Я вернулся в Сольвикен в полночь и проспал дольше, чем рассчитывал, несмотря на то что мобильник заливался вовсю. Мне казалось, он лает где-то снаружи. В результате я вскочил в машину, не позавтракав и не поговорив с Симоном Пендером.

Но, летя как на крыльях в южном направлении, я в первую очередь проклинал себя за то, что не успел выбрать в дорогу диски. Оставалось довольствоваться тем, что вещало местное радио. Женский голос говорил так, словно во рту его обладательницы оставалось непрожеванное картофельное пюре. Из всех музыкальных викторин, которые я когда-либо слышал, эта была примитивнейшей, однако ведущая ставила вопросы с такой серьезностью, словно речь шла о смысле жизни. Я так и не понял, кто глупей: она или участник, который впервые слышал имя Барака Обамы.

Пока я прохлаждался в Стокгольме, Арне Йонссон позвонил кое-кому из старых знакомых и вышел на Бодиль Нильссон – девушку, которую непримиримый враг автостопа много лет тому назад подобрал после праздника в Фальстербу. Ее по-прежнему звали Бодиль Нильссон. Она жила в Хелльвикене, но, как и большинство односельчан, работала в Мальмё, в рекламном бюро.

Я позвонил ей в четверг вечером, Бодиль долго сомневалась, стоит ли нам встречаться. Наконец согласилась пообедать со мной при условии, что я не напишу об этом ни строчки.

Она предложила посидеть в «Замковом парке» в Мальмё. В кафе, якобы принадлежащем известному ведущему кулинарной программы на телевидении. Когда Бодиль назвала его имя, мне показалось, я понял, кого она имеет в виду. Во всяком случае, так я ей сказал.

Место действительно было популярное. На открытом воздухе все столики оказались заняты. К стойке, где заказывали, расплачивались и забирали блюда, тянулась очередь. Я встал под деревом неподалеку от входа и стал высматривать в толпе женщину, хотя бы отдаленно напоминающую Бодиль Нильссон с фотографии Арне Йонссона.

То, что я увидел, не имело ничего общего с моими ожиданиями.

Она явилась в ярко-красном берете, под цвет помады и сумочки, висевшей на ремне у бедра. В белой блузке, босоножках и плотно облегающих фигуру штанах чуть ниже колен.

Женщина огляделась, тряхнула русыми волосами до плеч и направилась ко мне:

– Вот где вы прячетесь!

– Простите? – смутился я.

– Вас зовут Харри?

– Да.

– Бодиль, – представилась она. – Бодиль Нильссон.

Я покраснел, быть может впервые за последние тридцать лет. Отчасти потому, что вспомнил причину нашей встречи, отчасти от охватившего меня непонятного смущения.

– Здравствуйте, – протянула она руку.

Я взял ее ладонь и почувствовал слабость в коленях.

– Так и будем здесь стоять? – рассмеялась она.

Я готов был простоять так всю оставшуюся жизнь, при условии, что Бодиль не отпустит мою руку. Тем не менее нашел в себе силы встряхнуться, отпустил ее ладонь и следом за ней вошел в кафе.

Она взяла салат, а я горячий бутерброд. Мы заказали кофе и холодную воду.

Бодиль выбрала самый дальний столик под деревом. Некоторое время мы болтали о вчерашней грозе и о том, что лето, несмотря на постоянные дожди, выдалось прекрасное. Потом я сменил тему.

– Понимаю, это звучит глупо, – начал я, – но на единственной имеющейся у меня вашей фотографии вы совсем не такая, как в жизни.

– Вы имеете в виду снимок из «Треллеборгс аллеханды», который сделал толстяк? – догадалась она.

– Арне Йонссон, – напомнил я.

– Да, именно так его звали.

У Бодиль был мягкий, приветливый голос. Она говорила на незнакомой мне разновидности сконского наречия. Я не понял, откуда она родом, хотя обычно легко определяю диалекты.

– Так его зовут до сих пор, – подсказал я. – Это он дал мне ваш номер.

– Ненавижу эту фотографию. Он появился неожиданно, с камерой на брюхе. Я не решилась ему отказать. А какие у меня тогда были волосы…

Я порадовался, что сейчас они не такие.

– Классический журналистский ход, – объяснил я. – Конечно, правила вежливости требуют предупреждать о визите по телефону. Но человек, захваченный врасплох, редко отказывает.

