Лопес молча докуривал предпоследнюю сигару, глядел на дорогу и окрест. «Хорошо, что этих безумных русских не потянуло в низину, — думалось ему. — Если б у них хватило на это безумия, то пришлось бы тащиться за ними в болота, вязнуть, продираться сквозь непролазные заросли, кормить москитов, смотреть, как бы не тяпнула какая-нибудь ядовитая дрянь… А так хоть по приличным местам едем». Дорога неуклонно забирала все выше в горы. Слева нависал лесистый склон, справа — склон уходил вниз. «Если на развилке операция пройдет не так гладко, как мечтается Маэстро, если ухлопают по ошибке нужного ему русского, если тот улизнет в лес, то отвечать придется не одному мне. А так гораздо лучше».

Грузовик миновал еще один из бесконечных поворотов, и Лопес увидел машину русских, застывшую посреди дороги. Сержант на мгновение — и только на мгновение — опешил. Затем в голове пронеслись варианты действия. И он выбрал.

— На тормоз! — скомандовал он шоферу. И распахнул дверцу рядом с собой. Парни, что тряслись в кузове, могут открыть огонь на поражение, если русские начнут пальбу! Сержант первым делом хотел отдать приказ, чтоб без его команды не стреляли. Потом — всем на землю. Потом — одни прикрывают, остальные обходят лесом.

Под визг тормозов Лопес ступил на подножку, держась одной рукой за край дверного проема, другой — за дверную ручку, когда привычный к этим звукам слух поймал знакомый треск. «Уно, дос… трэс», — мозг механически стал распознавать и считать стволы, из которых велся огонь. И почти без задержки вслед за началом обстрела разлетелось лобовое стекло их грузовика. Лопес повернул голову к шоферу.

И увидел, как шофер заваливается на бок, выворачивая руль, вцепившись в него мертвыми пальцами. Грузовик вильнул вбок, Лопес увидел набегающий крутой откос. Взгляд метнулся вниз — уже обочина.

И сержант прыгнул. Можно сказать, под колеса. Натренированное тело, приняв удар земли, все-таки прокатилось на несколько метров вперед, как велели рефлексы солдата, побывавшего во всяких переделках и заварушках. Пистолет вывалился из расстегнутой кобуры, черт с ним, потом… Тело катилось, когда сознание уже отключилось — сержант ударился головой, так и не поняв, обо что. Лопесу не хватило времени сгруппироваться, вдобавок при прыжке он задел ногой болтающуюся дверцу, и тело его развернуло в воздухе…

— Ух ты, блин! — со своей стороны озвучил падение грузовика Михаил. На бой он опоздал. Пока наказывал Татьяне не высовываться, пока вылезал из кабины и обалдело шарил рукой под сиденьем — автомат исчез, — пока обегал грузовик, все было кончено. Вражеское транспортное средство уже катилось по обрыву. Но Михаил успел, можно сказать, на самое интересное и приятное. На захватывающее шоу. На картинку из американского кино.

Грузовичок, точь-в-точь такой, как и у них, только без рыбы, зато с тентом над кузовом, летел кубарем по крутому склону, ломая мелкие деревца, подминая кусты. Его несколько раз уже перевернуло, было даже издали заметно, как смялась кабина, как ломались доски бортов и рвало ветвями брезент. Его ударило краем кузова о толстоствольное дерево, развернуло на сто восемьдесят и снова повело вниз. Еще раз грузовик врезался в похожее дерево, подпрыгнул на месте, перевернулся колесами вверх — и замер.

— Бабахнет или нет? — Михаил не отрывал взгляда от склона, восхищенно наблюдая за гибелью грузовика (глаза горят, рот приоткрыт), когда Алексей, а следом за ним Люба с Мишкиным автоматом в руке неслись к месту аварии.

Бабахнуло. Взвился столб огня, повалил дым, упругий воздух ударил в барабанные перепонки как в тамтамы. Сразу же обуглились деревья и кусты вокруг.

