Глава двенадцатая
Из инквизиционных протоколов доминиканского священника Джан-Пъетро БарибиАрхив университетской библиотеки города Падуя(расшифровано, переведено и обработано доктором исторических наук Джордано)
27 июня 1542 года
Без моего ведома отец Доминик из третьего ордена убедил одного господина с довольно дурной славой совершить обряд изгнания злого духа и тем самым излечить его дочь Элизабетту от одержимости.Когда меня настигло известие об этом кощунственном решении, было уже слишком поздно.Я смог обеспечить себе вход в капеллу, где происходило сие позорное действие, но я не мог предотвратить то, что юной особе пришлось принять подозрительные порошки, от которых у неё повалила пена изо рта, закатились глаза, и она начала бредить наяву. Отец Доминик тем временем окроплял её святой водой.Вследствие таких действий, которые я называю не иначе как «экзекуция», в ту же ночь девушка потеряла ребёнка, которого носила под сердцем. Перед отъездом отец без зазрения совести кичился тем, как ему удалось изгнать демона. Элизабетта созналась, что находилась под влиянием порошков, подробно описала возникавшие у неё боли. Отец Доминик старательно запротоколировал её слова и в доказательство собственной глупости подписал этот отчёт. Когда он хотел вручить мне копию сего документа, я с благодарностью отверг это предложение, я заранее уверен, что мой доклад Главе Конгрегации натолкнётся на полнейшее непонимание. Хочу лишь приложить свой собственный отчёт о произошедшем, чтобы этот священник попал в немилость покровителей, но даже на это надежда моя ничтожна.
Когда мы ввалились в комнату, где стоял хронограф, лицо мистера Марли стало мрачнее тучи.
— Вы что, не завязывали ей гла…? — начал он, но Гидеон не дал ему договорить.
— Сегодня мы с Гвендолин будем элапсировать вместе в 1953 год, — пояснил он.
Мистер Марли вперил руки в боки.
— Этого я вам позволить не могу, — сказал он. — Ваш временной отрезок сегодня должен совпадать с операцией Чёрный Турмалин и Сапфир. И если вы вдруг забыли, смею напомнить вам, что начинается она сейчас же.
На столе перед мистером Марли стоял хронограф, драгоценные камни на нём сверкали искусственным светом.
— План изменился, — отрезал Гидеон и взял меня за руку.
— Мне об этом ничего не известно! Я вам не верю, — лицо мистера Марли искривилось от злости. — Последнее указание, полученное мною, недвусмысленно определяет..
— Просто позвоните наверх и уточните, — перебил его Гидеон, указывая на телефон, который висел на стене.
— Именно так я и сделаю!
Мистер Марли на негнущихся ногах прошагал к телефону, уши его при этом полыхали алым пламенем. Гидеон отпустил меня и склонился над хронографом, а я тем временем так и продолжала стоять у двери, словно манекен. Бежать было уже не нужно, и я почувствовала, что замираю, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, словно куранты, которые вдруг остановились навсегда.
Даже биение собственного сердца я больше не ощущала. Казалось, я медленно превращаюсь в каменную глыбу. Вообще-то, мысли в моей голове должны были бы сейчас мельтешить и рождаться одна за другой, но этого не происходило. Всё, что мне осталось — это тупая боль.
— Гвенни, я всё установил, иди ко мне, — Гидеон решил не ждать, пока я последую его приказу, и, не обращая внимания на протесты мистера Марли («Отпустите немедленно! Это моя обязанность!»), он притянул меня к себе, взял мою безжизненную руку и осторожно положил палец в ящичек под рубином.
— Я прыгну следом за тобой.
— Вам никто не разрешал самовольно использовать хронограф, — ругался мистер Марли, снимая трубку. — Я немедленно сообщу вашему дяде Фальку, что вы нарушаете правила.
Я успела лишь увидеть, как он набирает номер, и меня унесло в потоке рубинового света.
Приземлилась я в абсолютной темноте, и тут же принялась машинально ощупывать руками стену, предполагая, что где-то там может находиться выключатель.
— Давай-ка я, — услышала я голос Гидеона, который беззвучно приземлился следом за мной. Через пару секунд под потолком слабо замерцала лампочка.
— Как всё быстро произошло, — пробормотала я.
Гидеон обернулся ко мне.
— Ах, Гвенни, — нежно сказал он. — Мне так жаль!
Ни один мускул на моём лице не шевельнулся, сейчас я была не в силах ничего ответить, тогда он приблизился ко мне широкими шагами и крепко обнял. Голову мою он положил себе на плечо, а сам уткнулся подбородком в мои волосы и прошептал:
— Всё будет хорошо. Я тебе обещаю. Всё снова будет хорошо.
Не знаю, сколько времени мы так стояли. Может, виной всему были эти слова, которые он изредка повторял, а может, тепло его тела, но я стала постепенно выходить из своего застывшего состояния. Во всяком случае, я смогла тихо прошептать:
— Моя мама… она больше не моя мама, — беспомощно сказала я.
Гидеон посадил меня на зелёный диванчик, который стоял в середине комнаты, и сел рядом со мной.
— Как бы мне хотелось знать об этом заранее, — обеспокоенно сказал он, — тогда я смог бы тебя предупредить. Тебе холодно? Да ты вся дрожишь.
Я отрицательно покачала головой, прильнула к нему и закрыла глаза. На какой-то момент мне захотелось лишь одного — чтобы время остановилось, и мы сидели вот так целую вечность, на зелёном диванчике в 1953 году, где нет ни проблем, ни вопросов, ни лжи, а есть лишь Гидеон, его ободряющая близость, которая обволакивала меня приятным теплом.
Но этим желаниям не суждено было осуществиться, в этом я убедилась на собственном горьком опыте.
Я снова открыла глаза и со стороны поглядела на Гидеона.
— Ты прав, — обиженно сказала я. — Это, наверное, единственное место, где нам никто не может помешать. Но тебе потом здорово влетит!
— Да уж, я в этом не сомневаюсь, — Гидеон чуть заметно улыбнулся. — Прежде всего, потому что мне пришлось несколько… грубовато… удерживать мистера Марли, когда он хотел вырвать у меня хронограф, — его улыбка стала мрачной. — Операцию Чёрный турмалин и Сапфир придётся перенести на другой день. Хотя сейчас вопросов к Люси и Полу у меня стало ещё больше, и встретиться с ними было бы как нельзя кстати.
