Глава 04
В ту ночь мне не спалось. Клет отправился в Новый Орлеан в одиночку, оставив мне выбор: либо настучать на него моему боссу или в полицейское управление Нового Орлеана, либо позволить ему творить хаос и сеять разрушения, которые стали его визитной карточкой в нашем штате. Я надел брюки цвета хаки и сел на крыльце, медленно потягивая в темноте молоко. Треножка, наш домашний енот, храпел под большим черным дубом в конуре, которую мы недавно законопатили от дождя. Его приятель Снаггс, наш боевой кот, в свое время умудрившийся сохранить свои мужские причиндалы, лежал на боку рядом со мной, постукивая своим короткошерстным хвостом по деревянной ступеньке. Уши у него были обглоданы, шея была толстой и непробиваемой, как пожарный гидрант, при ходьбе он поигрывал мускулами, как заправский качок. Он был беспощаден в драке, пленников не брал и прогонял любого пса со двора, если считал, что он представляет угрозу для Треножки. Неудивительно, что они с Клетом были закадычными друзьями.
Но здесь я не совсем честен. Меня беспокоили не только проблемы Клета. С выпиской прекратились и капельницы с морфином, и каждая клетка моего тела чувствовала это. Отказ от бухла и медикаментов — это все равно что голышом пробираться через кусты терновника, которые все не кончаются. К сожалению, к этому добавляется еще один элемент — страх, не имеющий названия. Этот страх сидит глубоко внутри твоего «я» и проявляется в виде постоянного чувства мучительного беспокойства. От этого у тебя сводит дыхание, и ты просыпаешься по ночам в холодном поту. Это не тот страх, уходящий, как только шасси самолета коснутся посадочной полосы. Собственная кожа становится тюрьмой, и этот страх следует за тобой, куда бы ты ни отправился. Ты ходишь взад-вперед. Ты прячешь мысли от окружающих. За один раз можешь запихнуть в себя два килограмма мороженого. Скрежещешь зубами во сне. Каждая ошибка, каждый промах в твоей жизни, неважно, сколько раз ты уже раскаялся и признал свою вину, воссоздают себя, и вновь и вновь свербят длинной иглой в сердце, как только ты открываешь глаза утром.
Вот почему бывалые зэки говаривают, что все мы отбываем срок — и где бы ты это ни делал, срок останется тем же.
А когда крышу у тебя наконец-то сносит, ты понимаешь, что мороженое — это лишь ущербный суррогат, которым ты пытался заменить старое доброе «оторвемся и да всех их к чертям собачьим, мать их так», и что ничто не заменит тебе старого друга Джека Дэниэлса на четыре пальца в наполненном молотым льдом стакане, с пивком вдогонку, или, может быть, даже с косячком или парой-другой колес, способных раскрасить яркими красками любой, даже самый темный подвал.
Для тех же, кто не хочет быть постоянным должником в барах или же пресмыкаться перед наркодилерами, есть и другой выход. Можно, как говорится, нажраться всухую. Ты можешь приласкать свою злобу, как только проснешься, и подпитывать ее в течение всего дня, так же, как подбрасывают дрова в костер. Твоя злость позволит тебе в уме напечатать собственное меню с большим ассортиментом блюд. Ты можешь стать моралистом и реформатором и испортить жизнь другим людям. Можешь делать из других козлов отпущения и провоцировать уличные беспорядки или же извратить религию и вести войны за святое дело. Можешь плевать другим в суп с утра до вечера и витать над всеми, как гелиевый шарик, беспечно поглядывая на бури и ураганы внизу. Когда пьяница говорит тебе, что у него больше нет проблем, потому что он бросил пить, обходи его десятой дорогой.
Я смотрел на отражение луны на поверхности байю и думал о Ти Джоли Мелтон и музыке, которую, кроме меня, никто не слышал. Неужели я помешался? Может быть. Но вот в чем фишка. Мне наплевать. Я уже давно понял, что мир — это далеко не самое рациональное место и что только люди, больше всех склонные к самоуничтожению, убеждают себя, что это так. Люди, меняющие историю, никогда не встречают понимания при жизни. Во времена революции мы, американцы, одержали самую невероятную победу над самой лучшей и самой крупной армией мира, потому что научились драться у индейцев. Сражение можно выиграть и прячась за деревом с мощной винтовкой. Вовсе необязательно надевать остроконечную шляпу, красный мундир, белые чулки и скрещенные на груди белые патронташи с большой серебряной бляхой по центру и маршировать вверх по холму навстречу гаубицам, заряженным цепями и картечью из распиленных подков.
