января 1939 года задаче, состоявшей в том, чтобы добиться решения еврейской проблемы через эмиграцию и эвакуацию, которые в достаточной степени соответствовали тогдашним условиям, вам предписывается предпринять все необходимые меры, касающиеся организационной, финансовой и материальной сторон полного решения еврейского вопроса в районах германского влияния в Европе… Далее вам надлежит как можно скорее представить генеральный план подготовительных и иных мероприятий, необходимых для окончательного решения еврейского вопроса».
На совещании высших эсэсовцев в Ванзее 20 января 1942 г., которое проводил Гейдрих, было решено «окончательно решить» судьбу 11 миллионов евреев и лиц «с еврейской кровью». Они должны были быть брошены в концлагеря для выполнения тяжелой физической работы, и там их следовало подвергнуть стерилизации или немедленному истреблению. Смерть временно не грозила лишь тем евреям, которые были заняты на военных работах.
План стал осуществляться в том же году. Когда массажист Керстен узнал от Гиммлера о плане Гитлера, рейхсфюрер «принялся с жаром доказывать, что евреев давно пора истребить, так как они были и будут причиной раздоров и вражды в Европе. Как американцы уничтожили индейцев, так немцы должны стереть с лица земли евреев, утверждал Гиммлер. Правда, совместить претензии на возвышенность морали «арийцев» с этими планами рейхсфюрер не смог, а поэтому заметил, что «уничтожение целого народа – это не по-немецки». Впрочем, эти сомнения не помешали Гиммлеру, Гейдриху, Эйхману и другим приступить к выполнению гитлеровского плана.
Одним из многочисленных эпизодов «окончательного решения еврейского вопроса» стало уничтожение по инициативе Гиммлера 300 тысяч обитателей еврейского гетто в Варшаве в ходе бесчеловечной расправы в апреле-мае 1943 г.
Уничтожение населения осуществлялось также и для «освобождения» земли для немцев. В нюренбергском приговоре говорилось: «Из представленных доказательств явствует, что, во всяком случае, на Востоке массовые убийства и зверства совершались не только в целях подавления оппозиции и сопротивления германским оккупационным войскам. В Польше и Советском Союзе эти преступления являлись частью плана, заключавшегося в намерении отделаться от всего местного населения путем изгнания и истребления его для того, чтобы колонизовать освободившуюся территорию немцами… Этот план был совершенно ясно изложен Гиммлером в июле 1942 года, когда последний заявил: «В наши задачи не входит германизация Востока в том смысле, как это понималось раньше, т. е. германизация, заключающаяся в обучении населения немецкому языку и немецким законам; мы хотим добиться того, чтобы на Востоке жили исключительно люди чистой немецкой крови».
В своем выступлении 14 октября 1943 г. Гиммлер говорил: «Меня ни в малейшей степени не интересует судьба русского или чеха… Вопрос о том, процветает ли данная нация или умирает с голоду, интересует меня лишь постольку, поскольку представители данной нации нужны нам в качестве рабов для нашей культуры; в остальном их судьба не представляет никакого интереса. Если 10 тысяч русских женщин будут работать до полного истощения, копая противотанковый ров, мне интересны они лишь постольку, поскольку противотанковый ров для Германии будет сооружен».
В создании великого германского государства, господствующего над миром, важную, если не важнейшую роль, по мысли Гиммлера, играла эсэсовская организация. Выступая перед офицерами в сентябре 1940 г., Гиммлер с пафосом говорил о том, как эсэсовцам «в Польше при сорока градусах мороза приходилось вывозить тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч». Он уверял, что «нам приходилось проявлять твердость, чтобы… расстреливать тысячи способных стать лидерами поляков и таким образом избежать мести, которая неминуемо обрушилась бы на нас какое-то время спустя… Гордые солдаты говорили об этих обязанностях: «Боже мой, почему мы должны выполнять эту мерзкую работу?»
Во время посещения одного из концентрационных лагерей Гиммлеру решили показать казнь ста заключенных. Нервы рейхсфюрера, который прежде бестрепетно подписывал приказы об уничтожении тысяч людей, не выдержали и он чуть не упал в обморок. Однако это отнюдь не привело его к осознанию чудовищности злодеяний, совершаемых эсэсовцами. Напротив, после этой жуткой сцены он произнес речь, в которой превозносил высокие моральные качества эсэсовцев: «Большинство из вас знает, что такое увидеть сотню трупов, лежащих рядом один за другим, или пятьсот таких трупов, или тысячу. Видеть это и в то же время… остаться приличными парнями закалило нашу волю. Эта страница славы в нашей истории, подобной которой никогда не было написано».
Гиммлер был уверен, что «труд» эсэсовцев не оценен еще должным образом в вооруженных силах Германии. Он заявлял: «Конечно, гораздо легче идти в атаку со своей ротой, чем подавлять непокорное, не обладающее достаточно высоким уровнем культуры население, осуществлять казни, переселять народы, выбрасывать из домов плачущих женщин… Вы должны рассматривать работу СД или полиции безопасности как важную часть нашего общего дела, как непреложный факт, подобный вашему умению воевать. Вы – люди, которым можно только позавидовать, так как… если подразделение завоюет славу в бою… оно может быть награждено публично. Гораздо труднее приходится тем, кто… занимается этой трудной и тайной работой».
Гиммлер считал, что «трудная и тайная работа» СС необходима для лучшего будущего Германии. Он говорил: «Окончание этой войны будет означать для нас открытую дорогу на восток, расширение германского рейха, превращение его тем или иным образом… в дом для тридцати миллионов человек, в чьих жилах течет одна кровь, чтобы при нашей жизни мы могли стать народом, чья численность составит сто двадцать миллионов германских душ. Это означает, что мы сможем стать единственной мощной державой в Европе и отодвинуть границу германского государства еще на пятьсот километров к востоку».
В своих беседах с массажистом Керстеном Гиммлер делился своими далеко идущими планами. Он говорил о создании экономической конфедерации европейских и североафриканских государств под руководством Германии с населением, в три раза превышающим население Соединенных Штатов. Гиммлер собирался разделить СССР между Германией, Великобританией и Соединенными Штатами. Германия должна была получить земли от польской границы до реки Обь; англичане – земли между Обью и Леной; американцы – земли к востоку от Лены, включая Камчатку и Охотское море. Знаменательно, что Гиммлер даже не упоминал Японию в качестве страны, которая могла бы принять участие в дележе СССР. Вероятно, в этом проявлялся расизм Гиммлера, исходившего из того, что хозяевами планеты должны были стать «нордические» народы.
Расширяя сферу своей власти
Амбициозные планы Гиммлера очевидно предполагали его значительную роль в руководстве грядущей «великой Германии». Переход гитлеровской Германии к захватам сопровождался расширением деятельности Гиммлера за пределами рейха. Гитлер, который к этому времени всецело доверял ему и даже стал называть «верным Генрихом», стал отправлять Гиммлера в заграничные поездки для ведения переговоров. Р. Мэнвелл и Г. Френкель писали: «Успехи Гиммлера на дипломатическом поприще можно объяснить тем, что, начиная с 1938 года, он применял против министерства иностранных дел и верховного командования ту же тайную стратегию, которой пользовался для ограничения власти Геринга над полицией. Поддерживая дружеские отношения с Риббентропом, Гиммлер одновременно вторгался в сферу деятельности МИД, дублируя ее через шпионскую сеть СД за границей. Например, после беседы с Гитлером, во время которой прозвучала мысль о возможности использования западными державами Северной Африки как плацдарма для контратаки на Европу (после того, как Германия ее захватит), Гиммлер отправил Шелленберга – самого толкового агента из числа людей Гейдриха – в Западную Африку с рискованным заданием наблюдать за морскими портами… Уже в январе 1939 года Гиммлер сделал своему штабу доклад о беседах с японским послом, касающихся укрепления Трехстороннего пакта и попытках заслать в СССР диверсантов, которые должны были убить Сталина. В мае 1939 года Чиано доложил, что Гиммлер посоветовал Италии установить свой протекторат в Хорватии, что противоречило политике Риббентропа, желавшего, чтобы Югославия оставалась неприкосновенной».
В 1940 г. возникли противоречия между Гиммлером и Риббентропом по поводу политики в отношении Румынии. Гиммлер предпринял также самостоятельные действия с тем, чтобы помимо германского МИДа, втянуть Испанию в мировую войну.
Обострились и отношения Гиммлера с Герингом после того, как выяснилось, что оценки рейхсмаршала относительно возможностей британских ВВС были сильно занижены, а выводы шефа внешней разведки СД В. Шелленберга оказались реалистичными.
