Глава 7
Двадцать седьмое. Дымка над городом

Рыжий, очень некрасивый молодой человек подошел к неприметной двери в одном из самых глухих закоулков Кавалергардской улицы города Петербурга. Заросшая грязью кнопка звонка утонула под веснушчатым пальцем. Дверь отворилась словно сама собой, пропуская посетителя, и тут же снова захлопнулась. Стена, с парой рядов колючки поверху, снова казалась глухой и безжизненной, только темнели на ней грязные круги от попаданий мячей местных малолетних футболистов.

Рыжий спустился по гулким ступенькам и предъявил пропуск в раскрытом виде. Паренек в форме флотского мичмана молча козырнул. Узкие двери лифта раздвинулись бесшумно, стенки в кабине оказались металлические и отполированые, как зеркала. Рыжий человек посмотрел на свои отражения, от каждого несло холодом. И неудивительно, ведь лифт ехал вниз.

Рыжему еще дважды пришлось предъявить документы. В томительно долгом коридоре. И у входа в большой сводчатый зал, где в отдельных секциях светились, а большей частью тускло отражали свет энергосберегающих ламп слепые глаза экранов. Не говоря ни слова, рыжий человек прошел к секции, провел магнитной картой через узкую щель и, поглядев на часы, вдавил пару оранжевых, тугих кнопок под экранами.

Изображения появились сразу на нескольких, но молодого человека интересовало только одно. Сигнал посылала обычная камера наблюдения на перроне метро. Сейчас там сновало маловато народу, и поезд еще не подошел. Ярко блестели две линии рельсов. Облепленная рекламными стендами, и если бы не эти стенды, красивая кафельная стенка убегала вдаль.

А на перроне стояла русоволосая девушка со спокойным, немного отрешенным взглядом. В это воскресное утро она оделась в широкий, свободно ниспадающий с плеч плащ. Чаще всего так одеваются беременные. Девушка посмотрела на часы, и поглядела прямо в объектив камеры, как будто надеялась заметить там холодный, наблюдающий за нею глаз.

Камера здорово искажала перспективу. То, что находилось метрах в пяти от нее, уже казалось далеким, а прогуливавшийся по перрону милиционер вообще ребенком, одетым на маскарад. Однако рыжий заметил, что подземный мент поглядел в сторону девушки благосклонно и даже улыбнулся перед тем, как строго потребовать документы у небритых брюнетов, волочивших по перрону тяжеленную сумку.

Может, у него дома жена беременная, подумал Рыжий с легкой усмешкой. Прижал витую проволочку, тянущуюся из уха куда-то под воротник белоснежной форменной рубашки и сказал тихо – тихо, хотя во всем сводчатом помещении сейчас не было никого.

– Князь. Я на узле. Кукла прибыла, вышла на одностороннюю связь. Понял. Оставаться под землей. Разрешите спросить, Князь, что-то непредвиденное? Включить вторую камеру? Вы же знаете, здесь можно снять данные с любой в городе. Московский вокзал?

К перрону метро подкатил поезд, он вырвался из-за края монитора стремительно и столь же стремительно понесся вдаль, к невообразимо далекой точке тоннеля под электронными часами. Девушка в плаще еще раз посмотрела на часы, потом искоса на милиционера, непреклонно стоящего над двумя кавказцами, потрошащими сумку, набитую аккуратно уложенным постельным бельем. Девушка незаметно, на уровень плеча подняла руку, как будто сбившийся рукав поправляла, и пальцем нарисовала в воздухе круг. Как будто показывала тому, кто за ней наблюдает – указания помню, буду кружить, пока не получу новых.

А на соседнем мониторе уже шли по просторному светлому залу пассажиры только что прибывшего из столицы скоростного поезда «Сапсан». Вот от толпы встречающих внезапно отделилась импозантная красавица в коротеньком плащике. Не столько скрывающем, сколько подчеркивающем достоинства ее фигуры. Она безошибочно углядела в толпе двоих – рослого атлета с несколько простоватым лицом и худощавого, с длинными черными волосами юношу, который еще секунду назад оживленно разговаривал, а теперь вот замолк, теребя обшлаг с рубиновой запонкой. И вежливая улыбка на его лице явно означала: «Здравствуй Тамара, что это ты тут случайно делаешь? Ах, ты на машине? Ну, да, конечно бы неплохо…»

– Я понял вас, Князь, – проговорил рыжий. – Кукла будет кататься в метро до вечера.

– Выходит, Тойли просто боялся, что Ван Хаартман вытеснит его как посредника?

– Элементарно, Вихорь, подозревать, что тебя хотят вытеснить, первое правило бизнеса по – китайски, – закрыл тему принц Принц. – У вас много милиции на вокзале и на улицах, джентльмены.

– Сегодня двадцать седьмое, – обронила Тамара, как нечто само собой разумеющееся. Объехала два огромных, похожих на танки, милицейских грузовика с зарешеченными окнами, и продолжила тоном, показывающим, что с панталыку ее не сбить: – ну так Ленечка будет очень рад…

– Нет, – сказал Принц, тоном, разъясняющим, что не помогут ни уговоры, ни слезы, ни обещание никогда в жизни больше не подвозить его от вокзала до милицейского управления города Петербурга на роскошном автомобиле. – Извини, Тамара, но у меня еще сегодня дел по горло.

– Хорошо. Ладно, – Тамара перегнулась через колени Принца, без особой необходимости толкнув дверцу, чтобы тому удобнее было выметаться на тротуар, где на ступенях под плещущимся триколором застыли два автоматчика. – Значит, опять ребенок будет сидеть и скучать в гостинице. Я думала, что могу рассчитывать на дружескую помощь. Я думала, что в воскресный день сходить с племянником на аттракционы – это тебе не в напряг…

Принц вылез из машины и поежился, в Питере светило солнце, но блеклое, сквозь дымку, а воздушная масса, видимо, пришла прямехонько из Арктики. Легко одетые после утреннего прогноза прохожие бежали вприпрыжку. Автоматчики выглядели несчастными.

Вихорь выбрался из машины сам, и сделал ручкой. Отчего Тамара пнула педаль газа, с ловкостью водителя маршрутки захлопнув обе дверцы без помощи рук, исключительно силой инерции. «Лексус» взял с места сто двадцать, пролетел пятьдесят метров и, вспахивая колесами асфальт, затормозил у светофора. Автоматчики и водитель милицейского грузовика переглянулись.

– Это не мой племянник! – на всякий случай напомнил Принц Вихорю и, нервно похрустывая пальцами, поднялся по ступенькам: – Почему холодно так, джентльмены? Почему ОМОН на улице средь бела дня? Почему двери офицеры охраняют?

– Так ведь двадцать седьмое, Принц, – почтительно пояснил один из автоматчиков, с лейтенантскими погонами на плащ – палатке. Помнят еще, подумал Вихорь.

– И что теперь? Конец света?

