Глава девятая

КОНКРЕТНЫЕ ПО ПОВАДКАМ

Что за вонь шибанула в ноздрю и выдрала из мутного забытья, он как-то сразу допер. Ему в сопелку пихают нашатырь. Пленник тряхнул головой, отводя шнобель от вонищи.

- Очухался,- объявил довольный голос, словно укупоренный в вату.

Шатл бы и рад был сразу поглядеть на борзых рысаков, смысл-то тянуть? Но веки, словно залепленные скотчем, отказывались расходиться в стороны.

Шатла делали не пальцем, и получился он не чугунным, чтоб не въехать в тему сполразворота - сейчас он в заложниках и, разлепив зенки, узырит подвал, «браслеты» на лапах, над головой будут скрипеть половицы. Однажды попадал…

Башню клинило капитально, полный обруб - ни звуков не срадарить, ни запахов не внюхать. Ясно, что Шатл сидит, в смысле, типа на стуле.

Опять пихнули нашатырь. И поторопили:

- Просыпайся, давай-давай!

Шатл еще раз зашел на открывание. Наконец-то получилось - он раскупорил гляделки.

Первое, что нарисовалось - ваза с рахат-лукумом и графин с красным пойлом. Шатл потряс головой, потянулся. Не связан! Однако! Вы чего-то, ребята, того… Ё-о! Вон к кому занесло! Справа от корзинки с фруктами Шатл разглядел морщинистую харю Вензеля.

- Хватит, - прошлепал губами Вензель.

От Шатла отвели ватку с вонючим спиртом.

- Не гневайся, соколик, - промурлыкал старичок. - Накладка вышла. Я ж их всего-то попросил устроить нам встречу, а они что устроили! Привыкли махалами сучить налево-направо, про головы совсем забыли. Накажем. А то и сам накажи! Стакан!

Ясен пень, Шатла прописали ни в каком не подвале. Конура типа офис: моющиеся обои, деловая мебель, компьютер, факс, ксерокс. К ксероксу подковылял Стакан. Старый знакомый по тем древним временам, когда Шатл босяковал в Виршах. Вот, оказывается, как судьба разводит и сводит.

- Значит, так, Стакан. - Вензель строил из себя ни дать ни взять прокурора. - Ты ему пять штук обязан. За причиненный ущерб. Понял?

Стакан покорно кивнул.

- Ну а тебе, Шатл, разрешаю ему ответить. Врежь, соколик, чтоб думалось ему, дуремару, лучше.

Уж на что чердак не варил, только-только начинали становиться по местам шарики и ролики, но Шатл вчухал, что перед ним ломают чистую петрушку. Именно поэтому, не ной так все суставы, не переливайся по мышцам расплавленный чугун, воспользовался бы, отоварил бы Стакана, чтоб на сегодня Стакан выпал в конкретный осадок.

- Это для кого? - Шатл дернул подбородком в сторону стола.

- Пей, ешь, отдыхай,- милостиво проскрипел авторитет.

Шатл налил себе красной бурды из графина. Бурда оказалась клюквенным морсом. На прозрачном столике торчала еще бутылка какого-то сушняка, но Шатл с алкоголем решил обождать.

- Значит, я свободен?

Морс вошел по теме - подразогнал туман в котелке, смочил хлебальник, стало легче шлепать языком.

- Конечно, соколик. Ты надумал подскочить и побежать, да? Только я ж не могу допустить такого, ты ж должен понимать. Кто меня зауважает после? Раз встретились, придется малость потереть за дела. Иначе ты первым начнешь ходить и гудеть, мол, Вензель спекся, его послать ничего не стоит. Так ведь?

- С чего это я самому Вензелю понадобился?

Кроме самого - Шатл покрутил тыквой туда-сюда - в офисе пять сявок, включая Стакана. Шатл признал еще двоих: Факира и Пятака.

