Глава двенадцатая

— Я могла бы надеть то же платье, что и на прошлой неделе, — сказала я, когда мадам Россини натянула на меня бледно-розовую мечту каждой девочки, богато расшитую кремовыми и бордовыми цветами. — Голубое в цветочек. Оно висит у меня дома в шкафу. Надо было сказать мне…

— Ш-ш-ш, лебедушка, — сказала мадам Россини. — Как ты считаешь, за что мне платят? За то, чтобы ты два раза надевала одно и то же платье? — Она занялась маленькими пуговицами у меня на спине. — Я просто несколько расстроена, что ты разрушила свою прическу! Во времена рококо это произведение искусства нужно было носить днями. Дамы спали сидя.

— Но я же не могла с такой прической пойти в школу, — сказала я. Скорее всего я застряла бы еще в дверях школьного автобуса. — А Гидеона одевает Джордано?

Мадам Россини прищелкнула языком.

— Па! Юноше не нужна помощь, как он утверждает. А это значит, что вся его одежда будет в мрачных тонах, а шейный платок — завязан невозможным способом. Но я отказалась от дальнейших споров. Так, что мы делаем с твоими волосами? Я сейчас схожу за плойкой, и мы просто вплетем ленту, et bien!

Во время того как мадам Россини завивала мне волосы, пришла смс от Лесли: «Жду еще ровно две минуты, если le petit français не придет, он может забыть mignonne».

Я ответила: «Эй, вы должны встретиться только через четверть часа. Дай ему хотя бы еще десять минут».

Что ответила Лесли я уже не узнала, так как мадам Россини взяла у меня мобильник, чтобы сделать ставшие уже обязательными фото. Розовый цвет оказался мне больше к лицу, чем я думала (в настоящей жизни это совсем не мой цвет…), но моя прическа выглядела так, будто я провела ночь, засунув пальцы в розетку. Розовая лента выглядела как напрасная попытка удержать разметанные взрывом волосы. Гидеон, зайдя за мной, откровенно хихикал.

— Прекрати! Если уж смеяться, то мы можем смеяться над тобой! — сердито сказала мадам Россини. — Ха! Посмотри, как ты снова выглядишь!

О боже! Да! Как он опять выглядел! Это и правда должно быть запрещено — так хорошо выглядеть: в дурацких темных штанах до колена и вышитом сюртуке бутылочного цвета, который заставлял светиться его глаза.

— У тебя нет ни малейшего понятия о моде, юноша! Иначе ты не забыл бы изумрудную брошь, которая необходима для этого костюма. И эта шпага совершенно не подходит — ты должен представлять собой джентльмена, а не солдата!

— Вы несомненно правы! — сказал Гидеон, продолжая хихикать. — Но хотя бы мои волосы не выглядят так, как мочалки из проволоки, которыми я драю свои кастрюли.

Я изо всех сил старалась принять высокомерное выражение лица.

— Которыми ты драишь свои кастрюли? Ты не путаешь себя с Шарлоттой?

— Не понял!

— С недавнего времени она же наводит у тебя порядок!

Гидеон слегка растерялся.

— Это… не совсем… правильно, — пробормотал он.

— Хех, мне тоже на твоем месте было бы неловко, — сказала я. — Подайте мне, пожалуйста, шляпу, мадам Россини.

Шляпа — огромное чудовище с бледно-розовыми перьями — была во всяком случае не так ужасна, как мои волосы. Думала я. Взгляд в зеркало показал, что это была прискорбная ошибка.

Гидеон опять принялся хихикать.

— Мы можем идти? — наехала я на него.

— Присматривай хорошенько за моей лебедушкой, слышишь?

— Как всегда, мадам Россини.

— Можно подумать, — сказала я, когда мы оказались в коридоре. Я показала на черный шарф в его руке. — Без повязки?

— Нет, обойдемся без этого. По известным причинам, — ответил Гидеон. — И из-за шляпы.

— Ты все еще думаешь, что я в будущем заманю тебя за угол, чтобы ударить палкой по голове? — Я поправила шляпу. — Кстати, я еще раз подумала об этом. И теперь считаю, что существует очень простое объяснение.

— И как оно звучит? — Гидеон поднял бровь.

— Ты себе позже внушил. Пока ты лежал без чувств, ты мечтал обо мне, поэтому потом ты решил обвинить во всем меня.

— Да, эта версия тоже приходила мне на ум, — сказал он к моему удивлению, схватил меня за руку и потащил вперед. — Но — нет! Я знаю, что я видел.

— Почему же тогда ты никому об этом не рассказал, что это — якобы — была я, заманившая тебя в ловушку?

— Я не хотел, чтобы они еще хуже о тебе думали, чем уже думают. — Он ухмыльнулся. — Ну что, голова болит?

— Не так уж много я и выпила… — сказала я.

Гидеон засмеялся.

— Не-е-ет, конечно, немного. На самом деле ты была трезва как стеклышко.

Я сбросила его руку.

— Не могли бы мы поговорить о чем-то другом?

— Ай, не надо! Я же могу тебя чуть-чуть подразнить. Ты была так очаровательна вчера вечером. Мистер Джордж подумал, что ты полностью обессилена, когда ты заснула в лимузине.

— Максимум на две минуты, — ответила я. Мне стало неприятно. Может быть, я пускала слюни или сделал еще что-нибудь такое же ужасное.

— Я надеюсь, ты сразу отправилась спать.

Я хмыкнула. Мне смутно помнилось, как мама вытаскивала из прически все четыреста тысяч шпилек и что я заснула, прежде чем моя голова оказалась на подушке. Но ему я не собиралась об этом рассказывать, он-то еще развлекался с Шарлоттой, Рафаэлем и спагетти.