Я вспомнила о нашей последней встрече с Люси и Полом, которая произошла дома у леди Тилни, и зубы мои застучали, когда я подумала о том, как Люси смотрела на меня и шептала моё имя. О боже, я-то тогда не имела ни малейшего понятия.
— Но если Люси и Пол — мои родители, то мы с тобой тоже являемся родственниками? — спросила я.
Гидеон снова улыбнулся.
— Да, это была первая мысль, мелькнувшая у меня в голове, — сказал он, — но Фальк и Пол — мои дальние родственники, троюродные дяди. Я потомок другого близнеца-Карнеола.
Колесики в моей голове снова закрутились. Вдруг я почувствовала, как к горлу подступает ком.
— Ещё когда папа был здоров, он всегда пел нам что-нибудь и играл на гитаре. Мы так это любили, Ник и я, — тихо сказала я. — Он частенько повторял, что музыкальный талант я унаследовала от него. А мы при этом вообще не были родственниками. Чёрные волосы у меня от Пола.
Я всхлипнула.
Гидеон сочувственно молчал.
— Если Люси не моя двоюродная сестра, а моя мама, то моя мама… моя двоюродная бабушка! — продолжала я. — А моя бабушка на самом деле моя прабабушка. А мой дедушка — вовсе не мой дедушка. Моим настоящим дедушкой является… дядя Гарри!
Тут уж меня прорвало. Я разразилась слезами, которые было не остановить.
— Но я терпеть не могу дядю Гарри! Я не хочу, чтобы он был моим дедушкой! А ещё я не хочу, чтобы Ник и Кэролайн больше не были моими братом и сестрой. Я так их люблю.
Гидеон дал мне выплакаться, а затем принялся гладить меня по волосам и шептать слова утешения.
— Эй, Гвенни, всё в порядке, это всё не так уж важно. Они остались теми же самыми людьми, какая разница, насколько формально близка степень вашего родства!
Но я лишь безутешно всхлипывала. Почти незаметно Гидеон притянул меня к себе. Он обнял меня и крепко прижал.
— Она должна была обо всём мне рассказать, — наконец с трудом проговорила я. Футболка Гидеона совсем промокла от моих слёз. — Мама… должна была рассказать мне.
— И она бы, наверное, когда-нибудь это сделала. Но поставь-ка себя на её место. Она любит тебя, поэтому понимала, что правда больно ранит твоё сердце. Поэтому она просто не могла решиться, — Гидеон гладил меня по спине. — Для всех это наверняка было невероятно сложным испытанием, особенно для Люси и Пола.
По моим щекам снова заструились слёзы.
— Но почему они оставили меня одну? Хранители никогда бы не сделали мне ничего дурного! Почему они просто не поговорили с ними?
Гидеон ответил не сразу.
— Я знаю, что они пробовали это сделать, — медленно сказал он. — Возможно, это случилось, когда Люси поняла, что ждёт ребёнка, и именно тебе суждено стать Рубином, — он откашлялся. — Но тогда у них не было никаких доказательств собственной теории насчёт графа, все их истории воспринимались хранителями как попытки оправдать свои запрещённые путешествия во времени. Это можно прочитать даже в хрониках. Особенно протестовал тогда дедушка нашего Марли. По его мнению Люси и Пол бросили тень на доброе имя графа.
— Но мой… дедушка! — разум отказывался считать Лукаса кем-нибудь кроме дедушки. — Он-то был посвящен во всё и наверняка верил Люси и Полу, почему же он не предотвратил их прыжок в прошлое?
— Понятия не имею, — Гидеон пожал своими насквозь промокшими от моих слёз плечами. — Без доказательств даже он ничего не мог сделать. К тому же, он не должен был повредить своему положению во Внутреннем круге. Мы не можем исключать возможность того, что в то время среди хранителей был предатель, которому стали известны настоящие планы графа.
И этот предатель в конце концов его убил. Я встряхнула головой. Это было для меня уже слишком, но Гидеон, казалось, ещё не закончил объяснять свою теорию.
— Как бы там ни было, но мне кажется, твой дедушка даже поддерживал идею отправки Люси и Пола в прошлое.
Я вздохнула.
— Они ведь могли взять меня с собой! Во всяком случае, до моего рождения!
— Чтобы родить тебя в 1912 году и растить под вымышленным именем? Накануне Первой мировой войны? — он отрицательно покачал головой. — А кто бы взял тебя к себе, если бы что-то случилось? Кто бы о тебе заботился? — он погладил меня по волосам. — Я даже приблизительно не могу себе представить, насколько это больно, Гвендолин, узнать такую правду, которую довелось сегодня услышать тебе. Но Люси и Пола можно понять. Они доверили тебя твоей маме, потому что верили в неё, понимали, что она сможет полюбить и воспитать тебя как собственного ребёнка, в полной безопасности.
Я прикусила нижнюю губу.
— Не понимаю! — я чувствовала себя полностью опустошённой. — Я больше ничего не понимаю. Всё, чего мне сейчас хочется — это отмотать время на несколько недель назад. Может, тогда я была и не самой счастливой в мире девчонкой, но какой-то вполне нормальной! Не путешественницей во времени. И не бессмертной! И уж точно не… ребёнком двух подростков, живущих в 1912 году.
Гидеон улыбнулся мне.
— Да, но погляди на это с другой стороны, в этом есть несколько вполне позитивных моментов, — он осторожно провёл большим пальцем под моими глазами, наверное, чтобы вытереть огромные лужи туши, которые там образовались. — Мне кажется, ты очень смелая. И… я тебя люблю!
Его слова смыли всякую боль с моего сердца. Я обвила руками его шею.
— А не мог бы ты сказать мне это ещё раз? А потом поцеловать меня? Так, чтобы я забыла обо всём на свете?
Гидеон перевёл взгляд с моих глаз на губы.
— Могу попробовать, — пробормотал он.
Попытки Гидеона увенчались полнейшим успехом, если можно так сказать. Я со своей стороны с удовольствием провела бы остаток дня, а может, и остаток жизни в его объятиях на этом зелёном диванчике.
Но в какой-то момент он немного отодвинулся от меня, опёрся на локоть и поглядел на меня сверху вниз.
— Давай-ка лучше прекратим это прямо сейчас, а то я скоро не смогу за себя поручиться, — сказал он, тяжело дыша.
