Глава 12
День рождения героя. Сильное задымление

– Привет, отец.

– Здравствуй, сынок.

– Ты, наверное, занят очень?

– Да нет, не очень. Как обычно. Рад тебя видеть.

– Я тоже.

В кабинете мерно стучат часы, другие звуки сюда не проникают. На часах половина третьего. Дня или ночи – неизвестно, потому что окон здесь нет.

– Как вы добирались до Риги?

– Через Кейптаун.

– У нас там отличная агентура. Трудно было позвонить в посольство? Или ты, как всегда всего в жизни, добиваешься самостоятельно?

– Не смешно, отец.

– Извини.

– Я тут именины пропустил за этими делами. Ну, да поздно – не рано. Поеду в Питер, там отмечу.

– Меня не будет.

– Ничего, я привык.

– У меня лесные пожары, и Лондонский саммит на носу, и…

– Все путем, отец.

Помолчали.

– Таврический дворец можно.

– Во дворце сейчас жарко. Я бы в Таврический сад пошел.

– Это там, где ты трехлетний на эстраду залезть не мог?

– Но я же залез! Но я же прыгнул!

– И обоим влетело, когда мальчик пришел с расквашенным носом.

– «Он мужчина, он переживет».

– Значит в Тавриге?

– Ну да, трава, лужайки. На эстраду опять же слазаю.

– Нос не расшиби.

– Ага.

Под столом задышал пес. Он почуял молодого хозяина и, радостно поскуливая, пытался вылезти, чтобы облапить и лизнуть в щеку. Старый уже совсем, подумал Принц.

– Отец, я там объявлю кое-что… насчет женитьбы… ты же, кажется не против, чтоб мы с Тамарой?

– С Томой?

– Ну, да… Ну, пора же. А что это за морда вылезает? Хороший пес, хороший…

– Я в принципе за. Я в принципе уже лет десять за. Только… А эта твоя… Девочка из космоса?

– Катюша замужем. У нее муж – хороший человек. Я ему жизнью обязан, за этот Аденский залив.

– Я вчера подписал. Все отечественные суда будут снабжаться этим… анти…

– Антидот…

– Я знаю слово «антидот», сынок… Я забыл против чего.

– Против всего. И, конечно, против спорыньи.

– Вот. Помню, что-то с зерном. Поля горят. Но ничего, зерно купим. Мы на антидот лицензию продадим, а это валюта, это евро. Британцы, сволочи, не хотят покупать. Ноу – хау им нужно.

– Что так?

– Что у них всегда не так? Дейтерий. И Лондонский протокол.

– Отец, можно тебя попросить?

– Слушай, я не знаю, что дарить. Придумай сам, запиши у секретаря.

– Я не про подарок. Я хочу задать пару вопросов, которые тебе не понравятся.

– Пойду ли на выборы в двенадцатом году? Иди к черту.

– Нет, отец. Почему дейтерий?

Пес сидел, положив лапы на колени Принцу, и заглядывал в глаза: сахару случайно нет? Но от этого вопроса оглянулся на Отца. Как будто попросил – не выгоняй, не выгоняй, пожалуйста. Мы с молодым хозяином так давно не виделись. Нам обо многом поговорить надо.

– Потому что валюта, – сказал Отец с тем спокойствием, от которого у журналистов на пресс – конференциях душа в пятки уходит, – потому что завод этому небритому ближневосточному психопату обещали построить еще Брежнев с Горбачевым, и есть обязательства. Потому что если мы уберем дейтериевый завод, то потеряем влияние на половине Ближнего Востока…

– Нет, – покачал головой Принц. И сделал жест, как будто мешает ложкой чай.

Пес заворчал. Он ни на кого не злился. Но, много лет пролежав под столом Отца, он научился чувствовать его настроение. Иногда Отец шутит, что если вдруг хватит от всех этих проблем апоплексия, на пресс – конференцию отправится пес.

– Есть такое слово, «предатель», сынок, – сказал Отец и пояснил: – Если человек поднимает мятеж. А потом уезжает из страны. И собирается безбедно жить на деньги. Полученные за то, что тут до сих пор земля дымится. То у него может взорваться автомобиль. Это тебе понятно? Прекрасно. А если человек везет оборудование для дейтеривого завода на Ближний Восток, и провозит все мимо, и собирается безбедно жить на деньги… ну, короче говоря, понятно. Он может перепутать дейтерий с сахаром…

– Тот самый завод для небритого ближневосточного друга? – спросил Принц, и убрал с колен мохнатые лапы собаки: – а тот, что я видел в Африке?

