Глава 25. Возвращение папы Карло
— И что самое интересное, эта докторша встречается с папой Карло, — сообщил капитан Коля Астахов своим друзьям Федору Алексееву и Савелию Зотову. Вся троица сидела, как обычно, в своем излюбленном месте, баре «Тутси», и расслаблялась. Вернее, расслаблялся после тяжелого рабочего дня в основном один капитан, а друзья по мере сил помогали, расспрашивая его и выдвигая всякие интересные версии.
— Та, что встречалась с Болотником? Алевтина? — уточнил Савелий.
— Она самая. Алевтина Рудольфовна Берг. И снова папа Карло. Ну, не везет мужику, хоть ты тресни! А эта дамочка… Она не встречалась с Болотником, Савелий. Она просто ужинала с ним два раза. И вот тут, прошу обратить внимание, господа, на ихтабель об отношениях: с одним говорю по телефону, с другим обедаю, с четвертым ужинаю, пятому строю глазки. Она говорит, что Болотник нравился ей как человек…
— Это как? — спросил Савелий.
— В смысле, хороший был человек, вот и нравился, — объяснил Федор. — А как мужчина он ей не нравился?
— Я не спрашивал. Знаешь, философ, если женщина говорит, что «этот тип» нравится ей как человек, то не нужно быть философом, чтобы понять, что как мужик он ее не устраивает. А вот папа Карло, наоборот, устраивает.
— Она так сказала?
— Сказала не она, а регистраторша. Я спросил, как часто у них бывал Болотник, и она мне выложила, что Болотник лечился у доктора Берг и приносил ей цветы, но между ними ничего не было, потому доктор Берг встречается с художником по интерьерам, который делал для них вестибюль и зал ожидания. Оказалось, Рома-Немет. Этот Рома-Немет как кляп в бочке, честное слово! Куда ни плюнешь, всюду этот господин оформитель.
— Затычка, а не кляп, — поправил Савелий.
— Тоже красиво, — не стал спорить капитан. — Жаль, что у этого перца алиби на пятницу, а то бы я его!..
— И что теперь? — спросил Савелий.
— Придется выпускать, — сказал Федор.
— Придется. Под подписку о невыезде. Не могу сказать, что как человек он мне нравится, но весь мой оперативный опыт говорит, если подозреваемый все время попадается под ноги следствию, то он или преступник, или неудачник.
— Потрясающе интересная мысль! — похвалил Федор. — И кто он, по-твоему?
— Черт его знает! Есть персонажи, которые все время нарываются, и лучше держаться от них подальше. Хотя, если подумать, скорее неудачник.
— Но женщинам такие нравятся, — заметил Федор. — Срабатывает материнский инстинкт, должно быть.
— Он им нравится не потому, что нарывается, а потому, что есть на что посмотреть. Не надо передергивать, философ. Был бы он плюгавый заморыш… сам понимаешь. Сейчас с материнским инстинктом большая напряженка.
— Думаю, ты прав, капитан. И что мы имеем в итоге?
— Я не понял… — перебил Савелий. — Что значит выпускать? Значит, он не виновен?
— В чем?
— В убийствах и… и в том, что посадил адвоката в подвал. Как он, кстати?
— Все так же. На пятницу у Ромы-Немета алиби. Нам это доказали вчера как дважды два четыре спикеры из английского клуба.
— Ты их допросил?
— Это они нас допросили! Надо сказать, что это был не английский парламент, Савелий, а бой гладиаторов. Федор ставил на них психологические опыты, но они держались твердо. У них всех коллективное алиби — в то время, когда Болотника помещали в подвал, они находились в мастерской Ромы-Немета, где рисовали декорации. Это доказала как дважды два четыре лиса Алиса, которую на самом деле зовут Татьяна Соболева. Ей только адвокатом быть. По ее словам, нарисовав декорации — кувшинки и листья, — весь клуб пошел провожать ее домой. То есть они были на виду друг у дружки до двух ночи. После того как ее проводили домой, она позвонила Эмилию… Помнишь Эмилия Тагея из музея, Савелий? Тот еще персонаж!
— Тот, кому не нужно алиби? — вспомнил Савелий.
