Эпилог

Под ногами мерно покачивалась палуба. Море было не синим, каким бывает в сказках и на рисунках детей, не лазурным, как в стихотворениях, оно было серым, все в рубцах неспокойных волн. Небо, как ширмой-китё, было затянуто серыми осенними тучами. Вполне органичным дополнением этого пейзажа стал закапавший мелкий дождь.

Артем стоял на носу и смотрел на волны. Они сейчас плыли вдоль берега Хонсю, и им еще долго предстояло плыть вдоль него, пока не выйдут из Внутреннего моря в море открытое. Берег острова Хонсю, находившийся справа по борту, хоть они и недалеко отошли от него, выглядел сейчас как смазанная, затянутая серой пеленой полоса. Вот так… страна Ямато превратилась для него в серую полосу справа по борту — та страна, в которую он угодил не по своей воле, в которой провел полгода и за эти полгода сумел подняться из бесправного гайдзина до одного из вершителей судеб империи, которую успел полюбить. Но еще больше, чем страну, он успел полюбить некоторых людей этой страны. И эти люди были сейчас с ним. Увы, не все, кое-кто ныне находился в другом, хотелось верить, лучшем мире…

Их посадили на борт торгового, разумеется, китайского корабля, везущего в Поднебесную сырую медь. Насчет того, что он будет делать на китайском берегу, Артем имел довольно четкий план, который, правда, несколько расходился с представлениями сиккэна о том, что полагается делать Белому Дракону. Ну да и пусть его…

Они провели в Осака две недели. Главным образом, зализывали раны. Дом, который им выделили для проживания, находился в пяти минутах ходьбы от берега Внутреннего моря, но ни на столь полезные для здоровья прогулки у воды, ни на познавательного толка прогулки по городу никто из них так и не выбрался — приказ сиккэна исполнялся неукоснительно, из дома никого не выпускали ни на шаг. Да особо и не тянуло никуда. Все их силы остались там — на мосту через ущелье Бомо. В первую очередь силы душевные. Они бы, может быть, еще больше упали духом за эти две недели, если бы не Садато.

Старый самурай буквально на следующий день после приезда в Осака развил бурную деятельность, и это несмотря на его многочисленные раны, среди них, правда, не было уж совсем тяжелых, несовместимых с двигательной активностью, но две раны были довольно серьезные, по поводу которых вроде бы следовало побеспокоиться. Однако Садато, не слушая никаких возражений, заставлял всех, и даже грозного Белого Дракона, обливаться водой, упражняться с мечом и луком, заниматься каллиграфией, читать вслух раздобытую им в доме книгу «Гэндзи моногатари». А еще он командовал выделенными им слугами, ругался со стерегущими их самураями и сам, своими собственными руками починил крыльцо.

Раны залечивали все, кроме Омицу, — заматывали тряпицами, смачивали травяными настоями, которые готовила Омицу, смазывали мазями и эликсирами. За травами и мазями в город отправляли слуг.

У Артема нарывала рана на ноге, оставленная наконечником стрелы. Это удивило Садато, и сына его Хидейоши тоже удивило — такая, в сущности, пустяковая дырка в шкуре — и на тебе, нарывает! Яда на наконечнике не было, это лишь подлые яма-буси смачивают стрелы ядом (Садато не преминул бросить суровый взгляд в ту сторону дома, где за ширмами лежал все еще боровшийся за жизнь Абуэ). В общем, самураи имели право удивляться — на них самих все заживало значительно быстрее. Ну что ж, наверное, дело тут было в иммунной закваске. А иммунитет, ясное дело, покрепче у тех, кто заквашен не на гнилом воздухе, не на хлорированной воде и не на продуктах с химическими добавками. Вот поэтому Артему чаще других приходилось менять на ране лист какого-то здешнего лечебного лопуха, который, по словам Омицу, отсасывает гной…

У Хидейоши битва оставила на лице шрам — ото лба через бровь и на щеку. Шутку про то, что шрамы украшают мужчину, Артем говорить не стал — не поймет.

Но все их раны были ничто по сравнению с тем и как досталось дзёнину Абуэ. Удивительно, как он вообще выжил. От одной только потери крови мог умереть. Но не умер и продолжал цепляться за жизнь. Над ним колдовала со своими травами и отварами Омицу, которая на вопрос: «Он выкарабкается?», пожимала плечами.