– Я не строил завод в Родезии! Мы экспортируем только один завод, второго нет. Кроме вас никто не видел завод в Африке! Четыре прицельных залпа Дзюбы, и самолеты дальней разведки не обнаружили значительного уровня радиации. А тебе может быть известно, что если расстрелять дейтериевый завод на полном ходу…

– И это все? – уточнил Принц: – один завод? И этого хватает, чтобы все твердили, будто Россия экспортирует оборудование для дейтериевых заводов во все страны мира…

Отец крепко хлопнул ладонью по столу. Но звук утонул в мягкой ткани на стенах, и снова только тиканье часов, да стук собачьего хвоста о ковер нарушали тишину.

– Прости, Отец, – сказал Принц: – я вовсе не сомневался в твоих словах. Я уточняю. Тогда еще один вопрос. Почему бы нам не подписать…

– Лондон?! – в голосе Отца послышался каленый металл, от которого даже Принцу стало не по себе.

На какую-то короткую минуту пришла в голову жуткая мысль, что Отец счел его английским шпионом.

– Лондонский протокол? – уже мягче продолжил Отец. – Запрет сливать неочищенные промышленные отходы, контрафактная продукция, Страгбургский суд, Абхазия, Курилы, транзит нефти? Что там еще от нас требуют, требуют, требуют, как от бедных родственников, которые все куда-то там лезут, ног не вытерев. У меня пожары! У меня горит полстраны, поселки, города…

– Папа, если бы мы подписали протокол!..

– Ерунда!

Пес прижал уши. Обиженно посмотрел на Принца: ну, я понял, что сахара не будет. И ушел из кабинета.

– Ерунда, – повторил Отец чуть тише, невольно оглянувшись на дверь приемной: – я выполнил твою просьбу, этот Бутов, наверное, честный и, наверное, замечательный, и, наверное, любит внучку. Пусть работает. Через пять лет спросим его, и если хотя бы Северную навигацию наладит, честь ему и хвала. Но грузить мне мозги его пустыми бреднями о климатическом оружии…

– Хочешь, докажу, что они не пустые?

Принц откинулся на спинку дивана. И на секунду Отцу показалось, что они не в Кремлевском кабинете, а на веранде дачи в Комарово. И он говорит сыну «Ты не съедешь на велике к озеру, там песок». А мальчишка, с ободранными уже коленями и локтями, нагловато откинулся и, светя глазами, говорит: «Хочешь, докажу?».

– Докажь, – негромко предложил Отец.

– Сложно, – в тон ему ответил сын.

– Тогда о чем треп?

Принц поднял руку и принялся загибать пальцы:

– Я хочу на день рождения такой подарок. Россия едет на саммит. Россия выступает там с речью. Обычной речью о том, что полностью согласна, но вместе с тем национальные интересы… Ну, ты знаешь. Речь может произнести последний дурак. Но это не все. В обмен на нашу сговорчивость председателем на саммите будет наш человек. Лучше с севера. И лучше, если он лично пообещает полную очистку стоков дейтерия в Окладинске.

– Ты не понимаешь, – сказал, сморщившись, как от зубной боли, Отец: – Окладинский завод и вполовину не волнует Лондон так, как тот, новый, обещанный небритому комику с Ближнего Востока. А придурок, которому мы строим тот новый завод, из принципа не поставит даже чайного ситечка, чтобы очистить стоки. Потому что если он перестанет грозить уничтожением всему человечеству, про него вообще забудут навсегда и надолго. Он диктатор, понимаешь? Вы тут забыли уже, что такое диктатор. А я помню. Потому что я главный диктатор России. Выберут меня в двенадцатом, или не выберут, это неважно – диктатор без вариантов.

Принц выслушал. Подошел к письменному столу. Положил руку на плечо устало сидящего за ним человека и сказал, как ни в чем не бывало, как будто его перебили посторонней, не имеющей к делу, но довольно забавной историей:

– А потом Россия подпишет Лондонский протокол. Но и это еще не все…

Капитан пограничной службы Чагин вышел из такси и огляделся. Приземистое здание с куполом, очевидно, являлось Таврическим дворцом, традиционной вотчиной партийных и правительственных собраний этого города. На специальных мачтах трепетали маленькие флажки разных государств, и три побольше – флаг ООН, флаг ЕС и российский триколор посредине. Будто стая причудливых тропических птиц взмыла в жемчужно – серое с кофейным отливом местное небо.

В Петербурге такими бывают облака зимой, но сейчас плотная волокнистая пелена неслась по небу в западном направлении. Все небо застилал дым, и слабый, но настойчивый запах горящего торфа преследовал Чагина от самого аэропорта.

