Глава 29

По расписанию представление должно было начаться в здании Фестиваля сахарного тростника в городском парке в восемь часов вечера в пятницу. В этом же здании в 1956 году я слушал выступление Гарри Джеймса с Бадди Ричем на ударных, Вилли Смитом на саксофоне и аранжировщиком Дюка Эллингтона Хуаном Тизолом на тромбоне. Вся группа была одета в летние фраки, а у Джеймса в петлице торчала красная гвоздика. Для нас, жителей нашего провинциального каджунского мира на берегах Байю-Тек, люди, играющие на горне и духовых инструментах, были волшебными созданиями, спустившимися с небес. Их черные брюки имели острые, как бритва, стрелки, их начищенные парадные туфли блестели, а тромбоны и корнеты светились, словно жидкое золото. Певица исполняла песню Элвиса Пресли Heartbreak hotel, аранжированную в стиле «свинг», затем оркестр без предупреждения перешел на «One o’clock jump». Помню, мы два часа танцевали в «Савойе», «Трианоне» и «Голливуд Палладиуме», волшебные звуки трубы Джеймса поднимались в звездное небо, барабаны Бадди Рича грохотали на заднем плане, а саксофоны словно играли свою, параллельную, мелодию, похожую на океанскую волну, вздымавшуюся на краешке пляжа. И все это нарастало, превращаясь в крещендо звука и ритма, обладающее почти сексуальной энергией, и оставляло нас жаждущими влаги и переполненными желанием, которое мы не могли объяснить.

С тех пор прошло уже более полувека, для нас настало время зимнего солнцестояния и возрождения Сатурналий, и, не став мудрее наших предков, мы все так же боялись своей смертной природы и наступления ночи. Черные дубы в парке были закутаны в паутину мерцающих гирлянд, здание Фестиваля обвешано венками и толстыми красными лентами, завязанными в огромные банты, а семьи, которых не смутил холод, жарили барбекю в местах для пикников, над которыми плотным туманом висел голубой дым жарящегося мяса. Над раскидистыми дубами разверзлось черное небо, покрытое россыпью звезд. Сложно было придумать ночь прекраснее, чем эта.

Мы с Алафер и Молли припарковались у пруда с утками и влились в толпу на входе в здание.

— А вот и Гретхен Хоровитц, — заметила Алафер.

— Притворись, что не видишь ее, — сказал я.

— Так себя ведут только дешевки, — возразила Алафер.

— Оставь ее, — сказал я, беря дочь под руку.

— Дэйв, ты не имеешь права говорить мне, что делать, а чего не делать.

— Да прекратите вы оба! — вмешалась Молли. Она посмотрела сквозь толпу на тюнингованный пикап Гретхен, стоящий на площадке позади здания.

— Чем она, кстати, там занята?

— Разгружает свое кинематографическое оборудование. Она снимает документальный фильм, — ответила Алафер, — я собиралась ей помочь.

— Думаешь, у нее есть талант? — спросила Молли.

— Я думаю, что она человек искусства. Она любит его. Чего у нее нет, так это друзей, готовых помочь, — ответила Алафер.

— Ты меня имеешь в виду? — возмутился я.

— Нет, я говорю о себе. Я дала ей понять, что могу помочь ей с документалкой. Но в итоге сообщила, что слишком занята своим новым романом. Она здорово разозлилась.

— На тебя? — спросил я, наблюдая, как Гретхен достает микрофонную удочку из пикапа.

— Конечно.

— Увидимся внутри, — сказал я.

— Стой, — попросила Алафер. В этот раз она схватила меня за руку.

— Гретхен надо бы подумать о переезде. Я думаю, в это время года в Южной Калифорнии очень хорошо, — сказал я.

— Дэйв, если ты сделаешь это, я съеду из дома, — предупредила меня Алафер.

— Клет — мой лучший друг, — ответил я, — но он должен увезти Гретхен Хоровитц из Новой Иберии. И она должна понять, что члены нашей семьи не имеют ответов на ее проблемы, связанные с убийствами людей.

— Давай-ка потише, — попросила нас Молли.

— А вот и Пьер Дюпре, — заметила Алафер.

