Глава восьмая. 6–7 мая 2002 года. Жажда

— пропел Пепел.

— подхватил Витась.

Куплет закончили дуэтом:

Это было еще не сумасшествие, хотя всепроникающий запах рыбы мог свести с ума реально. Запах въелся в одежду, забрался под ногти, запутался в волосах и просочился в мысли. Запах не выветрился ни после высадки с рыболовецкой посудины на причал чахлой ливийской деревни, ни по дороге в город Бенгхази, ни после лихой езды в натуральном «виллисе» времен второй мировой, взятом на прокат по документам «интерполовца» Оливера Хорста. Хозяин прокатной конторы первым делом сурово спросил: не болгаре ли европейцы, и, получив отрицательный ответ, успокоился. Проверять паспорт дальше ему помешали расслабляющий зной и исходящая от гостей вонь.

А запах рыбы не исчез даже после трех часов, проведенных в самом центре пустыни.

— Говорю тебе, что это была фелюга, — сказал Витась. Вялотекущий спор продолжался с самого побережья Средиземного моря. «Слушай, как называется эта галоша? — спросил Витась, когда они, босиком пройдя мостки, остановились, чтобы при сходе на песок влезть в горячие башмаки. — Он говорил — бригантина?» «Нет, бригантина, это двухмачтовое судно, на первой мачте несущее прямые паруса, а на задней — косые…». Он, то есть Тони, капитан суденышка под собственным именем «Дольче Вита», действительно называл тип своего рыбохода. И русский с белорусом мучительно вспоминали этот термин до сих пор.

— Фелюги, полные кефали. Подходит по ритму, — недовольно произнес Пепел. — А я точно помню, что настоящее название не подходило. — Сергей с удивлением обнаружил, что картографическая память его здесь подвела. Наверное, мозги от жары расплавились.

— Бригантины, полные кефали? — Витась привстал и передвинул автопокрышку, догоняя тень. — Торпедоносцы, полные кефали?

— Да, понимаю. Тонкий белорусский юмор. Ты мне лучше скажи, зачем увязался за мной на Черный континент?

— Скучно, — Витась, как Пифагор, начертил на песке железным прутом зловеще незаконченный овал. — Может, еще по глоточку? А то говорить уже тяжело. Шутка ли, в этой местности, если верить Бенгхазскому радио, последний дождь прошел тридцать семь лет назад.

— А ты зря языком не трепись, — посоветовал Пепел. — В пустыне воду нужно беречь.

Место, где они застряли, аборигены, вполне вероятно, величали заманчивым словом «оазис». Пепел под этим словом с детсадовских времен представлял нечто вроде трех раскидистых пальм, где под листьями-тентами хватает места всем верблюдам, а меж камней, в пальмовой тени, обязательно журчит родник.

Пальмы были, штук пять. Одна даже с подходящими, похожими на опахала, листьями. Но никакого родника в камушках, сплошной песок и мусор. Никаких тебе осколков кувшинов и осыпей древней мозаики, зато до дури грязной пластиковой тары. Из пальмовых стволов торчали крюки, над их предназначением не приходилось ломать голову — для натяжки белых полотнищ, которые Пепел с Витасем в отличие от предусмотрительных бедуинов с собой не захватили.

А вот родник оказался «виртуальным». Пепел сам помочился под одну из пальм, а так как оазис располагался на перекрестии караванных и автомобильных путей, то тут по несколько раз в день кто-то притормаживает на отдых. Пальмам этого хватало.

— Гляди, еще едут, — сказал Витась. — Машины, полные кефали.

Вдалеке показалось желтое облако. Будто бы по пустыне катился шар, слепленный из песка.

— Опять с наклейками, — разочарованно протянул Витась. — Сколько ж нам тут сидеть! До песчаных бурь досидимся! До мучительной жажды!

Белорус приставил ладонь козырьком ко лбу.

— Наши! — Потом, опомнившись, бульбаш хорошенько подумал и исправился, — Ваши.

И он был прав. Родной триколор полоскался над кабиной. К оазису подъезжал «КАМАЗ» без кузова, с выведенным на капоте и на дверцах номером «16» и залепленный трафаретами с названиями фирм-спонсоров. Еще один ловец дорожной удачи, участник ралли «Париж-Дакар». Трогательно, конечно, повстречаться с соотечественниками под палящим солнцем Сахары, но тем все равно налево от оазиса, когда Пеплу нужно направо. Так что помашем ручкой…

С визгом и скрежетом «КАМАЗ» залихватски затормозил перед пальмами. Отпрыгнула дверь, на песок соскочил крепыш в серебристом комбинезоне.