Не допущенные на мероприятие два менеджера – “ТНК – ВР” и “Роснефти” – спорили, кто оплатит гимн в исполнении Бритни Спирс на открытии офиса “Севера” в Окладинске. Сразу же следом за Чагиным подъехал какой-то байкер в зеркальном шлеме и крагах. Лихо развернувшись, он запарковал мотоцикл на площадке перед дворцом, как раз между лимузинами с посольскими флажками.

Два бойца в краповых беретах вгляделись в приехавшего, поскольку его мотоцикл тоже украшал флажок. Только черный, с черепом и костями.

«Его приняли за сомалийского пирата», – подумал капитан Чагин. Таможенник извлек из кармана аккуратно сложенный конверт, а оттуда приглашение, красивое, с голографическим изображением Кремля и Биг Бена, и протянул вежливо козырнувшему берету. Берет потер плотную шершавую бумагу в области защитной полосы и поглядел с сомнением.

– Свои, свои! – сказал, проходя мимо, здоровенный парень, одетый по случаю сумасшедшей жары в нейлоновую футболку, но и в ней сохраняющий неуловимо офицерский вид. И протянул такое же приглашение.

«Подполковник», – решил про себя капитан Чагин.

Сегодня Таврический сад был закрыт для посетителей и оцеплен. Зато внутри оказалось симпатично. Чагин шел по аллее, украшенной изображениями героев английской литературы, и считал разноцветные ленточки «С днем варенья, Принц», протянутые между фонарями. На мосту через живописную канаву Чагин оглянулся.

В пруду плавали утки, а на отмели у дворца кто-то даже купался, с визгом и водяными брызгами. Город окружал сад, за деревьями и ажурной решеткой забора угадывались то угрюмые доходные дома, то старинная водонапорная башня, словно переглядывающаяся поверх парка с рыцарским шлемом Суворовского музея, и крестом на старинной больнице.

А над старой эстрадой возвышалось нечто вроде шатра из бело – сине – красной материи. Казалось, это вырос до неба патриотично настроенный пивной павильон. Оттуда гремел духовой оркестр, и неслись нежные девичьи голоса:

Чагин подумал было расстегнуть верхнюю пуговицу кителя, но тут же велел мысленно: не раскисать!

В маленькой раковине парковой эстрады устроители организовали нечто вроде президиума. За укрытым бархатом столом сидели в ряд какие-то незнакомые Чагину старики, старухи и адмиралы. Столько брегетов одновременно Чагин видел лишь однажды, на юбилее таможенной службы федерального округа. Моложавый румяный человек стоял у микрофона и улыбался. А школьницы, одетые в блузки и шотландские юбочки, пели в стороне – на импровизированной сцене в кузове военного грузовика.

Рядом установили плазменную панель, такую огромную, что хоть слонов в полный рост показывай. Сейчас на ней проецировались стоп – кадры, изображающие суровые скалы африканского побережья, мужественное лицо Принца, прямиком из репортажа CNN. И вертолет «Магма», палящий из всех стволов на полигоне в Вязьме.

Укрытый скатертью длинный стол перед эстрадой был уставлен разной снедью, но более всего бутербродами с икрой и самоварами. Шампанского не предлагалось.

И именинника тоже не было видно.

Капитан пограничной службы прошел вдоль стола. Найдя карточку с фамилией «Чагин», сел и оглядел соседей. Слева стремительно ел палочками китайскую лапшу человек с круглыми, словно бы удивленными вкусом лапши глазами. Справа чинно располагалась семейная пара. Рыжеволосая женщина и ее спутник, тихий, спокойный, в очках на слегка вогнутом, но при этом носатом лице. Такие мужья водятся на кухнях малогабаритных квартир в спальных районах больших городов. Их очень ценят на работе. И они никогда не ездят на рыбалку.

«Надо будет Верочке позвонить», – подумал Чагин.

Песня закончилась. Гости похлопали девочкам, которые растерянно пошли к эстраде, дарить воздушные шарики в виде сердечек Лотте Карловне Коган, Валерке Бондарю и адмиралу Дзюбе, сидящему во главе бархатного стола. Девочки казались разочарованными. Им обещали Принца.

– А где Принц-то? – спросил Чагина человек с круглыми глазами. Он доел лапшу и как бы ненароком положил на стол книжку.

Чагин прочел на корешке «Алишер Курамов. На путях к вечному».

– Принц купается, – мягко пояснил муж женщины с рыжими волосами, – жарко потому что.

– Это точно… – Алишер Эдгарович Курамов, убедившись, что капитан Чагин не расположен к разговору, ничуть этим не смутился, а продолжил беседу с неувядающей жизнерадостностью: – я на вас-то удивляюсь, все в кителях, в пиджаках…

– Должность такая, – потупился муж. Он и правда был в пиджаке, пусть бледно – голубом, летнем, но все равно потел.