Я ничего не сказала. Почему, собственно, он решил, что я чувствую себя иначе? Только вот я не могла заставить себя так просто остановиться. Я, было, задумалась, не стоит ли мне обидеться по этому поводу, но долго мне размышлять не пришлось. Гидеон бросил взгляд на часы и тут же вскочил как по стойке смирно.
— Ах, Гвен, — поспешно сказал он. — Время почти закончилось. Тебе нужно срочно привести в порядок волосы, наверняка там все уже собрались вокруг хронографа, чтобы испепелить нас злобными взглядами, когда мы прилетим обратно.
Я вздохнула.
— О боже, — несчастным голосом сказала я. — Но сначала мы должны были бы обсудить, как будем действовать дальше.
Гидеон наморщил лоб.
— Операцию им, конечно же, придётся отложить, но, может, мне удастся убедить их хотя бы на оставшиеся два часа послать меня сегодня в 1912 год. Нам действительно надо срочно поговорить с Люси и Полом!
— Мы можем наведаться к ним вместе сегодня вечером, — сказала я, хотя при этом мне стало как-то дурно. Приятно познакомиться, мамочка и папочка!
— Забудь об этом, Гвен, они никогда больше не позволят мне прыгнуть вместе с тобой в 1912 год, граф дал совершенно определённые указания на этот счёт. — Гидеон протянул мне руку и поставил меня на ноги, а потом несколько неуклюже попытался пригладить весть тот беспорядок у меня на голове, который он сам же и сотворил.
— Как хорошо, что у меня дома случайно оказался мой собственный хронограф, — как можно более безразличным тоном сказала я. — Который, кстати, работает просто отлично.
Гидеон уставился на меня.
— Что?
— Пойдём уже! Ты ведь и так об этом знал — как бы я смогла иначе встретиться с Лукасом? — я положила руку себе на живот, и почувствовала, что в нём уже начинаются американские горки.
— Я-то думал, ты нашла какой-то способ видеться с ним во время элапсации… — Гидеон растворился в воздухе прямо у меня на глазах. Через несколько секунд я последовала за ним, предварительно пригладив волосы.
Я была абсолютно уверена, что к нашему возвращению подвал будет так и кишеть хранителями, все в страшном возбуждении по поводу неправомочных действий Гидеона (втайне я ожидала ещё и того, что где-нибудь в углу будет стоять мистер Марли и убеждать всех надеть на Гидеона наручники), но вокруг было совершенно тихо.
В комнате были только Фальк де Виллер — и моя мама. Вид у неё был совершенно несчастный, она вжалась в стул, стиснув руки, и подняла на меня заплаканные глаза. Её щёки были покрыты неравномерными полосками туши и теней.
— А, вот и вы, — сказал он. Ни голос его, ни лицо совершенно ничего не выражали. Но я не исключала возможность того, что под этой маской он просто клокотал от злости. Его янтарные волчьи глаза блестели странным блеском.
Гидеон рядом со мной невольно выпрямился и чуть приподнял подбородок, будто протестуя против судебного приговора.
Я в порыве потянулась к его руке.
— Это не его вина, я просто не хотела элапсировать в одиночестве, — выпалила я. — Гидеон тут вообще не при чём.
— Ладно тебе, Гвендолин, — Фальк одарил меня усталой улыбкой. — Здесь последнее время довольно много всего пошло не по плану.
Он провёл рукой по лбу и мимолётом поглядел на маму.
— Мне жаль, что наш сегодняшний разговор… что ты вынуждена была узнать об этом таким образом. Это не было частью плана, поверь мне, — он снова поглядел на маму. — Такие важные вещи надо сообщать после предварительной осторожной подготовки.
Мама молчала, изо всех сил стараясь сдержать слёзы.
Гидеон сжал мою руку Фальк вздохнул.
— Мне кажется, вам с Грейс есть о чём поговорить. Наверное, будет лучше, если мы оставим вас вдвоём, — сказал он. — Перед дверью ждёт адепт, который проведёт вас наверх, когда вы будете готовы. Гидеон, ты идёшь?
Гидеон нехотя отпустил мою руку и поцеловал меня в щёку. При этом он прошептал мне на ухо:
— У тебя всё получится, Гвен. А потом мы поговорим о том, что спрятано у тебя дома.
Я с огромным трудом сдержала себя, чтобы не вцепиться в него и не закричать: «Прошу тебя, останься со мной».
Не проявляя никаких эмоций, я ждала, пока они с Фальком покинут комнату, и дверь за ними закроется. Затем я повернулась к маме и попробовала, было, улыбнуться.
— Очень странно, однако, что они впустили тебя в святая святых.
Мама поднялась. Заваливаясь на один бок, как старушка, она подошла ко мне и улыбнулась в ответ.
— Они завязали мне глаза. Этот, круглолицый. У него лопнула губа и, думаю, именно поэтому он сделал такой тугой узел. Повязка ужасно давила, но я не решилась никому пожаловаться.
— Как мне это знакомо, — лопнувшая губа мистера Марли нисколечко меня не растрогала. — Мам…
— Знаю, сейчас ты меня ненавидишь, — мама не дала мне договорить. — И я тебя хорошо понимаю.
— Мам, я…
— Мне так жаль! Я не должна была позволить этому зайти так далеко, — она сделала шаг ко мне, протянула руки, но тут же беспомощно опустила их. — Мне всегда было так страшно представлять себе этот день! Я ведь знала, что когда-нибудь он наступит, и чем старше ты становилась, тем больше я его боялась. Твой дедушка…
Она осеклась, глубоко вздохнула и продолжала:
— Мой отец и я, мы думали рассказать тебе об этом вместе, когда ты будешь достаточно взрослой чтобы понять и выдержать правду.
— Лукас об этом знал?
— Конечно! Это он спрятал Люси и Пола в Дареме, и это была его идея разыграть перед всеми ложную беременность, чтобы никто не сомневался, что ребёнка — то есть тебя — родила я. Люси наблюдалась у врачей в Дареме под моим именем, они с Полом жили у нас в Дареме почти четыре месяца, пока твой папа разъезжал по всей Европе, заметая следы и оставляя ложные знаки для сыщиков ложи. В сущности, наш дом был идеальным укрытием. Моя беременность никого не интересовала. Предполагалось, что роды будут в декабре, поэтому ты и вся наша семья была для хранителей совершенно не важна.