— Ну ни хрена себе… Сколько езжу, а такого класса не видал… — сказал Михаил сам себе.

Алексей уже добежал, уже скатывался по откосу к распростертому телу в камуфляже. Человек лежал лицом вниз. Леха присел на корточки рядом, переводя дыхание, прижав к лежащему дуло, держа палец на спусковом крючке. Отдышавшись, перевернул, не отрывая ствол от тела в «защитке». Оба-на, да этот ж наш знакомый усатенький — тот, что командовал группой захвата в моторках! На первый взгляд человек был мертв, но пулевых отверстий на нем Леша не заметил. Вдавив дуло в пятнистую ткань, Алексей приоткрыл кобуру на ремне боевика. Кобура была пуста. Так, теперь карманы… Миниатюрная рация «Кенвуд» (не работает, наверняка запаролена), зажигалка, записная книжка, сигара, ручка, металлическая фляжка с коньячком (тут же перекочевавшая в карман Алексея — от Вовки подальше), компас (ого! пригодится!), какая-то официальная бумажка с текстом по-испански и зловещей фиолетовой печатью, связка из трех ключей… Моряк был настороже, палец его надавливал на спуск, и чуть пошевелись лежащий, колумбийца незамедлительно прошила бы очередь. Но человек не шевелился. Леша несколько успокоился, палец на курке ослабил давление.

Зашуршали камушки — по откосу спускалась Люба.

— Живой? — спросила она сверху.

— Да пес его знает, — ответил Алексей и покосился на автомат в ее руках: — Не понял, это ты, что ли, из третьего автомата садила?

— Я, — просто ответила Люба.

— Е-мое, ну ты даешь, подруга, — искренне восхитился морячок. — Коммандос в юбке…

— Да какой коммандос, первый раз настоящий автомат в руках держу…

Люба присела рядом на корточки. Моряк посмотрел на нее и вдруг выдал:

— А ты знаешь, я б с тобой прямо сейчас чего-как. — В подтверждение своих слов погладил ее колено.

Никто не заметил выражения глаз Летисии, с каким колумбийка смотрела на Леху и Любку. То было выражение холодной рассудительности с изрядной примесью ярости…

Любка стрельнула в любимого глазами:

— Это у тебя адреналину много выделилось. Он возбуждает. У Вовки спроси.

— Чего опять Вовка? — Наверху, на краю дороги, показались Вовик и Борисыч. — Думаете, я лося завалил?.. Да железно я!

— Спускайтесь! — махнул им Алексей. — Люба, иди к Мишке, скажи, чтоб машину чинил. И глядите там в оба, налево и направо, вдруг еще кто откуда. Мы тут пошарим, нет ли живых, а то выползет из кустов, пальнет. Борисыч, подержи этого цуцика на мушке, может, и живой, козлина…

Дождавшись, пока Борисыч наставит оружие на лежащего, Леха споро снял с него ремень, завел безжизненно податливые руки за спину и связал. Потом, оставив Вовика сторожить связанного, Леха с Борисычем двинулись вниз хорошо заметным путем падавшей машины. Еще одно тело они обнаружили метров через двадцать, за невысокой кустовой порослью.

Здесь сомневаться не приходилось — голова человека была свернута набок самым неестественным образом. Оружия ни на трупе, ни рядом не нашлось.

— На обратном пути раздену его, — пообещал Леха. — Топаем дальше.

— Смотри, еще один. — Борисыч вытянул указательный палец. Этот «еще один» полз по траве, оставляя за собой кровавый след. Он не заметил подошедших к нему, не повернул к ним голову — продолжал скрюченными пальцами впиваться в почву, подтягивать себя на сантиметры, помогая судорожным движением туловища. Ноги ползущего тянулись за ним, как два каната.

— Иди, Борисыч, к грузовику, я догоню.

Старик кивнул и отошел. Грохотнул выстрел. Вскоре после этого Алексей нагнал старика.