— Эй, селяне! Ду ю спик инглиш? Пурле ву франсе? Шпрехен зи дойч? — гонщик подошел, вытирая пот кепкой, к загадочным восточным людям, восседающим посреди пустыни на покрышках.

— Ай шпрехе бьютифул по-русски, мон колонель, — отозвался Пепел, поправив белую, под обручем бедуинскую накидку на голове. — Ну, и пошто ты к нам явился, голубь?

— Вы что русские?! — ахнул гонщик. — Ну ни хрена себе! Что вы здесь делаете?!

— Да вот, — Пепел обвел рукой оазисное хозяйство, — шайбу гоняем.

— Эй, Петя, вылазь! — закричал крепыш. — Слышь, тут наши!

Он вновь повернулся к людям пустыни.

— Второй раз участвую, но ничего подобного не видел.

— Второй раз — это мало, — наставительно сказал Витась, выводя железкой на песке пятиконечную звезду.

— На этой помойке вода есть? — спросил крепыш.

— Это не помойка, — обиделся Витась. — Это узловой пункт. Что-то вроде города Дно, что в вашей, кстати, Псковской области. Кстати, от Дно полтора часа до Витебска. Дно — железнодорожный узел, а это узел пустынный, барханный, караванный, понял? В Витебске-то бывал?

— Да погоди ты с Витебском, — перебил бульбаша Пепел. — Зачем вам вода, своя что-ли кончилась?

— Да хоть сколько-нибудь, — коренастый гонщик попробовал закурить, но после первой же затяжки выкинул сигарету. — Всю в радиатор залили. Хоть просто горло смочить.

— Горло, говоришь…

Пепел потянулся и взял прислоненную к пальмовому стволу пластиковую двухлитровку. Посмотрел на свет.

— При дележе на четверых, выходит по полстакана. Витась, вытаскивай стакан. А вообще — отстаете, парни, — покачал головой Пепел. — Нехорошо, державу позорите.

— «Татра» с Карелом Лопрайсом и «Татра» бразильца Андре ди Азеведо не проходили? Нет? Тогда все путем, остальные нам не соперники. Нам бы набор гаечных ключей, — это подошел гонщик Петя, долговязый нескладный субъект. При ходьбе он черпал песок носками кед сорок седьмого размера. Петя так и не смог оттереть руки тряпкой и протянул Пеплу и Витасю для пожатия локоть. — Тогда б мигом убрали отрыв. Наши ремонтники заблудились, а первая мастерская теперь только на краю пустыни.

— Набор ключей, говоришь? — Пепел улыбнулся и взглянул на солнце. Белое солнце пустыни подмигнуло ему сверху слепящим бельмом. — А они в автомобиле марки «виллис» водятся?

Гонщик Петя всплеснул руками, похожими на пожарные рукава.

— Они даже в «Оке» водятся. У нас на стоянке свой бедуины сперли. Наверное, ожерелий теперь наделают.

— Видишь, Петя, за последней пальмой ржавый корпус от автобуса? Вот за ним стоит «виллис». Берите, парни, от всей широты русской души.

— Славянской души, — откорректировал Витась.

— Русский русскому завсегда в беде поможет.

— Славянин славянину, — поправил Витась.

— И вода в радиаторе есть? — коренастый гонщик смотрел скептически, похоже, в чудеса он не верил.

— Что-то должно быть. Короче, что есть — все ваше.

— А вы-то как? — захлопал глазами гонщик Петя.

— Ничего, мы, Петя, на ковре-самолете, — заверил Пепел. — Мы джины, если вы еще не врубились. Сидим тут, проблемы решаем.

Не рассказывать же правду о том, что джип со всей водой в радиаторе, остатками бензина и набором гаечных ключей им с белорусом на фиг не нужен. Потому что на нем, даже забей баки под завязку, пустыню не одолеть. Значит, надо дожидаться, как говорит Витась, «верблюдовского» каравана в нужную сторону и покупать проезд на безотказном и неприхотливом «корабле пустыни».

— Джины пустыни, а рыбой воняете, — недоверчиво пожал руками механик. Но некогда ему было разгадывать загадку, побежал к подарку…

— Да, — сказал Витась, вместе с Пеплом наблюдая, как российские гонщики движутся пешим ходом от места последней парковки «виллиса» к «КАМАЗу». Те тащили на горбу, прижимали к груди, волокли на плече полезные части старенького джипа.

— Да, — еще раз сказал Витась и больше ничего не мог по этому поводу изречь, — А может «рыбопромысловый бот»?

— «Так нафига ж вы ботик утопили…»

— Кажется, вспомнил баркентина?

— Увы, это шхуна-барк, одна мачта с прямыми и две с косыми парусами.

— Тогда джекасс?