Гиммлер вступил в конфликт и с военными в период подготовки захвата Судетской области. За четыре дня до Мюнхенского соглашения Гиммлер сообщил лидеру судетских немцев Генлейну, что тот переходит в распоряжение рейхсфюрера СС, а шесть батальонов «Мертвая голова» выдвинулись к чехословацко-германской границе. Эти действия были предприняты без санкции военных. Верховное командование отменило приказ Гиммлера и переподчинило батальоны «Мертвая голова» военным. В распоряжении Браухича говорилось: «Требуется, чтобы все дальнейшие решения принимались совместно командующим армией и рейхсфюрером СС».
После Мюнхенского соглашения Гиммлер активизировал усилия по созданию самостоятельных эсэсовских военных формирований. К сентябрю 1939 г. в подчинении Гиммлера находилось 18 тысяч эсэсовцев, прошедших военную подготовку. Хотя к началу мировой войны войска СС не играли существенной роли в вооруженных силах Германии, Гиммлер принял участие в разработке плана нападения на Польшу. Им была разработана операция «Гиммлер». Операция предусматривала провокационное нападение уголовников, одетых в польскую форму, на радиостанцию в немецком пограничном городе Гляйвиц. Уголовникам, которых условно именовали «консервы», были введены смертельные дозы яда, чтобы избавиться от них после окончания операции. За проведение операции отвечал шеф гестапо Генрих Мюллер.
В 1940 году эсэсовские части получили название Waffen SS. Правда, попытки Гиммлера расширить их, натолкнулись на непредвиденные препятствия. С одной стороны, Гитлер решил ограничить численность войск СС максимум пятью процентами от общей численности вооруженных сил Германии. С другой стороны, критерии отбора в войска СС были столь высоки, что нашлось немного немцев, которые бы отвечали им. Тогда в 1940 г. Гиммлер и начальник штаба Ваффен СС Бергер объявили, что в эти войска могут быть зачислены не только немцы, но и все представители «нордической расы». К концу 1940 г. в рамках Ваффен СС была создана дивизия «Викинг», в состав которой стали принимать добровольцев из Голландии, Дании, Норвегии, Финляндии.
После нападения Германии на СССР Гиммлер все чаще находился на оккупированной советской территории. Его штаб-квартира разместилась в Житомире. Гиммлер контролировал действия четырех дивизий СС на советско-германском фронте («Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова», «Викинг»), а также эйзантцкоманды.
Тем временем первый помощник Гиммлера Гейдрих стал все активнее играть самостоятельную роль. После завершения польской кампании Гейдрих возглавил только что созданное Главное управление имперской безопасности (РСХА), взявшее под свой контроль гестапо, криминальную полицию и СД. В конце 1941 г. он был назначен Гитлером имперским протектором Богемии. В сообщении от 27 сентября 1941 г. из Праги Гейдрих писал, что «все политические рапорты и донесения будут передаваться им через рейхсляйтера Бормана», а не через Гиммлера. В беседе с Шелленбергом Гейдрих дал понять, что Гитлер готовит ему еще более высокий пост, в случае его успеха в Праге. Говорили, что это возвышение Гейдриха вызывало ревность у Гиммлера.
Однако благоволение Гитлера к Гейдриху было недолгим. В беседе с Шелленбергом весной 1942 г. Гейдрих пожаловался, что Гитлер «все больше полагается на Гиммлера, который… может использовать свое влияние на фюрера в личных интересах». Осложнились и отношения Гейдриха с Борманом.
В ночь на 27 мая 1942 г. на Гейдриха было совершено покушение двумя членами подпольной организации «Свободная Чехословакия», заброшенными из Англии. Гейдрих был тяжело ранен и через три недели умер от гангрены, вызванной ранением. В отместку за уничтожение Гейдриха мужское население небольшой деревни Лидице было истреблено, женщины из этой деревни были брошены в концлагеря. 90 детей из Лидице были подвергнуты обследованию на предмет германизации. Те, кто не отвечал расовым требованиям, были вывезены в концлагеря на территории Польши.
После смерти Гейдриха Гиммлер, по приказу Гитлера, временно принял на себя руководство РСХА. Лишь 30 января 1943 г. руководство РСХА, а также СД взял на себя Эрнст Кальтенбруннер. Однако до прихода Кальтенбруннера Гиммлер успел внимательно ознакомиться с данными его слежки за руководителями рейха. В конце 1942 г. Гиммлер, по словам его массажиста Керстена, ознакомился с досье о состоянии здоровья Гитлера, который тайно составил Гейдрих. Из содержания досье следовало, что Гитлер, возможно, страдал прогрессирующим параличом. Гиммлер говорил Керстену: «Теперь вы понимаете, как я обеспокоен». Он был уверен, что в случае смерти Гитлера «между партией и армией начнется бешеная грызня из-за наследства». По словам Керстена, Гиммлер сказал, что он «никогда не выступит против фюрера первым, так как в этом случае его мотивы сочли бы эгоистическими и заподозрили бы в стремлении захватить власть». Гиммлер выразил надежду, что Гитлер сумеет справиться с болезнью. Между тем Гиммлер, как и другие очевидцы, видели, что в 1943 г. физическое состояние Гитлера ухудшилось и к концу года у него появились признаки болезни Паркинсона.
Поиск сепаратного мира и борьба за власть
Еще большее беспокойство Гиммлера вызывало положение на советско-германском фронте. Страх поражения от Красной Армии заставлял его искать пути к заключению сепаратного мира с западными державами. Участник антигитлеровского заговора среди военных Хассель писал в сентябре 1941 г.: «Совершенно ясно, что окружение Гиммлера всерьез обеспокоенно и ищет выхода». Весной 1942 г. Чиано в своем дневнике записал, что Гиммлер «ощущает пульс страны и хочет компромиссного мира».
Видимо, зная о настроениях своего шефа, начальник разведки СД Шелленберг спросил его в августе 1942 г.: «Не обдумал ли он альтернативные способы завершения войны?». Шелленберг убеждал Гиммлера, что добиться выгодного для Германии возможно сейчас, пока ее руководители могут действовать с позиции силы.
Гиммлер согласился с доводами Шелленберга и приказал ему немедленно приступить к подготовке тайных переговоров. Гиммлер и Шелленберг решили, что Германия могла бы отказаться от большей части оккупированных территорий, но сохранить власть в регионах, считавшихся ими исконно германскими. По словам Шелленберга, Гиммлер дал ему «честное слово, что к Рождеству Риббентроп лишится своего поста».
Гиммлер, по свидетельству Шелленберга, «пытался потихоньку создать новое руководство рейха, естественно, с одобрения Гитлера. Гиммлер был убежден, что все, кто займет руководящие посты в правительстве, промышленности, коммерции и торговле, науке и культуре рейха… должны быть членами СС».
Во второй половине 1942 г. Гиммлер настаивал на использовании адвоката Лангбена и его связей в поисках сепаратного мира. Хассель записал в дневнике, что в декабре «Лангбен имел беседу с английским официальным лицом в Цюрихе и американским чиновником Хоппером в Стокгольме с одобрения СД». В качестве посредника в переговорах между Гиммлером и американским дипломатом Хьюиттом выступал и массажист Керстен. В ходе своих попыток сепаратного мира Гиммлер установил контакт даже с одним из лидеров антигитлеровского заговора министром финансов Пруссии Попитцем.
Однако разоблачение группы заговорщиков среди сотрудников военной разведки (абвера) заставило Гиммлера, с одной стороны, избавиться от Лангбена и тот был арестован. С другой стороны, Гиммлер взял абвер под свой контроль, подчинив его подразделениям СД и гестапо.
В 1943 г. под началом Гиммлера находился аппарат СС, насчитывавший 40 тысяч человек, а аппарат РСХА – 60 тысяч.
Одновременно Гиммлер расширял границы своей власти, не отказываясь от обязанностей, которые фюрер возлагал на «верного Генриха». 20 августа 1943 г. Гиммлер был назначен рейхсминистром внутренних дел, заняв место Фрика. Считалось, что это назначение, сделанное по распоряжению Гитлера, несколько ослабит возраставшую власть Бормана.
В 1943 г. Гитлер снял ограничения на рост численности Ваффен СС, и в том году было сформировано восемь новых дивизий. К концу войны существовало 35 дивизий Ваффен СС, значительная часть которых была набрана за счет населения оккупированных стран.
Гиммлер пытался взять под свой контроль разработку новых вооружений, которые могли бы нанести огромный урон антигитлеровской коалиции. Поэтому в 1943 г. он попытался отстранить Шпеера от контроля над испытательным полигоном, на котором разрабатывались первые немецкие ракеты «Фау-2».
