Аккорд третий
Должен остаться только один
Любовь Варыгина
Значит, так.
Не люблю таких. Молодая, а наглая, как змея. Подавай ей прямо сейчас все и сразу. Только и научилась, что передком работать, а кто этого, спрашивается, не умеет? Ну чего ей надо еще, шалашовке? Отхватила денежного кобеля, разъезжает за его счет по курортным странам, ест-пьет от пуза, чемоданы тряпками набивает — о такой жизни девки только и мечтают. А эта получила ее, считай, сразу после школы. Ей, малолетке, привалила такая лафа, когда другие в обносках ходят и помоями питаются. Радуйся этому, будь добрее, людям помогай. Так нет же!
С жиру бесится, мерзавка. Соплячка! Подстилка такая! Ей, профуре, еще и Лешка понадобился. Заскучала, видишь ли, многостаночница, захотела чары свои проверить. А дружок ейный — лапоть лаптем, что ли? Или он из-за бутылки уже ничего не видит? Не видит, как его секретутка хвостом перед чужим морячком вертит?
Чего в ней находят, не пойму. Килька тощая. Ни задницы толковой, ни передницы. А пить так совсем не умеет. Развезло с каких-то граммов. При такой канареечной комплекции не удивительно. Хотя на ткацкой фабрике, где я ишачила в молодости, была у нас такая, Зинка по кличке Вертолет. Так вот она весила, ну, сорок кило, не боле, маленькая, худенькая, но, кстати, грудастая. И перепивала всех наших мужиков. А хлебали мы тогда, между прочим, исключительно спирт. Заводской, гидролизный, протирочный.
Ну и хорошо, что Танька эта пить не умеет. На катере она наконец отрубилась, уклюкавшаяся, и мы с Лешкой остались наедине. В той будке, где штурвал.
Но до того они все, кроме Таньки и Вовчика, снесенного мужиками в койку, еще долго не могли угомониться. Ходили туда-сюда по моторке, пили, закусывали, веселились, здоровенной удочкой ловили в темноте акул. Лешка таскался с ними со всеми, и мне никак не удавалось хоть на минуту оттеснить его на разговор тет-а-тет. А оттеснить надо было. Потом мы все набились в будку, где штурвал. Там еще торчал панамец, молчаливый, потому что по-русски не тянул, и угрюмый, потому что не пил. А ему предлагали: хочешь водочку, хочешь пивко, джин-тоника или ихней текиловки. Энрике этот мотал башкой, твердил как заведенный «ноу, ноу» и еще крепче держался за «баранку». И разозлил своим упрямством Танькиного Мишку: «Да чтоб я какого-то папуаса не напоил! Падлой буду, он у меня водку щас трескать начнет, только подноси!»
Молодец Михаил — сказал «напою» и напоил ведь. Он этому панамцу за каждый стакан водяры отстегивал по десять баксов, а за стакан пива — по пять. А для здешних десятка «зеленых» — огромные деньги, многим за них месяц погорбатиться в радость в этой Панаме.
Недопитая водка разлилась лужицей по полу, стакан успел на лету ловко так подхватить Лешка, а рубанувшегося панамца — под мышки — Михаил.
— Последний чирик не твой, парень. И так почти на стошку меня опустил, ха-ха. — Танькин хахаль выдрал десятку из кулака Энрике и утащил его на воздух. Отсыпаться.
— Я тоже, пожалуй, пойду сосну, — сказал этот непонятный дед, обнаружившийся на катере.
Значит, дед ушел, но вдвоем мы с Лешкой пока еще не остались. Так как Михаил отволок панамца и вернулся. На мои намеки, чтоб он пошел проведать свою ненаглядную, буржуй наш никак не реагировал. Ему, видишь ли, приспичило порулить. И у Лешки, моряка хренова, тоже проснулась тоска по штурвалам. Ну, они и давай рулить, песни моряцкие горланить. Как пацаны голозадые, честное слово.