Он двигался сквозь толпу в направлении пикапа Гретхен, одетый в полосатый костюм с рубашкой в стиле «вестерн» и ковбойские сапоги с узкими носами. Позади, сквозь деревья, я видел, как Клет Персел паркует свой багровый кабриолет у площадки для пикников. Он вышел из машины в компании Джулии Ардуан, и они направились к зданию.

— Клет знает, что Пьер строит глазки Гретхен? — спросила Алафер.

— Да.

— И что он планирует делать?

— Закатать Пьера Дюпре под обои. Хотя, может, это просто метафора? — ответил я.

— Я пойду туда, — сказала Алафер.

— Зачем?

— Пьер — это зло. Гретхен в своей голове бьется в битве под названием «прощение», а этот лживый кусок дерьма пытается воспользоваться этим.

— Оставайся с Молли, Альф. Я прошу тебя, я не пытаюсь приказывать, — попросил я, — пожалуйста, доверься мне хоть раз.

— Ты говорил, что не будешь больше меня так называть.

— Не слишком-то мне удается сдерживать некоторые обещания.

Дочь изучала мое лицо, и я знал, что она думает вовсе не о глупых прозвищах.

— У меня плохое предчувствие, Дэйв.

— Ты о чем?

— Обо всем этом, — ответила Алафер.

Поначалу Гретхен пыталась игнорировать его, делать вид, что его присутствие или отсутствие совсем ее не касается. Но даже когда она нырнула обратно в кабину пикапа, чтобы достать стабилизатор изображения, тень Пьера словно висела над ней, блокируя блики здания, вторгаясь в ее мысли, уменьшая и уничижая ее, как будто он знал каждую слабую точку ее тела и души.

— Я надеялся встретить тебя здесь, — сказал Пьер Дюпре.

— Разве я не говорила, что приеду? — ответила она.

— Говорила. Это твое оборудование?

— А на что это похоже?

— Не забывай, что кино — не моя страсть. — Пьер улыбался, его воротник был расстегнут, обнажая черную поросль на его груди.

— Но фильмы же ты смотришь? — спросила Гретхен.

— Иногда.

— Смотрел «Патруль Джонсона»? Это фильм про американский патруль во Вьетнаме, снятый французами. Это один из лучших документальных фильмов, что мне доводилось видеть. Он напомнил мне работы Роберта Капы.

— Кого?

— Он был одним из величайших военных фотографов.

— Я никогда особенно не тянулся к кинофильмам или фотографии. Я художник.

— Тебе не нравятся кинофильмы?

Дюпре широко улыбнулся и пожал плечами.

— Посиди со мной.

— Я работаю.

— Может, выпьем после этого?

— Пьер, я не думаю, что это хорошая идея.

— Дай мне шанс реабилитироваться.

Гретхен начала устанавливать подвесную систему на стабилизатор, избегая глаз собеседника и словно не замечая, как он намеренно блокировал свет от здания, словно черный плащ, пытающийся обвиться вокруг нее. Вдруг она заметила, что Пьер уже не смотрит на нее.

— А вот и твой работодатель, — сообщил он.

— Пардон?

— Мистер Персел. Вон там, заходит в здание. Он с Джули Ардуан, — Дюпре шумно втянул воздух через передние зубы.

— И что означает этот звук?

Он попытался улыбнуться, как джентльмен, не желающий показаться недобрым.

— Извини, я не слишком хорошо умею читать по лицам, сказала Гретхен.

Он выдохнул.

— Мне кажется, что мистер Персел не очень хорошо разбирается в людях.

— Я не понимаю, что ты пытаешься сказать.

— Джули Ардуан пилот. Она в свое время работала на мою бывшую и ее отца, Джессе Лебуфа. На ум приходит фраза «чтобы радар не засек».

— Она нечиста на руку?

— Из-за ошибок, которые я сам совершил в своей жизни, у меня нет морального права спекулировать именем других людей. Но при этом я знал мужа Джули двадцать лет. Он был хорошим мужиком, готовым всегда помочь другу. Но его мозги нашли размазанными по потолку дома Джули. Патологоанатом определил, что это было самоубийство. Но я сомневаюсь, что все было именно так. Я думаю, что твой работодатель шагает прямиком в расставленную для него паутину.

— Какую работу эта женщина делала для Варины Лебуф? И не пытайся надуть меня, Пьер.