Каким-то образом я знал с полной уверенностью, что Ти Джоли не только навещала меня в больнице на авеню Сент-Чарльз, но и то, что прямо в этот момент она манила меня там, в темноте. Ее рот слегка приоткрыт, локоны цвета красного дерева украшены золотым свечением лютиков, растущих вдоль оврагов на болоте Атчафалайа. Наши болота пронизаны каналами длиной более восьми тысяч миль, ставшими постоянным источником соленой воды для пресноводных болот. Территории беднейших из наших общин стали полигоном для сброса химических отходов, привозимых грузовиками из других штатов, а воды Гольфстрима, воспетые Вуди Гутрисом, несли в себе пятна нефти, простиравшиеся на несколько миль. Но я верил в то, что мог слышать голос Ти Джоли, доносившийся из тумана, и песни ее на акадийском французском были полны скорби погребальных мотивов. Быть может, все мои убеждения и все, что я ощущал, характерны для давно не пившего пьяницы или, в моем случае, для пьяницы, который облизывался каждый раз, когда вспоминал, как жидкость из полупрозрачной трубки медленно, капля за каплей, просачивалась в его вену. Как бы то ни было, я всегда был бы на стороне тех, кто отпустил свою душу на волю и более не обращал внимания на мнение окружающего мира.
Хотелось бы мне сказать, что все эти умозрительные потуги все-таки подсказали мне решение проблем. Ничего подобного. На рассвете, глядя, как пар поднимается над байю, как возвращается в море приливная волна под шум разводного моста на Берк-стрит, у меня все еще не было ответа на два ключевых вопроса: что произошло с Ти Джоли Мелтон и как шайка низкопробных мерзавцев умудрилась наложить грязные лапы на расписку в бурре, которую Клет Персел оплатил два десятка лет назад?
В 7:45 утра я прошел вниз по Ист-Мэйн, поднялся по длинной подъездной аллее мимо городской библиотеки и тенистого грота, посвященного матери Иисуса, вошел в боковую дверь полицейского управления и постучался к Хелен Суле. Хелен начала карьеру в должности контролера на платных автостоянках и доросла до патрульного в районе, в который входил «Дизаер Проджектс». А уже после этого она стала детективом в полиции Новой Иберии. В этом городке прошли ее детство и юность. Несколько лет Хелен была моим напарником в отделе по расследованию убийств, отважно преодолевая все предрассудки и подозрения по отношению к женщинам в общем и лесбиянкам в частности. Некоторое время назад Суле стала объектом расследования отделения внутреннего контроля, и ей пришлось объяснять свои романтические отношения с конфиденциальным информатором-женщиной. Она получила три благодарности за храбрость и хорошую службу и в свое время побывала любовницей Клета Персела. И, наконец, бывало так, что Хелен и на меня смотрела с некой заинтересованностью определенного рода. И тогда, хоть и редко, мне приходилось срочно покидать ее офис и полностью посвящать себя другим занятиям в противоположном конце здания.
Я рассказал ей о проблемах Клета Персела с Вейлоном Граймзом и Биксом Голайтли, а также о вторжении Граймза в дом Элис Веренхаус. Я также поведал Хелен об исчезновении Ти Джоли и ее сестры Блу Мелтон в округе Святого Мартина.
— Дейв, независимо от того, что сделает или не сделает Клет, госпожа Веренхаус заявит в полицию Нового Орлеана на Граймза, — ответила она. — Так пусть же они делают свою работу.
— Но нет доказательств, что это был Граймз, — ответил я.
— С них станется и подкинуть доказательства.
— Знаешь, все изменилось с того времени, когда мы с тобой там работали.
Хелен взяла шариковую ручку и задумчиво прикусила ее, глядя мне прямо в лицо.
— Что там делает Клет в Новом Орлеане — это его дело. Ничего больше не хочу об этом слышать. Понял?
— Нет. Как ты думаешь, что произошло с Ти Джоли?
— Откуда я знаю, — ответила детектив, с трудом скрывая раздражение. — Ты говоришь, что видел ее в палате для выздоравливающих. А с чего ты взял, что с ней вообще что-то произошло?
На этот вопрос у меня не было внятного ответа.
— Эй, нас все еще двое в этом офисе или ты уже куда-то улетел? — спросила она.
— Ти Джоли была напугана. Она что-то говорила о центраторах.
— О чем?
— Она сказала, что боится. Сказала, что общается с опасными людьми.
— Если мы с тобой говорим об одном и том же человеке, то репутация у нее весьма сомнительная, Дейв. Плохие вещи нередко случаются с девочками, охотно снимающими трусики перед плохими парнями.
— Что за пакости ты говоришь.
— Переживешь. Это правда. Это ведь она пела в этой помоечной зайдеко-забегаловке у Байю-Биже?
— И что?
— Это место, куда мужики в костюмах и галстуках приезжают поохотиться на дичь.
— То есть ты считаешь, что она получила по заслугам?
— Очень рада, что ты снова на работе.
— Ты несправедлива к Ти Джоли.
Хелен раздраженно постучала ручкой по журналу, лежавшему перед ней на столе, ее веки подрагивали, а взгляд был обращен в никуда.
— Как бы это сказать? Хотя, знаешь, и пытаться не стану. Спасибо тебе за всю эту информацию, которая не имеет никакого отношения к преступлениям, совершенным в округе Иберия. В будущем, приятель, подавай мне все это в письменном виде, чтобы я могла на это взглянуть и подшить в мусорную корзину. Таким образом и ты, и я сэкономим кучу времени.
Прежде чем я успел ответить, Хелен отмахнулась от меня, округлила глаза и прошептала одними губами:
— Проваливай.
