Глава 18
Сольвикен, март
Когда на следующее утро я включил телевизор, то первым делом увидел карту Швеции на весь экран, с большим желтым солнцем поверх южных и западных территорий. Однако через окошко в потолке по-прежнему смотрело серое, пасмурное небо, а капли неумолимо барабанили по крыше и в оконные стекла.
Я взял ноутбук в зал для завтраков, намереваясь порыться в Сети, однако обнаружил в сумке несколько непрочитанных бумажных писем и занялся ими, попивая кофе.
В большинстве была та же чушь, что и в прочитанных накануне. Мое внимание привлек один конверт, на котором значилось: «Треллеборгс аллеханда». Мое имя и адрес были напечатаны на машинке, судя по всему классической «Хальде», причем отправитель так сильно стучал по клавишам, что на месте каждой «о» и «е» образовались дырки.
Название газеты он написал на листке, в самой первой строчке. Далее следовало:
Уважаемый коллега!
Ваши статьи о так называемом экзекуторе напомнили мне о событиях, которые я сам освещал много лет назад в газете «Треллеборгс аллехандa», в Андерслёве, где работал редактором. «Он шел на это только ради того, чтобы наказать их» – именно эта ваша фраза зацепила меня. Хотя мне потребовалось два дня – голова уже не та, – чтобы более-менее связно все изложить.
Начну с того, что вы слово в слово повторили выражение полицейского, который расследовал два или три – это мне еще предстоит уточнить – похожих случая много лет назад. Тогда преступник так же порол девушек, которых – это я помню точно – подбирал на танцплощадках или на трассе. Я занимался этим как журналист и беседовал с пострадавшими. Тогда «экзекутора» не нашли.
Я, видите ли, пенсионер, но внимательно слежу за тем, что происходит в мире. И свои старые работы храню. Может, и вам, дорогой коллега, захочется взглянуть на них. Кто знает, не стоит ли за всем этим одно и то же лицо.
С наилучшими пожеланиями,
бывший редактор
Арне Йонссон.
У меня создалось впечатление, что Арне писал в боксерских перчатках. Тем не менее он очень старался: ни ошибок, ни исправлений на его листке я не обнаружил. Он сообщал свой адрес в Андерслёве – местечке к северу от Треллеборга – и телефонный номер с кодом 0410, принадлежащий, надо полагать, этому городу. И все. Ни мобильного, ни факса, к которому, насколько мне известно, представители старшего поколения особенно непривычны.
Это письмо по-своему меня тронуло. Дедушка-пенсионер от скуки отслеживает новости, среди которых нет-нет да и попадется такая, что особенно его взволнует. Там еще был электронный адрес, дабы я мог поблагодарить его за внимание, но я скомкал это письмо вместе с другими и выбросил в мусорную корзину на выходе из зала для завтраков.
В газете никто не выказывал особенного энтузиазма в отношении истории «экзекутора», и мы решили выждать еще несколько дней, прежде чем определиться, следует ли вообще беспокоить читателя рассказом Джимми – Кева.
Не зная, чем заняться, я выехал в южном направлении. Ресторан, который на лето арендовал мой друг, располагался в рыбацком поселке на южном берегу залива Шельдервикен, возле Энгельхольма и Фархульта, в сторону Свансхалля, Шерета, Альрида и Мёлле. Того самого известного курорта неподалеку от единственной настоящей горы в Сконе, называемой Кюлле и действительно больше похожей на холм.
Вероятно, тучи окутали небо только над Гётеборгом, потому что ливень сменился легким накрапыванием, стоило мне пересечь границу города. А через полчаса, когда справа от дороги засеребрилась полоска моря и небо, как и обещали метеорологи, раскрылось теплыми голубыми просветами, я спокойно отключил дворники.
В Хальмстаде я получил эсэмэску от редактора отдела новостей Мартина Янзона, а когда заезжал на бензозаправку, сам ему позвонил.
– Есть новости о типе, с которым ты встречался в Гётеборге? – спросил он. – Можешь написать о нем? Три тысячи знаков, больше не надо.
«Только если пришлешь свою фотографию в костюме», – мысленно ответил я.
Я продолжал двигаться на юг, и, когда миновал Хальмстад и въехал на территорию Сконе, небо стало совсем чистым, без единого облачка. Я свернул с трассы на шоссе 112, которое вело к Хёганесу.
Напротив Юнсторпа я увидел с правой стороны щит с указателем на Мёлле и продолжил путь вдоль берега, к Сольвикену.
Чем ближе подходило море, тем извилистее и у́же становилась дорога. Я миновал две или три фермерские усадьбы наверху, возле большой дороги, а потом потянулась череда коттеджей, изначально бывших обыкновенными дачными домиками, но потом перестроенных. Среди них выделялись особняки старой постройки, из тех, что наследуются из поколения в поколение и внушают особое почтение на фоне новоделов с патио, балконами и широкими панорамными окнами с видом на залив.