Как ни странно, сиккэн нисколько не заинтересовался человеком в черных одеждах, оказавшимся среди людей Белого Дракона. Или не признал в нем яма-буси, или признал, но даже предположить не мог, что этот яма-буси — тот самый, который должен был служить ему, сиккэну. Или все, кто так или иначе был связан с историей вокруг Годайго и Белого Дракона, уже были мысленно занесены сиккэном в отработанный материал и перестали быть ему хоть в малой степени интересны? Кто его знает, этого сиккэна? Ну, не тронул человека, и ладно…

Буквально на следующий день после прибытия в Осака Артем, приглядевшись к слугам, выбрал из них самого плутоватого, отозвал в сторонку и дал поручение — несложное, но чертовски выгодное для исполнителя. Последнему всего лишь и надо было, что направиться в ближайший игорный дом и передать его хозяину записку. За эту сущую малость он получит от Белого Дракона две медных монеты, а потом, когда Дракону придется покидать сей гостеприимный дом — еще и серебряную монету. Слуга с плутоватым лицом отнес записку, получил свои монеты, а Артему теперь осталось только ждать.

Через две недели прибыл порученец сиккэна. Честно говоря, Артем был уверен, что по случаю столь важного мероприятия, как отправка посольства в далекую страну, прибудет сам сиккэн, но — нет, видимо, у Ясутоки по случаю победы над мятежниками дел было по горло. Насчет победы Артем все узнал у посланца сиккэна, молодого розовощекого самурая, судя по породистому лицу и безукоризненным манерам, явно хороших аристократических кровей. Победа над оставшимися без вожаков мятежниками была полной, легкой и быстрой. Ну, надо думать, нетрудно добить обезглавленное тело. Годайго держат в заточении в императорском городке, сообщил посланец сиккэна, его участь должны решить император и сиккэн, но пока не решили, подобные решения нельзя принимать сгоряча, надо, чтобы прошло какое-то время и чувства остыли.

Посланец сиккэна вручил Артему дорожную коробку для бумаг, в которой находились все необходимые послу документы… Посол! Только когда это слово произнес порученец сиккэна, Артем в полной мере осознал, что он теперь действительно посол. Посол Хризантемной империи, страны Ямато и восходящего солнца, представитель тэнно Сидзё в других странах и империях. Вот такой вот очередной вираж судьбы… Главная бумага, в которой было прописано, кто такой нынче есть даймё Ямомото и каковы его полномочия, император заверил личной подписью и печатью. Все как положено…

А еще посланец сиккэна передал Артему сундук («Это подарки правителю твоей страны») и две связки денег: китайские серебряные монеты, нанизанные через отверстие в середине на крученый шелковый шнурок, и китайские золотые монеты. «Корабль отплывает завтра, — обрадовал под конец беседы посланник сиккэна, — собирайтесь».

Трудно сказать, как бы отреагировали самураи семейства Кумазава, если бы Артем просто предложил им — мол, айда, ребятки, со мной, маханем через полмира, прогуляемся, развеемся, себя покажем, на других поглядим! Думается, что они вежливо отказались бы от столь заманчивого предложения. Вернее, Хидейоши вежливо, а папаша его Садато — со всей самурайской прямотой. Но никто им ничего не предлагал. Императорским указом они оба, отец и сын Кумазава, гокэнины императора Сидзё, назначались в посольство даймё Ямомото. И тут уж совершенно неважно было, нравится им это или не нравится, нет ли у них каких-то своих планов на будущую пятницу или на ближайшие полгода, здоровы ли они или им еще надо подлечиться — должны идти и исполнять.

Другое дело — женщины. Артем хотел оставить обеих в Ямато, уж больно опасный путь ожидал их посольство. Да, сиккэн велел собираться всем… но, думается, он все же говорил о мужчинах, а не о женщинах. Зачем ему принимать в расчет женщин? Поскольку и брат Ацухимэ, и отец были с Артемом совершенно согласны, то дочь рода Кумазава он препоручил родственникам. Сам же занялся Омицу.

Не один час он объяснял лесной девушке, что ей нечего тащиться с ними. Обещал, что вернется к ней. Напоминал о ее положении, о ребенке. Говорил, что Такамори, ее отец, между прочим, мог остаться в живых, если это так, то он, конечно, направится в Ицудо, куда еще? Кто его там встретит, кто о нем позаботится, как не дочь! Артем уверял Омицу, что ей ничего не угрожает, сиккэн не станет преследовать ее, как не преследуют люди по всему лесу укусившего их комара. Поэтому Омицу спокойно доберется до Ицудо, там придет к Сюнгаку и Рэцуко, и те ей во всем помогут, особенно женщины ее клана и их мужья. Омицу спокойно родит ребенка и, ни в чем не нуждаясь, станет ждать его, даймё Ямомото, возвращения из дальних краев.