Гидеон так резко остановился, что я налетела на него и тут же забыла, как надо дышать. Он повернулся ко мне.

— Послушай… — пробормотал он. — Я не хотел вчера вечером говорить, поскольку думал, что ты слишком много выпила, но сейчас, когда ты снова трезвая и ершистая, как обычно…

Его пальцы осторожно погладили мой лоб, и я была на грани того, чтобы задохнуться. Вместо продолжения, он поцеловал меня. Я закрыла глаза еще до того, как его губы коснулись моего рта. Поцелуй опьянил меня намного сильнее, чем вчерашний пунш, мои колени подгибались, а в животе порхали бабочки.

После того, как он меня отпустил, казалось, он совсем забыл, что именно хотел сказать. Он оперся рукой о стену возле моей головы и серьезно посмотрел мне в глаза.

— Так дальше нельзя.

Я попыталась контролировать свое дыхание.

— Гвен…

Позади нас в коридоре послышались шаги. Гидеон молниеносно убрал руку и повернулся. Через мгновение возле нас был мистер Джордж.

— А вот вы где! Мы уже вас ждем. А почему у Гвендолин не завязаны глаза?

— Ой, я забыл. Пожалуйста, завяжите сами, — сказал Гидеон и передал черный шарф мистеру Джорджу. — Я… э-э-э… пойду вперед.

Мистер Джордж, вздохнув, посмотрел ему вслед. Потом посмотрел на меня и вздохнул еще раз.

— Я думал, я тебя предупредил, Гвендолин, — сказал он, завязывая мне глаза. — Ты должна быть осторожна в отношение своих чувств.

— М-да… — сказала я и схватилась за выдававшие меня с головой пылающие щеки. — Тогда вам не нужно было давать мне проводить с ним так много времени.

Это был типичный пример логики Хранителей. Если они хотели избежать того, что я влюблюсь в Гидеона, они должны были сделать из него непривлекательного идиота. С дурацкой челкой, грязными ногтями и дефектом речи. И без скрипки тоже лучше было бы обойтись.

Мистер Джордж вел меня через темноту.

— Наверное, мне слишком давно было шестнадцать лет. Я только помню, как было легко на меня в этом возрасте произвести впечатление.

— Мистер Джордж, вы кому-нибудь рассказывали, что я могу видеть призраков?

— Нет, — сказал мистер Джордж. — То есть, я пытался, но никто меня не захотел слушать. Знаешь, Хранители большей частью ученые и мистики, а с парапсихологией они не очень дружат. Осторожно, ступеньки.

— Лесли… это моя подруга, но вы, наверное, уже давно это знаете… так вот, Лесли думает, что эта способность и есть магия Ворона.

Мистер Джордж помолчал.

— Да, я тоже так думаю, — сказал он наконец.

— И в чем точно магия Ворона должна мне помочь?

— Мое дорогое дитя, если бы у меня был для тебя ответ. Я бы мечтал, чтобы ты больше опиралась на свой здравый рассудок, но…

— … но он безнадежно утерян — это вы хотели сказать? — Я не сдержала смех. — Наверное, вы правы.

Гидеон ждал нас в комнате с хронографом вместе с Фальком де Вилльером, который рассеянно сказал мне какой-то комплимент по поводу платья, пока запускал колесики хронографа.

— Итак, Гвендолин, сегодня состоится твой разговор с графом Сен-Жерменом. Вторая половина дня, за день до суаре.

— Я знаю, — сказала я, косясь на Гидеона.

— Это совсем простое задание, — сказал Фальк. — Гидеон отведет тебя наверх в его покои, а потом заберет оттуда.

Получается, я должна буду остаться с графом наедине. Тут же меня одолело тягостное чувство.

— Не бойся. Вы так хорошо общались вчера. Разве ты не помнишь? — Гидеон вложил палец в хронограф и улыбнулся мне. — Готова?

— Готова, если ты готов, — сказала я тихо, пока комната заполнялась белым светом и Гидеон исчез у нас на глазах.

Я сделала шаг вперед и протянула Фальку руку.

— Пароль дня — Qui nescit dissimulare nescit regnare, — сказал Фальк, прижимая мой палец к игле. Засветился рубин и все вокруг превратилось в красный водоворот.

Когда я прибыла, пароль я уже благополучно забыла.

— Все в порядке, — прозвучал голос Гидеона прямо рядом со мной.

— Почему здесь так темно? Граф же ждет нас. Было бы вежливо, оставить хотя бы одну зажженную свечу.

— Да, но он же не знает точно, где мы приземлимся, — сказал Гидеон.

— Почему?

Я не могла видеть, но мне показалось, что он пожал плечами.

— Он никогда не спрашивал, и у меня есть какое-то неопределенное чувство, что ему было бы неприятно знать, что мы злоупотребляем его любимой алхимической лабораторией, использую ее как взлетно-посадочную полосу. Будь осторожна, тут полно хрупких предметов…

Мы наощупь добрались до двери. Снаружи Гидеон зажег факел и взял его из крепления. Огонь бросал на стены дрожащие тени, и я непроизвольно придвинулась ближе к Гидеону.

— Как звучал это чертов пароль? Только на тот случай, если тебя двинут чем-то по голове…

— Qui nescit dissimulare nescit regnare.

— После еды нужно отдыхать или пройти тысячу шагов?

Он засмеялся и засунул факел обратно в крепление.

— Что ты делаешь?

— Я только хотел… Мистер Джордж нас прервал, когда я хотел сказать тебе что-то очень важное.

— Это по поводу того, что я рассказала тебе вчера в церкви? Ну, я могу понять, что ты меня поэтому считаешь сумасшедшей, но психиатр в этом случае тоже не может помочь.

Гидеон нахмурил лоб.