- Хорошо сказал. «Самому»… Мне, старичку, приятно, что «самим» до сих пор величают. Да только не ты мне, а я тебе понадобился. Не включаешься, в чем дело?

- Нет.

- Эх, не с кем работать нынче, не с кем. В гости и то по-человечески зазвать не могут. Хотят все побыстрее. Тюк по баклажке, а ты опосля дружеский базар складывай. (Наконец Шатл углядел, куда и для чего лазает Вензель сухой граблей. Чесать толстого рыжего котяру, пристроенного рядом с паханом на особой табуреточке.) Вот и пришлось разориться, чтоб обиду пригасить. Ведь пять штук, что ты заколымил, Стакан потом у меня же стырит, у кого еще? - Вензель хехекнул.

«Что-то долго крутит, мухомор, - подумал Шатл. - Но этот пенек зря круги наматывать не станет».

- А ты ведаешь, почему от Шрама, хозяина твоего, отскочили? Я отвел. Еще бы день, и вас бы положили. Вас-то вроде не за что, но когда идут мочить хозяина, прежде расстреливают псов на дворе. А ты - пес, Шатл. Шрамовский пес. А плох тот пес, который не мечтает стать волком.

Вензель пошевелил пальцами, и какая-то шестерка, торчавшая за его плечом, подала очищенный мандарин. Забросив дольку в щелку меж тонкими, как бритва, губами, почмокав и проглотив, Вензель продолжил:

- Знаешь, в чем разница между псом и волком? Пес жрет хозяйские подачки, лижет сапоги и тявкает на чужих, а когда хозяин подыхает, псяра мечется по дворам, кто б его пристроил. Но он не нужен, у всех свои псы, и его отстреливают, чтоб не тяпнул сгоряча за ляжку. Волк живет хоть и в стае, но сам себе хозяин, и, если хватит клыков, может заделаться вожаком. Твой Шрам - волк, Шрамовское место - волчье. На шрамовское место МНЕ человечек необходим без псиной душонки. В тебе такого вижу. Эх, соколик, брови-то не хмурь. Шрам против стаи попер, и гулять живым ему дни остались. Рад бы вытащить его из омута за шкирку, нравится он мне, да крепко он против себя стаю настроил, не сдержать волков на поводках даже мне. Глотку Шраму перегрызут на следующей неделе. И вам, псам его, пропасть.

Шатл усек программу до конца. Пахан тянет его на подляну. И сейчас развернет базар к тому, что, мол, ты, Шатл, в шрамовских делах давно варишься, все кнопки и нитки знаешь, а мне, Вензелю, неохота, чтоб Шрамово хозяйство чужаки растащили, лучше, когда верному человеку достанется, и далее в тому подобном разрезе. А типа не подписываешься, рядом со Шрамом ляжешь. Ну а в натуре отсюда живьем не выпустит.

И чего Вензелю вкручивать? Допустим, кинуть заяву, что берусь на измену. А не струхнет Вензель после на волю выкидывать? Ну а если Шатл прямиком намылится к Шраму, про подляну заложить? Конечно, типа, для гарантий Вензель выкачает из меня сведения о Шраме. И вот вопрос - я ему нужен или сведения? Вернее, нужен ли буду я, уже выпотрошенный на сведения? Да на хер не нужен! Людей ему, видишь, не найти на Шрамово место! Фуфло трухлявое! Значит, так и так мне звиздец. Значит, разметать эту малину к ядреням! Старика за глотку, из сушняка мастрячу розочку - и к горлу пердуна. За пахана его шобла перебздится, рыпаться не должны…

Вензель тянул базар и следил за Шрамовым человеком. Шибко дипломатами себя считают. Дескать, никто не допрет, что у нас под черепком ворочается. А на харях отражается весь их умственный скрип. Вот уже и на бутыль «киндзмараули» глазенками стрельнул. Вот и ножки подгибает для прыжка…

Вензель стукнул тростью об пол.