Страшно было посмотреть на байкера, который, так и не удосужившись снять шлем, в поисках свободного места бродил вокруг стола. Черная кожа его облачения немилосердно скрипела. «Ты таблички проверь, – мысленно посоветовал капитан Чагин: – наверняка есть тарелка, где написано – «байкер в шлеме».

Чагин испытывал соблазнительное желание подняться, выйти за линию охраны, купить в аэропорту открытку с видом Исаакиевского собора для Веры, и все, и домой. Из-за икры. Трудно смотреть на людей, которые с наслаждением поглощают икру. После десяти лет охраны осетров трудно смотреть на рожи, что ее поедают.

Офицер мысленно усмехнулся. Напишу Принцу поздравительное электронное письмо. А Верочку попрошу отправить. Та грустно посмотрит и спросит: «Проверяешь, да?».

Слава богу, байкер нашел куда сесть и все-таки поднял свое забрало. Лицо у этого грозного типа оказалось бледное, некрасивое и конопатое, было что прятать. Проворный официант поставил перед ним угощение, без икры и тут не обошлось. Подцепив бутерброд рукой в перчатке, байкер немедленно отправил его себе в рот, то есть в шлем.

Блюда из фарфора, подумал Чагин, или одноразовые тарелочки, но и на тех и на других лежит икра. Для тех, у кого течет слюна. Слюна «ну, уж я-то могу себе позволить» или слюна «случайно сюда попал, обожру сволочей». Вот как у этого парня, запихивающего бутерброд прямо под черный мотоциклетный шлем.

– А сейчас слово предоставляется…

– Это Бутов! – пояснил несносный Курамов. Он больше не чавкал лапшой, зато крутил в ладони два стеклянных шарика, которые мелодично позванивали при соударении: – Это Оюшминальд Бутов, полярник. Знакомство с Принцем сделало его крупной шишкой. Он теперь…

– …Мэр нового наукограда. Человек безусловной честности и бескомпромиссный борец за сохранение отечественных природных ресурсов…

Румяным конферансье при ближайшем рассмотрении оказался летчик – космонавт Филимонов. Он не скупился на поздравления, полные скрытого яду. «Защиту природных ресурсов», он произнес так, будто сообщал, что выступающий до сих пор триумфально играет в солдатики.

Женщина с рыжими волосами захлопала, за ней муж, за ними все остальные. На плазменной панели показали несколько птиц, летящих над скалами вдоль морского берега. То одна, то другая стукались о скалы мощным клювом, кувыркалась и, озадаченно встряхнув головой, снова начинала трепыхать крыльями.

– Это уморительные птицы. Называются топорки, – весело воскликнул профессор Курамов, а когда капитан Чагин обернулся к нему и смерил взглядом, охотно пояснил: – шарики стеклянные, древний буддийский и конфуцианский символ. Используются для медитации и очистки мыслей от всего агрессивного…

Бородатый дядька на трибуне говорил о климатическом оружии. О том, что пожары, и о том, что мы сами себя губим. Говорил очень горячо и аргументировано. Его голос разносился по всему парку приколоченными к деревьям репродукторами. И это составляло приятный шумовой фон для беседующих за столом. На экране стали показывать какие-то графики, видимо, темпы иностранного инвестирования в город Окладинск, а завершился доклад игривой картинкой – человек протягивает дереву руку дружбы.

– Полстраны в пожарах, – громко сказала женщина с рыжими волосами: – пир во время чумы!

– Катюша, – мягко попросил ее муж.

«Красивая, – подумал капитан Чагин, – ей бы в кино сниматься».

Сергей Вихорь привел еще двоих опоздавших, мужа и жену, и усадил по другую сторону от супругов Щукиных, у тарелок с маленькими государственными флажками республики Латвия. В президиуме сразу возникло некоторое оживление. Худой старикан в неуловимо штатском костюме толкнул локтем милицейского генерала, который как раз было задремал на приятном освежающем сквознячке, и указал на латышскую парочку. Генерал вгляделся, а потом сокрушенно развел руками – что мол, поделаешь.

Кажется, он отказывался арестовывать иностранных гостей непосредственно за праздничным столом.

– … Короче говоря, – как-то невесело завершил свое выступление полярник Бутов, увидев на экране панораму генеральной застройки Окладинска, выполненную в компьютерной графике, и синюю надпись «Спасибо за внимание!» с кокетливым смайликом, – может быть хоть что-то получится сделать с экологической обстановкой и глобальной ответственностью. Может, кому-то это надо… Северная навигация опять же…

Летчик – космонавт Филимонов захлопал, за ним остальные. Бутов поднял обеими руками чучело топорка, поискал глазами Принца, чтобы вручить подарок, не нашел и поставил топорка на бархат.