Они дошли до грузовика, догорающего, выжегшего вокруг себя траву, превратившего деревья в отвратительные обугленные коряги. Походили кругами, отыскали еще семь несомненно мертвых тел, облегчили их на автоматные магазины, обувку, защитного цвета куртки и повернули обратно.

Люба еще даже не выбралась на дорогу, когда передумала беспрекословно подчиняться приказам возлюбленного и вернулась к Вовику. Тот щупал и вслушивался в связанного колумбийца.

— Живой?

— Дышит солдатик. Будем его лечить, да?

— Кончай ты придуриваться! — Опершись на плечи Вовика, Любовь наклонилась к пленнику. — Симпатичный мужчина. Узнаешь? Это тот, из лодки, который капитана нашего пристрелил. Вот и свиделись, гнида латинская… Ну что, дотащим мы с тобой его до машины?

— Зачем он нам? На развод? — Вовин голос чуть дрогнул. Может быть, и от того, что Любина грудь касалась его затылка.

— Допрашивать будем, — ответила Любовь.

— Ладно, сначала погляжу, нет ли у него курева… А вон и Мишка спускается, поможет тащить.

Летисия, понаблюдав некоторое время за осмотром места крушения, выбралась из кузова, подошла к кабине, где, как и велел ей Миша, сидела Татьяна, и с нескрываемым любопытством, без всякого страха спросила:

— Вы кто такие? Бандиты, да?

— Нет, — устало ответила Таня. — Туристы, понимаешь ли. Русские.

— О! Россия! Это рядом с Китаем, да? Водка, перестройка, ракеты… Мы в школе проходили.

— Ну, примерно.

— О! — Девчушка помолчала, о чем-то сосредоточенно раздумывая, а потом поинтересовалась: — И что, там у вас, в России, все такие крутые, да?

— Поголовно, — одними уголками губ улыбнулась Таня.

— А этот ваш главный… Он сказал, что он моряк… Он кто?

— Моряк. — Татьяна пожала плечами.

Поняв, что единственная из русской ла квадрильи де лос коммандос, кто понимает по-испански, разговаривать в данный момент не настроена, Летисия вернулась на свое место в кузове, оперлась кулачками о борт и занялась прежним делом: наблюдением за загадочными русскими.

— А что, ведь русо туристо облико морале… — сказала в пространство Татьяна.

Выбираться из кабины ей не хотелось. Даже к мешанине ароматов рыбы и бензина она как-то притерпелась — после того как чуть-чуть погуляла и продышалась. Марши по приемнику сменили вальсы. Под них Татьяна смотрела в зеркало заднего вида. Свесив руки между колен. В зеркале, с грязными потеками, в прожилках трещин, худо-бедно, но отражался участок пустынной дороги. Серая полоса на фоне темно-зеленой растительности вдоль обочины. Татьяна до сих пор не могла до конца поверить в реальность того, что с ней происходит в последние дни, а уж в реальность, искаженную дрянным зеркалом, и подавно. Когда темное пятно чужой машины исчезло с серой полосы и из зеркального обзора, это не вызвало у Татьяны никаких эмоций. В отличие от Михаила, восторженные крики и комментарии которого девушка не могла не услышать. В зеркало смотреть теперь было незачем, и Татьяна стала глядеть на колумбийские дали. Красиво тут.

Ей вспомнились детские поездки с родителями на Кавказ, под Туапсе. Ей тогда казалось, что она попадает в сказочную страну, где все ненастоящее, игрушечное — потому что уж очень красивое, яркое. Стать бы снова маленькой девочкой, которую не заставляют стрелять, которую не травят, как дичь, по лесам, не заставляют без сна и еды идти, идти, идти…

Из воспоминаний и раздумий Татьяну вырвал бодрый Мишин голос:

— Я ему, гаду, к члену провода от аккумулятора приставлю. Все расскажет, падла. А Танька переведет…

Татьяна тряхнула головой: надо быть сильной, надо держаться, чтобы выжить, — вздохнула и выбралась из кабины. Миша, Вова и Люба притащили какого-то пятнистого мужика и прислонили его к заднему колесу. У Вовика в зубах торчала сигара, он пытался ее раскурить от бензиновой зажигалки. Миша шарил по карманам пленника.