Я походила по моторке, постояла на корме, глядя на бурунчик, слазила на кухню, сделала два бутерброда и съела их. Заглянула к нашим. Спят. И Вовчик дрыхнет. Короче, поубивала я время и вернулась. Нет, Леха, не уйти тебе от меня. И вообще, хватит дурака валять, надо дело делать.
Вхожу в будку, где штурвал, и решительно говорю Михаилу:
— Иди, твоя там внизу ревет на весь пароход: «Где Миша, где Миша, Мишу хочу, прямо умираю!» Давай, давай, торопись!
И почти выталкиваю его из будки.
И вот так мы с Лешкой наконец остались наедине. Кто на кого набросился, я так и не поняла. Факт, что меня сжали железные ручищи, я подлетела и очутилась сидящей на какой-то панели с приборами. Одна нога моя легла на штурвал. И завертелась карусель.
По-своему качался катер, а я качалась по-своему. И укачало меня все это на славу. Аж дух перехватило. Надо признаться, первый раз на море сексом занималась. Что-то в этом есть. А может, и не в море дело.
Недаром мне Лешка сразу понравился. Не зря за него билась. Мужик! Здоровущий, обожмет так, что сок течет. Сразу делаешься бескостной, перинной — самое то для этого занятия. Остается только визжать от удовольствия. Впрочем, и про дело я не забывала.
Почти до самого рассвета мы с моим миленочком проторчали в этой будке. Целовались, обжимались, а потом по новой трах-тарарах. В общем, двух зайцев я убила. Наповал.
Измученные, спать мы пошли к нему на койку. Ему отвели место в купе, где еще Вовка был. А мне, кстати, сватали спать в купе с Мишкиной Танькой. Ну и правильно, что не сосватали. Вовка не проснулся от нашего прихода. Спал как сурок. Ну да мне это и лучше. Не проснулся он и утром, когда мы поднялись и пошлепали на палубу.
Посеревшее лицо Борисыча было каменным, мертвым, похожим на маску. Наконец старик справился с собой, откашлялся и преспокойно подытожил:
— Итак, бандитам нужен один из нас. Причем какой-то крутой. Других отправят в расход. Так надо понимать. — Он резко повернулся к Татьяниному патрону и почти весело поинтересовался: — Мишка, ты, что ли, крутой у нас?
— Ты ничего не напутала? — ухватил Алексей Татьяну за прозрачный рукав платья.
— Как я могла напутать, ну как?.. — Татьяна внимательно наблюдала за реакцией Борисыча. Потом перевела вопросительный взгляд на шефа. Шеф недоуменно посмотрел на переводчицу и вдруг хлопнул себя по лбу:
— Ну ясный хрен, я им нужен! Влипалово! Натуральное влипалово! Какой я лох! — Миша заметался по камере. — Как лоха развели. Дешево как. Упаковать и выколотить. «Крутой». Суки! Козлы! Бараны! — Он с размаху вмазал ногой по стене. Шлепанец с ноги слетел и упорхнул в угол.
— Зачем ты им? — Вопрос Любы содержал примесь презрения.
— Зачем?! Ты!.. Ты не догоняешь — зачем? Расписать тебе по-белому — зачем? — Миша яростно тыкал босой ногой в сбежавший шлепанец. И не попадал. — Рассказать, каков оборот фирмы? А сумма панамского контракта? Думаешь, они не знают? Обтрясти фирму на бабки, вот что им нужно! Взять на шару несколько лимонов!
— Да кто за тебя заплатит.
— Вот именно! Ни хрена они не рубят! Они думают, я совладелец и миллионер, у меня бабки есть. А собери мои наличку, хазу, тачку, дачу, катер — что выкатится? Хрен под горку выкатится, даже лимона не наберется! Даже то мое, что в фирме шелестит, — херня, да никто и не отдаст. Они вбились, что я миллионер. Е-мое, так влипнуть. — Он наконец сумел надеть шлепанец и теперь мерил узилище шагами, задевая сокамерников покатыми плечами.