— Ты можешь минутку помолчать? Я должен собрать все свое мужество, чтобы признаться тебе в любви. У меня в этом совсем нет опыта.

— Как ты сказал?

— Я влюбился в тебя, — сказал он серьезно. — Гвендолин.

Непроизвольно мой желудок стянулся в тугой узел, как от страха. Но на самом деле это была радость.

— Да, правда! — В свете факела я видела, как Гидеон улыбается. — Я знаю, мы знакомы меньше недели, и в начале я считал тебя… еще ребенком и, наверное, вел себя по отношению к тебе как последний мерзавец. Но с тобой очень сложно, никогда не знаешь, что ты сделаешь в следующий момент, и в некоторых вопросах ты ужасно… э-э-э… наивна. Иногда мне просто хочется тебя встряхнуть.

— Окей, заметно, что у тебя совсем нет опыта в объяснениях в любви, — сказала я.

— А в следующий момент ты остроумна, и умна, и неописуема очаровательна, — продолжил Гидеон, как будто я ничего не произносила. — И самое плохое: тебе достаточно просто быть в той же комнате, и мне уже хочется дотронуться до тебя, поцеловать…

— Да, это действительно плохо, — прошептала я, и мое сердце пропустило удар, когда Гидеон вытащил шпильку, держащую шляпу, отшвырнул это чудовище подальше, притянул меня к себе и поцеловал. Приблизительно через три минуты я облокотилась на стену, едва дыша, и постаралась удержаться на ногах.

— Гвендолин, эй, просто нормально вдыхай и выдыхай, — сказал Гидеон весело.

Я толкнула его в грудь.

— Перестань! Это непереносимо, как ты много о себе воображаешь!

— Извини. Это… это дурманящее чувство — знать, что ты из-за меня забываешь, как дышать. — Он снова достал факел из крепления. — Идем. Граф наверняка уже нас ждет.

Только когда мы повернули в следующий коридор, я вспомнила о шляпе, но у меня не было никакого желания возвращаться за ней.

— Смешно, но я сейчас думаю о том, что снова буду от всей души рад скучным вечерам элапсации в 1953 году, — сказал Гидеон. — Только ты, я и кузина Софá…

Эхо наших шагов сопровождало нас в длинных коридорах, а я постепенно выныривала из ощущения, будто я укутана розовой ватой, вспоминая, где мы находимся. Или точнее, в каком времени мы находимся.

— Давай я возьму факел, тогда ты можешь держать в руке шпагу, на всякий случай, — предложила я. — Мало ли что. В каком году тебя ударили по голове? (Это был один из многих вопросов из списка Лесли, которые я должны была задавать, как только мое гормональное состояние это позволяло.)

— Я только что сообразил, что я тебе признался в любви, а ты мне — нет, — сказал Гидеон.

— Я — нет?

— Во всяком случае, словами — нет. И я не уверен, что так считается. Тс-с-с-с!

Я пискнула, увидев, как прямо перед нами толстая темно-коричневая крыса пересекала коридор, не спеша, как будто она нисколечко нас не боялась. В свете пламени ее глаза светились красным.

— А у нас есть прививка от чумы? — спросила я и покрепче вцепилась Гидеону в руку.

Комната на втором этаже, которую граф Сен-Жермен сделал своим кабинетом в Темпле, была маленькой и выглядела — как для Великого мастера ложи Хранителей, пусть даже он редко бывал в Лондоне — очень скромно. У одной стены от пола до потолка стояли полки, полностью забитые книгами в кожаных переплетах, перед ними были стол и два кресла, обитые той же тканью, из которой были сделаны шторы. Другой мебели не было. Снаружи сияло сентябрьское солнце, камин не горел, потому что и так было тепло. Из окна виднелся маленький внутренний дворик с фонтаном, который просуществовал до нашего времени. И подоконник, и стол были завалены бумагами, писчими перьями, сургучными свечами и книгами, которые местами были собраны в едва удерживающиеся стопки; если бы они сдвинулись, то перевернули бы чернильницы, доверчиво стоящие среди всего этого хаоса. Это была уютная маленькая комната, в ней никого не было, но, когда мы вошли, я почувствовала, как тоненькие волоски у меня на затылке встали дыбом.

Неприветливый секретарь в белом моцартовском парике провел меня в комнату и закрыл за мной дверь со словами «Граф наверняка не заставит вас долго ждать». Я очень неохотно расставалась с Гидеоном, но он, передав меня угрюмому секретарю, в хорошем настроении и явно ориентируясь в помещении, исчез в ближайшей двери.

Я подошла к окну и выглянула в тихий дворик. Все выглядело очень мирно, но неприятное чувство, будто я не одна, не уходило. Может быть, кто-то наблюдает за мной сквозь стену за книжными полками, думала я. А может, зеркало, висевшее над каминной полкой, с другой стороны было прозрачным, как в комнатах для допроса в полиции.