Алексей и Борисыч поднимались по склону. Моряк нес под мышкой одежду, снятую с погибшего. С того, у кого была сломана шея. В руке Леха держал его ботинки.

— Однако спокойно ты его… добил. Раньше доводилось? — сказал вдруг старик, шедший чуть позади.

Алексей остановился и обернулся.

— Ты к чему это, батя?

— Да любопытно просто. — Борисыч подошел к нему вплотную и заглянул в глаза. — Я хоть и на войне бывал, а так бы вот… э-э… решительно не смог бы.

— А я решительный. Если что решил для себя — делаю, не сомневаюсь. Не из интеллигентов. Между прочим, поверишь ли, первого человека я убил сегодня. Удовольствия никакого. Но — надо, значит, надо.

— Да я заметил, что ты не из тех, кто любит колебаться. Ты и из камеры бежать сразу решил и не сомневался больше.

— Батя, — поморщился Алексей, — брось ты эти допросы, задолбало. Домой вернемся целыми, там и устроим следствие. Сейчас выползать надо из этой Колумбии и думать только об этом. Забиваешь черепушку глупостями. Ну, я это, допустим, за кем вся охота. Что с того? Сдаваться будем по этому случаю?

И Леха продолжил подъем по склону.

— Да, наверное, ты прав, — сказал, догоняя его, Борисыч.

И опять никто не заметил взгляда Летисии, направленного на Алексея. Теперь в нем, во взгляде, горела лишь решимость…

Когда Алексей и старик поднялись на дорогу, им открылась пасторальная картина: растаявшая рыба кучами под задним бортом и четверо их соотечественников, сидящих рядом на ящиках, склонившихся над чем-то. Было заметно, что их руки оживленно двигаются. Доносились возбужденные голоса. Что к чему, Леша с Борисычем поняли очень скоро.

Пожалуй, первый раз с начала злоключений беглецам повезло. Причем повезло крупно, по-настоящему. На обочине дороги, аккурат на том месте, где чья-то пуля унесла в страну Вечной Охоты водителя вражеского грузовика, Вовик нашел карту — вывалилась то ли из «бардачка», когда «мерседес» потерял управление, то ли из кармана связанного и прислоненного к заднему колесу пленника — не важно, но крупномасштабный план местности заставил их забыть обо всем. Карта, разумеется, была на испанском, однако Таня быстро разобралась, привязалась, так сказать, к местности и уверенно ткнула пальцем в малоприметный кружок.

— Вот, — сказала она. — Текесси. Город. Небольшой, но…

И вот тут Борисыч повел себя в высшей степени странно, неуместно и неожиданно: он издал приглушенный горловой звук, будто косточкой подавился, потом стремительно шагнул назад, прочь от грузовика, не отрывая взгляда от спутников, а руки его привычно перехватили автомат, беря оружие наизготовку.

Остальные смотрели на спятившего старика, открыв рты.

— Бать… — наконец выдавил из себя Миша. — Ты че, батя, охре…

— Молчать! — почти крикнул Борисыч. — Как город называется?!

— Т-текесси. — прошептала Татьяна. — А что…

Летисия из кузова опять прошептала что-то, явно обращенное к Богу.

А Борисыч вдруг спал с лица, ствол автомата бессильно опустился… а там и вовсе оружие выпало из его рук, брякнулось оземь.

— Извините, ребята… — опустошенно сказал он, закрывая глаза. — Просто… Нет, ну воистину чудны дела твои, Господи… — Борисыч перекрестился и без сил опустился на землю, будто стержень вынули из него.