В это время в нацистских верхах усиливалась борьба за влияние на Гитлера. В ходе беседы в начале ноября 1943 г. Гиммлер и Геббельс осудили «негибкую» политику Риббентропа и некомпетентность военачальников. Одновременно Гиммлер рассказал Геббельсу о заговоре, в котором участвуют Попитц и Гальдер. Гиммлер сообщил Геббельсу, что заговорщики стремятся войти в контакт с Англией. Очевидно, Гиммлер решил пожертвовать Попитцем ради усиления своего влияния на Гитлера. После этой встречи Геббельс записал в дневнике: «Гиммлер проследит, чтобы эти господа не причинили особого вреда своим трусливым пораженчеством. У меня сложилось впечатление, что внутренняя безопасность страны находится в надежных руках Гиммлера».
Шпеер был свидетелем разговора Гиммлера с Гитлером осенью 1943 г. Гиммлер говорил Гитлеру: «Тогда вы согласны, мой фюрер, что я должен поговорить с Серым Преосвященством, притворяясь, что я иду с ними?» В ответ Гитлер кивнул головой. «Предпринимаются какие-то темные заговорщические действия. Возможно, что, если я сумею завоевать их доверие, то я сумею больше узнать от них. Но тогда, мой фюрер, если вы услышите что-то от третьей стороны, вы будете знать мотивы моих действий». Фюрер жестом выразил свое согласие, добавив: «Конечно, я полностью вам доверяю». Услыхав этот разговор, Шпеер решил узнать у адъютантов Гитлера, кого называют «Серым Преосвященством». Адъютант ответил: «Это – Попитц, министр финансов Пруссии».
Нам не всё известно о хитрой игре Гиммлера. Несмотря на то, что накануне 20 июля 1944 г. по всей Германии распространились слухи о готовящемся покушении на Гитлера, несмотря на то, что видные заговорщики, с которыми общался Гиммлер, точно знали об этом, очевидно, что Гиммлер не предупреждал Гитлера о возможности его убийства. То ли Гиммлер на самом деле не был поставлен в известность Попитцем и другими о готовившемся покушении, то ли рейхсфюрер СС решил не делиться секретом с Гитлером. Известно, что ни Гиммлер, ни Геринг не присутствовали на военном совещании в Растенбурге, хотя обычно участвовали в подобных мероприятиях. В то же время оба находились неподалеку от Растенбурга. Геринг работал в своем штабе в 100 км от Растенбурга, а Гиммлер проходил курс лечения у Керстена на вилле Хагенвальд-Хохвальд в Биркенвальде.
Узнав о покушении на Гитлера, рейхсфюрер СС почему-то не спешил вылететь в Берлин, где действиями по разгрому заговора руководил Геббельс. Вместо того чтобы отправиться в столицу рейха, Гиммлер выехал в свою восточно-прусскую резиденцию и занялся уничтожением каких-то бумаг. Шпеер вспоминал: «Удивительным образом, в эти критические часы Геббельс не мог связаться с Гиммлером. Ведь лишь у него имелись надежные части, которые могли раздавить путч. Совершенно очевидно, что Гиммлер удалился, и Геббельса это все более и более беспокоило, потому что он не мог найти никакого объяснения для такого поведения. Несколько раз он выражал свое недоверие рейхсфюреру СС и министру внутренних дел. Свидетельством неопределенной ситуации тех часов стало выражение Геббельсом сомнений в надежности такого человека как Гиммлер».
Шпеер вспоминал: «Было уже за полночь, когда Гиммлер, которого никто не мог найти до сих пор, прибыл в резиденцию Геббельса. Прежде чем его кто-то стал расспрашивать, он стал подробно объяснять причины своего отсутствия». Затем он стал высмеивать заговорщиков, которые не смогли хорошо организовать переворот. Геббельс прервал его рассуждения и попросил Шпеера выйти.
Оставшись наедине, Гиммлер и Геббельс создали следственную комиссию, которая заседала в резиденции последнего. Затем к допросам заговорщиков, которые продолжались всю ночь с 20 на 21 июля, присоединился Кальтенбруннер.
Уничтожение компрометировавших его бумаг, а затем активное участие в следствии позволили Гиммлеру скрыть свои связи с заговорщиками. 3 августа в своем выступлении перед гаулейтерами, собравшимися в Познани, Гиммлер так объяснил свои контакты с Попитцем и Лангбеном: «Мы позволили этому посреднику болтать сколько влезет, и вот, в общих чертах, что он нам сказал: «Войну нужно остановить. Для этого – учитывая сложившуюся ситуацию – мы должны заключить мирный договор с Англией, но главным условием подобного мира является отстранение фюрера и его почетная ссылка». Он уверял, что давно знал о заговоре и рассказывал о нем Гитлеру. Впоследствии, по требованию Гиммлера, Попитца и Лангбена судили на закрытом заседании суда. Оба были приговорены к смертной казни и казнены.
После ареста командующего Резервной армией Фридриха Фромма как участника заговора 20 июля 1944 г., Гитлер назначил Гиммлера на освободившееся место. Эта армия состояла главным образом из пожилых, но продолжавших носить форму офицеров, раненых, но не комиссованных солдат, и стажеров-новичков, еще не принимавших участие в боевых действиях, В это же время Гиммлер при поддержке Бормана учредил «Фольксштурм» – организацию из добровольцев, которые должны были принять участие в боевых действиях на территории Германии. Им же был разработан план создания «Вервольф» – подпольных вооруженных частей, готовых действовать на оккупированных землях Германии.
На этой почве Гиммлер еще более сблизился с Геббельсом, который с лета 1944 г. был назначен Гитлером ответственным за осуществление «тотальной войны». Биографы Гиммлера Роджер Мэнвелл и Генрих Френкель подчеркивали: «Высшее армейское командование находилось в опале, и эти двое – всю жизнь остававшийся сугубо гражданским человеком министр пропаганды и шеф тайной полиции, который никогда не командовал на поле боя даже взводом, – поделили между собой ответственность за будущие боевые действия. По свидетельству помощника Геббельса фон Овена, в ноябре Геббельс заявил: «Армия – Гиммлеру, а мне – гражданские аспекты войны! Вдвоем мы сумеем переломить ход кампании и добиться решающего перевеса!»
К этому времени Геббельс уже перестал рассчитывать на поддержку Геринга, а начал систематическое наступление на него, не прекращая также атак на Риббентропа. В своих нападках на Геринга и Риббентропа Геббельс искал поддержки у Гиммлера. 7 марта 1945 г. Геббельс так описал беседу близкого к нему Альвенслебена с Гиммлером: «Они обсудили общее военное и политическое положение и при этом резко критиковали Геринга и Риббентропа. Гиммлер выразил пожелание как можно скорее еще раз переговорить со мной. (Значит, такие разговоры уже велись ранее. – Прим. авт.) Я свяжусь с ним вечером, и мы договоримся о встрече у него в течение завтрашней среды. Я хочу еще раз обсудить с ним не только военное положение, но и прежде всего кадровые вопросы политического и военного руководства рейха. Мне кажется, что пришло время внести ясность в проведение мероприятий во всех сферах. Нам нельзя больше терять слишком много времени».
На другой день, 8 марта встреча с Гиммлером состоялась, несмотря на болезнь рейхсфюрера СС. В тот же день Геббельс записал: «Гиммлер… перенес тяжелую ангину… Вид у него немного надломленный. Тем не менее, мы можем весьма обстоятельно поговорить по всем актуальным вопросам. В целом Гиммлер держится очень хорошо. В двухчасовом разговоре с ним я могу констатировать, что в оценке общего положения наши взгляды полностью совпадают, так что мне нет надобности что-то добавлять к этому. Он в резких выражениях отзывается о Геринге и Риббентропе, которых считает повинными во всех ошибках в нашем общем руководстве войной, и здесь он абсолютно прав. Но и он не знает, как побудить фюрера расстаться с ними обоими и заменить их новыми, сильными личностями. Я сообщаю ему о своем предпоследнем разговоре с фюрером, – разговоре, в котором обратил внимание фюрера на то, что, в частности, если Геринг останется, то это угрожает привести, если не привело, к государственному кризису. Гиммлер подробно расспрашивает, какое впечатление произвели эти слова на фюрера. Хотя они и произвели на фюрера сильное впечатление, он, тем не менее, пока еще не сделал выводов».