Здание управление изнутри гудело, как трансформаторная будка. Вверх и вниз по лестницам пробегали нервные офицеры, одни в круглых металлических шлемах защитного цвета, другие в фуражках, как будто собрались на парад. Третьи орали в рации хриплыми невнятными голосами. Вдоль стены, как на расстреле, стояло человек десять девушек в милицейской форме. У девушек были широкие плечи, серые юбочки до колен и большие испуганные глаза. Из них явно формировали батальон смерти, чтобы отправить на защиту Зимнего Дворца от разъяренной толпы рабочих и крестьян.

– Еще не надо! – кричал в телефон почтенный седой как лунь генерал – майор, сидевший за столом дежурного и поминутно поправлявший настольную лампу на гибкой ножке, так что казалось, будто он душит маленького, высунувшегося из за стола жирафа. – Пусть идут! Пока по маршруту, пусть идут! И пусть несут, что хотят. Я тебе дам, профилактически! Хрена лысого мы им сегодня нарушим их конституционные права! Ты понял, мать твою?! Хре – на лы – со – го…

– Что здесь происходит, джентльмены?

– Две колонны до тысячи человек. Они утверждают, что их восемь тысяч, но это слава богу, звон. У нас двадцать грузовиков, но может не хватить личного состава… что – о? – почтенный генерал – майор поднял налитые кровью глаза, и невидяще воззрился на двух штатских, нагло отрывающих его от работы: – Я тебе что, мать твою, дежурный? И почему, мать вашу, посторонние в помещении?

– Мать мою? – задумчиво переспросил Принц.

Взгляд генерал – полковника прояснился не сразу, а постепенно, как будто оседала пена в стакане хорошего, холодного пива.

– Никак нет… – пробормотал он, с отголосками грозы в голосе: – исполняющий начальника управления Хромов… Сегодня двадцать седьмое… Матерь божья…

– Вот именно, товарищ генерал, – назидательно сказал Вихорь, присаживаясь рядом с настольной лампой: – практически матерь божья. И вы пожалуйста нас извините, что мы без звонка, без приглашения. Мой друг долго был вдали от волн родной Невы. Ему трудно понять, что такое двадцать седьмое число…

– Массовые беспорядки… Провокации против городской власти… – сказал Хромов не столько бравым, сколько усталым голосом. А потом мученически взглянул на Вихоря, объясни мол, сам.

– Они тут постоянно что-нибудь архитектурно – историческое сносят, и что-нибудь многоэтажно – выгодное строят, Принц, я имею в виду Смольный. Некие активисты кинули идею защиты городского центра. И теперь регулярно, двадцать седьмого числа каждого месяца…

– Почему именно двадцать седьмое?

– Потому что Петербург был основан двадцать седьмого мая, – угрюмо глядя в стол, пробурчал генерал – майор Хромов: – на Заячьем острове Петром Великим.

– Это символично. Ведь все начальство берет на этот день отпуска за свой счет. И расхлебывает кашу наш дорогой товарищ Хромов, – подытожил Вихорь: – а все почему? Да потому, что когда-то учился на архитектора, но по комсомольской путевке был направлен в угрозыск.

Телефон на столе не звенел, он мигал лампочкой и делал это все настойчивее. Не обращая на телефон внимания, Хромов поднялся из-за стола, машинально еще раз изогнул лампу и, поправив рубашку за ремнем форменных брюк, осведомился:

– Я отстранен?

Принц тоже присел на стол, по другую сторону от полковника, внимательно посмотрел в глаза спросившему и медленно положил руку на генеральское плечо:

– Не знаю, кем я вам показался, но как бы то ни было, являюсь штатским, и отстранять от должности российских генералов не в праве. И вам это будет легче понять, если перестанете дрожать за свое кресло и расскажете правду. Ведь не уличные же беспорядки довели ваши нервы до столь плачевного состояния? Что, джентльмены из питерской милиции уличных беспорядков не разгоняли, что ли?

– Сегодня в городе… – генерал – майор сглотнул, потом поднял и снова бросил трубку телефона, чтоб заткнулся: – сегодня на митинге сторонников сохранения исторического облика города, рядом со зданием предполагаемого представительства национального проекта «Север»… высока вероятность террористического акта с использованием террористов – смертников… У нас есть информация.

– Чеченский след? – понимающе переспросил Вихорь. Полковник снова глотнул и помотал головой:

– Никак нет, джентльмены. Латышский…

Уже другой милиционер преградил дорогу девушке, когда она сходила с эскалатора, привезшего ее со станции метро, где играли на скрипке «Профессионала», на другую станцию, где того же «Профессионала» играли на блок – флейте.

– Ваши документы?

Девушка взглянула исподлобья на косоглазого детину, даже не озаботившегося назвать себя, не то, чтобы поднести ладонь к козырьку, и явно нерасположенного к кокетливым разговорам. Девушка несмело улыбнулась, и махнула рукой где-то у лица – не понимаю мол. Другая рука оставалась в кармане плаща.

– Паспорт! – внушительно и без излишней вежливости повторил милиционер.

Прохожие оглядывались с неодобрением, но его это не смущало. Девушка вытащила зеленую книжечку с золоченым гербом малоизвестного государства.

– Так вы туристка? – без особой симпатии, громко, как будто говорил с глухонемой, повторил блюститель порядка: – приехали посмотреть наш город?

Девушка, словно в рот воды набрала, только продолжала застенчиво улыбаться. Ну не понимаю, и все. Косоглазому было жарко, девушка ему не нравилась, но он все-таки поискал на портупее квадратную коробочку с круговидной прорезью, и коснувшись ее подбородком произнес:

– У меня тут польская туристка, тупая. Поляки это рядом с Латвией? Ах с Литвой… Ну так что, будет какой-нибудь перевод? Панове? Я сам знаю, что панове, а как будет личный досмотр?

Девушка переступила с ноги на ногу, каблуки цокнули о каменные плиты пола. Ненароком, проведя по лбу бумажной салфеткой, расстегнула пуговицу у горла. Плащ сразу распахнулся, и стала видна кофточка, изящно и женственно округлившаяся там, где современной девушке полагается иметь плоский живот и осиную талию.

– Туристка беременна, – подытожил милиционер: – ладно, не надо никого. Нету на ней пояса шахида. Нет, щупать я ее не собираюсь. Вот вам ваш паспорт, панночка. И постарайтесь одна поздно не гулять.

Девушка все так же молча кивнула и пошла туда, где играет блок – флейта.

– Это пока только пикет. Толпа соберется часам к трем.

Возле веселенького розового особняка стояла незыблимая цепь милиционеров, жмурящихся от белого, негреющего солнца. Чуть дальше, возле сквера, наполовину огороженного синим жестяным забором, замечалось движение. Милицейский грузовик – фургон надвигался на группу людей в очках, бородах и ярких цветных шарфах. Забор украшала табличка «Работы по благоустройству территории ведет…». Рослая молодая женщина с волосами цвета осени подняла мегафон:

– Братья – петербуржцы!

– Отойти на тридцать метров от здания! – пророкотал металлический голос из защищенного решеткой динамика на крыше фургона: – граждане, отойдите с проезжей части, не мешайте проезду автотранспорта.

Люди в очках заулюлюкали.