Привставшего Шатла вдавили за плечи обратно в низкое (и не случайно низкое) кресло. И тут же шею словно ужалила оса. От укуса волнами ломанулся по телу холод. Шатлу вспомнились уколы в зубодерне, тоже десны и щека немели, после чего вроде бы они при тебе, а ты им не хозяин. Только не с такой скоростью немели. У зубников еще двадцать минут в коридоре на диванах скуку давишь, пока дозреешь.

- Эх, соколик, только базар начали. - Вензель медленно поднимал свои кости из кресла. - Мог бы умно поторговаться. Глядишь, выторговал бы себе приятные условьица. Вдруг и перехитрил бы меня. Живым бы, глядишь, домушки поехал. А ты сразу - резать, ломать, заложников хватать! Глупые вы…

Шатл увидал, как распахнулась дверь, которая темнела в стене аккурат за Вензелем. В офисе насчитывалось две двери. Нетрудно допереть, что одна вела в коридор. Куда вторая - теперь-то стало ясно.

Дребезжали трубные суставы - из проема Вензелевы шестерки катили тележку с лежаком, заделанным коричневой клеенкой при белом матерчатом изголовье. В четыре пары рук обмякшего Шатла перегрузили на больничный драндулет. Покатили.

Так это и есть знаменитый Вензелев застенок? Докатывались глухие слухи, что старец спецом держит стоматологическую клинику, чтоб терпил тиранить.

-Прощай, соколик.

А еще Шатл расслышал довольное кошачье урчание и костлявое постукивание трости.

У тележки было приподнято изголовье, потому Шатл не таращился на белый потолок и лампы дневного света, а глядел прямо перед собой. И без огромной радости увидал, что его ввозят в настоящий зубоврачебный кабинет. Там его встречали отвратно блестящие столики на колесиках, заставленные металлическими ванночками и банками, стеклянными пузырьками с этикетками, картонными коробками.

Тележку с Шатлом протолкали мимо зубных кресел под прожекторными лампами, мимо аппаратов в тумблерах и лампочках, мимо стола с бланками. Шатла завезли в дальний угол, где коричневела петля подзабытой ременной передачи, готовая привести в действие допотопную бормашину.

- Мы тут, на хер, благотворительностью занимаемся. Известность по району поднимаем, блин. А бесплатно только на этой развалине лечат. И с тебя, не боись, тоже бабок не возьмем.

Под веселый Стаканов звиздеж Шатла переложили в кресло под бормашиной.

- Напоешь добром, мы тебя по-доброму кончим. Нам тоже некогда херней маяться.

Распрямили гнущееся так и сяк кресло, чтоб Шатлу лежалось ровно. Подкачали педаль, поднимая Шатла на удобную высоту.

- Засандалим пару ампул, и ништяк. Уснешь и путем откинешься. - Видимо, Стакана старшим поставили, раз он один разоряется.

А параша, что ему вкололи, отступала. Блин! Да ведь для того и вдули ему микстуру краткого действия, чтоб он быстро оттаял. А то бы задеревенел Шатл, валялся бы бесчувственным бревном и посмеивался, когда бы его кромсали щипцами и всаживали сверла в десны.

- Сам напросился. Чего Вензелю молчал? Лично против тебя я ничего не имею, мы ж земели, - гундел Стакан. - А вот попался бы мне в руки Шрам, я бы оттянулся с шиком. Вспомнил бы ему баньку в Виршах.

Руки Шатла опустили вниз и прикрутили резиновыми жгутами к каким-то трубкам. А ноги-то уже считай отошли от заразы, потеплело в ногах-то! А ведь интересно, продан бы Шатл Серегу, если б поверил, что Вензель готов на Серегину делянку Шатла лесником приклеить? Ведь реально Шатл на минуту засомневался.

- Короче, накричишь по-быстрому ответы, я тебе обещаю…

Пятак. Это он обходил кресло. И это ему в брюхо вмазан обеими накачанными на велотренажере, укрепленными воскресным футболом ногами Шатл.