— Опять мимо, это трехмачтовая марсельная шхуна, все мачты с косыми парусами и несколько верхних прямых парусов на фок-мачте…

— Может вас упомянуть с благодарностью, если доведется постоять на пьедестале с шампанским и девочками. — Подошел, мучая руки тряпицей, гонщик Петя.

— Упомяните, — согласился Пепел. — Так и скажите, мол, спасибо Сергею Пеплу и его другу Витасю. Вы скоро в Дакаре окажетесь?

— Если не увязнем, то послезавтра.

— Конверт купить справитесь?

— Да для вас хоть фельдегерьскую почту организуем.

Пепел наспех накарябал на коленке и отдал сложенный треугольником лист с посланием. Послание предназначалось Димону-Пакету (не ведал Серега, что дружок давно в могиле). Поздравление со второй годовщиной подминания под себя пакетного бизнеса. Мол, «привет, поздравляю, сам я жив-здоров, чего и тебе, корефан, желаю». Какой-никакой, а ложный след. Может быть, оттянет на себя некие лопесовские силы.

— Вы уверены, что хотите остаться здесь?

— Может быть, вас все-таки подкинуть?

Пепел лениво почесал потную грудь под рубашкой:

— Попутный караван ждем.

— А куда вам надо?

— В обратную сторону. Туда, где остались этапы вашего автопробега — Эрги, Лиазоны, Тиджикжа, Тишит, Атар… — бессо.

— А если никто не возьмет?

— На все воля Аллаха, — и Пепел обратил открытые ладони к белому солнцу пустыни…

Камера наружного слежения передала камере внутренней слежки человека в кожаном пиджаке. Охрана на входе прошлась вдоль кожаных боков ручным металлоискателем и осталась довольна. Не удивительно — свой пистолет посетитель оставил в бардачке «Феррари».

— Сам Перец притащился, — у рулеточного стола ткнул локтем в бок один пацан другого пацана.

— Смотри, Наталка, твой стручок… или как там его… прирулил, — сказала, оторвавшись от коктейльной соломинки, казиношная прилипала своей соседке по стойке бара.

— Надо попасться ему на глаза, — распрямила спину, поднимая грудь в охотничью позицию, Наталка. — Может, опять меня захочет. В общем-то на бабки мэн не жабится. Но какой-то он сегодня озабоченный. Только не тем, по-моему, озабоченный, скотина. Похоже, по делам чешет.

Наталка, хоть и работала при казино не первый день, никогда не была допущена за обитую черной кожей и утыканную бронзовыми заклепками дверь, возле которой всегда торчал охранник. Один раз Наталка чуть было не поплатилась за лишние вопросы и с тех пор предпочитала загонять любопытство на самое глубокое женское дно и глушить его там коктейлями, как глубинными бомбами.

Перец же был из числа допущенных в кабинет неофициальных ставок — туда, где никогда не звучит гуммозное слово «налоги», где нет ограничения ставок, куда не попасть только на том основании, что у тебя много денег, надо еще знать ЛЮДЕЙ, и не просто надо знать, а ЛЮДИ должны поручиться за тебя.

Поднятием ладони поприветствовав букмекера, Перец повернул к дивану, на котором читал газету татарин Ильдар. Обменявшись рукопожатием, больше похожим на армрестлинг, Перец подошел к исписанной мелом грифельной доске. Брезгливо кривясь («и есть же любители с этим связываться»), пробежал колонку политических ставок. Примет ли Дума бюджет в третьем чтении до шестнадцатого декабря, на «примет» коэффициент полтора. Начнут ли Штаты наземную операцию против Ирака в течение месяца, коэффициент один с четвертью.

Не это интересовало Перца. И не вопрос «ликвидируют ли в течение трех с половиной недель второго зама начальника ОЖД», где «да» оценивалось как десять к одному. И даже — не разведется ли Пугачева с Киркоровым через месяц (между прочим, ставка на развод один к двумстам могла обогатить рискового игрока). Ага, вот то, что нужно. Пепел и Лопес.

Котировки на Пепла поднялись.

— Выходит, это правда, что пацаны про Пепла базарят?

— Что именно «правда»? — уточнил привыкший к тотальной осторожности букмекер Дима.

— Что Серега-Пепел раздобыл эту чешскую хренотень? — Перец изобразил хренотень щелчком пальцами.

— По сообщениям СМИ, пропавшая из пивного ресторана «У Калиха» трубка, именуемая трубкой писателя Гашека, обнаружена при проверке всей почтовой пересылки на территории Чехии. На посылке с трубкой в качестве получателя был указан наш клуб, — сообщил букмекер Дима, привыкший к точности во всем. — Первое условие пари, именуемого как «пари: Пепел против Лопеса», считается выполненным. Господин Ильдар сейчас читает заметку о происшествии в ресторане «У Калиха» и последовавших за тем событиях. Если вам интересно, можете тоже ознакомиться.