Из автотранспорта к особняку пыталась проехать только черная «БМВ» со спецсигналом. Прочие привезшие сюда участников учредительного заседания нацпроекта пафосные «Ламборджини», «Порше» и «Мазератти» умышленно были припаркованы на дальних подступах. Обслуживающие «членовозы» шоферюги и секьюрити сбились в кучку и яростно обсуждали вчерашний матч «Зенит» – «Спартак». Спорщиков не касалось ни «Отойти на…», ни «Братья – петербуржцы».

– Может мы так пройдем, джентльмены? – поинтересовался общим мнением Принц и, не дожидаясь ответа, вылез из остановившейся машины.

Хромов побледнел, но Вихорь успокаивающе тронул офицера за рукав:

– Головой за него отвечаю пока что лично я. И, будьте уверены, если сейчас не выпустить погулять, он отправится ночью бродить по крышам. И с дельтапланом. Просто из принципа. Не любит чрезмерной опеки.

Засунув руки в карманы простой черной куртки и поблескивая на солнце булавкой в галстуке, Принц направился к пикетчикам, а именно к женщине с мегафоном. После некоторой заминки мегафон снова поднялся:

– Братья – петербуржцы! Пропустите машину.

– Что ты им сказал? – удивился Вихорь, когда они миновали зеркальные двери особняка и поднимались по мраморной лестнице, украшенной гербами заполярных городов: – какое слово?..

– Джентльмены меня спросили, сколько мои часы стоят, – спокойно перечислял Принц: – я сказал сколько. Потом спросили, что за камень в булавке, я сказал, что сапфир, потом они спросили, за сколько я продался сволочам, которые засели в этом особняке…

– Что они спросили, я примерно знаю. Я спрашиваю, что ты им ответил?

– Я сказал им, – Принц остановился перед высокой дверью, белая с позолотой она изображала, видимо, дворцовую, ведущую в тронный зал, но выглядела довольно безвкусно, главным образом благодаря золоченым же вензелям СНП-6, похожим на вывеску строительного подрядчика на синем заборе в сквере напротив. Принц с силой толкнул створки, и договорил фразу громко: – как поживаете, джентльмены?

В зале рядами стояли кресла и свободных было не густо. Вихорь в легкой панике стал выцеплять взглядом телекамеры, диктофоны и подчеркнуто независимый вид – типологические признаки журналистов. Не «независимый», а «независимый – независимый». Чтобы, только чуть освободится, отправить по редакциям сигнал «дробь» на упоминания о Принце. Действительно, гаджетов у набившихся в зал зрителей хватило бы на небольшую, но победоносную информационную войну. Только вот преимущественно выглядели владельцы спецтехники не так, как журналисты.

Нет, пара – тройка типичных «журиков» в зал допущена была. Эти не сидели, а стояли на периферии, держа на весу кроме диктофнов мобильники. Чтобы, лишь обнаружится сенсация, наперегонки выскочить за дверь и отдиктоваться в редакцию. И именно эти первыми нацелили диктофоны в Принца.

Но остальная публика на статус прессы никак не тянула, слишком лощеные, слишком вальяжные, слишком заторможенные и не переспрашивающие друг друга поминутно. И явно лучше журналистов ориентирующиеся, что тут происходит. Характерные многозначительные всепонимающие улыбки путешествовали с лица на лицо, будто огни софитов.

Президиум же на вкус Вихоря выглядел, как нечто среднее между масонской ложей и утренней планеркой. За столом, честь по чести накрытым синим бархатом и уставленным бутылками с минеральной водой, расположились шестеро мужчин и одна девушка. Мужчины были разного возраста и комплекции. Двое справа в мундирах. Трое слева в очках – в том числе Василь Аксеныч, Министр наш непотопляемый, куда же без него. А Валерка Бондарь, лучший и талантливейший его ученик, вернее даже В. Т. Бондарь, поднимался из малинового кресла во главе почтенного собрания. Медленно вставал, как будто в дверь только что вошла сама судьба:

– Слава Богу, ты пришел, Принц! – завопил он с таким искренним чувством, как будто это он, Валерка, а вовсе не его седьмая вода на киселе Тамара (сидящая здесь же нога на ногу и с презрительным видом катающая по столу свой розовый телефончик) со школьных лет только и мечтала о случайной встрече.

Теперь гаджетами в Принца прицелился весь зал, а у Вихоря опустились руки.

– Минуточку внимания, – сказал Принц: – у петербургской милиции появились сведения, что во время сегодняшнего митинга под лозунгами, кстати обозначающими, что вы, джентльмены, все сволочи…

Молчаливое большинство в зале – аналитики заинтересованных в проекте «Север» компаний, понял Вихорь. Их задача оперативно собрать досье на всех первых лиц проекта, записать все, происходящее в зале, чтобы потом долго и нудно анализирвать. Если кто-то в президиуме выпил минералки, то потому, что вчера был вечер с приключениями, или потому, что в обсуждении задеты вопросы, от которых жарко? Если кто-то поморщился, то потому, что жмут новые туфли, или потому, что в обсуждении задета больная тема? Если кто-то улыбнулся, то потому, что вспомнил шутку из «Римской рулетки», или потому, что подсчитал, какие бюджеты будет осваивать? Кто кого на трибуне ненавидит, кто кого подсиживает, и, главное, у кого какие слабости, на которых потом можно будет сыграть, как на рояле.

– Они стараются за деньги сырьевиков. За деньги тех, кто помог мировой закулисе посадить всю страну на нефтяную иглу, если не сказать при дамах, на газовую! – глухо прорычал человек в военно – воздушном мундире.

Принц напряг память и вспомнил этого парня – известный летчик – космонавт, по нелепой случайности ни разу не летавший на орбиту, но зато возглавлявший один за другим думские комитеты, по обороне, по безопасности, а – главное – и по новым технологиям. Они вместе с Валеркой Бондарем гробили беспилотные аппараты, и, видимо, в благодарность старый приятель перетащил горе – инновационника за собой, невзирая на противодействие Папы. Но смотрел летчик – космонавт не на Валерку, и даже не на Василь Аксеныча, а поверх их голов. Туда, где, отвечая столь же недобрым взглядом, сидел востроносый и гладко выбритый, в отличие от соседей, старикан со значком на лацкане неуловимо штатского костюма.

– Они стараются на деньги из Лондона! – проскрипел штатский, и сразу почувствовалось, что в защиту этого тезиса он перегрызет горло любому летчику – космонавту, особенно нелетавшему, – эти сволочи хотят раскачать лодку, и распродать национальные ресурсы. Не выйдет, господа!

– Карен Назарович! – просительно приложил свою мягкую руку к груди председательствующий за столом Бондарь. Было видно, он почти не надеется, что внезапно возникший на пороге Принц решит все его проблемы, и словно в омут головой кинется в это треклятое председательство, но вдруг… – давайте мы не будем перебивать друг друга? У нас гости. На чем мы остановились?

– Мы остановились, – вежливо подсказал Вихорь, – на том, что все сволочи.

– А я согласен! – подал басовитый голос второй старик, не старик даже, а человек с проседью в густой черной бороде. Костюм совершенно ему не шел. К бороде и очкам в жестяной оправе хотелось свитера грубой вязки и меховых унтов на ноги. – я сразу говорил, и еще раз повторяю, не делом мы тут…

– Оюшминальд Федорович!.. – взмолился вновь Бондарь и на всякий случай повернулся к флотскому офицеру, словно ожидая пререкательств и от него.