Бикс Голайтли был недоволен ходом дел. Не был доволен ни наездом на Персела, ни этим полоумным недоноском Граймзом, напавшим на бывшую монахиню, ни общим состоянием культурного коллапса в Новом Орлеане. Спросить его, так «Катрина» была манной небесной, смывшей с лица земли проекты социального жилья, от которых никак не удавалось избавиться. Всю эту вонючую ренессансную фигню тоже надо было бы смыть с улиц. Какое отношение эти поэты, художники-самоучки и прочая шелупонь, строящая из себя грошовых музыкантов, имели к восстановлению города? «Да это все мошенники из Голливуда, чья карьера потонула в морской пучине, пытаются засветиться на публике», — говорил он своим друзьям. «Черномазых и прочую нечисть мы отсюда выкинули, а в итоге половина этих попрошаек села нам на шею в Сан-Франциско. Не бывали там? Я однажды в парную попал в квартале, названном в честь Фиделя Кастро, а это уже говорит о том, что это за район, так вот там было две дюжины жирдяев, словно собравшихся на слет любителей сала. Дверь то ли застряла, то ли что, и я битых полчаса сквозь это мясо пробивался наружу».
Для Бикса город был безопасным и предсказуемым местом, когда находился под присмотром семьи Джиакано. Правила были известны всем: туристы получают все, что хотят. В Квартале допускаются любые пороки, кроме наркотиков. Кидалам, обрабатывавшим пьяных, ломали ходули — либо Джиакано, либо сама полиция. Ни один бар не пробивал выпивку для пьяных клиентов дважды. Шлюхи были чистыми и никогда не баловались дурью. Сутенеры не кидали клиентов своих девчонок, притворившись рассерженным мужем или братом. Карманникам, карточным шулерам и кидалам на скачках отрезали большие пальцы рук. Ни один упырь из Ибервилльских проектов не позволил бы себе ограбить туриста на кладбищах Сент-Луиса, если, конечно, не хотел смотреть на мир одним глазом. А педофилы шли рыбам на корм.
Так кого же это могло не устраивать?
До «Катрины» Биксу принадлежал продуктовый магазин на углу, на самом краю Квартала, бизнес по производству морепродуктов по ту сторону реки в Алджирсе и автомойка в Гентилли. Продуктовый магазин разграбили и разнесли мародеры, а автомойка утонула в грязи, когда прорвало дамбы, но для Бикса эти потери были несущественны. Вот бизнес по производству морепродуктов — это другое дело. Гигантские шлейфы нефти из прорывов на дне Залива залили устричные поля и креветочные территории по всему побережью Луизианы, Миссисипи и Алабамы. Бикс не только потерял свой самый прибыльный бизнес, но и утратил единственный способ отмывать незаконный доход. Вспомнить хотя бы те два крупных дельца, которые он провернул в Форт-Лодердейле и Хьюстоне — одно ограбление ювелирного принесло ему восемьдесят штук, минус сорок процентов перекупщику.
Как же так — иметь столько зелени, и не иметь места, где ее применить, кроме как закопать в саду за домом? Теперь еще этот Вейлон Граймз вломился в дом бывшей монахини и пытал ее кипятком, а «Таймз-Пикайюн» уже напечатали эту историю на первой полосе. Чем больше Бикс думал о Граймзе, тем сильнее была его злоба. Он взял мобильник с кофейного столика и вышел на балкон, набирая номер наемника. Вечернее небо розовело, ветер был одновременно и теплым, и прохладным, внизу сухо шелестели пальмовые деревья. В такой вечер он уже должен быть в городе, звонить девчонке или двум, ужинать в кафе на Сент-Чарльз, но никак не пытаться решить всю скорбь мира. И за что ему такое? Ему показалось, что краем глаза он увидел, как перекресток проехал темно-бордовый «Кадиллак» с крахмально-белым верхом.
Граймз взял трубку.
— Чего тебе? — спросил он.
— Угадай с трех попыток.
— Это кто?
— Кто это? А ты как думаешь, кретин? — рявкнул в трубку Бикс.
— На тот случай, если ты не в курсе, я неважно себя чувствую, и уже сказал тебе, что произошло, и с меня хватит уже твоего дерьма, Бикс.
— Я не ослышался? С тебя хватит моего дерьма? Знаешь, не так-то просто наложить кучу на голову спящего слона, подтереть зад его хоботом и отправиться на прогулку, как будто ничего не случилось.
— О чем это ты?
— Мне кажется, я только что видел машину Персела недалеко от моего дома.
— Это ты угрожал семье Клета, не я.
— Фишка в том, что я не собирался ничего делать.
— А Перселу откуда это знать? Большинство людей здесь считают, что у тебя крыша поехала.
— Где ты? — спросил Бикс.
— Тебе какая разница?
— Хотел отдать тебе твою долю с хьюстонского дельца. Ты в своей конуре для перепихонов?
— Ты же говорил, что перекупщик тебе не заплатил.
— Уже заплатил.
— А это правда, что ты откусил нос психиатру в «Анголе»?
— Нет, неправда, сука ты мелкая, это мой сокамерник. Хочешь знать, что я с тобой сделаю, если ты это дерьмо за собой не подчистишь?
— Говори помедленнее, я записываю, чтобы послать потом Перселу голубиной почтой твои планы касательно его семьи.
