Глава 5. Демократия в опасности
Мы уже видели, что текущие показатели неравенства в США и во многих других странах не возникли спонтанно в результате действий абстрактных экономических сил, но были сформированы определенными политическими решениями. Политика становится местом боевых действий за передел государственного экономического пирога, на котором успешнее всего показывает себя 1 процент самых богатых. И эта ситуация вовсе не предполагает демократию. В системе, когда один голос принадлежит одному человеку, каждый индивид играет большую роль. Современные экономические и политические теории говорят о том, что подобная система отражает интересы обычных граждан, но не элиты. Если быть точнее, традиционная теория, основывающаяся на рассмотрении человека с точно сформулированными предпочтениями, который голосует, исходя из собственных интересов, говорит о том, что последствия демократических выборов отражают взгляды среднего голосующего, то есть среднего человека. В случае общественного финансирования, например, предполагается, что одна половина хочет увеличения этого финансирования, а вторая половина – его уменьшения[386]. Однако опросы постоянно подчеркивают глубокое несоответствие между желаниями большинства голосующих и решениями, принимаемыми политическими деятелями.
При последствиях Великой рецессии иллюзии относительно глобальной экономической системы и политических демократических режимов во многих западных странах улетучились. Все это отразилось в движении «Захвати Уолл-стрит» и движениях возмущенных (indignado) по всему миру. Тогда стали очевидны главные провалы рыночной системы. Еще более очевидным стало то, что американская политическая система и не пыталась ничего исправить. Большинство американцев считает, что новые механизмы финансового регулирования (закон Додда – Франка) достаточно далеки от реальности, и они правы. Еще до кризиса было ясно, что существует опасность распространения грабительских практик по выдаче кредитов и займов, и в интересах самих граждан было эти практики предотвратить. Но этого не случилось. Федеральное правительство не предпринимало никаких мер по преследованию банков, игнорирующих законодательство (мы еще вернемся к этому в седьмой главе книги), правительство было еще пассивнее, чем во время кризиса Сберегательно-кредитной службы двадцатью годами ранее. «Нью-Йорк таймс» описывала, как Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC), призванная оградить вкладчиков от актов мошенничества, «постоянно помогала крупнейшим компаниям избежать наказаний, особенно в случае проявлений мошенничества»[387].
Почему средний класс не имеет того реального политического влияния, которое предписывается ему традиционной экономической теорией? И почему наша текущая система действует по принципу «один доллар – один голос» вместо демократического «один человек – один голос»? Ранее мы исследовали то, каким образом политическая система формирует рынки: политика определяет правила экономической игры, а игровое поле заточено на постоянный выигрыш самых богатых. Стоит отметить, что правила политических игр, в свою очередь, также находятся под контролем самых богатых.
Во всей этой истории есть два любопытных момента. Первый – формирование индивидуального восприятия (почему 99 % принимают интересы 1 % богатых) – станет лейтмотивом следующей главы. В этой главе мы постараемся сфокусироваться на экономических и политических аспектах выбора.