Мама смотрела мимо меня на ковёр, висевший на стене, взгляд её будто замер.
— Мы до самого конца надеялись, что не придётся посылать Люси и Пола вместе с хронографом в прошлое. Но один из частных детективов хранителей стал следить за нашей квартирой… — вспомнив об этом, она вздрогнула. — Мой папа успел нас вовремя предупредить. У Люси и Пола не было другого выхода — они должны были бежать, а тебя они оставили у нас — тебя, крошечную малютку с клочком смешных торчащих на голове волос и огромными голубыми глазами, — по её щекам побежали слёзы. — Мы с Николасом поклялись защищать тебя, мы полюбили тебя с первой секунды так сильно, будто ты была нашим собственным ребёнком.
Сама не замечая, я снова заплакала.
— Мама…
— Знаешь, мы ведь не хотели иметь детей. В семье Николаса столько наследственных болезней, а я никогда не считала себя подходящей на роль матери. Но всё изменилось, когда Люси и Пол доверили нам тебя, — слёзы катились по её щекам, не переставая. — Ты сделала нас такими… счастливыми. Ты перевернула всю нашу жизнь и показала, как замечательно иметь ребёнка. Если бы не ты, Нику с Кэролайн наверняка не суждено было бы появиться на свет.
Она не могла говорить от давивших её всхлипов. Я больше не в силах была этого вынести и заключила её в свои объятия.
— Всё хорошо, мама! — попробовала сказать я, но вместо этого смогла выдавить только хрип. Мама, кажется, всё равно меня поняла и крепко обняла в ответ. Довольно долгое время мы стояли вот так, не в силах ни заговорить, ни перестать плакать.
Пока из стены не высунулась голова Химериуса.
— Ах, вот ты где! — сказала голова. Химериус протиснул остальные части своего тела в комнату, перелетел на стол и уставился на нас полными любопытства глазёнками.
— О, ну что ты будешь делать! Теперь у нас целых два комнатных фонтана! Передвижная модель Ниагарского водопада, наверное, продавалась сегодня со скидкой.
Я нежно отстранилась от мамы.
— Нам пора идти, мам. У тебя, случайно, нет с собой салфетки?
— Давай поищем, — она порылась в сумочке и передала мне бумажный платочек. — Как у тебя получилось не размазать тушь по всему лицу? — спросила она, слабо улыбнувшись.
Я громко высморкалась.
— Боюсь, вся тушь осталась на футболке Гидеона.
— Он производит впечатление по-настоящему приятного юноши. Но должна тебя предостеречь… эти де Виллеры всегда приносят нам, девушками из семейства Монтроуз, сплошные неприятности, — мама открыла пудреницу, глянула в маленькое зеркальце и вздохнула.
— Ох, ну и ну, вид у меня. Как у мамы самого Франкенштейна.
— Да, поможет разве что половая тряпка, — сказал Химериус. Он перескочил со стола на сундук, стоявший в углу, и поглядел на нас, наклонив в бок голову. — Кажется, я успел-таки кое-что пропустить! Кстати, там наверху царит полнейшее оживление. Всё сплошь важные особы в чёрных пиджаках и Марли, старая метёлка, крутится среди них с таким видом, будто только что получил по морде. И, вот ещё, все обрушились на твоего приятного юношу, кажется, он как следует испортил их планы. Он успешно доводит каждого из них до белого каления, потому что всякий раз, когда к нему обращаются, лишь улыбается про себя самой идиотской на свете улыбкой.
И хотя у меня не было на это, объективно говоря, никакой причины, я немедленно сделала то же самое — подарила Химериусу идиотскую улыбку.
Мама оторвалась от зеркальца и поглядела на меня.
— Ты меня прощаешь? — тихо спросила она.
— Ах, мамочка, — я обняла её так сильно, что сумочка вывалилась у неё из рук. — Я так сильно тебя люблю!
— О, прошу вас! — простонал Химериус. — Только не надо начинать всё сначала! Тут и так уже достаточно мокро!
— Так я представляю себе Небеса, — сказала Лесли и покрутилась вокруг своей оси, чтобы почувствовать, как на неё действует атмосфера костюмерной мадам Россини. Её взгляд скользил по полкам с туфлями и сапогами разных эпох, затем переместился на шляпы, а оттуда к бесконечным шеренгам платьев, и снова возвращался к мадам Россини, которая открыла нам двери в этот райский сад.
— А вы — сам Господь Бог!
— Какая же ты милочка! — мадам Россини, сияя, поглядела на Лесли, а «милочка» из её уст, конечно же, прозвучало как «милошка».
— Да, мне тоже так кажется, — сказал Рафаэль. Гидеон бросил на него любопытный взгляд. Понятия не имею, как ему это удалось, после всего того тарарама, который мы устроили сегодня хранителям, но Гидеон сумел уговорить Фалька дать нам воспользоваться костюмерной мадам Россини (может, дядя Гидеона был всё-таки овечкой в волчьей шкуре, а вовсе не наоборот?). Все мы, включая Лесли и Рафаэля, получили разрешение выбрать себе наряды для вечеринки у Синтии из гардероба хранителей. Начинался вечер, мы собрались у входа в штаб-квартиру, Лесли так волновалась (ведь ей разрешили ступить на территорию хранителей!), что не могла устоять на месте. Никаких залов и лабораторий, описанных мной, ей увидеть не довелось, мы лишь прошлись по довольно неприглядному коридору, ведущему к костюмерной, но Лесли всё равно была в полнейшем восторге.
— Ты тоже это заметила? — прошептала она мне. — Здесь витает аромат загадок и тайн. О боже, как же я это люблю!
В костюмерной она чуть не упала в обморок от счастья. Попади я сюда при других обстоятельствах, чувства мои были бы теми же. Раньше я считала, что ателье мадам Россини — это настоящий рай на земле, но вот это склад был ещё более восхитительным.
Но, во-первых, я уже несколько поостыла к красивым платьям за последнее время, а во-вторых, мои голова и сердце были заняты сейчас совсем другими вещами.
— Конечно же, не все эти костюмы были пошиты именно мной, это коллексьон хранителей, которой уже две сотни лет, за время её экзистанс она постоянно пополнялась.
Мадам Россини сняла с вешалки слегка выцветшее бальное платье, и мы с Лесли растроганно вздохнули.