Как зачастую бывает в разговорах с женщинами, убедительные, логически безупречные аргументы не действовали. Они вдребезги разбивались о «не хочу!». Омицу заявила, что если он обманом оставит ее в этом доме, то она бросится за ним вплавь. И стояла на своем, то есть повторяла, что бросится, не слушая ни грозных окриков, ни ласкового убеждения. Эх, если бы Артем был уверен, что она и в самом деле не бросится в море, то связал бы ее, и всех делов. Но ведь Омицу как нечего делать может исполнить свою угрозу…

Между тем полночи до Артема доносились с другой половины дома крики отца и дочери Кумазава. Голоса Хидейоши слышно не было, из чего нетрудно было сделать вывод, что самурай сошел с дистанции, а вот папаша Садато продолжает биться со своевольной дочкой. «Неужели и там сильная половина потерпит поражение?» — подумал Артем. Показался провидцем…

О том же, вышло что-то из затеи с запиской, которую плутоватый слуга отнес хозяину одного из игорных домов Осака, или нет, Артем узнал перед самым отплытием. Узнал тогда, когда их посольство уже прибыло в порт.

Вышло. Записка дошла по назначению, и те, кому она была адресована, не отказались от своего недавнего хозяина и благодетеля, не предали его. Сюнгаку и Рэцуко, игровых дел мастера, ждали Артема в порту. И ждали не просто так, а, как и просил Артем, с деньгами. С большими деньгами. Артем не знал, что его ждет впереди, как оно там сложится, но золото и серебро в любом краю способны облегчить жизнь усталым странникам.

Только условности японской жизни помешали Артему при прощании тепло обнять бывших бродячих циркачей, а ныне владельцев игорных заведений. Не положено даймё и главе великого императорского посольства бросаться на шею простым, не самурайского звания людям. Пришлось довольствоваться прощальными поклонами.

Ну это ладно. Но ведь вместе с Сюнгаку и Рэцуко Артема поджидал еще один сюрприз. Поблизости от этих дяденек ошивался малец, господину даймё крайне знакомый — ёсимунэ, один из лучших учеников его Ямомото-рю, сын лесоруба.

— Бежал за нами от самого Ицудо, — поведал Сюнгаку. — Как-то догадался, что мы едем к тебе.

— «Как-то», — хмыкнул Артем. — Этот поганец был самым сообразительным в школе. Возможно, посообразительней нас с вами, вместе взятыми.

— Хочешь, я его поймаю, свяжу и увезу в Ицудо, — предложил Рэцуко.

— Давай лови, — вяло согласился Артем, уже понимая, что вряд ли из этой затеи что-либо выйдет.

Понятное дело, ничего и не вышло. Как умная собака, ёсимунэ догадался, с какой целью к нему направляется долговязый дядя. И рванул от него в сторону лежащих на досках мешков.

— До встречи на корабле, господин даймё! — прокричал он, прежде чем скрылся за мешками.

— И что тут можно сделать? — задал Артем Сюнгаку риторический вопрос и получил в ответ столь же риторическое пожатие плечами.

Ёсимунэ — конечно, лишняя головная боль, но в путешествии он может оказаться весьма полезен. Он знает китайский, изучал корейский и наверняка в этом деле не слабо продвинулся, если вспомнить его феноменальные способности к языкам. Словом, Артем смирился и с неизбежным.

К неизбежному относился и раненый Абуэ. Его тоже перенесли на борт, ничего не оставалось, как взять его с собой. Самостоятельно он двигаться еще не мог, а кому препоручишь яма-буси? Самураям, что охраняют… вернее, стерегут всех их даже в порту? Участь попавшего в руки самураев яма-буси можно было прочитать в их взглядах, какие они бросали на раненого. Передать Абуэ на глазах этих самураев Сюнгаку и Рэцуко — то же самое. Только вдобавок еще и этих двоих под удар подведешь. «Ладно, — решил Артем. — Пусть проплывет с нами до Китая. Будем считать, что морское путешествие — лучшее лекарство для яма-буси, и за время плавания он встанет на ноги. А из Китая потом легко вернется обратно на подобной же посудине».

Вот так они и отплыли…

Когда корабль отошел от причала, Артема окончательно отпустило. До последнего он жил с опасением, что сиккэн его обманет. Скажем, дал своим самураям приказ расправиться с Белым Драконом в порту. Но нет, не дал. Видимо, в роли уезжающего навсегда посла Белый Дракон устраивал его больше, чем просто мертвый Белый Дракон. Ну и слава Будде, что это так!

И вот они плывут. Или, выражаясь более правильно, по-морскому, — идут по морю.

Кроме Артема, на палубе сейчас никого не было. Все остальные находились внутри жилой надстройки, протянувшейся от кормы почти до самой мачты и загнутыми кверху уголками крыши напоминавшей пагоду. Остальные поступали благоразумнее Артема, продолжавшего торчать под дождем.

— Эй! Господин даймё! — раздался вдруг голос за спиной, и по спине враз потек холодный пот.

И не потому что голос был не знаком ему. Наоборот, очень даже хорошо знаком. Но этого просто не могло быть! Или призраки все же существуют в этой затерявшейся в веках древности?

Артем медленно оглянулся.

Люк трюма, в котором перевозили сырую медь, был приоткрыт, и оттуда выглядывал Такамори…