– А на экране вы кажетесь выше ростом, – заметила Бодиль. – Я узнала вас сразу, как только увидела. Правда, поначалу решила, что обозналась, из-за роста.

– Это потому, что я стоял, – сказал я.

– Что?

– Ничего, шутка. Обычно говорят, что телевидение прибавляет несколько килограммов.

– У вас оно отняло несколько сантиметров.

Всего лишь десять минут я смотрел на нее, слушал ее, беседовал с ней, однако мне казалось, я знаю Бодиль целую вечность. Она была приятной собеседницей и с чувством юмора. В то же время от нее веяло надежностью и спокойствием. Вдобавок Бодиль весьма привлекательная женщина, со вздернутым носом и ровными зубами.

– Но вы по-прежнему Нильссон… – заметил я.

– Я вышла замуж за Петера Нильссона, так что менять фамилию не пришлось. Удобно, правда? Было бы смешно, если бы я присоединила фамилию мужа к своей. Двойные фамилии сегодня в моде, кое-кому для фамилии не хватает места на водительской карточке. Бодиль Нильссон-Нильссон… – Она рассмеялась. – Да и когда я разводилась, с фамилией проблем не было. Удобно, правда?

Услышав, что она разведена, я обрадовался. Сам не знаю почему.

– А зачем вы решили со мной встретиться? – поинтересовался я.

Она помешала ложкой кофе и посмотрела куда-то вдаль, прежде чем ответить.

– У меня возникло чувство… ммм… знаете, в последнее время я почти не читаю газет.

– Сейчас этого никто не делает, – успокоил ее я.

– …я пыталась представить себе, что чувствовали те две женщины… которых убили. Когда я увидела вас по телевизору, я еще не читала ваших статей. Но потом нашла их в Интернете, и мне показалось, что с теми женщинами произошло нечто похожее на случившееся со мной. С той только разницей, что я жива.

Надо же, и как я этого не заметил?

– Но у меня нет доказательств, что действовал один и тот же человек. Это только мои ощущения. В конце концов, прошло двадцать лет.

То есть сейчас ей тридцать восемь.

– Не то чтобы я каждый день об этом вспоминаю, но забыть не могу. И вот, когда увидела вас на экране, а потом прочитала ваши статьи, я как будто пережила все заново, вернулась в тот вечер.

С этого момента я попросил поподробнее.

– Итак, мы поехали в Фальстербу – Анна, Лоло и я. Мы нередко туда наведывались. Анна раздобыла спиртного и парня, который понимал толк в развлечениях. И… я никому об этом не рассказывала: ни маме, ни полиции, ни толстяку…

– Арне Йонссону, – поправил я.

– Да. Так вот, я была в стельку… И действительно пыталась поймать машину, но… я разминулась с Анной и Лоло и вообще пошла не в том направлении. Знаете, когда организм не привык к алкоголю… Помню, что уснула, а проснулась где-то на пляже. Когда вернулась к танцплощадке, возле нее не оказалось ни одной машины. Мы приехали в Фальстербу на автобусе, но обратно планировали возвращаться на автомобиле, с тем самым парнем, которого привела Анна. Автобусы уже не ходили. Мобильников еще не существовало, поэтому я не могла ни позвонить, ни отправить эсэмэску. Оставалось одной брести вдоль дороги и поднимать большой палец при виде попутной машины.

– И он остановился? – догадался я.

– К тому времени я уже вышла из Фальстербу.

– И как много машин проехало мимо вас?

– Три или четыре. Даже не притормозили.

– Он остановился сразу, как только вас увидел?

– Нет. – Она покачала головой. – Притормозил, потом снова поехал… Не знаю, я ведь до того никогда не путешествовала автостопом… Он словно сомневался. Но потом остановился и включил задние фары, и я поняла, что он собирается хотя бы спросить, куда мне надо.

– Что это была за машина?

– Я плохо в них разбираюсь, – улыбнулась Бодиль. – Мм… белый автофургон.

– Похожий на автобус? С окнами или грузовой?

– Скорее грузовой, насколько я помню.

– Он остановился на обочине?

– Н-не могу сказать.

– Водитель опустил стекло или открыл дверь?

Она задумалась.

– Вроде перегнулся через пассажирское сиденье. Помню, когда я стояла возле машины, дверь рядом с пассажирским сиденьем была открыта.

– Что он сказал?