Поговорив о тяжелом военном положении Германии, оба собеседника пришли к единому выводу: «Успешному военному руководству повсюду мешают Геринг и Риббентроп». Однако они не знали, что следует предпринять: «Ведь, в конце концов, нельзя же силой заставить фюрера расстаться с обоими».
Оба собеседника признавали безнадежность военного положения Германии и искали выхода из него путем дипломатических маневров. Геббельс записал: «Гиммлер правильно обрисовывает ситуацию: разум подсказывает ему, что у нас мало шансов выиграть войну в военном отношении, но инстинкт говорит ему, что рано или поздно откроется политическая возможность, которую еще можно будет употребить в нашу пользу. Гиммлер видит эту возможность больше на Западе, чем на Востоке. Он думает, что Англия образумится, в чем я несколько сомневаюсь. Гиммлер, как следует из его высказываний, полностью ориентируется на Запад; от Востока он вообще ничего не ожидает».
Создается впечатление, что в эти дни Геббельс доверял Гиммлеру. Подводя итог встречи, Геббельс писал: «Атмосфера в окружении Гиммлера очень милая, скромная и совершенно национал-социалистская. Она воздействует исключительно благоприятно. Можно только радоваться, что по крайней мере у Гиммлера еще преобладает прежний национал-социалистский дух».
Геббельс видел то, что он хотел видеть. По-иному оценивали «скромную», «милую» и «совершенно национал-социалистскую» атмосферу люди, наблюдавшие жизнь окружения Гиммлера изнутри. Так в письме, направленном Гиммлеру анонимным корреспондентом 14 января 1944 г., говорилось о взяточничестве, мошенничестве и грабежах, в которых были замешаны многие высокопоставленные руководители СС. Автор письма назвал по именам около десятка высших офицеров СС, которые вели роскошный образ жизни.
Кроме того, Геббельс, так высоко оценивавший свой ум и свою проницательность, не догадывался, что «скромный» «верный Генрих» уже давно плел интригу с целью захвата власти. На определенном этапе рейхсфюрер СС искал поддержки у Риббентропа. В своих комментариях к мемуарам Риббентропа его вдова писала: «До окончательного разрыва моего мужа с Гиммлером дело дошло зимой 1941/42 г., когда рейхсфюрер СС попытался в длительной беседе привлечь его к созданию клики в собственных интересах. При этом возникла ситуация, которая дала моему мужу повод бросить реплику: «Гиммлер, я этого никогда не сделаю, я останусь лояльным фюреру!»
Гиммлер умело скрыл от Геббельса и свое подлинное отношение к Герингу. В конце апреля, когда Гитлер еще был жив, Гиммлер рассказал Альберту Шпееру про Геринга: «Мы давно с ним договорились, что я буду у него премьер-министром. Даже без Гитлера, я сделаю его (Геринга) главой государства… Естественно, принимать решения буду я». Поддерживая выпады Геббельса в адрес Геринга, Гиммлер в то же время старался показать своему собеседнику невозможность осуществить перемены в руководстве страны, так как против этого выступает Гитлер, а к силе прибегать против воли Гитлера для Гиммлера немыслимо.
Скрыл Гиммлер и то, что его готовность начать переговоры о мире с Западом, давно привели к установлению соответствующих контактов с английской и американской разведкой. «Проницательный» Геббельс высмеивал в своем дневнике появившиеся в западной печати сообщения о том, что Гиммлер ведет мирные переговоры с западными державами. 17 марта Геббельс писал: «Просто смешно, что в подобных сообщениях гарантом мира со стороны Германии вместо фюрера называют Гиммлера. Утверждается, что могущественная германская клика предложила голову фюрера в качестве залога. В этом, конечно, нет ни слова правды».
Неудачный дебют в качестве военачальника
Продолжая утрачивать веру в профессиональных военных, Гитлер 10 декабря 1944 г. назначил Гиммлера командующим группой армий «Верхний Рейн». Как отмечали Р. Мэнвелл и Г. Френкель, «фактически Гиммлер стал военным министром, хотя Гитлер и не назначал его на этот пост официально. Фюрер, впрочем, оказал ему особую честь, поручив выступить 9 ноября в Мюнхене на ежегодном праздновании годовщины партии. (На самом деле – годовщины «Пивного путча». – Прим. авт.) Это свидетельствовало о том, что в глазах Гитлера Гиммлер занимал одно из первых мест в нацистском руководстве».
Между тем, завоевывая одну важную позицию в управлении Германии за другой, Гиммлер, в соответствии с «законом Питера», быстро достиг своего верхнего предела компетентности. В то время как его деятельность во главе различных полицейских органов Германии не вызывала нареканий у Гитлера, попытки Гиммлера сыграть роль полководца сразу же оказались неудачными. В ходе наступления германских войск на Западном фронте в конце 1944 – начала 1945 г. рейхсфюрер попытался взять Страсбург. Однако, как отмечали Р. Мэнвелл и Г. Френкель, Гиммлер «потерпел серьезное поражение. От позора его спасло лишь назначение на пост командующего группой армий «Висла». 23 января Гиммлер уехал на Восток, забрав с собой Скорцени. По насмешливому свидетельству начальника штата Рундштедта генерала Вестфаля, рейхсфюрер СС оставил после себя «целый ворох не разосланных приказов и отчетов».
Вспоминая о назначении Гиммлера командующим группой армий «Висла», начальник генерального штаба Г. Гудериан писал: «Фюрер утверждал, что Гиммлер хорошо проявил себя в качестве командующего группой армий «Верхний Рейн» и что под его началом находится Резервная армия; следовательно, он в любой момент может вызвать подкрепления… Это нелепое предложение повергло меня в ужас».
В своих мемуарах Гудериан писал: «Что же могло заставить Гиммлера, полного невежду в военном деле, лезть на новую должность? То, что он ничего не понимал в военных вопросах, было известно не только ему, но также и нам, и Гитлеру. Что же побудило его стать военным? Очевидно, он страдал чрезмерным тщеславием. Прежде всего, он стремился получить рыцарский крест. Кроме того, он, как и Гитлер, недооценивал качества, необходимые для полководца… Он безответственно взялся за выполнение непосильной для него задачи, а Гитлер безответственно возложил на него эти обязанности».
По словам Гудериана, приступив к новым обязанностям Гиммлер «отдал приказ об оставлении Торна (Торунь), Кульма (Хелмно) и Мариенвердера (Квидзинь)… Такое самоуправство Гиммлера привело к потере оборонительного рубежа на Висле. Теперь противник в течение нескольких дней мог отрезать от фронта армию, находившуюся восточнее реки… В штабе Гиммлера уже давала знать плохо организованная работа; не работала связь. Об этом я доложил Гитлеру. Но он не обратил никакого внимания на мое замечание».
Р. Мэнвелл и Г. Френкель писали, что новая «штаб-квартира Гиммлера на восточном фронте расположилась в Фалькенбурге, на роскошной вилле, принадлежавшей руководителю Германского трудового фронта Роберту Лею. Здесь рейхсфюрер зажил привычной для себя размеренной жизнью государственного служащего, которому все равно, что строчить отчеты, что руководить боевыми действиями. Он вставал между восемью и девятью часами утра и делал массаж либо у Керстена, если тот оказывался на вилле, либо у Гебхардта, чья частная лечебница находилась неподалеку в Гогенлихене. Между десятью и одиннадцатью часами Гиммлер просматривал боевые сводки и принимал решения. После обеда он отдыхал, потом снова совещался со своими штабными офицерами. К вечеру Гиммлер уже не мог сосредоточиться, поэтому после ужина сразу ложился. После десяти часов вечера рейхсфюрер обычно уже спал». Узнав, что Гиммлер не может работать по ночам, как работали Гитлер и Борман, последний написал своей жене: «Гиммлер пришел в ужас от нашего нездорового образа жизни. Он говорит, что должен ложиться спать не позже полуночи. А мы работаем до четырех утра, хотя утром спим немного дольше».
Однако сибаритскому образу жизни Гиммлера пришел скоро конец. 13 февраля 1945 г. на совещании у Гитлера Гудериан предложил предпринять наступление на советские позиции в Западной Пруссии. Гудериан вспоминал: «Я понимал, что как Гитлер, так и Гиммлер будут решительно выступать против моих предложений, так как они оба испытывали инстинктивный страх перед этим решением, выполнение которого должно было показать явную неспособность Гиммлера как командующего. Гиммлер в присутствии Гитлера защищал точку зрения, что наступление необходимо отложить, так как незначительная часть боеприпасов и горючего еще не поступила на фронт». На самом деле войска группы «Висла» получали все необходимое. Генерал Вестфаль позже утверждал: «Гиммлер получал больше снаряжения, чем другие участки фронта, так как все боялись, что в противном случае он позвонит Гитлеру и потребует направить все эшелоны с боеприпасами и снаряжением на свой участок фронта».