— Многие из исторических оригинальных костюмов действительно выглядят очень мило, но для современных путешественников во времени они больше не актуаль, — она осторожно вернула платье обратно на вешалку. — Даже те костюмы, которые были пошиты для предыдущих поколений, уже не отвечают современным требованиям.
— Значит ли это, что все эти волшебные платья медленно старятся и провисают? — Лесли сочувственно погладила выцветшее бальное платье.
Мадам Россини пожала округлыми плечами.
— Это ведь драгоценнейший материал для подражания, даже для меня. Но ты права, очень жаль, что их так редко надевают. Поэтому так замечательно, что вы оказались здесь сегодня вечером. На этом балу вы будете самыми красивыми из гостей, ма пти!
— Это вовсе не бал, мадам Россини, это всего лишь довольно-таки скучная вечеринка, — сказала Лесли.
— Скучность вечеринки зависит от скучности её гостей, — энергично возразила мадам Россини.
— Точно, вот это отличная установка, — сказал Рафаэль и поглядел на Лесли, склонив голову на бок. — А что, если нам с тобой переодеться в Робин Гуда и леди Марион? Они же абсолютно зелёные, — он нацепил на голову маленькую дамскую шляпку с дрожащими перьями. — Тогда все сразу поймут, что мы пришли вместе.
— Гм-м-м, — протянула Лесли.
Мадам Россини, весело напевая, подошла к следующей стойке для одежды.
— О, какая же это радость, о какая же прелесть. Юные леди и джентльмены на дефиле, — что может быть лучше?
— Кажется, я знаю, — прошептал Гидеон прямо мне на ухо. — Послушай, вы должны немного её отвлечь, а я тем временем стащу пару тряпок для нашего прыжка в 1912 год.
Во весь голос он добавил:
— Если позволите, мадам Россини, я надену эту зелёную штуковину, которая была на мне вчера.
Мадам Россини в один миг развернулась к нам.
— Зелёную шьтуковину, вы сказали? — брови её подпрыгнули вверх.
— Он… имеет в виду сюртук цвета морской волны с изумрудными полами, — быстро сказала я.
— Да, и все эти причитающиеся безделушки, — Гидеон миролюбиво улыбнулся. — Зеленее уже и быть не может.
— Безделюшки! Вот так, стараешься тут для вас, а в благодарность… — мадам Россини всплеснула руками, но при этом улыбнулась. — Итак, для маленького революсьониста подготовим восемнадцатый век. Тогда надо подумать о подходящем наряде для нашей лебёушки. Боюсь только, у меня не найдётся бального платья для этой эпохи..
— Какая разница, что это будет за эпоха, мадам Россини. Невежды, которые придут на вечеринку, всё равно не разбираются в истории костюма.
— Главное, чтобы платье выглядело старым, длинным и пышным, — добавила Лесли.
— Как скажете, — нехотя проговорила мадам Россини.
Мы с Лесли следовали за ней через всё помещение, словно покорные собачонки, которых заманивают вкусной косточкой. Гидеон исчез между стойками с одеждой, а Рафаэль продолжал цеплять на себя всё новые дамские шляпки.
— О, здесь есть одно платье — настоящая мечта — из переливающейся зелёной шёлковой тафты и тюля, Вена, 1895 год, — сказала мадам Россини и подмигнула нам. Маленькие блестящие глазки и почти полное отсутствие шеи делали её похожей на черепаху. — Этот цвет отлично сочетается с цветом морской волны того сюртука, который наденет маленький революсьонист. Хотя стилистически такая комбинасьон — это полнейший моветон. Вы будете выглядеть, словно Казанова с императрицей Сисси, если вы понимаете, о чём я…
— Как мы уже говорили, такие тонкости современным гостям невдомёк, — сказала я и замерла на месте, когда мадам Россини подняла со стойки платье императрицы Сисси. Оно действительно было настоящей мечтой.
— Ну что ж, оно действительно пышное! — Лесли рассмеялась. — Если ты в нём парочку раз развернёшься, то уж точно сметёшь все холодные закуски.
— Ну-ка, примерь его, лебёушка моя. К нему у меня есть подходящая диадема. А теперь перейдём к тебе, — мадам Россини взяла Лесли за руку и перелетела к ней в следующий ряд. — Здесь у нас французские и итальянские платья от-кутюр прошлого века. К сожалению, зелёный не был тогда особенно в почёте, но тебе мы обязательно что-нибудь подыщем.
Лесли хотела, было, что-то сказать, но задохнулась от восторга на словах «от-кутюр» и еле подавила приступ кашля.
— А можно я примерю эти смешные кюлоты? — выкрикнул сзади Рафаэль.
— Конечно! Только поосторожней с застёжками.
Я незаметно огляделась в поисках Гидеона. Он уже перевесил через руку несколько платьев и улыбнулся мне откуда-то издалека.
Мадам Россини не заметила его манипуляций. Она в полном восторге зашагала от отдела от-кутюр, а за ней, не отставая ни на шаг и тяжело дыша, семенила Лесли.
— А для пти веснушечки мы выберем…
— О, вот это! — перебила её Лесли. — Прошу вас! Такая красота!
— Эскюзе муа, ма шер. Но ведь оно не зелёное! — сказала мадам Россини.
— Но ведь оно почти зелёное! — У Лесли был такой вид, будто она вот-вот расплачется от разочарования.
— Нет, это цвет голубого льда, — уверенно сказала мадам Россини. — Грейс Келли надевала это платье на вручение премии за фильм «Девочка из деревни». Конечно, не именно это платье, а его точную копию.
— Это самый красивый наряд, который мне только доводилось видеть, — выпалила Лесли.
— Немного отливает зеленцой, — попробовала заступиться я. — По крайней мере, бирюзовый — это почти зелёный, если смотреть на него в приглушённом свете.
— Г-м-м, — нерешительно хмыкнула мадам Россини.
Я поглядела назад на Гидеона, который незаметно пробирался к двери.
— Но оно всё равно мне ни капельки не подойдёт, — пробормотала Лесли.
— А мне кажется, что очень даже подойдёт, — взгляд мадам Россини скользнул по фигуре Лесли, затем она подняла глаза и задумчиво уставилась вдаль. — У каждой из вас, юных леди, такая чудесная талия… Шьто такое! — неожиданно взгляд её стал жёстким и холодным. — Молодой человек! Куда это вы собрались с моими вещами? — закричала она.