Рука Бикса, в которой он держал телефон, сжималась и разжималась. Казалось, что мобильник уже врос в его потную ладонь.
— Твоя доля двадцать штук, они тебе нужны или нет?
— Разменяй-ка свою двадцатку на пятаки и засунь их себе в задницу. Между делом еще и трахни себя, так как ни одна баба тебе точно не даст. Я тут слыхал, как парни из Арийского Братства говаривали, что ты в «Анголе» пользовался большой популярностью у педиков и клиенты к тебе в очередь вставали. Поэтому тебе никто не давал?
Прежде чем Бикс успел ответить, Граймз повесил трубку, а Бикс остался стоять, сжав телефон в руке настолько сильно, что его экран захрустел и чуть не треснул. Он почувствовал резкую головную боль, как будто кто-то забивал ему гвоздь в висок. Он попытался сконцентрироваться и выгнать из головы всех бесов, терзавших его от рассвета до заката. Какое слово вечно говорят в таких случаях? Фокус? Да, вот оно. Сфокусируйся. Он слышал ветер в пальмовых деревьях и звук трамвая, разворачивающегося для того, чтобы пуститься в обратный путь по авеню Сент-Чарльз. В Кафе на Кэрролтоне играла музыка. Из-за угла здания на мотокосилке с грохотом выехал латиноамериканец, похожий на недожаренное буррито. Косилка не имела ни мешка, ни глушителя и выбрасывала из выходного патрубка непрерывный поток скошенной травы вперемешку с кашей из пальмовых листьев и собачьим дерьмом.
— На хрен фокус, — подумал Голайтли.
— Эй, ты! Да-да, ты, латинос хренов! Да, ты! — прокричал Бикс. — Эй ты, я с тобой разговариваю!
Газонокосильщик глупо улыбнулся в сторону балкона, не снимая звуконепроницаемых наушников, и вернулся к работе.
— Думаешь, это смешно? — закипел Бикс. Он подождал, пока косильщик развернется и вновь проедет под балконом. Цветочный горшок в его руках был наполнен плотно утрамбованной землей, из которой торчал росток пальмового дерева, и по весу походил на ядро. Бикс крепко ухватился за горшок обеими руками, пытаясь рассчитать расстояние и траекторию, на мгновение представив себя артиллеристом, и метнул его в рабочего.
Голайтли не поверил своим глазам. Он не только промахнулся — в тот момент, когда он отпустил горшок, соседский пудель, которого Бикс называл Гавкающим тараканом, выбежал на газон, и их траектории с горшком сошлись в одной беспощадной точке. Пес остался лежать на траве. Газонокосильщик же спокойно сделал еще один разворот, чтобы начать новую полосу, и наехал на разбитый горшок, слежавшийся грунт и пальмовый росток, мгновенно измельчив их, и даже не заметил, что Голайтли только что попытался проломить ему голову. Бикс облегченно вздохнул, когда Гавкающий таракан неуверенно поднялся и ринулся обратно в квартиру. Если только пес не знал азбуку Морзе, Бикса никто не мог заложить.
Прежде чем Голайтли мог перезарядиться для второго залпа, он заметил, как темно-бордовый «Кадиллак» вывернул из-за угла и припарковался перед отремонтированным узким зданием барачного типа, которое теперь называлось «Книжный магазин на Мейпл-стрит». «Может это не Персел?» — подумал Бикс. Ну что горилле-альбиносу делать в книжном магазине, особенно если ее зовут Персел, если только здесь не продается порнуха или бананы? Пора завязывать с этим бардаком и понять, что к чему. Он прикрепил пистолет двадцать пятого калибра к лодыжке, натянул брюки на рукоятку и направился вниз.
Бикс Голайтли пересек улицу и занял позицию перед книжным магазином, облокотившись на крыло «Кадиллака», удобно сложив руки на груди. Через пять минут вышел Персел с парой книг в пластиковом пакете. На нем были свежевыглаженные слаксы кремового цвета, бледно-голубая рубашка с длинным рукавом и соломенная шляпа с черной лентой вокруг тульи, как будто бы он был каким-то садоводом на островах, а не алкоголиком, гонявшимся за сбежавшими из-под залога для Нига Роузвотера и Ви Вилли Бимштайна.
— Ты за мной следишь? — спросил Бикс.
— Слезь с моей машины.
— Я задал тебе вопрос.
— Если бы я за тобой следил, парковал бы я свою машину рядом с твоей конурой?
— Это не конура. Это кондоминиум. Тебе нужен Вейлон Граймз или ты приперся, чтобы на людей через окно пялиться?
— Я хочу, чтобы ты убрал своих бацилл с крыла моего «Кадиллака».
— Расслабься, мы друг друга не один год знаем, верно? Старая школа. Я не натравливал Граймза на твою секретаршу.
— А кто сказал, что это был Граймз? — спросил Клет.
— Может и не он. Я лишь говорю, что я тут не при делах.
Клет открыл водительскую дверь и бросил книги на сиденье.
— Ты угрожал моей сестре и племяннице. Думаешь, это тебе просто так сойдет с рук?
Бикс Голайтли ступил на тротуар, подальше от машины, и размял шею, как в старые времена, когда он готовился выйти из своего угла на первый раунд, чтобы сразу отправить обе перчатки в лицо противника.