— Они возили кокаин из Панамы. С оружием тоже какие-то дела были. Но я не хочу больше об этом говорить. Я изменил свою жизнь, и проступки других людей меня не касаются. Но я думаю, что твоему другу скоро причинят боль. Я буду внутри. Скажешь, если захочешь выпить по бокальчику после всего этого.

Пьер Дюпре ушел, цокая ковбойскими сапогами по бетонной танцевальной площадке. Его плащ развевался на ветру, шея, блестящая от лосьона, грациозно изгибалась, спустя мгновение его красивое лицо растворилось в дыму. И Гретхен показалось, что ей в голову залетел целый рой гудящих пчел.

Гретхен смотрела вслед Пьеру Дюпре, когда я подошел к ней сзади.

— Как вы поживаете? — спросил я.

— Как я? — переспросила она. — Да замечательно. Было еще две секунды назад.

— Да, думаю, ваш намек я понял. Я хочу, чтобы вы кое-что поняли, мисс Гретхен. Помимо Клета Персела, вряд ли в этом мире есть человек, поддерживающий вас больше, чем моя дочь. Она верит в то, что у вас большой талант, и считает вас достойным и хорошим человеком. Если она вам сегодня не помогает, то это не потому, что она не хочет. Она действительно собиралась работать над своим романом, но мы с женой настояли, чтобы она поехала с нами.

— А с чего вам это мне объяснять? Думаете, я причиню ей боль?

— Нет, совсем не думаю.

— Вы плохой лжец.

— Я был бы признателен, если бы вы не говорили со мной в таком тоне.

— Да отвали ты.

Я посмотрел на толпу, в которой уже не мог разглядеть Алафер и Молли.

— Вы владеете боевыми искусствами? — спросил я.

— С чего это ты спрашиваешь?

— Просто интересно. В наше время это вроде как часть таинственного образа. Женщина-киллер, оставляющая за собой след из разорванных тел на разных континентах, кто знает, чего еще ждать.

— Зачем мне пинать кого-то в пах, когда я могу всадить ему пулю между глаз?

— М-да, весьма логично.

— Это вообще-то шутка была, — сказала Гретхен. — Я не нравлюсь вам, мистер Робишо. Я вижу это в ваших глазах, слышу в вашем голосе. Вы думаете, что я змея в саду. Но вы не правы.

— Неужто?

— Это место прошило задолго до того, как я сюда попала, — ответила она, повесила оборудование на плечо и вошла в здание.

Первым музыкантом, появившимся на сцене, был не имитатор певцов 40-х годов, а легенда Луизианы 50-х по имени Дикси Ли Пьюг. Он вырос в какой-то богом забытой дыре на Миссисипи и в возрасте семнадцати лет устроился пианистом в бордель по другую сторону реки в местечке под названием «Натчез под Холмом». Заметьте, что я не сказал, что Дикси Ли родился в какой-то богом забытой дыре: он вылетел из утробы своей матери, словно ракета, и с тех пор летает и бьется рикошетом обо все бетонные и металлические поверхности западного мира.

В свое время врачи вырезали ему более половины желудка. Реабилитационные центры ему не только не помогли, более того, его выкинули из центра Бетти Форд в первый же день программы. Он говаривал, что мечта всей его жизни — дожить до 150 лет и умереть судом Линча за изнасилование. Но никакая из его выходок не сравнится с той ночью, когда он впервые выступал в «Парамаунт Театр» в Бруклине. Ведущим вечера был Алан Фрид. Дикси Ли свято верил, что именно он будет закрывать шоу, но Фрид посчитал, что эта честь должна была достаться знаменитому чернокожему рокеру, который навсегда изменил этот жанр и вписал свое имя в его историю. Дикси Ли сказали, что в следующий раз он обязательно выступит с заключительным номером, ну а эта ночь принадлежала более пожилому музыканту. Итак, он занял свое место перед пианино и запел свою «фирменную» песню, то избивая, то поглаживая клавиши и крича в микрофон — эта его манера выступления сделала его знаменитым. Посреди песни он поднялся на ноги, достал из пиджака банку керосина и облил им инструмент. Когда он бросил на пианино горящую спичку, пламя просто взорвалось красно-желтым конусом, едва не обуглив ему лицо, затем перетекло на клавиши и, далее, по ножкам пианино, на сцену. Дикси Ли же оставался невозмутим. Он наклонился в огонь и доиграл композицию до конца, не обращая внимания на горящие манжеты, опаленные волосы и потоки воды, разбрызгиваемые противопожарной системой по всему театру.