— Я… э-э-э… — испуганно промямлил Гидеон. Он был уже почти у самой двери.
Из черепахи мадам Россини тут же превратилась в разъярённого слона, который пробирался сквозь сухой лес. Через какое-то мгновение, намного быстрее, чем я ожидала, мадам Россини оказалась рядом с Гидеоном.
— Что всё это значит? — она сдёрнула одежду с его руки и продолжала кричать со всё усиливающимся французским акцентом. — Ти что, хотель меня ограбить?
— Нет, конечно же нет, мадам Россини. Я просто хотел всё это… э-э-э… одолжить, — Гидеон поглядел на неё самым виноватым и несчастным из своих взглядов, но на мадам Россини это не произвело совершенно никакого эффекта. Она держала одежду на вытянутой руке и внимательно её рассматривала.
— Чьто ти задумаль с ней сделать, ти, невозьможьный мальчишька? Она ведь вовсе не зелёного цвета!
Я пришла на помощь Гидеону.
— Прошу вас, не злитесь на нас. Нам нужны эти вещи для… для путешествия в 1912 год, — я на секунду замолчала, но решила пойти на этот риск. — Для тайного путешествия, мадам Россини.
— Тайного? В 1912 год? — повторила мадам Россини. Она прижимала к себе одежду точно так же, как Кэролайн вязанного поросёнка. — В этих вещах? Это что, шютка?
Я никогда ещё не видела её в такой ярости.
— Это. Же. Мужской. Костюм. 1932. Года, — угрожающе сказала она, возмущённо вдыхая после каждого слова. — А это платье продавщицы сигар! Если вы выйдете в этом на улицу в 1912 году, за вами припустит целая толпа, — она вперила руки в боки. — Ты что, так ничему у меня и не научился, молодой человек? Что я всегда говорю? Что самое главное в каждом костюме?
— … Правдоподобность, — еле слышно отозвался Гидеон.
— Вот именно! — мадам Россини заскрежетала зубами от ярости. — Если уж вы решили тайно путешествовать в 1912 год, то уж точно не в этой одежде! Лучше уж приземлитесь посреди города в космическом корабле, эффект будет тот же.
Глаза её всё ещё грозно сверкали, когда она переводила взгляд с меня на Гидеона и обратно. Но теперь она принялась ещё и перебегать от одной стойки с одеждой к другой. Через минуту она вернулась к нам, неся в руках охапку платьев и странных головных уборов.
— Бьен, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Это послужит вам наукой, никогда не пытайтесь обмануть мадам Россини, — она передала нам платья, и вдруг её лицо посветлело, словно солнце, выглянувшее из-за грозовых туч. — И если я поймаю этого маленького воришьку на том, что он снова не надел шляпу, — она погрозила пальцем Гидеону, — тогда мадам Россини доложит вашему дядюшьке о вашем тайном путешествии!
Я облегчённо рассмеялась и порывисто обняла мадам Россини.
— Ах, вы действительно лучше всех, мадам Россини!
Кэролайн и Ник сидели на диванчике в комнате для шитья. Когда мы с Гидеоном подкрались к двери, они ошарашено вскочили. Кэролайн широко улыбнулась, а вот Ник, казалось, был очень смущён.
— Я думал, вы сейчас на этой вечеринке! — сказал мой младший брат.
Не знаю, чего он стыдился больше — того, что вместе с сестрой они смотрели сейчас детский фильм, или того, что и он, и Кэролайн уже переоделись в пижамы, и не в какие-нибудь, а в небесно-голубые, подаренные им на Рождество бабушкой Мэдди. Самым смешным в этих пижамах был капюшон с заячьими ушками. Мне, точно так же как и бабушке Мэдди, эти ушки казались чрезвычайно милыми, но когда тебе двенадцать лет, некоторые вещи, очевидно, предстают немного в другом свете. Особенно когда в гости приходит друг старшей сестры в суперкрутой кожаной куртке.
— Шарлотта уехала полчаса назад, — пояснил Ник. — Тётя Гленда прыгала вокруг неё словно квочка, которая только что снесла яйцо. Фу-у-у, нет, прекрати сейчас же со своими телячьими нежностями, Гвенни, ты точно как мама сегодня. Вы почему вообще до сих пор здесь?
— Мы придём на вечеринку чуть позднее, — сказал Гидеон и плюхнулся на диван.
— Ясное дело, — сказал Химериус, апатично лежавший на стопке журналов Homes&Gardens. — Самые крутые парни всегда приезжают последними.
Кэролайн мечтательно поглядела на Гидеона.
— А ты уже познакомился с Маргарет? — она протянула ему вязаного поросёнка, который сидел у неё на коленях. — Если хочешь, можешь её погладить.
Гидеон послушно погладил Маргарет по спине.
— Такая она у тебя мягкая, — он с интересом уставился в экран. — О, вы уже досмотрели до того места, где взрывается цветочная бомба? Это моё любимое место.
Ник поглядел на него недоверчиво.
— Ты что, знаешь «Тинкербель»?
— Мне кажется, что это самый крутой детский фильм, — заверил его Гидеон.
— Мне тоже, — сказал Химериус. — Только вот причёска у неё немного… уродская.
Кэролайн влюблённо вздохнула.
— Ты такой милый! Будешь приходить к нам почаще?
— Боюсь, что да, — сказал Химериус.
— Думаю, что да, — сказал Гидеон и наши взгляды на миг встретились. Я тоже не смогла подавить влюблённый вздох. После нашего плодотворного визита в костюмерную хранителей, мы совершили ещё маленькую кражу из манипуляционного кабинета доктора Уайта, и пока Гидеон рассматривал всяческие медицинские приборы, мне в голову пришла идея.
— Если мы уже решились на кражу, может, прихватим с собой ещё и вакцину против оспы?
— Да не волнуйся ты, у тебя есть уже прививки почти ото всех болезней, которые могут попасться на пути путешественника во времени, — возразил Гидеон. — И, конечно же, против вируса оспы тоже.
— Это не для меня, а для одного друга, — сказала я. — Пожалуйста! Я тебе потом объясню.
Гидеон приподнял бровь, но всё-таки открыл без лишних рассуждений шкаф с препаратами доктора Уайта, и, немного пошарив там, достал оттуда какую-то красную коробочку.