Какое-то время я простояла просто так и чувствовала себя при этом неуютно, но потом я решила, что тайный наблюдатель заметит, что я заметила, что за мной наблюдают, если я продолжу стоять, неестественно замерев. Поэтому я сняла верхнюю книгу с одной из стопок на подоконнике и раскрыла ее. Marcellus, De medicatnentis. Ага. Маркеллус — кем бы он ни был — очевидно, разработал несколько необычных медицинских методов, описания которых собрал в этой книге. Я нашла симпатичное место, где речь шла о лечении заболеваний печени. Нужно поймать зеленую ящерицу, взять у нее печень, замотать ее в красный платок или в тряпку, черную от природы (черную от природы? Хм-м?), и повесить платок или тряпку на правом боку больного. Если после этого отпустить ящерицу и сказать «Ecce dimitto te vivam…» и еще много-много слов, таких же латинских, печеночная проблема была бы решена. Спрашивается только, могла ли бы ящерица еще убежать, если у нее изъяли печень? Я закрыла книгу. Этот Маркеллус явно был не в своем уме. Книга, лежащая сверху в соседней стопке, имела темно-коричневый кожаный переплет и была толстой и тяжелой, поэтому я ее пролистала, не снимая. «О демонѣхъ како указуютъ помощь чародѣямъ и простецемъ» стояло золотыми буквами на обложке, и хотя я не была ни чародеем, ни «простецем», я с интересом раскрыла книгу где-то посередине. Какая-то уродливая собака смотрела на меня с рисунка, внизу было написано, что это Джестан — демон из Гиндукуша, приносящий болезнь, смерть и войны. Мне Джестан сразу показался несимпатичным, и я стала листать книгу дальше. Странная рожа с роговыми наростами на черепе (похоже на клингонов в «Звездном пути») смотрела на меня со следующей страницы, и пока я с отвращением ее рассматривала, клингон поднял веки и поднялся с листа как дым из трубы, уплотнился в полноценную, одетую во всё красное фигуру, встал рядом со мной, глядя сверху вниз горящими глазами, и проревел: «Кто смеет вызывать великого и могущественного Берита?!»

Естественно, мне стало не по себе, но из собственного опыта я знала, что призраки хоть и выглядят опасно и выдают страшные угрозы, но, как правило, не могут произвести даже малейшего дуновения воздуха. А я очень надеялась, что этот Берит был призраком, изгнанным на страницы книги слепком настоящего демона, который, хочется верить, давно распростился с этим миром.

— Никто тебя не вызывал, — сказала я поэтому вежливо, но довольно небрежно.

— Берит, демон лжи, Великий герцог Ада! — представился Берит полнозвучным голосом. — Можно еще называть Болфри.

— Ага, тут написано, — сказала я и заглянула обратно в книгу. — Кроме того, ты улучшаешь голоса певцам.

Замечательная способность. Правда, для этого после вызова Берита (что само по себе выглядело непросто, поскольку было написано, очевидно, на вавилонском наречии) нужно было принести ему различные жертвы, желательно жертв аборта, еще живых. Но это еще было не так страшно, если сравнить с тем, что нужно было сделать, чтобы он превращал металлы в золото. Он это тоже умел. Сихемиты — кто бы это ни был — обожествляли его за это умение. До тех пор, пока не пришел Якоб с сыновьями, и они всех мужчин в Сихеме «убили своими мечами, жестоко мучая». Ну ладно.

— Берит командует двадцатью шестью легионами, — прогрохотал Берит.

Поскольку до сих пор он мне ничего плохого не сделал, я стала смелее.

— Странно, когда люди говорят о себе в третьем лице, — сказала я и перевернула страницу.

Как я и надеялась, Берит снова исчез в книге, как дым, развеянный ветром. Я облегченно вздохнула.

— Интересная литература, — сказал тихий голос позади меня.

Я быстро обернулась. Граф Сен-Жермен незаметно появился в комнате. Он опирался на трость с искусно вырезанным набалдашником, его высокая, изящная фигура впечатляла, как всегда, а темные глаза были очень внимательны.

— Да, очень интересная, — пробормотала я несколько неубедительно.

Но потом я пришла в себя, закрыла книгу и присела в глубоком реверансе. Когда я снова вынырнула из всех юбок, граф улыбнулся.

— Я очень рад, что ты пришла, — сказал он, взял мою руку и поднял ее к своим губам. — Я думаю, необходимо углубить наше знакомство, потому что первая встреча прошла немного… неудачно, не так ли?

Я ничего не сказала. В нашу первую встречу я большую часть времени старалась мысленно петь национальный гимн, граф отпустил несколько обидных замечаний в адрес отсутствующего ума — у женщин вообще и у меня в частности, а в конце он душил меня и угрожал, и всё это весьма нетрадиционным образом. Он был прав: первая встреча прошла немного неудачно.

— Как холодна твоя рука, — сказал он. — Давай присядем. Я старый человек и не могу так долго стоять.

Улыбаясь, он отпустил мою руку и уселся в кресло за письменным столом. На фоне всех этих книг он смотрелся как собственный портрет: мужчина без возраста, с аристократическими чертами лица, живыми глазами и в белом парике, окутанный аурой таинственности и опасности, от которой не было спасения. Я волей-неволей села в другое кресло.

— Ты интересуешься магией? — спросил он и показал на стопку книг.

Я покачала головой.

— До последнего понедельника не интересовалась, если честно.

— Это чуть-чуть ненормально, не так ли? Твоя мать все эти годы заставляла тебя считать себя самой обыкновенной девочкой. И в одно мгновение все меняется, ты выясняешь, что являешься важной частью великой Тайны всего человечества. Ты можешь понять, почему она это сделала?

— Потому что любит меня. — Я хотела произнести эту фразу вопросительно, но получилось очень определенно.

Граф засмеялся.

— Да, женщины так думают! Любовь! Это слово стало благодаря вашему полу избитым. Любовь является ответом — я всегда нахожу это трогательным, когда слышу. Или веселюсь по этому поводу — когда как! Женщины никогда не сумеют понять, что мужчины понимают любовь абсолютно по-другому.

Я молчала.

Граф наклонил голову набок.

— Если бы женщины не воспринимали любовь как беззаветную преданность, им было бы намного сложнее подчиняться мужчинам, во всех смыслах.

Я старалась сохранить нейтральное выражение лица.

— В наше время ситуация… (слава богу!) изменилась. Мужчины и женщины имеют равные права. Никто не должен подчиняться другому.

Граф опять засмеялся, на этот раз он смеялся дольше, как будто я рассказала отличную шутку.