— Он самый. Очень неоднозначный тип. Уж и не знаю теперь, может, нужно. Сидит в губернской канцелярии, разбирает документы и доволен жизнью. Не понимаю таких! Пока он сидит в своей келье, жизнь проходит мимо.
— Не согласен, что мимо, — заметил Федор. — А кофеи он с кем ночью гонял? То-то.
— Ты думаешь, эта барышня запала на Эмилия? Ну и имечко! Ни за что не поверю.
Оба невольно посмотрели на Савелия, и капитан пробормотал:
— Ну… может, и запала, кто их разберет. Западают на всяких. Так вот, лиса Алиса позвонила Эмилию, и они пошли гулять в парк.
— В парк ночью? Это же опасно! — удивился Савелий. — И они пили там кофе?
— Вот именно, Савелий! Они не только гуляли по парку, они еще сидели на крыльце канцелярии до самого утра и гоняли кофеи.
— Сидели на крыльце? Зачем?
Капитан и Федор переглянулись.
— Зачем… Не знаю, зачем. Включи креатив, Савелий. Зачем вообще сидят на крыльце до утра? Она сказала, что они пили кофе. По ее словам, с двух ночи и до утра никто в канцелярию не совался и тем более никого туда не вносили. А до двух, если ты помнишь, Савелий, они были вместе и рисовали кувшинки.
— Но если выпустить этого Рому-Немета, кто же останется?
— По-твоему, лучше держать его под замком? — спросил Федор, ухмыльнувшись. — На всякий случай?
— Да нет, я… просто так спросил! — испугался Савелий. — А что теперь?
— Будем работать, Савелий. Не парься.
— Мне Рома-Немет понравился, Савелий. Жаль, ты его не видел. Красивый парень, серьезный, уверенный в себе. Еще и английский учит, и в пьесе играет. Путь идет себе с миром. А насчет убийств… надо бы поспешить, а то время идет и след остывает с каждым днем. Если Чужой закончил свою страшную месть, то в городе его давно нет.
— Чужой? — не понял Савелий.
— Мы назвали его Чужим, Савелий. Так увидел его наш вольноотпущенный Рома-Немет, он же папа Карло. Когда он пришел в «Белую сову» отловить Малко, то обратил внимание на незнакомого человека, которого определил как чужого. А глаз у художников, как тебе известно, — алмаз.
— И вы думаете, что это был настоящий убийца?
— Настоящий, ненастоящий… Скорее подозреваемый. Мы не знаем, Савелий. Мы предполагаем. В качестве версии любое предположение имеет право на существование.
— Гипотетически? — догадался Савелий.
— Абсолютно гипотетически.
— Ты сказал, если он закончил… в смысле, разобрался со всеми, а если не закончил? — вспомнил Савелий.
— А что будет, Савелий, если он не закончил? — в тон ему ответил капитан. — Что за детские вопросы!
— А то дело, по которому Болотник проходил как свидетель? — спросил Савелий.
— Там никто особо не пострадал, не похоже, что месть. «Кому выгодно» тоже не работает — наследников у него нет.
— А эта докторша, которая встречалась с обоими, — может, Рома-Немет отомстил сопернику?
— Ага, все зло от баб, — пробурчал капитан. — То шубу покупают на последние деньги, то ужинают с кем попало! Рома-Немет сказал, что не встречается с ней, просто на огонек заходит. Он, по его словам, и понятия не имел, что она крутит с кем-то еще. Но если даже она крутит с кем-то еще, то это ее личное дело, потому что он ей ничего не обещал и замуж не звал, хотя она замечательный человек. Так что мотив, если честно, дохлый. Кроме того, у него алиби, Савелий. А насчет того, что у нас никого не осталось, не горюй, Савелий, мы поймаем кого-нибудь еще.
— Может, это и к лучшему, — глубокомысленно заметил Савелий, — что папа Карло ни при чем.
— К лучшему? — удивился Федор. — В каком смысле?
— Есть ведь еще два преступления, — туманно ответил Савелий.
— Ну! Не тяни, Савелий! — воззрился на него капитан.
— Савелий хочет сказать, что художник имеет отношение к канцелярии, то есть с натяжкой имеет отношение к Болотнику… Вернее, имел бы, если бы не алиби. Да, Савелий?
Савелий кивнул.