Протестуя против затяжки наступления, Гудериан заявил: «Мы не можем ждать, пока разгрузят последнюю бочку бензина и последний ящик со снарядами. За это время русские станут еще сильнее». Кроме того, Гудериан потребовал, чтобы к Гиммлеру прикомандировали генерала Венка, «иначе нет никакой гарантии на успех в наступлении». На это Гитлер ответил: «У рейхсфюрера достаточно сил, чтобы справиться самому». Гудериан возражал: «У рейхсфюрера нет боевого опыта и хорошего штаба, чтобы самостоятельно провести наступление. Присутствие генерала Венка необходимо». Гитлер возмущенно выкрикнул: «Я запрещаю вам говорить мне о том, что рейхсфюрер не способен выполнять свои обязанности». Гудериан же твердил: «Я все же должен настаивать на том, чтобы генерала Венка прикомандировали к штабу группы армий, и чтобы он осуществлял целесообразное руководство операциями».
После бурной двухчасовой дискуссии Гудериану удалось преодолеть яростные протесты Гитлера, и тот принял план начальника штаба сухопутных сил. Повернувшись к рейхсфюреру СС, Гитлер сказал: «Итак, Гиммлер, сегодня ночью генерал Венк приезжает в ваш штаб и берет на себя руководство наступлением». Однако по пути к Гиммлеру Венк попал в автомобильную аварию и в тяжелом состоянии был доставлен в госпиталь. Вместо него к Гиммлеру был направлен генерал Кребс.
Приказ о наступлении поверг Гиммлера в нервное расстройство. 17 февраля Гиммлер вернулся в Гогенлихен, в клинику Гебхардта. По словам Мэнвелла и Френкеля, «пребывая на грани нервного срыва», Гиммлер «отдал своим войскам нелепейший приказ: «Вперед по грязи! Вперед по снегу! Вперед днем! Вперед ночью! Вперед за освобождение нашей германской земли!»
Начавшееся 17 февраля наступление быстро захлебнулось. 24 февраля на позиции немецко-фашистских войск стали наступать войска 2-го Белорусского фронта. 26 февраля они вклинились в немецкую оборону на 50 километров в глубину и 60 километров в ширину. Маршал Советского Союза Рокоссовский вспоминал: «Отходящему противнику все же удалось занять заблаговременно подготовленный Гданьско-Данцигский укрепленный район… Данциг – сильнейшая крепость. Прочные, хорошо замаскированные форты держали всю местность под обстрелом своих орудий. Старинный крепостной вал кольцом охватывал город. А перед этим валом – внешний пояс современных капитальных укреплений. На всех командных высотах – железобетонные и камнебетонные доты. Система долговременных сооружений дополнялась позициями полевого характера, а территория, прилегавшая с юга и юго-востока, затапливалась. Не менее сильными были укрепления и на подступах к Гдыне, являвшейся тоже первоклассной крепостью. Сухопутная оборона подкреплялась огнем с моря: в Данцигской бухте стояли шесть крейсеров, тринадцать миноносцев и десятки более мелких кораблей. Нужно было учитывать и то, что, преодолев все укрепления, нам придется еще штурмовать и сами города, где каждый дом превращен в огневую точку». Рокоссовский замечал, что противнику также «помогали условия местности и весенняя распутица. Отступая, гитлеровцы разрушали и минировали дороги, спустив плотины, затопляли целые районы».
Гиммлер прилагал усилия, чтобы удержать Данциг и другие города Гданьской бухты с помощью привычных для него репрессивных мер. Мэнвелл и Френкель писали: «В последние дни германского правления в Данциге деревья на Гинденбургской аллее превратились в виселицы для молодых парней с табличками на шее: «Я повешен за то, что оставил свою часть без разрешения». Такие меры в это время применялись повсюду в гитлеровской армии, и Геббельс выражал удовлетворение ими. Он записал в дневнике 12 марта: «Я докладываю фюреру о радикальных методах, применяемых Шёрнером… Дезертиры не находят пощады. Их вешают на ближайшем дереве, а на шею прикрепляют щит с надписью: «Я дезертир. Я отказался защищать германских женщин и детей, и за это повешен». Такие методы, естественно, действуют».
Как только войска 2-го Белорусского фронта подошли к оборонительным укреплениям Данцига, Рокоссовский принял решение начать штурм Данцига, не тратя времени на перегруппировку войск. 14 марта штурм начался. К 22 марта войска 2-го Белорусского фронта прорвали оборонительные рубежи Дацигско-Гдыньского укрепленного района, овладели городом Сопот и вышли к побережью Данцигской бухты. 28 марта была взята Гдыня. 30 марта был завершен разгром данцигской группировки, а Данциг был взят.
В ходе Восточно-померанской операции войска 1-го Белорусского фронта уничтожили более 75 тысяч немецких солдат и офицеров, захватили большое количество боевой техники врага, взяли в плен свыше 27 тысяч солдат и офицеров, захватили 188 танков и штурмовых орудий, а также другие трофеи.
Гудериан вспоминал: «После ранения генерала Венка Гиммлер совершенно растерялся, когда началось наступление из района Арнсвальде (Пила). Дела в его штабе ухудшались с каждым днем». Р. Мэнвелл и Г. Френкель утверждали: «Гиммлер вот уже несколько недель находился в состоянии близком к полной невменяемости. Появление советских войск в непосредственной близости от Берлина, угроза нового наступления, истерические упреки и приказы фюрера, которые он не мог выполнить, довели его до нервного срыва».
Характеризуя положение на фронте у Гиммлера, Гудериан писал: «Я никогда не получал ясных сводок с его фронта и поэтому не мог ручаться за то, что там выполняются приказы главного командования сухопутных войск. Поэтому в середине марта я выехал в район Пренцлау, в его штаб, чтобы получить представление об обстановке. Начальник штаба Гиммлера Ламмердинг встретил меня на пороге штаба следующими словами: «Вы не можете освободить нас от нашего командующего?» Я заявил Ламмердингу, что это, собственно, дело СС. На мой вопрос, где рейхсфюрер, мне ответили, что Гиммлер заболел гриппом и находится в санатории Хоэнлихен, где его лечит личный врач, профессор Гебхардт. Я направился в санаторий. Гиммлер чувствовал себя сносно; я в такой напряженной обстановке никогда не бросил бы свои войска из-за легкого насморка. Затем я заявил всемогущему эсэсовцу, что он объединяет в своем лице слишком большое количество крупных имперских должностей: рейхсфюрера СС, начальника германской полиции, имперского министра внутренних дел, командующего армией резерва и, наконец, командующего группой армий «Висла», Каждая из этих должностей требует отдельного человека, тем более в такие тяжелые дни войны, и хотя я ему вполне доверяю, все же это обилие обязанностей превосходит силы одного человека. Он, Гиммлер, вероятно, уже убедился, что не так-то легко командовать войсками на фронте. Вот почему я предлагаю ему отказаться от должности командующего группой армий и заняться выполнением других своих обязанностей».
По словам Гудериана, «Гиммлер на этот раз был не так самоуверен, как раньше. Он начал колебаться: «Об этом я не могу сказать фюреру. Он не даст своего согласия». Это давало мне некоторые шансы: «Тогда разрешите, я скажу ему об этом». Гиммлер вынужден был согласиться…Впервые получив задачу, выполнение которой проходило на глазах всего мира, которую нельзя было решить, оставаясь где-нибудь за кулисами и ловя рыбу в мутной воде, этот человек обанкротился».
Гудериан вспоминал: «В этот же вечер я предложил Гитлеру освободить сильно перегруженного разными должностями Гиммлера от должности командующего группой армий «Висла» и на его место назначить генерал-полковника Хейнрици, командующего 1-й танковой армией, находившейся в Карпатах. Гитлер неохотно согласился. 20 марта Хейнрици получил новое назначение».
Хотя Гудериан приписывал себе заслугу в отстранении Гиммлера от руководства группой армий «Висла», факты свидетельствуют о том, что как только стало известно о разгроме немецко-фашистских войск в Померании, отношение Гитлера ко всесильному рейхсфюреру СС изменилось. 12 марта Геббельс записал в своем дневнике: «Фюрер еще раз подчеркивает, что, по его мнению, у Советов нет намерения идти на Берлин. Он уже давно постоянно твердит это своим генералам, однако они не хотят его слушать. Если бы они его слушали, трагедии в Померании удалось бы избежать. Силы были сосредоточены перед Берлином, а их следовало перебросить в Померанию и отразить там ожидавшийся советский удар».