— Да, — сказал он наконец. — Мне рассказывали. Но поверь мне, неважно, какие права дали женщинам, — это ничего не меняет в природе человека.

Ну и что можно было на это ответить? Лучше всего — ничего. Как только что сказал граф — природу человека не изменить, в том числе и его собственную.

Какое-то время граф рассматривал меня, весело, с приподнятыми уголками губ, а потом внезапно сказал:

— Во всяком случае, магия… согласно предсказаниям ты должна ею владеть. Рубин, одаренный Ворона магией, замкнет в соль-мажоре Круг двенадцати…

— Да, я уже несколько раз это слышала, — сказала я. — Но никто не сумел мне объяснить, что такое, собственно, магия Ворона.

Я пожала плечами. Из этих стихов никто бы ничего не понял.

— Это всего лишь предсказание сомнительного происхождения, — сказал граф. — Оно необязательно должно сбыться. — Он откинулся в кресле и опять стал меня рассматривать. — Расскажи мне что-нибудь о родителях и твоем доме.

— О моих родителях? — Я была немного удивлена. — Нечего особо рассказывать. Мой отец умер, когда мне было семь лет, у него была лейкемия. До своей болезни он был доцентом Даремского университета. Мы там жили до его смерти. А потом мама со мной и моими братиком и сестричкой перебралась в Лондон, в дом моих дедушки и бабушки. Мы там живем вместе с тетей, кузиной и бабушкой Мэдди. Моя мама работает в администрации больницы.

— И у нее рыжие волосы, как у всех девушек Монтроуз, не так ли? Как и у твоих брата и сестры?

— Да, кроме меня, все рыжие. — Почему его это интересовало? — У моего папы были темные волосы.

— Все остальные женщины в Кругу двенадцати — рыжие, ты знала об этом? Еще до совсем недавнего времени во многих странах этого цвета волос было достаточно, чтобы сжечь женщину как ведьму. Во все времена и во всех культурах люди одновременно восхищались магией и боялись ее. Это и стало причиной, почему я стал заниматься ею так подробно. Того, что знаешь, не надо бояться. — Он наклонился вперед и скрестил пальцы. — Меня особо интересовало обращение с этой темой в странах восточной культуры. В моих путешествиях по Индии и Китаю мне повезло встретить множество учителей, готовых передать свои знания дальше. Меня посвятили в тайны Акаша-Хроник, и я узнал многое, что просто бы взорвало духовное восприятие большинства западных культур. И что могло бы сподвигнуть инквизиторов и сегодня совершить необдуманные действия. Нет ничего, чего бы церковь боялась бы больше, чем если бы люди осознали, что Бог не находится вне нас в далеком небе и там решает нашу судьбу, а что он в нас самих. — Он испытующе посмотрел на меня. — Каждый раз меня бодрит, когда я объясняю детям двадцать первого века какие-нибудь богохульные темы. Вы, не моргнув глазом, выслушиваете ересь.

Не-е-е-е. Мы не моргнули бы глазом, даже если бы знали, что такое «ересь».

— Азиатские мудрецы находятся на пути спиритуального развития намного дальше нас, — сказал граф. — Некоторые небольшие… способности, как та, например, демонстрация которой состоялась в нашу последнюю встречу, я тоже приобрел там. Моим учителем был монах одного тайного ордена высоко в Гималаях. Он и его братья общаются друг с другом, не используя голосовых связок, и они могут победить врагов, не пошевелив пальцем — так велики их силы духа и воображения.

— Да, это умение наверняка полезно, — сказала я осторожно. Лишь бы он не решил, продемонстрировать мне все это еще раз. — Мне кажется, вчера вечером на суаре вы испробовали эту способность на лорде Аластере.

— О, суаре! — Он снова улыбнулся. — С моей точки зрения оно произойдет завтра вечером. Как хорошо, что мы завтра там встретимся с лордом Аластером. Ну и как, он оценит мои таланты?

— Во всяком случае, это на него произведет впечатление, — ответила я. — Но нельзя сказать, что напугает. Он говорит, что позаботится о том, чтобы никто из нас не был рожден. И что-то там об исчадиях ада.

— Да, у него есть прискорбная склонность к невежливым формулировкам, — сказал граф. — И все же никакого сравнения с его предком, Конте ди Мадроне. Мне надо было его убить, когда у меня была такая возможность. Но я был молод и имел, к сожалению, наивные взгляды… Сейчас я не совершу эту ошибку во второй раз. Даже если я не могу сам убрать его — дни лорда сочтены, неважно, сколько слуг он соберет вокруг себя для защиты и как виртуозно он владеет шпагой. Если бы я был молод, я бы сам вызвал его на дуэль. Теперь эту задачу должен взять на себя мой потомок. Умение Гидеона фехтовать заслуживает уважения.

При упоминании имени Гидеона мне, как обычно, стало жарко. Я вспомнила о том, что он недавно сказал, и мне стало еще жарче. Непроизвольно я посмотрела на дверь.

— А куда он, собственно, пошел?

— Небольшая прогулка, — сказал граф небрежно. — Времени как раз хватит на то, чтобы нанести послеполуденный визит одной моей юной знакомой. Она живет совсем близко, и если он возьмет карету, то через пару минут будет у нее.

Что-что?!

— И часто он это делает?

Снова теплая, дружеская улыбка на его лице, но за ней пряталось что-то, что я не могла расшифровать.

— Они слишком мало для этого знакомы. Я познакомил их совсем недавно. Она умная, молодая и очень привлекательная вдова, и я считаю, что молодому человеку не помешает… э-э-э… провести некоторое время в обществе опытной женщины.

Я была не в силах что-либо ответить, но, очевидно, граф и не ждал этого от меня.