Молодежь в зале просто сошла с ума, требуя продолжения. Полицейский обдал Дикси Ли из огнетушителя, и то только после окончания песни. Когда Дикси Ли сошел со сцены в дымящейся одежде, с пеной из огнетушителя, стекавшей по обожженному лицу, он повернулся к чернокожему рокеру и сказал: «А тебе слабо так, сука?»

— Вы с ним, кажется, жили в одной комнате в колледже, да? — спросила Алафер.

Мы сидели на заднем ряду, и вдали перед собой, у края сцены, я видел Гретхен Хоровитц, фокусирующую свою камеру на Дикси Ли.

— В 1956 году, — сказал я, — прямо перед тем, как его показали в «Шоу Стива Аллена».

— Ты не говорил об этом Гретхен? — спросила она.

— Нет, а с чего бы это?

— Она наверняка хотела бы взять у него интервью.

— Она опасна, Алафер. И это факт, а не просто мое мнение.

— Где-то глубоко внутри она все еще маленькая девочка, Дэйв.

Наверное, Алафер была права. Но большая часть людей, что мы отправляем на смертную казнь, уходят как дети. Ирония заключается в том, что большинство из них умирают с достоинством, а некоторые прощаются с жизнью с гораздо большей долей храбрости, чем, например, я мог бы ожидать от себя. Они убивали, но при этом в большинстве случаев не могли адекватно объяснить свое поведение другим людям. Так они и покидают мир, кратко извинившись перед семьей своей жертвы, не сопротивляясь, серые от тошноты и страха, и их история уходит вместе с ними.

Предложение Алафер мне показалось весьма неплохим. Что плохого в том, чтобы сделать доброе дело для женщины, которую, вероятно, еще можно было спасти? Я поднялся со своего места и прошел вниз по проходу к тому месту в тени, откуда Гретхен снимала Дикси Ли. Его пальцы парили над клавиатурой и вдруг пикировали на клавиши, локоны его волнистых обесцвеченных волос свешивались на глаза, щеки раздувались, как у иглобрюхой рыбы, синие замшевые туфли отплясывали под пианино, а гортанный акцент вздымался вверх, словно ноты из кларнета.

— Мисс Гретхен, Дикси Ли — мой старый друг, — произнес я, — и я уверен, что он с радостью даст вам интервью.

— Хочешь сказать, ты представишь меня ему? — спросила она.

— С удовольствием.

— С чего бы это?

— Потому, что Дикси Ли, вероятно, величайший из белых блюз-музыкантов Америки, и все, кто занимается этим бизнесом, об этом знают. Но никто и никогда открыто не признавал его заслуги.

Она опустила свою камеру и посмотрела сквозь меня в зал.

— Ты знаешь телку по имени Джули Ардуан?

— Да, она работает в полиции.

— В каком дерьме она замешана?

— Прошу прощения?

— Кое-кто сказал мне, что она перевозила кокаин для Варины и Джессе Лебуфа, — объяснила Гретхен.

— Я в это не верю.

— Кое-кто сказал мне, что она, может быть, убила своего мужа.

— И кто же этот «кое-кто»?

— Это правда или нет?

— Обе истории — полнейшая чушь.

— Ага, понимаю. У вас тут никогда не было грязных полицейских. А те чернокожие пацаны, что пихают дурь у себя в квартале, с копами, конечно, не делятся.

— Я думаю, что эту белиберду тебе напел Пьер Дюпре. Может, тебе пора включить мозги?

Гретхен осмотрела зал, словно с трудом сдерживая свое раздражение.

— Я была бы тебе очень признательна, если бы ты оставил меня в покое, — наконец выдавила она.

— Так ты хочешь с Дикси Ли познакомиться или как?

Гретхен задумчиво потеребила бровь, словно задавая самой себе вопрос. Я развернулся и направился к своему месту.

— Мистер Робишо, — окликнула она меня негромко.

Я остановился и повернулся лицом к ней.

— Вы уверены, что эта Ардуан в порядке? — спросила она. — Я имею в виду, на сто процентов уверены? Вы готовы поставить на это жизнь Клета?