— Ты алкаш, Персел, и твое слово ничего не значит. Жаль, что твоей секретарше досталось, но это на твоей совести, не на моей, — он поправил член через слаксы и сделал недвусмысленное движение в сторону Клета. — Не нравится — отсоси.
— Вот чего я не могу понять, Бикс. С чего бы это после стольких лет вы, недоумки, получаете старую расписку, которую, как вы думаете, можете использовать, чтобы украсть мой дом и мой офис? В какой убогий ум пришла такая тупая схема?
— Я уже говорил. Фрэнки Джиакано вскрыл сейф Диди Джи в качестве одолжения для кого-то.
— Кого?
— Я не знаю.
— Где был сейф?
— На дне озера Понтчартрейн. Откуда мне знать? Спроси у Фрэнки Джи.
— А вот я думаю, что ты врешь. Диди Джи держал свой тысячекилограммовый сейф прямо рядом с аквариумом, тем самым, в котором полно пираний. Не думаю, чтобы этот сейф куда-то исчез. Я проверил, кому принадлежит старое здание Диди. Парня зовут Пьер Дюпре. У него ты получил расписку?
— Все это слишком сложно.
— Бикс, у тебя не ломка случаем? Метамфетаминчик выветривается или другие проблемы?
— У меня вообще никаких проблем нет, — процедил Голайтли, наклонившись вперед и тыча пальцем себе в грудь. — Это у тебя проблема, Персел. Ты был грязным копом. Все смеялись у тебя за спиной. Как ты думаешь, почему наши шлюхи с тобой спали? Потому что так им приказал Диди Джи. Пришлось мне однажды сажать твое тело в такси у «Дос Маринос», так у тебя весь пиджак заблеван был, даром что в штаны не наложил. Ты чего это так на меня уставился?
— Я думаю, ты боишься.
— Тебя, что ли?
— Нет, кого-то еще. Думаю, ты со своими друзьями-дегенератами занялся самодеятельностью и увяз в собственном дерьме, и теперь тот, кого ты напряг, уже готов взять тебя за яйца. Так ведь? Или что-то вроде этого?
— И откуда у тебя столь светлая мысль?
— За все это время ты ни разу не вспомнил про деньги. А ведь у всех вас в голове только одна вещь — бабки. Вы и говорить больше ни о чем не можете. Ни о сексе, ни о спорте, ни о политике, ни о своих семьях. С утра до вечера вы только и делаете, что треплетесь о «зелени». Вам ее никогда не хватает, никому ни пятака не уступите, вы даже чаевые в ресторанах не оставляете, если только не надо перед кем-то выпендриться. Для вас, недоумков, жадность — это благодетель. Но ведь ты и не пискнул о тех бабках, которые, как ты говоришь, я тебе должен. У тебя что, новое развлечение в городе появилось? Что-то помимо грабежей еле передвигающихся стариканов?
— А может, я стараюсь забыть прежние обиды. Тебе нужен Граймз, я дам тебе Граймза.
— А я думал, что пацаны из Арийского Братства так не поступают.
— Сделаю для тебя исключение. Граймз заслуживает все, что только может с ним произойти. Расписку твою я тоже порву.
— Свой шанс ты уже упустил, а Граймза я и сам найду. Если я узнаю, что это ты приказал ему наехать на мисс Элис, ты не жилец на этом свете. Ну а пока что давай, придумывай, как свести свои татуировки.
— Не понял.
Клет Персел вынул из кармана слаксов небольшой диктофон и отмотал назад до момента, где Бикс говорил о том, что сделает исключение из кодекса Арийского Братства и готов заложить Граймза.
— Завтра твоя запись будет лежать на всех форумах твоих арийских сверхчеловеков.
— Братан, ты не можешь так поступить.
— Не забудь зайти в интернет с утреца, ты проснешься знаменитостью. Может, я и фоток твоих раздобуду, размещу там же. — Клет Персел сел в «Кадиллак», включил зажигание и зажал в зубах незажженный «Лаки Страйк». — Мужик, сходи к психиатру. Тебе нужна профессиональная помощь. Знаешь, прессовать тебя — все равно что жестоко обращаться с животными. Депрессию нагоняет.
— Персел, да ладно тебе. Погоди, вернись. Да ладно, мы всегда ладили. Братан, ты сам не знаешь, что творишь. Мы же старая школа, так?
Было почти десять вечера, когда Клет позвонил мне на домашний.
— Я забрался в берлогу Бикса Голайтли. Он прячет серебряные доллары внутри крышки унитаза. А дизайн квартиры, похоже, слизан с дешевого борделя.
— Ты вломился в квартиру Голайтли?
— Залез в его телефонные записи, прослушал все сообщения на автоответчике. В компьютер тоже залез. Он азартный дегенерат. За ним, наверное, полдюжины букмекеров и ростовщиков гоняется, вот почему он пытался на меня наехать. Думаю, он еще и крадеными картинами пробовал торговать. Ну, или подделками. Писал по электронной почте что-то насчет какого-то итальянского художника. Ну что такому парню, как Голайтли, знать об искусстве?
— Ты сейчас где?