«А подарка-то никакого у меня и нет, – подумал капитан Чагин: – приперся, называется, на именины».

Вместо Оюшминальда Бутова на эстраду поднялся худощавый и необыкновенно загорелый артист с фигурой мальчика и лицом мудреца. Заговорщицки подмигнул мигом притихшей публике и негромко, без музыки начал:

Черт знает что. Кругом все задвигались, заулыбались, начали прихлопывать в ладоши. Даже рыжеволосая Катя Щукина не сделала попытки выкрикнуть «позор правящему режиму». Даже латыши оживились, что-то смутно припомнив.

«Кажется, это называется корпоративная вечеринка, – подумал Чагин: – мне Вера рассказывала».

Изображение на экране пришло в бурное движение. Константин Хабенский в широкополой шляпе, сурово вглядывающийся в огромный водопад с носа моторной лодки. Константин Хабенский бьется на ножах с Михаилом Пореченковым. Темнокожая красавица утирает кровь с рассеченного лба Константина Хабенского.

СКОРО! НА ЭКРАНАХ СТРАНЫ! ВЕЛИКИЙ ФИЛЬМ О ВЕЛИКОМ ЧЕЛОВЕКЕ!

Певец был все-таки хорош. Он пел для всех присутствующих, а вот тут, каким-то неуловимым движением микрофона заставил всех обернуться. Оно стоило того, чтобы посмотреть. По пыльной, иссушенной зноем траве шли двое…

Принц и Тамара были в купальных костюмах, они держались за руки, с них на сухую траву лила ручьем вода. И на них приятно было смотреть хотя бы потому, почему в жару приятно смотреть, как кто-то купается, если сам ты не рискуешь обнажить даже предплечье.

– Здрасте, джентльмены! – крикнул Принц задорно, дружелюбно: – И леди, конечно! Спасибо, что пришли! Водичка класс! У меня есть для вас одно очень важное… Да, Тамара? Очень важное…

Тамара обняла его за плечи и поцеловала.

– Мы с Тамарой собираемся поехать в путешествие. Примерно на месяц!

Оба стола – в бархате и укрытый крахмальной скатертью, уставленный тарелками и самоварами – казалось, зашатались от приветственных восклицаний, аплодисментов и просто от того, что жующие икру стали поворачиваться, чтобы посмотреть на счастливую пару.

Капитан Чагин быстро огляделся. Не все в восторге. Точно не все. Здоровенный Вихорь, всю дорогу мелькавший то тут, то там, теперь остановился и тоже быстро озирался. Напряженное лицо у латыша и его жены. Курамов с Бутовым как-то подобрались, Лотта Карловна выцеливала что-то в праздничной суете своим дальнозорким взглядом. А рядом поднималась на ноги Катерина Щукина. Девочка из космоса. Женщина, с волосами цвета осени.

– Принц, можно тебя на минуточку?

Аплодисменты и восклицания стихали волной. Как будто от Кати Щукиной повеяло холодом, погасившим сразу и жару, и радостное возбуждение. Девочка из космоса сказала «на минуточку», и все словно бы вспомнили, что в жизни не бывает хэппи эндов.

Тамара выжидательно посмотрела на Принца. Потом легонько толкнула его в плечо. Иди, мол, ладно, поговори на прощание с вековечной своей зазнобой.

Худощавый длинноволосый юноша в плавках, и рыжая стройная женщина в белой блузке и джинсах скрылись за поворотом тропы. В Таврическом саду не так много троп, совершающих резкие повороты и тут же укрывающие ушедших зелеными портьерами подстриженных кустов. Но они есть, эти тропы. И кому их не знать, как тем, кто гулял здесь каждый день после школы.

Алик Щукин, муж и биолог, оставшись за столом один, огляделся. Понял, что большая часть глаз направлена сейчас на него. И не нашел ничего лучше, чем обратиться к своему соседу, которым оказался молчаливый Чагин…

– Уже мощности, запустили, – сказал он извиняющимся тоном. – Вот не думал не гадал. Еще весной в город приехал, без работы, без денег. Но, выходит, и генная инженерия на что-то нужна в государстве нашем? Дело конечно секретное. Мне даже вот, – он расстегнул пуговицу и немного приоткрыл полу пиджака, показывая ремешок на плече: – выдали. Вы, я вижу, человек свой, военный. Сами-то откуда будете?

– Туркестан, – коротко ответил Чагин. Слушать поток слов было неприятно и неловко.

– В нашем городе впервые, стало быть?

– Пир во время чумы! В то время, как полстраны в огне…

– Катюша. Я-то здесь при чем? Это аномальная жара.

– Эта аномальная жара – следствие бездеятельности правительства, которое плюет…

– Катя. На это плюют все правительства. Хорошие и плохие.