— А если предположить, что им нужен не Михаил, — сказал Борисыч, взяв себя в руки, — есть еще среди нас человек, кем могли бы заинтересоваться мафиозные структуры?
Все посмотрели друг на друга.
— А с наркотой никто не повязан? Ну-ка разбудите этого типа. — Алексей показал на Вовика.
Михаил, оказавшийся ближе других к Вове, пнул его. Пнул легко и безрезультатно.
— Тоже мне — «крутой», — мрачно прокомментировал Михаил.
— Он мог быть перевозчиком, — предположил Алексей.
— Вряд ли, — тихо возразила Татьяна. — Он говорил вроде, что будто бы химик какой-то. Или биолог, что ли.
— А биологи курьерами не бывают? — пожал плечами Алексей. — Или химики? А если химик, может, он какую новую наркоту изобрел.
— Химик, блин, — сквозь зубы прорычал Михаил. — Биолог. Ну я щас этого ботаника.
— Миша, остынь, — устало бросил Борисыч и принялся обмахивать потное лицо кепочкой. — Перевозчиком мог быть любой.
— Ой, — вдруг пискнула Люба и прикрыла рот руками. — Может, я. — ее глаза округлились, — я им нужна? Слушайте, о Господи! Ты сказала — Эскобара?
— Выкладывай, ну, живо! — взял ее за плечи Алексей и придвинул к себе. — Тихо и внятно. И без воплей мне.
— Я вот что подумал. Не о том мы говорим. — встрял Борисыч.
— Погоди, отец, — остановил его Алексей и снова повернулся к Любе: — Ну?
— Я, это… я, Леша, жила в Панаме с одним мужчиной.
— Сколько ты уже торчишь в Панаме?
— Пятый месяц. Три дня в Ла-Пальме. А до того в Читре.
— Зачем ты вообще сюда приехала?
— К Габриэлю.
— Что за хрен?
— Ну-у. Панамец один. А может, и колумбиец.
— Ты что, не знаешь?
— Черный и черный. Говорит по-ихнему. Я в Свердловске в одном «ночнике» танцевала. Там и познакомились. Ну, пообщались недельку… Потом он меня вызвал в Панаму. Чего еще?
— Ты что ж, по-испански сечешь?
— Ничего я не секу.
— Он по-русски, что ли, сек?!
— Нет! — взвизгнула Люба. — И не надо повышать голос, я тебе не жена!
— Оставь свои бабские штучки. Здесь вопрос жизни и смерти. Отвечай коротко и четко.
— По-английски! По-английски мы говорили! Я так… немного в училище, потом курсы, в тот «ночник» без знания языков не брали… перед поездкой немного подучила еще. А он не лучше моего. Короче, понимали друг друга. — И с вызовом закончила: — Да и не очень мы с ним болтали, все больше делом занимались.
— Уф, ну и духотища тут у них, — невпопад выдохнул Леха. — Кто он? Чем занимался?
— Пустышку тянешь, — вмешался Михаил, который бросил возиться с Вовой, едва завязался этот интересный разговор.
— Не лезь! Кто он?
— Говорил — по бизнесу. Не проверяла. Богатый, по местным меркам. Квартиру недешевую мне снял. Целыми днями пропадал, приходил вечером или только на ночь. Однажды летал в Колумбию. Точно! Говорил, что там часто бывает. Вообще похож на мафиозного. Таинственный.
— Так бандит или нет?
— Да не знаю я, не знаю! Пистолета не видала.
— Ну и на хрен ты нам все это рассказываешь, не пойму!
— Сбежала я от него, понимаешь ты?! Вот в чем дело. Об этом и рассказываю. Сбежала от него… в Ла-Пальму.
— Сбежала? Натурально? — удивился Михаил.
— Да.
Леха, едва сдерживаясь:
— Деньги, бумаги, вещи его не брала?