За то, что он ни о чём не спросил, я любила его ещё сильнее.
— У тебя такой вид, будто у тебя сейчас изо рта слюна потечёт, — вернул меня обратно в реальность Химериус.
Я вытащила из жестяной коробки ключ от чердака.
— Сколько времени мама уже в ванной? — поинтересовалась я у Кэролайн и Ника.
— Не больше четверти часа, — вид у Ника стал куда более расслабленным. — Сегодня вечером она вела себя как-то странно. Всё целовала нас и вздыхала. И прекратила она только после того, как мистер Бернхард принёс ей бутылочку виски.
— Всего четверть часа? Тогда у нас ещё достаточно времени. Но если она появится здесь раньше положенного, пожалуйста, не признавайтесь, что мы полезли на крышу.
— По рукам, — сказал Ник, а Химериус тем временем напевал свою дурацкую песенку «Гиди и Гвендолин залезли под балдахин».
Я насмешливо поглядела на Гидеона.
— Если ты в состоянии оторваться от «Тинкербель», мы можем начинать.
— К счастью, я уже знаю, чем всё закончится, — Гидеон взял свой рюкзак и поднялся.
— До скорого, — прошептала нам вслед Кэролайн.
— Да, до скорого. Только увижу, как вы снова тискаетесь, улечу обратно, смотреть как работают феи, — сказал Химериус. — У нас, у демонов, есть гордость, о нас не скажешь, что мы подглядываем и врываемся в частную жизнь.
Не обращая на него никакого внимания, я полезла вверх по узкой печной трубе и открыла люк. На дворе стояла тёплая весенняя ночь — замечательное время для того, чтобы сидеть здесь на крыше, ну, и для того, чтобы пообниматься. С этой стороны открывался замечательный вид на несколько соседних домов, а на западе над домами висела луна.
— Ну, куда ты запропастился? — крикнула я вниз.
Из люка вынырнула кудрявая голова Гидеона, и вот он тоже вылез на крышу.
— Теперь я понимаю, почему ты так любишь это место, — сказал он, бросил рюкзак и осторожно присел рядом.
Никогда раньше мне и в голову не приходило, что ночью эта крыша может быть такой романтичной. Море горящих огней, проходящих под украшенными резными карнизами и простирающихся в бесконечность. В следующий раз стоит, наверное, устроить здесь маленький пикник со свечами и поцелуями… А Гидеон мог бы принести с собой скрипку… А Химериус, надеюсь, освободит меня на этот вечер от своего общества.
— Ты чему улыбаешься? — спросил Гидеон.
— Да так, ничего особенного, просто в голову лезут самые странные мысли.
Гидеон скорчил смешную рожу.
— Ах, вот как, — он внимательно огляделся по сторонам. — Ну что ж, я бы сказал, что пора начинать представление.
Я кивнула и осторожно полезла к каминной трубе. На этом участке крыша была гладкой, но уже через полметра после труб начинался крутой спуск. Отделённый лишь совсем низким металлическим заборчиком (и не важно, была я бессмертной или не была, но падение с четырёхэтажного дома как-то не входило в мои представления об удачных выходных).
Я открыла вентиляционный клапан первого самого большого камина.
— Но почему именно здесь наверху, Гвенни? — раздался снизу голос Гидеона.
— Шарлотта боится высоты, — объяснила я. — Она никогда не решится на то, чтобы залезть на крышу.
Я вытащила тяжёлый свёрток и стала осторожно продвигаться с ним вниз.
Гидеон вскочил на ноги.
— Только не вырони его! — нервно сказал он. — Прошу тебя!
— Не волнуйся! — я не могла не рассмеяться, такой озадаченный у него был вид. — Погляди, я вот могу даже стоять на одной ноге…
Гидеон издал что-то вроде короткого стона.
— С такими вещами не шутят, Гвенни, — прошептал он. Наверное, эти их уроки тайноведенья повлияли на него гораздо сильнее, чем я считала. Он взял свёрток из моих рук и покачал его, словно ребёнка.
— Это действительно… — начал он.
За спиной я почувствовала порыв холодного ветра.
— Нет, ты, дурачина, — прокаркали Химериус, высунув голову из люка. — Это всего лишь кусок старого сыра, который Гвендолин хранит тут на верхотуре, на случай, если ночью вдруг приспичит пожрать.
Я скорчила недовольную рожу, приказывая ему убраться восвояси, что он, как ни странно, и сделал. Наверное, в фильме про Тинкербель как раз происходило что-то интересное.
Гидеон между тем поставил хронограф на крышу и принялся осторожно его разворачивать.
— Известно ли тебе, что Шарлотта трезвонила в штаб примерно каждые десять минут, чтобы убедить нас, будто хронограф находится у тебя? В конце концов ей удалось вывести из себя даже Марли.
— Как жаль, — сказала я. — Ведь эта парочка будто создана, чтобы быть вместе.
Гидеон кивнул. Затем он убрал последний кусок ткани и глубоко вздохнул.
Я осторожно погладила полированный деревянный бок хронографа.
— Вот и он.
Гидеон на миг замолчал. Это был довольно-таки долгий миг, если быть честной.
— Гидеон? — неуверенно спросила я. Лесли предупреждала меня, что стоит подождать ещё пару дней, чтобы наверняка убедиться, насколько можно ему доверять, но я её не послушала.
— Я ни на секунду ей не поверил, — прошептал наконец Гидеон. — Ни на одну секунду, — он поглядел на меня, в этом свете его глаза казались совсем тёмными. — Ясно ли тебе, что случится, если кто-то узнает о том, что здесь спрятано?
Я решила опустить тот факт, что уже целая толпа народу была в курсе того, что здесь спрятано. Гидеон был так взволнован, и, наверное, поэтому мне вдруг тоже стало страшно.
— Мы точно хотим это совершить? — спросила я и почувствовала, что в животе у меня всё сжалось, но теперь не от предстоящего прыжка во времени, а от чего-то совсем другого, неизведанного.
Одно дело, когда мою кровь в хронограф считал дедушка. И совсем другое — то, что мы собирались провернуть сейчас. Потому что мы собирались замкнуть Круг крови, и последствия этого предугадать было нельзя. Это ещё мягко сказано.