Но моряк сидел неподвижно, положив обшлага на стол, словно воспитанный детсадовец, ожидающий манную кашу, и смотрел прямо вперед, должно быть на линию горизонта, которую отсюда не видно.

– Так вот, – мягко продолжил Принц: – во время сегодняшнего митинга, представители которого, насколько я понял, провокационно требуют от представителей национального комитета диалога с народом, произойдет террористический акт с участием террориста – камикадзе, и со многочисленными людскими жертвами.

Сидящие в зале единодушно шумно сглотнули сразу пропитавшуюся вкусом полыни слюну. Журналисты ринулись за дверь звонить в редакции: есть сенсация!

– Я, как частное лицо, – не без иронии отметил Принц, – предлагаю вам сорвать планы провокаторов и действительно пообщаться с народом. Это смутит организаторов теракта, а рядовые граждане, втянутые в авантюру, инспирированную деструктивными силами, получив сатисфакцию, смогут разойтись значительно раньше намеченного теракта. А теперь, пожалуйста, продолжим заседание, джентльмены. Присаживайтесь Хромов, присаживайтесь Вихорь.

Принца не заботило попадание в досье, зато его занимало отгадывать, кто из этих людей в зале на какую корпорацию трудится. Это как для офисной барышни «косынку» раскладывать. Возьмем первый ряд. Понятно, представления о статусности компаний распространяются и на ее сотрудников, значит, здесь сидят самые – самые. Например, толстячок в новых туфлях, но уже с покоробившейся подошвой. Похоже, их промочили, а затем сушили. На открытом огне, судя по паре опалин. Но не тот это типчик, чтобы на столь ответственное мероприятие являться в испорченной обуви, все остальное с иголочки. Значит, у толстяка не было времени переобуться.

А точнее – продолжал делать выводы в духе дедукции Принц – значит, это аналитик группы «Илим». Именно в этой компании начальство взяло моду спонтанно выдергивать офисных сотрудников на вертолетные прогулки по производственным площадкам. Вот и толстяк сегодня с утра наверняка поучаствовал в каком-то выездном совещании посреди Карельских болот, промочил туфли, наспех высушил их у костра и прямиком сюда с вертолетной площадки.

А вот тот хмурый спец со впалыми щеками, желтыми ногтями и необычной манерой щуриться – из Объединенной судостроительной корпорации. Его компанию очень заботят подряды на строительство новых ледоколов. Конечно, дело не в желтых ногтях, просто на человеке галстук нелепой расцветки, продолжал баловаться шерлокхолмсовщиной Принц. Такие галстуки вопреки всем модам любит директорат только одной корпорации, а подчиненные не смеют нарушать фирменный стиль. А вот эта дама преклонных лет гарантированно из «Росатома» – на лацкане у нее фирменный значок «65 лет атомной энергетике»…

Тем временем народу за президиумным столом стало чуть больше, с одной стороны к военным мундирам прибавился милицейский, с другой Сергей Вихорь, оказавшись при этом соседом Василь Аксеныча, который сначала дружески стиснул его руку, а потом, когда бывший офицер ГРУ руку высвободил, жарко зашептал, делая вид, что полон думами о заботах освоения отечественного Севера:

– Кораблик мой вроде как нашелся… То есть, это они его нашли. И просят у меня знаешь сколько? У меня и в прежние времена столько не было…

– Привет, Принц, – сказала Тамара, глядя на потолочный плафон, аляповато расписанный белыми медведями так, как они видятся живописцам из петербургского СНП-6, – а ты случайно не знаешь, кто организовывает этот митинг? Не эта твоя Анжела?

– Случайно знаю, Тома, – ответил Принц: – один из организаторов митинга эта моя Катя. Не мешай, дай Оюшминальда Федоровича послушать.

– Да, Князь, выходит, что они знают.

Рыжий парень в ослепительно белой рубашке перебирал кнопки быстро, но безошибочно, как пианист, исполняющий ноктюрн Шопена, или хирург, устанавливающий в кровоточащей ране маленькие серебряные зажимы.

На одном из экранов за длинным столом сидели люди, штатские и военные, на остальных изображение менялось. Станции метро сменяли друг друга с головокружительной скоростью, а рядом с ними по узким улицам Питерского центра, по тротуарам и мостовым шли люди, много людей, разных и непохожих.

Седовласые старушки несли над головами Ленина, явно позаимствованного со знамени существовавшего некогда октябрятского звена. Улыбчивые студенты тащили самодельные плакаты с изображениями по – разному выпрямленных пальцев. Подростки помоложе щеголяли в медицинских масках и настороженно вглядывались в каждую камеру наблюдения, которую безошибочно замечали, пусть спрятавшуюся где-нибудь под козырьком банка, или у въезда на автопарковку. Промаршировали бритоголовые юнцы, со злорадными улыбками пряча под одеждой куски им одним понятного транспоранта «Быстров – убирайся в Израиль». Они изо всех сил не замечали идущую впереди группу негров в цилиндрах и с трепещущей на ветру хоругвью «Пушкин тоже Питерский пацан».

Шагах в трех от каждой из этих ярких, экзотических групп шел по мостовой неприветливый и злобный милиционер, вооруженный дубинкой и мегафоном. Периодически он принимался кричать что-то, что здесь, в центре слежения было не разобрать, но, вероятно, касалось необходимости не сходить с тротуара, во избежание дорожно – транспортных происшествий.

Машин на улице не осталось, даже припаркованные куда-то делись. Лица милиционеров больше всего напоминали об эмоциональном состоянии родителя, когда после длительных уговоров, слез, скандалов, ты все-таки повел ребенка в этот чертов зоомузей, а там очередь, а там толпа, а там бегемоты пыльные. И, главное, всю дорогу этот маленький тиран требует мороженое и большую модель кита, которую коварно продают в гардеробе. А день жаркий, и лучше бы позагорать на дачу поехали, там крылечко с прошлой осени поправить надо.

Рыжий посмотрел на часы и погасил все экраны кроме того, где совещавшиеся за столом стали отодвигать стулья, и вроде бы куда-то пошли. Дождавшись, пока президиум опустеет, рыжий парень переключил канал и увидел все ту же девушку в плаще. Она сидела на удобной мраморной скамейке и внимательно читала купленную только что газету. Поглядела на часы и подняла взгляд. Казалось, она смотрит прямо в глаза Рыжему. Оба находились под землей, но по прямой между ними было сейчас несколько километров песка, болотной глины, и скальной породы.

Девушка свернула газету в трубочку и показала ею вверх, растопырив на левой руке все пальцы. Рыжий кивнул, хотя она не могла этого видеть, и взялся за телефон.

– Князь. Через пять минут всплытие. Выходим на поверхность.

Толпа впечатляла. Нет, ее не хватило бы заполнить Дворцовую или Сенатскую площадь, но здесь, где некогда на перекрестке помещались кинотеатр и сквер, а потом из кинотеатра сделали казино, а потом из казино особняк под государственным флагом, а теперь каждый день воздвигали синий жестяной забор вокруг сквера, и каждую ночь забор ломали и корежили неизвестные личности… Так вот, этот перекресток был запружен до отказа людьми в разной степени недовольными тем, что на месте сквера власть собралась строить много – много – многоэтажный офис нацпроекта «Север», а пока суть да дело, выделила под временное жилище нацпроекту бывший кинотеатр.