– «Куда тебе?» Я ответила, где живу, и он предложил подвезти почти до самого дома. Я запрыгнула в машину.

– И совсем не боялись?

– Чего?

– Ну… незнакомый мужчина, машина, девушка одна, ночью…

– Я была рада, что он подвернулся.

– Можете описать свою одежду?

– Зачем? – не поняла она.

– Гм… Иногда насильники оправдываются тем, что жертва была вызывающе одета, как будто это может служить смягчающим обстоятельством согласно шведскому законодательству. Я просто хочу понять, планировал ли он заранее сделать то, что сделал, или же в вас было нечто такое, что заставило его остановиться.

Она пожала плечами:

– Я одевалась как все. У нас была униформа: короткая юбка, белые лакированные туфли и блузка с широким отложным воротником. Сегодня это смешно, но тогда мы больше всего на свете боялись выделиться. То же касается и косметики. Все красились одинаково: голубые тени, помада. Мы одалживали друг другу пластмассовые браслеты. На тот вечер я взяла юбку у Анны. – (Я кивнул.) – Вряд ли это имело значение, – продолжала Бодиль. – Ведь березовые розги уже лежали у него в машине. Там, где мы встретились, березы не росли.

– Он решил кого-нибудь наказать, попались вы, – кивнул я.

– Я тоже так думаю.

– А как он был одет? Как выглядел? Вы разговаривали? Сколько ему было лет?

– Мне только что исполнилось восемнадцать, Харри. Ему могло быть двадцать пять, но, когда тебе восемнадцать, все взрослые кажутся пятидесятилетними. Я не знаю. И потом, я сама лыка не вязала. Я достала пачку сигарет из сумочки – дамской замшевой сумочки, если для тебя это важно, – и он спросил: «Это родители научили тебя курить?» Я ответила, что они некурящие, и тогда он поинтересовался: «А ты не боишься получить дома по мягкому месту?» Я не ответила, потому что никак не могла справиться с зажигалкой. Я была в стельку, Харри.

– И больше он ничего не говорил?

– Нет, насколько я помню.

– «Это родители научили тебя курить?»

Она кивнула.

– И: «А ты не боишься получить дома по мягкому месту?» – повторил я, имитируя сконский выговор.

– Примерно так.

– То есть он был из Сконе?

Она снова пожала плечами:

– Все может быть.

– А голос? Высокий? Низкий?

– Довольно низкий. И знаете, такое впечатление, что у него были проблемы с речью.

– То есть? Может, намеренно искажал голос?

– Гм… Как будто каша во рту. Так, кажется, говорят…

– Как у дикторши местного радио, которая ведет музыкальную викторину, – пробурчал я.

– Вы слушаете местное радио?

– Когда еду в машине.

Бодиль посмотрела на меня как на ненормального:

– А я думала, оно вещает только для пенсионеров.

– Там информируют о ситуации на дороге. Так во что он был одет? Цвет волос…

– Темные брюки, клетчатая рубашка с короткими рукавами. Темные волосы, насколько я помню, и очень странная прическа. – Она обвела руками вокруг головы. – Короткая челка, квадратные очки в темной оправе… Монстр Франкенштейна. Губы как у Мика Джаггера, будто приклеенные.

Я записал все, что она сказала. Чудовищ часто называют Франкенштейнами, забывая, что он всего лишь создавал их. Еще одно очко в пользу Бодиль Нильссон.

– А вы видели фотографию в газете? – спросил я, имея в виду размытый снимок, которым проиллюстрировали мою заметку.

– Да, но это может быть кто угодно.

– И что же было потом, как все произошло?

Она глубоко вздохнула, прежде чем продолжить:

– Я уснула и не заметила, как он остановился. Проснулась, когда он открыл дверь с моей стороны и вытащил меня наружу. Голова кружилась, и я плохо соображала, где нахожусь. Он взял меня за правую руку и подтащил к скамейке, уселся на нее. А дальше… произошло то, что произошло. – Она криво улыбнулась и хлопнула в ладоши.

– Скамейка? Как на парковке или площадке для пикника?

– Да, и столик там тоже был.

– А машины, люди?

Она покачала головой:

– К тому времени уже наступила ночь. Вокруг никого. И мне показалось, он поставил автомобиль так, чтобы его не было видно с дороги.

– Вы это заметили?

– Я очнулась сразу, как он меня выволок, от ужаса.

– Вы думали…

– Приготовилась к самому худшему.

– Так что же случилось?

