В начале надувания жилищного пузыря стало ясно, что банки вовлечены не только в безответственное кредитование – настолько безответственное, что оно стало угрожать всей экономической системе, – но также и в хищническое кредитование. Они получали преимущество над менее образованными и финансово не подкованными в нашем обществе, продавая им дорогую ипотеку и пряча детали сборов в маленьком шрифте, недоступном для большинства людей. Некоторые штаты попытались сделать с этим что-нибудь. Например, в октябре 2002 года законодательная власть Джорджии, после наблюдения, что ипотечное кредитование в штате было переполнено мошенничеством и хищничеством, попыталась прекратить это принятием закона о защите потребителя. Реакция финансовых рынков была быстрой и яростной.

Рейтинговые агентства, сегодня хорошо известные своей ролью в конвертировании оценки ипотечных кредитов от F-рейтинга к рейтингу A, также приложили руку к поддержке мошеннических практик кредитования. Они должны были поприветствовать действия штатов типа Джорджии: ведь закон означал, что агентствам не нужно будет оценивать, является ли ипотека мошеннической или неприемлемой. Вместо этого Standard & Poor’s, одно из ведущих рейтинговых агентств, пригрозило вообще не рейтинговать любые ипотеки Джорджии. Но без этих рейтингов ипотеку было бы сложно обеспечить, а без обеспечения (в бизнес-модели того дня) ипотечное кредитование в штате могло прекратиться. Очевидно, что рейтинговые агентства были обеспокоены, что если подобная практика распространится на другие штаты, поток плохих ипотек, «оценивая» которые, они получали столько денег, иссякнет. Угрозы S&P’s были эффективными: штат быстро отменил закон[529].

В некоторых других штатах тоже были попытки пресечь хищническое кредитование, и в каждом из этих примеров банки использовали все свое политическое влияние, чтобы остановить законодателей штатов в принятии законов, направленных на сокращение хищнического кредитования[530]. Результат, как мы знаем сейчас, был не только в масштабном мошенничестве, но также и в плохом кредитовании: слишком много задолженности, слишком много финансовых продуктов, которые могли взорваться с изменением процентных ставок или в более открытых условиях экономики. И в самом деле, многие взорвались[531].

В более простом мире пословица «Покупатель, остерегайся сам!», возможно, была приемлема; но не в сегодняшнем сложном мире. Агентства по регулированию финансовых продуктов должны предотвращать не только мошенничество, но также и злоупотребления, обманные и неприемлемые продукты[532].

Даже многие финансовые институты понимают, что некоторое регулирование необходимо: без банковского и страхового регулирования, обеспечивающего здоровье этих организаций, люди будут неохотно отдавать свои деньги банкам и страховым компаниям, когда есть риск не получить их обратно. Люди сами по себе никогда не смогут оценить финансовые условия этих больших и сложных организаций; это оказалось довольно трудным даже для опытных государственных регуляторов[533].

Но банковский сектор США противостоял предложению расширить регулирование для поддержки потребителей – несмотря на свою ужасную историю плохого кредитования и скверных кредитных практик – до кризиса. Кризис вызвал широкую общественную поддержку идее создания специального агентства для выполнения этой задачи. И когда условия для создания подобного агентства были включены в законопроект Додда – Франка, финансовые организации провели кампанию, обеспечивавшую, чтобы Элизабет Уоррен (Elizabeth Warren), гарвардский профессор права (со всеми необходимыми полномочиями для управления таким агентством, включая экспертизу и обязательство защищать потребителей), не была избрана. Банки выиграли. Она была, фактически, широко цитируема как автор идеи подобного агентства, как неустанный активист за него – грех, который финансовое сообщество не могло ей простить. Даже хуже, она была председателем Надзорной комиссии конгресса, рассматривавшей программу государственной финансовой помощи. Комиссия открыла, что администрация устроила банкам хорошую сделку – получая назад от банков привилегированные акции на сумму около половины того, что государство им выделяло[534].