Я вернулся на свое место и почувствовал, как вибрирует мой мобильный. Пропущенный звонок. Я перезвонил по определившемуся номеру, но попал на голосовую почту.

— Кто это? — спросила Молли.

— Катин Сегура.

— Она сегодня звонила на домашний, но я не успела взять трубку. Я же тебе записку оставила у телефона, ты ее видел?

— Нет, а что она говорила в сообщении?

— Ничего, просто оставила свое имя и просила тебя перезвонить. Извини, я думала, что ты нашел записку.

— Как ты думаешь, это было что-то срочное?

— Даже не знаю.

— Я на минутку.

— Куда ты?

— Найти Клета.

Это не заняло много времени. Они с Джули Ардуан сидели неподалеку от стойки с пивом. Клет зажал между ног большой красный пластиковый стакан с мохнатой шапкой пивной пены и подливал в него что-то из карманной фляжки. Я сел рядом и положил ему руку на плечо. Джули с широкой улыбкой посмотрела на меня, на ее голове залихватски набок была надета фиолетово-золотая кепка Государственного университета Луизианы.

— Привет, Дэйв, — сказала она.

— Как дела, Джули? — спросил я.

— По-всякому, — ответила она, приподняв свой стакан с пивом.

— Видишь, чем Клет занимается? Мы называли это пойло «Б-52». Или пикировщиком. Одно могу сказать точно: эта штука прожжет дыру в любом желудке и гарантирует дикое похмелье.

— Приятель, сегодня только позитив, — произнес Клет, сжимая в руке программку. Он вытер рот тыльной стороной ладони и принялся ее изучать. На его запястье я увидел тонкий кровяной мазок.

— Следующая группа сбацает вестерн-свинг, — сообщил он, — типа Боба Виллса и Спейда Кули. А ты знаешь, что капитан Коуди во многом позаимствовал свой стиль у Спейда Кули?

— Ты что, собираешься это пить?

— Нет, блин, носки стирать, — ответил он.

— Дэйв, принести тебе чего-нибудь холодненького? — спросила Джули.

— Нет, спасибо. Вы после этого куда-нибудь собираетесь?

— Об этом мы пока что еще не думали, — заявил Клет, — может, поедем в «У мулата», поужинаем жареными креветками. А в чем дело?

— Ни в чем. Джули, ты хорошо знаешь Варину Лебуф? — спросил я.

— Знакома, как все, — ответила она.

— В каком смысле? — спросил я.

— Да ни в каком. Я просто ее знаю.

— Она тебе нравится? — не отставал я.

— Приятель, что за тон? — встрял в наш разговор Клет.

— Нет у меня никакого тона, это просто вопрос, — пояснил я.

— Дэйв, если я хочу напиться своей адской смесью, так тому и быть. И мне плевать, что это плохо скажется на моем драгоценном здоровье. И если у меня утром башка будет раскалываться, это моя башка.

— Дэйв просто пытается вести себя как настоящий друг, — сказала Джули.

— Да, но вечер просто замечательный, и не нужно тут кисляк разводить, — буркнул в ответ Клет.

— Кое-кто говорит, что ты работала на Варину Лебуф, — сказал я Джули.

— Тот, кто это говорит, полон дерьма, — отрезала она.

— И кто это тебе напел? — спросил Клет.

— Угадай, — ответил я.

Я не отрываясь смотрел в его глаза. Он же перевел взгляд с меня на сцену, неподалеку от которой стояла Гретхен.

— Поговорим об этом позже, — предложил он.

— А почему не сейчас? — спросил я.

— Дэйв, да что с тобой такое? — спросил Клет.

— Джули, я давно тебя знаю, — попытался я объяснить, — и ты всегда мне нравилась. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Вышло так, что меня обеспокоила та история, что мне рассказали.

— Никаких проблем. Просто напомни мне в следующий раз не летать с тобой ни на какие острова, потому что я чувствую себя идиоткой, что приняла тебя за друга.

— Ты хорошо знаешь Пьера Дюпре? — я снова начал свой допрос.

Я видел, как Клет покачал головой.

— Дэйв… — сказал он.

— Что?