— В Алджирсе. Голайтли припарковался около старого кирпичного квартирного дома. Думаю, именно здесь окопался Граймз.
— Вали оттуда.
— Нет, я собираюсь завалить эту сладкую парочку.
— Что за глупость, Клет?
— Глупость — это позволить одному из этих отморозков пытать кипятком мою секретаршу.
— А мне ты зачем позвонил?
— На тот случай, если что-то пойдет не так, хочу, чтобы ты знал, что происходит. А вот что я обо всем этом думаю. Голайтли работает на кого-то, кого боится. Он и Фрэнки Джиакано заполучили мою расписку и решили рубануть капусты по-быстрому, но кому-то это не понравилось, и теперь Голайтли под прессом на нескольких фронтах. В старые добрые времена члены семьи Джиакано вели себя как семейные люди, жили в пригороде и никогда не привлекали к себе внимание. Голайтли, Фрэнки и Граймз нарушили это правило.
— У тебя ствол с собой?
— Всегда и везде.
— Не делай того, о чем думаешь.
— Я и себе не рассказываю о том, что у меня в голове. А потому, как я могу сделать то, о чем думаю, если я не знаю, о чем? Расслабься, крепыш.
Ну и как тут поспоришь?
Клет закрыл мобильник и бросил его на пассажирское сиденье «кадди». Он припарковался за грузовиком на тенистой улице в старом жилом квартале района Алджирс, который совсем пришел в упадок и был перепрофилирован под коммерческую застройку. По ту сторону Миссисипи виднелись огни Французского квартала, черные очертания доков со стороны Алджирса и блики на маслянистой поверхности реки. Микроавтобус Бикса Голайтли был припаркован сразу за уличным фонарем на углу с подветренной стороны двухэтажного кирпичного здания. Бикс Голайтли сидел за рулем и попыхивал сигаретой, дым которой подхватывал ветер через полуопущенное стекло.
Почему Бикс не зашел внутрь? Клет недоумевал. Может, ждал, пока Граймз отправится спать? Может, он сам планировал пришить его? Вполне возможно. Для того чтобы расквитаться с кем-то, Бикс обычно нанимал киллеров, недоумков типа Граймза, но теперь именно его голос, попирающий Арийское Братство, был записан на пленку. Да и то, что он влез не в свое дело, лишь усугубляло его положение. Прикончил бы Бикс такого, как Граймз, чтобы хоть частично выправить ситуацию?
Вряд ли кто-нибудь, знающий Бикса Голайтли, задался бы этим вопросом.
Клет открыл бардачок и достал пистолет тридцать второго калибра. Давно пора было его уже выбросить — номер был выжжен кислотой, деревянная ручка обмотана изолентой, прицел спилен. Он сунул его в карман пальто, вылез из автомобиля и растворился в тени зданий вверх по улице. Он увидел, как Бикс сделал последнюю затяжку и щелчком выбросил окурок из окна. «Пора», — подумал Клет.
И тут он понял, почему Бикс оставался в своем микроавтобусе. Двое полицейских вышли из кафе на углу улицы, сели в машину и поехали через перекресток по направлению к реке. По иронии судьбы они не обратили ни малейшего внимания на микроавтобус, зато коп на пассажирском сиденье посмотрел Клету прямо в лицо. Тормозные фонари патрульного автомобиля на мгновение зажглись, затем он повернул на перекрестке, и Персел понял, что его не просто вычислили — его вычислили полицейские, считающие его своим недругом.
Он повернул обратно, сел в «Кадиллак», бросил пистолет обратно в бардачок и проехал задним ходом весь проулок, пока не вынырнул на следующей улице на расстоянии одного квартала. Во рту у него пересохло, сердце учащенно билось. Тяжело дыша, он выключил зажигание, ни на секунду не сомневаясь в правильности того, что припас для Бикса Голайтли и Вейлона Граймза.
«Остынь, — подумал он, — ты все еще можешь их завалить. Не все сразу. Верно? Верно!» — пронеслось у него в мозгу. Он подождал, пока не удостоверился в том, что патруль покинул район, затем вышел из автомобиля и отправился вверх по проулку по направлению к улице, где был припаркован микроавтобус Голайтли.
В подъезде дома было темно, пахло старым обойным клеем и ковром, который не пылесосили много месяцев. Бикс поднялся по лестнице на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки, подтягиваясь на перилах с гибкостью, которой позавидовала бы любая макака. Давно забытое чувство предвкушения овладело им. Пьянящая энергетика убийства уже давно превратилась в смутное, выцветшее воспоминание, как и прелести секса и кайф от выигрыша на скачках. В свое время прекрасным источником наслаждения и тайного успокоения для Бикса были внутривенные наркотики, но и от них он больше не балдел и кололся только с тем, чтобы, как говорится, не потерять форму. Это означало, что и на игле он более не чувствовал себя живым. Пороки, которые он легко мог себе позволить, стали безвкусными и неинтересными, и временами Биксу казалось, что кто-то разбил витрину его жизни и похитил из нее все самое ценное.