И только сейчас Перец просек, какая несуразность кольнула его при первом взгляде на Ильдара. Буковки нерусские.

— Ты чего, по-английски бумкаешь? — Перец щелкнул по краю газеты «Трибуна люду» на чешском языке.

— Да тут перевод, — расплылся в добродушном оскале Ильдар и, перевернув газету, продемонстрировал вложенный внутрь отпечатанный на принтере текст. — Слышь, ну Серега выдал! Затопил шалман цементом, набил рожу халдею, начистил хари каким-то фашикам, которые пытались сперва взять его на понт, типа, мы из Интерпола, хэнде хох. А когда не прокатило, навалились гурьбой. Он их, гадов, всех раскидал. А потом еще Пепел сумел дочиста выгрести кассу кабака, перевернуть на кухне бачок с хавкой и смыться в окно. Вот это по-нашему! А у халдея крыша съехала от такого кино. Он описывает нашего Пепла как типа ростом с меня, узкого в плечах, а будку ваще не разглядел.

— А может он спецом отводит легавых от Пепла? — сев на диван, Перец закурил.

— Зачем ему?

— Представь, что это халдей под шухер взял кассу. Тогда ему никакой радости не перепадет, если Пепла заловят.

— Тут, — Ильдар потряс газетой, — никто на халдея батон не крошит.

— Значит, ихние мусора еще тупее наших.

— Да и почтальоны такие же. Серегин портрет никто из почтальонов толком не срисовал. Слышь, тут еще на Серегу вешают хулиганку в трамвае, козлы! Типа было рядом с почтой. Блин, если чешские менты загребут Пепла, то назовут русской мафией и все свои висяки спишут.

Телефон, чтобы звонок не мешал мозговать над судьбой сотен и тысяч хрустящих бумажек, не звенел, а мигал лампочкой.

— Да, — взял трубку букмекер Дима. — Кого вы называете? Да, тогда отвечаю вам. На депутатов ЗакСа будем принимать через неделю. Пока не знаю, до свидания.

Перец вытащил из кармана пачку финских марок. Он только сегодня вернулся из Хельсинки, где разбирался с вконец охамевшей чухонской «лесной» братвой.

— Эй, боец! Короче, возьми и пересчитай. Все на Пепла. И пепельницу тащи, шестерня! Чего, не видишь, я курю!

Букмекер Дима, извиняясь, потрусил с пепельницей к дивану. Накопившуюся за день злость он сорвет позже: на продавщицах и официантках по дороге домой, а дома на жене…

Грозовое облако вздыбленного копытами песка неумолимо приближалось к сонному поселению на границе пустыни и джунглей. Песок наждачил горло, скрипел на зубах и набивался в нос под плотно обмотавшие лица тряпки. Их было шестеро, бряцающих сохранившимися чуть ли не с Англо-Бургской войны револьверами «Смит-Вестсон» и закутанных по самые глаза, так что никто никогда не узнает, охотников за удачей. И селение с дубовым названием Нгоролебо лежало перед ними в душном мареве, словно выброшенная на берег и уснувшая рыба.

Въехав на главную и единственную улицу, всадники вдруг пришпорили коней, и те понеслись галопом. Возившаяся в единственной на мили вокруг зловонной луже голая черномазая ребятня и дюжина лизавших соленые стены коз испугано брызнули в стороны — свиней в городке не держали, здесь правили мусульманские законы. Трое всадников тут же развернулись и помчались вокруг — околицей. А трое резко осадили коней у самого богатого в Нгоролебо дома — двухэтажной, слепленной из глины и коровьего навоза халупы, украшенной раскаленной тарелкой спутниковой антенны. Это одновременно была и гостиница, и почта, и лавка. Хозяин заведения, мосластый лысый, как колено, негр, прятавшийся от палящего зноя под выгоревшим тентом, отбросил в песок объеденную арбузную корку и, вытирая руки о полосатый халат, проворно подсеменил к спешивающейся троице. И угодливо закланялся.

Его будто не заметили. Один из троицы собрал в кулак поводья трех взмыленных коней, и, положив свободную руку на кобуру, остался на самом солнцепеке, но так, чтобы отслеживать все здание. А двое его приятелей беззвучно скользнули вдоль сложенной из навоза и камней ограды, обходя строение по кругу навстречу друг другу.