Люба:
— За кого ты меня принимаешь?!
Леха, все еще сдерживаясь:
— За труп. В который скоро превратишься. И мы вместе с тобой. Отвечай, овца, брала или нет?
Люба, не вполне твердо:
— Ничего не брала.
Леха, взревев:
— Говори, коза!
Люба, чуть не плача:
— Только деньги, которые он мне дал. Когда я приехала, он пачку выдал. На, говорит, трать, развлекайся. Их и взяла.
— Сколько?
— Там оставалось пятьсот. Долларов.
— Ха! — воскликнул Михаил и с улыбкой оглядел стоящих рядом. — Пробили, из-за чего разборки-то начались!
— Ты его не знаешь. — Люба повернулась к Мише. — На деньги ему начхать. Из ревности мог свою мафию поднять.
— Так, мне все ясно. — Леша отошел от своей ночной возлюбленной и нервно заходил по камере, засунув руки в карманы обвислых тренировочных штанов.
— Зачем от него срыла-то? — поинтересовался Миша.
— Надоел, — то ли объяснила, то ли отмахнулась женщина.
— Не о том мы говорим, — снова взял слово Борисыч. — Если их интересует один из нас, а других они собираются пустить в расход, то какая нам, в сущности, разница, кто этот один? Допустим, Михаил. Или пускай некий перевозчик наркотиков. А что делать пятерым непричастным? Умереть? Я, как человек из этой пятерки, обеспокоен своей судьбой, а не какого-то избранника мафии.
— Миха, да разбуди ты его наконец! — вдруг прекратил расхаживать Алексей и вытянул руку по направлению к Вовику.
— Сам буди, — огрызнулся Миха. — Будильник нашел.
— Я вот подумала сейчас, — сказала Татьяна, — те, за дверью, — люди из низшего звена. Они слышали звон, но поняли его по-своему. Может быть, дела обстоят не так. И мы обыкновенные заложники обыкновенных террористов. Как в фильмах. Чем нас больше, тем террористам лучше. Будут держать нас взаперти и что-то у кого-то требовать.
— Ты же сама говорила. — развел руки Михаил.
— Я ничего не утверждала, я передала то, что слышала.
Опять вступил Борисыч:
— Хорошо бы так. Хотя тоже ничего хорошего. Но мы, мне сдается, должны исходить из худшего. Иначе может быть поздно что-либо поправить.
— Что ты предлагаешь? Бежать? — оказался рядом со стариком Алексей, бросив заниматься Вовой. Бросил, впрочем, уже добившись успеха. Леха поднимал его, тряс, ставил к стене, отпускал, опять ставил, и — Вова проснулся. А проснувшись, тут же заявил о себе:
— Мужики, у меня в черепе туман, растолкуйте.
— Во, ты хотел его разбудить! — обрадованно вскричал Миша. — Вот он!
— Всем тихо! — скомандовал Леха. — Сбежать было бы неплохо, отец, но как?
— Мужики, — снова затянул Вова, — а, мужики…
— Слушай, иди. — Леша подумал. — Иди посмотри в пакете, может, курево найдешь. Ты соображаешь, отец, у них у каждого по стволу! Как бежать?
Миша хотел было взбрыкнуть по поводу того, что кого-то откомандировывают копаться в его пакете, но потом махнул рукой.
— А если взаправду им нужен один? Других перестреляют, — сказала Люба, и в ее глазах опять заблестели слезы.
— Народ, гля, че я надыбал! — страшным голосом вдруг заорал Вовик.