– Он посадил меня на скамейку, перегнул через колено, задрал юбку, спустил трусы и… выдрал меня березовой розгой.

– Вы сказали, что розги уже лежали у него в машине. Вы их видели?

– Нет, наверное, они были где-то сзади. В водительской кабине я ничего не заметила. Помню, когда он тащил меня к скамейке, что-то держал в руке. Но я не поняла, что именно.

– Он и тогда ничего не говорил?

– Нет, но теперь я вспоминаю… Он что-то напевал.

– Напевал?

– Да, какую-то мелодию, пока держал меня. Она сразу вылетела у меня из головы, ведь я была в шоке и бил он очень больно. Я все время пыталась выскочить, увернуться, но он оказался сильным.

– А потом он что-то сказал? – допытывался я.

– Да. «Надеюсь, ты получила хороший урок». Или что-то вроде этого.

– «Получила хороший урок»?

– Да, примерно так.

– А потом?

– Потом он оставил меня, а сам пошел к машине и уехал.

– И вы стояли…

– Стояла и скулила, – закивала она.

– Как долго?

– Минуты две, наверное, но для меня они тянулись целую вечность.

– А может, он таким образом… пошутил с вами? – осторожно спросил я.

– Красные полосы держались на моей заднице больше недели, – со злобой возразила Бодиль.

– И что он потом сделал с розгами? Бросил на землю или забрал с собой?

Бодиль задумалась.

– Я не обратила внимания, хотя, кажется, забрал с собой.

«Эта история точно попала бы в топ-десятку Вернера Локстрёма», – подумал я и вытащил на стол газетные вырезки из Ваггерюда.

– Похожие случаи? – догадалась Бодиль.

– Да, примерно за два года. А вот это произошло в Гётеборге спустя несколько лет. – Я показал ей статью, которую мне на прощание всучил Локстрём.

– А почему это вас так интересует?

Я мог бы ответить, что у меня вообще широкий круг интересов, но вместо этого сказал:

– Я сам стал героем одной истории, когда нашел мертвую польку в постели с Томми Санделлем.

– Но вы ведь в этом не замешаны?

– Журналистом движет любопытство. Я не верю, что человек моей профессии может расследовать убийство, так бывает только в детективах. Я любопытен – вот все, что могу вам ответить.

– Вы показывали это полиции? – Она ткнула пальцем в вырезки. Я покачал головой. – Почему?

Я пожал плечами:

– По-моему, она давно уже этим не интересуется. Один мой знакомый полицейский из Мальмё сказал, что теперь в городе и не такое случается. К тому же прошло больше двадцати лет.

– Но вы связываете мой случай с недавними убийствами двух женщин, иначе мы с вами не сидели бы здесь, так?

«Да, черт возьми!» – мысленно ответил я, однако вслух сказал:

– Не знаю. Спинным мозгом чувствую, что связь есть. Спинной мозг – своего рода компас для людей моей профессии. Он первый подает сигналы, когда что-то не стыкуется или вещи, на первый взгляд не имеющие между собой ничего общего, оказываются звеньями одной цепи. Вы ведь и сами…

– Да, я помню, – перебила она. – Но если это один и тот же человек, где он был все эти годы?

– Этот же вопрос задавал Арне Йонссон. Полагаю, преступник все это время не прекращал своей деятельности, просто мы об этом не знали. Он набрался опыта, стал хитрее, возможно переехал в другое место. Мы видим только верхушку айсберга. Согласитесь, не каждая девушка сразу пойдет с этим в полицию. Большинство постесняется.

– Это точно! – Она прыснула и откинулась на спинку стула. – Одному Богу известно, что я пережила. Казалось, все тычут в меня пальцем, я старалась лишний раз не выходить на улицу. Мне еще повезло, что все случилось летом, когда я не ходила в школу. Так что приходилось выслушивать только утешения Анны и Лоло.

Бодиль рассказала, что домой в город она возвращалась не пешком, как писали в газете. Оправившись, девушка вышла на трассу и вскоре поняла, что находится на окраине Треллеборга. Там она наткнулась на телефонную будку, отыскала в сумочке монетку в одну крону и позвонила матери, которая тут же приехала и забрала ее.

– Неподалеку от Треллеборга была оборудованная площадка для отдыха, в Альбексстугане, где все произошло. Ее больше нет. Сейчас там транспортное кольцо, между Треллеборгом и Мальмё, иногда я его проезжаю.