— Ты что, Борисыч, был в этом Текесси-Теннесси? — хрипло спросил Лешка, чувствуя, как по спине побежали липкие струйки пота, и только сейчас заметил, что машинально держит пожилого сотоварища на прицеле. Еще не хватало по своим стрелять…

— Не-а. — Тот вдруг засмеялся — но как-то безрадостно. — Не был. Но вот побывать оч-чень хочу. Мой друг, тот, с которым я в Ла-Пальма не встретился, оттуда родом…

— Не понял. Ну и что?

— Стойте, а Любка где? — вдруг закрутил головой Вовка. — Только что здесь вроде стояла.

Истеричный выкрик:..

— Пень старый!!!

И из-за борта грузовика выскользнула бледная Любка с автоматом на плече, по-киношному держа пистолет двумя руками стволом вверх, заголосила со слезами:

— Идиот! Я ж тебя чуть не пристрелила!

— Простите, ребята, — тихо сказал Борисыч.

— Гос-споди, да откуда у тебя еще и пистолет, Люба-а? — Лешка схватился за голову.

— На дороге валялся, — огрызнулась любимая. — Наверное, из нашего пленного приятеля-сержанта вывалился — больше ни у кого кобуры нет, одни автоматы… Спасибо бы сказал, скотина, а если б он, — кивок на Борисыча, — палить по вам начал?!

Моряк требовательно протянул руку:

— Короче, отдай, еще выстрелишь ненароком…

— Не отдам.

— Любка!..

— Идиотизм, ну шиза полная! — внезапно заорал Мишка, до той поры переводивший взгляд с Любки на Лешку и обратно, и вдруг со всей дури пнул колесо грузовика. — Ну чистая психушка, блин! Все с ума посходили!

Летисия поочередно смотрела на дискутирующих, и на лице ее было написано абсолютное непонимание происходящего.

— Тихо, — сказал Лешка. Безнадежно махнул на Любку рукой и повернулся к Татьяне: — Далеко до этого города? Таня, але!

— А? — Татьяна тряхнула головой, провела трясущимися пальцами по лбу. — Простите, я что-то как-то выпала… Нет, Мишка прав, мы точно тут все с ума посходили…

— Так далеко или нет?

— Бог его знает. Я в картах не разбираюсь, сам посмотри, вроде недалеко. Надо бы у девочки спросить… Так что, значит, нам туда дорога?

— Ага, — поддакнул Миша язвительно. — Где уже ждут с распростертыми объятьями — и стволами, полными «маслин»…

— Нам бы до посольства, а там никакие «маслины» не достанут, — уверенно перебил довольный Вовка, по-пижонски выпуская тонкую струйку дыма. Опять затянулся, отвлекся на миг, устремил тоскливый взор в пространство и хлюпнул носом: — Эх, на конференцию я опоздал, это уж как пить дать.

— А деться-то нам, Мишаня, больше некуда, — тихо, обреченно сказал старик. — Видите — километрах в пяти развилка, одна дорога ведет в этот Текесси, а другая… сюда… сюда… вот сюда… В общем, нам не хватит ни бензина, ни везенья: я не я буду, если на развилке нас не ждут друзья с теми самыми «маслинами».

— Ну и что ты предлагаешь? — зло нахмурился Леха. — Если, конечно, мозги на место встали…

— Встали, не боись, — хмуро буркнул старик… и пожал плечами. — А предлагаю я… В общем, я бы рванул в город, лесами. Ни в коем случае не по дороге. А все подступы к городу наши «друзья» перекрыть не смогут — это все ж таки не деревня. Стало быть, там есть и полиция. Да и связь должна быть — телефоны, телетайпы, Интернет и прочая голубиная почта…

— Телефон! — зарычал Мишка. — Я пацанам брякну — от этой Колумбии вонючей мокрого места не останется!

— Так что, значит, теперь в Текесси? — неуверенно спросила Таня.

— Ребята, а он, кажется, в себя приходит… — подала голос Любка, сидящая на корточках рядом с пленным.