Одну из улиц перегородили фургонами, из которых посверкивали глазами люди в касках. Но ближе к перекрестку все наличные милиционеры щеголяли в фуражках, и вид их казался бы праздничным, если бы не мегафоны, в которые представители власти регулярно кричали:

– Граждане, не поддавайтесь на провокации организаторов запрещенного митинга. Проходите, пожалуйста, дальше!

Но проходить было особенно некуда. Любопытствующие прибывали с соседних улиц и, обнаружив, что застряли в людской массе, как мухи в варенье, предпочитали расслабиться и получить удовольствие от ни к чему не обязывающего участия в уличных беспорядках. Иностранцы и просто обладатели продвинутых сотовых телефонов стояли с поднятыми руками. Они не сдавались в плен, а фотографировали и записывали происходящее на видео. Вечером будет что в интернет вывесить, прикольно. Только вот погоду бы потеплее.

Крыльцо обороняли милиционерши, те самые. Холодный ветер трепал подолы их кокетливых юбочек в нелепой надежде уподобить каждую Мерилин Монро и таким образом развеселить. Но нет, юбки узкие, а девушки замерзли. Когда Принц и остальные вышли на крыльцо особняка, оказавшись таким образом над людским морем, одна милиционерша толкнула локтем другую «Гляди, тот самый». Но подруга ее не успела отогреться ни сердцем, ни добрым взглядом Принца, потому что тут-то как раз толпа и взревела.

– Позор! – разнеслось над перекрестком, – Позор! Позор!

Генерал – майор Хромов тяжело вздохнул и, поискав глазами, указал на ближайший мегафон…

– Подай-ка сынок… то есть, извини, дочка… – эти слова, произнесенные голосом не отца, и даже не дедушки, а прадеда, смертельно утомленного новогодним увеселением потомков, не внушали особого оптимизма в плане разговора с народом. Но следом послышался настоящий львиный рык:

– Гр – раждане! – разнеслось над перекрестком: – С вами говорит исполняющий обязанности начальника ГУВД генерал – майор Хромов! Гр – раждане! Вы три месяца просили, чтобы с вами поговорили! Так давайте, послушаем этих людей, гр – раждане!

Над перекрестком стало тихо, и в этой тишине взмыл воздушный шарик не очень приличной формы, раскрашенный в виде многоэтажного дома.

– Небоскребу нет! Зеленому городу – да! – по инерции выкрикнула какая-то девочка, но оказавшись в одиночестве, покраснела.

Еще более смущенными выглядели руководители национального проекта. Бондарь держал всученный ему громкоговоритель, как бомбу, как ежа. Посмотрев на это, Карен Назарович Шахматов, вицегубернатор города, введенный в проект «Север» исключительно для постройки офисного здания проекта, решил взять инициативу в свои руки.

– Вот тут сказали: небоскреб, – его сухой неприятный голос разнесся над толпой, и толпа слегка съежилась: – Я приготовил несколько документов, доказывающих лживость этого заявления. По существующим стандартам здание до тридцати четырех этажей относится к категории высотных, или зданий с повышенной высотностью…

Кто-то внизу засвистел, но Шахматова этим не проймешь.

– Второе! Нормы озеленения в центре города…

Принц отвернулся к перилам, где облокотившись, стоял мрачный генерал – майор Хромов. Видно было, что тот отошел покурить, но курить бросил десять лет назад, поэтому просто стоит.

– Все это напрасно, Принц. Спасибо вам, что вывели этих пней дремучих на улицу. Но только не будет никакого диалога. Вы на их морды поглядите. Да и на тех, и на других. Им не надо диалога. Это как после серебряной свадьбы. Уж если речь о разводе, то букетами не помочь.

– Личный опыт? – сочувственно подмигнул Принц. Хромов глянул обалдело, потом внезапно расхохотался, не боясь журналистских фотокамер.

– Послушайте, Принц, вы очень проницательны, точь в точь мистер Холмс. Но по – моему пришло время и вам рассказать правду. Чего вы-то ловите в этой ситуации?

– У меня целых три просьбы к вам, – просто сказал Принц, по привычке приглаживая волосы: – первая, сейчас мой друг Сергей Вихорь выйдет из особняка никем не замеченным, сядет в один из этих автобусов, и поедет… правильно ли я вас понял, что террорист, скорее всего, прячется в одном из людных мест?

– Точно так. Информаторов недостаточно, но то, что они говорят, говорят наверняка. Камикадзе совершенно автономен и действует по временному расписанию. До взрыва осталось меньше трех часов. Но есть и дополнительная инструкция. При непреодолимой угрозе обнаружения взрыв совершается незамедлительно. Поэтому в течение всего дня исполнитель находится в гуще людей. Подонки рассчитали точно, даже при полном провале газеты напишут, что кровавый теракт грянул двадцать седьмого. А уж кому это выгодно…

– Это мы выясним позже. Моему другу Сергею Вихорю требуется доступ к системе видеонаблюдения.

Хромов только усмехнулся.

– Ваш друг способен узнать террориста в миллионной толпе? Да десятки наших людей…

– Генерал! – впервые за сегодня в голосе Принца проснулись металлические нотки: – я не спрашиваю ваше мнение по поводу высказанного мной плана. Я спрашиваю, есть ли в вашем распоряжении такая система? Вот и отлично, тогда выполняйте.

Принц повернулся туда, где сотни объективов как раз запечатлели Валерия Бондаря, который взял-таки громкоговоритель в руки, но успел сказать только:

– Во всех столицах есть небоскребы. Даже в Лондоне и Париже, я сам видел. А в этом городе…

Все та же молодая женщина с волосами цвета осени поднялась из толпы очень далеко, у здания банка. Ее подсадили, она взобралась на широкий базальтовый цоколь, облокотилась о колонну, и, взяв из чьих-то рук точно такой же мегафон, сказала словно бы прямо в лицо руководителю национального проекта:

– Это не «этот» город. Это наш город. Может, вы любите Лондон и Париж. А мы любим Петербург.

Толпа качнулась, зашумела:

– Это Анжела… Это она…

Кто в Петербурге, кто по всей Руси великой не знает Анжелу, а вернее Катюшу Щукину? Ей было десять лет, когда она сыграла в многосерийном телефильме «Девочка с другой планеты». Тысячи восторженных писем, приглашения на съемки, элитная школа. Мало кто сомневался, что девочка вырастет в кинозвезду. Но вот Анжела закончила школу… Катя Щукина не стала актрисой! Прозаическая, но зато полная практической пользы профессия юриста оказалась для девочки – мечты интереснее ковровых дорожек Канн и автографов на обложках журналов. Нешумная свадьба, уютный дом, двое детей…

Анжелу забыли до поры до времени. А пора настала неожиданно, когда в сквере на перекрестке началось строительство тридцатидвухэтажного офиса Северного национального проекта.