Песок стремился проникнуть всюду. Он был горячий и колючий, и, просачиваясь под одежду, лип к потной коже. Здесь, через дорогу от лавки-гостиницы, на втором этаже заброшенного дома под окнами высились холмы нанесенного ветром песка. И мгновенно вымершая кривобокая единственная улочка Нгоролебо сплошь состояла из перемешанного шинами, копытами и босыми ногами песка. И горизонт горбился песчаными барханами. И только тоненькая сине-зеленая риска справа намекала, что там-то как раз конец царства песка. И за отпугивающими поселенцев малярией от берега мутноводой реки Нигер болотами начинаются джунгли, но отсюда в это верилось с превеликим трудом. Расплавленный мозг отказывался верить. И глаза снова поворачивались в сторону близкой опасности.

Вот, наконец, в оранжевом мареве, обшарив окрестности, встретилась спешившаяся троица, жаль, под бурнусами не разглядеть, белые это или негры. Вот к троице, уже не спеша, с противоположного конца селения подъехали еще трое рейнджеров пустыни, и тоже повыскальзывали из седел. Итого шестеро. Многовато для двух выходцев из северных широт.

— Похоже, теперь нам не скоро удастся развлечься шопингом. Как думаешь, это по нашу душу? — не особо напрягшись, пробурчал Витась под нос. Он химическим карандашом заносил на мятый клок тетрадного листа подслушанные местные словечки, чтоб не забыть.

Пепел его комментарий проигнорировал. Он наблюдал, как пришлые наконец обратили внимание на суетящегося хозяина гостиницы. Обменялись скупыми поклонами, и повели коней за мосластым негром в сарай.

— Ты верхом умеешь? — задумчиво спросил Пепел, не поворачиваясь.

— В этом краю всадник именуется «акбара», хоть ездит на верблюде, хоть на коне. Нет, не умею, — утер пот Витась и, отступив по прогибающимся доскам пола к сваленной у дверей поклаже, принялся рыться в барахле.

— Не скрипи песком. Эти черти слышат за километр, — Пепел не сводил глаз со строения напротив.

— И воды попить теперь нельзя? — Витась задумчиво перетряхивал нехитрый скарб, — Мать итить, я ж точно помню, что совал ее сюда!

А те, в бурнусах, пристроив коней, опять двинулись на обход городка, и опять один остался на самом солнцепеке.

— Блин! — рыкнул Пепел, мимо копошащегося и еще не догадывающегося о приближающихся неприятностях Витася выскочил из заброшенной комнатенки в коридор и спешно стал втягивать наверх деревяную рассохшуюся и отчаянно скрипящую лестницу.

— Я потерял флягу с водой! — жарким шепотом доложил поспешивший на помощь белорус. Но и двоих пар рук явно не хватало, чтобы справиться с тяжестью из этого положения.

Тогда Пепел, отстранив помощника, просто оттолкнул лестницу подальше с расчетом, чтобы она упала на кучу щебня и подняла как можно меньше пыли. А сам, подпихивая неповоротливого Витася, увлек напарника вперед к зияющему лазу на чердак:

— Чихнешь, убью!

Им помогло то, что первый этаж заброшенного дома, благо двери давно отсутствовали, обжили соседские куры, пережидающие здесь жару. Во-первых, несушки благополучно заштриховали, гоняясь и отстреливая клювами неядовитых сороконожек, оставленные следы, а во-вторых, шарахнувшись от падающей лестницы, кудахтаньем и хлопками крыльев смазали и сам звук падения, и взвившуюся пыль, и шорох прячущихся.

А объявившийся внизу разведчик, принял испуг кур на свой счет. Он потоптался на пороге, пока глаза привыкнут к сумраку. Весьма ловко, но без азарта, дулом выхваченного револьвера поводил по углам, потом задрал подбородок к потрескавшемуся потолку. Как раз в одну из щелей замершие Пепел и Витась за ним и наблюдали, они стояли, не дыша, боясь, что противно запоет под ногой сухая, как мощи, доска, или на голову лазутчика посыпится труха. И еще они боялись, что у замершей перед ними в схожей позе симпатичной молодой негритянки, которую они неожиданно обнаружил на чердаке, не выдержат нервы.

Тот, внизу, сунув револьвер в кобуру, склонился над сброшенной лестницей и попытался ее приподнять. Обследовать верхний этаж явно входило в его намерения. Кажется, загнал занозу и выматерился по-английски…

Эта, наверху, еще крепче сжала в вытянутой в сторону чужаков руке самодельный нож и сделала страшные глаза, дескать «всех порежу, всех перережу». На ее шее маятником болтался камень с дыркой посредине на кожанном шнурке — куриный бог…

Тот, внизу, пару раз без толку поднатужившись, сдался, снял с головы платок, ним же утер лоб, сел на лестницу и закурил. Он оказался загорелым до черноты, но все же белым юнцом, почти мальчишкой. И сам по себе был не опасней мухи, заберись из любопытства на второй этаж, или выше. Но его друзья, не дождавшись возвращения парня, обеспокоились бы, и пришлось бы принимать неравный бой. Посему самым разумным оставалось таиться и не рыпаться…