Голайтли прошел по коридору, тускло освещенному слабенькими лампочками в покрытых пылью гофрированных абажурах и обклеенному вздыбившимися и скукоженными от влаги обоями, и бросил взгляд на пожарную лестницу, темнеющую на фоне зарева Квартала по ту сторону реки. Он задержался перед дверью с металлической цифрой «семь», тихо вставил кредитную карточку в щель между дверным замком и косяком и вдруг понял, что дверь не заперта. Бикс вернул карточку в бумажник, положил его в боковой карман и достал пистолет, зафиксированный на лодыжке. Он повернул ручку и быстро вошел в комнату.
В комнате царила почти кромешная темнота. На стереосистеме горели цифровые часы, в спальне работал телевизор, а из динамиков доносились женские оргазмические стоны. Бикс спрятал пистолет за спиной и всмотрелся в темноту, ожидая, пока глаза к ней привыкнут.
— Вейлон! — позвал он.
Ответа не последовало.
— Это Бикс. Я немного погорячился по телефону. Старею, видать, иногда не могу себя сдержать. — Единственным звуком в комнате оставались стоны из порнофильма.
— Вейлон, что происходит?
Бикс попытался нащупать выключатель на стене, держа пистолет на уровне бедра. И вдруг его рука замерла на выключателе — из темноты проступил силуэт человека, сидящего в кресле с тканевой обивкой, небрежно держащего на коленях никелированный револьвер, отражавший красные блики цифровых часов.
— Господи Иисусе, Вейлон! — выдавил Бикс. — Ты меня так до инфаркта доведешь!
Он незаметно сунул пистолет в задний карман и вытер ладони о брюки.
— Это и есть твой траходром? Ты где баб берешь, в приюте для слепых?
Бикс ждал, когда Вейлон заговорит. Затем спросил:
— Может, ствол-то уберешь? Давай выпьем, потом спустимся к моей машине, я отсчитаю тебе твои заслуженные двадцать штук. Забудем про Персела и монахиню. Ты меня слушаешь? Ты что там, язык проглотил?
Бикс нащупал выключатель и, поколебавшись мгновение, включил свет.
Вейлон Граймз не сдвинулся с места ни на дюйм. Его правая рука лежала на барабане револьвера «Вакуэро» калибра 357. Голова была немного наклонена назад, рот слегка приоткрыт. Один его глаз уставился на Бикса, как будто он спал и был разбужен незваным гостем. Второй — от выстрела в упор утонул в глазнице, а веко висело на уровне подбородка.
Бикс наконец смог выдохнуть.
— Хм, кто пристрелил дворнягу? — выдавил он, поворачиваясь вокруг своей оси, держа пистолет в вытянутой руке. — Есть тут кто еще? Если есть, мне с тобой делить нечего. Я пришел, чтобы оплатить долг, и все. Ты меня слышал.
Он почувствовал себя дураком. Неужто у него, Бикса Голайтли, кишка тонка стала? Он проверил спальню, туалет, кухню, но признаков взлома не заметил. Он вернул пистолет в кобуру, снял полотенце с вешалки на кухне и тщательно вытер дверную ручку изнутри, после этого вышел в коридор и протер дверную ручку снаружи, после чего засунул полотенце в карман. Ничего не упустил? Не мог вспомнить. Бикс прикасался только к дверным ручкам, больше ничего не трогал. В этом он был уверен. Пора смываться, а подумать о сложностях окружающего мира можно было и после.
Он отправился вниз по лестнице и незаметно вышел из здания. Прохладный ветер обдувал его лицо и волосы, а запах реки был словно бальзам на душу. «Ну, разве может повезти больше этого?» — ликовал он. Кто-то другой выследил Граймза, и теперь он, Бикс, мог идти домой чистым человеком, причем не только в плане кидалова Персела, но и в плане монахини, а также тех двадцати штук, которые он был должен Граймзу. Деньжата ему пригодятся, чтобы оплатить пару долгов, а может, и чтобы пройти лечение от зависимости. «Спасибо, Вейлон. Никогда не думал, что ты один сможешь оказать мне столько услуг сразу. Надеюсь, тебе понравится поездка в морг в мешке для трупов».
Но кто же его пришил? Вот это вопрос на миллион. Этого говнюка ненавидели многие, включая Персела и родителей того пацана, которого убил Граймз. «М-да, может и Персел», — подумал Бикс. Граймз, похоже, знал убийцу, так как признаков взлома не было. У Граймза в конуре всегда были спрятаны два-три ствола. Должно быть, он пытался воспользоваться револьвером, который, наверное, был спрятан под подушкой кресла — Граймз попытался его достать, и схлопотал за это пулю в глаз от Персела. Если так, может, Биксу и получится все-таки выжать доллар-другой из этого чертового частного детектива или же хотя бы полюбоваться тем, как его загребут за убийство. Нет, все-таки жизнь прекрасна и удивительна!
А может, Граймза прикончила одна из его баб. Ходили слухи, что он любил подвешивать их на крюке и обрабатывать кожаными перчатками или же заставлять играть в русскую рулетку. Граймз однозначно не ценил долгосрочные отношения с женщинами. Да и плевать. Ночь была просто сказка. Время праздновать, выпить парочку коктейлей с шампанским с дамой или двумя, может, в крэпс сыгрануть в «Харрас». Этот город все еще принадлежал ему. Затем в голову ему пришла еще одна мысль. Чего же не хватает этому сценарию для «Оскара»? А что, если подбросить улики на Персела? Времени у него было навалом. Никто не найдет Граймза, пока он не начнет гнить у себя в кресле. Бикс знал одного домушника, который за пару дорожек кокса украдет что-нибудь из офиса Персела и подкинет в квартиру Граймза.