Наверное, Екатерина Щукина все же могла бы стать великой актрисой. Так подумал каждый, когда под весенним холодным солнцем Петербурга над запруженным людьми перекрестка разнеслось знакомое:

Строки, когда-то бравшие за сердце, а потом ставшие банальной, избитой фразой, звучали сейчас как-то особенно, без пафоса, и правдиво, как будто говорили больше, чем можно сказать в долгом, хорошо отрепетированном выступлении про недопустимость нарушения высотного регламента, или повышенную этажность во всех современных столицах:

– Здесь был кинотеатр… – говорила Анжела, девочка с другой планеты, – я сюда бегала кино смотреть, мечтала, что когда-нибудь сама себя на экране увижу. Кино больше нет. А еще был сквер, я здесь впервые поцеловалась…

Случилось неожиданное. К голосу Катюши Щукиной прибавился негромкий, мужской голос. Люди зачарованно слушали, только смутно понимая, что слова доносятся оттуда, откуда их никто не ждал, с крыльца под государственным флагом:

– Принц? – растерянно спросила женщина с волосами цвета осени, опуская мегафон.

– Еще раз привет, Катюша, – сказал Принц, спрыгивая с крыльца, и пошел через толпу, которая, казалось бы, куда уж плотно стояла, а все-таки расступилась перед ним. Принц словно бы не замечал этого, негромко говорил в милицейский мегафон:

– Джентльмены, мы с одноклассницей давно не виделись. Вы извините великодушно, что мы немного погуляем по окрестностям. Вы тут побеседуйте пока без нас, хорошо?

– Тамарка убьет! – прошептал В. Т. Бондарь, обращаясь к бесстрастному адмиралу.

Адмирал стоял рядом и молча смотрел на людское море, на ровную линию расступившихся людей, подобно лунной дорожке. Смотрел, словно капитан «Титаника», увидавший айсберг по траверсу, но считающий, что танцы на палубе должны продолжаться во что бы то не стало.

Валерка заозирался и от сердца его немного отлегло. Он понял, что многоюродная сестра, предчувствуя неизбежное, осталась там, наверху, в особнячке. Сидит нога на ногу и телефоном играется. Тамарка убьет, но чуть позже.

Принц дошел до базальтового парапета и, протянув руку, помог однокласснице спуститься на мостовую. Передал рупор одной из стоявших в оцеплении милиционерш. И сказал уже просто, без усиления:

Та всхлипнула и, глядя вслед уходящей паре, послушно договорила дрогнувшим голосом:

Генерал – майор Хромов спустился по гулким ступенькам и предъявил пропуск на два лица в раскрытом виде. Молодой паренек в форме флотского мичмана внимательно и придирчиво, задрав голову, осмотрел Сергея Вихоря, потом молча козырнул.

Узкие двери лифта раздвинулись бесшумно, стенки в кабине были металлические и отполированые до зеркальности.

Генерал – майору за пятьдесят, но этот старый служака еще многим молодым сто очков вперед даст. Не быть мне генералом, подумал Вихорь. Я его в два раза моложе, на полторы головы выше, мне не грозит развод после серебряной свадьбы. Но все же я в отставке, а он нет.

– Лифт едет вниз, – сказал генерал – майор Хромов. – Весь центр нам моряки собрали и подарили, когда пару батарей стратегической артиллерии на Балтике упразднили по последнему договору. У них системы связи на высочайшем уровне, не нам, крысам портовым, чета. Видели в особняке фигуру в черном? Адмирал Дзюба, высочайшего образования и ума человек. Жаль, что неразговорчив.

– Питеру без моря не жизнь, – согласился Вихорь.

Ему еще дважды пришлось предъявить документы в длинном коридоре и у входа в сводчатый зал, где в секциях стены светились, или тускло отражали свет энергосберегающих ламп слепые глаза экранов. За столом никого не было, но валялись наушники, воткнутые в гнездо на панели под экранами.

– Разгильдяйство, – скорее удивился, чем возмутился Хромов. – Хорошо, что Дзюба не увидит.

Высокий милицейский чин подошел к секции, провел магнитной картой через узкую щель и, удовлетворенно кивнув, вдавил пару оранжевых, тугих кнопок под экранами.

– Итак, здесь весь город, куда дотянулись наши электронные глаза. Понятно, что каждый закоулок и каждый притон под наблюдение не возьмешь. Но, все же, теперь мало кому удастся незамеченным взять банк, или скинуть оружие после перестрелки в центре города. Какая точка вас интересует?

– Никакая, – спокойно сказал Вихорь. Деловито и внимательно он оглядывал диковинные оранжевые кнопки, выглядящие также допотопно надежными, как и пульт управления подводной лодкой. Что ж, водили мы и подводные лодки разберемся, подумал Сергей, – вот это что за кнопица? – спросил он, указывая на одну, где рельефно выдавлена была необычная пиктограмма: единичка поверх катушки, на которые мотают кинопленку… – цифровая запись?

– Верно, – растерявшись от того, как просто бывает разгадать военно – морскую тайнопись, подтвердил Хромов: – понятное дело, вести ее по всему городу невозможно. Но если кто воспользовался отсюда выходом на ту или иную камеру, изображение записывается…

– Включите воспроизведение на сегодня.

Черно – белая картинка вспыхнула сразу на нескольких экранах, но Вихоря заинтересовал лишь один из них. Перрон метро. Девушка в плаще читает газету. Подняла руку, опустила. Поезд еще не подошел. Ярко блестят две линии рельсов, убегая к маленькому, очень далекому темному кружку тоннеля.

– Отмотайте обратно.

Все больше недоумевая, генерал – майор стал крутить запись назад. Замелькал людской поток, который пятился по улицам, весело размахивая знаменами и обличительными транспарантами. Потом снова метро. Косоглазый милиционер проверяет документы у все той же девушки.

– Беременная, – заметил Хромов, и в лице его уже не было непонимания. А только злость.

– Паспорт, кажется, польский? – уточнил Вихорь, поставив воспроизведение на паузу и инстинктивно выгибая шею, словно хотел подсмотреть за угол экрана.

– Плевать, какой паспорт! – рявкнул Хромов: – Она беременная. И она на вот такенных каблуках! Мичман! Кто пользовался узлом спецсвязи с утра?

Тюремная камера напоминала сортир на каком-нибудь заштатном полустанке – крашеные стены, кафельный пол и высоко в потолке окошко, чтобы подростки не подглядывали.

Гедгаудас Зиедонис сидел на нарах, скрестив ноги по – турецки, и смотрел на Принца и Екатерину Щукину глазами не столько злыми, сколько невидящими.

– Я буду говорить в присутствии адвоката.

– Я – адвокат, – сказала Щукина.

Зиедонис посмотрел на нее прозрачными водянистыми глазами и сказал с отчетливостью, выдающей желание казаться иностранцем.

– Я буду говорить лишь с адвокатом, понимающим латышский язык. Я имею на это право.

– Ты не убивал Прибалта, – сказал Принц: —. А мне нужно знать, кто его убил.

– Я, – едва слышно сказал Зиедонис. На виске у него дергалась светло – голубая жилка. Зубы торчали лопаточками, как у хомяка.