— Ну и?..
— А к убийствам он отношения не имеет, да, Савелий? То естьусловноне имеет, так как был все-таки знаком с первой жертвой — Малко.
Савелий снова кивнул.
— А почему ты думаешь, что не имеет? — спросил капитан.
Савелий открыл рот, но ничего не сказал.
— А потому, что все три преступления связаны, капитан, — ответил вместо него Федор. — Их нужно рассматривать в комплексе. Надеюсь, никто уже не сомневается? Мы это обсуждали. И если Рома-Немет непричастен к подвалу, то он так же непричастен к убийствам Малко и Бурого. Правда, Савелий? Несмотря на знакомство с Малко.
— О господи! — простонал капитан, хватаясь за голову. — У меня от вас уже крыша едет! Да не сомневаюсь я! Убийства странные, согласен, история с подвалом тоже ни в какие ворота, а только не вижу я связи… в смысле, общего мотива! Разве что…
— Разве что убийца — один, — подхватил Федор, — но жертвы не имеют друг к другу никакого отношения. Каждый получил за свое, и связи между ними нет. Так? Мститель разобрался со всеми грешниками сразу, а они ни сном ни духом друг о друге. Мы ищем связь, а связи нет. Так?
— Ты серьезно?
— Нет. Мое нутро говорит, что все три жертвы… покатри! — Федор поднял палец. — Все три жертвы, капитан, связаны… или повязаны чем-то.
— Три жертвы, четыре, пять… Гадание на кофейной гуще!
— Пока? — повторил Савелий. — Ты думаешь, Федя, это не конец?
— Мы не знаем, Савелий. Может, он собирается заняться всеми висяками за последние десять лет. А что! Если полиция недорабатывает, то появляется Зорро на черном джипе.
— Значит, он имеет доступ к следственному архиву, — предположил Савелий.
Федор ухмыльнулся:
— Кстати, об архиве… Хочешь наводку, капитан?
Коля Астахов взглянул подозрительно, ожидая подвоха.
— Четырнадцать лет назад Малко проходил как свидетель в деле об изнасиловании.
— Малко? По делу об изнасиловании? Ты уверен? Я же посылал Валика, стажера, проверить… Ну, я ему, сукину сыну! — Капитан даже заикаться стал от возмущения. — Один Малко? Откуда ты знаешь?
— Порылся в архиве. Один Малко, хотя участников было несколько. Их не выявили, и дело было закрыто. Малко же доказал свою непричастность. Можешь поинтересоваться в архиве. Сходи сам и спроси, не надо валить на стажера. Савелий опять прав. Все-таки чтение большого количества дамских романов сказывается на развитии специфического образа мышления.
— Да уж! В чем там дело было?
— Изнасилование, нанесение жестоких побоев, пытки. Насильников было не менее двух. Свидетельницей проходила также некая Раиса Смолякова, подруга потерпевшей. Ни она, ни Малко ничего, по их словам, не знали. ДНК-анализ спермы исключил участие Малко, во всяком случае, он не был насильником — именно это послужило свидетельством его невиновности. Жертва с подружкой были на дискотеке, потом к ним подошел знакомый подружки Малко, студент педагогического университета, и предложил поехать к нему посмотреть компакт с интересным фильмом. Они согласились. Малко показал, что они посмотрели фильм и девушки ушли. По словам Раисы, она рассталась с подружкой на площади и пошла домой. Жертва домой не вернулась, ее нашли через два дня в посадках за городом, она была едва жива. Я видел заключение судмеда…
— Ты думаешь, Малко что-нибудь знал?
— Я уверен, Коля, что Малко знал, кто это сделал. Джокер, господа, как вы помните, означает тайное знание. Малко знал, что произошло четырнадцать лет назад, и я уверен, что он знал насильников. Вполне вероятно, он рассказал о них своему убийце. Тот попросил, и он не смог ему отказать.
— Бурый и Болотник?
— Не исключено, Савелий. Возможно, были и другие.
— И это значит, что теперь он их всех?..
— Меня бы это не удивило. А посему я бы встретился со свидетельницей Раисой Смоляковой и предупредил ее, чтобы уехала из города… на всякий случай. Если еще не поздно. Заодно и допросить ее не помешает.