Агент «Неваляшка»
Мне виделось, что морская прогулка — чуть ли не счастливая случайность, дававшая отсрочку неизбежной развязке или даже снимавшая ее неизбежность, что на катере я уведу «персону» из плотного, сужающегося кольца… Колумбия-то рядом, точка изъятия — в двух шагах. Оказалось, все не так. Оказалось, что прогулка была умело сконструирована. Очень умело. И финал ее застал меня врасплох. Времени не хватило отправить донесение, и это самое скверное в создавшейся ситуации. Хотя одно положительное обстоятельство все же имеет место быть: «персона» подконтрольна, я рядом с ней. Отпускать ее от себя никак нельзя. А надо изо всех сил играть залегендированную личину. И носа из-под нее не казать. Быть именно тем человеком, за кого я себя выдаю. Поступать как этот человек. Говорить как этот человек. Даже думать. Чтоб ни у кого не возникло и тени сомнения. И вот почему.
Как неведомый противник сумел так лихо подчинить себе «форс-мажор»? Пьянка — материя капризная, может повернуть в любую сторону. Хорошо, пускай катер и панамец были нам подсунуты. Но ведь вторую половину ночи и до десяти утра Энрике в рубке не было! Катер вели пьяные люди, по своей вроде как прихоти поворачивая штурвал. И выйти точно к месту атаки не могли. Такого не бывает. Значит, напрашивается вывод: все-таки катер оказался там не случайно. Кто-то доложил на берег о курсе «Виктории». Выходит, кто-то из нашей компании? Кто? Вот почему его сразу не отделили от нас, я понимаю. В лицо его знают, как говорили охранники, только двое: дон Мигель, он же Маэстро, и дон Эскобара, он же Падре.
И еще одно. По крайней мере, вопрос о том, из какой хреновины подбили «Викторию», можно считать отпавшим. Подозрительный железный ящик, который солдатня погрузила в грузовик вместе с нами, очень сильно смахивал на родимый ракетный комплекс «Тритон-210», предназначенный для точечного поражения целей любого масштаба. И если у моего противника имеются такие возможности.
Ладно. Назовем определение мистера Икса задачей номер два. Именно поэтому мне сейчас нельзя раскрываться. Пока у меня есть фора: он (или она?) понятия не имеет о моем существовании. А задача номер один — прежняя: «персона», ее сохранность, подконтрольность и спасение.
Кто-то сидел на циновках, кто-то стоял, наклонившись, но все рассматривали находку Вовика. То, что он обнаружил в пакете.
Доллары. Увесистая пачка, завернутая в мокрые Мишкины плавки. Мишка шумно поскреб пятерней бритую голову и смущенно хихикнул:
— Штука там. Точняк. Я и забыл, как сунул. Хе, надо же! Подмокли, зелененькие…
— Ну что вы делаете? — рыдающим голосом спросила Люба. — О чем вы говорите? Надо же что-то делать, мужики вы или тряпки?! Ну придумайте что-нибудь! Нас же убьют! Бежать надо!..
— Может, подкупить охрану? Здесь это большие деньги, — не обращая на ночную подругу внимания, предложила Татьяна.
— Хрена, — отрезал Мишка, — они бабки чисто себе заберут.
— Татьяна, ты бы не отвлекалась, слушала, о чем они там говорят. — всхлипнула Люба.
Татьяна молча отошла от тесной группки соотечественников.
— Правильно, — одобрил Борисыч, — не помешает. Что все-таки делать будем?
— Кормить и выгуливать нас не станут, — задумчиво протянул Алексей. — До приезда ихнего пахана дверь не отопрут. На фига? Значит, надо, чтобы они открыли дверь. Эти двое.
— Нет, я так больше не могу, не могу. — вновь заплакала Люба.
— Ты хочешь сказать — напасть и обезоружить. — Борисыч снова нацепил кепку на голову. В глазах его замерцал непонятный огонек.
— Это что, тюряга? Во засада. Какое сегодня число, а, ребята? — вдруг обеспокоился Вовик.
— Увянь, ботаник, бля! — гавкнул на него Михаил. — Вы че, мужики, в натуре свинитить отсюда собрались?
Алексей ответил:
— А чего гадать — «стрельнут, не стрельнут»? Эх, как бы их дверь заставить открыть.