Остальные немедленно карту забросили в кузов и — кто опасливо шарахнулся в сторону (Вовик, Татьяна), кто воинственно придвинулся вперед (Борисыч, Леша, Мишка), кто остался на месте (Летисия, Любка). Пленный открыл глаза, и Михаил прошипел чуть ли не ласково:

— Ну, ты щас у меня заговоришь, амиго…

Лопес открыл глаза. И первым, кого он увидел, был некто, на вид обормот, с его последней сигарой в зубах.

До того как он осмелился приоткрыть веки, слышались только голоса — негромко о чем-то спорящие, на незнакомом (какого дьявола незнакомом — ясное дело, на русском!) языке. Если б он знал этот язык и открыл глаза раньше, то понял бы, о чем говорит высокий худой старик с черными кругами под глазами. А старик говорил, что на этом распутье (он показывал морщинистым пальцем точку на карте), обязательно их должны ждать. Их могут караулить и в других местах, но уж тут-то — всенепременно. Поэтому им следует идти пешком вот в этот город. До него двадцать, ну, двадцать пять километров… А куда еще деваться? Этим вопросом старик добивал слушателей.

Короче, Лопес решился открыть глаза.

Пухлый бодрячок грубо дернул симпатичную русскую за руку и что-то приказал. Девушка покорно кивнула и повернулась к Лопесу.

— Кто вы такой и зачем нас преследуете? — спросила она на слишком уж правильном испанском.

«Нет, — отстраненно подумал Лопес, — будь я проклят, если это профессионалы. Ну не катят они на профессионалов, никак не катят…

Или же очень хорошо маскируются.

Где остальные бойцы? Неужели всех перестреляли?..»

Страшно почему-то не было. Ничуть. Наверное, хотя бы потому, что русские связали ему руки за спиной. А было Лопесу тоскливо и пусто на душе — надо же, так глупо попасться… Непрофессионалам, случается, везет. Впрочем, это не повод для оправдания собственных ошибок…

— Знаете, как его надо посадить? — сказала Люба, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я в кино видела — лицом к стволу сажают, он, ну, пленный, ствол обнимает, и руки ему связывают с другой стороны.

— Сойдет и так, — отмахнулся Миша. — Ща запоет, что твоя Пласида Доминга…

Пленный посмотрел на Татьяну и тихо произнес что-то — короткое, слов из пяти.

Татьянино лицо не дрогнуло ни единым мускулом. Она открыла было рот, чтобы ответить, но передумала.

— Ну? — взял ее за локоть Леша.

Татьяна помолчала, глядя на пленного, потом спокойно сказала:

— Я, с твоего позволения, это переводить не буду. Информации ноль, зато эмоций вагон. — И все-таки голос ее дрогнул: — С-сволочь, я и слов-то таких не знаю…

— Я понял, — не менее спокойно сообщил Миша, но скулы его побелели. — А вот брателло пока не догоняет… Ну ничего. Ты вот что, Танюх, ты передай ему, что у нас за такие слова ответку держат по полной. Например… — Он в красках расписал, что будет с ответчиком, если тот не образумится. И добавил деловито: — Погодите-ка, я сейчас.

Решительно направился к кабине.

— Пока наш новый русский друг готовится к разбору полетов, — негромко сказал Борисыч, — пожалуйста, Таня, сообщите ему, что он, конечно, не умрет. Что он вернется к своим хозяевам. Но он должен знать, как старые бойцы умели развязывать языки… а кое-кто умеет и до сих пор. И он должен знать, что заговорит. Еще не рождался на свете человек… впрочем, это неважно. В общем, пусть он подумает, что с ним сделают его хозяева, когда узнают о его предательстве… У нас мало времени — дым от взорвавшейся машины могут увидеть с развилки, где засада, так что церемониться и уговаривать мы не будем. Вот такие мы, русские, ублюдки и не соблюдаем Женевскую конвенцию.

Татьяна, будто в трансе, заговорила.

Лопес выслушал ее молча.