Когда-то он был чемпионом Европы на юношеских соревнованиях по картингу. Потом армия. Потом водитель у Робертаса Юшкаускаса, особо ценимый за навыки скоростной езды по проселкам и городским дворам. Принц уже успел просмотреть уголовное дело, сейчас этот пухлый том листала Катя Щукина.

– Ты любишь риск, но не выносишь вида крови, – продолжал уверено Принц: – ты единственный из приближенных к Робертасу не носил оружия. Поэтому именно тебя выбрали, чтобы рассказать, как ты, сломя голову, бежал через засыпанный снегом двор. Прибалт палил по тебе из пистолета, но ты его все-таки настиг и воткнул бутылочное горлышко жертве в подбородок. Но ты крови боишься, вот незадача-то.

Латыш молча кивнул. И тогда заговорила Екатерина Щукина. Ее голос сейчас меньше всего подходил для чтения лирических стихов. Зато он мог бы звучать с любой судебной трибуны.

– Налицо типичный случай самооговора. Известны разные типы преступников, берущих на себя заведомо непомерную вину, от умалишенных, до склонных к самоубийству. Данный случай совершенно ясен. Подзащитный надеется. Надеется на что-то, обещанное ему. Подзащитный рассчитывает выйти на свободу как можно скорее. Подзащитный влюблен.

Гедгаудас Зиедонис резко поднял голову, и Принц, воспользовавшись этим, сунул ему под нос открытый ноутбук. Там в окошке электронной почты виднелась фотография, вернее, кадр, сделанный камерой наблюдения где-то в метро.

– Красивая девушка, Гедас? – Принц задал вопрос напрямик и сам же на него ответил. – Мне кажется, что очень. И еще мне, Гедас, ужасно жаль, что сейчас она едет по эскалатору в питерском метро, а на животе у нее бомба, начиненная шрапнелью из рубленных гвоздей. Но девушку можно понять, Гедас. Ведь ее жениха Гедгаудаса Зиедониса пытали в застенках Санкт – Петербургского ФСБ! Ведь он покончил с собой, оставив предсмертную записку! Ведь эту записку опубликовали три дня назад все газеты Евросоюза! А польский паспорт на чужую фамилию и билеты до Петербурга на двадцать седьмое число были куплены для твоей невесты заранее, Гедас!

– Он говорил… – голубая жилка на виске бывшего гонщика больше не пульсировала, он сжал зубы, и, оскалившись, прорычал: – он говорил мне, что так проще будет добиться освобождения… Через официальные каналы и консульство. Он говорил, что Прибалта грохнули его люди, потому что из фонда ветеранов организация давно превратилась в мафию. А на мне ничего нет, я могу дать показания, и ехать…

– Кто? Кто это тебе говорил?

– Небольшого роста. Я не знаю его по имени. Он пару раз заезжал за Прибалтом. На своей машине. Рыжий. Очень некрасивый. Слушайте, вашей девушке плохо…

Принц резко обернулся. Катя Щукина стояла у покрашенной масляной краской стены и слабо улыбалась.

– Чтобы организовать кровавый теракт, – задумчиво проговорил Принц, мало найти камикадзе и прицепить на нее пояс шахида. Нужно еще, чтобы была толпа. Большая толпа. Катюша, я глубоко уважают поэзию Бродского, но ты, кажется, встречалась с тем, кто приходил в эту камеру, а позже на узел спецсвязи?

– Поляков… журналист Поляков, русская служба Би – Би – Си, – сказала адвокат Катя Щукина: – он говорил, что представляет фонд поддержки демократии. Он говорил…

– Я знаю, что он говорил, – резко перебил ее Принц: – потому что здесь он говорил, что он офицер ФСБ Поляков. Меня интересует, что он делал? Деньги на марш протеста от него? Сколько?

– Ну ты же видел этот марш, – слабо махнула рукой Катя.

Девушка в плаще посмотрела на часы и улыбнулась сама себе. Она знала, что ее видит камера наблюдения под козырьком одного из банков. Но знала она и то, что сейчас в этой камере нет божьего, всевидящего глаза. Просто холодное стекло.

Она почти пришла и потому замедлила шаги, ведь до назначенного срока оставалось несколько минут. Тогда она стала смотреть на солнце. Это вредно, она знает. Но сейчас оно не грело, только слепило, озаряя две сходящиеся под прямым углом улицы, особняк напротив огороженного сквера и толпу людей.

– Мнение горожан было учтено, – говорил Карен Назарович Шахматов своим малоубедительным голосом: – инициативная группа жителей ближайших домов выразила полное одобрение…

– Знаем мы это одобрение! – кричала из людской гущи расхрабрившаяся девчонка: – небоскребу нет! Зеленому городу – да!

– Простите, но у меня в руках документ. Председатель инициативной группы, ветеран ракетных войск Поляков…

Девушка в плаще не слушала дальше. Она не очень хорошо понимает на слух русскую речь. Но не настолько, чтобы не разобрать слов «Предъявите документы, девушка».

От разговоров следует уклоняться, пояснял рыжий русский. Потому что можно случайно сжать зубы. Когда молчишь, металлический вкус постоянно напоминает – справа и слева на коренных зубах у нее накладные коронки. Неудобные, жевать ими нельзя, да и не нужно. Их надо сжать покрепче и замкнуть цепь, которая пошлет радиосигнал в тяжелый сверток, закрепленный на животе.

– Слушай, Принц! Я уже здесь! Ну, куда идти, тут народу полно?.. Я на углу, этой, как ее… – рослый парень с простоватым лицом растерянно озирался, как типичный провинциал, обманутый кажущейся прямоугольностью Питерской застройки. Вид у него был такой беспомощный, что девушке очень захотелось помочь советом. Это был бы неплохой поступок перед отправкой на небо, или куда там ее отправят через пару минут. Как жаль, что она не знает здешней географии: – Принц, повторяю, я здесь, на углу…

– Понял тебя, Сергей! – сказал Принц. Он стоял, затерявшись в людском многолюдье, и внимательно смотрел, как по залитой солнцем улице идет латышская террористка – камикадзе, а следом за ней, метрах в трех Сергей Вихорь. Зона фугасного действия пояса шахида… Зона разлета осколков… – теперь ты меня понимай. Первым к ней подойдет Гедас! Повторяю, первым Гедас!

– Она меня сразу увидит, – сказал Гедгаудас Зиедонис. Он здорово обалдел, оказавшись среди нескольких тысяч людей после месяца вынужденного одиночества.

– У нее солнце на глазах. Увидит не сразу. Но как только ты понял, что увидела, стой. Стой, где встал. И не надо к ней бросаться с объятиями. Не надо кричать «милая – хорошая»! Просто стой! Надо повторять?

– Не надо, Принц, – сказал латыш и, выбравшись из толпы, пошел навстречу девушке в плаще.

Той осталось пройти шагов тридцать, чтобы оказаться в самой гуще людей. Разных людей. Старушек с Лениным, школьников в медицинских масках, смачно плюющих под ноги хулиганов и очкастых плохо выбритых интеллигентов. Разных.