Это был совсем небольшой поселок, не сравнимый ни с Торековом, ни с тем же Мёлле. Несколько лодок с подвесными моторами качались на волнах возле деревянных мостков, но многочисленные летние парусники все еще томились в сараях.
Списывались в утиль старые суда, на смену частным лавочкам и мастерским приходили более крупные совместные предприятия. Как и все гавани мира, рыбацкие поселки в Северо-Западном Сконе переживали смену эпох. Сегодня не оседлаешь, как раньше, с утра велосипед и не отправишься на побережье за свежей рыбой. Теперь лишь немногие могли позволить себе жить за счет рыбной ловли – те, кто имел большие катера, на которых мог уходить в многодневные рейды по Северному морю.
Но и тем, кто еще развлекался рыбалкой по выходным, было чем поживиться в Хельсингборге, Хёганесе и Энгельхольме.
Ресторан располагался высоко на берегу, откуда открывался фантастический вид на гавань и море, в низком длинном доме с широкими окнами и террасой.
Я вышел из автомобиля и поднялся по деревянной лестнице. Вокруг не было ни души, только откуда-то из-за здания доносились голоса. Я направился туда и увидел Симона Пендера. Яркое весеннее солнце плохо прогревало воздух, но на Симоне был пробковый тропический шлем и шорты цвета хаки до колен, из-под них выглядывали бледные ноги. Мой приятель о чем-то разгоряченно спорил с мужчиной, который стоял на лестнице-стремянке и занимался ремонтом водосточной трубы.
– Ты понимаешь по-литовски? – спросил, повернувшись ко мне, Симон.
– Нет.
– Что это, если не закон подлости? – возмутился Симон. – Стоило мне выучить польский, как поляки исчезли, а вместо них появились люди из Литвы. Этот, – он показал на мужчину на лестнице, – не понимает ни по-шведски, ни по-немецки, ни по-английски.
– Ты говоришь по-польски? – удивился я.
– Не то чтобы… – замялся Симон. – Но я знаю, как отличить польский автомобиль среди тысячи остальных.
– Как?
– По лаку.
– Да ну?
– По лаку, говорю тебе.
С Симоном Пендером мы познакомились в очень закрытом гольф-клубе, куда я одно время ходил делать репортажи. Газета хотела скандальный материал о том, что там пьют, едят и, вообще, кто купается в этой невообразимой роскоши. Читателю предоставлялось судить самому, почему юным футбольным звездам и ученицам школы верховой езды бывает столь трудно выкроить время для тренировок. Симон Пендер работал там старшим официантом. Впоследствии мы встречались с ним во множестве других ресторанов Стокгольма, в то время как юные футбольные звезды и ученицы школ для верховой езды продолжали борьбу за возможность заниматься любимым видом спорта без меня.
Симон был высокий и громкоголосый и имел за плечами интересную жизнь. Он успел побывать и официантом, и теннисистом, и тренером по гольфу, и карточным шулером, плавал на круизных судах вдоль берегов Швеции, Таиланда, Вьетнама, Англии и Гонконга. Его отец был англичанином, а мать шведкой. Сейчас он прервал разговор с человеком на лестнице и направился к ресторанной кухне.
– Ты голоден? – спросил он меня. – У меня свежее мясо прямо со скотобойни. Могу приготовить его под луковым соусом.
– Звучит аппетитно, – ответил я.
– Останешься ночевать? У меня, конечно, нет лишних постельных принадлежностей, но имеется кровать, на которую можно положить надувной матрас.
– Нет, мне надо в Мальмё.
– И что ты там забыл?
– Пока не знаю.
Это было чистейшей правдой.
Иногда меня охватывал непонятный дух беспокойства, заставлявший то пускаться в путь, то возвращаться домой без особой причины и цели. Всю свою жизнь я старательно избегал Мальмё, но почему-то попадал туда снова и снова, прекрасно зная, что не задержусь и что меня вскоре потянет обратно.
Пообедав, мы с Симоном вышли с чашками кофе в руках осмотреть дом, в котором мне предлагалось остановиться. Мужчина из Литвы все еще стоял на лестнице и, судя по грохоту, стучал молотком по водосточной трубе.
«Мой» дом был немного в стороне от ресторана, в березовой роще. В нем стоял спертый, сырой запах, какой обычно бывает в брошенных на зиму помещениях. Но он оказался просторнее, чем я ожидал, – три большие комнаты и кухня внизу и две спальни с кладовкой на втором этаже.
Из окна на кухне открывался вид на гавань и залив.