Эта, наверху, приложила палец к губам, на самом международном языке — языке жестов — советуя новым знакомым молчать в тряпочку. Пепел, не делая резких движений, повторил жест. Тут Пепла за брючину легонько затормошил Витась и некультурно ткнул пальцем во флягу на поясе негритянки. Кстати, кроме пояса и придерживаемой ним пестрой ситцевой тряпки до колен на деве ничего не было. Но фляга-то была как раз из их хозяйства: облезшая на алюминиевых боках краска, цепочка от ушка к крышке, на крышке знакомые зазубрины. А негритяночка была — самый смак. Розово-синие бутоны сосков целились прямо в глаза Пеплу, атласную шоколадную кожу так и хотелось погладить рукой, да и вообще не к месту приходили самые озорные мыслишки…

Тот, внизу сплюнул окурок и пошел на выход, сося палец с занозой. Кажись, пронесло. Но у этой, наверху, в руке матово поблескивало острие ножа, и она правильно прочитала претензии Витася.

— Вот кто спер нашу воду, — еще боясь повышать голос, пробубнил Витась то, что и так не составляло тайну.

— Ойра мути, бана хура се мути пряху, — задрожал звонкий голосок красавицы. Стальное жало нацелилось Витасю в пах, хорошо еще стороны разделяло не меньше трех метрова, можно успеть увернуться.

— Что говорит эта принцесса пустыни? — зевнул Пепел, демонстрируя вооруженной почти игрушечным ножиком глупышке, что не особенно и зол на ее проделку.

Витась помялся, сверился со своим рукописным словариком:

— Вроде как, «просить — позор, почетно красть».

— Наш человек, — хмыкнул Сергей, — Ладно, ты хорошенько допроси эту пташку, только не обижай и на перо по глупости не лезь. А я с нашего поста за окрестностями покараулю. — Пепел спустился на второй этаж и, осторожно ставя ногу, приблизился к подоконнику.

Окна в лавке-гостинице оставались плотно занавешены. Пребывала ли великолепная шестерка внутри, или снаружи, определить шансов не было. Где-то за сараем жалобно блеял баран, может, его волокли на шашлык для незваных гостей? Успокоившиеся чумазые дети снова полезли кувыркаться в лужу. Вернувшиеся на главную улицу из щели в заборе козы перешли в тень на другую сторону и принялись обгладывать кору на неизвестно для каких нужд врытом там столбе. На виселицу не похоже.

— Ты не угадал, она принцесса не пустыни, а джунглей. А это сюда наведывались «плохие люди». И эти «плохие люди» охотятся за ней, — легонько подталкивая перед собой присмиревшую аборигенку, появился в комнате Витась. Ножик благополучно перекочевал на девичий пояс, этот ушлый бульбаш умел обращаться с женским полом не хуже Сергея.

Чернокожая красавица торопливо залопотала что-то по своему. Сергей уловил только пару затесавшихся английских слов, общий же смысл речи остался загадкой. Да и не столько слушал он, сколько косился на слепящую наготу, благо, «принцессе» было не более девятнадцати годов от роду. Наверное, он бы еще несколько минут любовался бы смазливой мордашкой, торчком стоящими сосками на апельсинах грудей и безупречной плоскостью живота, но тут ситуация снаружи изменилась. Раздались гортанные выкрики, топот… Двое северян и представительница коренного населения мигом приникли к окну, правда, стараясь слишком не высовываться.

Лысый, как колено, негр все еще подобострастно кланялся, при каждом поклоне полосатый халат нелепо вставал колом, а шестерка всадников, взяв с места в галоп, была уже далеко. Только перемолотый копытами оранжевый туман клубился вдоль по улочке. Пепел еле успел пересчитать тающие точки. Все шестеро. И теперь можно смело прогуляться за покупками к лысому негру, если только в гостинице нет других опасных жильцов.

И ведь в чем заковыка, это был последний населенный пункт перед джунглями, впереди ждали малярийные топи, и отправляться туда без снаряжения не рискнул бы даже Индиана Джонс. А Сергей Пепел не был Индианой Джонсом, он был простым русским парнем, по справедливости начистившим морду одному знаменитому индейцу, и потом поспорившим с другим, но очень богатым индейцем. Поэтому, кровь из носа, был обязан добыть снаряжение именно здесь, именно в лавке напротив. Еще хорошо, что великолепная шестерка обшаривала окрестные барханы не по его душу, а ради шоколадной принцессы.

— Они кричали, что завтра наведаются снова, пусть хозяин тогда приготовит барана, — запоздало перевел Витась.