Он был одет в бежевый костюм, блестящую светло-голубую полосатую рубашку с плетеным галстуком и легкие кожаные туфли, шляпа покоилась у него на колене. Лицо Клета покраснело, словно рождественская лампочка. Я заметил тонкую нитку крови в волосах на его запястье и кобуру с его любимым тридцать восьмым калибром под плащом.

— Да ничего, — ответил он, — какая разница?

Клет опрокинул свою адскую смесь и выпил ее до дна, не моргая невидящими глазами, напоминающими зеленые мраморные шарики, затем раздавил ногой стакан и уставился прямо перед собой. Я видел, как бьется жилка на его горле; его большие ладони застыли на коленях, как у человека, который слишком устал, чтобы злиться.

Я направился обратно к сцене, как раз когда Дикси Ли Пьюг покинул ее, а из-за кулис появились исполнители вестерн-свинга. Гретхен Хоровитц перекинула лямку сумки со своим съемочным оборудованием через плечо.

— Так вы хотите познакомиться с Дикси? — повторил я вопрос.

— Сначала я должна увидеть Клета.

— Я только что с ним говорил. Не думаю, чтобы он был в настроении для бесед.

— Ты рассказал ему о том, что говорит Пьер?

— Да.

— То есть ты сказал ему, что эта информация от меня, не предоставив мне шанса сначала с ним поговорить?

— Не совсем. Но Клет мой лучший друг, и лучший из всех людей, что мне доводилось знать.

Гретхен, сморщившись, закрыла глаза, и снова их открыла.

— Я просто не верю в это. Я вижу тебя, но не верю, что такие люди могут существовать в реальности. С тобой твоя жена, должно быть, расплачивается за какие-то тяжкие грехи, что она совершила в прошлой жизни.

Я приблизился к ней вплотную и прошептал ей прямо в ухо:

— Ты должна кое-что понять, мисс Гретхен. Если бы не я и не твой отец, шериф Суле уже давно запихнула бы тебя в клетку с тебе подобными. Мне же теперь, наверное, придется подать в отставку и жить с угрызениями совести до конца моих дней. В этом нет твоей вины, ответственность лежит целиком на мне. Но я не хочу больше слушать твои оскорбления.

Я отошел от Гретхен Хоровитц и увидел, как побледнело ее лицо. Дикси Ли Пьюг подошел к нам, вытянув руку для приветствия.

— Дэйв, сколько лет, сколько зим!

— Позволь мне познакомить тебя с Гретхен Хоровитц. Она хочет взять у тебя интервью для своего документального фильма, — произнес я.

— Крошка, ты смотришь на буги-вуги-мэна из la louisiane, — пробасил он, — где ты взяла такие глазки? Они похожи на фиалки.

— Глаза появились из чрева моей матери в комплекте со всем остальным, — ответила Гретхен.

— Дэйв говорил тебе, что в колледже мы жили в одной комнате в общежитии? — спросил Дикси Ли.

— Мои соболезнования, — ответила она и направилась по проходу между рядами в заднюю часть здания, перекинув сумку на плечо.

— У нее своя школа изящных манер? — спросил Дикси Ли.

— Мы поспорили прямо перед твоим приходом. Это не ее вина, — ответил я.

Его взгляд скользнул по толпе, задерживаясь на знакомых лицах. Я заметил, как свисает его живот над ремнем, и подумал, помнит ли он золотые годы и девчонок-подростков, которые дрались за право прикоснуться к его туфлям, когда он пел на сцене «Луизиана Хэйрайд», помнит ли участие в шоу «Америкэн Банд-стэнд», помнит ли вспышки фотоаппаратов, когда он спускался по трапу самолета со своей очередной невестой в аэропорту «Хитроу».

— Пойдем по мороженому, — просто предложил он.

— Мороженому? — искренне удивился я.

— Я уже три года как завязал. На улице стоит грузовик, выгляни в окно. И все там отъедаются халявным мороженым, чем мы хуже?

— Рад за тебя, Дикси.

— Так что там с этой девчонкой-фотографом?

— Когда-то у нее украли детство, и это наполняет каждый день ее жизни злобой.

— Она подвергалась сексуальному насилию? — спросил он, глядя мне в глаза.

Я кивнул.

— Тогда она просто молодец.

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы это произошло со мной, думаю, я бы убивал людей. А она снимает фильмы. Похоже, у нее все сложилось неплохо, не думаешь?