– Вы сразу обратились в полицию?

– Нет, я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о случившемся, а мама страшно перепугалась. Поэтому мы позвонили в полицию только на следующий день. Собственно, могли бы этого и не делать, все равно никто палец о палец не ударил, чтобы выследить его. Помню того отвратительного типа, который заявился к нам домой. Он усмехался, когда мама рассказывала, что произошло. Похоже, считал, что я получила по заслугам.

Ее рассказ полностью согласовывался со словами Арне Йонссона. Мне пришлось достать мобильник и порыться в записях, потому что я не сразу вспомнил нужное имя.

– Его звали Йоте Сандстедт?

– Именно, – кивнула Бодиль. – Мерзкий тип, заставил меня снять трусы, чтобы «убедиться в наличии телесных повреждений». Рассматривал их не меньше получаса, а потом засыпал меня глупыми вопросами и что-то царапал в записной книжке. Но я уверена, он не писал, только делал вид. Думаю, он был очень рад тому, что меня высекли. Он из тех, кто желает такого наказания каждой восемнадцатилетней девушке.

– Неужели с тех пор вами никто не интересовался? Вы никогда больше не слышали об этом полицейском? Никто не говорил, что нечто подобное случалось и с другими?

Она покачала головой:

– Нет… хотя… этот Арне звонил маме и спрашивал, чем все закончилось. Но это все.

– Вы не узнали, кто был тот мужчина?

– Нет.

– И не встречались с ним больше, на дискотеке или еще где-нибудь?

– Нет, насколько я помню.

– И никогда его больше не видели?

Она прикусила нижнюю губу и пристально посмотрела мне в глаза:

– Нет.

– Правда?

– Нет, – повторила Бодиль уже не так решительно и минуту спустя добавила: – Или… я не уверена… Может, десять лет назад…

– Вы его видели?

– Не знаю, я же сказала.

– Простите.

– Я делала покупки в «Мальмборгсе» в Кароли-Сити… Вы знаете… И вот когда я стояла в очереди в кассу, заметила мужчину с двумя полными сумками. Он шел к выходу. Когда все произошло, я не разглядела как следует того типа, но в этом мужчине было что-то такое… в походке, манере двигаться… У меня екнуло сердце. Я не знала, что делать, оставаться ли в очереди или бежать за ним… Я оплатила и упаковала покупки, но когда вышла на улицу, его уже не было… Он исчез.

– И что такого было в его походке?

– Скорее в манере двигаться. Я сразу вспомнила, как он тащил меня за руку, как уходил к машине.

Она посмотрела на часы и сказала, что ей пора возвращаться в офис. Я собрал свои вырезки, засунул в карман куртки и вызвался проводить ее до бюро, потому что якобы мне тоже нужно в ту сторону. Я понятия не имел, где находится ее бюро, но в глубине души надеялся, что это в другом конце города.

К сожалению, оно оказалось совсем рядом, почти напротив «Замкового парка», в здании, называемом «Гамла-Вестен», – прибежище нуворишей и людей творческих профессий: журналистов, фотографов, писателей и рок-звезды местного значения по имени Бладт.

У входа в бюро она протянула мне руку:

– Приятно было пообщаться. Если вы что-нибудь об этом напишете, меня засмеют. – Она кивнула в сторону двери.

– Могу я пригласить вас на ужин? – неожиданно для себя спросил я. – Как насчет завтрашнего вечера?

Она улыбнулась и поправила мне воротник рубашки:

– И как это будет выглядеть? Я действительно развожусь с мужем, но пока не разведена.

– Вы неправильно меня поняли, – поспешил возразить я, хотя она все поняла абсолютно верно. – Я хочу отблагодарить вас за интересное интервью и вообще за то, что согласились со мной встретиться.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответила она, – но у меня есть дочь, которую я должна забрать от няни, и потом, завтра вечером я обещала устроить вечер с барбекю для нее и ее приятелей.

– Поджарить пару хороших окороков?

Она снова улыбнулась:

– Нет, только гамбургеры и зефир. Конечно, сейчас лето, но пятница есть пятница. Может, когда-нибудь получится заглянуть в ваш ресторан.

– Откуда вы знаете? – удивился я.

– Ради бога! – рассмеялась она. – А «Гугл» на что?

Она исчезла.

Некоторое время я стоял, вперившись взглядом в закрытую дверь, а потом тихо выругался.