— Ты занимался чем или на силу надеешься? — спросил Борисыч у Лешки.
— Мордобоем в Мурманске занимался по малолетке. Ну вообще-то на корабле ребята показывали кой-чего. Боцман у нас самбист был. Учил помалу, от не фиг делать. А сила. Чего сила? Не обижен вроде. — И, подумав, добавил: — Двоих вырублю. С виду они тут все хлипковаты.
Вернулась Татьяна.
— Молчат, будто уснули. Побег задумываете, слышу.
— Какое сегодня число? — опять влез Вовик.
Но на Вовика теперь внимания обращали не больше, чем обращают, скажем, на радиоточку, которая гнусаво мямлит что-то в углу на кухне.
— Ребят, вы серьезно? — Теперь этот вопрос поступил от Любы.
Агент «Неваляшка»
Другого выхода пока нет: необходимо убедить их бежать, потому что я знаю: боевикам действительно нужен только один из нас. И не сомневаюсь, кто именно: моя обожаемая «персона». Потому что это уже перебор — заваривать такую кашу из-за кого-то еще. Другие — лишь опасные свидетели в игре на большие ставки, и жалость в ее правила не входит. Меня и еще четверых расстреляют (пардон, может, всего лишь троих, так как один (или одна) предположительно из команды соперников). Поэтому если и суждено умереть — впрочем, моя работа предусматривает постоянную готовность к такому исходу, — то прежде надо использовать все шансы выжить. Я вижу на данный момент единственный шанс: побег до прилета Маэстро на базу.
Необходимо убедить остальных. Но инициатива должна исходить не от меня. Или не только от меня. Если в команде имеется засланный казачок, то нельзя обращать его внимание на себя. Он наверняка раскроется, если попытается помешать побегу. И тогда я его увижу. И упредительно зайду со спины.
— Это, Леша, глупости из фильмов — все эти заболевшие животы и доллары за глоток воды, — говорил Борисыч. — Не сработает. Не идиоты же нас пасут. Надо иначе действовать. Конечно, стопроцентный план мы не изобретем, но с высокой вероятностью удачи, думаю, придумать в состоянии.
— Чего-то придумал? — быстро спросил Мишка.
— Да, забрезжила одна идейка. Так, пока только эскиз.
— Ну, говори, говори, — подбодрил Алексей.
— Скажу, конечно. Представим себе этих людей, что поставлены нас охранять. Психологию часовых, так сказать.
— Отец, давай сразу по делу, а? — Лешка притопнул ногой в замшевой туфле.
— Не всегда нужна спешка, Леша, не всегда, — размеренным менторским тоном ответил Борисыч. Будто время тянул. — Итак, они не боятся нас, безоружных и с виду бестолковых, зато очень боятся своих главарей. Это банда, и законы у них суровые, расправа быстрая.
— Батя, а ты не из тамбовских пацанов будешь? — хохотнул Михаил.
— Часовым наверняка дано строгое предписание не открывать камеру, — пропустил его слова мимо ушей старик. — По крайней мере, без разводящего. Без, так сказать, начальника караула. Старшего, иными словами. Или, возможно, открывать только в присутствии имеющегося на данный момент главаря. Или по прибытии так называемого Маэстро.
Алексей демонстративно тяжело вздохнул, но промолчал.
— И даже сотня долларов за стакан воды, что ты предлагал, не заставит их отпереть дверь. Потому что, узнай об их проступке старший, они могут потерять гораздо больше.
— Смотри главу о суровых расправах в банде, — вставила Татьяна.
Борисыч с укоризной бросил взгляд на девушку и продолжил:
— Однако мы можем использовать то обстоятельство, что, по их мнению, этого загадочного Маэстро интересует только один из нас и они не знают, кто именно. Но они уверены, что этот неизвестный представляет для Маэстро огромную ценность.
— Ну и что, что? — прорвалось у Алексея нетерпение.
— А теперь я перехожу собственно к плану…