— Недоказуемо, — сказал капитан Астахов.
— Можно сравнить результаты старых анализов ДНК с анализами жертв, капитан. В наше время все доказуемо, и тайн остается все меньше.
— А почему жертва насилия не указала на преступников? Она могла их знать или хотя бы описать! Она осталась жива?
— Она осталась жива, Савелий. Почему она не указала на преступников? Не знаю. Она провела почти полгода в больнице. Пусть капитан встретится с ней и поговорит, а потом доложит нам. История эта проливает новый свет на мелкого прохвоста Вову Малко, а также на возможный мотив убийств.
…Папа Карло вернулся домой.
Родной дом встретил его тишиной и полумраком. Он стал на пороге, рассматривая знакомую гостиную глазами человека, который никогда здесь не был. Даже запахи были чужими — пахло старой мебелью, сухими букетами и немного пылью. В камере пахло иначе. По углам комнаты торчали в больших керамических вазах столетней давности букеты-снопы засушенных цветов, которыми увлекалась мать. Он давно собирался их выбросить, да все руки не доходили. Через неплотно задвинутые шторы проникали тонкие полоски света — они пронизывали пространство, как лучи лазера, — зацепись, и — бум!
На нарах хорошо размышляется, несвобода подстегивает мыслительный процесс и фантазию. Лежа на нарах, папа Карло думал «за жизнь», об ошибках, мелких и крупных, о дурацких поступках, о друзьях и врагах. Он вспоминал спикеров и спрашивал себя: как они отнесутся к тому, что его обвиняют в убийстве? Убийство! То ли замешан, то ли нет. Выпустили — значит, откупился. Сейчас о том, что с ним произошло, знают все. Он усмехнулся — вот и отделим зерна от плевел… Кто-то отвернется, скажет, не сумели доказать или отмазали, будет прятать глаза, не отвечать на телефонные звонки, завидев его, нырять в подворотни. Возможно, накроется парочка-другая деловых предложений. Ну что ж, что случилось, то случилось. Можно уехать на пару лет к дружбану в ближнее зарубежье… Подписка о невыезде, вспомнил, некстати! Теперь он как каторжник с пушечным ядром на ноге.
Он вспомнил спикеров — Ирину, Буратинку, Карабаса-Барабаса, Мальвину… Всех их таскали на допросы. Мальвина совсем девчонка… Туда он больше не пойдет, он был для них… папой Карло! Авторитет папа Карло. Был да весь вышел. Спекся папа Карло. Этот капитан Астахов… как он сверлил его пронзительным взглядом, как допытывался, что ему клуб «Спикеры», ему — здоровому взрослому мужику — какой-то любительский театр, какой-то английский язык! Капитану Астахову не понять, его не затащить в спикеры ни за какие коврижки. Да и в библиотеку тоже не затащить. Он не верил ни единому его слову, в его восприятии он, папа Карло, чуть ли не растлитель малолетних — иначе с какого перепугу ему ошиваться в клубе? Заводить новые знакомства? Тащить их бухать под предлогом рисования декорации? Черт его знает, что крутилось в голове этого капитана! Папа Карло вспомнил, с каким сожалением капитан сообщил ему, что он свободен… Из города ни ногой, сказал капитан. Это прозвучало обещанием новых репрессий. Ничего не закончилось…
Он представил себе допросы Ирины, «Тилипахи» Тортилы, лисы Алисы, остальных, плачущую Мальвину — и содрогнулся. Ребята ему не простят. Они на это не подписывались, как часто говорит дружок Сева Гараян. Ирина… у нее тоже могут быть неприятности. Он сталкивался с директором библиотеки, они чуть не заключили контракт на оформление интерьера читального зала. Впоследствии он отказался, так как подвернулся более выгодный заказ. Он не жалел, директор библиотеки ему не понравился — вечно недовольный зануда. Такой, не задумываясь, уволит Ирину… Он называет иностранный отдел явочной квартирой и запретил репетиции, а теперь и вовсе прикроет. Теперь он имеет право заявить: я говорил, я чувствовал, я знал! Бедная Ирина! Он, папа Карло, как паршивая овца в стаде… Он сунул руку в карман, достал мобильник и замер.
Позвонить ей он так и не посмел…