Первым номером вестерн-группы был «Цимаррон». Я уже собирался присоединиться к Алафер и Молли и отказаться от приглашения Дикси Ли, как вдруг что-то в нашем разговоре показалось мне странным, словно кусочек мозаики, который никак не принадлежал этой картине, как его ни повернуть. Я снова взглянул на балкон, полный детей, поглощающих мороженое. Они ели не сосульки на палочках, не мягкое мороженое из механических автоматов. Они ели мороженое, шарики которого вручную накладывались из предварительно замороженных контейнеров. И я точно знал, что таких у местных мороженщиков просто не было.

— Ты сказал, что снаружи грузовик, бесплатно раздающий мороженое? — переспросил я.

Дикси Ли либо не слышал мой вопрос, либо счел его неважным. Его глубоко посаженные глаза пристально рассматривали толпу и конфетти, которое кто-то разбрасывал из балкона в лучах прожекторов.

— Что там за грузовик? — спросил я.

— Откуда я знаю. Обычный рефрижератор. Кому какая разница? — бросил он. — Ты только посмотри на всех этих женщин. Боже мой, ну кто тут скажет, что мир не полон прелести и удовольствий? Дэйв, давай уже расчехляй свой прибор, пока он совсем мхом не покрылся, и будем веселиться!

Я вышел на улицу, на холодный ночной воздух, к свету брильянтовых звезд и запаху дыма от барбекю и раков, варящихся в котлах с початками кукурузы, артишоками и картофелем, и увидел желтый грузовик-рефрижератор, припаркованный между зданием Фестиваля и площадкой для пикников. По его бокам располагались ряды закрытых на задвижки контейнеров для заморозки, и на фоне мельчайших мерцающих лампочек, украшавших стволы деревьев, его поверхность казалась бронированной, острой и холодной, словно у танка, остановившегося посреди детской площадки. Это был такой же грузовик, как тот, что братья Патин использовали при попытке отстрелить мне голову. Водитель был одет в коричневую униформу, фуражку с лакированным козырьком и потертый кожаный жилет. Он извлекал крупные шарики ванильного мороженого из круглого контейнера на складном столике и раскладывал их в пластиковые стаканчики ожидающих в очереди детей. Его голова и лицо напомнили мне перевернутый вверх ногами окорок, его глаза были полны серьезности выполняемой им работы, а рот напоминал тугой шов. Но затем он поднял взгляд на меня и улыбнулся.

— Черт побери, — улыбнулся он, — помнишь меня? — спросил он.

— Ты Бобби Джо Гидри, — ответил я, — ветеран «Бури в пустыне».

— Так точно!

— Мы с Клетом Перселом познакомились с тобой на том ужине у Амиде Бруссара. Я еще посоветовал тебе справиться насчет вакансии диспетчера в управлении.

— Все верно. Но вакансия оказалась не на полный рабочий день, деньжат маловато платили. Да и так все срослось неплохо. Только что начал работу на одну компанию, снабжающую морские объекты. И на встречи тоже хожу, ты здорово мне помог.

— Ты доставляешь продукты на глубоководные буровые платформы?

— Да, все, что только можно заморозить. По большей части езжу в Морган-сити и Порт-Фуршон.

— А как ты вышел на эту компанию?

— Одна дама из твоего управления дала мне их номер телефона. Посоветовала сказать, что я от нее.

— И как ее зовут, Бобби Джо?

— Мисс Джули. Я видел ее в здании буквально пару минут назад.

— Приятель, а фамилию не помнишь?

— Ардуан. Я слыхал, ее муж был тем еще проходимцем, но если спросить меня, то мисс Джули очень милая женщина.

— А что ты слыхал насчет мужа мисс Джули?

— Что он связался не с теми парнями, что ввозил в страну кокаин и прочую дурь, а потом покончил с собой. Может, это просто слухи, конечно.

— Я никогда не слышал таких слухов, Бобби Джо.

— Да и вряд ли услышишь. Он летал из Лэйк-Чарльз и Лафайетта. Возьми-ка лучше мороженого, оно вмиг разлетается, — предложил он.

Когда я вернулся обратно, музыканты распевали «Техасскую розу», их горны играли так громко, что пол подрагивал под ногами.