– Хороших правительств не бывает!

– Катюша, не кричи на меня, пожалуйста. Нас наверняка фотографируют.

– Мне все равно! Теперь мне все равно!

Они свернули еще за один поворот. Тут были скамейки и белый, как снег, памятник Сергею Есинину. Поэт сидел в одуванчиках, и вид у него был грустный, потому что на белом камне никогда не исчезали следы чьих-то ботинок.

– Мы, может быть, и по – разному смотрим на некоторые вещи, Катюша.

– Это не ты сказал, – резко поправила Катя Щукина: – это я тебе говорю, что мы по раз ному смотрим на вещи. И тут уж поделать нечего.

– Ерунда, джентльмены.

Катя Щукина прерывисто вздохнула и взяла Принца за руку. Дорожка кончилась. И она отпустила руку.

– Знаешь, почему я вышла замуж за Алика?

– По любви.

– По любви. И для того, чтобы ты убрался из моей головы. Доволен? Тогда убирайся.

– Ерунда, джентльмены.

– Нет, не «ерунда, джентльмены»!

Они уже вернулись обратно к праздничному шатру. За длинным столом, словно на веранде старой дачи, сидели приглашенные гости. Гости делали вид, что заняты разговором. На самом деле они смотрели на плазменную панель. Сейчас там крупным планом были лица Принца и Девочки из Космоса. Так, крупно, показывают на табло во время матча футболиста, забившего гол. Или не забившего.

– Понимаешь, Принц. Человек думает, что он сам может решать, что для него ерунда, а что нет. Тебе этого не понять, ты прыгаешь по своим горам и водопадам. И даже не задумываешься, что тебе это позволяет элита. Та элита, для которой люди – марионетки. Та, которая всегда врет и веселится, врет, веселится и жрет икру. И если человек замешкался, если человек соврал один раз, это все, это навсегда. Он будет говорить не то, что думает. Он будет делать то, чего делать нельзя. Вот что я хотела тебе сказать. А теперь, убирайся из моей головы…

Принц протянул руки и прижал спутницу к себе. Анжела затихла, чувствуя, как он поцеловал ее в волосы цвета осени.

– Так хорошо, как с тобой, Принц, – сказала она чуть слышно, – мне не было ни с кем. Но этого уже не будет. Нельзя дважды войти в одну реку. Прости меня, Принц. Я замужем.

И резко отстранившись, ударила его ладонью по левой щеке.

Принц схватился за лицо, поглядел на нее сквозь пальцы.

– Анжела, – сказал он.

И тут же раздался выстрел.

Капитан Чагин даже не повернул головы на звук. Потому что рядом с ним из за стола поднимался важный секретный государственный генетик Щукин. Он медленно переводил взгляд с экрана, где его жена целовалась с первым, к тому же только что объявившим о своей помолвке, женихом государства на тропинку между кустами. Где его жена уже била этого самого жениха по лицу. Генетик Щукин полез рукой под пиджак и сделал шаг по направлению к тропинке.

Чагин шагнул к генетику и стиснул, словно в объятиях. Капитан отчетливо ощущал твердость кобуры под мышкой Щукина. Капитан прекрасно знал, что пока палец человека не на спусковом крючке, оружие для него самого опасность, гадость, необузданная тварь, от которой неизвестно чего ждать.

Только слившись со спусковым крючком в единое целое, человек забывает обо всем и готов нажимать, нажимать, пока не кончатся патроны. Вдвойне это относится к салагам. Чагин не раз и не два отбирал у браконьеров обрезы, спокойно лежащие в лодке. Но знал и цену стволу, уже нацеленному в грудь.

Его движение словно послужило сигналом для остальных. Черная тень в мотоциклетном шлеме метнулась вдоль стола, но латышский консул с удивительным проворством вскочив на ноги, преградил дорогу бегущему. А когда тот, помешкав не больше полусекунды, выхватил из кармана кожанки пистолет, жена латышского консула, взвизгнув, повисла на этой руке и тут же впилась в нее зубами. Бессмысленно, но эффектно.

Именно тут и прогремел выстрел, пуля отрикошетила от каменной эстрады и ушла в крону ближайшего клена. Гедгаудас Зиедонис врезал прямым справа по голове мотоциклиста, но тот был в шлеме, и удара почти не почувствовал. Рванувшись, он высвободил руку с оружием.

– Они же его убьют! – в президиуме вскочил Валерка Бондарь.

Инцидент с террористами, которые покушались на его жизнь весной (так писали газеты, Вихорь же неизменно прибавлял «дюймовой гаечкой») явно благотворно сказался на умении сего государственного мужа действовать в реальной ситуации. Если и не приказ, то вопль у Валерки получился вполне связный и понятный: – Дзюба!