— Ладно, хватит ждать у моря погоды, двинули, — Сергей сплюнул горячую горькую слюну пополам с песком, — А ты, принцесса, побудь здесь. Пусть тебя не учитывают. А потом нас держись, не обидим.

Кажется, милашка поняла сказанное, и то хорошо. Пепел легко спрыгнул вниз, и рыжая глупая курица шарахнулась из-под ног. Следом десантировался Витась, и они пошли по раскаленному песку с самым невинным видом. На случай, если в гостинице окажутся еще какие-нибудь «некомпанейские» жильцы, у Пепла в карманах ничего не имелось. Но не зря славяне часов двенадцать проторчали в доме напротив, шпионя за мосластым аборигеном и, кроме шестерых всадников, ничего не выследили.

— А ты заметил, какие были сапоги у того пацана? Из крокодиловой кожи, мне б такие, — Витась повернулся к луже и скорчил страшную рожу.

Самый младший негритеныш принял это всерьез и заревел, размазывая сопли и грязь. Наверное, еще кто-то сквозь щели в ставнях пристально рассматривал из соседних домов двоих вдруг нарисовавшихся посреди Нгоролебо пешеходов. А что делать?

— День добрый вашей хате! — с порога весело поприветствовал Витась хозяина.

У лысого негра от неожиданности из рук выпал мерный пластиковый стакан, которым он пересыпал чечевицу из одного джутового мешка в другой. Но прошло каких-то пару секунд, и физиономия лысого засияла обычной торгашеской лучезарной улыбочкой.

— Салям, — неопределенно пробормотал Пепел и остался за спиной Витася, нарочито держа руки в карманах и старательно срисовывая глазами обстановку. Керосиновая лампа и стериновые свечи. Пластиковые канистры с маслом «Mobil» и батарейки для сотового телефона. Фотопленка «Fuji», патроны на медведя и дешевые стеклянные бусы. Вонючие шкурки болотных крыс и новенький автомат «Coca-cola», большой и красный, как вареный рак. И еще три жужжащие не хуже бомбардировщиков вкривь и вкось прошивающие пространство лавки под навсегда замершим вентилятором огромные изумрудные мухи.

Хозяин привычно закланялся и что-то спросил. Но что еще мог он спросить кроме: «Зачем пожаловали почтенные покупатели?». Витась торжественно вынул загодя приготовленный список, собрался зачитать вслух, но ослепнув от зайчика с бьющей поклоны негритянской лысины, передал бумагу. Не был уверен Витась в своем владении местным говором.

Хозяин хлопнул в ладоши, беззвучно и плавно рядом возникла женщина в паранже. Список переплыл в ее руки, и дама, грациозным движением бедер переместив себя за прилавок, стала прямо на нем городить башню из заказанного. Моток капроновой веревки, спички, таблетки от дизентерии… А лысый негр, не уставая кланяться, задом нацелился в одну из внутренних дверей.

— Куда это он? — недовольно нахмурил брови Сергей.

Витась затараторил по-местному, часто сверяясь с клочком бумажки и примешивая английские слова с белорусским акцентом. Негр, объяснясь, замахал руками, как мельница. Через минуту Витась, утирая пот, смог доложить:

— Его жены, или жена, черт знает их систему множественных суфиксов, нам все соберут и примут деньги. А он должен помолиться, чтобы товары оказались хорошего качества и не подвели нас в дороге.

— Скажи ему, что мне вера не позволяет принимать что-либо из женских рук, — решил проявить осторожность Сергей. Оглянувшись, снял с крючка и бросил до кучи три противомоскитные сетки. И тут же усек, как блеснули глазки мосластого торгаша, негр явно сделал какие-то выводы из того, что белый взял не две, а три штуки.

На объяснение сложной антифеминистской идеи у Витася ушло всего три минуты. И опять хозяин закланялся, будто о пол бьется мячик для пинг-понга. И неожиданно гаркнул что-то грозное женщине. И та растаяла, как и появилась, совершенно беззвучно.

— Когда он узнал, что вы — суфий… — начал новый этап объяснений Витась с тяжелого вздоха.

— А я, оказывается, суфий? Слава Аллаху.

— Суфий, суфий, если верить этой черной обезьяне. Так вот, он с радостью обслужит суфия, потому что суфии здесь — очень редкие птицы. Только ради такого почетного гостя он обязательно должен вымыть руки. Да ты, как суфий, и сам должен знать обряд. Он нас может смело оставить здесь одних, поскольку в присутствии суфия ничего худого с его товарами произойти не может.

А негр, воспользовавшись, заминкой уже исчез за двеью.