Шатл никак не ждал, что получится так здорово: Пятак впилился в угол медицинского столика, потерял опору и повалился на стеклянный шкафчик, приговаривая его к чертям. Водопад осколков посыпался на пол, будто монеты из родившего «777» однорукого бандита. Но взрыв безумных воплей вскочившего на ноги Пятака посвящался не стеклянному дождю, а осколку в раме шкафчика, об который Вензелев боец пропорол предплечье от запястья до локтевого сгиба. Кровь хлестала, как из крана.

- Бляха, звиздец! Мотай сверху жгутом! Живее, твою мать! - надрывался Стакан.

С Шатлом в зубодерню отрядили троих. Посчитали, что хватит…

- Вензеля догоняй! Надо еще кого-то в подмогу. Пятак, доковыляешь до тачки? Держи его!

Побелевший до рекламной белизны, Пятак оседал на пол.

- Бляха, чего делать? - Стакан задергался в растерянности. - Значит, так. Ты тащишь Пятака. Я звоню Вензелю…

Накося выкуси! Не продал бы Шатл Сергея Шрамова ни за какие веники. Прав был Вензель расчет псов и волчар. Шатл - пес, который лучше издохнет, но чужую миску лизать не станет.

- Куда я его тащу? - заволновался третий Вензелев прихлебай. - Он как боров.

- На телегу его, идиот! - рявкнул Стакан.

- А по лестнице? Я тебе че, Шварц?

- Короче,- попытался успокоиться Стакан. - Тащим вместе. Так. Я звоню Вензелю на трубу. Он высылает людей к этому козлу. Ты везешь Пятака в больницу. Вот так. Но сначала прикрутим лыжи этому балеруну. Быстрее давай!

Шатл плохо слушал крики вензелевцев. Он вслушивался в себя. Уже отпустило спину, теплели плечи, оживала шея. Шатл не стал брыкаться, когда навалились на ноги и начали их вязать. А на кой? Можно долягаться до нового укола. А так наклевывается дельная мысль. Только бы его на пять секунд оставили одного.

С каким же нетерпением Шатл дожидался, когда тележное бренчание закатится в коридор. Не в силах дотерпеть, он даже попробовал, напрягши спину, чуть дернуться вверх. Так и есть! Эти звонари не дотумкали до простецкой вещи - зубное кресло гнется на шарнирах под коленями и у пояса. А над башкой болтается зубная сверлилка на шнуре.

Ну вот, один! Шатл, как на станке для накачки пресса, вырвал свой торс наверх. Звякнули сочленения- кресла, верхняя часть складной зубодерной мебели поддалась напору тела. Бликанул по глазам металл, стукнул по подбородку зажим для буров, и Шатл жадно, как дикарь в мясо, вцепился зубами в матерчатую оплетку шнура.

Уф! Дошедший до пика подъема отгиб кресла завалился назад, но не вернулся в полную горизонталь, а замер на полпути. А Шатлу было по рогам, горизонталь или полуподъем, главное - шнур захвачен, а Вензелевы бакланы примотали к лежаку руки и ноги, но никак не шею.

Это Шатл.помнил еще по школьным посещениям зубодерен, куда в обязаловку раз в году таскали весь класс: шнур у бормашины длиннющий, вытягивается, как пылесосный шнур, а отпустишь - сам наматывается на барабан, что скрыт под кожухом.

И вот Шатл начал свое последнее спортивное шоу. Подбородок резко вниз и вправо, лобешник резко вперед и влево. Опаньки! Шнур галстуком лег на горло. Теперь затылок резко назад, и готово, петля захлестнулась на шее. Нет, Шатл не отпустит шнур, мертвой хваткой держит, почище, чем питбуль. Клещами зубы не разожмешь.