«Значительную долю вины фюрер возлагает непосредственно на Гиммлера. Он говорит, что не раз требовал от Гиммлера перебросить наши войска в Померанию. Гиммлер позволил ввести себя в заблуждение неоднократными донесениями отдела иностранных армий, он поверил в то, что удар будет наноситься на Берлин, и в соответствии с этим и действовал. Я спрашиваю фюрера, почему он по таким важным вопросам ведения войны просто не отдает приказы. Фюрер отвечает, что в этом мало пользы, ибо, даже когда он отдает четкие приказы, их выполнение постоянно приостанавливается путем скрытого саботажа. В этой связи он сильно упрекает Гиммлера. Он ясно приказал создать в Померании сильный противотанковый заслон, но необходимые для этого противотанковые орудия не прибыли или прибыли слишком поздно и уже не смогли помочь. Итак, Гиммлер, очевидно, уже при первых своих шагах в качестве военачальника стал жертвой генштаба. Фюрер упрекает его в прямом неподчинении и намерен при следующей встрече высказать ему свое мнение и разъяснить, что если подобное повторится, то между ними произойдет непоправимый разрыв. Гиммлеру надо извлечь из этого урок, и я сам хочу поговорить с ним в этом смысле».
Хотя Геббельс в середине марта осуждал решение Гитлера назначить Гиммлера командующим группой армий «Висла», до этого он никогда не возражал против этого назначения. Вопреки фактам он писал 12 марта: «Я вообще считал неправильным поручать Гиммлеру командование группой армий». В то же время Геббельс не желал конфликта между Гиммлером и Гитлером. Он писал: «Из-за этого может возникнуть угроза разрыва между ним и фюрером. Гиммлер не оправдал пока доверия как военачальник. Фюрер весьма недоволен им… Фюрер считает, что… вину должен взять на себя Гиммлер». Геббельс явно хотел выгородить Гиммлера, свалив вину на военных, которым он «доверился». Однако Гитлер по-прежнему подчеркивал свое разочарование в Гиммлере. Геббельс писал: «Фюрер возражает мне на это, что у него нет человека, который, например, мог бы сейчас возглавить наши сухопутные войска. Он прав, говоря, что если бы он назначил на этот пост Гиммлера, то катастрофа была бы еще большей, чем нынешняя».
С течением времени Геббельс все в большей степени соглашался с осуждением Гитлером Гиммлера. 15 марта он записал в дневнике: «Фюрер не совсем не прав, когда заявляет о его (Гиммлера. – Прим. авт.) исторической ответственности за то, что Померания и значительная часть ее населения попали в руки Советов».
Узнав о намечавшемся отстранении Гиммлера с поста командующего группой армий «Висла», Геббельс не только поддержал это решение, но осудил Гиммлера за провал в Померании. 22 марта Геббельс писал: «Задача Гиммлера… заключалась в том, чтобы как-то заткнуть дыру на фронте группы армий «Висла». Он, к сожалению, соблазнился возможностью увенчать себя военными лаврами, что ему ни в коей мере не удалось. В конечном счете, на этом поприще он может только испортить себе политическую репутацию».
К этому времени произошло еще одно событие, подорвавшее авторитет Гиммлера. В начале марта немецко-фашистские войска должны были развернуть контрнаступление в Западной Венгрии. Бывший начальник штаба армии «Е» Эрих Шмидт-Рихберг позже писал: «Это была… последняя отчаянная попытка спасения германского Юго-востока. Если бы наступление имело хотя бы частичный успех, то это могло бы повлечь за собой временную разрядку обстановки и в Югославии». Главный удар в ходе контрнаступления должна была нанести крупная группировка, включавшая 8-й армейский корпус 3-й венгерской армии, 6-я немецкая армия и 6-я танковая армия СС. Наступление началось 6 марта. Особенно тяжелые бои развернулись 10–13 марта.
Однако полностью прорвать оборону Красной Армии и войск ее союзников немцы не сумели. Гудериан вспоминал: «Исчезли все шансы на крупный успех. Был утрачен сохранявшийся до сих пор высокий боевой дух эсэсовских дивизий. Под прикрытием упорно сражавшихся танкистов вопреки приказу отступали целые соединения. На эти дивизии уже нельзя было больше полагаться».
Типпельскирх писал: «В этот момент произошло событие, поразившее Гитлера точно гром среди ясного неба. Части использовавшихся в этом наступлении дивизий СС, в том числе отряды его личной охраны, на которые он полагался как на каменную гору, не выдержали: у них истощилась вера. В припадке беспредельного бешенства Гитлер приказал снять с них нарукавные знаки с его именем».
Гудериан вспоминал, что Гитлер хотел отправить в Венгрию его для исполнения этого приказа. Но Гудериан «отказался выполнять это распоряжение, предложив возложить эту миссию на находившегося как раз здесь рейхсфюрера СС, непосредственного начальника войск СС и, в первую очередь, ответственного за состояние их дисциплины, чтобы он лично ознакомился там с положением. До последнего времени рейхсфюрер противился всякому вмешательству представителей армии в дела его соединений, а теперь он стал изворачиваться, но так как у меня были другие обязанности, ему пришлось согласиться. Особой любви в войсках СС выполнением этой задачи он не заслужил».
Геббельс явно сочувствовал Гиммлеру. 28 марта он записал: «Когда я представляю себе, как Гиммлер снимает шевроны с личного состава дивизий СС, у меня темнеет в глазах. На войска СС это подействует как шок». Геббельс даже позволил себе осудить решение Гитлера: «Фюрер в своих действиях больше ориентируется на материально-технические вопросы, нежели на проблему личных качеств людей. Из-за этого у него постоянно возникают конфликты с ближайшими сотрудниками. Вот и теперь, к примеру, Гиммлер… попал в опалу. Куда это приведет? Что останется у нас, в конечном счете?»
Наказание имело последствия, далеко идущие за пределы проштрафившихся эсэсовских дивизий. 8 апреля Геббельс признал в дневнике: «Больше всего меня удручают меры фюрера против дивизий СС, разумеется, угнетающе подействовавшие также на всех офицеров СС из моего окружения. Невозможно себе представить, какое у них теперь настроение. Очень хотелось бы им помочь, но не знаю, что могу сделать. При случае я все-таки обращусь к фюреру и попрошу его несколько смягчить эту меру».
31 марта Геббельс признал, что «авторитет Гиммлера в глазах фюрера существенно упал». Однако, в отличии от своих суждений по поводу ответственности Геринга за приближение Германии к катастрофе, Геббельс был склонен объяснять поражения, за которые нес вину Гиммлер, не его личными качествами, а объективными обстоятельствами. Он писал: «Нельзя не признать и того, что мы вообще попали в полосу неудач. И эти неудачи нужно относить не только за счет неспособности помощников фюрера, но и за счет недостаточности средств, которыми мы располагаем».
«Сейчас я должен готовить новое правительство»
Тем временем Гиммлер возобновил старые контакты с западными державами. Через генерала Вольфа Гиммлер вел переговоры в Швейцарии с Алленом Даллесом и представителями английской разведки. Одновременно подобные переговоры велись через начальника зарубежной разведки Шелленберга, который установил контакт с представителем Международного Красного Креста графом Бернадоттом в Швеции.
17 февраля 1945 г. Бернадотт прибыл в Германию. Официально переговоры велись относительно судьбы шведов, находившихся в немецких концлагерях, и в них первоначально участвовали Риббентроп и Кальтенбруннер, а лишь затем состоялась встреча графа с Гиммлером. Рейхсфюрер не стал скрывать от Гитлера факта этих переговоров, но фюрер скептически оценил их значение, заметив: «С помощью такой ерунды в тотальной войне ничего не добьешься».
Правда, Гитлер не стал препятствовать этим переговорам, а потому в марте 1945 г. Бернадотт снова прибыл в Германию для окончательного решения вопроса о заключенных. Одновременно в марте 1945 г. в Швейцарию был направлен генерал Вольф для переговоров с Алленом Даллесом. Эти переговоры велись в тайне от Кальтенбруннера.
2 апреля Гиммлер лично встретился с графом Бернадоттом. Гиммлер согласился на освобождение части скандинавских заключенных. Одновременно Гиммлер попросил Бернадотта связаться с союзниками от его имени, «если с Гитлером что-нибудь случится».