В моей голове закружили страшные пророчества, которые заканчивались на «благодать» и «умирать», затем воображение услужливо пририсовало пару деталей, которые рифмовали «творец» и «конец». И тот факт, что я, вроде как, была бессмертной, не успокаивал меня ни капли.
Странно, но, по-моему, именно моя неуверенность вывела Гидеона из этого застывшего состояния.
— Точно ли мы этого хотим? — он наклонился и легонько поцеловал меня в нос. — Ты это серьёзно?
Он снял рюкзак и вытащил наши трофеи, добытые из кабинета доктора Уайта.
— Что ж, можно начинать.
Сначала он наложил себе жгут на левое предплечье и крепко сжал руку. Затем достал из стерильной пластиковой упаковки шприц и улыбнулся мне.
— Сестра! — сказал он повелительным тоном. — Фонарик!
Я скорчила недовольную гримасу.
— Так, конечно, тоже можно добиться результата, — ответила я и посветила ему на руку. — Типичный студент медицинского института!
— В твоём голосе послышались нотки презрения, или мне показалось? — Гидеон бросил на меня весёлый взгляд. — Ну, и как же это сделала ты?
— Я взяла японский нож для резки овощей, — не без гордости объяснила ему я, — а дедушка сливал кровь в чайную чашку.
— Понимаю. Порез у тебя на запястье, — сказал он неожиданно серьёзным тоном. Затем он вонзил иглу себе в вену. Кровь начала наполнять шприц.
— А ты точно знаешь, что надо делать? — спросила я и кивком указала на хронограф. — У этой штуки столько всяких ящичков и отверстий, вдруг случайно повернёшь не то колесико, и тогда…
— Хроногрофология — это один из обязательных предметов, которые учат будущие адепты. А я сдавал его вовсе не так уж давно, — Гидеон передал мне шприц с кровью и снял с руки повязку.
— Тут у меня назрел вопрос, когда у тебя только было время смотреть такие кинематографические шедевры, как «Тинкербель»?
Гидеон покачал головой.
— Мне кажется, что тебе не помешало бы более уважительно относиться к некоторым вещам. Передай мне, пожалуйста, шприц. А теперь фонарик и хронограф. Да, именно так.
— Если тебе захочется изредка сказать мне «спасибо» или «пожалуйста», то не сдерживай себя, говори, — заметила я, а Гидеон тем временем начал капля за каплей сливать свою кровь в хронограф. Но в отличие от Лукаса, движения его были точными и уверенными, а руки не дрожали. Наверное, когда-нибудь он вполне мог бы стать хорошим хирургом.
От волнения я прикусила нижнюю губу.
— И три капли сюда, под львиную голову, — сосредоточенно бормотал Гидеон. — Теперь повернуть вот это колесико и поднять этот рычаг. Что ж, вот и всё, — он опустил шприц, и я тут же машинально выключила фонарик.
Внутри хронографа закрутилось множество колесиков, что-то щёлкало, гудело, стучало, точно так же, как и в прошлый раз. Стук становился всё громче, гудение усилилось и стало походить на какую-то удивительную мелодию. Моё лицо обдало жаром, и я ещё крепче вцепилась в руку Гидеона, словно вот-вот налетит страшный порыв ветра и сдует нас с этой крыши. Но вместо этого все драгоценные камни хронографа одновременно вспыхнули, замерцал свет, казалось, внутри прибора бунтует пламя. Воздух вокруг вдруг стал каким-то невероятно холодным. Мерцающий свет погас, а зубчатые колесики снова остановились. Всё это действо продолжалась не более тридцати секунд.
Я отпустила Гидеона и пригладила вставшие дыбом волосинки у себя на руке.
— Это что, всё?
Гидеон глубоко вздохнул и вытащил руку. На этот раз она всё-таки немного дрожала.
— Сейчас мы это узнаем, — сказал он.
Я вытащила одну из пробирок, которую мы вынесли из кабинета доктора Уайта, и передала Гидеону.
— Только осторожно! Если это порошок, сильный порыв ветра может просто унести его неведомо куда!
— Это не худший из вариантов, — пробормотал Гидеон. Он повернулся ко мне. Глаза его блестели. — Видишь? Пророчество исполняется! Под звездою двенадцать всё разрешиться..
Плевать я хотела на эту звезду номер двенадцать. Мне гораздо спокойнее было бы с фонариком, а не с какими-то там звёздами.
— Давай уже, — нетерпеливо сказала я, склонившись над хронографом, а Гидеон выдвинул крохотный ящичек.
Скажу честно, я разочаровалась. После всей этой магической дребедени, таинственных перешёптываний и загадочной чепухи меня постигло страшное разочарование. В ящичке не было ни жидкости, как предсказывала Лесли («Она наверняка красная как кровь», — сказала она мне, широко открыв глаза), ни порошка, ни какого-нибудь камня.
Это было некое вещество, по виду напоминающее соль. Вообще-то, очень красивую соль. Если приглядеться, становилось понятно, что каждая песчинка — это мельчайший сверкающий кристалл.
— С ума сойти, — прошептала я. — Поверить не могу, что ради этих вот пары крошек несколько столетий люди тратили столько сил.
Гидеон прикрыл ящичек рукой, защищая его от ветра.
— Главное, чтобы никто не узнал, что эти крошки находятся у нас, — сказал он, тяжело дыша.
Я кивнула. Только вот многие уже об этом знали. Я открыла колбу.
— Лучше тебе поторопиться! — прошипела я. Я вдруг представила себе, как леди Ариста, которая не боится ничего на свете, и уж точно не боится высоты, вдруг выглядывает из люка и выхватывает у нас из рук колбу.
Гидеон, казалось, подумал о чём-то очень похожем, потому что он поспешно сгрёб крошки в колбу и закупорил её пробкой. И лишь когда колба оказалась в кармане его куртки, Гидеон разрешил себе снова вздохнуть.
Только в этот момент мне в голову пришла ещё одна мысль.
— Но сейчас, когда хронограф уже исполнил своё предназначение, он, наверное, уже не будет работать, — сказала я.
— Это мы сейчас проверим, — ответил Гидеон и улыбнулся мне. — Вперёд, в 1912 год.
Генеалогическое древо Монтроузов (истинная версия)
Семейный девиз Монтроузов.
Дословный перевод:
«Покажите, что вы действительно можете»
Назад: Глава одиннадцатая
Дальше: Глава тринадцатая