Генерал Хромов успел усадить Валерку, но адмирал Дзюба, весь праздник до того просидевший с одинаковой горделивой усмешкой, поднялся, как хорошо отлаженный робот, и полез рукой во внутренний карман. Такой человек, как Дзюба вполне может таскать наградной пистолет с парадной формой.

А капитан Чагин уже вытащил из кармана генного инженера оружие, не что-нибудь, а «Кольт – Ламу», крупнокалиберный и точного боя револьвер. Крутанул барабан, нюхнул ствол, и обнаружил, что хотя из пистолета сегодня не стреляли, в обойме отсутствует один патрон.

Конфисковав револьвер, капитан обернулся и увидел, как, повиснув на плечах байкера, бывшая террористка, а ныне посольская жена, вцепилась в забрало мотоциклетного шлема и медленно тянет его назад.

Байкер сделал выпад вперед коленом, назад локтем, и оба латыша легли на разбросанные по траве салфетки, каждый согнувшись пополам. Бывшая террористка прижимала к животу мотоциклетный шлем.

– Это Поляков! – закричал Вихорь. Хлопок выстрела застал его на импровизированной сцене с разъемами в руках: только что отключил трансляцию. – Это Поляков! Не стрелять!

Последнее, видимо, относилось к адмиралу Дзюбе, который, положив маленький пистолет на сгиб белоснежного рукава, прищурил левый глаз и стал похож на мальчика в тире. Но вот глаз разжмурился, и пораженный адмирал выговорил столько слов, сколько ни один штатский не слышал от него еще с советских времен:

– Это Поляков! Это каперанг Поляков с моего флагмана! Позор флота. Пират. Предатель. Негодяй!

Рыжий стоял посреди шарахнувшейся от него толпы. Снова в родном городе. Но по сути это был уже другой человек. Свежие шрамы на лбу и скулах говорили о тяжелых, совсем недавно пережитых испытаниях. Но главное, что погас насмешливый огонек в глазах. Исчезла уверенность в себе на сегодня, завтра и на обозримое всегда. Рыжий волк, затравленный зверь. И один единственный шанс на победу. Патрон в обойме. И Цель.

Рыжий обернулся и увидел, что цели нет. Принц исчез, только девочка из космоса, Анжела, известная в миру, как Екатерина Щукина, сидела на дорожке парка и горько плакала.

Дзюба снова поднял пистолет, но сидевшая рядом Лотта Карловна Коган точным ударом по запястью обезоружила адмирала. Маленький пистолет проехал по красному бархату мимо закрывшего лицо ладонями Валерки, мимо генерал – майора Хромова, мимо…

– Князь! – негромко позвал Рыжий. Он вдруг почувствовал себя на арене. Полотняный шатер, зрители, музыка. И он – клоун у ковра – Рыжий. Выход не удался, номер со снайперски точной стрельбой провален. Но ведь он же клоун! И любое поражение может быть залогом успеха: – Кня – азь!

Из рукава байкерской кожанки выпал в ладонь шприц, доверху наполненный прозрачной жидкостью. Сергей Вихорь бросился со сцены, вскочил на стол и, кроша тарелки, ринулся бежать прямо по крахмальной скатерти. Рыжий посмотрел на него с улыбкой, и покачал головой. Не – а, не успеешь.

– Ап!

Игла шприца вошла в шею справа, как раз над кожаным заклепанным воротником. Покрытый веснушками палец вдавил шток. И Рыжий разом впрыснул себе все два кубика прозрачной жидкости в яремную вену.

– Он умер сразу, без мучений, без кошмаров: – Алик Щукин попытался развести руками, но вспомнил, что одет в наручники. Безнадежно резюмировал: – это не спорынья. Они уже собрали что-то новое. И я им больше был не нужен.

– Мы знали, что тебя завербовали, – как лучшему другу улыбнулся Вихорь. – Мы выяснили, что противоядие ты дал Принцу не по своей воле. Предполагалось, что Принц сломается, когда вокруг сойдут с ума его друзья, а он ничего не сможет сделать со связанными руками. Наверное, то, как Принц сломается, хотели записать и вывесить в твиттере. Но принц освободил руки себе и нам. И там, на корабле, Принц допросил Файнберга, и стало известно, что тобой командуют.

– Я приехал из Америки, – сказал Алик, опустив голову: – я узнал, чем занимается Файнберг. Я не хотел. Но я ничего не мог сказать. Ко мне пришел этот Рыжий, и сказал, что национальная безопасность требует… Что если я выдам потенциальному противнику отечественную разработку… Я уехал домой. Я думал, что здесь мне скажут, и объяснят. Но здесь было еще хуже. Никто со мной не говорил. Никто не принимал. Я понял, что я без работы, без денег, и что я единственный в этой стране, кто знает технологию. Я позвонил тебе, Принц. Но не успел ничего сказать. А потом я увидел человека, мертвого человека. Рыжий подошел, и насильно усадил меня в машину. И сказал, что они знают про Катю.