В эти дни Гиммлера одолевали сомнения, которыми он делился с Шелленбергом. Он говорил: «Шелленберг, по-моему, Гитлер уже не может предпринять ничего путного». На это он услыхал: «Все его последние поступки указывают на то, что пришло время действовать». «Но я не могу застрелить Гитлера, – жаловался Гиммлер Шелленбергу, – Я не могу и арестовать его, потому что тогда вся военная машина перестанет функционировать». В ответ Шелленберг сказал: «Многие высшие руководители СС все еще преданы вам, они выполнят любые ваши приказы. Вы достаточно сильны, чтобы арестовать его. Ну, а если не будет другого выхода, в дело вмешаются врачи».
20 апреля Гиммлер принял участие в приеме по случаю дня рождения Гитлера, состоявшемся в бункере рейхсканцелярии. На следующий день 21 апреля в Берлине Гиммлер тайно от Гитлера вел переговоры с директором шведского отдела Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром, пытаясь наладить через него контакт с Эйзенхауэром, чтобы капитулировать на Западном фронте.
Узнав 23 апреля об аресте Геринга, Гиммлер, по словам Шпеера, не придал большого значения случившемуся. Он говорил: «Сейчас Геринг станет преемником… Я уже вступил в контакт с рядом лиц, которые войдут в мой кабинет. Скоро меня посетит Кейтель».
Гиммлер был уверен в прочности своего положения и своей незаменимости. Он изрекал: «Европа не сможет справиться без меня в будущем. Я буду нужен как министр полиции. Мне достаточно провести час с Эйзенхауэром, и он это поймет. Они скоро осознают, что они зависят от меня. Иначе их ждет безнадежный хаос». По словам Шпеера, Гиммлер «говорил о своих контактах с графом Бернадоттом, в ходе которых речь шла о передаче концентрационных лагерей под контроль Международного Красного Креста». Шпеер замечал: «Теперь я понял, почему я увидел столь много машин Красного Креста в Саксенвальде вблизи от Гамбурга. Раньше всегда говорили о том, что следует уничтожить всех политических заключенных. Теперь Гиммлер пытался вступить в сделку с победителями».
В заключении беседы Гиммлер предложил Шпееру войти в его новое правительство. В свою очередь Шпеер предложил Гиммлеру свой самолет, чтобы слетать в Берлин и попрощаться с Гитлером. Но тот отказался от предложения. «Мне некогда, – сказал он. – Сейчас я должен готовить новое правительство. Кроме того, моя личность слишком значительна для будущего Германии, чтобы рисковать ей в ходе полета».
Беседа была прервана появлением Кейтеля. Шпеер писал: «Уходя, я слышал, как фельдмаршал тем же твердым голосом, каким он обычно провозглашал свои напыщенные и сентиментальные слова верности Гитлеру, теперь заверял Гиммлера в своей безоговорочной преданности и говорил ему, что он в полном его распоряжении».
23 апреля Гиммлер встретился в Любеке с шведским графом Бернадоттом в консульстве Швеции. По воспоминаниям Шелленберга, Гиммлер сказал графу: «Нам, немцам, остается провозгласить себя побежденными, и я прошу передать мои слова через шведское правительство генералу Эйзенхауэру, чтобы все мы могли избежать дальнейшего ненужного кровопролития. Для нас, немцев, и в особенности для меня, невозможно капитулировать перед русскими. Против них мы будем продолжать сражаться, пока на место немецкого фронта не встанет фронт западных держав».
Бернадотт записал такие высказывания Гиммлера: «Чтобы спасти от вторжения русских как можно большую часть Германии, я намерен капитулировать на западном фронте. Тогда западные союзники смогут развернуть свои войска на восточном фронте. Но я не готов к капитуляции на восточном фронте. Я всегда был и остаюсь заклятым врагом большевизма… Согласны ли вы передать мое официальное предложение министру иностранных дел Швеции, чтобы он известил о нем западных союзников». Граф заверил Гиммлера, что «готов передать ваше официальное сообщение министру иностранных дел Швеции только при условии, если вы пообещаете включить в предложение о капитуляции Данию и Норвегию». (Имелось в виду прекращение немецкой оккупации этих двух стран.)
Шелленберг вспоминал: «Гиммлер указал, что имеет право принимать решение по этому вопросу, так как гибель Гитлера – дело двух-трех дней. По крайней мере, Гитлер погибнет в борьбе, которой он посвятил свою жизнь – борьбе против большевизма».
После долгой дискуссии Гиммлер написал письмо министру иностранных дел Швеции Христиану Гюнтеру с просьбой передать декларацию Гиммлера о прекращении войны руководству англо-американских войск и правительствам США и Великобритании.
В своих воспоминаниях Б. Л. Монтгомери писал, что 27 апреля он узнал от военного министерства Великобритании об этом предложении Гиммлера. Фельдмаршал писал: «Гиммлер утверждал, что Гитлер безнадежно болен, а он (Гиммлер) находится в положении, позволяющим ему взять всю полноту власти в свои руки». Хотя Монтгомери утверждал, что он «не придал большого значения этому сообщению», он замечал далее: «Продолжавшееся русское наступление было более опасным, чем разбитые немцы. Я знал, что с немцами практически покончено. Самая существенная и непосредственная задача состояла в том, чтобы со всей скоростью двигаться на запад и прорваться к Балтийскому морю, а затем создать фланг, повернутый на восток. Это было единственным способом не пустить русских в Шлезвиг-Голштинию, и таким образом – в Данию». Таким образом, готовность Гиммлера капитулировать на западе вполне отвечала планам Монтгомери.
Монтгомери умалчивал о директиве, полученной им от Черчилля в эти дни: «Тщательно собирать германское оружие и складывать его, чтобы его легко можно было раздавать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжилось».
Несколько иные заботы были у американцев. В своей книге военных мемуаров «Крестовый поход в Европу» генерал Дуайт Эйзенхауэр писал, что по мере завершения военных действий в Европе «подошло время взяться за выполнение второй задачи. По всему миру силы союзников привлекались для операции против восточного союзника держав оси. Россия официально все еще находилась в состоянии мира с японцами». Эйзенхауэр подчеркивал, что в США с надеждой восприняли «информацию», согласно которой «генералиссимус Сталин говорил Рузвельту в Ялте, что в пределах трех месяцев со дня подписания капитуляции Красная Армия вступит в войну с Японией». Поэтому американцы не только стремились не обострять отношений с СССР, но и старались ускорить капитуляцию Германии, чтобы быстрее стал истекать трехмесячный период до вступления Советского Союза в войну с Японией. Эта позиция американского правительства повлияла, в конечном счете, и на политику Великобритании, хотя тайная директива Черчилля для Монтгомери относительно немецких солдат и их оружия не была отменена.
25 апреля в день встречи советских и американских войск на Эльбе, министр иностранных дел Великобритании Э. Иден и государственный секретарь США Э. Стеттиниус сообщили У. Черчиллю и Г. Трумэну о предложениях Гиммлера. Премьер-министр Великобритании и президент США расценили их как попытку посеять раздор между союзниками. Они заявили, что капитуляция возможна лишь перед всеми тремя союзниками одновременно.
Через два дня, 27 апреля на неофициальной встрече английской делегации, прибывшей в Сан-Франциско для участия в учредительной конференции Организации Объединенных Наций, Энтони Иден как бы невзначай заметил: «Кстати… из стокгольмских источников нам стало известно, что Гиммлер сделал через Бернадотта предложение о безоговорочной капитуляции Германии перед американцами и нами. Разумеется, мы сообщили об этом русским».
Умело организованная «утечка информации» была тут же подхвачена средствами массовой информации. Присутствовавший на этой встрече директор Британской информационной службы в Вашингтоне Джек Уинокавр передал эту новость Полу Рэнкину из агентства Рейтер, но просил не указывать ее источник. Рано утром 28 апреля эта новость появилась в лондонских газетах.
В 9 часов вечера 28 апреля из радиопередачи Би-Би-Си Гитлер узнал о переговорах Гиммлера с графом Бернадоттом. По словам очевидцев, Гитлер «побагровел, и его лицо исказилось до неузнаваемости». Потом он в бешенстве кричал о низком предательстве человека, которому он доверял больше всех. Он объявил о лишении Гиммлера всех его званий. Прославленная летчица Германии Ханна Рейч, отличавшаяся склонностью произносить длинные и эмоционально насыщенные монологи, впоследствии красочно описала этот приступ ярости фюрера. Она потом не раз повторяла приказ Гитлера, отданный им ей и Риттеру фон Грейму, только что назначенному вместо Геринга главнокомандующим военно-воздушными силами Германии: немедленно вылететь из Берлина, чтобы «арестовать Гиммлера как предателя».