— Лавиния Рутланд относится к благословенным женщинам, которые получают удовольствие, делясь опытом, — сказал граф.

Это точно. Так же оценила ее и я. Я уставилась сердито на свои руки, которые непроизвольно сжались в кулаки. Лавиния Рутланд, дама в зеленом платье. Вот откуда интимность вчера вечером…

— Мне кажется, мысли об этом тебе неприятны, — сказал граф мягким голосом.

Тут он был прав. Мне совершенно не нравились эти мысли. Только с большим трудом преодолев себя, я сумела снова посмотреть графу в глаза. Он еще улыбался своей теплой, дружеской улыбкой.

— Деточка, очень важно, как можно раньше уяснить, что никакая женщина не может заявлять какие-либо права на мужчину. Женщины, которые так поступают, заканчивают жизнь нелюбимыми и в одиночестве. Чем умнее женщина, тем раньше она приспособится к мужской натуре.

Что за идиотский вздор!

— О, конечно, ты еще очень молода, не правда ли? Мне кажется, намного младше, чем девушки в твоем возрасте. Скорее всего, ты сейчас влюблена впервые.

— Нет, — пробормотала я.

Да. Да! Во всяком случае, впервые это так ощущалось. Так дурманяще. Так наполняя жизнью. Так неповторимо. Так болезненно. Так сладко.

Граф тихонько засмеялся.

— Не надо стыдиться. Я был бы разочарован, если бы всё было иначе.

То же самое он сказал во время суаре, когда я расплакалась из-за игры Гидеона на скрипке.

— По сути все очень просто: любящая женщина умрет ради любимого мужчины не колеблясь, — сказал граф. — Ты бы отдала за Гидеона свою жизнь?

Вообще-то не хотелось бы.

— Я еще об этом не думала, — сказала я озадаченно.

Граф вздохнул.

— К сожалению — и благодаря сомнительной защите твоей матери — вы не так много времени провели вместе, ты и Гидеон, но я уже сейчас впечатлен, как хорошо он выполняет задание. Любовь буквально светится в твоих глазах. Любовь — и ревность!

Какое задание?

— Ничего нет, что было бы более предсказуемо, чем реакция влюбленной женщины. Никого нет, кого можно было бы легче контролировать, чем женщину, руководствующуюся своими чувствами к мужчине, — продолжал граф. — Я объяснил это Гидеону в нашу самую первую встречу. Конечно, мне немного жаль, что он так много усилий потратил на твою кузину… как ее зовут?.. Шарлотта?..

Теперь я уставилась на него. По какой-то причине я вспомнила видение бабушки Мэдди и сердце из рубина, которое лежало на выступе скалы. Больше всего мне хотелось заткнуть себе уши, чтобы не слышать этот мягкий голос.

— Он в этом вопросе намного изощреннее, чем я был в его возрасте, — сказал граф. — И нужно признать, что от природы получил много преимуществ. Тело Адониса! Красивое лицо, обаяние, таланты! Наверное, ему вообще ничего не надо делать — девичьи сердца и так слетятся к нему. Лев рычит в фа-диез-мажоре, бриллиантовая грива, multiplicatio, солнце исчезнет…

Правда ударила меня под дых. Всё, что Гидеон делал, все его прикосновения, жесты, поцелуи, слова, — все это нужно было только для того, чтобы манипулировать мной. Для того чтобы я в него влюбилась, как до меня Шарлотта. Чтобы нас легче было контролировать.

И граф был прав: особенно много Гидеону для этого не понадобилось. Мое глупое девичье сердце само полетело к нему и упало к его ногам.

Перед моим внутренним взором возник лев, который шел к рубиновому сердцу и одним-единственным движением лапы сметал его в пропасть. Как в замедленной съемке оно падало вниз, ударилось о дно ущелья и разбилось на тысячи крохотных капелек крови.

— Ты уже слышала, как он играет на скрипке? Если нет, я устрою — нет ничего более подходящего для завоевания женского сердца, чем музыка. — Граф мечтательно уставился в потолок. — Этим пользовался и Казанова. Музыкой и поэзией.

Я умирала. Я чувствовала это. Там, где раньше было мое сердце, разливался холод. Он проникал в желудок, ноги, стопы, руки, ладони и в конечном итоге — в мою голову. Все события прошедших дней проходили передо мной, как в кино-трейлере, под звучание The winner takes it all: от первого поцелуя в исповедальне до его объяснения в любви только что в подвале. Все было одной громадной манипуляцией — за исключением небольших пауз, когда он, наверное, просто был самим собой — прекрасно сделанной манипуляцией. И эта проклятая скрипка добила меня окончательно.

Хотя я позже и пыталась вспомнить, но точно так и не знала, о чем граф и я дальше разговаривали, потому что с момента, когда мной овладел холод, мне стало все безразлично. Хорошо, что граф большую часть разговора перенял на себя. Мягким приятным голосом он рассказывал мне о своем детстве в Тоскане, о недостатках своего внебрачного рождения, о сложностях в поиске настоящего отца и о том, как он еще будучи юношей заинтересовался тайнами хронографа и предсказаний. Я действительно пыталась слушать, хотя бы потому, что знала, что всё придется дословно пересказывать Лесли, но ничего не помогало, мои мысли кружились только вокруг собственной глупости. Я мечтала остаться одной, чтобы наконец расплакаться.

— Маркиз? — Угрюмый секретарь постучался и открыл дверь. — Прибыла делегация архиепископа.

— О, очень хорошо, — сказал граф, поднялся и подмигнул мне. — Политика! В эти времена ее все еще определяет церковь.

Я тоже поднялась и сделала реверанс.

— Меня очень порадовал наш разговор, — сказал граф. — И я уже с нетерпением ожидаю нашей следующей встречи.