Уже другим, равнодушным голосом Серж приказал будто из-под земли выросшим беретам:

– Принц распорядился не трогать Щукина, снимите наручники. Принц сказал, что Щукин боролся за свою женщину, как умел, до последнего. Принц это уважает.

– Когда я увидел, как они целуются…

– Я не целовалась, – поморщилась Екатерина Щукина.

– Ну что ты! Зато ты устроила сцену ревности, скандал и трезвон, – фыркнул Вихорь, которому выросшая из-под земли охрана подчинялась беспрекословно. – А как иначе?

– Много ты знаешь, о моей ревности, Сережа! – зло отрезала Катя и поглядела туда, где на краю эстрады все еще в плавках, как спасатель с пляжа, сидел Принц и успокаивал Тамару.

Плачущую, но успевшую однако же накинуть на плечи купальный халат. Праздник завершился, гости расходились, опасливо косясь на заполнивших парк краповых беретов. Шатер свернули, тем более, что стало ясно: дождь сегодня опять не пойдет.

На эстраду взошла, неодобрительно покачивая головой, Лотта Карловна. Ни слова не говоря, подошла к беседующим и положила рядом стопку чистой, выглаженной одежды. Рубашка с коротким рукавом. Джинсы. Сандалии. Принц вздохнул и принялся одеваться. Потом обнял за плечи двух женщин, старую и молодую, и подвел к группе людей, сидевших на краю поляны у подножья белоснежного Есенина.

– Ну вот, джентльмены и дамы, – сказал Принц, улыбаясь, – вот теперь начнется настоящий день рождения. Оюшминальд Федорович, что вы там индивидуально бродите. Гедгаудас!

Так бывает на детском дне рождения, подумал капитан Чагин. На таком, куда вместо приятелей дочки, скажем, позваны взрослые. Пьют водочку, закусывают балычком, разговаривают о работе. Потом родители вспоминают о дочке, и просят – а где твой подаренный фотоаппарат? Почему бы не сделать общее фото? И дочка отвечает: потому что я его продала. И взрослые, неплохие в общем-то люди, тут же начинают говорить о другом. О чем угодно, лишь бы не смотреть на мрачные лица родителей и дочку, которая уже ничего хорошего от оставшейся после тринадцати лет жизни не ждет. Мне Вера про такое рассказывала.

Только здесь именинник был в хорошем настроении. А гости старались не смотреть на супругов Щукиных.

– На приглашении Полякова подпись Дзюбы. Дзюбу взяли, когда он садился в машину! – крикнул Вихорь издали, получив очередной экспресс – доклад от краповых билетов. – Подробности через пару часов привезет Валерка.

– Кто бы мог подумать, что это адмирал Дзюба? – покачал головой Хромов.

– Я мог бы, джентльмены, – признался Принц. – и вы могли бы. Как только узнали, что адмирал зачем-то утопил «Майю Плисецкую» и так прошелся снарядами по африканскому дейтериевому заводу, что даже инспекция МАГАТЭ не смогла там найти повышенной концентрации дейтерия.

– Насчет свадебного путешествия, это конечно был треп? Тонкая дезинформация противника на полгорода в микрофон?

– Я сказал правду, Тамара, – пожал плечами Принц: – я не говорил слова «свадебное». Но я приглашаю тебя и всех присутствующих поехать на Лондонский саммит. Я уверен, что это достойнее и интереснее, чем банальная перестрелка в Таврическом саду. И я очень расстроюсь, если вы с Ленечкой не составите мне компанию.

– Значит треп, – грустно подытожила Тамара. – да бог с ней, с твоей инопланетной девочкой. Пусть идет. Я ее понимаю. Может быть, получше других понимаю.

Катя взяла своего мужа за руку, и они, не оглядываясь, пошли по дорожке. Мимо памятника Есенину. Мимо крутого поворота в густых кустах и парковых скамеек. Домой.

Принц некоторое время смотрел вслед женщине с волосами цвета осени. Зажмурился, будто отгоняя наваждение. Профессор Курамов положил руку на плечо, а потом дружески протянул стеклянные шарики. Но Учитель не взял.

– Прошу меня простить, джентльмены и леди, что собрал вас здесь столь сложным и утомительным способом, – сказал он: – но дело в том, что мне теперь снова потребуется помощь. А вы, пожалуй, единственные люди на земном шаре, которым я на сегодня могу доверять…