Нет, он действительно не боялся. Плен для солдата — не позор. Позор — показать слабость перед противником, перед пытками… А о том, как русские умеют пытать, он и без перевода был наслышан: инструктор в тренировочном лагере весьма доходчиво и в подробностях описывал арсенал достижений русской науки заплечных дел…

Лопес не боялся. Пока. Но… уж больно прочным оказался ремень, можно и не успеть.

Его не держат под прицелом, это хорошо. Расслабились, думают, все кончено, они победили, скрутили старого волка… Но у старого волка еще есть зубы. Оружие только у старика и крепыша, нет, вон еще пистолет у рыжей бабы, но где-то еще один автомат — по грузовику-то палили из трех стволов…

Надо тянуть время. Времени мало не только у русских, но и у Лопеса. Надо говорить. О чем угодно: о Диего Марсиа (ни слова о Маэстро и о Падре!), о «Бискае», о проблемах с запоминанием цифр — только бы не о… о чем?! Он же сам ни черта не знает!!!

Время, время…

В манжете защитного цвета куртки у него была спрятана половинка бритвенного лезвия — именно на такой вот случай. Нащупать ее при поверхостном обыске практически невозможно. А вот если пленный знает, где она лежит, да если на нем не металлические наручники, да если руки связаны за спиной — тогда никто ничего не заметит… Ему удалось извлечь лезвие, прикоснуться им, сжав в пальцах, к стягивающему запястья ремню…

Время.

— Я буду говорить, — с испугом в голосе заявил он, стараясь не переигрывать. — Не надо пыток, я все скажу…

Татьяна старательно переводила.

Тут нарисовался Миша — с каким-то проводом в руках, явно выдранным из недр мотора. Деловито похлопал им по ладони, сказал:

— Ну вот что, братан, либо ты…

— Молчать! — прикрикнул на него Лешка. — Он вроде сам колется…

Более подходящего момента не будет — все на миг отвлеклись на приближающегося бодрячка. Мадре де Дио, не оставь меня…

Никто не успел ничего понять. Словно произошел маленький беззвучный взрыв — вылетевший из-за спины кулак пленного впечатался в челюсть Алексея, и тот отлетел метра на три от грузовика, распластался на земле, одновременно нога в тяжелом армейском ботинке ударила Борисыча в коленную чашечку, Борисыч охнул и согнулся пополам, секунда — и вот освобожденный пленный уже на ногах, разлетаются обрывки ремня, уже тянется за выпавшим из рук старика автоматом, хватает его за ствол, приклад летит дубинкой в голову Михаила…

А потом произошел второй беззвучный взрыв. Взметнулась копна рыжих волос, удар ребром ступни отшвырнул Лопеса на задний борт грузовика, сержант с хрустом влепился затылком в старые доски, автомат выронил, но сам не вырубился — помотал головой, успел поставить блок на атаку слева, ударил правой, промахнулся… и замер, когда ему в лоб уперлось холодное дуло пистолета.

— Хийо де пута, — сквозь зубы проговорила Люба, ногой отшвырнула автомат подальше и больно вдавила ствол в кожу пленника. — Сабес ло кэ афес!

Пленник стоял молча, хрипло дышал и смотрел на рыжеволосую с бессильной ненавистью. Держа пистолет на вытянутой правой руке, не оборачиваясь, Люба приказала по-русски:

— Всем — десять метров назад. Летисия…

Короткая фраза на испанском — означавшая, видимо, то же самое, потому что смуглянка обалдело закивала и полезла через борт. Встала рядом с Алексеем. Очень близко.

Снова по-русски:

— Десять метров назад, я сказала!

Борисыч со стоном поднялся на ноги.

— Любка, твою мать… — начал было Алексей, держа обоих, Любу и пленника, на прицеле. Говорил он невнятно — скула стремительно распухала и наливалась багрянцем.

— Ну-ка отойди, подруга, — яростно простонал Борисыч, — дай-ка я ему сейчас…

— Выполнять, живо! Времени мало.