Бикс подошел к своему микроавтобусу, весело подбрасывая ключи в руке, в душе его пели херувимы. Он открыл дверь, сел, отцепил кобуру от лодыжки и запер ее в бардачке. Не хватало еще, чтобы его остановили в Алджирсе и обыскали. Он вставил ключ в зажигание, закурил и выдохнул дым через открытое окно в небо, как огнедышащий дракон.
Он не обратил внимания на человека, стоявшего в дверном проеме на другой стороне улицы. Он вышел на свет и пошел по направлению к микроавтобусу. Бикс сумел разглядеть, что на нем были красная ветровка, бейсбольная кепка «Балтимор Ориолс» и тесные джинсы, заткнутые в замшевые сапоги. Руки он держал на виду. Бикс завел двигатель, но не включил передачу — сигарета отвисла во рту, а на лице появилась натянутая улыбка, скорее напоминающая гримасу.
— Это ты, Карузо? — спросил Бикс. — Не знал, что ты в городе.
Человек не ответил.
— Повернул на мосту не в том месте, — сказал Бикс. — Вот же растяпа, я ж тут вырос и все такое. Может, кофе выпьем или там чего? Я сегодня пару сделок еще закрыть должен. Ты не поверишь, это все часть совместной благотворительной программы с торговой палатой.
Человек наклонился, как будто пытаясь понять, нет ли еще кого в микроавтобусе, затем сделал шаг назад и огляделся.
— Поехали со мной, если хочешь, — предложил Бикс. — Я состою в круглосуточном спортивном клубе. Можем в мяч поиграть. Пытаюсь вот курить бросить и еще от пары вредных привычек отказаться. Прикольно видеть тебя в Алджирсе. Я всегда жил в Квартале или в аптауне, тут мне никогда не нравилось. Если это не Квартал и не Сент-Чарлъз, это не Новый Орлеан. Это как Мускоги, Оклахома, знаешь, про это отморозки всякие с Мерле Хаггард песни слагают. Залазь, прокатимся по мосту. С моста огни города особенно красивы. Ты бы мне звонил, когда приезжаешь в Новый Орлеан. Я знаю все злачные места, а они, как ты понимаешь, не отмечены ни в одном путеводителе. Хочешь увидеть дом, где жил тот писака, который все про вампиров калякал? Могу показать тебе крышу, где снайпер прикончил всех тех людей в Квартале. Я в этом городе родился и вырос. Я тот, кто тебе нужен. Поверь мне, Карузо, Алджирс — говно. Ну, на хрена тебе тут ошиваться?
Бикс Голайтли засунул в рот еще одну сигарету, не услышав ни слова в ответ, забыв про ту, что он оставил в пепельнице. Сигарета в его рту подпрыгивала на нижней губе, пока он говорил и говорил, а его чувство собственного достоинства медленно вытекало через подошвы туфель.
Вдруг Голайтли почувствовал, что мотор в его груди захлебнулся и встал. Он взглянул на бардачок, где был заперт пистолет, и замолчал. Бикс поднял глаза на фигуру, все также стоявшую у окна, и вытащил незажженную сигарету изо рта. Он снова начал говорить, но слова не складывались в предложения. Голайтли собрал всю влагу во рту, сглотнул и попытался начать снова. Он словно услышал свои собственные слова со стороны и поразился спокойствию, звучащему в них:
— Надо было бы тебе приехать к нам на Марди Гра. Как говаривал Вулфман Джек, веселье такое, что аж уши заворачиваются.
Человек поднял пистолет двадцать второго калибра с глушителем, держа его обеими руками, и выстрелил три раза Биксу в лицо — две пули в лоб и одну в рот, разрезав его сигарету пополам. Гильзы звякнули об асфальт, как маленькие колокольчики.
Стрелок наклонился и поднял гильзы столь же бесстрастно и аккуратно, сколь другие поднимают монеты, упавшие на песок пляжа. С дальнего конца проулка Клет наблюдал, как неизвестный прошел вниз по улице в конусе света уличных фонарей и исчез в темноте. Ветровка стрелявшего напомнила ему куртку Джеймса Дина в фильме «Бунтарь без причины». Затем стрелок вдруг повернулся, вернулся к фонарю и, похоже, на мгновение всмотрелся в проулок с неуверенностью или в замешательстве. Клет глубже отошел в проулок, сжав свой тридцать восьмой калибр в руке так, что бороздки рукоятки впились ему в ладонь, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из горла. Он вжался в кирпичную стену, задыхаясь от запаха собственного тела, и почувствовал, как холодный пар окутывает его сердце. Кровь настолько громко стучала в ушах, что он не был уверен, сказал стрелок что-нибудь или нет. Затем он услышал, как убийца пошел прочь, насвистывая мелодию. Это что, «Техасская роза»? Или он теряет рассудок?