Я пролепетала что-то утвердительное.

— Передай, пожалуйста, Гидеону поклон от меня и скажи, что я сожалею, что я его сегодня не сумел принять. — Граф взял трость и направился к двери. — И если хочешь послушать моего совета: умная женщина умеет скрывать ревность. Иначе мы, мужчины, чувствуем себя чересчур уверенными…

Я в последний раз услышала тихий смешок и осталась одна. Однако недолго, так как через пару минут вернулся неприветливый секретарь и сказал: «Прошу вас следовать за мной».

Я снова сидела на диване, закрыв глаза и ожидая, когда появятся слезы, но они не хотели появляться. Что, наверное, было к лучшему. Молча последовала я за секретарем вниз по лестнице, где мы какое-то время просто стояли (я все время думала, что сейчас упаду и умру), пока секретарь не бросил озабоченный взгляд на настенные часы и сказал: «Он опаздывает».

В этот момент открылась дверь и в коридоре появился Гидеон. Сердце мое забыло на мгновение, что оно лежит разбитым на дне глубокой пропасти, и пару раз сильно ударило меня в грудь. Тревога вытеснила холод из моего тела. Находящаяся в беспорядке одежда Гидеона, его растрепанные влажные волосы, покрасневшие щеки и почти лихорадочно блестевшие глаза можно было еще списать на леди Лавинию, но на рукаве был глубокий разрез, а кружева на груди и манжетах были в крови.

— Вы ранены, сэр, — вскрикнул угрюмый секретарь испуганно, выхватив слова у меня изо рта (Окей, без «сэр», и без «вы»). — Я вызову врача.

— Нет, — сказал Гидеон, и звучал при этом настолько самоуверенно, что мне захотелось влепить ему пощечину. — Это не моя кровь. Во всяком случае, не только моя. Идем, Гвен, нам нужно спешить. Меня немного задержали.

Он схватил меня за руку и потащил вперед, секретарь спешил за нами до конца лестницы, при этом он пару раз бормотал: «Но сэр! Что случилось? Не должны ли мы маркизу?..» Но Гидеон сказал, что сейчас для этого нет времени, что он как можно скорее вернется к графу, чтобы рассказать ему о произошедшем.

— Отсюда мы пойдем одни, — сказал он, когда мы оказались в самом низу лестницы, где стояли охранники с оголенными шпагами. — Кланяйтесь от меня маркизу! Qui nescit dissimulare nescit regnare.

Охранники дали нам пройти, а секретарь поклонился на прощание. Гидеон взял факел из крепления и потянул меня дальше.

— Идем, у нас максимум две минуты! — Он все еще выглядел весьма оживленным. — Ты уже выяснила, что означает пароль?

— Нет, — сказала я и сама удивилась, что мое в мгновение ока восстановившееся сердце отказывается возвращаться в пропасть. Оно вело себя, как будто все было в порядке, и надежда, что все может еще хорошо кончиться, почти убила меня. — Но я выяснила кое-что другое. Чья кровь на твоей одежде?

— Кто не умеет лицемерить, тот не умеет властвовать. — Гидеон посветил факелом за последний угол. — Людовик Одиннадцатый.

— Как подходяще, — сказала я.

— Честно говоря, я понятия не имею, как звали того, чья кровь испачкала мою одежду. Мадам Россини будет наверняка ругаться.

Гидеон открыл дверь в лабораторию и вставил факел в крепление на стене. Мерцающий свет осветил большой стол, уставленный странными аппаратами, стеклянными бутылками, бутылочками и кубками, наполненными жидкостями и порошками разных цветов. Стены были в тени, но я разглядела, что они почти полностью были покрыты рисунками и надписями, а сразу над факелом ухмылялся грубо нарисованный череп, у которого на месте пустых глазниц были нарисованы пентаграммы.

— Иди сюда, — сказал Гидеон и потянул меня к другой стороне стола. Наконец он отпустил мою руку. Но только для того, чтобы двумя руками обнять меня за талию и притянуть к себе. — Как прошел твой разговор с графом?

— Он был очень… содержательным, — сказала я. Призрачное сердце трепетало в груди, как маленькая птичка, и я проглотила комок, застрявший в горле. — Граф мне объяснил, что ты… что ты и он придерживаетесь странной точки зрения, что влюбленную женщину легче контролировать, чем любую другую. Наверное, очень досадно, проделать всю сложную подготовительную работу с Шарлоттой, а потом оказаться перед необходимостью начать со мной все сначала. Или?

— Что ты только что сказала? — Гидеон смотрел на меня, наморщив лоб.

— Но ты отлично справился, — продолжала я. — Граф, между прочим, тоже так считает. Конечно, я не была таким уж сложным заданием… Боже, мне становится так стыдно, когда я думаю о том, насколько я легко тебе поддалась.

Я больше не могла смотреть на него.

— Гвендолин… — Он замолчал. — Сейчас начнется. Давай перенесем этот разговор. Мы продолжим позже. Спокойно. Я хоть и понятия не имею, что ты хочешь сказать…

— Я только хочу знать, правда ли это. — сказала я. Конечно, это была правда, но надежда, как известно, умирает последней. В моем животе появились предвестники предстоящего прыжка во времени. — Действительно ли ты запланировал, влюбить меня в себя, точно так же, как раньше ты это проделал с Шарлоттой?

Гидеон отпустил меня.

— Это дурацкий момент, — сказал он. — Гвендолин. Мы сейчас продолжим. Я обещаю тебе.

— Нет! Сейчас! — Комок в моем горле разорвался и сразу потекли слезы. — Достаточно, если ты скажешь «да» или «нет». Ты всё запланировал?

Гидеон потер лоб.

— Гвен…

— Да или нет? — всхлипнула я.