И в глазах засверкал золотой дождь на фоне тающих во мраке декораций. Самая пора побеспокоиться о душе. Что ж, поможем душе покинуть бренный окорок - откинемся и, насколько путы позволяют, стечем вниз по креслу…

Тарзана пробило на чих. Он уже засморкал весь платок, закинул мокрую тряпицу за шкафы и сморкался в бумагу. Бумагу он выгребал из выдвинутого ящика стола. Прежде всматривался в нее, сдвигая брови, потом заливал соплями, комкал и так же швырял за шкафы.

- У матери тоже аллергия. Только на шерсть, - откуда-то из-за шкафов подал голос Куркуль.

- У чьей матери?

- У моей.

- Й чего?

- Ничего.

- А фиг ли гонишь? Ищи давай! - Ох как злился Тарзан, но ничего не мог поделать. Нос пылал, как перечница.

Всполошенная пыль поднималась с поносно-желтых шкафов картотеки, стряхивалась с доставаемых карточек, выбивалась из задетых занавесок. Пыль возносилась и порхала, порхала, порхала, доводя аллергика Тарзана до чумового каления. А Куркуль все не мог отыскать по бумажке с подсказкой нужные документы. Тарзан же не мог ничем пособить, потому что вокруг Куркуля пыль прям-таки клубилась.

- Во, на букву «эр»! Пошли ящики на «эр»,- докладывал откуда-то слева Куркуль.- Мой двоюродный братан - слышь, да? - в море ушел.

Тарзана согнул пополам новый приступ чиха. Сопли хлынули, как из брандспойта. Когда же эта жопа кончится? Вензель двигал Тарзану, что наводка точная. Так какого хрена! Эх, взять бы за ворот какую-нибудь интеллигентскую крысу в очках, ткнуть мордой в ящики на «эр», пусть нашустрит, но вот, бляха, - велели копаться самим.

- Вчера к евоной жене, - трендел Куркуль. - Звонюсь. Не открывают. Я ухо приложил, слышу - бегают. Ластами по полу шлепают. Короче, муж на море, сука в пляс…

У Тарзана навязчиво крутилась под ушами песенка из народной попсы: «Эх, дороги, ПЫЛЬ да туман, холода, тревоги да степной бурьян». Крутилась, грозя кровавой рвотой. И не отогнать! Особенно невыносимо было выслушивать «Вьется ПЫЛЬ под сапогами, степями, полями, а кругом бушует пламя да пули свистят».

«Достал! - Тарзан приготовился по новой наорать на Куркуля. - Пять минут тебе! Потом счетчик врубаю! И чтоб заткнулся!» - но опять накрыл сволочной чих. А Куркуль дальше безнаказанно толкал идиотские рассказки про родственников:

- …братан же! Я ж за него кого хошь! А у меня «лимонка» в штанах…

Хлопнула дверь. За дальними шкафами затопали. Тарзан, отшвырнув засморканный комок бумаги, направил слезящиеся шары на проход. В проход вырулили двое. А стволы выдернули одновременно все трое.

- Нашел! - завопил закрытый от событий Куркуль.

- Пушку кидай! Кидай пушку, Тарзан! - Дуло волыны, сжимаемое корягами Витьки, вытаращилось Тарзану в пузо.

- А хотелка не отвалится? - раздвинул кривую улыбу Тарзан.

Кореш Витьки поперся на голос Куркуля.

А у Тарзана в правой ноздре быстроходно набухал чих.

- Падай, суки! - С другой стороны проход перекрыл Куркуль. В его грабле, свободной от волыны, висла амбарная книга. - Лежать!

Белобрысый кореш Витька прижался к нему спиной. Кореша очутились в середине прохода меж картотечных шкафов. Тарзан с Витьком целились друг в друга, Куркуль типа как дуэлировал с белобрысым.

В извилинах Тарзанового чердака некстати вновь распелась все та же пластинка: «А дорога дальше мчится, ПЫЛИТСЯ, клубится. А кругом земля дымится, чужая земля».