– Этот дом тебе, должно быть, дорого обходится? – спросил я.
– Не дороже, чем остальные, – ответил Симон.
– А сам где живешь?
– В Энгельхольме. Располагайся здесь, когда захочешь.
Я уже хотел.
И все же, распрощавшись с Симоном, я сел в машину и двинулся дальше на юг, снова снял номер в «Мэстере Юхане» в Мальмё, где таки написал требуемые три тысячи знаков, хотя Мартин Янзон и не прислал свое фото в костюме. Я из тех, кто иногда позволяет людям садиться себе на шею.
Выходя из отеля, я перекинулся парой фраз с приветливой регистраторшей на ресепшене, поскольку и здесь меня тревожили те же проблемы, что и в «Элит Плаца» в Гётеборге.
– У вас есть номера, куда можно пройти из гаража, минуя регистрационную стойку? – поинтересовался я.
– Да, но нам придется отпирать гараж, чтобы впустить вас.
– Это если с машиной. А можно ли проникнуть внутрь, зная код замка?
– В принципе да, – ответила девушка. – Правда, у нас там камеры наблюдения.
Она показала на маленький экран у потолка, на котором я узнал подъезд к гаражу в черно-белом цвете.
– Но у вас ведь не всегда бывает время смотреть этот телевизор, – предположил я, – и тогда, зная код, можно проскочить вовнутрь. Или проскользнуть, спрятавшись за въезжающим в гараж автомобилем…
– Да, но для машины все равно придется открывать ворота, а это мы обязательно увидим, – объяснила регистраторша.
И была права. Я задумался.
– А вы не записываете то, что снимается на камеру?
– Нет, на это нужно специальное разрешение, – ответила девушка. – Мы следим только за тем, что происходит в настоящий момент.
Иногда они заставали там целующиеся парочки или мужчин, которые мочились на стену. Она призналась, как весело бывает в таких случаях нажать кнопку громкоговорителя и прокричать что-нибудь людям, которые и не подозревают, что за ними ведется наблюдение.
Я направился в «Кин-Лонг», куда Чьен заманил меня обещанием нового рыбного блюда. Собственно, я клюнул бы на что угодно, мне было все равно.
Я и раньше не особенно верил, что убийца протащил Юстину Каспршик в номер мимо регистрационной стойки. Теперь же точно знал: у него была другая возможность это сделать. Но кому известен код замка?
Охране? Да, вероятно. Почтальону? Но в гараж не носят корреспонденцию. Парковщикам? Возможно.
Ведь это был, в конце концов, гараж парковки, а значит, к нему должны иметь доступ не только сотрудники отеля.
Небо было все еще ясным, когда я пересек площадь Густава Адольфа и остановился у ворот дома Ульрики Пальмгрен. Табличку с ее именем уже сняли и заменили другой. Теперь здесь проживал некто Т. Юнгберг.
Рыбное блюдо Чьена оказалось смесью филе пикши, кальмара, креветок и морских гребешков, приправленной легким чесночным соусом. Я взял к нему южноафриканский совиньон-блан. А после кофе с коньяком окончательно размяк и почувствовал себя одиноким.
Я посмотрел в окно, на отель на противоположной стороне улицы. Льющийся оттуда свет показался мне странным. Сейчас этот отель назывался «Хилтон», но, когда он только открылся, все знали его как «Шератон», и пол-Сконе съезжалось сюда, чтобы с высоты птичьего полета полюбоваться Мальмё, Эресундом и, если повезет, увидеть Копенгаген.
Не сразу я понял, что именно меня насторожило. Полная луна. Ее свет, зловещий и насмешливый, отражался в окнах отеля.
В свете серебристой луны…
Откуда эта строчка, из песни?
На следующее утро я сидел в зале для завтраков с кипой газет и размышлял, не поехать ли мне в Копенгаген, погода для этого была самая подходящая.
Я вспомнил, что «В свете серебристой луны» действительно известная мелодия из репертуара Фэтса Домино. Она звучала в одноименном фильме с Дорис Дей в главной роли. Разве не там были садомазохистские сцены с ее участием? Я достал мобильник и зашел на сайт фильма. В свое время раздобыть этот фильм было нелегко, но теперь в Интернете можно найти все.
Так и не определившись с Копенгагеном, я вышел на улицу и купил еще вечерних газет. От моих трех тысяч знаков осталось не больше двух. Зато их проиллюстрировали портретом неизвестного мужчины, до того расплывчатым, что им мог оказаться кто угодно. Я поднялся в номер, включил ноутбук и вошел в почту.
Там лежало очередное письмо от моего анонима.
И совсем не похож, – гласил его текст.
Возможно, но откуда же мне было знать? Я ведь никогда не видел парня.