Выполнить это было нелегко: фон Грейм был ранен в ногу и передвигался на костылях. Поэтому хотя он был посажен на борт легкого самолета, им управляла Ханна Рейч. Она подняла самолет в воздух прямо от Бранденбургских ворот. Под огнем советской зенитной артиллерии, Рейч сумела вырваться из осажденного Берлина и направила самолет в Плён, где располагалась штаб-квартира Дёница.
Авторы биографии Гиммлера Роджер Мэнвелл и Генрих Френкель писали: «В Плёне Дёниц… и Гиммлер… делили власть». По свидетельству Шверина фон Крозига, эти двое, в конце концов, договорились, что «будут верно служить признанному преемнику Гитлера, причем Дёниц явно рассчитывал, что место фюрера займет Гиммлер, а сам он станет рейхсфюрером».
Дёниц не получил четкого указания из Берлина об аресте Гиммлера, а лишь туманное распоряжение Бормана: «Немедленно и безжалостно покарать изменников». Р. Мэнвелл и Г. Френкель подчеркивают: «Только Грейм имел недвусмысленный приказ арестовать Гиммлера, однако он не мог его выполнить без поддержки Дёница, а тот всё ждал, что Гиммлер вот-вот сам станет фюрером. Нет никаких сведений о том, как прошла встреча Грейма с Дёницем, что они сказали друг другу, какое решение приняли». Очевидно одно: приказ Гитлера не был выполнен.
Правда, Рейч уверяла, будто она лично встретилась с Гиммлером и сурово отчитала его за «предательство фюрера». С явным недоверием к ее рассказу, британский историк Х. Р. Тревор-Роупер писал: «Нас осчастливили ярким, но возможно неточным отчетом о беседе Рейч с Гиммлером. Главная героиня, словно на театральной сцене, произносит страстные обличения, но они не трогают толстокожего негодяя из этой театральной постановки. А затем весьма кстати подоспевший воздушный налет драматично прерывает этот спор». Что бы ни говорила Рейч, ясно, что она вряд ли пыталась арестовать Гиммлера. Да и она не могла это осуществить физически.
В Берлине же козлом отпущения был избран представитель Гиммлера в бункере Германн Фегеляйн. Он пытался скрыться, был обнаружен в берлинском квартале, который вот-вот должны были занять советские войска, и был приведен в бункер. То обстоятельство, что Фегеляйн был женат на сестре Евы Браун, не спасло его. 28 апреля он был расстрелян в саду рейхсканцелярии.
Тем временем ничего не подозревавший о событиях в Сан-Франциско и в бункере Гиммлер 28 апреля обсуждал с Шелленбергом ход переговоров с графом Бернадоттом. По воспоминаниям Шелленберга, Гиммлер дал ему «разрешение обсудить вопрос с графом о прекращении германской оккупации Норвегии и об интернировании в Швеции германских оккупационных войск до конца войны. Гиммлер заявил, что он готов пойти на такое же урегулирование и для Дании, но что окончательное решение будет принято позднее… В то время он продолжал считать само собой разумеющимся, что через день-два он в качестве преемника Гитлера сможет разрешать эти вопросы без каких-либо затруднений».
Между тем приказ Гитлера об аресте Гиммлера и проклятия в его адрес в «Политическом завещании» стали еще одним свидетельством распада Третьего рейха. Человек, который отвечал за безопасность в государстве и порядок в стране, вступил в переговоры с противником и готовил захват высшей власти. Нацистский режим, внушавший значительной части человечества ужас и отвращение, прежде всего, благодаря полицейскому террору, олицетворением которого был Гиммлер, лишился своей мощной опоры.
* * *
Несмотря на немалые различия между теми, кто был «удален с поля», многое было схожим в обстоятельствах, обусловивших низвержение видных деятелей рейха с нацистского Олимпа. Хотя некоторые из них, став подсудимыми на Нюрнбергском процессе, всячески отмежевывались от злодеяний гитлеровского режима, ссылались на незнание о них или старались переложить вину за них исключительно на Гитлера, на деле нет никаких свидетельств того, что кто-либо из отвергнутых Гитлером в последние дни Третьего рейха, выступал против его преступлений или требовал положить им конец. Не было свидетельств и того, что Гитлер осуждал кого-либо из вышеупомянутых за подобные преступления.
Эти люди долго находились в ближайшем окружении Гитлера и разделяли вместе с ним ответственность за бесчеловечные деяния гитлеризма, сурово осужденные в Нюрнберге. Гитлер их высоко ценил и выдвигал на наиболее ответственные посты. Розенберг исполнял роль заместителя Гитлера еще в первые годы существования нацистской партии, а затем считался главным теоретиком нацистской партии. Геринг был официальным престолонаследником Гитлера. Риббентроп был провозглашен Гитлером «новым Бисмарком», а в Шпеере видели «восходящую звезду рейха». По воле Гитлера Гиммлер получал все новые и новые властные полномочия. Хотя положение Гудериана было скромнее, вряд ли случайно Гитлер поручил ему руководить штабом сухопутных сил в последний год существования Третьего рейха.
Однако на различных этапах существования гитлеровского строя все вышеупомянутые лица вступили в острую борьбу между собой. Эта борьба началась сразу после прихода нацистов к власти и сопровождалась созданием противостоящих клик, которые сражались друг с другом или заключали временные союзы для атаки других группировок. Постоянно фрондировали против нацистской партии и Гитлера видные военачальники. При этом некоторые из них готовили заговоры с целью захвата власти. Не прекращалось соперничество и между отдельными руководителями рейха. Геринг ревниво воспринимал рост влияния Шпеера. Он же, а также Розенберг и Гиммлер вторгались в сферу деятельности Риббентропа. Почти все руководители рейха дружно третировали Розенберга и считали его ненужным членом команды.
Эта борьба усиливалась по мере ухудшения военного положения Германии и неизбежно привела к столкновению с Гитлером. При поддержке своих коллег по руководству Геринг уже в 1943 году предпринимал усилия по ограничению власти Гитлера. В частных беседах «верный Генрих» Гиммлер ставил вопрос об аресте Гитлера. «Любимец фюрера» Шпеер вел подготовку к арестам или убийствам Лея, Геббельса, Бормана, Гиммлера и Гитлера. Лишь неосведомленность Гитлера о попытках отстранить его от власти предотвратила его расправу над этими людьми из его окружения. Об этом свидетельствовало то обстоятельство, что даже преждевременная заявка Геринга на вступление в действие закона о преемнике, от которой он поспешил отказаться, привела к его аресту.
Хотя Гудериан не входил в состав нацистского руководства, этот военачальник отражал противоречивое отношение верхов германской армии к нацизму: они поддерживали политику милитаризации и активно участвовали в успешных агрессивных войнах, но они же начинали высказывать опасения чрезмерным авантюризмом Гитлера и страхи, когда вермахт стал терпеть сокрушительные поражения. Хотя Гудериан возвысился благодаря тому, что не участвовал в заговоре 20 июля 1944 года, он в последние месяцы войны оказался вовлеченным в правительственные интриги, вступив в конфликт с Гиммлером, а затем попытавшись через Риббентропа найти мирный выход из войны. Гитлер предупредил генерала, что повторение подобных попыток будут для него плачевны.
Стремление прекратить войну, чтобы удержать хотя бы часть завоеванных земель, высказывали не только Гудериан и Риббентроп, но также Шпеер, Геринг, Гиммлер. Хотя Гитлер сознавал безнадежность дальнейшей борьбы, он понимал, что любые попытки заключения мира будут означать лишение его власти и жестокое наказание, а потому видел в них выступление против себя лично. По этой причине Гиммлер, уличенный в таких попытках, был немедленно предан опале и был отдан приказ о его аресте.
Однако Гитлер объяснял опалу, а затем и отставки людей из его окружения прежде всего тем, что они не справились с государственными задачами, за решение которых они отвечали. Гудериан был отправлен в отставку за военные поражения армии. Отношение к Гиммлеру резко изменилось после того, как рейхсфюрер СС не справился с обязанностями командующего группы армий «Висла». Геринг впал в немилость, так как люфтваффе оказалась неспособной спасти 6-ю армию Паулюса, а затем – дать отпор налетам союзной авиации. Шпеер был обвинен в неспособности организовать военное производство. Риббентроп был избран ответственным за внешнеполитическую изоляцию Германии. О никчемности Розенберга Гитлер вспомнил лишь после утраты Германией «восточных земель», за управление которыми отвечал рейхсминистр.
На деле вина этих людей за провалы гитлеровской политики была не меньшей, чем самого Гитлера. Однако он не желал признавать неизбежного банкротства своего изначально порочного идейно-политического курса.