— Да, — сказал Гидеон. — Но ради бога — не плачь.

И во второй раз за этот день рухнуло мое сердце — на этот раз второе издание, призрачное сердце, выросшее от невозможной надежды — в бездну и разбилось на мелкие осколки.

— Окей, собственно это было всё, что я хотела узнать, — прошептала я. — Спасибо за твою откровенность.

— Гвен, я бы хотел тебе объяснить…

Гидеон растворился в воздухе у меня на глазах. Несколько мгновений, пока холод заползал в меня обратно, я смотрела в трепещущий огонь факела и на череп над ним и пыталась задавить слезы, а потом все вокруг меня исчезло.

Мне нужно было пару секунд, чтобы снова начать видеть, привыкнув к свету в комнате с хронографом в мое время, но я услышала возбужденный голос доктора Уайта и звук разрываемой ткани.

— Пустяки, — сказал Гидеон. — Микроскопический разрез, крови почти не было. Мне даже пластырь не нужен. Доктор Уайт, вы можете спрятать свой зажим для артерий. Ничего не случилось!

— Привет, девочка с сеновала, — приветствовал меня Ксемериус. — Ни за что не угадаешь, что я выяснил. О нет! Неужели ты опять плакала?

Мистер Джордж схватил меня двумя руками и повернул, разглядывая со всех сторон.

— Она невредима! — сказал он с облегчением в голосе.

Да. Если не считать сердца.

— Давай удерем отсюда, — сказал Ксемериус. — Брат твоего дуралея и твоя подруга Лесли собираются тебе сообщить нечто весьма интересное! Представь себе, они нашли, на какое место указывают координаты из «Зеленого всадника». Ты не поверишь!

— Гвендолин? — Гидеон смотрел на меня, будто боялся, что я из-за него брошусь под ближайший автобус.

— Все в порядке, — сказала я, не глядя ему в глаза. — Мистер Джордж, не могли бы вы отвести меня наверх? Мне срочно нужно домой.

— Конечно, — кивнул мистер Джордж.

Гидеон сделал какое-то движение, но доктор Уайт крепко держал его.

— А ну стой спокойно!

Он полностью оторвал рукава камзола и рубашки. Рука была в засохшей крови, а сверху, почти на плече, была заметна небольшая рана. Маленький мальчик-призрак Роберт в ужасе смотрел на такое количество крови.

— Кто это был? Рану нужно продезинфицировать и зашить, — мрачно сказал доктор Уайт.

— Ни в коем случае, — сказал Гидеон. Он побледнел и от его оживленности не осталось и следа. — Мы можем сделать это позже. Сначала я должен поговорить с Гвендолин.

— Не нужно, правда, — сказала я. — Я знаю всё, что мне надо знать. А сейчас мне надо домой.

— Вот именно! — сказал Ксемериус.

— Завтра будет новый день, — сказал мистер Джордж Гидеону, беря в руки черный шарф. — А Гвендолин выглядит уставшей. Ей завтра утром в школу.

— Точно! А сегодня ночью она пойдет искать сокровище, — сказал Ксемериус. — Или что там можно будет найти по этим координатам…

Мистер Джордж завязал мне глаза. Последнее, что я увидела, были глаза Гидеона, святящиеся неестественным зеленым светом на бледном лице.

— Спокойной ночи всем! — сказала я, и мистер Джордж вывел меня из комнаты. Все равно никто, кроме маленького Роберта мне не ответил.

— Окей, не буду тебя интриговать, — сказал Ксемериус. — Лесли и Рафаэль хорошо провели время сегодня после обеда — в отличие от тебя, как я вижу. Ну да ладно, этим двоим удалось абсолютно точно установить координаты. У тебя есть три попытки, чтобы угадать, где они находятся.

— Здесь, в Лондоне? — спросила я.

— Бинго! — вскричал Ксемериус.

— Что? — спросил мистер Джордж.

— Ничего, — сказала я. — Извините, пожалуйста, мистер Джордж.

Мистер Джордж вздохнул.

— Я надеюсь, твой разговор с графом Сен-Жерменом прошел хорошо.

— О да, — сказала я горько. — Он во всех смыслах оказался очень полезным.

— Ку-ку! Я тоже здесь, — закричал Ксемериус, и я почувствовала его влажную ауру, когда он, как обезьянка, обернулся вокруг моей шеи. — И у меня по-настоящему, по самому настоящему интересные новости. Итак: тайник, который мы ищем, находится в Лондоне. И даже еще лучше: он находится в Мейфэре. А точнее — на Бурдон-плейс. И еще точнее: Бурдон-плейс, 81! Ну, что ты скажешь?!

У меня дома? Координаты указывали на какое-то место в нашем доме? Что, черт побери, мог спрятать там мой дедушка? Может, еще одну книгу? С заметками, которые, наконец-то смогут нам помочь?

— До теперешнего момента девочка-ретривер и француз отлично поработали, — сказал Ксемериус. — Признаюсь, во всяких там координатах я совершенно не ориентируюсь. Но сейчас — сейчас! — я вступаю в игру. Потому что только единственный, замечательный и очень-очень умный Ксемериус может просунуть голову в любую стену и увидеть, что там спрятано. Сегодня ночью мы с тобой пойдем искать клад!

— Ты бы хотела об этом поговорить? — спросил мистер Джордж.

Я покачала головой.

— Нет, это можно сделать и завтра, — сказала я, причем как мистеру Джорджу, так и Ксемериусу.

Сегодня ночью я буду просто лежать и оплакивать свое разбитое сердце. Я собиралась купаться в жалости к самой себе и витиеватых метафорах. И может быть, я включу Bon Jovi и Hallelujah. Каждому нужна собственная музыка для таких случаев.