- А-а-ч-чх! - Удерживаемый до послед него чих бацнул зычным хлопком новогодней «шампуни».

Палец Витька дрыгнулся на курке.

- Только дернись! - выпалил Куркуль.

- Библию сюда и свободен, фраер! - затарахтел белобрысый. - Перебьем же друг друга, братва!

От надрывных криков на шкафах в грязных горшках трепыхались засохшие цветочки.

- Папку! И вали!

- Волыны на пол! Лежать!

- Тарзан, ты же знаешь меня, я ж не уйду!

- Ты в курсах, на кого прешь?! Вензель, слыхал про такого?!

- В морге видал я твоего Вензеля!

Как пулемет «люгер», над головами трещал-постреливал неисправный стартер лампы дневного света.

- Ты че, сявка, совсем опух, на батьку Вензеля пасть разевать?

- Ты сейчас не о Вензеле вспоминай, а о грехах несмытых.

На столе, из ящиков которого выуживал сморкательную бумагу Тарзан, вдруг затренькал телефон. Удержать пальцы, чтоб не дернулись транжирить свинцовые телеграммы, стоило больших усилий.

- Так и будем дышать друг дружке в стволы, пока не запотеют?

Дзинь-дзинь-дзинь!… - дразнился телефонный аппарат.

- Блин-компот, ответьте кто-нибудь, чтоб перезвонили. Зуб даю, стрелять не буду!

Дзинь-дзинь-дзинь!… - куражился телефонный аппарат.

- Если прикидывать реально, есть у нас шансы разойтись, как в море атомоходы?

- Не знаю, как вам, а нам за пшик башни конкретно поотрывают.

Дверь скрипит, хлопает. За шкафами дробь каблучков:

- Девочки! - аукнул неведомо кого задорный женский голос. - Вы здесь?

- Пошла вон, коза! - в одну глотку рявкнули четыре бойца.

Подействовало. Захлопнулась дверь, и даже заглох телефон.

- Эй, пацаны, сдувайтесь быстрее. Баба кипеж поканала поднимать!

- Ты, бабник, первый и сдувайся.

- Апчхи!!!

- А если мы на счет «раз-два-три» вежливо и дружно все прячем стволы…

- И че, монетку бросать?

И тут из крайнего шкафа сначала поползли, а потом и посыпались наскоряк кое-как запиханные туда гроссбухи. Тарзан хотел взвизгнуть, что это не считается, когда первый том зычно грохнется об пол. Понял, что не успеет, и шмальнул.

Бах! Бах! Бабах! Столб пыли размазали пороховыми газами. Кажись, одна из Тарзановых пуль засандалила Куркуля.

И тишина. Тарзан стоял, трое лежали. Двое молча, Куркуль захлебывался стонами. А Тарзану хоть бы хны, хотя он в.ширину тянет на три мишени. И ведь к чертям собачьим испарилась аллергия. Блекнущий на глазах Куркуль выдавил слова прощальные:

- Матери не говори…- И расслабился навеки.

Тарзан сделал деревянный шаг вперед. Выпустил под ноги ненужную волыну. Опомнился, поднял и спрятал. Не глядя, нащупал в выдвинутом ящике следующий лист. Смял. Поджег зажигалкой «Зиппо» и кинул за шкафы. Следующий - смял, поджег, кинул. Следующий… стало приванивать паленым - типа, занялось.

Тарзан, почему-то боясь потревожить трупаки, на цирлах переступил через раскинутые руки-ноги. Подшкандыбал к загашенному братку и выцарапал книгу, всего-то и делов, что посередке заложенную разовым пропуском на С. В. Шрамова. Из музейных закромов Тарзан уходил под зудящую в висках, вроде угодившей в паутину мухи, песню: «Выстрел грянет, ворон кружит. Твой дружок в бурьяне неживой лежит…»