— Не нравится мне это, — проворчал Сергей и зло затопал вдоль прилавка. И уперся в подвешенный за ярко пунцовым автоматом «Колы» жестяной умывальник, точно такой-же как в любой российской деревеньке. — Руки помыть? — Сергей недоуменно тронул алюминиевую висюльку, и на руку чвыркнула теплая вода. И тогда Пепел с разгону в прыжке саданул подошвой по двери, скрывшей хозяина. Дверь смачно хрустнула и кувыркнулась с петель.

Понятно, никто не ожидал здесь встретить евроремонт. Но все же это была уже не грязная лавка, а вполне приличный кабинет на уровне парторга среднего ведомственного НИИ из семидесятых годов. Ковры, лакированная мебель, какие-то серебряные кубки, словно за первое место в городской спартакиаде. И тут же меж кубками бюстики каменных божков, явно чуждых мусульманским заветам. И конечно же, суперсовременное устройство связи, слегка похожее на тайваньский факс, тут же бросалось в глаза. Тем более, полосатый халат как раз прижимал телефонную трубку к шоколадному уху и пальцем выстукивал по кнопкам заветный номер. Тем более прямо под провод, по стене, идущий к устройству, чтоб всегда мозолили глаза, было засунуто две фотки. Одна — вполне качественный фоторобот прибившейся к северянам принцессы, а вторая — увеличение с паспортной фотографии Сергея.

Немой сцены не получилось, потому что негр оказался не бесталанный. Он откуда-то из недр полосатого халата выхватил длинный кинжал, взмахнул железом над головой и проткнул жаркий плотный воздух в том месте, где за миг до этого находился Пепел. Окаменевшая ладонь Сергея с разворота сухо, как пуля, щелкнула негра по темени, придав ускорение. И уже можно было не заморачиваться насчет кинжала, потому что хозяин торгового комплекса встретил губами дверной косяк. И оставляя, кровавый след, сполз но косяку на ковры.

И сразу же, будто подглядывали, за стеной на разные голоса запричитали жены. Целый гарем — не меньше десятка.

— Утешь! — равнодушно бросил отходящий от слепящего приступа ярости Сергей, переступил через широко разбросанные ноги негра и запустил первого подвернувшегося под руку базальтового божка в центр электронного чуда связи, — А говорил, что правоверный! — кивнул Пепел на бюстики божков. Впрочем, Витася рядом уже не было.

Не удовлетворившись одним ударом по электронному комбайну, Сергей поднял электрогроб над головой (защелкали выдираемые потянувшимся проводом из стены скрепки), разгреб ногой ковры, оголяя каменную кладку, и обрушил электронику вниз. Кр-р-ряк!!!

Как говорится, проделана большая и серьезная работа. Сергей брезгливо обшарил не приходящего в себя доносчика — пустышка. Измельчил ногтями фотки. Обшарил апартаменты более тщательно, но кроме выпавшего из безвольных пальцев кинжала не нашел никакого оружия. Что ж, пора и честь знать, Сергей вернулся в «торговый зал».

Весьма внушительного калибра двустволку он нашарил под прилавком. Не продумано, слишком неповоротливое решение, наверное, поэтому лысый предпочел не сам вязать клиентов, а позвонить куда надо. Двустволку Сергей повесил на плечо, чтобы потом не получить порцию картечи в спину. Взял за шкирку на треть наполненный джутовый мешок, вытряхнул чечевицу на пол и стал уже без всякого списка грузить необходимое. Патроны на медведя, сахар в пластиковой упаковке, дегтярное мыло, бинт, пачку гвоздей, рыболовные крючки…

Из другой внутренней двери появился Витась, и только теперь Пепел обратил внимание, что женские визги давно стихли.

— Я там телек обнаружил и включил. Поставил этим мымрам «Санта-Барбару». Плюются, поминают Аллаха, но от экрана не отрвать.

— Волоки, — придвинул Сергей навстречу напарнику груз, — И сразу же уходим. А я пока старого дружка проведаю. — Пепел вернулся в личные апартаменты лысого.

Кое-что здесь изменилось. Например, были выдвинуты ящики стола, и по ковру стелились пестрые местные денежные купюры. Еще была вспорота циновка, прежде занавешивавшая окно. А через это окно проникшая негритянская принцесса прилаживала на пояс вместо самодельного ножика солидный трофейный кинжал.

— Ойра мути, бана хура се мути пряху, — с самым серъезным видом заявила красавица.

— Понимаю: «просить — позор, почетно красть». И не возражаю, — Сергей сдернул с вешалки пятнистую хлопчатобумажную куртку военного покроя, — Одевайся, невинное дитя пампасов, будешь у нас за проводника.

Негритянка без споров тут же напялила предложенную одежку, кажется, принцесса уже начала понимать его с полуслова.