Сказано было негромко, но с такой властной интонацией, что все помимо воли повиновались (подчинение, увы, сидит в подкорке каждого рожденного в СССР). Отошли назад по дороге и сгрудились в кучку, бросая на оставшихся у грузовика ошалелые взгляды.

— Лешка, ты что-нибудь понимаешь? — тихо спросил Борисыч, растирая колено.

— Не, — помотал головой Алексей. И пояснил: — Я охреневаю…

— Это ж твоя вроде баба. — нахмурился Мишка.

— Мне показалось, или она действительно по-ихнему рюхает?

— Рюхает. И еще как. На стопроцентнейшем испанском, — ответила Татьяна Леше. — Лучше моего. С каким-то местным акцентом… Смотрите, она и сейчас говорит что-то, а тот явно отвечает!

— Не нравится мне это, ох как не нравится…

— Бред… Она же не… ну полный бред…

— А как она его — бах, бах, бах! — осклабился Вова. И вдруг вздохнул горемычно: — Домой хочется. Надоело вусмерть…

Разговор (или допрос?) закончился минут через семь — Любка отступила от пленного на три шага, не опуская пистолет, крикнула:

— Алексей, подойди!

Леха медленно, с опаской приблизился, не зная, кого держать на прицеле.

— Его на мушке держи, — подсказала Любовь. — А я ему пока руки свяжу, по-нормальному, не то что ты…

Алексей молча повиновался. Подошли и остальные. Закончив, Любовь устало, как-то по-мужски опустилась на землю, поглядела на столпившихся вокруг соотечественников, на Летисию. Лопес, вмиг постаревший лет на десять после допроса (все ж таки допроса?), с пустым взглядом тоже осел — как тряпичная кукла.

— Ну? — тускло спросила Люба. — Чего уставились? Я ж говорила — нужно было его лицом к дереву сажать. Его, кстати, Лопесом кличут.

— Ты кто такая? — неуверенно спросил Алексей, водя стволом автомата от Любы к пленному. — Ты его разговорила?

— Ага. Но толку-то — он сам ничего не знает. Поручили захватить шестерых русских и доставить начальству. Вот и все.

— Врет, — убежденно сказал Борисыч.

— Не думаю. Я ему такие имена напомнила, о таких знакомствах своих намекнула, что он не посмел бы…

— Ты кто такая? — вслед за Алексеем слово в слово повторил Мишка, глядя на нее исподлобья.

— Уходить надо, — угрюмо сказала Люба. — У развилки действительно должен быть пост, и если там заметили дым…

— С места не сдвинусь, пока не расколешься, — рявкнул Мишка. — Ты кто? Где по-испански насобачилась?.. — И вдруг недобро прищурился: — Разводила нас, да?

— Разводила, — легко согласилась Люба. — Ради вашей же, дураков, пользы… Ладно, раз сама виновата, раскрылась, кое-что расскажу… не все, хоть режьте — просто права не имею. — Она неторопливо встала, театрально бросила ладонь к «пустой» голове: — Разрешите представиться: майор Любовь Варыгина, сотрудник внешней разведки России.

— Типа мент, что ли? — потрясенно выдохнул Мишка.

А она собрала растрепанные волосы в пучок на затылке, связала их в «конский хвост» невесть откуда взявшейся резинкой… И словно преобразилась.

Изменились не только интонации — изменились ее манеры, походка, жесты, взгляд… словно Любу вдруг подменили на сестру-двойника, которая никогда не танцевала в стриптиз-клубе в Свердловске, а всю жизнь прослужила, скажем, в элитной части ВДВ.

Она подошла к Вовке и несильно щелкнула его по лбу. Сказала:

— Ох, и пришлось же за вами побегать, Владимир Анатольевич… — Обернулась, сообщила деловито: — Поступаем так: сейчас сталкиваем грузовик под откос и уходим в лес — этого гада усатого берем с собой, — а там я вам расскажу одну поучительную историю. Пока наши друзья с развилки будут разбираться, куда мы делись после «аварии» и что вообще тут произошло, мы уйдем подальше. Готовы?