– Ну а теперь, дайте мегафон, девушка. Я говорю, девушка, дайте мегафон, пожалуйста… Вы потом меня обо всем спросите, а сейчас… спасибо девушка. Катюша, милая, у нас остается семьдесят секунд. Через сорок секунд начинай говорить. Десять у тебя на то, чтобы заткнуть этого придурка на крыльце. И еще двадцать на стихи Бродского.

Навстречу девушке в плаще вышел человек. Вышел и остановился. Она посмотрела на него с опаской и недоверием. Потом улыбнулась. Очень печально улыбнулась, словно благодарила питерское солнце за то, что оно так здорово ее обманывает за семьдесят секунд до назначенного срока.

– Гедас? – это было первое слово, сказанное ею за сегодня. Не ускоряя и не замедляя шага, она подошла к бледному, всклокоченному парню с водянистыми глазами и зубами, как у хомяка. Приоткрыв от удивленья рот, обвила его шею руками.

– Да, это я, – сказал он и поцеловал ее в губы.

И в тот же момент, здоровенный парень рядом быстро шагнул к молодым людям. Девушка попыталась отстраниться, но Гедас Зиедонис держал ее в объятиях крепко и целовал. Целовал так, как никогда раньше. Она только застонала, когда почувствовала, как крепкие руки обшаривают ее под плащом, потом сильным рывком пытаются стащить свитер. А потом она увидела нож.

Этот русский мордоворт замахнулся огромным ножом, и это было словно в бреду, потому что Гедас, ничего этого не замечая, вцепился пальцами ей в затылок и, казалось, обезумел от любви. Что, вообще-то, не свойственно хладнокровным прибалтийским парням. И все остальные тоже не заметили, как нож входит под ее плащ. Потому что женский голос, очень громкий, в котором слышалась какая-то искорка, какая-то неземная любовь ко всем живущим на земле, проговорил на всю улицу:

– Послушайте… Слишком часто мы обманываем друг друга, слишком часто помним о том, кто нас обманул. Но сейчас, я надеюсь, вы послушаете меня. Слово это можно по разному понять. Послушать. Послушаться. Я очень прошу вас всех, кто слышит меня, сделать то, что я сейчас вам скажу…

Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать…

Сергей Вихорь вспорол ножом эластичную ткань на талии девушки, и с хрустом, раздирая в клочья, сорвал с нее пояс, начиненный взрывчаткой. Килограмм девять, прикинул он на ходу. Два кило на взрывчатку, и еще семь на всякие гайки – железки. Неслабый из меня сейчас получится дуршлаг.

Двенадцать, одиннадцать, десять…

– Посмотрите вокруг себя. Посмотрите под ноги. А теперь быстро сядьте на асфальт. Не бегите. Не ложитесь. Просто сядьте, места для всех хватит!

В. Т. Бондарь, Карен Шахматов и другие вожди Северного национального проекта наблюдали с крыльца небывалое зрелище, невиданное со времен Иоанна Грозного, или кто у нас там был последним жестоким деспотом, кому целыми площадями народ челом бил? Людское море разом ушло вниз. Кое – где возникли недоразумения, кто-то грузно опустился кому-то на коленную чашечку, кто-то потребовал себе асфальта побольше. Но в целом это невиданное физическое упражнение митинг небоскребоненавистников выполнил на оценку «хорошо».

Даже охранники и шоферы у пафосных автомобилей на время отложили спор, почему вчера Аршавин не забил. Только на самой перефирии людского моря, рядом с так и не добравшимся до стройки цементовозом, по инерции спорили за право оплатить доставку груза два менеджера: «Роснефти» и «ТНК – ВР».

– А теперь лягте!

– Такой вот флэш – моб, – сказал Принц и лег сам, пристраивая голову на колени Катюши Щукиной, известной также, как Анжела, девочка с другой планеты.

Пять. Четыре. Три…

Сергей Вихорь добежал до синего жестяного забора, которым был обнесен злополучный сквер. Забросил груз за забор. Обернулся и, увидев в косых лучах бьющего по глазам солнца парочку не успевших упасть, потому что, видите ли, нацеловаться все не могут, заорал отчаянно и зло:

– Лежать! Это теракт! – и сам повалился ничком возле забора, прикрыв голову руками.

Два. Один. Ноль.

– Откуда ты знал?

Ответить оказалось нелегко. Выли сирены скорой помощи, вызванной заблаговременно. Люди медленно поднимались с асфальта и переводили взгляд с лежащего на земле забора, похожего на продырявленное тысячей метеоритов небо, на сквер, где все еще планировали с деревьев посеченные картечью листья и ветки. Многие не спешили встать, машинально ощупывая руками тех, на ком волею судьбы примостили голову. Многие были удивлены соседством.

Но возле эпицентра взрыва уже стояли двое. Частично оглохший Вихорь только мотал головой. Зато генерал – майор Хромов, прочно расставив ноги на взрытом асфальте, говорил в мегафон голосом, помолодевшим лет на девяносто:

– Не надо паники. Не надо никуда бежать. Встаньте и оглядитесь. Взрыв уже произошел. Легко пострадавших восемь, из них пятеро – сотрудники милиции.

В. Т. Бондарь пальцем погладил выбоину в вывеске «СНП-6», оставленную увесистой гайкой, когда он с интересом смотрел в сторону взрыва. Потом попытался что-то сказать, обращаясь к Принцу, но тот его даже не заметил. Принц легонько приобнимал за плечо женщину с прической цвета осени, а та у него что-то спрашивала. А далее по улице снова целовалась какая-то нелепая парочка, похожая на двух хомяков, спасшихся от мышеловки.

– Подожди секунду, Катюша, – сказал Принц, потому что генерал Хромов протянул ему рупор: – прошу прощения, джентльмены и леди. Я очень благодарен вам за мужество и выдержку. А теперь, чтобы немного вознаградить за это, сообщу приятную новость. Я, конечно, человек сторонний, но невольно слышал о причине сегодняшней дискуссии. И рад заявить, что правление национального проекта “Север” единодушно решило, штаб проекта следует разместить непосредственно на Севере! Есть много прекрасных городов, достойных того, чтобы стать родиной и мозговым центром этого славного начинания. Магадан, Норильск, Окладинск… И проводить собрания, подобные сегодняшнему, вам уже не придется.

В. Т. Бондарь махнул дрожащей рукой и, ни слова не сказав, скрылся в особняке.

– Ну вот… – Екатерина Щукина, мать двоих детей, счастливая в браке, преуспевающий адвокат, посмотрела на Принца и задала все тот же вопрос: – Откуда ты знал…

– Я не знал. Но Валера Бондарь – редкая размазня и вряд ли свяжет пару слов после того, как чуть не был убит дюймовой гайкой. И остальные не станут со мной связываться. Не захотят противоречить сыну Отца и племяннику Папы. Вдвоем с Валеркой мы, пожалуй, отстоим этот перекресток.

– Это здорово, – усмехнулась Катюша. – Но я не про то. Откуда ты знал, что она не взорвет бомбу?

Принц улыбнулся чуть грустно и кивком головы указал на сквер, посреди которого красовалась теперь воронка глубиной около метра.

– А я думал ты помнишь, Катюша. Когда целуются по – настоящему, зубов не сжимают.